— Как интересно, — удивилась миссис Фрост. — Идеи, возникающие из ничего.
— Из индивидуального человеческого сознания, — возразил Ален, сознавая свою неучтивость, но в то же время чувствуя, что миссис Фрост действительно интересует его мнение. — Конечно, такие ситуации редки, — добавил он, — но они могут возникнуть.
Тем временем к машине подошли Майрон Мэвис с туго набитым портфелем под мышкой и бесстрастный легионер с сумкой курьера у пояса.
— Я про тебя и забыла, — призналась миссис Фрост своему кузену, когда двое мужчин забрались в машину. Мобиль был маленький, в нем едва хватило места для четверых. За руль сел Хадлер. Он включил паровой двигатель, и машина медленно поехала по дороге.
На пути к зданию Комитета им встретились лишь три других мобиля.
— Мистер Парсел высказывает критические замечания по поводу метода домино, — сообщила миссис Фрост Мэвису.
Мэвис невразумительно хмыкнул и заморгал воспаленными глазами.
— М-да, — пробормотал он, — прекрасно. — Потом он принялся рыться в своих бумагах. — Не вернуться ли нам к пятиминутным информационным программам?
Молодой легионер сидел за рулем прямо и неподвижно, выставив вперед подбородок. Когда впереди показался пешеход, переходивший дорогу, Хадлер притормозил. Скорость мобиля снизилась до двадцати миль в час, и все четверо ощутили беспокойство.
— Мы должны лететь или ползти, — проворчал Мэвис. — Среднего для нас не существует. Сейчас еще пару бутылок пива, и вернутся прежние времена.
— Мистер Парсел верит в уникальность индивидуума, — продолжала миссис Фрост.
Мэвис взглянул на Алена и усмехнулся.
— На Курорте это хорошо знают. Там одни маньяки.
— Я всегда считала, что это очковтирательство, — вставила миссис Фрост. — Чтобы склонить людей к эмиграции.
— Люди эмигрируют, потому что они выродки, — заявил Мэвис. Слово «выродок» происходило из нейропсихиатрического жаргона. Ален его терпеть не мог.
Оно дышало ненавистью и презрением, напоминая такие старые выражения, как «черномазый» или «легавый». — Они все слабаки, неудачники. У них не хватило моральных сил, чтобы остаться здесь. Они как дети, которым все время нужны развлечения, сласти и книжки с картинками.
На лице Мэвиса застыло выражение горечи, столь сильной, что она, казалось, разъела всю его плоть, оставив одни голые кости. Ален еще никогда не видела его таким подавленным.
— Ну, во всяком случае, здесь они нам не нужны, — заметила миссис Фрост. Она тоже обратила внимание на состояние Мэвиса. — Лучше уж пусть эмигрируют.
— Интересно, что они делают с этими людьми? — спросил Ален. Никто не знал точного количества изменников, которые бежали на Курорт, и их родственники, опасаясь ответственности, как правило, утверждали, что пропавшие отправились в какую-то колонию. Колонист был всего лишь неудачником, а выродок — добровольным эмигрантом, который противопоставил себя моральной цивилизации и потому стал ее врагом.
— Я слышала, — доверительным тоном сообщила миссис Фрост, — что эмигрантов отправляют на работу в лагеря принудительного труда. Или так делают только коммунисты?
— И те и другие, — сказал Ален. — Доходы Курорт использует для создания огромной космической империи, чтобы достичь мирового господства. У них уже есть огромные армии роботов. А эмигрировавших женщин они, — он сделал небольшую паузу, — подвергают оскорблениям.
— Миссис Фрост, — неожиданно заговорил сидевший за рулем Рольф Хадлер, — сзади какая-то машина, они хотят нас обогнать. Что мне делать?
— Пропустите их. — Все четверо обернулись. Такой же мобиль, только, судя по надписи, принадлежавший Лиге чистых продуктов и лекарств, пытался проехать слева от них. Хадлер оказался не в состоянии разрешить внезапно возникшую дилемму, и их мобиль стал двигаться странными зигзагами.
— Подъедь к тротуару и затормози, — посоветовал Ален.
