Но разительные контрасты – не повод для оправдания гибели ребенка. Тобела подумал: может быть, Коса и Рампеле тоже ехали в Кейптаун по этой дороге.

Моссел-Бэй, Свеллендам, мост через реку Бреде, Каледон. Наконец, ближе к вечеру, он добрался до перевала Сэра Лоури. Далеко внизу раскинулся Кейптаун; нависшее над Столовой горой солнце слепило глаза. Тобела не испытал радости возвращения домой, потому что воспоминания, которые навевало это место, лежали на его душе тяжелым бременем.

Он доехал до Пэроу. Насколько он помнил, на Форт-реккер-роуд был небольшой отель «Нью Президент». Там постояльцам, вне зависимости от их цвета кожи и вероисповедания, не задавали лишних вопросов. Там легко сохранить инкогнито.

Оттуда он и начнет.

Гриссел стоял перед зданием на Бишоп-Лэвис, где располагался отдел особо тяжких преступлений уголовной полиции, и обдумывал, какие у него есть варианты.

Можно вытащить из багажника чемодан, пронести его мимо Мэйвис из приемной, завернуть за угол, пройти по коридору и войти в просторную душевую, оставшуюся в наследство после размещавшейся здесь прежде полицейской школы. В душевой можно помыться, почистить зубы, побриться перед запотевшим зеркалом и переодеться в чистое. Но тогда через полчаса все до одного полицейские на полуострове будут знать, что жена выгнала Бенни Гриссела из дома. В полиции слухи распространяются быстро.

Еще можно подняться наверх как есть – вонючим, в мятой одежде – и оправдаться тем, что он, мол, всю ночь работал. Тогда он на некоторое время сохранит лицо – но только на некоторое время.

В ящике его стола спрятана бутылка «Джека Дэниелса»; еще у него есть три упаковки освежающих пастилок «Клоретс» – два глотка виски от нервов, две пастилки для свежего дыхания, и он как новенький. Господи, только почувствовать, как коричневая жидкость стекает по горлу, – прямо как в рай попадаешь! Гриссел громко захлопнул багажник. К черту душ; он лучше знает, что ему нужно.

Он шагал быстро; внезапно на сердце у него полегчало. Иди ты к черту, Анна! Не имеет она такого права – выкидывать его из собственного дома! Он пойдет к какому-нибудь адвокату-крючкотвору, который знает все буквы закона. Да, он зарабатывает на хлеб как умеет – пусть и пьет; какое она имеет право вышвыривать его вон? Он заплатил за дом, за мебель, за стол, за стулья! Гриссел поздоровался с Мэйвис, повернул за угол, поднялся по лестнице, шаря в кармане в поисках ключа. Руки у него дрожали. Он отпер дверь, закрыл ее за собой, обошел рабочий стол, выдвинул нижний ящик, поднял «Уголовно-процессуальный кодекс» и нащупал прохладное стекло. Вытащил бутылку и отвинтил колпачок. Пора смазать внутренности: индикатор уровня масла на нуле. Он ухмыльнулся, радуясь своей сообразительности. Тут открылась дверь. На пороге стоял Матт Яуберт; лицо его искажала гримаса отвращения.

– Бенни!

Он застыл, точно пригвожденный к месту; горлышко бутылки находилось в пятнадцати сантиметрах от облегчения.

– Ну тебя, Матт! Матт закрыл за собой дверь.

– Бенни, убери это дерьмо. Гриссел не шевельнулся. Он не мог поверить в такую неудачу. Счастье было так близко!

– Бенни!

Бутылка дрогнула, как и все его тело.

– Ничего не могу поделать, – тихо сказал он, не в силах взглянуть Яуберту в глаза.

Старший суперинтендент подошел и вынул бутылку из его руки. Бенни нехотя выпустил ее.

– Отдай колпачок! Бенни с мрачным видом протянул Матту колпачок.

– Сядь, Бенни.

Он сел, и Яуберт опустил бутылку. Потом подался вперед; ноги у него не сгибались, руки были скрещены на груди.

– Что с тобой происходит?

Что толку было отвечать?

– Значит, теперь ты еще бьешь женщин и пьешь натощак?

Значит, она все-таки позвонила Яуберту. Вышвырнуть его из дома недостаточно – Анне нужно было унизить его еще и на работе.

– Господи, – без всякого выражения произнес он.

– Что «господи», Бенни?

– Да брось ты, Матт, что толку в болтовне? Чему она поможет? Мне крышка. Ты это знаешь, и Анна знает, и я знаю. Что еще можно сказать? Мне извиниться за то, что я еще жив? – Он подождал ответа, но ответа не последовало.

Молчание повисло в кабинете; Грисселу вдруг ужасно захотелось понять, найдет ли он у друга хоть каплю сочувствия. Он осторожно поднял голову и столкнулся с бесстрастным взглядом Матта. Яуберт медленно прищурился; лицо его залил красноватый румянец. Гриссел понял, что начальник вне себя, и отступил. Яуберт, не говоря ни слова, схватил его за горло и за плечо, выдернул из кресла и толкнул к двери.

– Матт, – сказал он, – да в чем дело-то?

Хватка у старшего суперинтендента была крепкая.

– Заткнись, Бенни! – прошипел Яуберт, толкая его вниз по лестнице.

В пустоте его шаги звучали особенно гулко. Когда они добрались до первого этажа, до приемной, где сидела Мэйвис, Яуберт положил ему руку на плечо. Потом они вышли на улицу, где ярко светило солнце. Никогда раньше Яуберт не был с ним груб. Их подошвы зашаркали по гравию; они подошли к машине старшего суперинтендента. Бенни снова сказал: «Матт!» – потому что все его нутро сопротивлялось нажиму. Никогда раньше такого с ним не случалось. Яуберт ничего не ответил. Он рывком распахнул дверцу машины, втолкнул Гриссела в салон и захлопнул дверцу.

Потом Яуберт обошел машину с другой стороны, взгромоздился на водительское сиденье и повернул ключ в замке зажигания. Завизжали шины; они выехали со стоянки. Визг как будто высвободил кипевший в Яуберте гнев.

– Мученик хренов! – выплюнул он с выражением крайнего презрения. – Я застал тебя с бутылкой в руке! И это все, на что ты способен? Изображать мученика? Ты пьешь, бьешь жену, но, оказывается, жалеешь только себя! Бенни, господи ты боже мой! Мы с тобой работаем вместе четырнадцать лет, целых четырнадцать лет, но я ни разу не видел человека, который способен так поломать себе жизнь без всякой помощи извне! Ты ведь мог бы уже стать начальником полиции, мать твою, а где ты сейчас? Тебе сорок три, а ты все еще инспектор – и жажда у тебя как у пустыни Сахары! Ты бьешь жену, а потом пожимаешь плечами и говоришь: «Я ничего не могу поделать, Матт». Бьешь жену, надо же! Откуда у тебя это? С каких пор? – Яуберт отчаянно жестикулировал; изо рта брызгала слюна. Мотор ревел на высоких оборотах. – Тебе, значит, жаль, что ты еще жив?

Они направлялись к Фортреккер-Роуд. Гриссел посмотрел вперед. Рука еще помнила приятную округлость бутылки. Он снова ощутил жажду внутри.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.