несколько записей, а то в разрухе переезда — пропадут —
 
      Кажется — лето 1924 г., Иловищи, Чехия
 
      …Вереницею комнат, где жил и маялся —
      Жизнь, ужель предстанешь в последний час?
      (…где н? жил: маялся!)

* * *

      Души, души неуживчивые!
      Губы, губы неотзывчивые!

* * *

      Поля в снопах, слепят

* * *

      О, мое солнышко, моя звездочка!
      Я тебя выхотела из воздуха!
 
      (NB! Будущему Муру — родился 1-го февр<аля> 1925 г. — еще очень будущему, очень воздушному Муру!)

* * *

      Да будет свет.
      Да будет сын.

* * *

      Стихосложение взяв за правило —
      Я тебя выхотела: составила
      (из чего — всего — и т. д. — и после перечисления:)
      Чье собирательное — любовь

* * *

      …я тебе буду — Русью

* * *

      Матерью, Родиной и Москвою

* * *

      Из письма (кому??)
 
      Я не хотела Вам писать и не думала о Вас, но А. так хорошо рассказывала о Вас, что вспомнила Вас живым, прежним, и мне сделалось жалко Вас — всем жаром жалости, как я одна умею жалеть.
 
      Вы виноваты передо мной — глуб?ко — минуя всё — пишу Вам — тому — почти год назад
 
      (оборвано)
 
      Время и молчание работают, чувствую Вас враждебным, а не моим уже — ни одной песчинкой Вашей песчаной (не пустынной! песчаной — говорю о составе) души. Я Вас уступила, я (брезгливо) отстранилась. С самого Вашего отъезда по сей (сентября) день — постепенное нарастание обвинительного акта
 
      (оборвано)

* * *

      — А того зверька помните, шуршавшего в кустах? Это был тритон — или саламандра — «гений этих мест» (dieu des lieux ) — подслушивавший и шумом покрывавший тайну.

* * *

      …Обозрев всё назад — слишком близки, чтоб рваться, слишком далеки — чтоб слиться. Ни дали, ни близи, на расстоянии руки. Стихам тут нечего делать.
 
      Милый друг, Е. О., уезжая всё-таки передала мне Ваше наставление: не быть столь быстрой в своих суждениях о людях и не столь легко- (-мысленной? весной? верной? Половина слова так и осталась в воздухе — из-за моей реплики.)
 
      И вот, объявляю Вам, что мне на днях исполняется 30 лет (NB! 26-го сентября по старому) — и что эти слова я слышу уже с трех, и что это совсем безнадежно.
 
      И относя эти Ваши слова вовсе не к Я<ковле>ву (которого Вы от меня (!!!) защищаете), а к Вам самому, мой друг — говорю Вам, что все-таки ни о чем не жалею: ни о своей быстроте, ни о своем легко- (мыслии? верии? любии?) и никогда бы не променяла этих своих свойств — хоть было бы сотни вас! — на их обратное.
 
      Будьте счастливы, дружочек, и ищите себе кого-нб. на 15 лет моложе и на целую меня — меньше.
 
      Тогда Ваши добрые советы м. б. и принесут — прок и плод.
 
      МЦ
 
      16-го сент<ября> 1924 г.

* * *

      Другой отрывок:
 
      — Письму буду рада, но только как необходимости Вашего вздоха (Вам — воздуха).
 
      Дышите в меня! — вот моя формула взамен: — Дышите мной! (а я — что буду делать?!)
 
      Дышать другим — задыхаться.
 
      МЦ

* * *

      — Я не верю стихам, которые — льются. Рвутся — да!
 
      «Любить». Точно это что-то отдельное, какое-то занятие, точно вообще кроме что-нб. делаешь!

* * *

      Souvienne vous de celuy ? qui, comme on demandoit ? quoy faire il se peinoit si fort en un art qui ne pouvoit venir ? la cognoissance de gu?re des gens, — «J’en ay assez de peu», r?pondit-il. «J’en ay assez d’un. J’en ay assez de pas un».
 
