ГЛАВА 10

Мелюзина

Вряд ли можно было уснуть после попытки убить своего мужа, делившего со мной постель. Впрочем, я и не думала о сне, поскольку не слишком верила, что Бруно не попытается отомстить за содеянное мной. И кроме того, я была страшно разозлена его равнодушием ко мне. Я знала, что мужчины желали меня. Многие сватались. Папа рассказывал мне, что некоторые предпочитали просто его дружбу всякому приданому. А этот грубиян, взявший меня в жены, посчитал в порядке вещей презреть правом на мое тело. И все же я уснула, глубоко и быстро, не успев вполне насладиться своими гневом и ненавистью.

Что еще более удивительно, у меня не было тяжелых снов. Мне снился Улль и мое обещание вернуться, которое я давала с таким спокойствием. Первой же моей мыслью по пробуждении было разобраться, в чьей кровати я сплю. Я вовсе не хочу сказать, что мой рассудок вновь помрачился во сне. Я совершенно ясно помнила, где была и что случилось, но в огромных кроватях с роскошными перинами и занавесями спишь не всякую ночь; такая роскошная кровать смогла бы составить целое приданое дочери какого-нибудь обнищавшего рыцаря. Я вспомнила, что и Бруно был беден. Откуда же взялась эта огромная кровать, гораздо лучше тех, которые служили моим матери и отцу? Ну конечно, подарок короля или королевы – видно, Бруно не лгал, что был фаворитом.

Затем до меня дошло, что я в постели одна. Глупец, подумала я, как мне прикажете теперь одеться? Неужели ходить незашнурованной?.. Но прежде чем эта мысль оформилась до конца, я увидела сидевшую на моем сундуке молодую девушку, которая быстро поднялась и приблизилась к кровати. Худенькая, одетая почти в рубище, дрожа от робости, она, однако, заговорила на прекрасном французском, объясняя, что послана Бруно, чтобы помочь мне сегодня одеться.

– Но кто же ты – спросила я, понимая, что несмотря на знание языка, она не могла быть служанкой никакой придворной дамы. На это указывали уже ее лохмотья, а само обращение ко мне – почтительность, какую никогда не высказала бы горничная госпоже, которую все считают полоумной, – окончательно убедило меня в этом.

Она смутилась, а затем отрезала: – Бруно сказал, чтобы я говорила только правду. Так вот. Меня зовут Эдна, я – путана, но больше не могу продолжать свое ремесло. Надеюсь, вы не станете сердиться? Бруно пожалел меня и предложил мне эту работу. Он сказал, что вы проследите, чтобы меня накормили.

На мгновение я обомлела, не в состоянии вымолвить ни слова от переполнившей меня ярости. Но вид этой явно голодной девушки постепенно умерил мой гнев до любопытства, – И ты знаешь, как зашнуровывают приличное платье? – обратилась я к ней с самым незначащим вопросом из всех, бередивших мою голову.

– Да, сударыня. Я… служила в одном месте для господ, где надевали прекрасные платья.

– И Бруно спал с тобой? – таков был мой следующий вопрос. Я сама гораздо более удивилась сорвавшимся с языка словам, нежели эта девушка. Но какое мне дело до того, была ли она удивлена.

– Я спала с ним раз или два, – согласилась она, глядя в пол. – Но он не часто посещал то место, где я работала, разве что только с друзьями. Пожалуйста, не обижайте меня. Он говорил, что вас это не волнует…

Ее голос был довольно тверд, но дрожала она еще сильнее, на лице выступил пот. – Зачем мне обижать тебя? – спросила я. – Если бы я сердилась, то только на Бруно, и пострадал бы от этого он, а не ты. А пока, раз уж мне все равно нужна горничная, я воспользуюсь твоими услугами.

Говоря это, я посмотрела на ее руки. Я ожидала, что мне придется не только велеть ей вымыть их, но и объяснить, как это делается. Однако они были чистыми, а ногти аккуратно подстрижены. Ее лохмотья, хоть и покрытые несмываемыми пятнами, не издавали запаха. Я подумала о том, что показалось мне вначале неслыханным оскорблением – или невероятной глупостью, – и рассмеялась.

Эдна набралась смелости. – Мне помочь вам встать, сударыня? Вода для умывания готова. Вам принести кувшин?

– Да, кувшин. Встану я как-нибудь сама. Говорили мы немного. На мои вопросы я могла получить ответы только от самого Бруно. А может быть, подумала я, он не ожидал, что я начну задавать вопросы девушке. Возможно, супруге знатного дворянина не к лицу так поступать, а следует принимать как должное оказываемые услуги? Если бы я не задавала вопросов, то и не оскорбилась бы, ибо Эдна была хорошей горничной. И все же, раз Бруно велел ей говорить правду, значит, видимо, он хотел, чтобы я узнала, что она путана, притом используемая им в свое время.