— Прибавь скорость, — потребовал Мэвис. Он развернулся на своем сиденье и с вызовом смотрел через заднее стекло. — Это не их дорога.
Мобиль Лиги чистых продуктов и лекарств продолжал приближаться. Его водитель также проявлял признаки неуверенности. Когда Хадлер вильнул вправо, он не преминул воспользоваться удобной возможностью и устремился вперед. Однако Хадлер упустил руль, и машины с оглушительным скрежетом врезались друг в друга крыльями.
Мэвис, весь дрожа, вылез из остановившегося мобиля. За ним последовала миссис Фрост, а Ален с молодым Хадлером вышли с другой стороны. Машина Лиги чистых продуктов и лекарств стояла на холостом ходу.
В ней находился только солидный на вид водитель средних лет, очевидно закончивший долгий рабочий день в своем офисе.
— Может, нам вернуться? — предложила миссис Фрост, машинально прижимая к себе манильскую папку. Мэвис беспомощно бродил вокруг мобилей и время от времени тыкал в землю носком ботинка. Хадлер стоял неподвижно с каменным лицом.
Чтобы разъединить машины, очевидно, требовался домкрат. Ален осмотрел повреждение, заметил угол, под которым столкнулись машины, и подошел к миссис Фрост.
— Пусть Рольф позвонит в транспортное бюро. У них есть буксиры. — Он оглянулся; они находились уже недалеко от здания Комитета. — Отсюда мы можем дойти пешком.
Миссис Фрост не имела ничего против и тут же пустилась в путь. Ален последовал за ней.
Мэвис тоже сделал несколько неуверенных шагов и остановился.
— А мне как быть? — спросил он.
— Вы можете пока побыть возле машины, — предложила миссис Фрост. Расскажите полиции, что произошло.
Хадлер направился к телефонной будке; Мэвис остался в компании джентльмена из Лиги чистых продуктов и лекарств. К месту происшествия уже подходил полицейский. За ним увязался «малыш», привлеченный скоплением людей.
— Весьма неприятная история, — сказала миссис Фрост, когда они с Аденом приближались к зданию Комитета.
— Похоже, Рольфу придется давать разъяснения своему управдому, заметил Ален. Он вспомнил приторную улыбку миссис Бирмингэм, скрывавшую отнюдь не доброжелательные намерения.
— У легионеров своя система опроса, — возразила миссис Фрост. Она задержалась у входа в здание и задумчиво произнесла:
— Мэвис совсем выдохся. Не может справиться ни с одной проблемой. Он не способен самостоятельно принимать решения. И уже не первый месяц.
Ален воздержался от комментариев. Это его не касалось.
— Пожалуй, хорошо, что он там остался, — продолжала миссис Фрост. — Я бы предпочла встретиться с миссис Хойт без него.
О предстоящей встрече с Идой Пиз Хойт Ален слышал впервые.
— Может, вы сообщите мне о своих намерениях? — предположил он.
— Я полагаю, вы понимаете, что я собираюсь сделать, — ответила она, шагнув к дверям.
И Ален понял.
Глава 4
Ален Парсел возвратился в свою однокомнатную квартиру в половине десятого вечера. Дженет встретила его на пороге.
— Ты поел? — спросила она, и сама же ответила:
— Нет, конечно.
— Нет, — признался он, входя в комнату.
— Сейчас что-нибудь состряпаем. — Она переключила электронное устройство, вмонтированное в стену, и вернула на место кухню, которая исчезла в восемь часов. Через несколько минут на плите уже жарилась "аляскинская форель", и по комнате поплыл почти натуральный аромат. Дженет надела фартук и принялась накрывать на стол.
Ален развалился в кресле и раскрыл вечернюю газету. Но он так устал, что не мог читать, и отложил газету. Беседа с Идой Низ Хойт и Сью Фрост длилась три часа. Необычайно тяжелая беседа.
— Ты не хочешь рассказать мне, что случилось? — спросила Дженет.
— Попозже. — Он поигрывал кубиком сахара на столе. — Как Книжный Клуб? Сэр Вальтер Скотт написал еще что-нибудь хорошее?
— Нет, увы, — коротко ответила она, подражая его тону.