      Montaigne — случайно нашла в словаре, одна в В<оле> Р<оссии>, возле холодного самовара. — Подарок на всю жизнь.

* * *

      Переписка с Алей на каком-то чтении:
 
      Я: — Что ты чувствуешь к этой Оле — и что о ней думаешь? Напиши.
 
      Аля: — Глупая, сумасшедшая, увлекшаяся обыкновенная барышня.
 
      Я: — Чистая и нищая духом дура. Умилительная, но противная.
 
      …Рисуй, но мелко.
 
      (Дальше, в записной книжке, целая страница мельчайших бесов.)

* * *

      Отрывок письма:
 
      (Мелко-мелко, почти стерто, предельно-сокращено, местами — одни буквы, с трудом, с трудом, с трудом разбираю. Разгадываю — но я всё та же, и то же бы написала — и так же бы написала — если бы не седые волосы, которые я нарочно не крашу — чтобы не было таких писем: этой безумной, глубоко-бессмысленной и неизбежной — боли.)

* * *

      Я сегодня рассталась с Вами, как с родным, хочется верить — навек родным. (А навек и навеки — разное: навеки — на все века, навек — на мой век, что, иногда — очень коротко. 1938 г.)
 
      Когда мы сидели рядом в трамвае, меня прямо залило этим чувством нерушимого родства. «Несмотря ни на — всё». (Помните, Вы всегда смеялись, подсказывали — что, а я — настаивала, отстаивала.)
 
      Дружочек, Вы хотели быть со мной как с другими, а я хотела быть с Вами как с ни-одним — вникните — каждый хотел своего — и дважды сорвалось.
 
      Не будем помнить — Schwamm dr?ber! — не стоит помнить.
 
      Наша любовь была задумана дружбой — трудной дружбой мужчины и женщины, невозможной без любовного эпизода. Это миновало — вместе с невозможностью.
 
      Я Вас люблю (четыре слова данные только буквами и даже не буквами, ни разобрать ни разгадать — даже мне) — так же как Вы меня, но между нами — опять простор — тех набережных, по которым мы ходили ровно год назад, простор — неизбежный для виденья и слышанья друг друга.
 
      Сопутствующая рука — тень — ветер… — «Ирреально?» — Верней и вечней всего.
 
      Вместе быть и жить, спать и жить — я этого никогда не умела, отказываюсь.

* * *

      Не скажу, что во мне не осталось боли — живая боль и соль! — но это уже соль без горечи: отмытая, не морская уж…
 
      Расправясь со мной как с вещью, Вы для меня сами стали вещь, пустое место, а я сама на время — пустующим домом, ибо место которое Вы занимали в моей душе было не мал?. (Господи! как сквозь это не прослышать: ты был мне всем и опять будешь — когда захочешь — и этого хочу — и для этого пишу! 1938 г.) Теперь Ваше место (пусто) опять заполнено человеческой нежностью.
 
      Живите как можете — Вы это тоже плохо умеете — а с моей легкой руки, кажется, еще хуже, чем до меня — Вам как мне нужны концы и начала, и Вы как я прорываетесь в человека, сразу ему в сердцевину, а дальше — некуда.
 
      Для меня земная любовь — тупик. Наши сани никуда не доехали, всё осталось сном.

* * *

      Хочу Вас видеть — теперь будет легко — перегорело и переболело. Вы можете идти ко мне с доверием.
 
      Я не допускаю мысли, чтобы все вокруг меня любили меня больше, чем Вы. Из всех Вы — мне — неизменно — самый родной.
 
      Что женская гордость перед человеческой правдой.

* * *

      Гадание на отсутствующего
 
      1) Новое знакомство и неприятность
 
      (я: слава Богу!)
 
      2) Получит обещание от пожилой дамы
 
      (я: слава Богу!)
 
