– А вы не могли бы описать свои ощущения поточнее? – попросил Кадж.

– Нет. Это какое-то общее состояние… и тела и ума. В голове туман… с трудом соображаю, а физически – кажется, что ни один орган не работает как надо.

– Понятно, – кивнул Кадж. Его пальцы сомкнулись на запястье Блейза, нащупывая пульс. – А если бы вы были механизмом, то как бы рассказали о себе?

– Ну, я бы начал с того… – Блейз на секунду задумался, – что меня совсем недавно трахнули молотком, огромным как грузовик. Все части во мне разрегулировались, а некоторые из них, возможно, даже сломаны… что-то вроде этого…

– Ага. – Кадж наконец выпустил его руку. – Примерно так я и предполагал. Вот вы сказали, что в голове у вас туман. Но вы в состоянии ответить на один вопрос?

– Постараюсь.

– Прекрасно, – продолжал Кадж. – Вы ведь отключались несколько раз, не так ли?

– Отключался? – Блейзу пришлось приложить усилие, чтобы наконец связать употребленное врачом слово с теми моментами внезапного осознания того, что он не помнит, как оказался в другом месте, особенно во время его броска к «Избраннику Господа». – Да! А это называется отключаться?

– Обычно так говорят, – пояснил Кадж. – Этого следовало ожидать, да и в будущем это, возможно, будет повторяться при сильном перенапряжении. А теперь, если вы в состоянии слушать, я хотел бы рассказать, как примерно у вас пойдут дела в следующую неделю или около того. Согласны?

– Да, – кивнул Блейз.

– Отлично. Так вот, я не хотел всего этого говорить вам раньше, поскольку не было смысла волновать вас лишний раз, до того как мы попадем на борт, – без здешней лаборатории все равно ничего нельзя было сделать.

– Спасибо за заботу, конечно, но в следующий раз я все же попросил бы информировать меня сразу.

– Обычно такие вопросы решает врач, – возразил Кадж.

– Только не в случае со мной, – настаивал Блейз.

– Понятно. Так вот, я хотел сообщить вам: мне удалось уничтожить генетического агрессора, введенного в ваш организм. То, что от него осталось, со временем будет выведено из организма естественным путем. С чем вам придется смириться на неопределенно долгий период времени, так это с последствиями колоссального ущерба, который нанесло вашему организму это вторжение. К тому же ваш организм пытался приспособиться к агрессору, плюс еще и перегрузки, что вам пришлось выдержать до того, как я наконец занялся вами всерьез на корабле. Эти отключения сознания являются защитной реакцией организма. Их назначение – выводить вас из стрессовых состояний. Так что теперь вам придется избегать любого перенапряжения, в противном случае вас наверняка ждет очередное отключение. Вы меня понимаете?

– Да, – сказал Блейз. – Продолжайте.

Сам же он тем временем мрачно размышлял о том, что стрессов ему никак не избежать.

– Так вот. То, что вы сейчас вообще в состоянии разговаривать со мной, свидетельствует: я вовремя уничтожил агрессора. Разумеется, со временем вы опять станете таким же, как и раньше, до инъекции. Но учтите, ваш организм перенес колоссальный шок, и полное выздоровление может наступить только через несколько лет. Конечно, дольше всего будут сказываться лишь отдельные последствия. Самое страшное минует через две или три недели. Но на протяжении этих нескольких недель вам сначала станет хуже и только потом – лучше. Вам предстоит пережить тяжелую лихорадку и, возможно, галлюцинации. Постарайтесь терпеливо перенести это испытание.

– Вы, наверное, хотите сказать пережить? – уточнил Блейз.

– В общем, да. Вам всегда следует помнить – все происходящее с вами неестественно и в конечном итоге преходяще, то есть временно. Постепенно все пройдет, хотя иногда вы и будете испытывать определенные неудобства самого разного свойства в течение, скажем, нескольких лет. Но все эти неестественные реакции постепенно пропадут, сначала становясь все реже и реже, короче и менее болезненными…

Голос Каджа как будто все больше и больше отдалялся и становился тоньше. В комнате становилось темнее. Блейз больше не видел Тони, а Кадж, стоявший прямо над ним, постепенно превращался в расплывчатый силуэт.

– Кажется, я снова отключаюсь, – сказал или подумал, что сказал, Блейз. Впрочем, ему казалось, что он слышит свой голос, тоже какой-то странно далекий и пронзительный, – но сейчас это происходит постепенно, а раньше – всегда внезапно. Я вдруг оказывался где-то в другом месте… и через некоторое время.

