Дэнни Уоллес – знаменитый английский писатель, комик и колумнист. Журнал «Bookseller» называет его книги «литературным феноменом», а «Daily Mail» считает «одним из самых остроумных авторов в истории».

В экранизации одного из его романов сыграл Джим Керри, а бешеная популярность его колонки в журнале «Shortlist» принесла ему звание «Лучшего английского колумниста».

Ранее

Это случилось во вторник.

Обычно, когда подобное происходит в каком-нибудь фильме, раздается характерный хлопок. Но в данный момент ничего такого не случилось. Никакого «бум», «бом» или «щелк». Ну посыпались, конечно, осколки разбитого стекла и ослепила на мгновение вспышка света, как будто по классу пролетел метеор. Не самое хорошее предзнаменование.

И ведь менее всего такое ожидаешь во вторник. В этот день недели у нас история, потом рисование, а вот всяких там спецэффектов в расписании нет. Я вздрогнул, когда увидел его, но, как ни странно, обратил внимание на тонкую серую пелену дождя за окном, за старой выщербленной балюстрадой, и на чахлые деревья с обломанными ветками.

Это было похоже на сон. Знаете, во сне вы иногда видите, что происходит нечто плохое, чего попросту не должно быть, и вдруг ваши ноги становятся ватными и вы не в состоянии, как бы ни старались, двинуться с места, и предостережение, которое вы пытаетесь выкрикнуть, вязнет в тумане и становится слишком размытым и невнятным, чтобы возыметь свое действие.

Было бы лучше, если бы все и вправду оказалось сном.

Кто это? Террорист? Звучит слишком сильно, особенно учитывая, что наше повествование только начинается, но именно террористом он и был. Там, на другой стороне улицы, вероятно, в десяти этажах над землей, сидел он, радуясь первому выстрелу, перезаряжал винтовку, вскидывал ее к плечу, целился…

Да, «террорист» подойдет.

– Так. Встать. Уходим.

Спокойно. Без лишних слов. Быстро.

– Быстро.

Неожиданно я оказываюсь в центре класса. Кажется, здесь от меня будет больше всего пользы. Но что я могу сделать? Поворачиваюсь, обвожу взглядом окна жилого дома напротив. Я вижу его. Он смеется. Его напарник тоже.

– Что? Куда? – спрашивает кто-то – может быть, Ранджит, но скорее всего тот парень, имя которого я не могу вспомнить. Ну а вот все учителя называют его просто «прохвост». Инстинктивно я встал перед ним, демонстрируя готовность защитить его в соответствии со своими служебными обязанностями, полагая, что он поставил себя в опасное положение, задав учителю вопрос.

– В коридор, – спокойно, но уверенно скомандовал я. Это первое, что пришло мне в голову перед лицом угрозы, ощущаемой прямо-таки спиной. Тем не менее я пытался сохранять спокойствие, лихорадочно делая выбор между желанием оказать сопротивление и стремлением слинять. – Причем по-быстрому.

– Эй, – подал голос кто-то еще, – эй… – Я повернулся к ученикам и увидел на их лицах тот же ужас, что охватил меня. Они, видимо, силились осмыслить происходящее и угадать, что все это им сулит.

– Так, давайте не задерживаться. Анна…

– Сэр…

Дрожащий голос. Страх постепенно распространяется на всех.

– Выходите из класса! – уже не сдерживаясь, прокричал я.

Они повинуются, не веря своим ушам, двигаются быстро, словно пытаясь опередить новости, уже распространяющиеся по школе. Столь же оперативно прибывают полицейские. Вооруженные, как и человек наверху. Полицейские в машинах, в шлемах, со щитами и с собаками. К детям вернулась уверенность, они начали выглядывать в окна, прижимаясь к стеклу и раздвигая жалюзи. Они смотрели, как десять вооруженных копов медленно поднимаются по лестнице Альма-Роуз-Хаус, а их коллеги, сдвинув брови, следят за окнами в ожидании того, что атаковавший нас стрелок что-нибудь предпримет.

Дети дружно аплодировали копам, выволакивавшим его наружу… Они все еще хлопали, когда примчался фургон новостного телеканала, обменивались шутливыми замечаниями с полицейскими и приветствовали радостными воплями появление вертолета. И при этом дети не видели того, что видел я.

Я последним вышел из класса – как потом и рассказывал Саре. По дороге она купила упаковку пива и бутылку испанского вина – единственное лекарство, которое она, не будучи врачом, могла мне прописать. Несколько задержавшись из-за этого, она спешила домой, чтобы быть со мной, держать меня за руку, положив голову мне на плечо. Я сообщил ей, что оставался с детьми, которые теперь в полной безопасности, пока Анна Линкольн и Бен Пауэлл бегали в кабинет миссис Аберкромби за помощью, хотя Ранджит уже позвонил по номеру 999 и, возможно, также успел кое-что написать в «Твиттере».

Покидая класс, я еще раз выглянул в окно. Тот, с винтовкой, продолжая усмехаться, снова прицеливался. Никогда я не чувствовал себя столь одиноким. Никогда столь отчетливо не осознавал то, чего хочу и чего хочу от жизни.

Яркая вспышка; метеор снова пронесся в нескольких дюймах от моего лица, отрикошетил от стены где-то за спиной и упал, вертясь волчком и подпрыгивая, на пол. И вот тогда, доктор, меня ранило.

Глава 1, или Она в меня втрескалась

Наверное, стоит начать это повествование со знакомства.

Я знаю, кто вы. Вы человек, читающий эти строки. Не знаю, почему вы это делаете, не представляю, где вы находитесь, но полагаю, мы скоро подружимся. Тем более что вам никогда меня в этом не переубедить.

Немного о себе.

Меня зовут Джейсон Пристли.

Несомненно, вы тут же подумаете: «Боже мой, неужели это тот самый Джейсон Пристли, что родился в 1969 году в Канаде и прославился ролью Брендона Уолша – неустанного поборника морали из известного американского сериала «Беверли-Хиллз 90210»?»

Ваш вопрос, безусловно, вполне правомерен, однако я не могу подтвердить высказанное таким образом предположение. Я другой Джейсон Пристли. Я Джейсон Пристли тридцати двух лет от роду, проживающий на Каледониан-роуд над магазином видеоигр между польским новостным агентством и заведением, имеющим среди многих репутацию борделя, хотя таковое им не является. Я тот Джейсон Пристли, который, после того как его бросила девушка, уволился с работы в проблемной школе в северном Лондоне, чтобы осуществить свою мечту и стать журналистом. И вот теперь я в одиночестве брожу по дешевым ресторанам и посещаю демонстрационные показы плохих фильмов, чтобы писать о них отзывы для газетенок, бесплатно раздаваемых в метро, тех, что все берут, но никто не читает.

Вот такой Джейсон Пристли.

А еще у этого Джейсона Пристли есть проблема.

Понимаете, прямо передо мной – прямо здесь, на этом столе, – лежит маленькая пластиковая коробочка. И эта вещица может изменить мою жизнь. Или по крайней мере сделать ее немного другой.

И сейчас я как раз ощущаю потребность в изменениях.

Я не знаю, что в этой маленькой коробочке, и даже не уверен, узнаю ли когда-нибудь это. Вот в чем проблема. Я мог бы открыть ее и изучить ее содержимое, раз и навсегда выяснив, есть ли в ней какая-нибудь… надежда.

Но если я так и поступлю и окажется, что это действительно вместилище надежды, но не более того? Всего лишь немного надежды. И что, если эта надежда пойдет прахом?

Есть в надежде кое-что вызывающее во мне ненависть, я бы даже сказал – презрение, причем никто не желает признавать, что неожиданно вспыхнувшая надежда способна так же неожиданно ввергнуть человека в совершенно безнадежное состояние.

Тем не менее эта надежда уже зародилась во мне. Каким-то образом она проникла в мою душу, несмотря на то что я ее не звал и не ждал ее прихода. Она здесь, но что ее питает? Ничто, кроме ее взгляда и мимолетного ощущения… чего-то особенного.

Я стоял на углу Шарлотт-стрит, когда это произошло. Было около шести, когда я увидел ее. Вы, как и я, конечно, знаете, что никакая история без девушки не обходится, она просто должна была появиться, куда же без нее. Так вот, девушка сражалась с дверью черного лондонского такси и кучей ручной клади. На ней были синее пальто и модные туфли, а в руках она держала какие-то коробки и пакеты. Как мне показалось, из одного из них, на нем была эмблема сети магазинов «Хэбитет», выглядывал кактус. Я хотел было пройти мимо – собственно, так все обычно и поступают в Лондоне. И я почти прошел… Но в этот момент она чуть не уронила кактус. Все остальные пакеты и коробки тоже были готовы рассыпаться, а потому она наклонилась, чтобы удержать их, и в этот момент сделалась такой милой, маленькой и беззащитной. Правда, тут же она произнесла несколько слов, кои я не рискнул бы здесь воспроизводить, на случай если эту книгу вознамерится прочитать ваша бабушка.

Я подавил улыбку и взглянул на таксиста, но тот слушал спортивную передачу по радио, курил и явно не собирался ничего предпринимать. И я – сам не знаю почему, это в Лондоне-то – спросил, могу ли я ей чем-то помочь.

Она улыбнулась мне. Это была действительно обворожительная улыбка. Неожиданно я ощутил себя необыкновенно мужественным и уверенным в себе, как мастер, уяснивший наконец, какой именно гвоздь нужно купить, и вот я держу ее пакеты и коробки, и она забрасывает в такси новые, возникающие, кажется, из ниоткуда, приговаривая при этом:

– Спасибо, это так мило с вашей стороны.

Этот момент. Взгляд, мимолетное ощущение чего-то особенного… Ну того, о чем я говорил раньше. Мне показалось, будто это начало. Но таксист нетерпеливо ерзал на своем месте, вечер был прохладным, а истинно английское воспитание, думаю, помешало нам сказать что-нибудь еще. Так что она всего лишь повторила:

– Спасибо, – и улыбнулась.

Она закрыла дверь, а я провожал такси взглядом, пока оно не растворилось в городской суете, волоча за собой на буксире мою надежду.

И тут, когда мне показалось, что все закончилось, я опустил глаза.

Кое-что осталось у меня в руках.

Маленькая пластмассовая коробочка.

Я прочитал надпись на ней: «Одноразовая камера – 35 мм».

Я хотел закричать вслед такси, поднять камеру в воздух, чтобы она обратила внимание на пропажу. За секунду в моей голове пронеслась вереница мыслей: может быть, она вернется, я предложу ей кофе, а потом, когда она скажет, что на самом деле ей сейчас не помешал бы хороший бокал вина, я соглашусь, мы возьмем целую бутылку, так как это более разумно с экономической точки зрения, потом мы решим, что нам не стоило пить на голодный желудок, ну а уже после всего этого мы оба бросим свою работу, купим катер и заведем маленькую ферму.

Но ничего не произошло.

Не было ни визга тормозов, ни скрипа шин по асфальту, ни огней дающего задний ход такси и тем более ни бегущей улыбающейся девушки в синем пальто и модных туфлях.

Такси остановилось, но из него выбрался и направился к банкомату какой-то толстяк.

Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил о надежде?

– Итак, прежде чем продолжить, – произнес Дэв, держа в руках картридж и очень осторожно постукивая по нему пальцем, – давай поговорим о названии. «Оборотень», по-моему, вполне подходит.

Я смотрел на него, как мне кажется, с весьма озадаченным выражением. Однако не думаю, что за все те годы, что мы знакомы, он часто видел у меня другое выражение лица. Думаю, он уверен, что я всегда так выгляжу с момента поступления в университет.

– Эта игра сочетает в себе не только мистическую составляющую, но и загадку, ведь в ней смешаны римская культура и греческая мифология. – Я повернулся к Павлу, выглядевшему слегка шокированным.

– Перейдем к звуковым эффектам, – продолжил Дэв, нажимая кнопку на своем брелке. Послышался металлический звук, в котором при желании можно было разобрать: «Восстань из мертвых!»

Я поднял руку.

– Да, Джейс, что ты хочешь спросить?

– Зачем тебе такой брелок? Дэв театрально вздохнул:

– О, Джейсон, я тут пытаюсь рассказать Павлу о начальном уровне игр типа «Сега», тех, что были разработаны в конце восьмидесятых – начале девяностых. Мне, конечно, очень жаль, что мы не обсуждаем твоих любимых американских музыкантов – Холла и Оутса, – но Павел пришел сюда не за этим. Верно, Павел?

Тот только улыбнулся.

Павел постоянно улыбается, когда заходит в магазинчик. Обычно он появлялся затем, чтобы взыскать с Дэва деньги за ленчи. Иногда я наблюдал за выражением его лица, пока он бродил вдоль стен, вглядываясь в выцветшие «Соника-2» или «Аутран», рассматривая давно использованные картриджи и потрепанные журналы, вглядываясь в обзоры старых платформеров и стрелялок, которые сейчас выглядели так, будто их графику разрабатывали маленькие дети. Иногда Дэв одалживал ему приставку и картридж с «Синоби». По всей видимости, в середине восьмидесятых в Восточной Европе было не слишком много приставок, и еще меньше настоящих ниндзя. Мы не давали ему «Иксбокс» – Дэв считал, что от такой графики у него выпадут глаза.

– В любом случае само название магазина «Есть контакт!» обязано своим происхождением…

Тут я понял, чего добивается Дэв: чтобы Павлу стало скучно в магазине и он ушел. Пытается превратить разговор в монолог, как это обычно делают люди с большим багажом ненужных знаний, перемежающие свою речь фразами вроде «Неужели ты этого не знал?» или «Ты, конечно, в курсе…», дабы показать свое превосходство, помешать ему вставить хоть слово и в итоге выиграть.

У него, как всегда, недостаточно денег, чтобы заплатить за обед.

– Сколько он тебе должен, Павел? – спросил я, роясь в кармане в поисках пятерки.

Дэв лишь едва заметно улыбнулся.

И все-таки я люблю Лондон.

Я люблю все в этом городе. Люблю его дворцы, музеи и галереи, разумеется. Но кроме этого, я люблю его грязь, сырость и смрад. Ну хорошо, не то чтобы прямо-таки люблю, но не имею ничего против. Больше не имею. Я привык. Люди обычно так относятся к тому, к чему привыкли. Меня даже почти не возмущают граффити, периодически появляющиеся на входной двери через неделю после того, как вы ее покрасили, и банки из-под сидра, которые приходится убирать, чтобы сесть и устроить небольшой пикник на лоне грязи и сырости. Собственно, ничего во мне не восстает и против постоянно сменяющих друг друга сетей фаст-фуда – от «Абракебабры» через «Пиццу в действии» к «Риалли фрайд чикен» – на улице, несмотря на меняющиеся трижды в неделю вывески, всегда имеющие один и тот же вид. Безвкусица здесь может выглядеть уютной. Это тот Лондон, который я вижу каждый день. Туристы же видят Дорчестер, «Хэрродс» и актеров в медвежьих шапках на Карнаби-стрит. Их внимания крайне редко удостаивается продуктовый магазинчик на Майл-энд-роуд или сомнительного рода дискотека в Пэкаме. Они идут к Букингемскому дворцу и смотрят на развевающийся над ним красно-бело-синий «Юнион Джек», в то время как мы заказываем что-нибудь из «Тандори палас» и слушаем всякую попсу.

Но нам следует гордиться и этим.

Или по крайней мере привыкнуть к этому.

На Каледониан-роуд можно найти маленькую Польшу, а в Стоквелле обосновалась Португалия, тогда как Харингей заполонила Турция. С тех пор как здесь появились эти магазины, Дэв использовал свой обеденный перерыв на ознакомление с новыми для него культурами. Так же он вел себя и во время учебы в университете, ну и в конце концов в лучшем ночном клубе Лестера «Бум-бум» судьбы свела его с девушкой из Боливии. Я изучал английскую филологию, а Дэв как минимум на месяц переключился на боливийскую. Каждый вечер он подключался к Интернету, минут по десять ждал загрузки каждой страницы, а потом распечатывал и зубрил испанские фразы в надежде снова повстречаться с ней. Чего, впрочем, не случилось.

– Судьба! – восклицал он. – Ах, эта судьба!

Теперь он увлекся Польшей. Он объедается плавленым сыром «Сажинска», объявляя его лучшим сыром, который он когда-либо ел, несмотря на то что это упакованное в маленькие пакетики изделие на вкус совершенно неотличимо от родного «Дейрили». Он покупает крокеты, крупник и еще какой-то сырок, поверхность которого усеяна ярко-розовыми кусочками неестественно розовой ветчины. Однажды он прикупил свекольный салат, но не смог его есть. Кроме того, в конце рабочего дня он предпринимает все усилия, чтобы оказавшиеся в магазине покупатели увидели его с парой «пацек» и бокалом «Ежиновки». Он изо всех сил старается, чтобы его заметили, и когда его спрашивают, что это такое странное он ест и пьет, он отвечает с видом бывалого космополита что-нибудь вроде: «О, вы никогда не пробовали «пацки»? Они потрясающие».

Но на самом деле он и не думает притворяться. У него доброе сердце, и, полагаю, он считает, что таким образом проявляет радушие и делится полезной информацией. Видимо, этот вид туризма для самых ленивых. Во всяком случае, больше никто из моих знакомых не сидит на одном месте, играя в компьютерные игры в ожидании, что дальние страны сами будут приходить к нему с каждой волной тех, кого Дэв называет новенькими. Ему действительно хочется познать мир, но он считает, что лучше всего делать это, глазея в окно магазина.

Люди отовсюду приходят сюда за покупками. Они хотят вспомнить молодость, пополнить коллекцию или найти игру, когда-то особенно увлекавшую их. У Дэва есть и новинки, но это не то, за чем к нему приходят. Те, кто часто наведывается к нему, скорее всего понимают, почему магазин называется именно так. Через пару секунд Дэв, как правило, заговаривает о Макото Учида, и этого обычно хватает, чтобы покупатель уверился в его превосходстве и ретировался из магазина, может, купив в лучшем случае какую-нибудь старую игру за два фунта. Но и это не всегда.

У Дэва почти никто не покупает, но этого «почти» ему, по всей видимости, хватает на жизнь.

Его отец – владелец нескольких ресторанов на Брик-лейн, он оплачивает аренду и содержание магазина, а доход, каким бы маленьким он ни был, позволяет Дэву питаться испещренными ветчиной польскими сырками. К тому же он добр ко мне, так что я не могу его осуждать. Я потерял девушку и квартиру, но получил взамен хорошего соседа и избавление от арендной платы в обмен на редкую помощь за прилавком по вечерам и недельный запас крокетов.

Кстати…

– Да, у нас есть «Зубр» и «Живец» – выбирай! – объявил Дэв, показывая мне бутылки.

Сомневаясь, что смогу произнести вслед за ним хоть что-то из этого, я показал на ту бутылку, в названии которой было меньше букв.

– А еще мне кажется, что у меня где-то было немного «Леча».

Он произнес «Леч» и усмехнулся. Он знает, что это произносится «Лех», он даже спрашивал об этом Павла, но продолжает говорить «Леч», потому что так он может все легко обратить в шутку.

– «Зубр» подойдет, – с трудом выговариваю я. Дэв открывает бутылку и протягивает ее мне.

В зеркале за его спиной я замечаю свое отражение.

Вид у меня усталый.

Знаете, иногда я смотрю на себя и думаю: «Вот так?» А потом сам себе отвечаю: «Да, именно так. Лучше выглядеть ты уже не будешь. А завтра ты будешь выглядеть немного хуже, и так до конца твоих дней. Тебе стоило бы перейти на какие-нибудь витамины».