      3) В семье кто-то очень болен, близкий
 
      (я: бедный! (пауза) ко мне придет!)
 
      4) Удивительная удача
 
      (я: не в любви, на картах это называется по-другому)
 
      5) Огорчения и сплетни
 
      (я: — всё хорошо что хорошо кончается!)

* * *

      Строки:
 
      Обеспамятев от памяти

* * *

      Кровью сердца на пергаменте
      Мысли…

* * *

      Ворочается вулкан

* * *

      Алина запись:
 
      Выпила, съела. Целую крепко Вас обоих, разбудите, расскажите (мене не взяааали!).
 
      Уауау ау
 
      Ваша Аля

* * *

      На этом кончается черная бедная тощая чешская записная книжка лета 1924 г.

* * *

      дальше — 1930 г.
 
      На вокзале, Мур и я.
 
      Я: — О чем ты думаешь?
 
      Он: — Об урродах! Одни слишком толстые, другие слишком худые, третьи совсем скелеты, четвертые — жирафы, пятые — сажа, а еще другие — просто грязь.
 
      (Встречая С. (очевидно из Бельгии) — 14-го апреля 1930 г. Урроды очевидно — пассажиры.)

      реплики во время каких-то прений
 
      — Маяковский не только не прислуживался к Революции, а сидел за нее в тюрьме гимназистом 16-ти лет.
 
      — Поэма Октябрь ничуть не хуже первых вещей.
 
      — Умер вовсе не потому что Революция умерла — а потому что девушка не любила. И умер вовсе не потому что и одна умерла и другая не любила — п. ч. — как еще Наполеон сказал Гёте о Вертере — от двух вещей не умирают (Вертер: любовь и расстроенные дела), всегда — от одной. (Иногда — от всего, но это тоже — от одного.)
 
      Народное: двум смертям не бывать относится не только к смерти, а к причине смерти. Так, напр., Блок умер не от подагры + астмы + еще чего-то, а — от тоски. Которая — одна. Всегда — одна!

* * *

      — Самое обидное, что можно сейчас сделать М<аяков>скому (а сделать ему может сейчас — всё — всякий — на к<оторо>го он даже бы не плюнул!) — это сказать, что он умер разочаровавшись в <пропуск одного слова>. Он был ей предан вплоть до двух (2-х) тысяч уплоченного налогу.
 
      Сила этой смерти — в том, что он умер в полной силе, на высоте дара и судьбы.
 
      Поэтому я его не жалею, а на него (за него) — радуюсь.

* * *

      Мур — из Алиных о нем записей — год назад, весна 1929 г. (Муру — четыре года)
 
      — Вот ангел в белых штанах!
 
      (каменщик)

* * *

      — Я заработаю деньги, чтобы купить машину.

* * *

      — А папа в наплёвинской шляпе пойдет гулять?
 
      (м. б. — наполеоновской?)

* * *

      — Я грозный человек, потому что я барабаню.

* * *

      — Кто эту вазу купил?
 
      Мур: — Никто, это просто есть.

* * *

      — Возьмите этот чайник, весь, и сожгите его, поставьте в огонь.
 
      (подогрейте чай)

* * *

      — Мама, кости нужно стирать?

* * *

      — Папа на службе разговаривает, а у нас не слышно.

* * *

      — Детям игрушки полезны.

* * *

      — Вантыкстан, вантыкстан, варалб?-выразд?к.

* * *

      (Март 1929 г.)
 
      Аля: — Вода осталась для ног.
 
      Мур: — А мне блинок?

* * *

      (Из Алиного дневника, май 1929 г.)
 
      …Мур встречает меня высунутым языком и вопросом о подарочке. Еще рассказывает мне сказку: — «Жила-была мама, ее съел Кащей, и стала мама еденная».
 
      — Я буду твоей женой, а ты будешь моей сестрой.

