1

Полетаев бушевал так, что Даша начала опасаться за сон соседей.

— Ты хоть понимаешь, что наделана?!

— Что особенного? — вяло отбивалась молодая женщина.

— Нет, и она еще спрашивает! Скажи, кто дал тебе право прикрываться моим именем?

— А что мне оставалось делать? Дожидаться, пока этот Держиморда упечет меня в карцер? Ты бы видел их отделение милиции! Я бы живой оттуда не вышла.

— И очень хорошо! Многие бы были только рады.

— Какой же ты мерзавец, — пробормотала она.

— Может я, конечно, и мерзавец, но ни чьим именем не прикрываюсь. Неужели ты не понимаешь, что мне за твои выходки живо надают по шапке?

— Да кому ты нужен…

— Даша, — Полетаев перестал маячить из угла в угол и присел рядом, — Дашенька, я ведь не в овощном магазине работаю. Я состою на государственной службе и не могу отстаивать интересы своих знакомых только потому, что они мне нравятся. Это запрещено уставом. Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?

— Понимаю. Но я не понимаю одного: в каком пункте мои интересы расходятся с государственными? Разве я совершаю преступление? Что в моих действиях противоречит интересам государства?

— Сама суть твоих действий! — Подполковник потряс перед ее носом тремя сложенными пальцами, словно перед этим собирался перекреститься да передумал. — Ты не имеешь на это никакого права. Это не твоя прерогатива. Попросту говоря, это не твоя головная боль. А моя! Моя! — С этими словами подполковник в сердцах хватил журналом об пол.

— Палыч, выпей валерьянки, — примирительно заметила Даша. — А мне налей вина. И перестань кричать.

Ни слова не говоря, Полетаев ушагал на кухню, там долго чем-то гремел, звенел, затем вернулся с бокалом чего-то красного и бутылкой коньяка. Протянув вино непутевой гостье, он уже почти спокойно произнес:

— Дашенька, я к тебе очень хорошо отношусь, и ты это знаешь.

— Я это знаю. — Она решила по мелочам не спорить.

— Как только тебе понадобилась помощь, я сразу же помог, чем мог.

— Помог. Мерси боку.

— Так за что же ты теперь пытаешься меня подставить?! — Полетаев опять начал терять самообладание.

— Да не подставляю я тебя! — Даша тоже начала злиться. — Просто ты соображаешь в каком-то перпендикулярном режиме. Моему родственнику бетонный блок проломил голову отнюдь не по моей воле. Я не принимала в этом никакого участия.

— Так развернулась бы и ехала обратно восвояси!

— Я бы и поехала. Если бы не Витька.

Полетаев вздрогнул всем телом. Он как раз наливал себе коньяк и часть выплеснулась ему на руку и на пол.

— Кто?!

— Витька. Строитель.

— Какой еще в… Какой еще Витька?

Даша смотрела на подполковника с явным осуждением,

— Не знаешь, а кричишь. Когда обнаружилось, что Скуратова зашибло строительным блоком, то все сразу подумали на этого Витьку. Именно он должен был блок привязать. Или закрепить, не знаю. А он пьющий, но теперь вроде как в завязке. Ему ведь тюрьма светила. Жалко человека, — добавила она.

— Подожди, подожди. — Полетаев поставил рюмку на веселенькую (на синем фоне желтые кролики) салфетку. — Ты хочешь сказать, что в доме, где проживал твой родственник, велись строительные работы?

— Об этом и речь. Сам дом очень старинный. Там стояли кариатиды, они…

Полетаев остановил ее коротким жестом:

— Если я правильно понял, твоего родственника придавило блоком, который должен был там находиться?

— А я о чем? Этот блок должен был закрепить Васька… то есть Витька.

— Значит, это могло и не быть убийством?

Даша устало потерла лоб. Этот вопрос мучил ее с того самого момента, как она узнала о смерти Скуратова.

— Естественно, могло и не быть.

— Так чего же ты мне голову морочишь? — С видимым облегчением подполковник скомкал салфетку и долил себе коньяку. — Я с ума схожу, а здесь, оказывается, обыкновенный несчастный случай…

— Несчастный случай? — Даша прищурилась. — Что же он с ним приключился прямо перед моим приездом? Ни днем раньше, ни днем позже?

— Это ты стройуправление спрашивай. Почему они затеяли реставрацию именно в это время.

— Ты сам-то в это веришь?

Полетаев с домостроевской неспешностью пригубил коньяк.

