Братья Билла держались с Дженни с холодной вежливостью, а их жены были откровенно грубы. Каждым словом и жестом они давали ей понять, что дочь шахтера им не ровня и что ее место где угодно, но только не в гостиной респектабельного дома Суитов. Напрямую они, разумеется, этого не говорили, но всякому было ясно, что Дженни они не одобряют.

На обратном пути в Нью-Йорк Билл, которого реакция родных привела в ярость, горячо извинялся за них перед Дженни, но она сказала только:

– Не говори глупостей, Билли, твои родные ни в чем не виноваты. Должно быть, они просто редко встречают людей не своего круга и не знают, чего от них ждать. Я сталкиваюсь с подобным отношением довольно часто, и меня это нисколько не беспокоит.

Действительно, многие знаменитости, снимавшиеся для «Вог», вели себя с ней очень заносчиво, считая ее просто наемным работником – кем-то вроде уборщицы или официантки, с которыми можно не церемониться. Дженни привыкла воспринимать подобное отношение как издержки профессии, поэтому снобизм и высокомерие так называемых светских дам ее нисколько не трогали. Правда, в случае с родителями Билла ее чувства оказались задеты несколько сильнее, однако сам он выглядел сейчас таким расстроенным и несчастным, что его она жалела куда больше, чем себя.

– Не переживай, – добавила Дженни. – Наверное, твои родители очень боялись, что ты захочешь на мне жениться.

Она рассмеялась, но Билл неожиданно остановил машину у обочины и повернулся к ней. Лицо его выглядело очень серьезным.

– Именно это я и намерен сделать, – сказал он торжественно. – Я знаю, что недостоин тебя, – чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как вели себя с тобой мои родные, но их мнение как раз меня волнует меньше всего. Я… я люблю тебя, Дженни, и хочу быть с тобой. Ты выйдешь за меня?..

Дженни ответила не сразу. Слова Билла застали ее врасплох, хотя она давно догадалась, что он любит ее. Сама она тоже полюбила его, но ей и в голову не могло прийти, что Билл настроен столь решительно. Кроме того, она хорошо представляла себе, в каком мире он живет, и прекрасно понимала, что его родные, друзья и коллеги никогда ее не примут и не признают. И если Билл вопреки желанию родителей все-таки на ней женится – он, скорее всего, сам станет изгоем. Его семья просто отречется от него.

– Но как же твои родственники? – спросила она. – Если мы поженимся, они очень… расстроятся. – Это было еще мягко сказано, и Дженни заранее сочувствовала Биллу, которого ожидали нелегкие времена. Меньше всего на свете Дженни хотелось, чтобы он страдал из-за нее.

– А если мы не поженимся, тогда расстроюсь я, – ответил Билл, серьезно глядя на нее. Он давно хотел сделать Дженни предложение, но не решался, боясь отказа. Мысленно он пообещал себе, что к Рождеству непременно признается ей в своей любви, но сегодняшняя поездка к родным заставила его поторопиться. Билл понимал, что Дженни глубоко задета резкой реакцией его семьи, и хотел, чтобы она узнала о его чувствах и намерениях.

Прежде чем Дженни успела что-то ответить, Билл крепко ее поцеловал, и этот поцелуй сказал ей больше, чем слова.

– Ты действительно хочешь, чтобы мы?.. – проговорила она, когда он разжал объятия.

– Да! – торжественно ответил он, неотрывно глядя ей в глаза. – Ты согласна выйти за меня, Дженни Арден? Если да, то я клянусь, что буду любить тебя до конца времен!

Услышав эти слова, Дженни невольно улыбнулась его горячности. Билл представлялся ей очень хорошим человеком – серьезным, искренним и чистым, и она с самого начала знала, что с ним ей будет очень хорошо. Ему даже не нужно было особенно убеждать ее в том, что их встреча предопределена свыше. За полгода они ни разу не поссорились и научились понимать друг друга с полуслова, и Дженни сама часто думала, что они буквально созданы для счастливой совместной жизни, как бы ни сомневались в этом его родители.