* * *

      — Идут кадеты, трубами барабанят.
 
      (Май 1929 г., Мёдон)

* * *

      В мёдонском лесу (из памяти, но кажется — тогда же)
 
      — Я, когда буду большой, пойду на войну?
 
      — Будем надеяться, что когда ты вырастешь уже не будет войны. П. ч. война — страшная вещь, и ты убиваешь, и тебя могут убить.
 
      — А всех убивают на войне?
 
      — Нет, иные возвращаются, иных забирают в плен.
 
      — А в плену — тоже убивают?
 
      — На хороших войнах — нет: заставляют работать, но п?ят и кормят.
 
      — Тогда если меня возьмут на войну, я сразу пойду и <пропуск одного словах>: — А где у вас <пропуск одного слова> плен?

* * *

      2-го июня 1929 г.
 
      Мур: — Спасайте меня, а то я Вас зарежу!

* * *

      — Аля! Перестань ошибаться — и вон!

* * *

      — Совсем штанов не осталось, одни заплатки да козлятки.

* * *

      — Мама, знаете отчего у меня штаны мокрые? Вспотели, вероятно!
 
      (Т. е. они вспотели, а не он, ибо другого — не бывает никогда.)

* * *

      Хр?мый. Зажмали (зажали). Иду к Бибияги.

* * *

      — Я хочу надеть сольду (куртка).

* * *

      — Флаг говорит да и нет.

* * *

      — Gui — это ведь негрские головы.
 
      (Gui — омела)

      Учится читать: в тетради ряд слов огромными печатными буквами.

* * *

      Liebe gn?dige Frau!
 
      Wie merkw?rdig trifft es sich! Als ich Ihnen von der russischen Sekret?rin schrieb, musste ich gleich ein neues Blatt nehmen, denn eh ich mich bedachte stand es: zu gesund.
 
      Das «blonde M?dchen» (Tchernoswitowa heisst: Tcherno — schwarz und switowa kommt von Hemd (kleinrussisch: Switka), eigentlich — die mit dem schwarzen Hemde) prahlte mit R<ilke> und sprach ?ber ihn wie ?ber die selbstaufgenommennen Platten zu seinen Bildern: mein. Ich traf sie nur ein einziges Mal und liess sie weiterleben — ohne Sehnsucht.
 
      Heute, am 17-ten erhielt ich Ihren Brief und die sein (Briefbuch).
 
      Ihr Brief raucht — und rauscht — und gl?nzt — Bodensee — ein Wort aus meiner Kinderheit, ich war damals im Breisgauer Freiburg und hatte eine Freundin — Brunhild — von dorten, das Kind sah wie ein Seefr?ulein aus. Ich liebte sie so sehr (f?r ihre Sch?nheit: Seefr?uleinheit!) dass man uns schnell jeden Verkehr verbot — als ob ich der See w?re, der sie heimwollte — von der Schul-Sandbank!
 
      Brunhild vom Bodensee.

* * *

      …Seit R<ilke> habe ich Niemanden geliebt, in Niemanden gelebt, er war meine letzte Seele, meine letzte ander-Seele.

* * *

      Als Sie so lange nicht schrieben, dachte ich: jetzt hat die Frau Angst, sie will kein grosses Gef?hl, sie ist erf?llt — und liess Sie schweigen und h?tte selbst nie geschrieben (geschrien).

* * *

      …Als mein Kind in Russland vo<r> Hunger starb und ich es — so auf der Strasse von einen fremden Menschen erfuhr (— Ist die kleine Irina Ihr Kind? — Ja. — Sie ist tod. Gestern tod. Morgen begraben wir sie.) schwieg ich drei Monat lang — kein Sterbenswort — zu niemandem — damit es nicht weiterst?rbe, noch (in mir) — lebe. Darum nannte Ihnen R<ilke> nicht meinen Namen. Nennen — trennen: sich vom Dinge trennen. Ich nenne niemand — nie.