— Это был несчастный случай. Ты поняла? И до тех пор, пока следствие не установит обратное, до этих пор я ничего слышать не хочу.

— А как же Витька? — Даша почувствовала, как изнутри ее обжигает холодим ненависть. — Или его судьба тебя не волнует? Ведь существует шанс, что Константина Георгиевича убили…

— Меня его судьба не волнует. Ни на йоту. Лично я этого Витьку пить не заставлял. И потом, где гарантия, что смерть твоего дяди…

— Брата.

— Не суть важно. Где гарантия, что его смерть и в самом деле не результат очередной пьянки этого Васьки.

— Витьки.

— Все равно. Существуют компетентные органы, они пусть и разбираются.

— Хорошо, а мне-то что делать? — Даша скрестила руки. Она раздумывала, как заставить Полетаева связаться с участковым Сидихиным на предмет бумаг Константина Георгиевича.

— Тебе? — Полетаеву наконец-то удалось выпить и даже закусить какой-то печенюшкой. — Ты можешь пойти на курсы кройки и шитья. Или купить книгу по консервированию. Да мало ли какие увлечения могут быть у женщины в полном расцвете сил.

— Пошел ты знаешь куда… — Даша сняла ногу с ноги и одернула брюки,

Все ясно, подполковник больше ей не помощник.

— Куда? — Подполковник поднял заинтересованные синие глаза.

— Брюкву консервировать. Ладно, дай мне ту информацию, которую ты нашел но первому браку моего деда, и разойдемся, как а море корабли.

— Ага. — Глаза Полетаева из синих превратились почти в черные. — Сейчас, только штаны подтяну и все тебе передам.

Последняя фраза прозвучала так невежливо и даже грубо, что Даша в первую секунду растерялась. Но, почти сразу придя в себя, она переспросила с тяжелым прищуром:

— Так ты отдашь мне справки или нет?

— И не надейся. И вот еще: если я узнаю, что ты занимаешься какой угодно уголовной…

— Детективной.

— …Уголовной деятельностью на территории России, если на тебя поступит хотя бы полжалобы, — он выдержал паузу и сделал страшное лицо, — я собственноручно препровожу тебя в Лефортово. Ты меня поняла?

Подполковник встал, собираясь покинуть комнату.

И тут молодую женщину словно пружиной подбросило. Она вскочила с дивана и снеся по пути какую-то легкую тумбочку, проскочила в дверь, опередив Полетаева на долю секунды. В коридоре она сорвала с вешалки сумку, распахнула дверь и была такова.

Некоторое время подполковник пытался понять, что же произошло. Когда же до него наконец дошло, от злости он готов был растоптать ту самую опрокинутую тумбочку.

— Ну попадись ты мне, — бессильно прошептал он и принялся собирать разбросанные веши.

2

Выбежав на свежий воздух, Даша принялась кружить узкими московскими переулочками. Смерть Скуратова и ссора с Полетаевым впервые заставили задуматься о правильности принятого решения. Может мать права, и ей в самом деле не стоило браться за это дело? Что оно принесет ей, кроме неприятностей? Деньги? Успокоение старушке, одной ногой стоящей в могиле? Да и существует ли он, этот самый покой…

Становилось прохладнее. Ноги сами привели ее к центральному телеграфу. Отыскав среди десятка сотрудниц девушку с самой безотказной внешностью, Даша упросила ее связаться со справочной в Риге и сделать запрос на Илзе Раймондовну Сауш. Ей позарез был необходим телефон бывшей жены Скуратова, и чем быстрее она с ней переговорит, тем лучше.

В ожидании результата Даша присела на стул и принялась грызть ноготь.

Идеалистам все ясно — у них есть вера и Бог, у материалистов — машина и дача в Малаховке. А что есть у нее, последнего представителя поколения, зависшего между Богом и Марксом? Те, кто родился раньше, твердо знали, что истина есть, те, кто родился позже, так же твердо были уверены, что истины вообще не существует. Отчего-то вспомнилась маленькая девочка лет пяти, со снисходительной усталостью слушавшая спор взрослых о происхождении жизни на земле: «Человека создал Бог! Человек произошел от обезьяны!..» — Девочка зевнула, прикрыв розовый ротик пухлой розовой ладошкой, и протянула досадливо, с осуждением:

— Ну что вы все время спорите? Все очень просто: Бог создал обезьяну, а от нее произошли люди и покемоны. Неужели не ясно?

