Буквально на днях он зарегистрировался в качестве внештатного капеллана в двух больницах и в женской тюрьме, расположенной неподалеку от городского центра, и в течение двух недель должен был приступить к исполнению своих обязанностей. Билл с нетерпением ждал этого момента, да и Дженни была рада, что у него будет какое-то занятие на то время, пока он подыскивает постоянное место. Сама она не ожидала, что это может занять так много времени – Билл находился в поиске уже около полугода, но ни одного подходящего варианта ему пока не предложили.

Когда выпускная церемония завершилась, Билл, Дженни и Элен отправились в ресторан. Старшие Суиты были уже там: отец Билла потягивал «Кровавую Мэри», мать мрачно склонилась над бокалом джина с тоником. Сухо кивнув Дженни, она посмотрела на сына таким взглядом, что впору было подумать – он тяжело болен и, если не принять каких-то решительных мер, может даже умереть. Миссис Суит, впрочем, никогда не скрывала, что и женитьбу сына на «шахтерской дочери», и его неожиданный уход из семейной фирмы она воспринимает как симптомы серьезного психического заболевания, с которым «нужно что-то делать». На приветствие Дженни она едва ответила, а ее матери и вовсе не сказала ни слова.

Начало, таким образом, получилось не слишком обнадеживающим, и Билл невольно напрягся, предчувствуя очередной скандал. К счастью, скоро подъехали его братья со своими женами, и это если не разрядило обстановку за столом, то, по крайней мере, несколько отвлекло миссис Суит. Том и Питер, однако, вели себя немногим лучше родителей. Никто из них даже не упомянул о выпускной церемонии и не поздравил Билла с успешным окончанием семинарии, что глубоко задело Дженни. Можно было подумать, Суиты предпочитают вовсе не упоминать об этом, словно их сын и брат совершил поступок, которого приличным людям подобает стыдиться. Впрочем, точно так же они вели себя, когда Билл на ней женился, поэтому чего-то подобного Дженни ожидала, и все же ее сильно огорчило, что никто из родных Билла не смог или не захотел по достоинству оценить его успех. С их стороны это было не только грубо, но и жестоко.

– Ну и как ты себя чувствуешь в новом качестве? – спросил наконец у Билла Том. – Каково это – быть церковником?

– Пока не знаю, – честно ответил Билл. – Ведь я пока не нашел себе постоянного места, но… Надеюсь, я смогу почувствовать свое служение, так сказать, «на вкус», когда начну работать капелланом в женской городской тюрьме. Это тоже очень важное и ответственное дело.

Услышав эти слова, мать Билла нахмурилась еще сильнее и сдавленным голосом произнесла:

– Какой кошмар! А ты не мог бы найти себе… другое занятие, пока будешь ждать места?

– Я уже нашел. Кроме тюрьмы, буду посещать пациентов в двух больницах, – с улыбкой ответил Билл, а его отец недоуменно покачал головой и напомнил:

– В нашей фирме много дела как раз для тебя. Зачем обязательно болтаться по тюрьмам и больницам? Приходи и работай! Ведь ты дипломированный юрист, Билл. И ты можешь вернуться в любой момент…

Было совершенно очевидно: он уверен, что его сын именно так и должен поступить, но у Билла было другое мнение на этот счет.

– Спасибо, папа, – вежливо ответил он и, покачав головой, посмотрел на Дженни. Та была очень расстроена тем, что никто из Суитов так и не сказал ни слова ее матери, но саму Элен это, похоже, вовсе не трогало. Она отлично помнила, как эти важные господа обошлись с ней на свадьбе, и не сомневалась, что сегодня история повторится. На обед Элен пришла только ради Билла, который с самого начала пришелся ей по душе, и все же ее сердце сжималось от боли каждый раз, когда его мать с видимой неохотой обращалась к Дженни. Жены его братьев, казалось, и вовсе не замечали ни невестки, ни ее матери и разговаривали исключительно друг с другом. Один лишь Том держался по-светски и изо всех сил старался разрядить атмосферу, но особого успеха не достиг. Остальные Суиты подчеркнуто игнорировали своих новых родственников.