– …Однако вы, Блейз Аренс, человек необыкновенно способный, – тем временем продолжал Кадж. – И в состоянии воспользоваться или научиться пользоваться теми самыми естественными созидательными возможностями, наличие которых у каждого человека доказали триста лет назад экзоты. У вас они тоже есть, и может быть, с их помощью вам удастся ускорить или облегчить процесс выздоровления. Помните одно – хоть это и очень мощная сила, управляется она не сознанием, а подсознанием…

– Скажите, а сейчас я отключался хоть на какое-то время? – снова спросил Блейз Но Кадж как ни в чем не бывало продолжал, и голос его отдалялся все больше —…Вам придется развить в себе связь между сознанием и подсознанием. Но, думаю, вам это вполне по силам. Вот только вам придется самому придумать, как этого добиться.

– Я знаю. Я уже делал это.

– …Лично я смогу облегчить вам лишь самые болезненные проявления. Но когда боль будет связана с психическими нарушениями, я бессилен, так как обезболивающие средства в случаях, подобных вашему, лишь вредят и мешают организму должным образом бороться с болезнью…

Слова Каджа стало практически невозможно понять, да и сам он будто растворился в окружающем мраке. Блейз напрягся, пытаясь расслышать то, что он говорит.

– …помните, что я вам сказал…

– Обязательно, – отозвался Блейз. Но после этого он перестал вслушиваться и медленно ушел в никуда – унося, однако, с собой удивительно важную информацию о созидательной энергии человека, почерпнутую от Каджа.

Этой информации буквально не было цены. Именно с ее помощью Блейз как раз и мог претворить в жизнь все свои планы. Из этого получался символ, привлекательный для всех обитателей Новых Миров, – что-то вроде «золотых» орлов на штандартах, которые Наполеон Бонапарт вручал своим полкам, позаимствовав идею у древнеримских полководцев. Даже если бы Кадж вдруг предложил оплатить все межзвездные перелеты Блейза за следующие шесть лет, он и то не сделал бы столь ценного подарка.

Несколько раз после этого разговора Блейз ненадолго приходил в себя, но потом никак не мог вспомнить, что он в эти периоды делал или говорил и тем более сколько времени оставался в сознании. Наконец однажды, очнувшись, он осознал, что пришел в себя, хотя окружающее воспринималось с трудом.

Мерзкое ощущение, о котором он говорил Каджу, к этому времени усилилось, став настоящей болью или чем-то, настолько напоминающим боль, что разницы практически не было. Раненый бок тоже напоминал о себе. Но этой боли практически не было заметно, настолько она тонула в общем отвратительном самочувствии. Еще у него началась жестокая лихорадка с мучительными приступами головокружения.

Но и в этом состоянии он мог думать, хотя и довольно бессвязно. Мысли при полном расстройстве нервной системы скакали как кузнечики, ни на чем конкретно не сосредотачиваясь, но возникая одна за другой. Он попробовал сконцентрироваться на окружающей обстановке, и на какое-то мгновение это ему удалось. Тони по-прежнему сидела рядом с его постелью, а в комнате царил все такой же полумрак.

– Я что-то говорил? – хрипло спросил он. – Мне показалось, что я говорю…

– Немного. – Тони положила ему на лоб восхитительно прохладную ладонь.

– Здесь так жарко, – пожаловался он и был поражен тем, как по-детски жалобно звучал его голос.

– У тебя жар, – пояснила Тони. – Но ничего страшного. Честное слово. Просто расслабься, и все.

– А что я говорил? – поинтересовался Блейз.

– Ничего особенного. – Он впитывал голос Тони как губка и успокаивался. В этом было нечто напоминающее гипноз. «Я же почти не поддаюсь гипнозу», – подумал Блейз, и тут какой-то слабенький голосок, долетевший откуда-то из глубин его сознания, добавил: «Но ведь так было раньше. Может, теперь все по-другому?»

– Нет, скажи! Я должен знать! – все так же жалобно потребовал Блейз. – Что я говорил?

– Ты вспоминал о ферме Генри. – Голос Тони проникал в него, обвивая кольцами то, что причиняло ему страдания, и облегчал их. – Спи, мой Блейз. Спи.

И он снова отключился. Когда он проснулся, то обнаружил, что находится уже в другой комнате – более просторной. Рядом с кроватью так же стояло кресло, в котором сидела Тони. Знакомый уже полумрак граничил с полной темнотой. Значит, его сюда перенесли. Если до этого он и был на корабле, то теперь находился где-то в другом месте.

– Где я?

– На Гармонии, – ответила Тони. Она сказала это так, будто просто закончила фразу – последнюю фразу, которую он запомнил из предыдущего их разговора, перед тем как провалиться во тьму небытия.