У меня стрижка как у мужчины за тридцать. До недавнего времени я носил стильные рубашки с ироничными надписями, но в конце концов понял, что настоящая ирония заключалась в том, что они придавали мне далеко не стильный вид. Мне слишком много лет, чтобы экспериментировать с прическами, но слишком мало, чтобы окончательно определиться, с какой именно стрижкой меня похоронят. Вы прекрасно понимаете, о чем это я, – все так завершают свой путь, если у них остается хоть немного волос. Унылая, прилизанная прическа. Она украшает голову каждого из мужчин в слишком просторных рубашках, сидящих за завтраком в ресторане курортного отеля в окружении неприятного вида детей и печально-злобной жены, всю жизнь потративших на то, чтобы растоптать его амбиции, расплющив их до состояния его прически.

Я не хочу сказать, что чем-то лучше их или что у меня какие-то особенно возвышенные устремления. Я ничем не примечательный человек без своего стиля – таких, как я, миллионы. При этом я нахожусь в крайне неприятных годах между «и тридцати нет» и «за сорок». Я думаю, этот период разумно назвать «где-то за тридцать». Иногда я задумываюсь, что будет написано под моей фотографией в «Вэнити фэр», которая появится там, когда я напишу для них что-то вроде редакционной статьи и они решат сделать меня звездой.

Прическа сотворена Анджелой из парикмахерской «Тони энд Гай» у метро «Эйнджел». Пальцы у нее пахнут табаком, и она упрямо говорит «спаршивать» вместо «спрашивать».

Парфюм от «Линкс Африка» (мужской) – два фунта семьдесят шесть пенсов, супермаркет «Теско-Метро», Чаринг-Кросс.

Часики «Свотч» – спонтанная покупка в аэропорту Женевы – наш рейс задержали на три часа, а шоколадку я уже купил.

Одежда – демонстрационный экземпляр (приобретен с 10-процентной скидкой благодаря ВИП-карте сети магазинов «Топмэн», доступной бесплатно для кого угодно).

Но я и сам не так уж и плох: некая испанская модель, с которой я познакомился в испанском же баре на Хенуэй-стрит и даже пригласил ее на своего рода свидание, заметила, что я выглядел «очень по-английски». Я отнес это на счет того, что, видимо, действительно похож на Эррола Флинна. Позже, однако, выяснилось, что он на самом деле австралиец.

– Что за день, – проговорил Дэв вздыхая – пожалуй, слишком тяжело для человека, день которого вряд ли был так уж полон событиями. – А ты? Чем занимался?

– Так, ничем, – ответил я машинально.

День не задался с самого утра. Молоко скисло, чего и следовало ожидать, почтальон стучал и гремел почтовым ящиком, но худшее произошло, когда я, полный дурных предчувствий, включил компьютер, зашел на «Фейсбук» и, хотя было ясно, что рано или поздно подобное должно произойти, прочитал эти злополучные слова.

Пять слов.

Новый статус.

А рядом имя – Сара, и оно само по себе достойно того, чтобы по нему щелкнули мышкой.

Так я и поступил. И вот она. В лучшем в ее жизни отпуске.

«Остановись, – подумал я. – Все, хватит. Встань, прими душ».

Она в Андорре. С Гэри. В лучшем в ее чертовой жизни отпуске. Я захлопнул крышку ноутбука.

Неужели ей все равно, что я это увижу? Неужели она не понимает, что эта фраза тут же оказалась у меня на экране? И у меня в сердце. И эти снимки… Они сделаны под тем же углом, под которым я всегда смотрел на нее, с той же позиции. Но на этот раз по другую сторону фотоаппарата был не я. Это не я пытался сохранить мгновения, проведенные вместе. Это не мои воспоминания. Так что мне они не нужны. Я не хочу видеть ее в платье без рукавов, загорелой и счастливой. Я не хочу видеть, как она сидит за столом и, смеясь, смотрит на фотографа, а ее глаза светятся радостью и любовью. Я не хочу выискивать и запоминать крошечные, не имеющие никакого значения детали. На столе пицца «Маргарита», ее вьющиеся волосы выгорели на солнце, она больше не носит цепочку, подаренную мною. Я не хочу… Но я снова открыл ноутбук и уставился на страницу, запоминая все до малейших деталей. Я ничего не мог с собой поделать. Сара была «в лучшем в своей жизни отпуске», а я… Кстати, а что я? Я посмотрел на свою последнюю запись.

Господи. Ну и улов. Эй, Сара, я понимаю, что это лучший отпуск в твоей жизни и все такое, но давай не будем забывать, что вот только в прошлую среду я ел суп. Почему бы мне попросту не удалить ее из друзей? Почему не избавиться от этой переменной? Не сделать Интернет вновь безопасным для себя? По той же причине, по которой я до сих пор ношу ее фото в бумажнике. Фото, сделанное в ее первый день на работе, – в основном огромные голубые глаза и сумочка от Луиса Вуттона. Мне не хватило сил порвать или выкинуть снимок. Это было бы так… окончательно. Как будто я сдался или что-то в этом роде. Но это еще не все: в душе я уверен, что рано или поздно она сама удалит меня из друзей. И вот тогда-то совершенно точно все закончится, и не по моей воле, и тогда я… Где-то в глубине души я надеялась, что она этого не сделает, и, возможно, в этой ее сумочке, доверху набитой косметикой и салфетками, может быть, лежит мое фото… Ага, вот она, надежда. Опять…

Но однажды эта надежда неизбежно изживет себя и я окажусь забыт. Вероятно, это случится как раз перед тем, как они с Гэри решат жить вместе, или надумают жениться, или им придет в голову, что на свет должен появиться еще один крошечный Гэри, и чертова копия оригинала.

Скорее всего я буду сидеть здесь в одиночестве, когда она наконец решит удалить меня из друзей. Здесь, в этой серой комнате, на кровати, застеленной покрывалом с плюшевыми мишками. В комнате над магазином видеоигр, по соседству с заведением, всеми почему-то принимаемым за бордель. Я буду сидеть здесь, уставившись в экран, разъясняющий мне, что я не могу больше жить ее жизнью, а она сама больше не считает меня достойным видеть ее фотографии, знать, кто ее друзья и когда она бывает с похмелья, хочет спать или опаздывает на работу. И вообще, что ей больше совсем неинтересно знать, когда я ем суп.

Моя жизнь.

Будет стерта.

Жалкое зрелище.

И все-таки. Все могло бы быть хуже.

У нас мог бы закончиться «Зубр».

Через час он все равно закончится.

Дэв предложил пойти в «Берлогу» – крошечный ирландский паб рядом с «Прокатом инструментов», на полдороге от нас к Кингс-Кросс. Я согласился: почему бы и нет. Может быть, я тоже проведу время, как никогда в жизни. Заранее ничего нельзя знать.

– Слушай, – пренебрежительно взмахнул рукой Дэв, – в любом случае в этой Андорре нечего делать. Что там хорошего?

Слушая «Погс», мы постепенно напивались.

– Пейзажи. Беспошлинная торговля. Тот факт, что там два главы государства: король Франции и испанский епископ.

– Ты вычитал это в Википедии, да?

Я кивнул.

– Ты уверен, что во Франции есть король?

– Значит, президент, не помню. Но я точно знаю, что там можно провести лучший отпуск в жизни. Особенно если поехать туда с парнем по имени Гэри, перед тем как обзавестись выводком маленьких Гэри – выглядящих как крохотные, бандитского вида младенцы. А потом можно купить лодку и ферму.

– Ты сейчас о чем? – поинтересовался Дэв.

– О Саре.

– Она уже успела обзавестись крошечными, бандитского вида младенцами?

– Возможно, – пробормотал я, – возможно, как раз в этот момент из нее выскочил очередной. Эти ее бандитского вида младенцы захватят мир, их будет становиться все больше и больше, как в том фильме, «Арахнофобия». Они будут вцепляться людям в лица и бить их по голове крохотными кулачками.

Дэв озадаченно задумался над моим мудрым пророчеством.

– Раньше ты таким не был, – выговорил он наконец. – Куда ты делся? Кто этот брюзгливый дядька?

– Это я. Я мистер Брюзга. На прошлой неделе я позвонил домой, и мама сказала: «Почему ты никогда не заезжаешь домой, в Дарем?»

– Так почему ты никогда не ездишь в Дарем?

– Потому что это напоминание. О том, что я не справился. Я должен разобраться с Лондоном, прежде чем смогу вернуться. В любом случае у Сары нет этой проблемы. У нее скоро будут крошечные, бандитского вида младенцы.

– Не думаю, что они будут бандитского вида. Гэри ведь вроде бы занимается инвестициями?

– Это еще не значит, что от него не может родиться бандитского вида младенец, – резонно заметил я, рассекая ладонью воздух, с видом, не допускающим возражений. – Ведь он именно такой человек, способный породить маленького младенца бандитского вида. Ну, знаешь, такого, с безволосой головой. Постоянно кричащего.

– Но это просто младенец, – неуверенно возразил Дэв.

– Не важно. Главное, не кормить их после полуночи.

Повисла короткая пауза. Заиграли мою любимую «Снова в черном» – лучшую рок-композицию своего времени. У меня тут же поднялось настроение.

– Может, еще по одной кружке? – предложил я. – «Зубр» или «Зиборг».

Вместо ответа Дэв очень серьезно посмотрел на меня.

– Ты должен удалить ее из друзей. Просто взять и удалить. Покончить с этим. Отделаться от мистера Брюзги, потому что он вот-вот превратится в полного урода. Я не специалист, но, думаю, именно это сказали бы в утренней программе, если бы ты решил туда позвонить и поговорить с одной из тех теток, что с ходу решают чужие проблемы.

– Знаю, – печально ответил я кивнув.

– В них две тысячи калорий! – объявил Дэв. – Две тысячи! Я прочитал это в газете!

– В моей газете, – уточнил я.

После нескольких пинт в «Берлоге» мы пришли к выводу, что получили то, зачем пришли, и по дороге домой решили зайти к Озу и съесть по кебабу.

– Это я показал тебе статью и сказал: «Посмотри! Здесь пишут, что в одном кебабе две тысячи калорий!»

– Как бы то ни было, от них есть своя польза.

– Какая от них может быть польза?

– Они отложатся в виде жира у тебя в области живота, и ты будешь лучше подготовлен к апокалипсису, когда тот наконец грянет. Мы сумеем продержаться дольше остальных. Толстые брюхом унаследуют Землю.

Дэв попытался тихонько издать боевой клич, но подавился острым соусом и закашлялся. У него пунктик на том, что касается апокалипсиса, – осложнение после долгих лет, проведенных за играми, полными скитаний по постапокалиптическим пейзажам, поиска ценных вещей и битв с гигантскими жуками. Он считает, что эти игры дают ему «необходимый жизненный опыт».

В данный же момент он испытывал затруднения с тем, чтобы попасть ключом в замочную скважину. Тут уж не до выживания в постапокалиптическом мире. Очки тоже мешают, но они важны для Дэва. Его IQ где-то в районе ста сорока шести, причем это мнение не только психиатра, к которому родители водили его в четыре года, но и результат какого-то телевизионного теста. Спьяну я горжусь интеллектом Дэва, но я бы никогда не подумал, что он хотя бы приближается к упомянутому показателю. Он четыре раза подавал заявку на участие в шоу «Ученик», но почему-то этот владелец маленького магазинчика подержанных видеоигр на Каледониан-роуд пока не получил положительного ответа. Я мог бы посмеяться, если бы не знал, что это разбило Дэву сердце.

Можно с легкостью утверждать, что Дэв не изменился со своих четырнадцати лет. Его интересы, его манера общения с девушками, даже его внешность остались такими же. Понимаете, когда ему было четырнадцать, умер его дедушка. Как потом стало ясно, смерть эта оказала огромное влияние на всю дальнейшую жизнь Дэва. Не потому, что он воспринял это как большое горе, хотя, конечно, не без этого. Дело в том, что отец Дэва не любил попусту тратить деньги. За год до этого Дэв начал замечать, что отличается от сверстников в некоторых мелочах. Так, он не мог прочитать указатель, не мог определить время по часам, периодически с громким стуком выпадал из кровати. А все потому, что был близоруким.

Его отец – деловой человек. Он подумал, зачем платить за оправу, когда можно бесплатно использовать уже имевшуюся.

Так что Дэв получил оправу от очков дедушки. Да, в наследство от дедушки.

Буквально через три дня после похорон. Разумеется, с новыми линзами, но их вставил приятель отца, державший мастерскую на Уайтчепел-роуд, и сделаны они были, судя по царапинам, из дешевого пластика. Следующие четыре года над ним смеялись все и каждый. Мальчишеское лицо в сочетании со стариковской оправой делало его похожим на маленького ребенка, стащившего солнечные очки у матери. Дэв попытался отрастить усы, чтобы выглядеть старше, но только стал похож на военного диктатора в миниатюре.

Несмотря на это, он так и не купил себе новые очки. Зачем? Он нашел свой стиль. И теперь этот стиль работал на него. В университете, во всяком случае, первое время, его считали странным. Он и без того выглядел не слишком банально, а в этой толстой черной оправе – и подавно. Но на первом курсе очки были для него памятью о доме, на втором – эксцентричной деталью имиджа, а на третьем, как он надеялся, – приманкой для девушек.

(Он ошибался.)

Но потом, в сочетании с волосами, которые он не удосуживался подстричь, и футболками, которые он либо получал бесплатно, либо покупал на распродажах за фунт и пенни, эти очки придавали ему уверенный вид. Они придавали ему вид…

Ну да, именно так: они придавали ему вид Дэва.

Иностранки не могли его толком понять, но им нравились его яркие куртки; в общем, они думали, что парень выглядит круто.

– Ага! – Наконец-то справившись с дверью, он ударил кулаком по перилам лестницы. – Я знаю, что поднимет тебе настроение!

Войдя в квартиру, Дэв бросил свой кебаб на стол и направился на кухню, где принялся шумно копаться в шкафу. Я пошел к себе, включил ноутбук и с некоторым усилием придал лицу решительное выражение.

Может быть, мне действительно давно надо было это сделать: удалить ее из круга друзей, покончить с этим и двигаться дальше. Забыть о прошлом. Вести себя по-взрослому. Это не потребовало бы особых усилий. Тогда смог бы включать компьютер, не чувствуя этой тупой боли, предвещающей что-то плохое, и жить спокойно дальше.

Я как раз подключался к Интернету, когда Дэв воскликнул:

– Ага! Я нашел ее, Джейс. Целая бутылка «Ежиновки»! Ежевичное бренди. Как насчет того, чтобы до утра пить и играть в «Золотой глаз»?

Но я его не слушал. Даже не слышал толком. Сейчас я могу только догадываться, что именно он говорил. Он мог бить вазы и петь расистские песни собственного сочинения, но я был поражен тем, что увидел на экране.

На этот раз это было всего одно слово.

Но я чувствовал себя так, как будто меня избили, растоптали мою надежду и посмеялись над всем, чем я дорожил.

– Джейс? – окликнул меня Дэв. – Кем будешь играть? Джеймсом Бондом или Натальей?

Но я даже не посмотрел в его сторону.

Глаза щипало от слез, и я чувствовал, как все волоски у меня на теле встали дыбом. Предо мной все еще стояли слова «Сара Беннет…» и еще одно чудовищное, мерзкое слово.

Глава 2, или О некоторых вещах лучше не говорить

«Помолвлена».

Вот такое слово, если хотите знать. «Помолвлена».

Сара помолвлена с Гэри. Гэри помолвлен с Сарой. Сара и Гэри помолвлены.

Не знаю, кто после такого мог бы играть с Дэвом в «Золотой глаз». А потому я просто сидел в своей холодной, пропахшей ежевикой комнате, ничего не чувствуя после информационного шока и «Ежиновки», и раз за разом обновлял страницу, читая все новые и новые поздравления.

«Ура!» – написал Стив – чего от него еще ожидать; «яхуу!» – оставила комментарий Джесс – вполне в ее стиле; «давно пора!» – от Анны.

Неужели, Анна? Давно пора, правда? Они встречаются полгода, Анна. Мы с Сарой были вместе четыре года. Но ты никогда не считала, что нам с ней пора пожениться, ведь так? Что во мне так тебе не нравилось? Моя одежда? Моя работа?

Или ты стала так думать после того раза, как я пролил на стол и твои туфли красное вино? Меня потом стошнило, и ты назвала меня придурком.

Да, наверное, дело именно в этом.

«Вы самая прекрасная пара», – написал Бен, и вот от этого мне и вправду стало больно. Ведь Бен мой друг, Сара, не твой. Да, конечно, все мои друзья достались тебе, но это только потому, что мне было стыдно и страшно смотреть им в глаза. Я отхлебнул бренди прямо из бутылки и снова углубился в чтение всех этих восторженных восклицаний, поздравлений и смайликов. Каждый восклицательный знак вонзался мне в сердце.

Мне захотелось возопить: «А как же я?!» Неужели никто не думает обо мне? Почему вы все сходите с ума от радости в связи с тем, что Сара собирается замуж, а когда я ем суп – никто не проронит по этому поводу ни слова?

Но вообще все эти обиды выглядят слишком по-детски.

Кроме того, так я хоть получил возможность видеть ее, пусть лишь на фотографии.

Господи, вот и кольцо.

Должно быть, он сделал ей предложение прямо за этим столом, после пары коктейлей, заедая их не самой первосортной «Маргаритой».

«Маргарита»! Обошлись даже без мясного! Видимо, вы, ребята, перешли на здоровое питание, ведь так? Ходите на фитнес и поглощаете кислородные коктейли? Да, я в этом совершенно уверен, так вы и делаете.

Знаешь, Гэри, я бы сделал предложение совсем не так. Я постарался бы, чтобы этот момент стал особенным. Я бы поместил кольцо в бокал с шампанским. Или, тоже вариант, спустился бы с воздушного шара на стадион, посреди футбольного поля, и сделал бы предложение прямо так, встав на одно колено. Эффект, конечно, усилился бы, если бы это показывали на больших экранах, чтобы все видели. Все дело в том, что у меня есть стиль, Гэри. И потом, я действительно собирался жениться на ней. Я не говорил об этом, но я действительно этого хотел.

Однажды я бы все-таки сделал ей предложение. Я все спланировал. Ну, может быть, не все, но, во всяком случае, я планировал это запланировать. Планы были важной частью моего плана. И несмотря на то что это мне не удалось и теперь уже точно не удастся, позволь мне сказать тебе, Гэри, что в моих планах не фигурировали дежурная пицца и ярко-синий коктейль.

Господи. Она выглядит такой счастливой.

Я допил бренди и продемонстрировал в сторону экрана неприличный жест.

Затем, решительно поднявшись, направился на кухню и, покопавшись в шкафу, нашел еще одну бутылку.

Это прекрасное раннее утро я встречал с терпким привкусом ежевики.

Что-то жужжало рядом с моей головой и не желало успокаиваться.

Усилием воли я открыл глаза, взял телефон и посмотрел на дисплей.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать имя звонящего. Но почему именно она?

Сара.

Сколько сейчас времени? Семь? Восемь?

Я не могу. Не сейчас. Я не готов. Мне нужно выпить чашечку кофе, принять ванну, а возможно, и набросать черновик речи, из которой бы следовало, что меня совершенно не трогает происходящее. Я нажал на «сброс» и уставился в потолок. Стоит, наверное, послать ей сообщение – пусть знает, что я не собираюсь реагировать на каждый звонок…

Телефон опять завибрировал. Я поднял его.

Может, что-то случилось? Может быть, Гэри наконец-то бросил ее и теперь она срочно нуждается в моей помощи? Может быть, мне уже пора показать ей, каким умным и понимающим я могу быть?

– Привет. – Ну и низкий же у меня голос.