— Ты считаешь, нам не хватает беседы с Чарлзом Диккенсом?
Она отвернулась от плиты и взглянула на него.
— Что-то случилось, и я хочу знать что.
Ее настойчивость заставила Алена смягчиться.
— Наше Агентство пока не сочли гнездом порока.
— По телефону ты говорил, что находишься в Т-М, а в Агентстве произошло что-то ужасное.
— Я уволил Фреда Лади, если это можно назвать ужасным. «Форель» еще не готова?
— Нет, еще минут пять.
— Ида Пиз Хойт предложила мне место Мэвиса.
Директора Телемедиа. Все устроила Сью Фрост.
Некоторое время Дженет молча стояла у плиты, потом вдруг заплакала.
— Черт возьми, почему ты плачешь? — удивился Ален.
— Не знаю, — всхлипнула она. — Мне страшно.
Он машинально продолжал играть кубиком сахара, который раскололся на две половинки, и Ален начал превращать их в сахарный песок.
— По правде говоря, удивляться тут нечему. Этот пост всегда занимали руководители Агентств, а Мэвис за последние несколько месяцев совсем выдохся. Восемь лет отвечать за мораль — слишком тяжело.
— Да, ты… говорил… что ему надо уходить. — Она достала носовой платок. — В прошлом году ты так сказал.
— Вся беда в том, что он не хочет оставлять свою работу.
— Он знает?
— Сью Фрост сказала ему. Он пришел к концу совещания. Мы вчетвером пили кофе и обсуждали ситуацию.
— Значит, все решено?
Ален вспомнил, какое лицо было у Мэвиса, когда он выходил из кабинета, и ответил:
— Нет, не совсем. Мэвис сложил с себя обязанности. После кое-каких формальностей. Обычный протокол. Годы честной службы, преданность принципам Морального Обновления. Потом мы с ним немного поговорили в холле. — На самом деле они прошли вместе с четверть мили от здания Комитета до дома Мэвиса. — У него есть участок земли на какой-то планете в системе Сириуса. Там много коров. Мэвис утверждает, что по вкусу их мясо невозможно отличить от земного.
— Что же еще не решено?
— Возможно, я откажусь.
— Почему?
— Не хочу загнуться через восемь лет. Мне совсем не улыбается, получив отставку, оказаться в каком-нибудь Богом забытом захолустье за десять световых лет отсюда.
Дженет спрятала платок в нагрудный карман и выключила печь.
— Однажды мы уже говорили об этом — три года назад.
— И что мы решили? — Он вспомнил, что они решили. Они решили решать, когда придет время, — ведь оно могло не прийти вовсе. Тогда Агентство только открылось, и Дженет опасалась скорого краха. — Глупо делать вид, будто это непыльная работа. Она отнюдь не такова и никогда таковой не была. Ни у кого нет сомнений на этот счет. Не знаю, почему Мэвис взялся за нее. Может, по моральным соображениям?
— Служение обществу…
— Беззаветное служение Моральным принципам.
Высшая форма самопожертвования, Омфал всей этой… — Он запнулся.
— Крысиной возни, — закончила Дженет. — Наверное, и зарплата больше. Или меньше? Ну, конечно, это неважно.
— Моя семья долго карабкалась наверх, — задумчиво произнес Ален. — И мне тоже пришлось пробиваться. Тут есть к чему стремиться, есть цель. И мне не жаль усилий, затраченных на те пакеты, которые я делал. — Прежде всего он имел в виду пакет, который ему возвратила Сью Фрост. Притча о погибшем дереве.
Дерево погибло, лишенное связи с Землей. Вероятно, многие считали Морак этого пакета недостаточно вразумительным. Но для Алена он был совершенно ясен: человек изначально несет ответственность за своих ближних, и именно они определяют его жизнь.
— Я знаю двух людей, которые поселились среди Руин на Хоккайдо. Там нет ничего живого, и все заражено. Они знают, что их ждет. И все же Гэйтс и Шугерман скорее умрут, чем вернутся сюда. Если бы они вернулись, им пришлось бы стать общественными существами, пожертвовать какой-то частью своей неповторимой и невыразимой личности. И это, конечно, ужасно.