На десерт Дженни заказала большой торт, на котором кремом было написано «Поздравляем, Билл!». Его подали в конце трапезы вместе с шампанским, но даже это не могло поднять безнадежно испорченное настроение. Отец Билла слишком много выпил и погрузился в какие-то свои мрачные раздумья, Питер откровенно скучал, а миссис Суит и вовсе выглядела так, словно у нее разболелись все зубы разом. Билл и Дженни тоже чувствовали себя не лучшим образом и с облегчением вздохнули, только когда меньше чем через два часа «праздничный» обед завершился. Покидая ресторан вместе с женой и тещей, Билл, впрочем, захватил с собой почти не тронутый торт, сказав, что настоящий праздник он устроит себе дома. Дженни кивнула в ответ – она уже жалела, что пригласила в ресторан его родственников. Время не смягчило их отношения к родне, которую они считали много ниже себя; казалось, Суиты лишь еще больше закоснели в своем снобистском высокомерии. Они не смогли даже скрыть свои чувства и поздравить Билла с успехом.

Словно прочтя ее мысли, Билл заметил, что ему приходилось бывать на похоронах, которые производили куда менее гнетущее впечатление, чем сегодняшнее торжество.

– Извини, дорогой, – виновато сказала Дженни, когда они садились в такси, чтобы ехать домой. – Я не знала, что они будут так себя вести.

– Не извиняйся, ты тут совершенно ни при чем! – с горячностью возразил Билл. – Я и сам не ожидал, что мои родители и братья окажутся такими… упертыми. Весь вечер они держались так, словно я отправляюсь в тюрьму отбывать пожизненный срок! В общем, думаю – это я должен извиняться за таких родственников. Один Том пытался как-то держаться, но и он…

Дженни машинально кивнула. Она заметила, что на протяжении всего вечера Том исподтишка за ней наблюдал. Он словно пытался понять, какова она на самом деле и почему ее так полюбил его младший брат, но, если Том и пришел к каким-то выводам, на его поведении это почти не отразилось. Что касается родителей, то они разговаривали с ней буквально сквозь зубы, зато несколько раз спрашивали у Билла, почему он до сих пор не обзавелся детьми, и настойчиво интересовались, отчего это – может, оттого, что его жена слишком много работает? Они, несомненно, считали, что проблема в Дженни, – точно так же, как с самого начала винили ее в том, что сын оставил юридическую карьеру и «пошел в священники». Билл, однако, старательно делал вид, что все идет по плану. В ответ на расспросы он говорил, что, мол, они с самого начала решили дождаться, пока он окончит семинарию и найдет постоянное место, однако от нее не укрылось, что каждый раз, когда речь заходила о деторождении, Билл заметно мрачнел. Отсутствие детей и в самом деле было единственным, что омрачало их совместную жизнь. Дженни даже решилась посоветоваться с матерью, и та сказала, что они с Джеком так и не сумели обзавестись вторым ребенком, несмотря на неоднократные попытки. Элен с легкостью беременела, но каждый раз дело заканчивалось выкидышем. Возможно, сказала она, дело было в Джеке: когда они познакомились, он еще ни дня не работал в шахте – только на поверхности, и Элен без проблем зачала и выносила Дженни, но все изменилось, когда после войны он начал регулярно спускаться в забой. Тяжелый труд, плохое питание, скверная экология – все это не могло не сказаться на его здоровье. Впрочем, наверняка Элен ничего не знала, только предполагала, и Дженни пришлось этим удовлетвориться.

Из ресторана они отвезли Элен на вокзал, чтобы посадить в поезд до Филадельфии. На прощание мать Дженни еще раз поздравила зятя с успешным окончанием семинарии и добавила, что очень им гордится. Только после этого Билл и Дженни вернулись домой и, едва войдя в гостиную, со вздохом облегчения повалились на диван. Даже если исключить обед с родителями, для обоих это был не самый легкий день, но не успели они перевести дух, как позвонила Азайя и сообщила Дженни, что один из клиентов не получил заказанные в Париже образцы тканей, которые потерялись где-то по дороге, и теперь близок к инфаркту. Другой клиент интересовался, сможет ли Дженни на будущей неделе поехать с ним в Милан. И это было далеко не все – после Азайи ей позвонило еще человек пять, и каждый требовал срочного решения своих проблем. Впрочем, Дженни разобралась со всеми вопросами достаточно быстро, после чего вернулась на диван к Биллу, который так и сидел, рассеянно глядя в пространство перед собой. Лицо у него было мрачным – обед с родителями сильно его расстроил. Правда, Билл с самого начала предполагал, что их мнение о Дженни вряд ли переменилось, но это не мешало ему ждать улучшения. Увы, его надежды не оправдались, и он чувствовал себя вдвойне разочарованным, поскольку так или иначе поход в ресторан задумывался как праздник, а не как повод в очередной раз выяснить отношения с родными, которые не одобряли ни один из поступков, которые сам Билл считал чрезвычайно важными.