– Джейс?

– Именно.

С легкой хрипотцой.

– Как дела?

– Нормально.

Она казалась не расстроенной, а скорее холодной и жесткой. В общем, Сара была сама собой.

«Наверное, она не знает, что я в курсе. – Ладно, – подумал я, – а теперь просто объяви мне о своей помолвке».

– Тяжелая ночь? – поинтересовалась она.

«Да, разумеется, Сара, тяжелая ночь. Ну так уж скажи мне, что ты собираешься замуж, а я со своей стороны постараюсь сделать вид, что удивлен, но не расстроен».

– Просто… Просто немного выпили с Дэвом, и…

– Как можно быть такой скотиной, Джейс?

Я нахмурился. Этого не было в моем сценарии. И в любом случае, Сара, для тебя я мистер Скотина.

Пауза.

– Что ты имеешь…

– Ты мог бы по крайней мере порадоваться за меня. Тебе не в чем меня обвинять. Мы оба сделали свой выбор.

Боже мой, только не это.

– Чему порадоваться? – изобразил я недоумение.

– Ты знаешь чему.

Откуда она узнала, что я в курсе? В чем дело?

– Сара…

– Я выхожу замуж, Джейсон. Вот, я и сказала это тебе. Ты рад?

– Ну это хорошие новости. В смысле, для тебя хорошие.

– Прошлой ночью у тебя было другое мнение.

Я моргнул. Неужели я звонил ей? Или она мне? Я глянул в сторону стола. На одной из его ножек засохла струйка ежевичного бренди, но мое внимание привлекло не это, а стоявший на нем мой ноутбук-предатель – он был все еще включен и гордо демонстрировал яркую цветную фотографию счастливой Сары.

– Прошлой ночью, – продолжила она, – ты был уверен, что это плохая идея.

– Нет, я никогда так не считал.

– Ты сказал, что это плохая идея, а мои друзья – плохие друзья, так как они, видите ли, не удерживают меня от самого глупого решения, какое только можно себе вообразить: пожертвовать шансом вернуться к тебе ради жизни, полной вегетарианской пиццы и скуки.

– Скуки?

– Гэри очень расстроен. Ведь он такой чувствительный. И теперь, представь, ему все кажется, что ты его унизил. Не ты ли сказал, что он вроде вегетарианской пиццы? То есть ты мясная пицца, а вот он – вегетарианская.

– Вероятно, я хотел сказать, что его все любят, в то время как я мало кому нравлюсь, особенно если они заботятся о своем здоровье, и…

– Ты не имел в виду ничего подобного, правда?

В ее голосе слышалось что-то кроме холода. Гнев? Нет. Что же это? Нежелание думать об этом скорее всего.

– Тебе пора повзрослеть, Джейсон. Надо найти себе кого-нибудь другого. Хоть кого-нибудь. Съехать с этой паршивой квартирки – Господи, она же через стенку от борделя – и жить дальше.

– Это не…

– И не звони мне.

Щелк.

Некоторое время я вслушивался в тишину, сидя на постели.

– Да разве это бордель? – грустно усмехнулся я.

В висках у меня начинала оглушительно пульсировать кровь. Я покопался в телефоне в поисках новых исходящих звонков. Таковых не оказалось. Я не звонил ей, и знал это.

Может, она свихнулась? Может быть, Гэри довел ее до этого? Было бы здорово, если бы она свихнулась из-за Гэри. И кто тогда оказался бы прав: я или ее друзья?

Ох уж эти ее друзья, неустанно пишущие, позабыв обо мне, как они за нее рады, какой прекрасный парень этот Гэри, как они друг другу подходят, как…

Стоп.

В моей голове забрезжил отблеск смутного воспоминания.

Нет.

Пожалуйста, нет.

Я выбрался из кровати и доковылял до ноутбука. Вот и ответ.

Упс.

– «Упс» не отражает всей сути, – мудро заметил Дэв.

Мы сидели в кафе неподалеку от нашего дома, он уплетал английский завтрак, запивая его иностранной кока-колой, на нем была футболка с червяком Джимом.

– Нет, – повторил он и с улыбкой покачал головой. – «Упс» даже близко не отражает масштаба случившегося.

Он прав. Я снова задумался над своими поступками последнего времени.

Черт меня дернул комментировать все эти фотографии с помолвки. Спьяну каждое из замечаний казалось мне полным уайлдовского блеска и фрайевского остроумия. Ночью я, по всей видимости, думал, что выгляжу ироничным интеллектуалом. Сейчас, при безжалостном свете дня, я понял, что похож скорее на бродягу, стучащегося в окно магазина электроники.

– Да ладно, – попытался успокоить меня Дэв, – кто это мог видеть?

– Все. Все, кто смотрел их фотографии. Ее друзья, мои друзья, наши друзья.

Дэв задумчиво кивнул и пожал плечами.

– Ее семья. Ее многочисленные коллеги.

На лице Дэва появились определенные признаки обеспокоенности.

– Друзья Гэри. Семья Гэри. Многочисленные коллеги Гэри.

– Да-да…

– Дальние родственники. Люди, с которыми не поддерживался контакт лет двадцать, но когда-то являвшиеся одноклассниками. Случайные посетители. Майкл Фиш.

– Майкл Фиш? Тот, что ведет прогноз погоды?

– Правильно. Он партнер по гольфу отца Гэри.

– Ладно, давай не будем напрягаться из-за реакции Майкла Фиша. Не думаю, что он об этом вспомнит.

И тут меня пронзило воспоминание о том, что я натворил, и моя самооценка просто рухнула.

Лицо Гэри. Сияющее лицо Гэри, такого счастливого, в полном восторге от того, что женщина его мечты только что сказала «да». Он никогда не выглядел таким счастливым, как на этом снимке. А под ним мое фото, и на нем я показываю ему оба больших пальца. Дополняет все соответствующий текст: «Привет! Я Гэри, у меня лицо тупого чувака, ну и я вполне довольствуюсь примитивной банальной пиццей… Так почему бы нам не пожениться? Будем вместе есть пиццу, но только уж ту, мою любимую».

Господи Иисусе.

Лицо тупого чувака?

Я вздрогнул и глотнул чаю. У Дэва загорелись глаза. Но не потому, что я пил чай – он не раз видел меня за этим занятием, но ни разу ничего не говорил, – просто к нам подошла официантка. Та самая, на которую он пытается произвести впечатление каждый раз, когда мы тут бываем. А как мы уже выяснили, без девушки нет никакой истории.

– Dobranoc! – внезапно воскликнул он. – Jak si masz?[1]

Официантка слегка улыбнулась ему и сказала что-то в ответ. Видимо, она ожидала развития темы, но Дэв, уставившись на нее, молчал. Не дождавшись от него ничего вразумительного, она отошла от нашего столика.

– Хорошее начало, – заметил я. – Когда-нибудь вы и вправду сумеете обменяться парой фраз.

– Не надо было надевать эту футболку, – с досадой заметил Дэв, явно сердясь на самого себя. – С «Уличным бойцом» подошла бы лучше.

Он еще долго смотрел ей вслед.

– Упс, – только и выговорил я.

Вот в чем, собственно, дело.

Я совершенно ничего не имею против Гэри. Он хороший, ничем не примечательный человек. Я его видел, так что могу говорить об этом с уверенностью. Это была неожиданная и малоприятная встреча на дне рождения общего друга. Я вел себя безупречно, даже сумел пошутить пару раз. Но нам обоим было ясно, что разговаривать не стоит. Это выглядело бы несколько противоестественно.

Если бы я все еще был учителем, я бы описал его так.

«Внешность: ничем не примечательная.

Поведение: ничем не примечательное.

Общее впечатление: Гэри очень приятный молодой человек, не отягощенный излишними амбициями и склонностью к рефлексии. Всегда можно понять, что у него на уме».

Видите? Хороший парень. Ничего плохого. Совершенно ничего.

Но именно это-то, я думаю, меня и раздражает. Вот это самое «он неплохой, он подойдет». Никакой искры, ничего особенного. Ни одной выдающейся черты. Помню, как я стоял там, на вечеринке, смотрел на него и на Сару за его плечом, делавшую вид, что ничего не происходит, все так и должно быть, ведь мы взрослые люди и на дворе двадцать первый век. Я смотрел на них и думал: где же волшебство?

Разве это не было чудом, Сара, что мы тогда познакомились?

Бар, в котором раньше ни один из нас не бывал. Прогулка вдоль берега под почти полной луной. Старушка в ночном автобусе, поинтересовавшаяся, давно ли мы женаты. Номер телефона, продиктованный тобой на пороге; звонок через пять минут из автомата на твоей улице; бутерброды с сыром и вино на твоей кухне; поцелуй, следующий поцелуй, обещание, что однажды мы найдем ту женщину и пригласим ее на нашу свадьбу…

Ладно. Может быть, это и не настоящее волшебство. Может быть, луна могла бы быть более полной, а мы могли бы найти что-то получше бутербродов с сыром, и, может быть, при втором поцелуе не стоило соударяться зубами, но для меня и это было волшебством, Сара. И я думал, что для тебя тоже. Таким и должно быть начало отношений. Начало истории. А как вышло у вас с Гэри? Вы встретились на корпоративном пикнике. Вы оказались в одной и той же команде в упражнении для поднятия командного духа. Потом вы напились в местном «Хилтоне». Через два месяца Гэри перевели в твое отделение. Вы встретились ровно в семь, пошли в сетевой бар, а потом в «Экспресс пицца». На следующий день Гэри помог тебе купить подержанный «фольксваген-гольф» по сходной цене.

И вот теперь вы помолвлены.

Господи, Сара, надеюсь, ты продала права на фильм о вашей встрече.

Хотя нет. Все в порядке. И я и вправду идиот.

Но я хотел, чтобы воспоминания о начале пути оставались с нами до конца, и думал что ты хочешь того же. Я думал, что ни ты, ни я не согласимся на «Маргариту».

А теперь за работу.

Лондон сейчас – это бесплатная газета, о которой я вам уже рассказывал, вроде «Метро» или «Лондонской газеты», но наполненная доверху перечислениями всего, что вы можете сделать ПРЯМО СЕЙЧАС! СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ! Или ЗАВТРА! Она предназначена для людей, не знающих, куда себя деть, или просто желающих произвести впечатление на других пассажиров метро, раскрывая газету и читая рецензию на концерт прогрессивного мексиканского фьюжн-джаза, на который они не пойдут никогда в жизни и вряд ли сумеют толком выговорить название группы.

Есть там и обычная для таких газет смесь из гороскопов, составленных каким-то сельским психом, новостей, скопированных из Интернета, снимком звезд, застигнутых папарацци. Кроме этого, мы печатаем комиксы, отвергнутые другими изданиями, и такие рубрики, как «Недавно…», «Знали ли вы…», «Я видел тебя…», обычно служащие началом фраз, все равно никем не дослушиваемых до конца. Примечательно и то, что наша газета обречена. Мы все это знаем, но при нынешней ситуации на рынке такому проекту, так или иначе, не продержаться долго. Хозяевам удалось добиться успеха в Манчестере, и они решили, что если в контент добавить немного лондонской информации, то можно попытать счастья и в столице. Несколько самоуверенный поступок, с учетом того, что весь мир по уши в финансовом кризисе и за него теперь приходится расплачиваться Зои и ее команде, а не русским хозяевам.

Господи, какая неблагодарность с моей стороны – высказывать подобное. Кажется, я могу произвести на вас не то впечатление, какое хотелось бы. Мне нравится моя работа, когда есть что делать. У меня имеются некоторые сбережения, и, будучи фрилансером, я вынужден браться за все, что мне предлагают. Но в этом-то и проблема. У меня нет никакой специализации. Я просто обозреватель, пишущий обо всем понемногу, предлагая общественности общие мысли обо всем в общем.

Общие мысли? Не совсем, это не совсем то, что я имею обыкновение думать. В газету попадают наиболее радикальные версии моих мыслей. Я ведь должен выражать мнение. На той неделе я посетил в Бейсуотере ресторан восточной кухни «Хамсин». Если бы я все еще был учителем, то описал бы это заведение так:

«Закуски: не плохо, совсем не плохо. Ничего особенного, но сойдет.

Фирменное блюдо: ничего так, я все съел, так что нормально.

Общее впечатление: нормальное место; если окажетесь поблизости и проголодаетесь, можете зайти. А можете и не заходить, мне все равно».

Но в нашем деле таким описанием не отделаешься, и приходится писать так:

«Закуски: уныло, но с претензией. Эти закуски не цепляют.

Фирменное блюдо: вас пытаются в лучшем случае оскорбить, в худшем – придется вызывать «скорую».

Общее впечатление: заведение ни о чем. А если говорить об обслуживании, то «Хамсин» – идеальное название».

Видите? Да, у меня неплохо получается.

Я пишу едко, цинично. И если не думать о том, что я как-то отравился жареной картошкой собственного приготовления, можно поверить, что пишу с высоты собственного опыта.

Зои обожает этот стиль. Ей нравится все, что так написано. И возможно, я пишу именно так, чтобы произвести на нее впечатление. Ну и потом, она дает мне работу, да и производить впечатление на девушек мне нравится.

Если бы я все еще был учителем, я бы описал ее так:

«Внешность: Зои Эллис Харпер всегда выглядит аккуратно и следит за модой – это подтверждают пакеты с логотипом известного интернет-магазина, в изобилии разбросанные на рабочем столе этой незаурядной особы. Ее длинная, каштанового цвета, грива сейчас острижена под каре. Это произошло во время ненормированного обеденного перерыва, когда ей вдруг захотелось поболтать с парикмахером. Думаю, ей не стоит повторять подобной ошибки.

Отношение к работе: Зои – девушка, отличающаяся большими амбициями и упорством, а качество ее работы выше среднего и очень стабильно. Надо сказать, если вы мне позволите выразить свое мнение, что ее самая сокровенная мечта – это вести где-нибудь колонку под названием «Я ненавижу все». Вы знаете, о чем я. Там пишут, как все в мире отвратительно. Каждый новый фильм или сюжет из новостей эти коммунисты считают оскорблением для себя, отнимающим их драгоценное время, каковое они могли бы потратить на то, чтобы разогреть себе макароны в микроволновке или попялиться в потолок.

Они также считают, что могли бы найти себе работу получше, хотя им никогда не удается продвинуться дальше первого собеседования. И все, абсолютно все, делалось бы намного лучше, если бы за это отвечал автор колонки. Проблема в том, что Зои так на самом деле не думает. Просто такова мода и необходимое условие для того, чтобы тебя заметили. Это, конечно, упрощенная версия, предназначенная для тех, кто путает цинизм с остроумием и злобу с оригинальной точкой зрения.

В любом случае она убивает таким образом свое личное время. (© Краткий сборник подходящих случаю фраз. Версия для учителей.)

«Общее впечатление: Я не могу не восхищаться ее уверенностью в себе, мне нравится ее новая прическа, и, мне кажется, ее ждет большое будущее. Я не меньше ее повинен в напускном цинизме, если уж говорить откровенно. Правда, мне кажется, что у меня есть на это уважительные причины. Когда мы с Сарой только начали ссориться, я беспощадно критиковал почти каждый диск, преподнося его как образец дряни, халтуры или плагиата (я ничего не знаю о музыке, если не считать сочинений Холла и Оутса). Я начал писать «кого», вместо «кто». После ее ухода я наконец я отвел душу, посетив несколько кинопоказов. При этом я злобно пялился на экран, потом в своих рецензиях всех режиссеров смешал с грязью (я ничего не понимаю в кино; знаю только, что мне нравится «Побег из Шоушенка» и фильмы Педро Альмодовара. Впрочем, про Альмодовара я молчу, чтобы не выглядеть слишком уж пафосным)».

Вообще, если говорить начистоту, мне все равно, что и о чем писать. Сама жизнь решала, какими должны быть мои обзоры, а не я. И сегодня, с похмелья после ужасной ночи, я предвидел, что кому-то не повезет. Но кому?

На Зои была черная рубашка поло и очки, хотя она на самом деле в них не нуждалась, но они делали ее похожей на выпускающего редактора какого-нибудь крупного столичного издания, кем, как она любит напоминать, она в какой-то степени и является. Думаю, в душе она сожалеет о том, что мы знакомы с университета, с тех времен, когда она носила футболки с логотипами и эмблемами всяких попсовых групп, кеды и не имела проблем со зрением. Тогда у нас с ней были общие интересы, вели откровенные беседы о будущем и нашем месте в нем. Потом каждый из нас пошел своей дорогой. Зои по пути обзавелась этими очками, а я, пожалуй, только мешками под глазами.

– «Абрицци». Это новый итальянский ресторан. Для рубрики «Недавно в городе». Тебе должно понравиться, – продолжила она. – Помнишь, ты называл хлебные палочки вегетарианской колбасой? А когда мы ходили в «Пицца хат» на Хеймаркет, ты злился, оттого что они выставляли на столы хлебные палочки, а ты считал это уловкой, призванной помешать тебе добраться до всего остального на шведском столе?

Разве не удивительно, что я так и не стал знаменитым кулинаром?

– Кстати говоря, выглядишь ты ужасно. А чем это от тебя пахнет?

– Должно быть, ежевикой, – ответил я, – или лохом. Я только что завтракал вместе с таким.

– Это не ежевика, – принюхалась она, – скорее и вправду лох. Как дела у Дэва?

– Как обычно, – ответил я, глядя на распечатку, принесенную ею. – Значит, ресторан. Еще один.

Зои только улыбнулась. Она была добра ко мне, давала мне работу, а я в ней нуждался и не мог не испытывать чувства благодарности. Однажды вечером, когда у нас с Сарой все пошло наперекосяк, я излил Зои – как старому другу – свою душу, рассказал обо всех ошибках, совершенных мною на жизненном пути. Я тогда был излишне откровенен, не в меру пьян и ощущал себя совершенно потерянным. Я сказал ей, что, если бы мог начать все заново и если бы у меня было что-то свое, творцом чего мог бы быть я сам, все было бы по-другому. Несмотря на все, что случилось с тех пор, и разделяющее нас расстояние, я должен проявлять к ней справедливость, как она ко мне. Ей, несомненно, очень понравился последний обзор; что-то в нем затронуло душу этой девушки, считавшей себя искушенной во всем женщиной, – но стоило мне об этом подумать, как в моем воображении возникла следующая сцена. Шеф-повар «Хамсина» с нетерпением ожидает возвращения официанта, посланного за газетой. Он знает, что его ресторан наконец-то отметили в прессе, и думает: «Вот и нас почтило своим вниманием ресторанное сообщество. Прислало эксперта, поездившего по миру, и действительно разбирающегося в светской жизни. Чем же он порадует меня? Какими словами он описал чудеса, творимые мною на кухне?» И тут вбегает официант, размахивая над головой влажным от дождя экземпляром «Лондонских новостей». Шеф читает заголовок: «Пустое место», – и эти слова навсегда будут пульсировать в его разбитом сердце. Сейчас, когда внутри его ворочается отчаяние, а глаза застилает пелена, он и помыслить не может, что все это ничего не значит. Но все в порядке. Завтра вечером в «Хамсине» будет столько же посетителей, сколько и сегодня. Никому нет дела до того, что написано в статье. Даже меня это занимало, только пока писал статью, потом же я сел смотреть очередную серию «Слабого звена». Ну а господин Хамсин? Господин Хамсин запомнит эти слова до самой смерти и никогда больше не будет так уверен в своем кулинарном таланте. И все это из-за человека, давно уже забывшего, что именно он заказал.

Я тряхнул головой. Видение исчезло.

– Где этот ресторан?