* * *

      Es wird ein harter Winter sein — ist schon hart, obwohl noch nicht Winter — mein Mann hat keine Arbeit und kann, als Kranker, auch keine haben. W?tende und w?rgende Armut, geschenkte (sch?ne Sachen — was brauch ich sie?) verschleudere ich f?r 20–30 frs — die gleich weg sind. Meine Tochter strickt, aber f?r einen Sweater — 2 Wochen Arbeit — zahlt man nur 50 frs. Ich kann nur schreiben, nur gut schreiben, sonst w?re ich l?ngstens reich.
 
      Mit der russischen Emigration steh ich schlecht denn — ich steh ausserhalb, lebe nur in meinen Heften und meinen Pflichten und wenn manchmal meine Stimme erklingt — so ist es immer Wahrheit, wie noch unl?ngst, als unser grosser sowietischer Dichter Ma?akowsky hier in Paris einen Vortrag hielt. Am anderen Tag schrieb ich ihm einen offenen Brief — das war ein Jubelruf — und am Tage drauf wurde ich aus der Zeitung, wo ich manchmal meine Verse drucken liess (nein, wo man sie manchmal — duldete) — entfernt «wegen sowietischen Sympathien».
 
      Ganz allein steh ich, f?r die Fernen — eine Emigrantin, f?r die Nahen — eine <пропуск одного слова> — nurweil ich keine Politik.
 
      H?nde waschen m?chte ich jedesmal wie ich eine Zeitung — anseh.

* * *

      Liebe Frau im alten Park, grossen Dank f?r das grosse Geschenk. Zur Stunde, wo alle Fenster umher schwarz sind — meine Stunde, mein lichtes Fenster allein! — schlag ich das Buch auf und bin wieder ich: vogelfrei, wie es in Ihren alten Gesetzen steht.

* * *

      Милостивая государыня!
 
      Как странно получается иной раз! Когда я писала Вам о русской секретарше, я должна была сразу взять новый лист, ибо не успела опомниться, как на бумаге появились слова: чересчур здоровая.
 
      «Светловолосая девушка» (Черносвитова означает: Черно — черный, а свитова происходит от рубашки (малороссийское: свитка), буквально — та, на которой черная рубашка) хвалилась Рильке и говорила о нем как о собственноручно сделанных пластинках его фотографий: мое. Я встретилась с ней один-единственный раз и отпустила ее жить дальше — не тоскуя.
 
      Сегодня, 17-го, я получила Ваше письмо и его (том писем).
 
      Ваше письмо пенится — и плещется — и сверкает — Боденское озеро — слово из моего детства, я жила тогда во Фрейбурге (Брейсгау), и у меня была подруга — Брунхильда — из тех мест, похожая на русалку. Я так ее полюбила (за ее красоту: русалочность!), что нам вскоре вовсе запретили встречаться — как будто я была озером, желающим забрать ее домой — со школьной скамьи и песчаной отмели!
 
      Брунхильда с Боденского озера.

* * *

      …После Рильке я никого не любила, ни в ком не жила, он был моей последней душой, последней другой-душой.

* * *

      Вы так долго не писали, что я подумала: госпоже стало боязно, она не желает полноты чувства, она переполнена — и я не прерывала Вашего молчания и сама бы никогда не написала (окликнула).

* * *

      Когда мой ребенок умер в России от голода и я узнала об этом — просто на улице от незнакомого человека (— Маленькая Ирина Ваша дочка? — Да. — Она умерла. Вчера умерла. Завтра мы ее будем хоронить.), я молчала три месяца — ни слова о смерти — никому — чтобы он <ребенок> не умирал окончательно, еще (во мне) — жил. Поэтому Ваш Рильке не называл моего имени. Назвать — разъять: отделить себя от вещи. Я не называю никого — никогда.