— Но ведь они живут там не только поэтому, — возразила Дженет таким тихим голосом, что он едва расслышал. — Наверное, ты забыл. Я ведь тоже там была.
Один раз ты взял меня с собой. Когда мы еще только поженились. Я хотела посмотреть.
Ален вспомнил. Но это казалось ему не столь важным.
— Возможно, так они выражают свой протест. У них есть какая-то идея, к которой они хотят привлечь внимание.
— Они жертвуют жизнью.
— Для этого не требуется особых усилий. И их всегда можно будет спасти с помощью быстрого замораживания.
— Но, умирая, они указывают на что-то важное. Тебе не кажется? — Она задумалась. — Майрон Мэвис тоже на что-то указывал. Может, даже на то же самое. И ты, наверное, чувствуешь что-то, когда у них бываешь, тебя все время туда тянет. И вчера вечером ты опять там был.
Он молча кивнул.
— А что сказала миссис Бирмингэм?
— Меня заметил "малыш", — почти равнодушно ответил Ален, — и теперь мое поведение будет обсуждаться в среду на собрании жильцов.
— Из-за того, что ты там побывал? Но ведь ты делал это много раз.
— Может, раньше они меня не видели.
— А то, что было потом, «малыш» видел?
— Будем надеяться, что нет.
— Про это есть в газете.
Ален схватил газету и на первой странице увидел крупный заголовок:
"ОСКВЕРНЕННЫЙ ПАМЯТНИК ШТРАЙТЕРУ.
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ.
ИДЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ"
— Это был ты, — почти прошептала Дженет.
— Да, — согласился Ален. Он еще раз перечитал заголовок. Действительно, это был я. И мне потребовался всего один час. Краску я оставил на скамейке.
Очевидно, они ее нашли.
— Да, там про нее упоминается. В шесть часов утра увидели, что стало со статуей, а в шесть тридцать нашли банку с краской.
— Что они еще нашли?
— Лучше прочти сам.
Ален разложил газету на столе и принялся читать.
"ОСКВЕРНЕННЫЙ ПАМЯТНИК ШТРАЙТЕРУ.
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ.
ИДЕТ РАССЛЕДОВАНИЕ
Нъюер-Йорк, 8 октября (Т-М). Полиция расследует преднамеренное повреждение, нанесенное статуе Майора Юлия Штрайтера, основоположника Принципа Обновления и вождя революции 1985 года. Установленный в Парке Морака монумент выполнен из покрытого бронзой пластика другом и соратником Майора, Пъетро Буетелло, в марте 1990 года. Повреждение, охарактеризованное полицией как преднамеренное и целенаправленное, было произведено ночью. Парк Морака никогда не закрывается, поскольку представляет собой моральный и духовный центр Ньюер-Йорка".
— Когда я пришла домой, газета уже лежала в почтовом ящике. Как всегда, я прочла ее, пока обедала.
— Вот почему у тебя такой испуганный вид.
— Нет, совсем не потому. Они могут только выселить нас, или оштрафовать, или отправить тебя на год в тюрьму.
— И лишить наши семьи права жить на Земле.
Дженет пожала плечами.
— Мы бы выжили. И они все бы выжили. Я просидела одна в квартире три с половиной часа и все думала. Сначала мне показалось… — она задумчиво нахмурилась, — случилось что-то необычное, и сегодня утром мы оба это поняли: на твоих ботинках была грязь, и трава, и красная краска. Но никто не видел тебя.
— "Малыш" кое-что заметил.
— Но не это. Иначе тебя бы давно арестовали. Наверное, он видел что-нибудь другое.
— Не знаю, сколько им понадобится времени, чтобы меня выследить, мрачно проговорил Ален.
— Но откуда им догадаться? Они будут искать людей, потерявших право на жилье, или тех, кого насильно возвращают в колонии. Или выродков.
— Терпеть не могу это слово.
— Ну, эмигрантов. Но при чем здесь ты? Человек, достигший таких вершин, который провел вчерашний вечер в обществе Сью Фрост и Иды Пиз Хойт. Это же не имеет никакого смысла.