Пусть он будет где-нибудь в центре. Только не в Хэрроу, не в Аксбридже и не в Мадшуте. Последнее, чего мне хочется в этой жизни, так это битый час тащиться до Мадшута и есть там за свои деньги в плохом китайском ресторане.

– Шарлотт-стрит, – улыбнулась Зои.

Шарлотт-стрит. Я был там. Только вчера.

Синее пальто. Модные туфли. Улыбка.

Что, если бы я попробовал поговорить с ней вчера? Нормально поговорить?

– Для тебя заказан столик на шесть часов.

– На шесть? Должно быть, у тебя неплохие связи.

Она ухмыльнулась. Я опять вспомнил университет. Когда мы успели так измениться? Может, мы все еще только прикидываемся взрослыми, пресыщенными и желчными? Не знаю, правда, на кого мы пытаемся произвести впечатление: на мир или друг на друга.

– По мне, так для нас подходит любое время. Спроси, что они сами предложили бы, закажи это, сохрани чек, не наглей и плати за выпивку сам. И еще: не планируй ничего на вечер вторника.

– Почему?

– Пойдешь на открытие галереи.

– Но я же ничего не понимаю в искусстве.

– Это работа! – отрезала она. – Я думала, тебе она нужна.

По дороге домой я знакомился с аудио– и видеодисками, о которых мне надо было написать, пытаясь придумать, как бы получше обыграть их названия. Дома меня ждали письма, присланные по электронке, но мне совершенно не хотелось их читать. В них говорилось, каким дураком я себя выставил, что мне надо повзрослеть, решить проблемы с психикой и так далее.

«Джейс, – писал Бен. – Не хочешь ли пойти выпить кофе? Было бы неплохо поболтать».

Удалить.

«Джейсон, это Анна, – письмо от лучшей подруги Сары. Она с нетерпением ждала этой помолвки, чтобы получить возможность посуетиться, устраивая девичник, и купить розовые крылышки для всех участниц их традиционного похода по барам. – Я думаю, тебе надо критически взглянуть на себя и, может быть, бросить пить. Это нездоровое пьянство, Джейсон, алкоголь усугубляет ситуацию. А еще ты должен оставить в покое Сару и Гарета. У тебя был шанс, ты его не использовал, и теперь должен отнестись к этому как взрослый».

Удалить.

Следующее письмо… О…

Гэри.

«Джейсон. Послушай, приятель. – Я поморщился. Он написал «приятель», он пытается быть дружелюбным. Хуже, он пытается выглядеть понимающим. – Сара не знает, что я тебе это пишу, так что пусть это останется между нами… – Разумеется, она знает, Гэри. Ты сам ей сказал, и ей показалось, что это плохая идея, но ты решил вести себя как взрослый, и тогда она, наверное, сказала: «Вот за это я тебя и люблю. Господи, как хорошо встречаться с по-настоящему взрослым мужчиной». А потом, пока ты писал письмо, она стояла у тебя за спиной и читала. – Я увидел твои комментарии, и хочу сказать, что представляю, как ты себя чувствуешь. Я бы тоже не хотел потерять Сару. Случившееся указывает на наличие каких-то нерешенных вопросов. Если захочешь поговорить…»

Дальше я не стал читать и быстро напечатал ответ:

«Спасибо, Гэри, это очень великодушно с твоей стороны», – и спустился к Дэву, чтобы предложить ему закрыть магазин и пойти выпить.

Знаешь, Анна, иногда пинта-другая действительно могут решить все проблемы.

Нет ничего хуже, чем сидеть в ресторане в полном одиночестве. Люди, которым часто приходится это делать, подтвердят мои слова. Но сегодня я не против, мне надо подумать.

Моя прогулка с Дэвом Ранджитом Санданандой Пателем закончилась в Постмен-парке. Мы часто приходим в этот уголок между Литтл-Британ и Эйнджел-стрит, чтобы поглазеть на таблички, которые так нам нравились.

Дело в том, что в 1887 году сын скромного настройщика роялей Джордж Фредерик Уоттс написал в «Таймс» письмо, изложив в нем весьма оригинальную идею. Он решил, что следует каким-то образом сохранить память о подчас действительно самоотверженных поступках простых людей. Открытие данного мемориала предлагалось приурочить к золотому юбилею королевы Виктории, и стоять бы ему в центре Лондона как памятнику рядовым людям, пожертвовавшим собой ради неких высших целей. В общем, вполне святое дело. И вот теперь мы забредаем сюда каждый раз, когда бываем поблизости. Поскольку офис «Лондонских новостей» находится совсем рядом, я часто заглядываю сюда. А сегодня мы оказались здесь, перебираясь из одного бара в другой. Нам даже не требовалось договариваться между собой о том, куда дальше идти, – мы оба это знали.

Однако благородная инициатива Уоттса не возымела ожидаемого эффекта. Его никто не поддержал, и в него никто не поверил. Так что ему пришлось делать все самому. Так, на одной из стен бывшего церковного сада в самом сердце Сити, в нескольких ярдах от прежнего Почтамта, вскоре появились покрытые глазурью фарфоровые таблички, и каждая из них была посвящена проявлению самозабвенной, исключительной смелости.

Мы остановились перед одной такой, и Дэв скрутил себе сигарету.

Мы помолчали. Это молчание импонировало мне более всего.

– Может быть, – задумчиво проговорил Дэв, – дело не в том, что мы с тобой не герои. Видимо, у нас просто низкая самооценка, потому что мы не совершили ничего героического.

– Я никогда не говорил, что считаю себя хуже других.

– Но ведь это так, правда? – возразил он. – Я вот, например, именно так и воспринимаю себя.

Я отвернулся от него и принялся читать надпись на другой табличке.

– Я хочу сказать, мы живем своей обычной жизнью – ты пишешь свои обзоры, я торгую играми, а иногда я пишу твои обзоры, а ты торгуешь играми.

Я улыбнулся, но Дэв был серьезен.

– Вот нам кажется, что мы занимаемся каким-то делом, – продолжил он, – но, собственно, каким именно? Если нас спросить о наших свершениях, что мы ответим?

Я задумался, но быстро нашелся с ответом:

– В прошлую среду я ел суп.

Дэв зажег самокрутку и покачал головой.

– Я серьезно, Джейс. Что, если главное в жизни – это отдельные ее моменты? И подчас мы их просто упускаем. Что, если мы отказываемся воспользоваться представившейся вдруг возможностью, а другой судьба нам так никогда и не подарит? Вполне вероятно, тебя запомнят как героя, а может, ты так и останешься ничем не примечательным человеком и проживешь ничем не примечательную жизнь до самой своей ничем не примечательной смерти.

Он указал на еще одну табличку.

– Он воспользовался представившимся моментом.

– Что бы вы мне посоветовали? – обратился я к официанту.

«Абрицци» оказалось неплохим заведением с симпатичным, довольно функциональным интерьером (по-моему, несколько скучноватым), вышколенным персоналом (холодным? Нет… скорее бездушным), и… Так, на что еще обращают внимание те, кто инспектирует рестораны? Приборы на столе наличествовали во вполне достаточном количестве, на мой взгляд, хотя при желании и здесь можно найти недостатки. А корзинка с хлебом могла бы быть и побольше.

– Паста пенне очень хороша, и у нас прекрасная телятина, – ответил официант. Тот самый, который секунду назад едва не надорвал живот от смеха, когда понял, что Джейсон Пристли, зарезервировавший столик, это не «тот самый» Джейсон Пристли. Я тоже посмеялся бы, несмотря на то что к тридцати двум годам эта шутка успела мне изрядно надоесть.

– Еще у нас, разумеется, есть пицца. Лучшая в городе.

– Замечательно. Что за пицца?

– На тонком тесте, со свежими помидорами, базиликом и моцареллой.

– «Маргарита»?

– Эмм… Нет, «От Абрицци».

«Маргарита» вполне подошла бы.

– Хорошо, давайте «От Абрицци».

Официант – как позже выяснилось его звали Герман, то есть не думаю, что ему стоит смеяться над чужими именами, – удалился с моим заказом, а я невозмутимо отпил из своего бокала. Мне достался столик на двоих, и, сидя лицом к окну, я мог лицезреть возвращавшихся с работы, останавливавших такси или направлявшихся в пабы, равно как и встречавшихся с друзьями, любимыми и просто веселившихся.

Я с хрустом разломил хлебную палочку.

Да мне ли быть в печали? Все не так уж плохо. Вероятно, окружающим я казался загадочным: одинокий, хищного вида мужчина, наблюдающий за вечерней Шарлотт-стрит. Может быть, во мне было нечто от профессионального убийцы, и все выворачивали шеи, чтобы посмотреть, что же теперь заказывают киллеры.

И тут произошло то самое, из ряда вон выходящее.

То, что заставило меня выпрямиться и оторваться от хлебных палочек.

А потом встать и, не дождавшись своей «Маргариты», выйти из-за стола.

Я увидел ее.

Глава 3, или Женщина появляется и исчезает

– Так что было дальше? – возбужденно спросил Дэв. – Я имею в виду пиццу, разумеется.

Он глотнул своего поло-кокта, слегка поперхнувшись.

– Ты шутишь?

– Ты что, просто ушел? Ну хоть заплатил?

– Понятия не имею, что было с пиццей. Думаю, когда они увидели, что меня нет, унесли ее обратно, а может быть, выставили на витрину. Это сейчас не самое главное.

– Может, она досталась кому-то другому? Было бы здорово, каждый раз, приходя в ресторан, иметь возможность попользоваться чьей-нибудь пиццей. Не подумай плохого, тебе же она все равно досталась бесплатно, так что…

– Дэв, девушка. Девушка, Дэв.

– Конечно. Извини. Девушка.

Это самое главное. Девушка. Куда же без нее.

Она возникла, естественно, из ниоткуда.

Я смотрел на свое отражение в стекле и думал, а действительно ли я так уж похож на профессионального киллера, и тут мое внимание привлекло какое-то движение в темноте. Не более заметное, чем если бы это было за милю от меня, но достаточное, чтобы заинтересовать меня происходящим на улице. Она вышла из «Снеппи-снепс», оглядываясь в поисках чего-то – на ней то же синее пальто, но туфли другие.

Чего? Меня?

Нет, разумеется. Но что-то она тем не менее искала.

Я встал, почти не осознавая, что делаю, в надежде, что она заметит меня в ярко освещенном зале, и, может, мы хотя бы помашем друг другу. Но она меня не видела… И даже если бы увидела, не думаю, что вспомнила бы. Было бы очень странно, если бы это было иначе. «Привет! Я тот парень, который…» – «Ты как-то помог мне с сумками». – «Да!» – «Ну ладно, пока!»

И тут меня осенило.

– Моя куртка. Можете принести мою куртку? – остановил я официантку.

– Вы закончили ужинать?

– Нет, мне просто кое-что нужно. Принесите мою куртку.

Официантка указала мне на столик администратора, но та была чем-то занята. Я попытался привлечь ее внимание, но она не обернулась. Я остановил официанта с подносом.

– Привет, могу я получить свою куртку?

Но он только улыбнулся, сказал «привет!» и прошествовал дальше.

Я выглянул в окно. Она все еще была там и все еще что-то искала.

Может, мне выбежать? Подойти к ней и сказать: «Привет, мы не знакомы, хотя в некотором роде и знакомы. Подождите немного, я вам кое-что принесу».

– Чем могу вам помочь, сэр?

Наконец-то. Я ждал несколько секунд, но все равно наконец-то.

– Мне нужна моя куртка. Столик… Не знаю, какой столик, вон тот, где хлебные палочки и яблочная газировка.

Она оглянулась, и на долю секунды я потерял девушку из виду. Но она была все еще там, чуть дальше, но так же еще что-то искала. У меня еще есть шанс.

– Столик номер девять… Мистер Пристли?

– Да.

– Джейсон Пристли! – рассмеялась она. – Звезда!

– Да, я знаю. Пожалуйста, дайте мне мою куртку.

Я потерял ее из виду, но она не могла уйти далеко. В худшем случае она на углу Гудж-стрит, но теперь Герман разыскивал мою куртку в гардеробе, а я щелкал пальцами, повторяя «быстрее, еще быстрее», что вряд ли прибавило ему симпатий ко мне. Наконец-то мне ее принесли.

Камера все еще тут? В моем внутреннем кармане? Я проверил на ощупь.

Да.

Я несся рысью по Шарлотт-стрит, обшаривая взглядом обе стороны улицы.

Вот она!

Она смотрела в мою сторону и улыбалась. Той самой улыбкой. Она помахала мне. Я застыл на месте. Она очаровательна.

И тут такси, которое она, видимо, и искала, медленно проехало мимо меня и остановилось.

Я понял, что это мой шанс.

– И что? – спросил Дэв, удивленно глядя на меня. – Ты воспользовался им?

Я промолчал. А потом…

– Нет.

Я и вправду им не воспользовался. Я застыл на месте, сам не знаю почему. Фотоаппарат лежал у меня в кармане. Я мог поднять его, крикнуть «постойте!», подбежать к ней и отдать его. И может быть, тогда бы мы смогли поболтать и она предложила бы выпить того вина, о котором я столько думал накануне, а я бы пригласил ее пообедать, а потом… Кто знает? Может, я помог бы ей купить подержанный «фольксваген-гольф» по сходной цене.

Второй раз за последние два дня я чувствовал, что это могло стать началом чего-то. И во второй раз за последние два дня ничего так и не началось.

– Почему? – спросил Дэв. – Господи, да почему же?

Он допил поло-кокта, выбросил банку в урну и открыл новую.

– Что это у тебя?

– Ты никогда не пил поло-кокта. О, это здорово. Похоже на кока-колу, но с металлическим привкусом. Тебе понравится.

Он сделал глоток и поморщился. Я задумался над его вопросом.

Так почему?

Почему я ничего не сделал, ничего не сказал? Вот тут-то и загвоздка. Она меня заметила, когда садилась в такси – в этот раз ей никто не помогал. Я знаю. Мельком, но заметила. И я заметил что-то едва уловимое, крошечный проблеск чего-то. Но это «что-то» все-таки было. Озадаченный взгляд, слегка наморщенный лобик, ну и другие приманки, указывающие на то, что она меня узнала. Она задержалась на тысячную долю секунды, а потом села в машину, хлопнула дверцей и укатила.

– А может быть, – заметил Дэв, – она посмотрела на тебя только потому, что увидела перед собой мужчину, который держал руку в кармане и пристально смотрел на нее из темноты.

Быть может, и так.

Что же, в конце концов, я все-таки оказался похож на убийцу.

– А вот это…

– Одноразовая тридцатипятимиллиметровая камера, – ответил я, крутя вещицу в руках.

– Ага… Что ты собираешься с ней делать? Разгуливать по Шарлотт-стрит в надежде, что она опять там появится и ты сможешь отдать ей фотоаппарат?

– Второй раз за два дня я встречаю ее на Шарлотт-стрит. Оба раза возле «Снеппи-снепс», один раз даже видел, как она оттуда выходит. Она совершенно точно занимается фотографией.

– Или кто-то прикарманивает ее фотоаппараты. В любом случае кто сейчас пользуется одноразовыми камерами? Она кажется странной. Так что ты собираешься делать?

Я пожал плечами:

– Ничего.

– Ничего? Да брось…

– А что я могу сделать? В любом случае не понимаю, о чем ты. Что и с чем я должен делать?

Дэв отглотнул поло-кокта и посмотрел на меня.

– На Шарлотт-стрит есть неплохие пабы.

В тот же день я написал отзыв о посещении «Абрицци».

«Волшебный уголок итальянского рая», – отметил я упомянув множество приятных моментов: то, к примеру, что хлеба было аккурат в самый раз, а официанты – великолепно вышколены. Во всяком случае, они знают, как зовут их почетных посетителей. Очень неудобно быть тезкой звезды девяностых. Тебя запоминают.

Ты становишься темой для разговоров, когда особо делать нечего. Представьте, если бы вы работали в обувном магазине и Шакил О’Нил приобрел у вас пару сандалий «Биркенсток». Вы бы всем об этом поведали, скажем, посредством сообщений: «К нам только что зашел мужик по имени Шакил О’Нил». Ваши контактеры ответили бы, что учились вместе с Рипом ван Винклем и Тоби Эстисом[2], а в четвертом «Б» был мальчик, выучившийся на врача и ставший доктором Дре.

Кроме того, Герман наверняка запомнил, что я сбежал, не заплатив за газировку, и что не притронулся к тамошней пицце. Я был слишком смущен, чтобы возвращаться, и мне было не до еды. Он бы связался с менеджером, а тот позвонил бы в редакцию, чтобы рассказать эту историю, если бы моя статья им не понравилась.

Зои прислала мне короткое письмо:

«Эм, спасибо за статью. Должно быть это действительно крутое заведение, раз ты так его расхваливаешь. Странно: мне говорили, что это жуткое место. С тобой все в порядке?»

«Ну и жизнь, – грустно подумал я, – у тебя интересуются, в своем ли ты уме, если ты положительно о чем-то отзываешься. Бог с ними. Лучше представь, как счастлив будет Герман, когда это прочитает».

«Я люблю пиццу», – ответил я, не оставляя места для недомолвок, и закрыл ноутбук.

Было около шести, мы стояли перед домом номер шестнадцать по Шарлотт-стрит. Таверна «У Фицроя». Угол Уиндмилл-стрит.

– Идиотизм, – подытожил я ситуацию.

– Дилан Томас в свое время часто сюда заходил, – добавил Дэв. – Интересно, почему перестал?

– Это идиотизм, – повторил я. – Пошли куда-нибудь отсюда.

– Ты не расслышал? Дилан Томас заходил сюда выпить! Куда ты хочешь пойти? В «Уизерспунс»? Хорошо, мы можем встретить Натали Пинкэм из «Райт стаф».

– Да, мы не встретим там Дилана Томаса! Но с каких это пор тебе так хочется кого-то увидеть?

– Ты сам знаешь: мы пришли сюда, чтобы встретить…

Оба раза я встречал ту девушку около шести вечера. Может, она работает где-то поблизости, в квартале Фицровия, прозванного так из-за таверны, в свою очередь, увековечившей какого-то Фицроя. Мне нравятся районы, при упоминании которых возникает ассоциация с пабами. В Лондоне, разумеется, есть еще «Эйнджел», «Менор-Хаус», «Роял-оук», «Суисс-коттедж». Да, и еще «Слон и замок». Это название перестало казаться мне абсурдным, когда я понял, что… Хорошо, что паб не назывался «Викарий и сиськи» или как-то в этом роде – название района может сильно влиять на цену недвижимости.

Дэв был прав насчет Дилана Томаса. Когда мы зашли сюда в первый раз, улыбчивый парень в твидовом костюме, приехавший на денек из Бристоля, пояснил, что в двадцатые, тридцатые и сороковые годы тут собирались художники, интеллектуалы и прочая богема. Они толпились за каждым столиком, обменивались идеями, вели пьяные споры, дрались и восхищались друг другом. Впоследствии этот паб сделался знаменитым на весь квартал. Джордж Оруэлл тоже был местным завсегдатаем.

Теперь на смену им пришли такие, как я и Дэв. И я не мог отделаться от мысли, что если паб может вызывать разочарование, то это именно тот случай. Но девушка? Какое отношение она имеет к этому кварталу? Она журналистка? Официантка? Дизайнер?

Шарлотт-стрит изменилась, даже за то время, что я живу в Лондоне. Одно время тут было царство моды и художественной фотографии. Потом главенствующее положение захватила реклама. Через некоторое время заявили о себе телевидение и радио. Теперь тут в основном рестораны и бары. И только таверна «У Фицроя» пережила все эти перемены, как старый завсегдатай бара, упрямо отказывающийся покинуть свое место за стойкой, даже несмотря на то что его любимое заведение превратилось в заурядный караоке-клуб.