Когда Дженни снова села рядом с ним, Билл грустно посмотрел на нее и сказал:

– Знаешь, хотя мои родные и претендуют на безупречное воспитание и благородное происхождение, на самом деле они просто высокомерные снобы. Пожалуй, более грубых людей я еще не видел. Обещаю, что больше не стану требовать твоих с ними встреч. А как они обращались с твоей бедной мамой!.. – За весь вечер только Билл поговорил с Элен. Остальные вели себя так, словно ее вовсе не существует.

– Они все еще злятся, что ты женился на мне, – хладнокровно пояснила Дженни. Ее это не слишком удивляло.

– Они бы хотели, чтобы я женился на ком-то вроде Джулии или Джорджины. Но с такими, как они, я бы давно помер со скуки. Даже моим братьям их жены, похоже, надоели до чертиков.

Дженни кивнула. Она тоже заметила резкие ноты в голосах обеих женщин, когда те обращались к своим мужьям. Можно было подумать – они стремились напомнить им о своем существовании, требовали внимания, напоминали о своих правах. Это могло свидетельствовать только об одном – в семьях обоих братьев Билла не все было благополучно, не все ладно. Особенно это касалось Тома. Джулия то и дело на него рявкала, отпускала нелицеприятные, уничижительные замечания и вообще вела себя так, словно хотела показать всем вокруг, что это ее муж, ее собственность, которой она может распоряжаться как ей заблагорассудится. Том, в свою очередь, ее осаживал, причем довольно резко, хотя и старался, чтобы окружающие обращали на это поменьше внимания.

В отличие от старших братьев и их супруг, Билл и Дженни на протяжении всего обеда крепко держали друг друга за руки, черпая в этом прикосновении поддержку и уверенность. Они, правда, старались делать это как можно незаметнее, чтобы не спровоцировать родственников на еще большую враждебность. Тем не менее обоим приходилось нелегко. У Дженни буквально кусок в горло не лез; Билл тоже чувствовал себя настолько скованно, что, пытаясь справиться с напряжением, выпил две «Кровавых Мэри» и несколько бокалов вина, хотя обычно не злоупотреблял спиртным. В данном случае, впрочем, это был единственный способ хоть как-то досидеть до конца праздничного обеда, который его родители превратили в очередную демонстрацию своего неприятия и холодности по отношению к невестке. Они, конечно, не желали Биллу зла – просто им хотелось еще раз показать сыну, что он совершает очень серьезную ошибку, однако добились совершенно неожиданного эффекта. Именно сегодня, сидя за столом со своими родными, Билл особенно отчетливо понял, что его единственная семья – это Дженни. Мать, отец, братья, их жены – все они фактически перестали для него существовать. Связь, которая когда-то соединяла его с ними, оказалась нарушена их ярко выраженным отрицательным отношением к его браку и к выбору нового жизненного пути. Билл просто не мог и дальше считать этих людей своими близкими. По крови они оставались его родственниками, но чисто семейные связи между ними были разорваны окончательно. Шестеро против одного – именно таков был расклад, когда они сидели в ресторане. Родные перестали быть его союзниками, его друзьями: вместо того чтобы радоваться вместе с ним, они только и делали, что нападали на него и на Дженни, и теперь Билл сожалел, что не отговорил жену, когда та захотела пригласить в ресторан семейство Суит. Без них, думал сейчас Билл, сегодняшний день стал бы для него намного счастливее.

Потом Дженни удалилась в свою рабочую комнату, чтобы сделать несколько деловых звонков людям, которые находились в других часовых поясах и даже в других странах, а Билл прошел в кабинет просмотреть поступившую за день почту. Конверт со знакомым обратным адресом привлек его внимание. Дважды пробежав глазами текст, напечатанный на листке бумаги, Билл нахмурился и спрятал его в стол – туда, где уже лежало письмо, полученное от того же корреспондента. Вернувшись в гостиную, Билл ничего не сказал Дженни, как умолчал он и о первом письме. «Какой смысл? – думал он. – Все равно ведь ничего не получится… Зачем же лишний раз ее расстраивать?»

Дженни к этому времени тоже закончила свои переговоры и сидела на диване с каким-то каталогом на коленях. Она предупредила Билла, что через полчаса к ним приедет Азайя с образцами тканей, из которых необходимо отобрать для клиента несколько самых подходящих. По его лицу она сразу поняла, что он чем-то расстроен, но решила, что Билл никак не может отойти от встречи с родными.