— Действительно не имеет, — согласился Ален. — Даже для меня самого.
Дженет подошла к столу.
— Я не могу понять. Выходит, ты сам не знаешь, почему так сделал?
— Понятия не имею.
— О чем ты думал?
— У меня просто появилось желание. Ясное, непреодолимое желание разделаться со статуей раз и навсегда. Мне потребовалось полгаллона краски и механическая пила. Пила лежит на своем месте — в мастерской Агентства, только без полотна. Полотно сломалось.
Я уже несколько лет не пилил.
— Ты помнишь, что ты сделал?
— Нет.
— Ив газете ничего толком не сказано. — Она простодушно улыбнулась. Во всяком случае, ты неплохо потрудился.
Немного позже, когда от жареной "аляскинской форели" осталась лишь кучка косточек на тарелке, Ален откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Дженет стояла у плиты и тщательно мыла посуду. В комнате царила мирная атмосфера.
— Интересно, — заметил Ален. — Как будто ничего не произошло, вечер как вечер.
— Нам ничто не мешает заняться делами, — отозвалась Дженет.
Столик возле кушетки был завален металлическими колесиками и прочими деталями. Дженет занималась сборкой электрических часов. Тут же лежали схемы и инструкции из комплекта конструктора. Так уж повелось. Образовательные развлечения: конструктор для индивидуума, фокусы для общественного времяпровождения.
— Как твои часы? — спросил Ален.
— Почти уже готовы. Потом будет электробритва.
Миссис Дафи, которая живет через площадку, сделала такую для мужа. Я ее видела. По-моему, очень удобная.
Ален показал на плиту.
— Эту штуку соорудила моя семья. В девяносто шестом году, мне тогда было одиннадцать. Тогда их работа казалась мне бессмысленной: печи, изготовленные автофаком, стоили совсем недорого. Но потом отец и брат объяснили мне Морак. Я никогда этого не забуду.
— Я обожаю мастерить разные вещи; это так забавно.
Ален задумался, продолжая курить. Все-таки удивительно, что он мог спокойно сидеть здесь после того, как всего двадцать четыре часа назад осквернил монумент.
— Я его высмеял, — произнес Ален вслух.
— Ты…
— Мы часто пользуемся таким приемом, когда готовим выпуск. Если какие-то качества предмета специально преувеличить, получится пародия. И тогда мы говорим, что высмеяли его. Обычно мы высмеиваем старые затасканные темы.
— Да, — кивнула она. — Я знаю. Я видела вашу пародию на Блэйк-Моффет.
— Меня беспокоит другое, — продолжал Ален. — В ночь с воскресенья на понедельник я высмеял статую Майора Штрайтера. А в понедельник утром в Агентство пришла Сью Фрост. В шесть вечера Ид а Пиз Хойт предложила мне стать директором Телемедиа.
— Какая тут связь?
— Мне кажется, существует некий комплекс. — Ален загасил сигарету. Такой грандиозный, что в него оказываются вовлечены все люди и все вещи во Вселенной. И я его чувствую. Какая-то глубокая причинная связь. Это не совпадение.
— Расскажи, как ты… высмеял ее.
— Не могу. Не помню. — Он встал. — Подожди меня немного. Я только схожу посмотрю; они, наверное, еще не успели ничего восстановить.
— Пожалуйста, не уходи.
— Это очень важно, — возразил Ален, ища свое пальто. Оно было поглощено шкафом. Ален нажал на кнопку, и шкаф выдвинулся из стены. — У меня остались лишь смутные воспоминания, ничего определенного. В любом случае нужно все выяснить. Может, тогда решу и с Т-М.
Не проронив ни слова, Дженет прошла мимо него и вышла в коридор. Она направлялась в ванную, и он знал, зачем. Захватив с собой пузырьки, Дженет собиралась наглотаться снотворного, чтобы провести ночь спокойно.
— Не стоит так волноваться, — попытался урезонить ее Ален, но не услышал ответа.
Он постоял еще немного и вышел.
Глава 5
В Парке было сумрачно и довольно прохладно. То здесь, то там, подобно лужицам дождевой воды, собирались небольшие группы людей. Никто не разговаривал.