Иногда я испытывал желание поговорить с Дэвом о таинственной незнакомке, но не решался его осуществить, опасаясь, что подобный разговор выродится в пустословие и просто станет еще одним поводом зайти пропустить по кружке. Я делал вид, что это идея Дэва, а я, так уж и быть, согласен его поддержать. Я демонстрировал безразличие и менял тему каждый раз, когда заходила речь о девушке, злясь на себя за то, что мне самому хотелось поговорить об этом.

– Может быть, ее зовут Шарлотта, – предположил Дэв, и я притворился, что нахожу свои ботинки чрезвычайно занимательными. – Может быть, ее зовут Шарлотта Стрит. Мисс Шарлотта Стрит. Звучит как строчка из путеводителя.

– Туристы обожают Шарлотт-стрит, – заметил я, отводя взгляд.

И это правда. Хотя, строго говоря, не совсем обычные туристы. Бизнесмены. Американские бизнесмены. Вон прямо сейчас несколько спускаются по ступенькам роскошного отеля «Шарлотт-стрит», выделяющегося своими зеленоватыми тонами; все чисто выбриты, в шикарных костюмах, «Ролексы» сверкают в лучах заходящего солнца. Они садятся в серебристые «мерседесы» и едут обедать в… не знаю, наверное, в «Плющ».

Мы с Дэвом наблюдаем, как престижные авто, шурша шинами, величаво проплывают мимо.

– А все-таки неплохо, наверное, быть американцем, – размышляет вслух Дэв.

– Они не все такие, – напоминаю я, – есть еще Халк Хоган.

Дэв быстро обшаривал глазами Шарлотт-стрит, рассматривая смеющуюся толпу, покидавшую бары и рестораны. На Шарлотт-стрит всегда чувствуется ощущение праздника, другого мира, более счастливого. Очевидно, что Дэв высматривал девушку. Я не мог ничего с собой поделать и занимался тем же самым.

И тут я приказал себе остановиться. Необычное чувство. Странно быть здесь, ощущать себя чуть ли не маньяком-преследователем… А что, если?.. Что, если она появится? Пройдет мимо? Я почувствовал внутри холодок нетерпения. Такой же, какой возникал в ожидании Сары в том тайском ресторане во время нашего второго нормально прошедшего свидания.

Я мысленно осадил себя. Это не свидание. Это преследование.

Глаза Дэва неожиданно расширились. Он смотрел на что-то. Или на кого-то за моим плечом.

– Она, – прошептал он, не выдавая никаких чувств выражением лица. – Это она?

Я похолодел.

– Не знаю.

– Синее пальто?

Я кивнул.

– Туфли?

– Не без того.

Я медленно обернулся.

– Нет, – несколько разочарованно проговорил я, глядя на быстро движущегося мимо нас человека в синем пальто и туфлях. Это был высокий чернокожий мужчина.

Дэв рассмеялся. Иногда он бывает редкостным идиотом.

– Ну откуда мне знать, правда? Я никогда ее не видел. Какого цвета у нее волосы?

– Она… вроде блондинка…

– Вроде?

– Ну блондинистая.

– Глаза?

– Да, на месте.

– Какого цвета?

– А это придется спросить у нее.

– Тебе надо бы выработать навыки слежки за людьми. Мой ход!

Дэв вошел в паб, я улыбнулся, покачал головой и, наконец, рассмеялся.

Нет, правда, это полный идиотизм. Идиотизм, но по крайней мере веселый. Приди я один – вот тогда бы это имело нездоровый вид. Кроме того, мне бы одному это и в голову не пришло. Но с Дэвом… С Дэвом это уже приключение. Как если бы мы нашли какой-то загадочный дорожный указатель и пошли бы в том направлении, просто чтобы посмотреть, что там. Я не принимал эту затею всерьез. Нет, правда. Она могла оказаться кем угодно. Например, нацисткой.

И у нее вполне мог быть парень. Тоже нацист. Возможно, они купили и нацистскую собаку, а в свободное время танцуют нацистские танцы. Я мог назвать миллион причин, по которым эта девушка совершенно не подходила…

Для чего? Чего я ожидал на самом деле? Давайте представим, что она действительно окажется здесь сегодня. Что тогда? Что я ей скажу такого, дабы не выглядеть странным, опасным или просто психом? Может, вести себя как обычно? Сказать, что я видел ее вчера вечером, что у меня с собой ее фотоаппарат, но я не отдал ей его? Имел возможность, но предпочел оставить его при себе?

Часы показывали пять минут седьмого. Самое время. Я посмотрел в сторону «Снеппи-снепс». Мимо шла шумная компания, направлявшаяся, видимо, в «Цилли». И ни малейшего признака девушки. Пока по крайней мере.

– На, держи. – Дэв вручил мне кружку. – Видел ее? Должно быть, она работает где-то неподалеку. Ты всегда видел, только как она уезжает? Она не приезжала сюда при тебе?

Я кивнул.

– Да, должно быть она работает где-то здесь. Ведь здесь много публичных домов самого высокого класса. И дорожных полицейских тоже немало. Не одно, так другое. В какую сторону она направлялась?

– Послушай, я видел ее всего два раза. Она удалялась в эту сторону. Оба раза она брала такси.

– Интересно; видимо, цель ее поездок находится где-то неподалеку. Метро тут рядом. Так что можно утверждать, что она работает и живет где-то здесь. Если, конечно, она не направлялась по вызову, к клиенту.

– Она не проститутка. И тем более не дорожный полицейский.

– Хотя это бы объяснило потребность в фотоаппарате. Если она полицейский, я хочу сказать. Они сейчас делают снимки нарушителей.

– Не одноразовыми же. И на ней была бы фуражка.

Мы оба обратили свои взоры на улицу.

Но она там не просматривалась. Было десять минут седьмого, но она все еще не появлялась. Дэв посмотрел на меня, поджал губы и принялся раскачиваться на каблуках.

Я опять почувствовал себя не в своей тарелке. Все мои оправдания просто не выдерживали какой бы то ни было критики. Да, нашу затею окутывал флер «развлечения», но он таял на глазах. Дэв поцокал языком и фыркнул.

Что мы творим.

– Слушай, пойдем отсюда, – предложил я.

– Ты шутишь, – возразил Дэв, – посмотрел бы я, как ты скажешь это ей.

Я понял, что мне это окончательно перестало нравиться.

– Нет, мне правда не по себе. Пойдем домой. Поиграем в «Золотой глаз» или в футбол.

Обычно этот прием срабатывал.

– Подождем, – уперся Дэв.

Мы постояли еще немного, молча глядя на Шарлотт-стрит.

Она так и не появилась.

Разумеется.

Я встречал ее два дня подряд. Это еще не значит, что она посещает эти места регулярно. Мы стояли на улице вместе с другими посетителями, и Дэв скручивал себе сигарету. Солнце опускалось за силуэты домов, и его последние лучи окрашивали улицу теплым янтарным цветом.

В половине восьмого или, может быть, в семь тридцать пять мы поняли, что исчерпали все возможные темы для разговора.

– Ну что, по последней? – поинтересовался Дэв.

И я ответил:

– Не здесь.

Мы пошли по Шарлотт-стрит в направлении метро. Когда мы поравнялись со «Снеппи-снепс», Дэв неожиданно остановил меня.

– Наверное, тебе тяжело, – осторожно проговорил он, коснувшись моей руки. – Из-за всего этого, с Сарой.

Я скорчил гримасу и сказал:

– Нет, ради Бога, не начинай! Я хочу сказать, что это как-то уж слишком круто, когда все вот так, как гром с ясного неба. Но ты сам знаешь, как у нас обстояли дела, и… Эй, ты что делаешь?

Его рука дернулась, и я понял, что он вытащил что-то из моего кармана.

Фотоаппарат оказался у него в руках.

– Если ты сможешь на пару секунд прекратить свои разглагольствования о Саре, давай зайдем, – предложил он. – Через полчаса они закроются.

Он быстро направился ко входу в «Снеппи-снепс», открыл дверь и зашел внутрь.

Глава 4, или Лондон, удача и любовь

Проявку Дэв решил доверить «Суперэкспресс», а это означало, что данная операция будет завершена только через сутки, хотя в наши дни разве что полет до Луны, занявший то же время, можно назвать суперэкспрессом.

– Встретимся здесь завтра вечером, – объявил он, когда мы вышли на улицу. Честно говоря, это заявление выглядело излишним, поскольку мы скорее всего придем сюда вместе.

Я знаю, что вы думаете. Вы считаете, что нам не стоило этого делать. Подобные действия похожи на бесцеремонное вторжение в личную жизнь. Вправе ли мы проявлять фотографии этой совершенно незнакомой нам девушки? Кто знает, кто может на них оказаться? И чем этот кто-то там занимается…

Вопрос не праздный.

Тем не менее Дэв пытался меня успокоить, утверждая, что она все равно не узнает о наших манипуляциях с фотоаппаратом. А если и узнает, то только потому, что эти фотографии привели нас – точнее, меня – к ней.

Не знаю, как он себе это представлял. У него самого никогда не было фотоаппарата. Может быть, он думает, что люди имеют обыкновение фотографировать самих себя с собственным адресом в руках. Может быть, он думает, что все любят фотографироваться на фоне табличек с названием улицы, указывая на свой дом, на случай если кто-то найдет их фотоаппарат и решит зайти. И даже если там действительно есть такой снимок… Что дальше?

Я зайду к ней, так? Я постучу в дверь и скажу: «Привет! Мы с другом напечатали ваши личные фотографии, а потом тщательно их изучили, благодаря чему вы, собственно, и имеете возможность видеть нас!» Думаю, после этого она в жизни не станет фотографироваться.

– Когда ты успел стать святым? – поинтересовался Дэв.

– Я не святой. Просто это как-то…

– Что? Тебе неинтересно? Ты предпочел бы не знать, что там?

– Понимаешь… Это как-то жутко…

Дэв нажал кнопку на брелке, раздался электронный джингл «Восстань из мертвых!».

– Это-то тут при чем? – спросил я.

– Я хочу сказать, перестань думать о том, что случилось. Извини, я думал, что брелок произведет на тебя большее впечатление. В любом случае кто узнает? Никто же не просит тебя писать об этом в газету. Мы можем заговорщицки переглядываться и отшучиваться от тех, кто будет задавать лишние вопросы. Кроме того, это же одноразовая камера – снимки скорее всего окажутся размытыми и неудачными. Возможно, она одна из тех странных студенточек, что любят фотографировать голубей и потерянные перчатки, так чтобы и те и другие венчали собой заборы, а потом дают этим фотографиям пафосные названия вроде «Видимость правдоподобия» или «Разум сам указывает себе путь».

Я кивнул. Дэв прав. Нельзя исключать возможность того, что она полная идиотка. Но я был уверен, что это не так. И хотел относиться к ней с уважением. Звучит странно и бредово, но у меня было чувство, будто я что-то ей должен. Она ведь, строго говоря, не незнакомка: она мне улыбнулась.

Дело в том, что я уже чувствовал себя подобным образом. В школе – уж это точно. В колледже тоже, может быть. В любом случае пару раз в жизни меня посещала мысль о том, что я кому-то нравлюсь, и я давал ей волю.

В школе была девочка по имени Эмили Пай. Симпатичная, на год младше меня. Однажды мы столкнулись у школьных ворот, и она улыбнулась мне. Во всяком случае, мне так показалось. Теперь я понимаю, что она просто улыбалась в тот момент, когда мы встретились, и думать не думала обо мне. Тем не менее наши взгляды пересеклись, и она тут же отвела глаза.

Но весь остаток дня я не мог не думать об этой улыбке. И остаток недели. И остаток школьного семестра. Эмили Пай улыбнулась мне! Это значит… я ей нравлюсь.

Неожиданно из симпатичной девочки на год младше она превратилась в девушку моей мечты, с которой я хотел связать всю свою жизнь. Она мой идеал – и я ей нравлюсь. О, Эмили Пай, какой счастливой будет наша с тобой жизнь. Мы отправимся в путешествие, а потом у нас будет гостиная, наполненная солнечным светом, с книжными шкафами вдоль стен. А еще мы обзаведемся небольшой квартиркой в Нью-Йорке или Париже, в случае если у нас родится ребенок и не будет достаточно бонусных миль, чтобы летать бизнес-классом. Я преуспею в своей работе, и ты тоже, я ведь придерживаюсь достаточно современных взглядов и буду поощрять твои карьеристские устремления. А когда станем старше и ты начнешь носить очки с прямоугольными стеклами и длиннополые кардиганы, мы все еще будем держаться за руки, гулять в парке и брать с собой еду навынос, так как то, что мы уже не молоды, не означает отсутствие стильности.

Она была на год младше меня – все знают, что это идеальная разница. Любой факт, любую мелочь я старался уложить в общую картину, дабы доказать себе, что это судьба. Все, о чем я мечтал, – это случайно встретиться с ней. Я прогуливал уроки в надежде, что она делает то же самое и мы можем столкнуться в школьном коридоре. Я в зеркальных очках катался на велосипеде около ее дома и представлял, как спасаю ребенка или останавливаю преступника, просто чтобы привлечь ее внимание. Из девочки, никогда не занимавшей мои думы, Эмили Пай превратилась в ту, о ком я не мог не думать, только потому, что она внезапно стала ассоциироваться с прекрасной незнакомкой. Она заметила меня. Что-то было в ее улыбке. Я был в двух шагах от цели!

В общем, я написал ей своего рода любовное послание – точнее, короткую записку. Содержание ее сводилось к следующему: «Думаю, нам надо встретиться». Я надеялся выманить ее, чтобы толком поговорить, но обставил это как нечто таинственное и по-взрослому стильное. Однажды вечером, после продолжительного обсуждения этой темы с моим другом Эдом, я решился. Будучи молод и глуп, я думал, что она ждет не дождется действий с моей стороны. Ждет этого момента.

Так что я кинул в ее почтовый ящик свое послание и уехал, крутя педали со всей прытью, на какую только был способен.

Через пару дней…

Жжжж.

Пришедшее сообщение отвлекло меня от воспоминаний об Эмили Пай. Я остановился, и Дэв последовал моему примеру.

– Что там? – поинтересовался он.

– Сам знаешь что, – ответил я, и Дэв скорчил понимающую гримасу.

Я уставился в экран. Господи, можно, я просто в смущении запрусь в своей комнате? Никогда еще фраза «Мне есть что сказать» не вызывала так мало интереса. «Мне есть что сказать» означает «Мне есть что сказать тебе», а «Мне есть что сказать тебе» означает «Тебе придется сидеть не двигаясь, и слушать, пока я буду высказывать все, что о тебе думаю».

Я не могу этого вынести. Только не сейчас. Да, мне придется время от времени встречаться с ней – мы ведь вроде как все еще друзья. Быть друзьями у нас всегда получалось лучше всего. Думаю, в этом причина того, что мы не смогли стать кем-то еще.

Я убрал телефон в карман и криво улыбнулся Дэву.

Так вот, через пару дней я получил ответ от Эмили Пай. Через одну из ее многочисленных подруг. Как оказалось, она не имела ни малейшего понятия о том, от кого было это письмо. Ни малейшего. Она даже не подумала: «Что, это от того парня?»

Я принял твердое решение не забирать фотографии из проявки.

В тот же вечер мама и отец приехали из Дарема. Они в четвертый раз решили повидаться с Билли Элиотом, а также с моими соседями – Джен и Эриком. Остановились они, как обычно, в отеле, в Бейсуотере. Им никак не приходит в голову, что двенадцать фунтов, сэкономленные ими при этом, несколько меньше двадцати фунтов, затрачиваемых на такси до театра и обратно.

– Почему-то это мы всегда приезжаем к тебе, – с усмешкой начала разговор мама.

Мы сидели там же, где обычно: в венгерском ресторане «Веселый гусар» на Грик-стрит. Мы всегда встречаемся там, потому что отцу нравится разглядывать картинки на стенах с изображением Майкла Говарда и Джона Коула и делать вид, что он находился в центре политической жизни, в то время как на самом деле он проработал всю жизнь в компании «Брайант энд Хосуорт», производившей кровли и потолки. Маме нравится здешний холодный суп из вишни, хотя мне кажется, она получает больше положительных эмоций, когда говорит об этом, чем когда ест его. Во всяком случае, дома она никогда не готовила ничего подобного.

С тех пор как мы с Сарой расстались, меня не покидало ощущение того, что они не так уж и рады меня видеть. Разумеется, это паранойя, но я знал, что больше не являюсь воплощением надежды. Теперь я просто Джейсон. Такой же Джейсон, каким был всегда. Я ощущал себя башней, которую строили очень долго и никто уже не надеялся увидеть ее законченной. И вот, когда работа подошла к своему завершению, это грандиозное строение, как бы символизировавшее собой действительно большие надежды, рухнуло, развалилось на части, и осколки его теперь валяются на земле. Все доброжелатели знали, что надо меня восстанавливать, но никому не хотелось заниматься этим во всех отношениях достойным делом. «Почему? – всхлипывали они. – Почему ты забрал от нас нашу Сару?»

Но они оставались со мной. Они всегда любили меня. Но несомненно, при всем этом в душе они обвиняют меня в том, что я не оправдал их надежд и время было потрачено впустую. Я чувствовал себя своенравным и неблагодарным подростком.

– Ну вы же приезжаете сюда только ради Билли Элиота, – напомнил я.

– Мы приезжаем ради тебя, – тут же ответил отец. – Билли Элиот просто приятное дополнение.

– Так как у тебя дела, – продолжила разговор мама, как выучилась за эти годы. – Как твоя писанина?

Я сделал вид, что не заметил пренебрежительного оттенка.

– Нормально, спасибо. У меня сегодня несколько заказов, так что…

Она несколько изменилась в лице.

– Иначе, сама понимаешь. На рынке серьезная конкуренция. Кризис.

– То есть ты забросил учительство, – тяжело вздохнув, проговорила она. – Хотя это тоже шанс изменить жизнь. Но ты, кажется, и его упустил. Ведь так?

– Да, – ответил я, пристально изучая сосиску.

Думаю, пора вспомнить о Стивене. Я решил оставить за собой привилегию начать разговор о нем.

– Как дела у Стивена?

– Хорошо, – дружно ответили они.

У Стивена, моего брата, дела всегда шли хорошо. Но в нашем случае не приходится говорить о братском соперничестве. Я не завидовал ему. Не хочу сказать, что завидовать нечему: он добился потрясающих успехов. Он возглавлял операционный отдел в «Малайтел», его дети были здоровыми и загорелыми, а жена – остроумной, темпераментной и увлеченной планами обустройства их нового дома, в частности бассейна, конечно же, с ярко-голубой водой. Мама сказала, что они приедут на Рождество, и я понял, что мне предстоит получить не только подарки, но и порцию разговоров о будущем.

Но я завидовал не успеху Стивена, а тому, что он всегда знал чего хочет. Он никогда не сходил со своего пути, двигался по нему, никуда не сворачивая: от университета к первой должности в Сингапуре, к встрече с Эми в первую же неделю на этой работе, к созданию семьи и дальше, вверх по карьерной лестнице. Казалось, ему выдавали планы на пять лет, и он сохранял их в Экселе, постепенно вычеркивая пункты один за другим. Я был рад за него, но эту радость омрачало некоторое разочарование в себе. Он был счастлив, а я разочарован. Причем винить в этом мне было некого, кроме себя.

– Кстати… Виделся ли ты с Сарой в последнее время? – с робкой надеждой в голосе поинтересовалась мама, и я заметил в ее глазах отблески легкой грусти.

«Да! – захотелось мне ответить. – Да, я забыл сказать».