– Да, – ответила она сдавленным голосом, потому что от волнения у нее вдруг перехватило дыхание, а на глазах выступили слезы. – Да, я выйду за тебя замуж, Билл Суит, хотя твои родители тебя, конечно, убьют. Худшей жены ты просто не мог выбрать – я не училась в закрытом пансионе, не кончала Вассаровского колледжа, к тому же я даже не блондинка, но если тебя это не останавливает…

Она, разумеется, слегка его поддразнивала, но Билл не мог не признать, что Дженни совершенно точно перечислила основные требования, которые его родители могли предъявить будущей невестке.

– А мне наплевать, – храбро ответил он и, улыбнувшись, снова поцеловал Дженни. Внутри Билл ощущал небывалый подъем; сейчас он мог бы горы своротить, и Дженни, почувствовав это, улыбнулась в ответ. Они были помолвлены!.. Это произошло так неожиданно, что у нее слегка захватило дух, но в глубине души она была довольна и счастлива.

– Мне уже двадцать девять лет, – продолжал Билл, – и никто не может запретить мне жениться на женщине, которую я люблю! Даже мои родители. У них нет никакого права решать за меня и вмешиваться в наши отношения. Кстати, я думаю – подсознательно они это понимают, иначе бы не были сегодня с тобою так грубы. Это все от беспомощности…

Но, как вскоре выяснилось, Билл недооценивал своих родных. Когда он объявил родителям о своем намерении жениться на Дженни, его отец пришел в ярость. Что касается матери, то она едва не упала в обморок. «Ты с ума сошел! – наперебой твердили Биллу мать и отец. – Жениться на шахтерской дочке? Она тебе не пара, разве ты не понимаешь? А может, ты просто чего-то нанюхался?»

Братья тоже просили Билла не разбивать родителям сердце. Дженни показалась им достаточно милой, и все же они считали, что такой брак иначе как мезальянсом назвать нельзя. Оба не сомневались, что Билл и сам это поймет, и уговаривали его не торопиться – дескать, со временем он придет к другим выводам, но, когда Билл ответил, что все давно продумал и решения своего не изменит, его средний брат Питер в гневе выбежал из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Перед этим, впрочем, он успел сообщить Биллу, что тот всегда был странным и что теперь окончательно выяснилось – у его младшего брата не все дома. Старший из трех братьев, Том, вел себя более сдержанно, но Билл видел, что он полностью согласен с Питом. В целом и родители, и его братья вели себя так, словно он собрался прыгнуть с небоскреба без парашюта. За всю историю семьи не было случая, чтобы кто-то из Суитов соединился браком с человеком, чье имя не значилось бы в «Светском альманахе»[7]. Родные явно считали, что Билл позорит фамилию, но об этом он рассказывать Дженни не стал. Больше того, их реакция только убедила его в собственной правоте. Единственное, что Билл вынес из тяжелого разговора, так это уверенность в том, что медлить со свадьбой незачем – все равно его родственники не передумают.

На День благодарения[8] он сообщил родным, что они с Дженни поженятся в январе и что свадьба будет скромной. Сочетаться браком они решили в Нью-Йорке – в небольшой церковке, которая нравилась обоим. На церемонию обещали приехать мать и бабушка Дженни, после чего Билл планировал пригласить немногочисленных гостей в ресторан.

Услышав, что сын упорствует в своем решении, мать Билла разрыдалась, и он порадовался, что на этот раз с ним не было Дженни – она как раз уехала к родным в Филадельфию. На нее, пожалуй, эти слезы могли бы и подействовать. В целом праздники получились довольно безрадостными – родителям не удалось поколебать его решимость, но они сделали все, чтобы он пожалел о своем упрямстве. Только в воскресенье, перед самым его отъездом, ему сказали, что после свадьбы они с Дженни могут приехать к ним на скромный ужин. Очевидно, отец с матерью не хотели потерять сына, что могло случиться, если бы они полностью проигнорировали его свадьбу, однако у Билла сложилось впечатление, что его похороны были бы для родителей куда меньшей трагедией.

Домой Билл вернулся в несколько подавленном настроении и делиться подробностями визита к родным с приехавшей из Филадельфии Дженни не стал – рассказал только об ужине, который родители обещали устроить для них в день свадьбы.