* * *

      Грядет холодная зима — уже холодно, хотя зимы еще нет — у моего мужа нет работы, да он и не может работать, потому что болен. Изнурительная и удушающая нищета, распродаю дареные вещи (красивые вещи — к чему они мне?) по 20–30 франков — которые тут же улетучиваются. Моя дочь вяжет, но за свитер — 2 недели работы — дают всего 50 франков. Я умею только писать, только хорошо писать, иначе давно бы разбогатела.
 
      С русской эмиграцией я лажу плохо, ибо — стою в стороне, живу лишь в моих тетрадях и обязанностях, и если порой раздается мой голос — это всегда правда, как совсем недавно, когда наш великий советский поэт Маяковский выступал здесь в Париже. На другой день я написала ему открытое письмо — это был ликующий зов — а еще на другой день я была изгнана из газеты, где я изредка печатала свои стихи (нет, где их изредка — допускали), — «за советские симпатии».
 
      Я совсем одинока, для тамошних — эмигрантка, для здешних — <пропуск одного слова> — только потому, что я не политик.
 
      Мне хочется мыть руки всякий раз, когда газету — вижу.

* * *

      Милая госпожа в старом парке, огромное Вам спасибо за огромный подарок. К тому часу, когда все окна вокруг черны — моему часу, одно лишь мое светящееся окно! — я открываю книгу и снова становлюсь собою — вне закона <букв.: вольной как птица> как написано в Ваших старых законах (нем.). ]

* * *

      (Уже осень 1930 г., после С<ен> Лорана.)

* * *

      Строки:
 
      …Тригорбого верблюда
      Обиды — не забуду.

* * *

      Мур:
 
      Зверский сад.

* * *

      — Вы только ростом м?леньки, а так — Вы дама.
 
      (жене зубн<ого> врача, крохотной)

* * *

      Я свечек не ем вообще.

* * *

      Мур: — Мама, у нас черти в ванной завелись. Я слышал, как они сейчас: и-и-и! Совсем м?ленько. За печкой. Совсем тоненько. Подите послушайте.

* * *

      Мёдон, 8-го ноября 1930 г.

* * *

      (NB! Здесь какой-то большой пропуск — сейчас еще не напала на след: с 14-го апреля 1930 г. по 8-ое ноября 1930 г. — ни одной записи о Муре и ни одной собственной. В большой тетради — зеленой — нет, д. б. в какой-нб. записной книжке. Ни одной записи за всю Савойю: немыслимо. Но — пока — продолжаю.)

* * *

      Мур — 31-го дек<абря> 1930 г.
 
      — Не понимаю: зачем жена нужна?
 
      — Чтоб в доме порядок был.
 
      — Но ведь мама есть.
 
      — Мамы умирают (объясняю возраст).
 
      — А зачем еще жена нужна?
 
      — Чтобы был близкий человек, который тебя пожалеет. Ну, у тебя горе, например. Кому расскажешь?
 
      — Гостям расскажу.
 
      — Но гостям твое горе неинтересно, они как раз ходить перестанут.
 
      — Тогда совсем не говорить.

* * *

      — Но я все-таки не понимаю — зачем жена нужна?
 
      — Чтобы дома кто-нибудь ждал вечером. Вернешься домой — никого нету.
 
      — Позову гостей.
 
      — Но нельзя ж каждый вечер — гостей (и т. д.).
 
      — А еще зачем жена нужна?
 
      — Чтобы скучно не было одному.
 
      — Но жена — своя. (Лукавая улыбка) Вот если бы новая жена каждый раз…
 
      (Последняя запись 1930 г. — 31-го дек<абря> 1930 г. Мёдон.)

* * *

      1931 г.
 
      Встреча Нового Года у И<звольских>. Е<лена> А<лександровна>, ее мать, Маруфф, дядюшка, гр. Комаров (Мур: Графка Маруффка), Ел. Ник., С., Мур, я.
 