Вот она — логика поколения, не признающего противоречий. Ее же разум, надломленный парадоксами эпохи, не выдерживал даже самой простой дилеммы: что важнее — быть богатым или порядочным. Объединить эти два понятия не позволяло воспитание.

Разумеется, как и каждому нормальному человеку, Даше хотелось любимое дело сделать профессией, она грезила стать настоящим детективом, помогать людям, оказавшимся в затруднении. Но брать за чужую беду деньги казалось неэтичным. Ей вспоминались запавшие, слезящиеся глаза Марии Андреевны, и ее дребезжащий голос:

— Найди мне его, Дарьюшка, найди, дай помереть спокойно…

О каких деньгах можно было думать, когда речь шла о всей жизни человека и о его смерти?

Но если денег не брать, то на что жить? Кроме того, имея деньги, можно помогать кому-то и бесплатно. И тут же всплывала ехидная ухмылочка Полетаева:

— Ты бы ей еше и передачи носила… «И носила бы, если понадобилось».

— Девушка! Нашла я вам вашу Сауш…

Даша радостно вскочила со стула. Есть-таки на земле удача! И что бы ни произошло, чем бы ни угрожал ей Полетаев, это дело она доведет до конца. Любой ценой наследник будет найден.

— Спасибо! Спасибо вам огромное. Сколько я должна? Безотказная девушка обреченно вздохнула:

— Разговор заказывать будете?

— Обязательно!

3

На пятом гудке послышался приятный женский голос:

— Халло?

«Кого подзывать — мать или детей? Лучше детей, эта Илзе может вообще отказаться разговаривать, а для мальчиков он все же был отцом».

— Добрый день. — Даша откашлялась, от волнения ее голос сел. — Моя фамилия Быстрова. Я могу говорить с Максимом или Юргисом Скуратовыми?

Женщина издала удивленное восклицание:

— Кто вы?

— Я их дальняя родственница.

— Настолько дальняя, что даже не знаете их настоящую фамилию?

У говорившей был сильный латышский акцент. Но даже сквозь него безошибочно угадывалась ирония.

— Простите, я знала их отца и потому решила…

— Как понять «знали»? — В голос собеседницы появился напор. — С Константином что-то случилось?

— Да. — Даша почувствовала себя неловко. Значит, это все-таки его бывшая. И значит, ей придется сейчас сообщить, что Скуратов умер. Они хоть и разошлись, но как Илзе Раймондовна к этому отнесется?

— Алло, девушка, почему вы молчите?

— Вы его бывшая супруга?

— Да.

— Он… Константин Георгиевич скончался.

Сауш что-то негромко произнесла по-латышски. Некоторое время в трубке было тихо.

— Алло, с вами все в порядке? — теперь уже забеспокоилась Даша.

— Да… — Голос звучат устало. — Я знала, что это случится. Сердце?

— Нет. Произошел несчастный случай.

— Несчастный случай? Как глупо. У него ведь было больное сердце.

«Наверное, глупо, — мелькнула мысль. — Но, с другой стороны, какая разница, человек-то все равно умер».

— Вы звоните, чтобы сообщить о его смерти?

— Не только. Я бы хотела поговорить с его детьми.

— С моими детьми? О чем?

— Это не телефонный разговор. Сауш снова замолчала.

— Вы меня слышите?

— Да. Но я не смогу помочь, если не узнаю вашей цели.

— Вашим детям это будет только во благо.

— Не уверена.

Даша начала нервничать: латыши отличаются известным упорством, и если эта дама заупрямится, придется названивать в Ригу до тех пор, пока кто-то из сыновей сам не поднимет трубку. А что если они живут отдельно?

— Они уже взрослые, им самим решать.

— Прежде всего я их мать, и потому я решаю, что им полезно, а что нет.

Даша испугалась, что Сауш повесит трубку.

— Подождите! Я действительно не могу сейчас рассказать больше, но не потому, что хочу от вас что-то скрыть, просто не могу по телефону. Я родственница вашего мужа и ищу остальных.

— Кого остальных?

— Остальных родственников. У вашего мужа ведь были еще братья? Еще двое, — Даша решила перевести разговор в нейтральное русло: мол, не только ваши дети мне нужны, а все вместе.

— Тогда и встречайтесь с ними.

— У меня нет их адреса. И снова пауза.

— Один из его братьев, Роман, жил в Крыму, мы как-то отдыхали там.