Когда я вышла к завтраку в зал королевы, то все еще ломала голову по поводу Бруно и Эдны, как будто мне не хватало собственных проблем. Взволнованные голоса и радостное настроение женщин лишь стороной коснулись моего сознания. Затем я вдруг почувствовала на себе взгляд королевы и быстро подняла глаза. Наши взгляды встретились. Она улыбнулась мне и отвела свои глаза в сторону, но этого было достаточно, чтобы понять: оживленная беседа имеет какое-то касательство ко мне. Собирая на стол хлеб, сыр и вино, в течение нескольких минут я сложила из обрывков доносившихся разговоров, высказываний и восклицаний свое представление о главной новости: король Дэвид потерпел грандиозно-кровавое поражение в битве под местечком, которое называют Норталлертон.

Не знаю, что хотела увидеть королева на моем лице. Вряд ли там можно было найти что-нибудь, кроме пустого безразличия. Когда-то я отчетливо ощущала, что король Стефан – мой злейший враг, поскольку его посланник разозлил моего отца и вынудил его встать на тропу войны, приведшую к гибели и отца, и брата. Но свирепый гнев и полынная горечь моей печали, казалось, растаяли в бездне этих потерянных месяцев. Теперь передо мной не было объекта, заслуживающего ярой ненависти или вызывающего отчаянный страх. Не осталось в живых никого из тех, которых я любила, – и не было мне дела ни до какой битвы, чем бы она ни закончилась: победой или разгромом.

Вероятно, более достойную дочь, чем я, огорчали бы потери, что нес король, которого поддерживал когда-то мой отец, но я никогда не разделяла политических привязанностей и убеждений отца, а теперь вообще не любила всех королей и все их дела. Почему я должна любить короля Дэвида? О, если бы он не начинал эту войну, которая стала причиной смерти отца, да и Магнуса тоже! Да еще и по какому поводу война! За право Матильды править страной, будь проклята ее гордыня и жадность! А король Стефан отобрал у меня Улль, хотя я была ни в чем не виновата.

Я нашла местечко присесть, со злостью откусила кусок бутерброда, чуть помедлила и стала старательно его жевать. Разве я должна быть голодна, удивилась я, если сделала уже глоток вина? Хотя мой отец и братья умерли сравнительно недавно, но горе мое было уже приглушенным, сдержанным. Сейчас я чувствовала больше злости на этих тупиц королей и их раздоры, чем скорбь. Наверное в эти месяцы, которые не сохранились в моей памяти, я, отгоревала, и печаль моя затихла, как это бывает со всеми бедами. Вспоминая моих родных, я уже не испытывала этих выматывающих, опустошающих приступов боли и отчаяния. Была только боль одиночества. А от сознания, что в мире не осталось никого, кто бы любил меня или кого я могла бы любить, мгновенно тускнели все краски жизни.

И все же тупая опустошенность не могла больше душить меня. Для меня забрезжил луч надежды. Я могла вернуть Улль… с помощью Бруно… И может быть, после того, как я вернула бы наши земли, мне не нужно было больше терпеть его.

Вдруг у меня пробежал мороз по коже: я снова почувствовала, что за мной наблюдают. Но на этот раз я не поймала на себе взгляда королевы. Я понимала, что, хотя Бруно и любимчик короля, вернуть ему Улль будет нелегко. А может, вообще это делалось только для того, чтобы успокоить меня?

Я не знала, каким влиянием обладает королева, – некоторых женщин понять очень сложно. У Мод не было претензий на власть. Она не была ни кроткой, ни деспотичной, держала себя легко и уверенно и с женщинами, и с мужчинами, которые служили ей. Но каким бы ни было ее влияние на мужа, недоверие, которое королева испытывала ко мне, могло, конечно, помешать убедить короля передарить земли. Нет, Бруно не лгал насчет недоверия ко мне Мод. Обычно королева не уделяла никакого внимания тем, у кого нет ни родни, ни наследства. Почему она так внимательна ко мне? Значит есть что-то такое, чего она боится и чем я могу причинить ей вред. Каким-то образом я должна доказать, что не представляю угрозы.

Но не так-то просто доказывать свою невиновность. Особенно когда неизвестно, каково само преступление, кроме, конечно, факта измены королю.

Итак, я обнаружила себя с аппетитом жующей хлеб, который был пышнее и вкуснее того, что мы пекли в Улле, и сыр, тоже более утонченного вкуса, чем у нас.

– Приятно видеть, что ты ешь с таким аппетитом.