      Мур в гостях спит и просыпаясь в камине находит: красный лакированный мяч в синей сетке, маленький поездок и розовые вязаные башмаки для Мумсика.
 
      Спим вместе на огромном поперек себя шире и<зволь>ском диване, под розовым атласным одеялом.
 
      (Аля в своем первом розовом вечернем длинном шелковом платье — с Л<ебедевы>ми на вечере Кр<асного> Креста.)
 
      Дай Бог — в Новом Году — всем здоровья, всем — успешного ученья
 
      — мне
 
      — дописать в этом году, устроить французского М?лодца и — новую дружбу.
 
      (Алина приписка: — Аля мне связала чудный коричневый берет из chenille. )

* * *

      (К 1-му дню русск<ого> Рождества дописана главка Обед и начата Елка — окончена 10-го янв<аря> 1931 г.)

* * *

      Мур: — Англичане украли у французов Бик?.
 
      Я: — Это французы у англичан украли.
 
      Мур: — А что англичане за это французам сделали?
 
      Я: — Что ж им сделать?
 
      Мур: — Война может произойти.

* * *

      …Вьются бесы рой за роем
      В беспредельной вышине,
      Визгом жалобным и воем
      Надрывая сердце мне…

* * *

      — Хорошо, Мур?
 
      Мур: — А как они визгают?
 
      (визгают — лязгают)

* * *

      — Нехорошее слово французы придумали: ТЭТ — голова. Точно — зад.

* * *

      — А беси любят машины?

* * *

      Я — кому-то:
 
      — On ne doit pas traiter les riches plus mal que les pauvres. Mais — c’est tout (ce qu’on leur doit).
 
      A м. б., еще суше: — On ne doit pas plus maltraiter un riche qu’un pauvre.

* * *

      …On les a parfois sans aimer, mais quand on les a — on les aime.
 
      Мёдон, 16-го января 1931 г.

* * *

      …По имени звала мать,
      По имени будет звать
      Жених: — Оля! Милая!
      А не по фамилии…

* * *

      (Невошедшее. Гаданье кончено в канун русск<ого> Крещения.)

* * *

      …Как — а вот и не додам! —
      Подносимую к губам
      Руку — вот и оближись! —
      Вдруг оттягивала вниз…

* * *

      Мур — 27-го января 1931 г.
 
      — Мур, не беги так — еще нос себе расквасишь!
 
      — По крайней мере квас будет, если нос расквасю.

* * *

      — Иисус Христос не был женат?
 
      — Нет.
 
      — Холостяк, значит?

* * *

      Письмо Мура — 18-го февраля 1931 г.
 
      Милые Ася и Андрюша! Мне так приятно получать посылки из России, что я даже прыгаю. Больше всего мне понравилось про водолазов и про обезьян. Детки в клетке я читаю, самый лучший тигр. Еще мне нравится «Кто быстрее», где лошади и олени, к<отор>ые санки везут, и трамваи, и велосипеды, и машины, и пароходы, и поезда, и авионы. Я этих книжек не читаю, п. ч. я еще не особенно хорошо читаю. Читать я люблю так себе, п. ч. я еще не взрослый, когда вырасту я буду любить читать. Картинки очень хорошие. И Люди в снегу тоже очень хорошие. Люблю больше всего рисовать, но и играть люблю, и чинить свое. У меня гвозди, выбиваю их, чтобы не кололось. Учусь у К<арсави>ных, хотя вы их не знаете — с батюшкой и с Лидией Николаевной. Учиться так себе люблю. Пятилетку мы перевесили на другую сторону, но вверх ногами, чтобы видны были поезда, заводы, трактора пашущие и верблюды. Читаю сам слова: шахтеры — химия — и еще — нефть. <Пропуск одного слова> я боюсь, но все-таки поеду, когда будет вторая после лета зима. Я не могу послать к сожалению Андрюше ничего, п. ч. маленький. Когда-нб., когда я вырасту, я тоже буду посылать — за прошлое.