Дженни тоже поделилась с ним своими новостями. К матери она ездила, чтобы шить свадебное платье. Дженни хотелось что-нибудь не слишком вычурное, но красивое и элегантное, и бабушка посоветовала белое батистовое платье, расшитое шелком и мелким речным жемчугом. Нашлись у нее и старинные кружева, которые она привезла с собой из Парижа. Втроем они набросали несколько эскизов и даже начали делать выкройки, так что уже к вечеру платье было практически готово. Правда, пока оно было из бумаги, но уже сейчас все три женщины поняли, что на Дженни оно будет смотреться потрясающе. Оставалось только купить ткань, раскроить и сшить, но для таких мастериц, как бабка и мать Дженни, это было не слишком сложной задачей. Терез даже обещала, что попробует обойтись всего одной примеркой – чистовой, когда платье уже будет готово и его останется только подогнать по фигуре.

В Париже такой наряд стоил бы целое состояние, и Дженни заранее им гордилась, хотя была вовсе не тщеславна.

Свадьба прошла, как и планировалось. Билл и Дженни венчались в небольшой церкви в присутствии нескольких самых близких друзей. Мать и бабушка, приехавшие из Филадельфии, были очень счастливы, хотя отсутствие на бракосочетании родных со стороны жениха огорчало и настораживало. Их тревога еще больше возросла, когда после церемонии они отправились на ужин в дом родителей Билла. Как и следовало ожидать, его отец, мать и братья обращались с новыми родственниками сдержанно-холодно, не скрывая своего неодобрения. До скандала дело, к счастью, не дошло, и тем не менее Билл и Дженни вздохнули с облегчением, когда ужин закончился. В свадебное путешествие они отправились на Багамы, где провели незабываемую, счастливую неделю и вернулись в Нью-Йорк отдохнувшими и бодрыми. К сожалению, в офисе отцовской фирмы Билла ждал отнюдь не теплый прием. Отец и братья держались с ним отчужденно, а его жену вовсе не упоминали, словно ее не существовало на свете, что не могло его не ранить. Билл чувствовал себя изгоем, однако это только подтолкнуло его решиться еще на один непростой жизненный шаг, который он сделал, как только прослушал последнюю лекцию теологического курса.

Но прежде Билл посоветовался с Дженни, как поступал в последнее время всегда, когда решался важный вопрос. И дело было не в том, что он сомневался в себе или своем призвании и жаждал ее одобрения, чтобы потом было на кого свалить вину за неудачу. Просто Билл считал, что раз они теперь одна семья, то и решения должны принимать вместе, по обоюдному согласию. В данном случае речь шла о поступлении в духовную семинарию, где он мог бы постигать уже не отвлеченную теологию, а практическое богословие и другие смежные науки. По окончании учебы Билл планировал получить степень магистра богословия и стать священником епископальной церкви в одном из приходов Нью-Йорка. Билл заранее выяснил, что защитить диплом он сможет при Колумбийском университете. Это его вполне устраивало, хотя полный курс мог потребовать от трех до пяти лет – в зависимости от того, какую форму обучения он выберет. Сам Билл планировал уйти из отцовской фирмы и учиться на дневном отделении, посвятив занятиям все свое время, однако ему хотелось знать, что думает по этому поводу Дженни – все-таки решение было непростое, ибо означало полную перемену старого образа жизни. Самого его, впрочем, ничто не смущало: Билл не сомневался – это именно то, что ему нужно.

– Мне кажется, я нашел свое призвание, – смущенно сказал он Дженни. – Призвание свыше. Конечно, кому-то это может показаться чистой воды ханжеством, даже фарисейством, но… Во-первых, все, что я изучал на теологических курсах, мне не просто нравилось. Эти знания разбудили мою душу, заставили ее откликнуться словам Высшей Истины и… и теперь мне кажется, что для меня это не только правильный, но и единственно возможный, совершенно логичный шаг. Вот только одно… Что ты скажешь насчет того, чтобы быть женой священника?

Задавая этот вопрос, Билл выглядел очень обеспокоенным, и Дженни ободряюще улыбнулась.

– А ты будешь любить меня, когда станешь священником? – спросила она.

– Я буду любить тебя еще сильнее, – ответил Билл, целуя ее.