– Ага, – пробормотал он, – хорошо… это очень хорошо… – Но тут его голос как будто зажил своей жизнью и независимо от него продолжал: «Именно сюда я и хотел попасть. Прежде чем возвращаться на Новую Землю, нужно закончить все дела здесь. Нельзя терять ни минуты. Чтобы потянуть сразу за все нити, их нужно связать узлом в одном определенном месте, и, завязав этот узел, я должен знать, в каком месте нахожусь я сам. Но прежде всего нужно уладить дела с Маккеем. Пьянство… Этот человек стал закоренелым пьяницей. Этот порок был заметен в нем и раньше, много лет назад. Я знал…»

Со все растущим ужасом Блейз осознал, что продолжает и продолжает говорить, голос вышел из-под контроля, и слова так и льются из него потоком. Тони по-прежнему сидела возле него и продолжала молчать. То, что он говорил, как будто разбивалось об нее и обтекало двумя потоками – подобно тому, как валун посреди реки рассекает течение надвое. Но она наверняка все слышала и понимала, хотя все это он не хотел бы доверять ни одному человеку, и уж тем более ей, из боязни оттолкнуть ее от себя правдой о себе, настолько невыносимой, что она отвернется от него… а слова все лились и лились…

«Что я говорю?» – внезапно закричал Блейз, с какой-то дикой решимостью прерывая самого себя. И тут же ладонь Тони и ее голос начали успокаивать его. Но он уже не мог молчать, а лежал и продолжал говорить против своей воли, несмотря на все усилия остановиться, до тех пор пока усталость не взяла свое и он не провалился в сон. А во сне он впервые за все это время начал видеть сны.

Сначала ему приснилось, как он бежит по взлетному полю к «Избраннику». Сон все повторялся и повторялся – особенно тот момент, когда он вскинул на плечо энергопушку и начал уничтожать ньютонских солдат.

Но вскоре этот сон сменился какими-то смутными видениями, бесформенными вращающимися разноцветными массами или потоками важнейшей информации, вливающейся в него настолько быстро, что его изнуренный болезнью мозг не в состоянии был усвоить ее или осмыслить. Затем в видениях начали появляться отдельные картинки – женщина-Солдат, подброшенная в воздух выстрелом из энергоружья, темный коридор, где он стоял, прислушиваясь к свисту меча приближающегося к нему безумного кассиданина, крупным планом лицо майора гармонийской милиции, когда он сказал ему, что не позволит повесить трех фермеров, как тот собирался.

Постепенно эти короткие видения становились все длиннее и мало-помалу начали напоминать обычные сны, где события происходили на протяжении какого-то времени.

Он снова расхаживал по своей гостиной в здании Иных на Ассоциации, горя нетерпением как можно скорее начать выступления, но в то же время ожидая еще какого-то подтверждения, что его час настал. Уголком глаза он заметил древнюю книгу, которая раскрытой валялась на кресле. Небрежно брошенный на спинку кресла плащ закрывал только половину разворота, и хорошо было видно изображение кречета с гордо поднятой и повернутой в сторону головой, хищным крючковатым клювом и безжалостным взглядом.

Он лишь однажды взглянул на картинку и продолжал ходить, но образ как будто отпечатался в его сознании. Ему вдруг показалось, что он перенесся в доисторические времена и видит, как гигантский кречет нападает на tyrannosaurus rex.

Кречет напал первым. Он раз за разом пикировал на голову динозавра, ловко уворачиваясь от чудовищных челюстей с огромными зубами, долбил мощным клювом и рвал когтистыми лапами голову динозавра – и динозавр понемногу начал слабеть и в конце концов замертво упал на землю…

Сон кончился, и на смену ему пришел другой. Блейз – участник экспедиции палеонтологов. Они нашли кости доисторического волка, ставшего прародителем современных волков. Палеонтологи и он вместе с ними внимательно рассматривали череп.

«Подумать только, насколько меньше был его мозг по сравнению с мозгом современного волка», – сказал один из палеонтологов.

«Да, – услышал он собственный голос. – Неудивительно, что новый вид вытеснил их…»

Сон завершился хаотическим смешением цветов, расплывчатых форм и бессмысленных звуков, но вскоре сменился другим сном, а еще чуть позже – следующим…

Прошло какое-то время, и сновидения Блейза, то и дело перемежающиеся приступами болтливости, время от времени стали прерываться своеобразными отключениями сознания. И это изменение течения болезни по какой-то непонятной причине все больше и больше убеждало его в том, что он становится все крепче, одерживая верх над недугов, превращающим в безумную мешанину все, что он видит, чувствует и думает.

Он был песчаной бурей. До этого он был могучим циклоном, несущимся над водой, над каким-то огромным внутренним морем. Затем, пронесшись над сушей, он ослаб, но успел прихватить с собой тучу раскаленного песка из пустыни, окаймлявшей море. Теперь стена песка мчалась вместе с ним, отдавая свой жар и тем самым поддерживая его существование в атмосфере.