Азайя действительно приехала минут через двадцать, и Билл сказал, что пойдет немного прогуляться. Он хотел дать Дженни возможность поработать спокойно, но как только он вышел из квартиры, Азайя сразу повернулась к Дженни.

– Ну, как прошел праздничный обед? Было очень скверно? – озабоченно спросила она. Помощница знала, что отношения между Дженни и родителями мужа оставались напряженными, и очень ей сочувствовала.

– Было просто ужасно! – с чувством ответила Дженни, ненадолго отложив в сторону образцы и каталоги. – Мне очень неприятно это говорить, но родители Билла держались на редкость высокомерно. Они делали вид, будто совершенно не замечают мою маму, да и с самим Биллом обращались не самым лучшим образом. Меня они просто презирают, теперь я окончательно в этом убедилась, но главное – они не считают нужным скрывать свою неприязнь, а Билл от этого страдает. Ему, бедняжке, очень нелегко приходится – терпеть такое от собственных отца с матерью. Да и его братья тоже не лучше… Я-то надеялась, что теперь, когда прошло столько времени, они хоть немного успокоятся, но этого не произошло. Боюсь, его родные будут и дальше меня ненавидеть.

Говоря это, Дженни тяжело вздохнула, но уже через пять минут совершенно забыла обо всех неприятностях, с головой уйдя в любимую работу. Выбрав для клиента подходящие образцы тканей, она подписала несколько писем и счетов, просмотрела два десятка эскизов и фотографий и сделала кое-какие замечания и дополнения. Через час с небольшим Азайя уже ушла, а еще минут через двадцать домой вернулся Билл. Он все еще выглядел подавленным, и Дженни, которая варила в кухне кофе, крепко обняла мужа и прижалась к его груди.

– Прости, что я их пригласила, – снова сказала она, и Билл кивнул, но Дженни уже догадалась, что его огорчило что-то еще.

– Ты не виновата, – ответил он. – Если они так себя ведут, то… В общем, я больше не хочу их видеть и говорить о них тоже не хочу, хотя мне, положа руку на сердце, их даже немного жалко. Мои родные – просто несчастные люди, которые живут в своем собственном крошечном мирке и не желают ничего знать, кроме собственного «я». Конечно, им неприятно думать, что я сумел вырваться из тех узких рамок, которые они сами для себя установили, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, мы с тобой вместе, а больше мне ничего не надо.

И Билл улыбнулся Дженни. Во время прогулки он принял важное решение. У него никогда не было секретов от жены, но три месяца назад – когда пришло первое письмо – такой секрет появился, и Билл очень по этому поводу переживал. Но теперь ему было ясно, что, расскажи он ей всю правду, это ни на что бы не повлияло, к тому же Дженни имела право знать о его жизни все. И, осторожно высвободившись из ее объятий, Билл принес письма, которые лежали в его столе.

– Вот, – начал он. – Я давно собирался их тебе показать… но у меня не хватало смелости, к тому же не хотел беспокоить тебя понапрасну. Первое письмо я получил еще в марте. Мне предлагают стать основным священником прихода в Вайоминге… вот почему я от этого места отказался. Я не могу поступить так с тобой, Дженни! Чтобы нормально работать, тебе необходимо находиться в Нью-Йорке, а Вайоминг слишком далеко. В общем, мы туда не поедем, так что не беспокойся… Дело, однако, в том, что сегодня я получил второе письмо. Они до сих пор не нашли священника и очень просят меня еще раз подумать над их предложением. Откровенно говоря, лучшего места я бы и не желал. Кроме того, мне было приятно узнать, что хоть кому-то я нужен, вот только приход этот расположен в двух с лишним тысячах миль отсюда. Странно, как мое резюме вообще там оказалось. Когда я регистрировался в церковной службе поиска вакансий, то специально уточнил, что мне нужно место только в Нью-Йорке или в пригороде, но они, как видно, что-то перепутали, и мои резюме разлетелись по всей стране… – Билл виновато улыбнулся и слегка развел руками. – Я получил несколько подобных писем из самых разных мест, но эти люди из Вайоминга откликнулись чуть ли не самыми первыми. Должно быть, им действительно очень нужен пастор, если они согласны даже на человека, который только что окончил семинарию…

С этими словами Билл протянул Дженни оба письма. Она быстро пробежала их взглядом и взглянула на мужа с нескрываемым испугом.