– И ты не будешь чувствовать себя неловко оттого, что твоя жена работает в такой области, как мода? Ведь, помимо всего прочего, мода – особенно женская – очень тесно связана с тщеславием, а это, кажется, большой грех…

Она говорила совершенно серьезно, и Билл ненадолго задумался.

– Нет, – ответил он наконец. – Конечно, нет. Напротив, я буду гордиться тобой, потому что ты превращаешь моду в искусство, в красоту, а это уже совсем другое. И вообще, став священником, я не буду педантом-ортодоксом, который требует точного соблюдения буквы закона, забывая о духе. Как и ты, я буду просто стараться сделать мир прекраснее и добрее, ведь это единственное, ради чего стоит жить.

– Я тоже так думаю, – согласилась Дженни. – И еще, я… я горжусь тобой. По-моему, стать священником – замечательная идея, и если ты этого хочешь, если ты будешь счастлив… в таком случае я хочу того же.

Она всегда поддерживала его, что бы он ни задумал; Билл знал это и очень ценил. Для него мнение Дженни было важнее всего.

Потом он рассказал ей, что хочет уйти из отцовской фирмы, и Дженни встревожилась. Дело было не в деньгах – в конце концов, она зарабатывала достаточно, чтобы они могли продержаться, пока Билл будет учиться в семинарии. Просто Дженни предвидела, какой взрыв способно вызвать его решение, когда родители узнают подробности. Отношения между Биллом и его родными и без того были достаточно натянутыми, но этот его шаг мог спровоцировать полный разрыв с семьей.

– Я все понимаю и готов к любому повороту событий, – сказал Билл, когда Дженни поделилась с ним своими опасениями. И он действительно чувствовал, что сможет пережить реакцию родителей. Сам процесс принятия практически одного за другим двух непростых решений закалил его характер, сделал Билла более зрелым, внушил ему большую уверенность в себе и в своих силах, и сейчас он был совершенно спокоен. Дженни еще никогда не видела его таким собранным и целеустремленным и окончательно убедилась в том, что Билл поступает совершенно правильно.

– Если ты уверен, – повторила она, – тогда я тоже за. Насчет меня можешь не беспокоиться.

– Да, я уверен. Другого пути у меня просто нет.

Билл не ошибся, когда предсказывал, что реакция отца и братьев на его уход из фирмы будет бурной. Они просто отмахнулись, когда Билл попытался объяснить, что священническое служение – его призвание, посчитав подобное заявление незрелым и безответственным. Несколько поколений Суитов традиционно избирали для себя юридическую карьеру; больше того, в семье никогда не было мужчины, который бы не работал в основанной далеким пращуром фирме, поэтому отец и братья вполне логично сочли Билла предателем. Средний брат Питер, впрочем, добавил, что он не только изменник, но и псих. Том ничего такого не сказал, но по лицу его было хорошо видно, что он тоже осуждает младшего брата. Что касается отца, то он, конечно, обвинил во всем Дженни, которая «заморочила голову» его сыну.

Но Билла ничто не могло сбить с избранного пути. В феврале он уволился из отцовской фирмы (что сопровождалось еще одним скандалом), а уже в марте приступил к занятиям в семинарии, имевшей статус профессиональной школы[9]. Об уходе из фирмы он ничуть не жалел, хотя его родные продолжали держать себя так, словно Билл страдает редкой формой острого психического расстройства и вообще всячески позорит свою фамилию и семью. Билла это нисколько не трогало – он продолжал идти избранным путем и занимался богословскими науками с рвением неофита.