— А где? Где в Крыму? — Черт с ними, с близнецами, или кто они там! Если из латышки удастся вытянуть адрес брата, то можно будет заняться ими позже.

Бывшая жена Скуратова то ли продолжала сомневаться, то ли действительно пыталась вспомнить.

— Он работал в каком-то санатории ЦК. «Красное знамя»? Или «Красный октябрь»? Не помню, но что-то пролетарское. Недалеко от Ялты. Извините, мне надо идти. И прошу вас, не надо больше звонить, для мальчиков это будет трагедией.

Пошли гудки отбоя.

«Мальчики». Даша угрюмо смотрела на металлические кнопки телефона. «У этих мальчиков наверняка уже свои мальчики имеются, а все носится с ними, как курица… Так и вырастают маменькины сыночки».

Она была расстроена. Все можно было бы выяснить буквально за пару звонков, если бы не нервная мамаша. Но хоть что-то подсказала. Хотя могла бы и ничего не говорить. Весь Крым недалеко от Ялты. И санатории там были почти все цековские. А уж что касаемо пролетарского названия… Да как их было еще называть?

На улице похолодало еще сильнее. Октябрьскую непогоду усиливало урчание голодного желудка. Так и околеть не долго. Даша принялась растирать кончик носа. Надо начинать обзванивать друзей и решать проблему с ночлегом. Ну и с ужином заодно. Даша достала записную книжку и зашуршала страницами.

4

Минут через пятнадцать стало очевидно, что ночевать ей сегодня негде. Никто не хотел заполучить ее в качестве постоялицы даже на одну ночь — как известно, слава опережает человека. Даша тяжело вздохнула и убрала ненужный телефон в сумку.

О том, чтобы вернуться к подполковнику, не могло быть и речи. Опять вспомнился недавний скандал. Даже не столько сам скандал, сколько высказанные угрозы. Полетаев слова на ветер бросать не станет: как только на нее поступит первая, хотя бы устная, жалоба, он немедленно упечет ее в каземат потемнее и будет держать там, пока она кровью не напишет клятву, никогда больше в Россию не возвращаться.

«Что же делать? — тоскливо размышляла молодая женщина, дыханием пытаясь согреть руки. — Спать негде, есть нечего, с чего начать поиск — непонятно…»

В надежде хоть как-то привести мысли в порядок и сообразить, к кому же все-таки заглянуть на чаек с ночлегом, она забрела в небольшое бистро и заказала кофе с тирамисой.

Кофе был неплохим, но вот изысканное лакомство оказалось совсем не изысканным, а, попросту говоря, отвратительным и больше походило на забытый в холодильнике бисквитный торт последних дней социализма.

В связи с диетой и шатким финансовым положением Даша редко позволяла себе дорогостоящие радости, но уж если и решала себя побаловать, то чем-нибудь самым вкусным. А этот коричневатый кусок теста на картонной тарелке выглядел просто плевком в измученную душу. Чувство гастрономического раздражения усугублялось неопределенностью будущего. Да еще Полетаев, да еще латышка…

Держа тарелку за донышко, Даша подошла к стойке и, перевернув с широкой амплитудой, звонко припечатала к прилавку.

— Если бы вы подали подобное в Италии, вас бы уже пятнадцать минут как не было бы в живых, — громко произнесла она. глядя прямо в глаза официанту. — Позовите вашего менеджера. Я заставлю его это съесть.

Молоденький официант опешил. Сделав шаг назад, он что-то прошептал другому официанту. Тот мгновенно исчез за дверью в подсобку. Посетители с радостным любопытством наблюдали за развитием скандала.

Вскоре из-за деревянной двери показался мужчина в черном костюме. Он был мало похож на менеджера, но зато весьма смахивал на вышибалу.

— В чем проблема? — проскрипел «менеджер».

Даше было совершенно все равно, кому устраивать скандал. Когда женщина в плохом настроении, она не делит людей на интеллигентных и сильных.

— Как давно в последний раз вы были в Италии? — холодно осведомилась она.

— В какой еще Италии?

— В итальянской. Той, что на Апеннинском полуострове. Чуть ниже и левее Греции.

Мужчина в черном костюме перевел взгляд с веснушек на испачканную стойку.

— Что вы хотите?

— Я хочу, чтобы вы это съели.

— Зачем?

— Затем, что через полчаса я привезу вам настоящую тирамису, и вы тогда скажете, есть между ними хоть что-нибудь общее или нет.