– Ты действительно хотел бы туда поехать? – быстро спросила Дженни. – Но как же… как же… – От волнения она не смогла продолжать. Как и Билл, Дженни отлично понимала, что для нее переезд в Вайоминг означал бы конец профессиональной карьеры. Жить в этом отдаленном штате и консультировать клиентов в Нью-Йорке было физически невозможно. Большинство ее клиентов, особенно из числа знаменитостей, отличались требовательностью и капризным характером, да и сама работа Дженни носила сугубо практический характер. Зачастую изменения в готовую коллекцию вносились в самый последний момент – за считаные часы и даже минуты до показа. Как же она сможет оценивать, хорошо ли сидят платья на готовых выйти на подиум манекенщицах, если Вайоминг отстоит от Нью-Йорка на две с лишним тысячи миль? Или ей придется жить отдельно от Билла, а этого Дженни тоже не хотелось. Во что превратится их брак, если они окажутся так далеко друг от друга?

– Я написал, что не могу принять их предложение, – быстро сказал Билл и невольно вздохнул. До сих пор только два прихода – в Кентукки и Вайоминге – ответили согласием на его просьбу о месте священника, но оба варианта были для него неприемлемы. – О письме я решил рассказать тебе только потому… потому что мне было приятно его получить. Условия, которые они предлагают, весьма неплохие, к тому же мне показалось, что в Вайоминге живут очень приятные люди, и… и похоже, я им очень нужен. Жаль, что приходится отказываться.

Второе письмо из Вайоминга действительно отличалось от первого. Это был настоящий крик души. В нем староста прихода предлагал Биллу вдвое большее содержание (хотя было очевидно, что местная протестантская община вряд ли может позволить себе сколь-нибудь значительные расходы) и напоминал, что приходской священник получит в свое полное распоряжение довольно большой дом.

– Наверное, – добавил Билл, – я был не прав, когда ничего не сказал тебе про первое письмо. Но ведь мы все равно не сможем туда переехать, так что особой разницы нет. С другой стороны, хоть кто-то откликнулся на мое резюме!..

Ему очень не хотелось выглядеть в глазах Дженни безнадежным неудачником или лентяем, который не может добиться места просто потому, что ничего не ищет. Билл как мог старался что-то найти, но ему пока не везло.

– Если бы ты согласился, мне пришлось бы бросить работу, – тихо сказала Дженни, и он вдруг с ужасом увидел, что она готова расплакаться. Тогда Билл крепко обнял жену и прижал к себе.

– Я никогда этого не сделаю, Дженни. Я же все понимаю!

– Но ведь тебе нужно место. Какой же ты будешь священник, если не сможешь служить? А вдруг в Нью-Йорке так и не отыщется ничего подходящего?

В глазах Дженни блестели слезы, и Билл поспешил успокоить ее:

– Я обязательно что-нибудь найду, обещаю. Просто на это может понадобиться времени больше, чем мы думали. Ну а пока… У меня же есть работа капеллана, помнишь? Это, по крайней мере, что-то.

– Но ведь ты не этого хотел. Ты стремился к большему, и… – Дженни не договорила. Пока Билл учился в семинарии, ей и в голову не приходило, что он может не найти работу. Да и сам Билл ни разу не спросил себя, много ли в Нью-Йорке подходящих вакансий для молодого священника. Ему казалось, что, как только он получит степень магистра богословия, все дальнейшее устроится само собой, но ошибся. В Нью-Йорке мест не оказалось вовсе, в пригородах – тоже. Что касается Кентукки и Вайоминга, то Билл просто не мог позволить себе отправиться туда, наплевав на Дженни. Сама она, правда, ни в коем случае не хотела становиться у него на пути, но бросить карьеру и отправиться вслед за мужем к черту на рога Дженни была не готова. И, скорее всего, никогда не будет готова. Билл это очень хорошо понимал, поэтому сказал твердо:

– Я хочу, чтобы решение, которое я приму, устраивало нас обоих, а не меня одного. Просто… просто предложение из Вайоминга выглядит очень соблазнительно. Было бы неплохо найти что-то подобное здесь, в Нью-Йорке.

– А если ты ничего не найдешь, что тогда? – не могла успокоиться Дженни, глядя на него своими большими синими глазами.

– Найду, – пообещал Билл, стараясь, чтобы его голос звучал как можно увереннее. За прошедшие полгода он написал и отправил не один десяток писем с копиями своего резюме, к тому же на него работала церковная служба поиска вакансий. Не может быть, думал он, чтобы это не принесло результата. Увы, факты говорили об обратном: до сих пор Билл получил только два предложения, и оба ему не подходили, однако он твердо решил не отчаиваться. И все же он был расстроен отсутствием выбора; это было хорошо видно по его лицу. Дженни стало его жалко, и она попыталась подбодрить мужа:

– Конечно, найдешь.