Сейчас, когда они с Дженни ехали на второй за сегодня показ, ему оставалось всего пять месяцев до защиты диплома. Это означало, что меньше чем через полгода осуществится его желание – он станет священником. Пока Билл учился, Дженни всячески поддерживала мужа, а он тоже полностью одобрил ее решение уйти из «Вог» и начать консультировать модельеров и дизайнеров. Надо сказать, что за время обучения в семинарии Билл стал куда более терпимым и сострадательным человеком, чем раньше. Он, правда, и раньше был человеком искренним и мягким, но сейчас эти природные задатки и черты его характера еще сильнее развились, и Билл не раз признавался Дженни, что чувствует все большее влечение к служению пастыря. Это, в свою очередь, подразумевало довольно глубокое изучение психологии и даже психиатрии, однако и столь сложные науки давались ему сравнительно легко благодаря внутреннему настрою и особой расположенности души. К последнему году у Билла открылся талант прирожденного пастыря, и эта сугубо практическая деятельность нравилась ему куда больше, чем отвлеченные дисциплины вроде церковной истории, библеистики, гомилетики и собственно богословия, хотя и ими Билл не пренебрегал. И все же самой сильной его стороной оставалась способность разговорить человека, помочь ему раскрыть душу, утешить и дать надежду. За время учебы его врожденный талант развился и окреп, и Дженни очень гордилась прогрессом, которого Билл сумел добиться упорным трудом.

Благодаря столь полному взаимопониманию и готовности поддержать друг друга в любых сложных обстоятельствах их семейная жизнь превратилась в полноценный, гармоничный союз двух любящих, всецело преданных друг другу сердец. О таком браке можно было только мечтать, и Дженни часто не верилось, что подобное происходит с ней на самом деле. Никогда, ни на минутку она не пожалела, что вышла за Билла, а он равным образом буквально боготворил свою жену.

Через два года после их свадьбы умерла Терез, и Дженни сильно горевала. Ей так хотелось, чтобы бабушка смогла присутствовать на праздничном обеде, который она собиралась устроить Биллу в честь окончания учебы, но увы – Терез больше не было на свете. Зато из Филадельфии обещала приехать мать Дженни. Элен все еще была полна сил и шила платья для местных модниц. Правда, ее модели были попроще, чем у Терез, однако Элен по-прежнему очень неплохо зарабатывала и могла жить в свое удовольствие, ни в чем не нуждаясь.

На церемонию вручения дипломов решено было пригласить и родных Билла. Дженни предложила это сама, но в глубине души дала себе слово, что не позволит отцу и братьям испортить им настроение. Билл долго ждал этого знаменательного дня, он упорно трудился, и Дженни решила, что праздник должен запомниться ему надолго – в хорошем смысле. Она сама потратила несколько месяцев, чтобы все как следует приготовить к торжеству.

Наконец такси остановилось перед театральным залом, в котором Пабло Чарльз устраивал свой показ, и Билл с Дженни вышли из машины. Дженни уже бывала здесь, когда планировала порядок и организацию шоу. Буквально накануне она и молодой модельер проторчали здесь до двух часов ночи, но все-таки решили большинство вопросов и проблем, которые могли бы испортить демонстрацию его второй в жизни большой коллекции. И все же, когда Дженни и Билл прошли за кулисы, где модели надевали свои платья, здесь царил сущий бедлам. Так, во всяком случае, могло показаться постороннему человеку, но Билл уже кое в чем разбирался и отлично видел, что подготовка идет именно так, как спланировала его маленькая женушка. Суетились стилисты, сновали туда-сюда помощники, повсюду валялись булавки и мотки скотча, мелькали обнаженные груди и бедра манекенщиц, но Билл едва ли их замечал: часто бывая с Дженни на показах, он успел привыкнуть к подобному зрелищу, вдобавок большинство девушек-моделей были настолько худыми – или же настолько юными, – что лишь слегка напоминали нормальных женщин. Как-то Билл даже сказал, что воспринимает их просто как ходячие вешалки для новых платьев и костюмов, но Дженни довольно строго попросила его больше никогда не говорить так о ее коллегах. Вскоре Билл понял, что даже девчонки пятнадцати-семнадцати лет, которых часто использовали в качестве манекенщиц именно из-за их молодости, действительно были для Дженни такими же коллегами, как и самые известные кутюрье.

Когда они появились в зале, Пабло лихорадочно пришивал к какому-то платью стоячий воротничок, покрытый затейливой вышивкой. Заметив Дженни, молодой модельер бросил на нее затравленный взгляд.

– Чертов воротничок только что привезли из мастерской! – в панике выпалил он. – Как, скажите на милость, я успею приготовить платье к показу, если самые важные детали мне доставляют в последнюю минуту?!