Мы все выяснили. Встретились, выпили по молочному коктейлю, и оказалось, что мы просто друг друга недопоняли и теперь у нас все хорошо.

Я хотел сказать это ради нее. И думаю, ради себя.

– Она помолвлена, – ответил я, кивнул и заметил, что под столом отец сжал мамину руку.

Мне надо было возвращаться к работе.

Обзоры и рецензии. Лучшие хиты восьмидесятых (это просто – назвать несколько треков, сделать вид, что сейчас все в разы лучше, и отвесить несколько ленивых отсылок к восьмидесятым). Кантри в исполнении бородатой фолк-группы (найти несколько статей, авторы которых знали, о чем писали, и перелицевать их). Документальный фильм о рисующих картины животных, получивший признание на фестивале «Санденс» (а вот его придется и вправду посмотреть).

Вот ради этого я и бросил преподавание. Пишу теперь статью за статьей в надежде снискать одобрение лондонских пишущих кругов и стать «золотым пером» английской журналистики. Полагаюсь при этом на свой огромный творческий потенциал и массу интересных идей, переполняющих меня.

Я попрощался с коллегами, произнес речь на проводах, устроенных ими для меня в пабе «Чикита». Они преподнесли мне маленький кубок с выгравированным на нем моим именем и надписью: «Не может не преуспеть». Я пил текилу и поднимал тосты за семь счастливых лет. Потом миссис Хаманн, завкафедрой гуманитарных дисциплин, потеряла равновесие и опрокинула горшок с цветком. Тут мы поняли, что пора уходить. Нас заметил Майкл Шеринг и его шайка: все в капюшонах, некоторые на велосипедах. Они что-то оживленно обсуждали, сгрудившись вокруг банки с пивом, оставленной кем-то около урны.

– Эй, сэр! – крикнул он. – Уж не вы ли это, того… отлили сюда?

– Во-первых, я больше не «сэр», – крикнул я в ответ.

– А кто тогда?

– Лорд! Если вы имеете в виду мой статус, – ответил я на дерзкий выпад.

Он не понял шутки. То, чего не показывали на «ютубе» и что не являлось ситкомом, Майкл Шеринг не воспринимал как шутку.

– Лорд? – переспросил он, и тут кто-то из его приятелей – вероятно, Дейв Харфорд – пробормотал:

– Леди, – и они расхохотались.

Я оставил их наслаждаться победой. Я наконец-то освободился от них.

Я был свободен. Свободен сидеть здесь, в этой комнате, и наслаждаться сбывшейся мечтой: кофе с молоком в кружке с логотипом фирмы «Кодмастерс» за ветхим столом в комнате над магазином видеоигр, по соседству с заведением, принимаемым всеми за бордель, хотя оно таковым не является. Свободен смотреть фильм о животных, умеющих рисовать. И кто теперь смеется, Майкл Шеринг?

Я знаю, что вы думаете. Деньги, правда? Деньги делают мое положение более приятным? Говоря по правде, нет. Мне платят гроши. За те же деньги я мог бы разносить газеты. По крайней мере тогда я бы точно занимал более прочное положение в мире прессы.

В этом случае у меня было бы больше шансов заслужить одобрение лондонских пишущих кругов. Но это только начало. Мы с Сарой всегда строили грандиозные планы и копили деньги для их осуществления. Когда наши отношения дали трещину, каждый из нас пристально следил за своей половиной сбережений, хотя друг другу мы в этом никогда не признаемся.

Хорошо быть практичным человеком: надежда со временем тает, но проценты растут. У меня был неплохой счет, я не платил за квартиру и строил большие планы на будущее. Эти планы включали в себя занятие журналистикой. Или путешествия.

Сейчас я подвизаюсь в «Лондонских новостях», но завтра это может быть «Вэнити фэр», или «Конде насте тревеллер», или «Джикью». Времена, когда я продавал мнения, коими я, впрочем, и не особенно обременен, людям абсолютно индифферентным, остались в прошлом. Надо, впрочем, сказать, что всякие там пиарщики интересуются моей писаниной, а уж художники и музыканты – тем более.

Между ними и мной стояли пиарщики, а между последними и мной – редакторы, так что меня не волновало, как мои отзывы повлияют на авторов и существует ли между нами обратная связь.

Чувствуя, что надо встряхнуться, я включил «Следы когтей: дикое искусство». Просмотром этого фильма я надеялся проверить свою журналистскую беспристрастность.

– Как кино? – поинтересовался Дэв.

– Потрясающе. Ты знал, что морские львы по выходным обычно малюют оранжевой краской?

– Правда? – удивился он.

– Во всяком случае, это никем не оспаривается.

Я добросовестно просмотрел весь фильм. Сначала там показывали кошку, сидевшую на мольберте и лапами размазывавшую краску вокруг себя. Затем был слон-импрессионист, покрывавший посредством хобота огромный холст синими тонами. Творческий процесс проходил под аккомпанемент восторженных восклицаний дамы в шляпке. Поймал себя на мысли, что у меня получилось бы лучше, но потом должен был признать, что как-то упустил из виду обстоятельство – я-то ведь не слон.

– Какие планы на сегодня? – поинтересовался я.

– Один парень обещал принести лимитированное издание саундтреков к сеговским играм. На синем виниле. Музыка из «Голден экс», «Аутран» и другие классные вещицы.

– Тебе не на чем слушать.

– В нашем деле главное – обладание. А ты что собираешься делать?

– Хочу заскочить в редакцию – посмотреть, как там справляются без меня.

– Почему бы просто не написать им?

Он был прав: большая часть моих контактов с редакцией проходила через электронную почту, – но мне нравилось бывать в офисе. Нравилось взаимодействовать с коллегами. Нравились традиции. Редакция напоминала учительскую, и я всегда был рад поболтать с другими журналистами. Кроме того, это давало мне повод покинуть магазин и Каледониан-роуд.

– А что насчет вечера? – заговорщицки подмигнув, поинтересовался Дэв. – Встретимся там или пойдем вместе?

– Куда? – попытался я сделать вид, будто не понял его.

– В «Снеппи-снепс», – пояснил он с обиженным видом. – Шарлотт-стрит.

– А, да… Но мне надо пойти на это открытие галереи. Для газеты. Это в Уайтчепеле; я не знаю, во сколько все закончится, так что…

– Прекрасная Зои будет там?

– Нет, она не придет.

– Как часто она вспоминает обо мне?

– Можно пересчитать по пальцам.

– Ах… Но ты же не знаешь, как часто она обо мне думает.

– Если это возможно, то еще реже, чем говорит. В любом случае мне надо там быть, а сейчас я должен сесть и продумать темы статей для других журналов, и…

Дэв посмотрел мне в глаза.

– Приятель, разве тебе не интересно? Даже я заинтригован, хотя ни разу не видел эту девушку. Судя по всему, ты ее просто вообразил себе, а фотоаппарат купил по случаю. Пошли!

– Она существует. Но я занят. И все это немного… странно. Кроме того, зачем? Чтобы мы, как два извращенца, взглянули на фотографии какой-то девушки?

– Да! – ответил Дэв. – Именно!

– Нет. Это глупость. Было бы еще нормально, если бы выбрали часовую проявку.

– Но они закрывались!

– Я хочу сказать, как завершение вечера это смотрелось бы нормально: в конце концов, чего не сделаешь спьяну в ресторанном угаре, – но не кажется ли тебе, что возвращение за снимками на следующий день смахивает на умышленное деяние?

– Чушь! – возразил Дэв, и тут прозвенел колокольчик над дверью.

– Тогда это просто вульгарно.

– Павел, – воскликнул Дэв, – заходи!

Павел вошел, споткнувшись на пороге о деталь от конструктора «Лего».

– Привет Джейсон. Дэв, ты должен мне четыре фунта за вчерашнее и шесть фунтов за «Ежиновку».

– Павел, можешь объяснить мне одну вещь? Джейс, – он указал на меня, – получил от симпатичной девушки пленку с фотографиями, и не хочет их печатать.

– Не понял? – переспросил Павел. – Так сам и напечатай их.

– Она мне их не давала…

– Она оставила их у него в руках.

– Это тоже не совсем правда.

– Ты украл фотографии этой особы? – оживился Павел.

– Нет!

– Она знает, что пленка у тебя?

– Не совсем.

– Она может это узнать?

– Эмм… Нет…

– Напечатай их.

Дэв выглядел вполне довольным. Отчасти потому, что фотографии, как он знал, уже напечатаны.

Я пообедал в сквере, на скамейке. Это создавало иллюзию того, что у меня нормальная работа. Меня окружали девушки и мужчины, работающие в Сити, красивые в своих белых рубашках, костюмах в полоску и юбках-карандашах. Чувство корпоративной солидарности – это первое, исчезновение чего замечаешь, когда переходишь на надомную работу. Поймите меня правильно: мне нравится спать допоздна и приобщаться к новостям посредством «Райт стаф» – туда я всегда обращаюсь в первую очередь, если мне требуется узнать мнение Антона дю Бика о том, что происходит в мире, и потом выдать его за свое. Я привык обедать, смотря сериал, а потом обдумывать планы своего продвижения в нашей газете, но когда наблюдаю за тем, как всевозможные сослуживцы сидят вместе за салатами из кафетерия «Маркс и Спенсер», когда слушаю их понятные только своим шутки, злые сплетни и обмен всяческими «да-что-она-себе-позволяет» и не совсем искренними предложениями провести вечер пятницы в баре «18», то я чувствую, что мне чего-то не хватает. Мне нравится смотреть, как компании служащих выходят покурить из офисных зданий, как они смеются и делят одну сигарету на двоих. Люблю наблюдать за тем, как они приветственно кивают охранникам по утрам и не замечают их, когда в шесть вырываются на свободу.

Я скучал не по учебному процессу. Никогда не думал, что я такой уж великий педагог. Это не так просто, как кажется. И не то чтобы я был интеллектуалом. Если бы я был одним из моих учителей, то описал бы себя так:

«Отношение к работе: соответствующее.

Способности: увы.

Общее впечатление: не без того».

В основном проблема была в детях. Работа меня устраивала, а дети – нет. Сначала я пытался как-то изменить ситуацию, но вскоре оставил эту затею.

На той неделе я невольно подслушал один разговор. Я стоял на платформе на станции «Эссекс-роуд», и справа от себя уловил знакомый голос. Это оказался Мэттью Фаулер, парень, которого я учил в первый год своей работы в Сент-Джонсе. Он вскоре покинул школу, чтобы оставить свой след в мире, но перед этим наследил в школе – едва не выбив компасом глаз ученику на год младше его.

Вот он стоит, разговаривает по мобильнику. На нем капюшон, надвинутый на глаза, спортивные брюки, на руке жуткого вида синяк. Я инстинктивно отвернулся от него и уткнулся в газету – вчерашний выпуск «Метро», если быть точным. Только не говорите об этом Зои – за такое она может и уволить. Не знаю, зачем я спрятался. Он все равно бы меня не узнал – думаю, в свое время я произвел на него куда меньшее впечатление, чем он на меня.

Послышался еще один голос – на этот раз незнакомый:

– Мэттью! Черт, сто лет тебя не видела! Как твоя мама?

– Нормально, – ответил он.

– Ты женат?

– Не… – пожал он плечами.

– Не женат? Сколько тебе лет?

– Двадцать один.

– Двадцать один? – повторила она, не веря своим ушам. – Тогда у тебя точно есть ребенок.

– Ага, десять месяцев.

– Тьфу, блин! – выдохнула она с облегчением. – Я уж подумала…

Было нелегко заинтересовать Мэттью Фаулера проблемами эрозии почв. Но это звучит жестоко, покровительственно и холодно. Вы можете подумать, что были причины, мешавшие ему учиться: развод родителей, может быть; насилие, – ничего подобного.

Мэттью Фаулеру было попросту наплевать на учебу. Да, вот так. А я, к сожалению, не Мишель Пфайффер, чтобы превращать уроки в рэп-композиции и через уверенность в себе поверить в детей. Нет. Я предпочел писать статьи о плохих группах, поздно ложиться и смотреть фильмы про рисующих зверей.

Собственно говоря, возможно, на это мне было наплевать.

Я доел сандвич с ветчиной и горчицей, скомкал упаковку и подошел к табличке напротив.

8 августа 1901.

Я взглянул на всех этих людей на скамейках, с салатами и йогуртами в руках. Интересно, они это читали? А если читали, чувствовали ли они себя после этого такими же… бесполезными?

Я допил свою поло-кокта и кинул банку в урну.

– Ты в курсе, что мог бы просто отправить нам все это по почте? – поинтересовалась Зои.

Я вставил в компьютер флешку и пробормотал оправдание:

– Я проходил мимо…

– Ты что-то часто проходишь мимо. Куда это ты постоянно таскаешься?

– То туда, то сюда. Я очень загадочный человек.

– В тебе нет ничего загадочного, Джейсон, – возразила Зои. – Ты как раскрытая книга. Я читала ее несколько раз, и больше не хочу. Так что, ты будешь вечером в галерее?

– Да, Зои, спасибо, что напомнила. Да, в семь.

– Говорят, что парень гений. Не то чтобы я пыталась как-то повлиять на твое мнение…

– Ты его знаешь?

– Он жених моей двоюродной сестры.

– Ясно. Я постараюсь помягче.

Я сбросил файлы на компьютер Зои, а это означает, что мне пришлось встать совсем рядом с ней, то есть ей пришлось отодвинуться, но не дальше стены, так что на несколько секунд мы оказались совсем рядом. Мы ничего не сказали друг другу, это было бы неуместно, так что тишину этих секунд нарушало только шуршание клавиш и потрескивание компьютера. От Зои приятно пахло кофе и мятой. Я на секунду задумался о том, как могла бы выглядеть наша совместная жизнь.

– Я передам статьи Робу.

Роб – редактор раздела обзоров. Не знаю, в чем состоят его обязанности, – кажется, именно Зои за все отвечает.

– Отлично. Итак.

Я выпрямился и пару раз моргнул.

– Итак? – переспросила Зои.

– Итак, я пойду… Разве что…

– Разве что – что? Я вздохнул.

– Разве что ты можешь дать мне еще какое-нибудь задание.

Зои как-то странно улыбнулась. Не то чтобы она была разочарована, но мне показалось, она надеялась услышать от меня что-то другое. Странные изменения происходят со старой дружбой, если речь заходит о деньгах. Хотя в любом случае за последний год нашей дружбе и без того пришлось пройти много испытаний. Удивительно, что мы все еще как-то держались.

– Если говорить о работе… Впрочем, в последнее время мы почти не говорим ни о чем другом, – сказала она более жестко. – Твоя статья про «Абрицци» вышла в сегодняшнем номере.

– Правда?

– Ну да.

Черт. Черт. Черт. К чему она об этом заговорила?

– Они звонили. Хотели поговорить с тобой.

– Правда?

– Клянусь. Вместо этого им пришлось говорить со мной.

Ну и влип же я.

– Они хотят позаимствовать одну твою фразу.

– Какую именно?

– Не помню.

– А, ясно. Это и является причиной их звонка?

– Ну не могла же я такое выдумать.

– Так что ты ответила?

– Ну, наши издатели хотят, чтобы мы засветились где только можно. По крайней мере так мне сказали на той неделе. Они хотят, чтобы мы стали главной лондонской газетой, к которой обращаются за рекомендациями. А владельцы «Абрицци», раз уж мы назвали это заведение главным оплотом итальянской кухни в Лондоне, хотят воспользоваться нашей статьей в качестве рекламы. В общем, всем будет хорошо.

– Ну, передай им, что я согласен.

– В общем-то это не твое решение. Да и не наше. В любом случае они вводят в обращение твою фразу. Кроме того, они пришлют тебе купон в качестве бонуса. Я сказала им, что официально это запрещено, но потом вспомнила, что мы не какое-нибудь Би-би-си, так что бесплатный обед для тебя и того, кого тебе придет в голову с собой взять…

– Ну Дэва, наверное.

Она посмотрела на меня с выражением, в котором мне очень хотелось бы угадать восхищение самоотверженностью, с коей я повсюду таскаю за собой Дэва. На самом деле, как бы мне ни хотелось в этом признаваться, в ее взгляде была лишь жалость.

– Я думаю, что тоже зайду к ним, – сказала она. – Надо же попробовать эту чудесную пиццу.

– Правильно. Так есть еще какие-то задания?

Она протянула мне билет.

– Роб позвонил и сказал, что болеет. Опять. Я уже начинаю ему верить. В четыре начинается показ фильма. Хочешь сходить?

Это был маленький зал на задворках Чайнатауна. Из журналистов, кроме меня, присутствовал кто-то из «Тайм аут», бородатый парень из радиостанции ФМ, на протяжении всего сеанса просмеявшийся как придурковатый. Где-то на заднем ряду развалился на кресле кинокритик из «Ньюс оф зе уорлд». Он не сделал за все время ни одной заметки и скучающе смотрел на экран. Я встречал его раньше на показах вроде этого. Кажется, ему никогда не нравится то, что он видит. Тем не менее именно его имя стоит под рекламными фразами типа «Безумно смешно!!!» (с тремя восклицательными знаками), «Невозможно перестать смеяться!!» (с двумя) или «Самый значимый фильм десятилетия!» (с одним – серьезным и значительным).

Это было бы нормально. Но к демонстрируемому фильму ни одна из этих фраз не подходила. Нашему вниманию предлагалась заурядная подростковая комедия из тех, где показывают, как люди спотыкаются и падают в торговом центре. Все прочие ингредиенты были тоже в наличии: ищущие приключений девицы и придурковатые мальчики, приколы в закусочной и толстяк под столом, запихивающий в рот разбросанные гамбургеры. При этом критик из «Миррор» так громко смеялся, что разбудил парня из «Мейл». Я перестал вникать в происходящее где-то на середине фильма. Неожиданно я задумался о намеченном на вечер мероприятии. Я осторожно извлек рекламную листовку из кармана и тут же почувствовал, что в мою сторону повернулся пиар-агент, наблюдавший за тем, чтобы все мое внимание было сосредоточено на экране. Я сложил листовку, делая вид, что достал ее по ошибке, но успел прочитать название: «Таинственное месиво: путь от Эго к Этому через Тебя, Меня и Их».

Господи Иисусе.

Картина, выбранная ими для листовки, повергала в ужас: Христос на кресте, с чашкой лапши быстрого приготовления в одной руке и журнальчиком «для настоящих мужчин» – в другой. Стало ясно, как будет выглядеть вечер: теплое белое вино в одноразовых стаканчиках, бутерброды от «Лидл» и гости, в многозначительном молчании застывшие перед полотнами, вызывающими легкую оторопь. И я окажусь там в полном одиночестве. Разумеется, там будет присутствовать дежурная группа приглашенных, и раз уж я представитель прессы, мне придется выдержать не в меру непринужденную беседу с кем-то, кого я больше в жизни никогда не встречу. Потом в полном беспамятстве я спущусь в метро, поеду домой, опишу увиденное, возможно, посмотрю десятичасовые новости и лягу спать.

Нет, ну реально крутой вечер.

Полтора часа спустя по дороге к выходу я столкнулся с пиар-агентшей.

– У вас интересное имя, – заметила она. – Такое же, как у того парня из телевизора.

– Джейсон Пристли.

– Вот именно.

– Так что вы думаете о фильме, – перешла она к тому, ради чего, собственно, и начался этот разговор.

– Господи. Наверное, было очень весело это снимать.

– Очень смешной получился фильм, не правда ли?

– Иначе и не могло быть. Моим детям безумно понравится.

Это очень удачный прием.

– Правда? – удивилась она. – Сколько им лет?

– Они совсем маленькие. Такие маленькие дети, понимаете.

– Насколько маленькие?

– Им… четыре года.

– Обоим?

– Естественно.