Билл кивнул и, убрав письма обратно в конверты, предложил поужинать. Сегодняшний день оказался очень нелегким (сначала – выпускная церемония, затем – обед с родными), и оба чувствовали себя усталыми и разбитыми. Дженни, впрочем, казалось, что дело не только в усталости. Второе письмо церковного старосты из Вайоминга повисло над ними подобно дамоклову мечу. Она хорошо понимала, что Билл заинтересовался этим предложением, иначе бы он просто не стал показывать ей письма. И все же Дженни пока не чувствовала в себе готовности пожертвовать карьерой ради служения Билла. Да, он испытывал трудности с устройством на приход, но положение вряд ли можно было считать критическим только потому, что ему не удалось подыскать место сразу после окончания семинарии, и Дженни сказала себе, что беспокоиться, пожалуй, рано. Как она много раз говорила Биллу, что-нибудь да подвернется, нужно только немного потерпеть.

За ужином они говорили мало, что было для них достаточно необычно. Когда после этого они легли в постель и погасили свет, Билл обнял Дженни за плечи и сказал:

– Я знаю, ты беспокоишься. Не надо. Я не потащу тебя в Вайоминг насильно, не стану даже просить сделать это ради меня.

«И слава богу!» – чуть не вырвалось у Дженни, но уже в следующую секунду ей стало стыдно своих мыслей.

– Я боюсь, в Нью-Йорке ты ничего не найдешь, – призналась она немного погодя. Дженни казалось – вся ее жизнь поставлена на карту, а карьера для нее так много значила! Не так много, как для Билла, но все же… С восемнадцати лет, когда она поступила в парсонсовскую Школу дизайна, и до сегодняшнего дня Дженни упорно трудилась, карабкаясь на вершины профессионализма, зарабатывая авторитет, добиваясь известности и славы. На это у нее ушло почти полтора десятка лет, и она не могла вот так запросто все бросить. Дженни трудно было даже вообразить себе что-либо подобное.

– Найду, – упрямо повторил Билл. – Надо только набраться терпения.

Он уже говорил ей это, правда, тогда речь шла о детях, которых у них до сих пор не было. Дженни беспокоилась и об этом; она боялась, что бесплодна, и уже не раз спрашивала себя, согласится ли Билл усыновить чужого младенца. До недавнего времени она считала, что у них все получится, но в последнее время ее стали одолевать сомнения. Два года они старались добиться зачатия, но безуспешно, а теперь еще эти трудности с поисками подходящего места для Билла…

– Прости меня, Билл, – грустно сказала она в темноту, чувствуя, как по щекам течет соленая влага. Дженни не стала уточнять, за что она просит прощения, но он прекрасно ее понял.

– Когда я женился на тебе, я отлично знал, как много значит для тебя твоя работа, – отозвался он, крепче прижимая ее к себе. – Ты ничего от меня не скрывала, поэтому я ничуть не удивлен и ни на чем не настаиваю. Мне самому очень нравится то, чем ты занимаешься, и… и я бы не хотел, чтобы из-за меня тебе пришлось отказаться от любимого дела. Да у меня и права такого нет… – Он немного помолчал, затем добавил негромко: – Я очень горжусь тобой, Дженни! Горжусь и не хочу, чтобы ты чего-то лишилась. Даже ради меня. Это будет… неправильно.

В ответ Дженни кивнула и в свою очередь прижалась к нему. И тогда – очень нежно и неторопливо – он начал заниматься с ней любовью, так что очень скоро все их тревоги и печали исчезли, вытесненные страстью. Как уже бывало, они забыли обо всем в объятиях друг друга, а потом долго лежали потные, задыхающиеся, чувствуя, как их сердца переполняют нежность и любовь. Вокруг по-прежнему было темно, но Дженни казалось, что даже сквозь потолок спальни она видит сияющие в вышине звезды.

Билла тоже переполняли эмоции. Он лежал неподвижно, крепко обняв Дженни, и ему хотелось сказать, что если дети – плод любви, то сегодня они наверняка зачали хотя бы одного.

То же самое думала и Дженни. Она, однако, не стала ничего говорить Биллу. Лишь поцеловала его и, устроившись поудобнее, провалилась в спокойный и крепкий сон без сновидений.