Он набирал силу. Подхватив еще больше песка, он превратился в грозную песчаную бурю. Спустилась ночь, и он снова стал слабеть, но все же к восходу солнца опять набрал еще большую силу. И понесся вперед, все крепчая и ширясь над обширными просторами земли.

Он сознавал, что его снедает какая-то бессмысленная, но неутолимая жажда завоеваний. Перед ним расстилалась земля. Он завладеет ей, поднимет вверх плодородную почву, перетрет ее своими могучими крыльями и снова опустит вниз. Он двигался дальше и дальше до тех пор, пока перед ним не встали горы. Они вызвали в нем неукротимую ярость, когда он понял, что сможет подняться лишь на небольшую высоту. Но он не прекращал попыток покорить их, и ярость в нем все росла и росла, даже несмотря на то что он постепенно слабел – сначала немного, затем все больше и больше, теряя силы в неравной борьбе с исполинами.

Но успокоиться он уже не мог. Такова уж была его природа… никогда не успокаиваться…

…он отключился.

И вот опять он был в комнате, рядом – Тони. «…Эволюция. Адаптационный аспект эволюции, – услышал он собственный голос. – Старый вид, оказавшись слишком узкоспециализированным, способен выжить только в весьма специфических условиях. Он начинает вымирать, как только условия эти меняются. Ему на смену приходит новый – лучше приспособленный к изменившимся условиям, или, точнее, к постоянно меняющимся условиям. Древние…»

Ему снова снился сон.

Он был волком. Он был Вожаком – предводителем стаи ранних современных земных волков – Народа Мысли-Слова-Дела – сменяющих более древнюю породу волков – ископаемых волков, как впоследствии станут называть их земные палеонтологи.

Стоя в тени молодых кленов и густого кустарника на склоне холма, он смотрел на долину внизу, где на лужайке футах в ста от него древние волки наслаждались крепким послеполуденным сном, обычно предшествующим ночной охоте.

Справа от Вожака чуть поодаль стоял Младший Брат – следующий после него в иерархии стаи самец. Слева – Мать стаи, старшая самка и настоящая мать многих из них. Вперед Вожака никто высовываться не решался.

Все трое видели мир черно-белым, зато долетавший до них ветерок нес с собой богатейший букет разнообразных запахов, хотя в данном случае слово «запах» не совсем верно – оно даже приблизительно не может передать всего богатства мира запахов волков.

Самым сильным, конечно же, был доносившийся снизу, из долины, запах старых волков. Они были крупнее, обладали более мощным костяком. И осмеливались охотиться даже на такую крупную дичь, как волосатый мастодонт. Но в будущем палеонтологи, находя их останки, по объему черепа определяли, что мозг старых волков был значительно меньше, чем у представителей пришедшего им на смену вида.

Глаза Вожака и его товарищей легко читали любое, даже малейшее движение как друг друга, так и старых волков в долине. Когда Вожак наконец обернулся, то по подрагиванию ушей, легчайшему напряжению тел, по сузившимся глазам – по всем этим мельчайшим признакам определил, что волки поняли его и согласны.

Значит, решено. Он развернулся, они тоже, и потрусили обратно к стае.

Он ничего не мог с собой поделать.

…Они добрались до своих в полдень и немедленно собрали всю стаю. Царило всеобщее возбуждение. Вожак расхаживал взад-вперед перед своими детьми, братьями, сестрами и их детьми, то и дело касаясь их носом, принимая от них знаки готовности повиноваться, брал их носы в зубы – так какой-нибудь римский легат мог бы перед битвой ободряюще похлопывать своих солдат по плечам. Постепенно взаимопонимание росло, взаимопонимание, передающееся от одного к другому не символами, а просто целым рядом едва заметных действий и движений – касанием носами, легкими покусываниями, составляющими целый язык этого нового народа – поскольку они мыслили не символами, а картинами, что слагались из запахов, звуков, образов и эмоций, соединяясь в общепонятную систему, вполне заменяющую собой язык.

Сегодня мы нападаем на старых волков и гоним их, как нападаем на любую другую дичь и гоним ее – с двух сторон. Одну половину поведу я, другую – младший брат.

Сон овладел Блейзом, и тот больше не отдавал себе отчета в том, что вслух рассказывает об увиденном – Тони или кому бы то ни было. Лишь на какое-то мгновение…

– Я решила, что вам лучше взглянуть на пего, – донеслись слова Тони.

– Да, – ответил Кадж. – Вы совершенно правы…

Но тут Блейз провалился в сон еще глубже, оставляя их… полностью, окончательно превращаясь в Вожака волков.