– Они двойняшки?

Я задумался.

– Да. Точнее не скажешь.

– Но это фильм для взрослых.

– Да, конечно. Но понимаете, им, наверное, понравится цветовое решение.

– Приятно слышать. Я люблю детей. Как их зовут? «Да отпусти же меня. Мне еще идти на какую-то жуткую выставку».

– Алекс, – пробормотал я, пытаясь выдумать имена. – Алекс… это один. И Боб.

– Алекс и Боб? – переспросила она. – Что, как в фильме?

Что?

Я заметил плакат за ее спиной и впервые осознанно прочитал название фильма: «Алекс и Боб получают по заслугам».

– Пока, – попрощался я.

Выбравшись на улицу и проверив телефон, я обнаружил сообщение от Дэва.

Судя по моим часам, он уже должен быть на месте. Получил ли он фотографии? Квитанция была у меня, но Дэв может быть очень убедительным. Надо заглянуть туда и проверить, не натворил ли он чего лишнего.

Нет, об этом не может быть и речи. Я на работе.

Я достал рекламку выставки.

«Таинственное месиво: путь от Эго к Этому через Тебя, Меня и Их».

Христос и лапша с курицей и грибами.

Я закусил губу.

– Черт! – выругался Дэв. – Она замужем.

Я посмотрел на фотографию на столе. Кроме нее, были и другие, но мне достаточно было увидеть эту.

– Она замужем! – повторил он.

Не знаю, чего я ожидал. Даже не могу сказать, на что именно я надеялся. Разумеется, мы это сделали. Забрали фотографии. Выпили по кружке для смелости и буквально тут же оказались в «Снеппи-снепс».

Вот она, девушка. С сияющими глазами и той же улыбкой.

Я тихо обругал себя идиотом. Разумеется, она замужем.

– Погоди, – задумчиво проговорил Дэв, – указывая на фотографию, – платье не похоже на свадебное. Кому придет в голову выходить замуж в этом.

– И правда. Что это за платье?

Каково бы ни было его предназначение, оно было чудовищно. Пожалуй, никакая другая характеристика тут не подойдет, хотя вряд ли бы я стал ее использовать в присутствии самой девушки. Оно было странного зеленого оттенка и выглядело так, будто его шил некто никогда не видевший ни одной девушки или не имевший представления о том, что такое платье.

– Но это явно ее парень. Посмотри, как они стоят.

Мужчина – красивый, современный, вероятно, хороший лыжник, владелец полного гаража мощных мотоциклов и, вероятно, знаток вин – обнимал ее, и ей это нравилось. Действительно нравилось. Ему тоже. Почему бы нет. Она потрясающе хороша. За исключением платья. Я понял, что уже ненавижу его статусные часы и ровный средиземноморский загар.

– А он ничего, правда? – заметил Дэв. – Наверное, неплохо образован к тому же. Наверное, именно такие обзывают девушек телками. Не важно. Я думаю, оно и к лучшему. Вряд ли тебе хотелось бы, чтобы она ходила с тобой по пабам в таком виде.

– По такому случаю на тебе футболка с «Уличным бойцом»?

– Я должен соответствовать. Собираюсь скоро повидаться с Памелой.

– Кто это?

– Та официантка. Па-мээ-ла. Так говорят в Польше.

Я быстро просмотрел фотографии. На каждой из них ее обнимал сильной загорелой рукой владелец дорогих часов и мощных мотоциклов.

– Вот это неплохой снимок, – толкнул меня в бок Дэв.

Она, видимо, случайно сфотографировала свои туфли. И тротуар.

Но остальные снимки… Они вполне укладывались в историю. Свадьба, машина, кинотеатр…

– Нам нужно вернуть фотографии в «Снеппи-снепс», – с некоторой долей решимости проговорил Дэв. – Скажем, что произошла ошибка. Она скорее всего купила фотоаппарат у них или хотела напечатать там снимки. Она может прийти за ними.

Он был прав. Совершенно прав.

На прощание я еще раз просмотрел снимки.

– Как знать: может, если ты оставишь им свой номер, она позвонит тебе и…

Я перестал его слушать. Я слышал слова, но не обращал внимания на их смысл.

Что-то на этом фото – последнем – привлекло мое внимание.

– Куда теперь? – спросил Дэв, приканчивая кружку. – Что будем делать дальше?

Но я все еще продолжал не отрываясь смотреть на снимок и пытался понять, что меня в нем привлекло.

Этот снимок… Судя по изображенному на нем столику с наполовину опустошенной чашкой кофе и тарелкой с остатками какого-то пирога, он был сделан в кафе. Последнее имело весьма уютный вид, в окно виднелись желтые фары проезжающего такси.

Официант убирал посуду со столика, накрытого клетчатой скатертью, на стенах висели черно-белые снимки обедавших тут знаменитостей вроде Энди Крейна и ансамбля «Саггс», но самым примечательным было то, что в кадр попал какой-то тип, читающий «Лондонские новости».

Строго говоря, этим типом был я.

Глава 5, или Где бы я ни искал

– Ты рехнулся, – после долгой паузы заметил Дэв по дороге к метро.

– Знаю.

Это все, что я мог сказать. Мысли в моей голове носились.

Я похлопал по карману, как бы напоминая, что фотографии все еще при мне. Внезапно они обрели для меня огромную ценность, и я время от времени проверял, на месте ли они.

– Нет, ты действительно свихнулся. Совершенно свихнулся. Ты хоть представляешь, насколько ты свихнулся?

– Я совершенно точно знаю насколько.

– Нет, приятель. Ты понимаешь, что это ты? На фото. На том фото, сделанном ею незадолго до того, как фотоаппарат оказался у тебя. Если бы ты так и не напечатал снимки, ты бы никогда не узнал, что…

– Что?

– Ну… Это судьба. Тебе так не кажется? Но это точно знак судьбы.

Я старался не обращать внимания на его слова, но ведь на фотографии действительно я фигурировал. Половина меня, пусть и не самая лучшая половина, но тем не менее. Не кто иной, как я, сидел в кафе, положив на стол газету, и запихивал в рот сосиску. И не то чтобы я был завсегдатаем кафе «Рома». Маловероятно, чтобы каждый, кому заблагорассудится около шести в будний день оказаться там, решился бы запечатлеть, как я пожираю итальянскую сосиску. До этого я был там всего пару раз, после одиноких посещений кинотеатра на Тоттенхэм-Корт-роуд. А тогда я заскочил в данное заведение просто потому, что уже знал его и к тому же пора было подкрепиться.

Вот так я и оказался на фотографии.

– Теперь между вами есть связь, – продолжал, сверкая глазами, Дэв. – Если она хиппи или кришнаитка, возможно, тебе удастся убедить ее в том, что Вселенная хочет, чтобы вы были вместе. Если нет, то можно попробовать убедить ее в том, что эта история прекрасно пройдет под коктейль на вечеринке. Мне кажется, она любит подобного рода мероприятия. Интересно, каково это – регулярно таскаться по тусовкам?

– О чем это ты все еще говоришь? – рассеянно спросил я, хотя мы оба знали, что я только притворяюсь безразличным.

На самом деле я был очень заинтересован. Строго говоря, у меня не имелось ни малейшего повода для того, чтобы выражать подобную точку зрения. Ведь я мог, не ведая того, оказаться на фотографиях множества незнакомых людей. Может быть, в данный момент где-нибудь в Осаке кто-то показывает друзьям фотографии, сделанные в поездке, и на одной из них я самозабвенно поглощаю мороженое на Трафальгарской площади. А вот я – с похмелья, опаздывающий на работу, замученный, с банкой кока-колы на фоне Вестминстера или оглядывающийся на девушек в Хитроу. В общем, не исключено, что я увековечен на тысячах фотографий.

Странность заключалась только в том, что одна такая фотка попалась мне на глаза.

Интересно, девушка заметила меня? Я ее не видел. Я был слишком занят чтением своей последней статьи и при этом пытался понять, зачем редактор настоял на том, чтобы статья перестала быть такой выразительной, как мне бы хотелось. Предо мной стояла тарелка с сосиской и пюре, а также чашка приторного чая, так что в конце концов я вернулся к насущным вопросам и углубился в изучение телепрограммы на вечер. Где уж тут заметить какую-то девушку, даже если ее появление сопровождается щелчком затвора фотоаппарата и вспышкой.

Может быть, это плохой знак. Я ни разу не привлек ее внимания. С другой стороны, у нее есть парень. Тот, с часами. С чего бы ей интересоваться мной? Я ношу «Свотч». Но что, если?.. Что, если между нами и вправду есть какая-то метафизическая связь?

Все следующее утро я убеждал себя в том, что, как бы странно это ни казалось, такие вещи и вправду случаются. И что с того? Она хотела отснять последний кадр, прежде чем отнести пленку в проявку, а я случайно оказался рядом. Вот мы и встретились в тот вечер в одно и то же время в одном и том же месте. То, что вчера казалось невероятным совпадением, сегодня могло послужить зачином для светской беседы. Во всяком случае, это сломает лед между нами. Что-то вроде «вы не поверите». Но Дэва не одурачишь. Он все еще находился под впечатлением того, что им воспринималось как начало ряда последовательных событий глобальной значимости.

– Мужик, понимаешь, люди заводят детей на еще меньших основаниях.

– Где ты учился знакомиться с девушками? То есть, ты думаешь, я должен подойти к ней и, не проговорив и получаса о погоде, сказать: «Привет. Предположим, вы меня не знаете, но я случайно оказался на фотографии, однажды сделанной вами. Так почему бы нам не обзавестись детьми?»

– Джейс, ты забываешь о том, что случилось после. О том, что камера фатальным образом оказалась у тебя в руках.

– Это говорит только о моей наивности и непрактичности.

– На следующий день ты встретил ее на том же месте.

– Да, она искала свой фотоаппарат.

– Ну что же ты! Друг! Это тот самый момент! Пользуйся им.

Сказать по правде, я хотел. Прошлой ночью я допоздна перебирал фотографии в поисках… В поисках чего? Не буду спорить, я ничего не знаю о девушке, но тем не менее мне все больше начинало казаться, что ее образ некоторым образом конкретизируется.

Например, с определенной долей вероятности можно заключить следующее.

Ее любимое время года – весна, так как она любит желтый цвет, а весной расцветают желтые нарциссы. Она любит нарциссы, потому, вероятно, что выросла на ферме. Я мало знаю о сельской жизни, но уверен, что нарциссы являются ее неотъемлемой частью. Она любит животных, это само собой, ведь она с фермы, и потом, кто решится полюбить девушку, испытывающую неприязнь к животным? Но ее квартирка, обставленная не очень-то представительной мебелью, прикупленной ею на блошином рынке после переезда в Лондон и своими руками заботливо отремонтированной… Кстати, откуда она взялась такая? Вероятно, из Уэльса, где остался мальчик, нравившийся ей в детстве, – единственный, кого она целовала за всю свою жизнь. Так вот, ее квартирка слишком маленькая для собаки или кошки, так что ей остается только гладить животных, встречаемых на улице, и заводить с их хозяевами долгие и обоюдоприятные разговоры. Кошки! Больше всего она любит кошек! И она ездит на велосипеде, это совершенно точно, хотя оба раза, когда я ее видел, она садилась в такси. А синее пальто – это ее любимое, и она носит его постоянно, вне зависимости от погоды.

Я сам понимал, что глупо выдумывать образ девушки, с которой мне хотелось бы познакомиться, вне зависимости от того, сколь банально выглядит эта любовь к животным, старый велосипед, синее пальто, надеваемое ею по любому поводу, и свежие нарциссы от цветочника, приветствующего ее каждый день по дороге на работу. Кстати, о работе. Мне кажется она работает в издательстве, целыми днями сидит над скучными, но важными текстами, не забывая о том, чтобы почтенные профессора получали свои сандвичи до того, как придет девушка из научно-популярного журнала или парень с Би-би-си зайдет, чтобы записать интервью на свой старый, видавший виды диктофон.

А может быть, она студентка и изучает искусство. Ей свойствен свободный, не стесненный какими-либо рамками образ мыслей, у нее накрашенные всеми цветами радуги ногти и кролик по имени Ренуар.

С другой стороны, вполне вероятно, что она француженка. Откровенно говоря, я не возражал бы, если бы она все-таки оказалась француженкой.

Хотя, если честно, скорее всего она занимается розничными продажами. В какой-нибудь компании по установке окон, в девяностые нарушившей несколько экологических нормативов Евросоюза и засветившейся в этой связи на телевидении. Это синее пальто – первое, что она достала из шкафа. Может, ей даже наплевать и на животных. И уж никак нельзя поручиться, что она знает, как пишется «нарциссы». Курит она красные «Мальборо» – соответственно, терпеть не может детей и не бывает в книжном магазине. А если у нее и есть велосипед, то он точно не старый и испещренный ржавчиной, с корзинкой спереди и пластиковыми цветами на раме; скорее это обтекаемый, лишенный индивидуальности титановый образчик промышленного дизайна, перекупленный ею у своего непутевого брата и так ни разу и не использованный. Тем не менее железяка стоит у нее в квартире и портит весь интерьер.

Не важно, как человек выглядит на фотографии. Имеет значение, лишь что он представляет собой вне ее.

Благодаря подобным рассуждениям у меня не съезжала крыша, уцелели сердце и надежда в их привычном понимании, а моему телу вполне комфортно в магазинчике видеоигр на Каледониан-роуд.

Я поставил чайник, Дэв сменил табличку на двери на «Открыто», и в этот момент распахнулась дверь.

– Привет, Дэв. Привет Джейсон.

– Заходи, Павел.

– Дэв, ты должен мне четыре фунта. И шесть за «Ежиновку».

– Разумеется! – ответил Дэв. – Но сначала хотелось бы получить от тебя совет.

– Зачем?

– Собираюсь приударить кой за кем из высшего круга.

Павел был явно озадачен.

– Я имею в виду девушку по имени Памела. Па-мээ-ла. Мне нужно зарядиться некоторыми ключевыми фразами. Для поддержания разговора.

Павел мрачно кивнул.

– Из кафе?

– Да! – оживился Дэв. – Симпатичная. Темные волосы со светлыми прядями.

– Понятно. Тебе придется нелегко. Она, наверное, самая скучная баба на свете.

Теперь озадаченным выглядел Дэв.

– Она кажется мне такой загадочной.

– Нет-нет. Она очень скучная. Очень скучная баба.

Я предпочел оставить Павла и ошарашенного Дэва наедине и побрел наверх.

Работа. Нет, кофе. Сначала кофе, потом работа. Нормальный кофе, не тот растворимый, столь усердно потребляемый Дэвом. Не то чтобы я имел что-то против растворимого кофе. Это Сара приучила меня к натуральному. Думаю, что с ее стороны это своего рода снобизм. Посмотрите на мою кофеварку, мои чашки и мой кофе. Я представил себе ее и Гэри, как они сидят, скрестив босые ноги в льняных брюках на полированном паркете в комнате, украшенной живыми цветами, пьют только что сваренный латте, едят круассаны, слушают Колдплей, цитируют друг другу выдержки из колонки Чарли Брукера, посмеиваясь над несовершенством этого мира.

Я вынул фотографии из кармана и бросил на стол. Желто-зеленый пакет из «Снеппи-снепс» измялся от долгого пребывания в кармане. В какой-то момент захотелось заглянуть в него еще раз, взглянуть на чью-то жизнь, но вместо этого я убрал пакет в ящик, извлек из кармана грязный листок и положил перед собой. На нем было написано: «Два парня. Алекс и???».

Не уверен, что мне это пригодится.

«Режиссер: Питер Дональдсон. Смешной момент с совой».

Я задумался. Это действительно было забавно.

Тем не менее каким-то образом мне надо было написать двести пятьдесят слов.

Я откинулся в кресле и взглянул на проделанную работу. Неплохо. Глотнув кофе, я снова углубился в творческий процесс.

«…это фильм, снятый Питером Дональдсоном».

Одиннадцать.

Я постучал пальцами по столу.

«Возьмем двух подростков: одного зовут Алекс, другого – Боб».

Девятнадцать.

Я подумал и добавил «а» перед Бобом.

Двадцать.

Я еще раз побарабанил пальцами по столу и выглянул в окно. Грузовик привез овощи в магазин на углу. Хозяин эфиопского ресторана выставлял бутылки. Я посмотрел на ящик стола, выдвинул его. Увидел пакет с фотографиями.

– Джейсон! – раздался голос Дэва снизу. – Можно тебя попросить?

– О чем? – крикнул я в ответ.

– Можешь посмотреть за магазином несколько минут? Павел хочет научить меня польской серенаде.

Я задвинул ящик и бросил еще один взгляд на написанное.

Неплохо.

Дэва не было минут пятнадцать или двадцать. Он оставил включенной музыку из «Голден Экс», и я тут же поменял ее на радио «Мэджик».

Я почти ничего не знаю о компьютерных играх. Конечно, кое-что я выучил и могу при случае повторить. Мне есть что сказать докучливому посетителю, но действительно разбираться в этой материи – совсем другое дело. Поэтому мне приходится лихо, когда в магазин заходит какой-нибудь особо придирчивый покупатель. Иногда я блефую, если клиент как бы сам напрашивается на то, чтобы его обманули, но обычно сразу же капитулирую и признаюсь, что просто присматриваю за магазином. Некоторые радуются этому. Это значит, что они наслышаны о Дэве. Журнал «Ретро-игры» недавно напечатал интервью с ним, где объявил его «последним оплотом старой геймерской культуры». Он воспроизвел эту формулировку на своих визитках, а статью вставил в рамку и повесил над прилавком, рядом со снабженной автографом фотографией «одержимого геймера» Пери, джойстиком, когда-то принадлежавшим Большому Барри, и фотографией Денни Керли – чемпиона Европы по компьютерным играм в 1992 году. Дэв говорит, что однажды тот зашел в магазин, но он постеснялся заговорить с этой выдающейся личностью.

Диджей с какого-то радиоканала только договорил очередную шутку о погоде, как прозвенел колокольчик над дверью. Я поднял взгляд и застыл на месте.

Зашел Мэттью Фаулер – мой бывший ученик, если можно так назвать человека, делавшего вид, что учится, пока я изображал терпеливого и заботливого педагога. Тот самый, что чуть не оставил другого мальчика без глаза. В настоящее время отец десятимесячного ребенка. Возможно, через год сам будет орать на кого-то в вечернем ток-шоу.

Он был без капюшона, и я слышал тихий звук МП3-плейера в кармане его спортивных брюк.

Он посмотрел в мою сторону, но тут же отвел взгляд и принялся копаться в коробке с уже побывавшими в эксплуатации дисками и картриджами.

Он не узнал меня.

Я немного расслабился и принялся делать вид, что навожу порядок на прилавке, но при этом никак не мог удержаться от взглядов, украдкой бросаемых в его сторону. Должен отметить, он вызывал у меня интерес, а не подозрения. Чем он занимался после того, как ушел из школы? Зачем он здесь?

Я чувствовал себя так, будто в магазин зашла знаменитость, правда, из тех, что вполне способны пересчитать ребра тем, кто склонен проявлять к ним чрезмерное любопытство. Музыка смолкла, и он еще раз обернулся в мою сторону. Я ощутил вину за то, что подсматривал за ним, и принялся машинально перекладывать с места на место какие-то коробки.

И тут он подошел к прилавку.

– Здрасте, сэр.

Ох.

– Привет… Мэттью. Мэтт.

– Вы здесь работаете?

Странно, если бы я отрицал очевидное.

Хотя что это я.

– Нет. Просто присматриваю. Это магазин друга.

Он кивнул и окинул оценивающим взглядом лаконичную простоту интерьера.