Казалось, все ждали какого-то события, которое могло произойти в любую минуту. Статуя стояла у подножия башни, в центре кольца из гравия. Вокруг располагались скамейки, чтобы посетители могли кормить голубей, дремать или беседовать, созерцая ее величие. Остальную часть парка занимали лужайки с мокрой травой и несколько пригорков, усаженных деревьями и кустами; в дальнем конце темнел Домик садовника.
Ален достиг центра Парка и остановился в недоумении. Сначала он даже не мог узнать это место. Но вскоре ему стало ясно, что произошло. Полиция скрыла статую от посторонних глаз, соорудив вокруг нее огромный деревянный ящик. Ален лишился возможности увидеть дело рук своих.
Он уныло смотрел на то место, где прежде высилась статуя. Кто-то подошел и остановился рядом. Ален обернулся и увидел хмурого худощавого гражданина в длинном грязном пальто, который тоже смотрел на ящик.
Некоторое время оба молчали. Наконец гражданин откашлялся и сплюнул в траву.
— Ни черта не видно.
Ален кивнул.
— Они специально так сделали, — продолжал гражданин, — чтобы никто не мог увидеть. Знаете, почему?
— Почему? — спросил Ален.
Худощавый наклонился к нему.
— Это дело рук анархистов. Исковеркали статую до безобразия. Кое-кого полиция уже поймала, некоторым удалось уйти. И главарь их тоже ушел. Но его поймают. И знаете, что тогда выяснится?
— Что?
— Выяснится, что всю их деятельность оплачивал Курорт. И это только начало.
— Начало чего?
— На следующей неделе, — пророчествовал худощавый гражданин, — начнут взрываться общественные здания. Прежде всего — здание Комитета и Т-М. А потом они отравят питьевую воду радиоактивными веществами. Вот увидите. У нее уже какой-то странный вкус.
Полиции все давно известно, но у них связаны руки.
Рядом с худощавым гражданином появился низкорослый рыжий толстяк с сигаретой в зубах.
— Чепуха, — раздраженно возразил он. — Это всего лишь дети. Компания озорных мальчишек, которым нечем больше заняться.
Худощавый язвительно усмехнулся.
— Они как раз и хотят, чтобы вы так подумали. Как же, безобидная шалость! Но я вот что вам скажу: человек, который это сделал, хотел ниспровергнуть Морак.
Они не успокоятся, пока не втопчут в грязь последние остатки приличий и морали. Они хотят, чтобы снова процветали блуд и наркомания. Чтобы тщета и алчность правили миром и жалкие люди корчились в зловонной бездне своих пороков.
— Это были дети, — упрямо повторил толстяк. — Обычное озорство, и больше ничего.
— Всемогущий Господь свернет небо, подобно свитку, — вещал худощавый, когда Ален зашагал прочь. — Атеисты и развратники будут лежать повсюду в лужах крови, и зло будет выжжено из людских сердец священным огнем.
Ален бесцельно брел по дорожке и вдруг заметил, что за ним наблюдает какая-то девушка. Он подошел к ней и после некоторого колебания спросил:
— Что случилось?
У девушки были темные волосы и гладкая смуглая кожа, которая слегка поблескивала под тусклыми фонарями Парка. Когда девушка заговорила, ее голос звучал довольно уверенно.
— Сегодня утром статую нашли в сильно измененном виде. Вы не читали? В газетах сообщалось.
— Да, читал, — кивнул он.
Девушка стала подниматься по поросшему травой склону холма, и Ален последовал за ней.
Под ними в сумраке виднелся саркофаг с останками статуи. Ее застали среди ночи одну, когда она никем не охранялась. Стоя на вершине холма, Ален мог видеть место происшествия глазами стороннего наблюдателя.
На гравии виднелись страшные красные капли. Это была эмалевая краска из художественного отдела Агентства Алена Парсела. Но он понимал, какие зловещие образы она могла вызвать у других людей. Красный след означал кровь, кровь статуи. Из сырой рыхлой земли Парка вылез враг, набросился на нее и перерезал ей сонную артерию. Истекая кровью, статуя умерла.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