Похоже, парень действительно был близок к отчаянию. Билл даже подумал, что положение, наверное, несколько хуже, чем ему показалось вначале, но Дженни, как говорится, и бровью не повела. Пообещав Пабло, что обо всем позаботится, она знаком подозвала ассистентку, отвечавшую за изменения и исправления, которые Дженни или сам модельер могли внести в платье в последнюю минуту, и показала ей, как именно следует пришить воротничок, причем посоветовала сделать это, когда платье будет уже надето на манекенщицу. Тут же явилась полуодетая девица – худая как спичка, но с роскошной гривой черных вьющихся волос. Ассистентка надела на нее платье, пару раз приложила злосчастный воротничок, а потом – раз! – пришила его на место двумя взмахами иглы с заранее заправленной в нее ниткой. Все было готово, и Дженни, удовлетворенно кивнув, двинулась дальше, чтобы проверить, как идут дела у остальных. Похоже, все было в полном порядке, и, хотя Пабло продолжал нервничать и трястись, Дженни уже сейчас видела, что его коллекцию ждет успех. Несмотря на молодость, Пабло, недавно приехавший в США из Пуэрто-Рико, был очень способным модельером. Всего за два года он стремительно ворвался в двадцатку самых известных кутюрье страны и продолжал набирать популярность, естественно, не без помощи Дженни, которая консультировала молодого человека едва ли не с самого начала его американской карьеры.

– Не переживай! – подбодрила она его сейчас. – У нас все готово, шоу вот-вот начнется. Вот увидишь, все будет супер!

Билл, наблюдавший из укромного уголка, как Дженни порхает по комнате, раздает указания, легко и изящно решает мелкие проблемы, просто не мог не залюбоваться женой. Ему всегда нравилось смотреть, как она работает, а ее способности неизменно приводили его в восхищение. В его представлении Дженни была кем-то вроде фокусника, который ловко достает из своей черной шляпы одного кролика за другим.

Прежде чем отправиться в зрительный зал, откуда он любил наблюдать показы больше всего, Билл поцеловал жену. Он чувствовал себя бесконечно счастливым от того, что может быть с ней сейчас, что может поддержать ее, как она всегда поддерживала его в трудную минуту.

– Увидимся после шоу. Покажи им, пусть со стульев попадают! – шепнул он и отправился искать свободное место в зале, где уже собрались критики, журналисты, представители магазинов и бутиков. Многих он знал если не лично, то в лицо и чувствовал себя среди них почти своим – в случае необходимости Билл мог бы без особого труда поддержать разговор на профессиональные темы с любым из специалистов по современной моде. За пять лет брака с Дженни он успел неплохо узнать этот мир и временами находил его даже интересным, но больше всего ему нравилось, конечно, то, что все эти люди хорошо знали и высоко ценили его жену – ее высокий профессионализм, тонкий художественный вкус и редкостную интуицию. Среди этих людей Дженни была своего рода знаменитостью, и эта известность была ею вполне заслужена. Она стала тем, кем стала, не только благодаря своим исключительным способностям – подняться на вершину ей помогли упорство и трудолюбие, которым Билл по-хорошему завидовал. Шутка ли, девчонка из шахтерской семьи, чье детство прошло в глуши в Пенсильвании, сумела стать звездой в мире моды! Такое, конечно, было не каждому по плечу. Врожденный талант – говорили о ней, и лишь немногие знали, что Дженни потребовалось почти одиннадцать лет неустанного, упорного и довольно тяжелого труда после окончания парсонсовской Школы дизайна, чтобы подняться на олимп моды.

В зале Билл наконец отыскал место рядом с группой покупателей-оптовиков, приехавших, судя по акценту, откуда-то со Среднего Запада. Этих людей он видел впервые, они тоже его не знали, поэтому он мог без помех думать о Дженни, об их браке, об их жизни вдвоем. Уже не в первый раз Билл приходил к выводу, что он очень счастливый человек. У него была жена, которую он нежно любил, было призвание, которому он посвящал все свои силы и все время. Чего же еще желать, чего еще просить у Судьбы? Пожалуй, только примирения с родными, которых Билл продолжал любить, несмотря ни на что. Кроме того, ему все чаще хотелось завести собственных детей. Они с Дженни много говорили об этом, но конкретных планов пока не строили: того, что у них уже было, обоим хватало с избытком.