– Ага, как его зовут? Я заходил сюда пару раз. Такой нервный парень. Так вы все еще в Сент-Джонсе?

Он говорил со мной, но смотрел куда угодно, лишь бы не на меня.

– Нет… Я теперь журналист. Во всяком случае, что-то в этом роде.

– Ага. Мне встречалось ваше имя в газете. Только не знал, вы это или тот, другой.

– Парень из 90210?

– Ну, не уверен.

Я улыбнулся.

– Так у вас все в порядке, сэр?

Теперь он застенчиво смотрел на меня.

– Не обязательно называть меня «сэр».

– А как?

– Не знаю. Может, просто «мистер Пристли».

Тут я окончательно почувствовал себя идиотом. Я стоял рядом с изображением Соника-суперёжика и предлагал покупателю называть меня «мистер Пристли».

– Или Джейсон. Да, зови меня по имени.

Мэттью засопел и почесал нос.

– Я все-таки буду звать вас «мистер Пристли». Так у вас все в порядке?

Это был не очень удобный момент. Я задумался, что бы такое ответить. Интересно, что сказал бы Дэв?

– Да. Нашел что искал?

– Да я так, смотрю.

– Как твой ребенок?

Естественный вопрос. Но теперь он думает, откуда я знаю. Он улыбнулся.

– Я вас тоже видел тогда. На станции. Думал, вы меня не узнали.

– Как его зовут? Или ее?

– Элгар.

Элгар? Маленький Элгар?

– Элгар – прекрасное имя для… ребенка, разумеется.

– У меня нет детей, – ответил он с улыбкой. – Эта женщина постоянно пристает к людям с вопросами про детей. Лучше пусть думает, что у меня есть ребенок, и даст мне заниматься моими делами.

Я рассмеялся. Странно, что он выбрал имя Элгар, но мне понравилась его находчивость.

– Как твои дела?

– Школа оказалась не для меня. Не знаю, что бы мне подошло.

– А где ты работаешь?

– В гараже, рядом с Чэпел-маркет.

Внезапно из кармана Мэттью раздалось пение Эйкона. То ли это рингтон Мэттью, то ли Эйкону надо подыскать себе нового продюсера.

Мэтт посмотрел на экран.

– Я пойду. Пока, сэр. Рад был встретить вас. Хорошо, что у вас все в порядке.

– Увидимся… – начал говорить я, но он уже вышел из магазина.

Я проводил его взглядом до спортивного велосипеда, прикрепленного цепью к фонарному столбу.

Школа вызвала у него реакцию отторжения. Я знаю, что он чувствовал.

Тут опять раздался звон колокольчика над дверью, и в магазин вошел покупатель. Я улыбнулся, не присматриваясь к нему, и отвернулся. Мои мысли все еще занимал Мэтт. Но зашедший человек показался мне знакомым. Я видел раньше этот загар и эти аккуратно причесанные волосы, так что повернулся к нему еще раз. Он стоял у двери, подняв тонкие брови и слегка улыбаясь.

– Привет, друг, – с некоторой грустью в голосе проговорил он, как будто я был котенком, а он – ветеринаром, у которого закончилось обезболивающее, но остался молоточек.

Глава 6, или Небо падает нам на головы

– Я знаю, что ты все еще любишь ее, приятель.

Боже мой, только не «приятель». Тебе тридцать четыре, ты из Хертфордшира и не имеешь ровно никакого отношения к Америке пятидесятых.

Я закрыл магазин – Дэв меня поймет – и неохотно согласился «по-быстрому выпить кофе и поболтать».

Прошло десять минут, а я все смотрел на Гэри, продолжавшего произносить округлые, громкие, ничего не значащие фразы. И наконец, как будто выйдя из длинного туннеля, он приступил к изложению сути дела, приведшего его сюда.

– Тебе, должно быть, тяжело видеть ее с другим, – начал он, и я приготовился внимательно слушать. – Но когда-то тебе все равно пришлось бы ответить за свои поступки. Поднять руки, признаться, что ты ошибся, и жить дальше. Иначе твоя жизнь не стоит и ломаного гроша.

В устах кого-нибудь другого это звучало бы угрожающе, как предупреждающий выстрел из кустов. В сочетании же с Гэри это воспринималось как фраза из плохого фильма.

Я попробовал перебить его.

– Не могу сказать, что я все еще люблю ее, – заметил я, рассматривая свою чашку, но он не обратил на это внимания. – Мы все когда-то через это прошли, – продолжал он.

Я рассмотрел надпись на его куртке: «Dubai Desert Classic 2004», – дополненную эмблемой авиакомпании «Эмирейтс». Куртка имела хороший вид: ни пятен, ни потертостей.

– Я имею в виду, мы все теряли кого-то дорогого. Таков наш мир. Жизнь слишком коротка.

Я неожиданно понял, что именно представляет собой Гэри. Он мог сказать «жизнь коротка» в полной уверенности, что сам сформулировал эту максиму. Вероятно, он считал себя философом, раз уж ему приходят в голову такие глубокие фразы. Уверен, если он однажды увидит это словосочетание на чьей-то наклейке на бампере, то будет уверен, что это плагиат.

– Каждый день надо проживать так, будто он последний, – продолжил он в том же духе, делая вид, что испытывает некоторую неловкость, рассматривая пятно на скатерти. – Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме какого-то человека?

– Гэри, представь, я могу думать о чем-то, кроме Сары, – ответил я. – Просто был пьян, сидел перед компьютером и, признаю, действительно сделал ошибку – огромную ошибку. Ты можешь похвалить себя за то, что никогда не делал ничего подобного, но людям свойственно ошибаться, Гэри.

Господи. Я только что сказал «но людям свойственно ошибаться». Я еще хуже Гэри.

– Нельзя жить прошлым…

Хороший у нас получается диалог.

Неприятное ощущение, как будто тебя отчитывает взрослый. Настоящий мужчина. Кто-то способный вполне здраво рассуждать об отношениях между людьми. Именно поэтому, как мне кажется, разговор и доставлял ему такое удовлетворение. Он пришел сюда не из жалости или сочувствия, а токмо чтобы всем своим видом сказать: «А ну взгляни на меня. Посмотри, что мне под силу. Я могу не только быть с Сарой. Я ведь еще на правах взрослого должен сказать тебе, где ты не прав, в чем причина того, что ты жалкий неудачник. Общаясь с тобой, я делаю тебе одолжение».

– Гэри, послушай, мне надо идти, – решительно проговорил я, пытаясь выпить залпом полчашки кофе. – Дэв спросит, почему я закрыл магазин. Он теперь очень занят – разучивает польские песни. А с трех до четырех по вторникам у нас больше всего покупателей. У него. Я здесь, собственно, и не работаю.

Гэри запаниковал.

– Я кое-что хочу сказать тебе на прощание. Понимаешь… Не я должен это говорить, но…

Но что?

Он сделал паузу, явно наслаждаясь ею. Бывает, я тоже люблю паузы. Я могу выдерживать их целую минуту – думаю, это талант. Сара говорила, что паузы – это то время, когда происходит самое важное; случаются весьма красноречивые паузы, нередко возникают паузы, вызывающие чувство необъяснимого комфорта. Например, после того, как вы говорите адрес таксисту, перед тем как он кивком подтверждает, что знает, куда ехать. Несколько минут между рекламой и фильмом в кино, когда одновременно исчезает и звук, и изображение и вы видите только свет выключаемых мобильников и слышите только шорох хрустящих оберток от шоколадок. Но эта… это была нехорошая пауза.

То есть в ней не было совершенно ничего хорошего.

– Забудь.

– Что?

– Не я должен это тебе сказать.

– Что, Гэри?

Последняя, решающая пауза. На этот раз довольно короткая, но от этого не легче.

– Нет.

На этом он бросил пятерку на стол, улыбнулся и отодвинулся от стола.

– Ну ладненько…

Гэри настоял на том, чтобы проводить меня до магазина. Там я постарался показать ему, насколько занят, раскладывая стопку дисков, однако это не придало мне особенно занятой вид. Я выглядел просто как недотепа, не способный выполнять даже самую примитивную работенку.

Вы понимаете, о чем я.

Гэри взял с прилавка несколько дисков и зачитал вслух аннотации на них. Он, кажется, один из тех, кто почему-то любит это делать.

Замечательно, теперь он нашел фотографии – я не успел убрать их.

– Твои? – поинтересовался он.

– А? Нет. Знакомой.

Я протянул руку, надеясь, что он отдаст их мне, но он явно заинтересовался.

– Кто она?

– Она… Говорю же, знакомая. Подружка.

– Подружка?

Он задержал взгляд на фотографии еще на несколько секунд. Я знал, о чем он думает. Он сравнивает ее с Сарой, пытается вычислить, кто лучше.

– Это хорошо, Джейсон, – сказал он наконец, разложив фотографии веером перед собой. – Хорошо иметь друзей.

Я кивнул. Ладно, что в этом плохого? Если Гэри решит, что я провожу время с симпатичными блондинками, то, возможно, уведомит об этом Сару. Хотя вряд ли он так поступит. Это представило бы меня в слишком привлекательном свете. Нет, Гэри скажет Саре с сочувственным вздохом, что я работаю в магазине видеоигр и ношу свитер, облепленный аппликациями с моряцкой символикой.

– Уитби, – задумчиво произнес он.

– Хмм?

– Это же Уитби? Я узнаю аббатство.

Он показал мне фото. На нем она, в красном шарфе, смеялась над человеком с фотоаппаратом. Это был один из моих любимых снимков. Ветер нельзя было увидеть, но можно было почувствовать, как он, холодный, свежий и чистый, рвет паутину. На заднем плане, на высокой скале, стояло здание, привлекшее внимание Гэри. Я попытался осторожно забрать у него фотографии. «Они мои. Ты не можешь взять их, Гэри».

– Я бывал там в детстве. Не один, естественно. У отца был жилой автоприцеп, и он любил ездить в Уитби. А ты когда был там?

Я кивнул и покачал головой. Гэри понял это так, как ему казалось удобнее.

– Ну ладно, удачи тебе, Джейсон.

Я бы проводил его взглядом, если бы у меня в руках не было фотографии, от которой я не мог оторвать глаз.

Дэв вернулся через час, напевая странную мелодию.

– Это «Bo Jestes Ty»[3] Кржиштофа Кравчика. Понятия не имею, как это переводится.

– О чем она?

– О любви. О бесконечной любви, полной страдания и страсти, испытываемой хозяином магазина видеоигр по отношению к официантке по имени Памела. Чем ты занимался?

– Сюда заходил Гэри.

Дэв помрачнел, так как близко к сердцу принимал подобные ситуации.

– Чего он хотел?

– Прояснить кое-что. Убедиться в том, что я не затаил зла, ну и назвать меня парнем.

– Какая умница этот Гэри. И такой загадочный.

– А еще, думаю, чтобы подействовать мне на нервы.

– Это как?

– Он делал паузы.

– Делал паузы?

– Он делал паузы. Специально. Начинал что-то говорить, потом замолкал.

– Иногда люди делают паузы. Даже я.

– Но это была не просто пауза, а многозначительное молчание.

– Иногда я прибегаю к такой практике. Вчера вечером, к примеру. Все вокруг думали, что же она означает. Я бы не волновался на твоем месте.

– Я просто думаю…

– Не думай. Будешь думать, никогда не сможешь ее толком забыть. Мысли мешают избавиться от прошлого.

В общем, я решил не думать.

Я поднялся наверх, закончил обзор про Боба и Алекса (оценив фильм на тройку) и уставился в экран.

«Таинственное месиво: путь от Эго к Этому через Тебя, Меня и Их».

Курсор мигал, озадаченный не меньше меня.

И какого же черта мне писать?

Я изучил рекламку. На ней было много малоподходящих слов, напечатанных жирным шрифтом, и масса восклицательных знаков:

Внезапно мне расхотелось жить. Я тяжело вздохнул. Искусство – это ведь субъективная субстанция? Да.

Значит, мое мнение тоже имеет право на существование. Другой вопрос, что я не почтил своим присутствием эту выставку.

Думаю, все в порядке. Я начал печатать.

«Среди поклонников его таланта…»

Через десять минут я отправил готовую статью. После этого я откинулся на стуле и задумался о Гэри. Почему он замолчал? И что, интересно, он бы подумал, узнав, что это фотографии незнакомки?

Тут позвонила Зои.

– Привет, придурок. Накатал что-нибудь?

– Написал и отправил только что.

– Так что ты думаешь?

– Там все написано!

– Насчет выставки.

Я взял рекламку.

– Знаешь… Очень неожиданно. Такое видение мира и… последовательность.

– Надо же, звучит поразительно. А я никогда и не подозревала, что ты хоть что-то понимаешь в искусстве.

– Ну, выходит, понимаю.

– Помнишь, как ты, я и Дэв жили в том доме на Нарборо-роуд, и с нами еще француженка-художница? Она предложила тебе попозировать ей, и ты уже собрался съезжать, потому что решил, что имеется в виду обнаженка?

Я рассмеялся.

– А она всего лишь хотела, чтобы ты сидел на скамейке с яблоком в руке!

Теперь и она смеялась. Мы в каком-то смысле были вместе, если вы понимаете, о чем я. Это случилось однажды во время учебы в университете, после одной из факультетских вечеринок. Кузина Зои лежала больной в ее комнате, так что она сама пробралась ко мне и мы до рассвета смотрели «Балбесов». То есть я знаю, что нравился ей. Может, и до сих пор нравлюсь. Наверное, это было бы неплохо.

– В любом случае я тебя там не видела.

– Ты уверена?

– Я не видела тебя на выставке.

Я застыл. Это шутка?

– Что ты имеешь в виду?

– На выставке. Я пришла к завершению мероприятия.

Она блефует? Или действительно знает?

– Ты там была, правда? – спросил я тоном, который хотя и претендовал на то, чтобы быть шутливым, все-таки выдавал испуг.

– Была. Решила заехать. Так где был ты?

– Я был, разумеется… В другом зале.

– В каком другом зале?

– Ну в том, что совсем рядом с основным залом.

– Там не было никакого другого зала, тем более «основного».

– Ну заглянул я, а там толпа, так что я…

– Там почти никого не было. Так куда ты заглядывал?

В этот момент я уловил сигнал, оповещающий о входящей на ее компьютер почте. Черт. Это мое письмо.

– Тем не менее я заглядывал. Ведь я все-таки просунул голову в дверь.

«Пожалуйста, поверь мне. Ну пожалуйста».

– Джейсон, – не унималась она, и я, взмокший от волнения, услышал щелчок мышки. Видимо, в этот момент она открывала мое письмо. – Ты написал статью о том, чего и в глаза не видел?

Так вот что она задумала? Напомнить мне об университете, заставить меня расслабиться?

– Нет… Я… Я был там. Может быть, ты меня не заметила.

– «Среди поклонников его таланта и Эван Дандо, и Карл Барат, ну и, конечно, Кайко Какамара – художник с неожиданным видением мира», – процитировала она начало моей статьи, и мое сердце ушло в пятки. – Должна сказать, Джейсон, неожиданностью для меня оказалось скорее твое видение мира.

– Зои, ну мне жаль. Я же могу объяснить…

– Ты хоть смотрел фильм? Или тоже все выдумал?

– Видел, могу и пересказать тебе его в деталях, но на выставку я опоздал, да и поезд в метро…

– А что насчет ресторана? Ты там вообще был?

– А как же! Это я заказал «Маргариту»!

И ведь я не солгал.

– После этой выходки я даже не знаю, как перейти к тому, зачем я тебе позвонила.

«О Господи. Ну пожалуйста. Только не это».

– Я хочу, чтобы ты пришел в офис.

«Что? Зачем? Если хочешь уволить меня, сделай это здесь и сейчас».

– Роб все еще болен и только что позвонил, сказал, что его не будет несколько недель. Какая-то операция. В общем, мне нужен кто-то на его место.

– Роб?

– Редактор раздела обзоров.

– То есть… ты предлагаешь мне место редактора раздела обзоров?

– Нет, я хочу, чтобы ты исполнял обязанности редактора раздела обзоров.

– То есть я…

– Тебе даже не придется никуда ходить, только посылать других… на задания, я имею в виду. Придется работать в офисе.

– Я не против! То есть я с удовольствием!

Пауза.

– Зои, это не потому…

– Почему?

– Ты ничего мне не должна, знай это.

– Это потому, что мне нужен кто-то на этом месте. Дженнифер собралась в отпуск, Сэм уезжает в понедельник, а Лорен отказалась. Так что с понедельника. Мы обычно приходим к десяти, но я советую тебе прийти к девяти, купить по дороге круассанов и поставить кофе.

Вот так.

Я написал это на салфетке, и в сложенном виде она напоминала визитную карточку.

Дэв купил ящик пива в честь моего повышения.

– Я заметил, что основные издания совсем не пишут о видеоиграх, – заметил он с некоторой горечью, – однако «Продолжить игру» может стать для «Лондонских новостей» окном в этот мир. Я обещаю писать обзоры честно, бесстрашно и искренне, сочетая…

– Я поговорю с Зои. Не знаю, насколько я свободен в своих решениях.

Кажется, его это устроило.

– Забавно будет посотрудничать с ней?

Я пожал плечами. Он тоже. Ни один из нас не знал ответа.

Я не стал нарушать молчание. Мне хотелось, чтобы эта пауза стала более многозначительной.

А потом…

– Дэв, ты знаешь что-нибудь об Уитби?

– Уитби?

– Уитби.

– Почти ничего. А что?

– Девушка. Фотографии. Судя по всему, одна из них была сделана в Уитби.

– Ага! – воскликнул он, щелкнув пальцами. – Я знал.

– Что?

– Я знал! Ты! Ты влюбился!

– Я не влюбился. Я просто знаю, что она однажды была в Уитби. Но если ты был в супермаркете и мне случилось прознать об этом, не означает, что я в тебя влюбился.

– Откуда ты знаешь про Уитби?

– Гэри.

– Так Гэри ее знает?

– Он знает Уитби, не девушку. Он как-то мотался туда на каникулах.

– Смотри! – вскричал он, бросаясь к окну. – Памела.

И он принялся напевать странную песенку, недавно разученную.

– Когда ты собираешься?

– Подкатить к ней? Не знаю может, завтра.

В молчании мы наблюдали, как Памела подбежала к остановке и дальше, к машине, остановившейся на обочине. Это была синяя «воксхолл-вива» – облезлая и потрепанная, но Памелу это не смутило, она была счастлива видеть эту таратайку. За рулем сидел мужчина, выглядевший не менее счастливым. Мне стало ясно, в чем дело, намного раньше, чем Дэву, и в тот момент, когда она наклонилась и поцеловала мужчину, погладив его по голове, я был всецело занят поглощением пива.

– О черт! – воскликнул Дэв, и я сочувственно кивнул.

Тут мне позвонили. Это она решила спросить, как у меня дела. Я отошел от Дэва и вкратце обрисовал свою ситуацию, не забыв упомянуть, что заходил Гэри. Она сказала, что надо бы встретиться, так как по телефону всего не переговоришь. Чтобы показать, как я занят, я предложил поговорить прямо сейчас. В конце концов она объяснила мне, зачем она звонила. В этот момент вполне могли бы сгрудиться тучи и разверзнуться хляби небесные, все встало с ног на голову.

Глава 7, или Грядут большие перемены

Понимаете, это хорошая новость.

Объективно – новость эта хороша сама по себе.

– Я беременна, – торжественно объявила Сара.

Она не знала, как мне об этом сказать после всего, что случилось. Но по всей видимости, она действительно счастлива.

1

Добрый вечер. Как дела? (искаж. польск.). – Здесь и далее примеч. пер.

2

Вымышленные литературные персонажи.

3

Потому что ты есть (польск.).