Я подняла глаза и столкнулась взглядом с небольшими темными глазами Мод, яркими, как ониксы. Я хотела встать, но она жестом остановила меня и села сама в конце скамьи, на которой сидела я. Я видела: она ждет ответа, хотя вопроса и не задавала. И я сказала:

– Просто страх, от которого я так долго не могла прийти в себя, немного утих.

Я ответила первое, что пришло в голову, и не сразу поняла, что этим ответом повела себя как раз так, как и обещала Бруно, чтобы избавить себя от роли слабоумной. Могу поклясться, она была поражена моим ответом, а может быть, тем, что вообще я ответила, да еще так быстро, но она продолжала думать о чем-то своем. Наконец Мод приподняла брови:

– Ты умнее, чем кажешься, Мелюзина, – усмехнулась она. – Я никогда не поверю, что ты не хотела победы короля Дэвида.

– Победы короля Дэвида? – равнодушно откликнулась я. – Разве я не слышала только что о его поражении?

– Верно, – оборвала меня Мод, пристально глядя мне в. глаза. – Я спрашиваю, почему это обрадовало тебя?

– Я не радуюсь, – сказала я. – Мне все равно. Что бы вы ни думали, мне все равно.

– Ты вдруг стала остра на язычок, – прошептала королева, как будто готовя мне ловушку.

Я пожала плечами.

– Я сказала лишь, что все самое худшее со мной уже случилось. Мне уже нечего бояться, а мысленно я стараюсь не возвращаться к этому.

Мод возмущенно взглянула на меня.

– Чего бояться, если, как ты говоришь, ты и не думала, что король Дэвид победит? А что же ты думала? Что мы, я и Стефан, – чудовища? Мой муж столько времени провел с тобой, стараясь тебя успокоить, больше, чем с любой другой леди, и ты даже улыбнулась тогда ему.

Разумеется, это было для меня новостью, но я опустила глаза и ответила: – Никто не смеет грубить королю, но мне трудно поверить, что муж моей госпожи оказывал мне внимания больше, чем другим.

Добрая усмешка мелькнула на лице королевы.

– Дитя, – сказала она, – ты боялась, что я буду ревновать? Или что у Стефана нечистые помыслы? Почему же ты не сказала?

– Я всего боялась, – пробормотала я, решив, что королева смеется надо мной.

Я была удивлена. Пожилая женщина, к тому же никогда не блиставшая красотой, обычно ревнует, когда ее муж оказывает много внимания более молодым и привлекательным девушкам. И даже если мой муж отвернется от меня, я все равно знаю, что я красивее, чем королева Мод. Конечно, некоторые женщины настолько ненавидели своих мужей, что даже любили и оберегали их любовниц, но в скрытой усмешке Мод не было горечи. Это был взгляд женщины, очень уверенной в своем муже.

Мысли быстро проносились в голове, и я поняла, что и в беседе с королевой можно разрешить себе отвлечься, подумать о постороннем.

– А теперь, когда у тебя есть муж, ты ничего не боишься? – спросила она таким вкрадчивым и ласковым голосом, что я чуть не попалась и не выкрикнула, что мужчина, который насилует женщину в бессознательном состоянии, еще не настоящий муж. К счастью, я вовремя спохватилась. К тому же я вспомнила, что королева хорошо отзывалась о Бруно наутро после свадьбы. Поэтому я пожала плечами, не поднимая глаз, и ответила, надеюсь, с должной долей угрюмой покорности и облегчения:

– Наверное, я боялась, чтобы вы не отдали меня кому-нибудь еще похуже. Не могу сказать, что я счастлива оказаться женой сына путаны, у которого за душой нет ничего, кроме его воинских достоинств, но он не груб со мной.

– И не будет, если ты не будешь называть его сыном путаны и даже намекать на это, – сказала Мод. – Я тебе клянусь, что, если я еще раз услышу такие слова, я заставлю тебя очень горько пожалеть об этом. Бруно не в ответе за ремесло матери. Ну-ка, посмотри мне в глаза. Я хочу, чтобы ты поняла, что я не шучу.

Я покраснела. Но не от стыда или от злости, как это подумала королева. Моя неприязнь к мужу не была связана с его происхождением. Покраснела я от удовольствия: мне удалось заставить Мод поверить в то, что я хотела. Пусть она думает, что меня легко запугать.

– Я не виню его, – прошептала я. – И моя честь, хочу я этого или нет, принадлежит ему. Вы можете быть уверены, я не буду перечить ему перед кем-то другим или дразнить его, навлекая на себя его гнев.

Мод вздохнула.

– Я сомневаюсь, чтобы он мог ударить тебя, если ты скажешь правду. Бруно честный и благородный человек, у него масса достоинств, но ты никогда не сможешь завоевать его любовь, если обнаружишь свое презрение к нему. О, я знаю, ты сейчас не думаешь, что это имеет какую-то ценность, потому что все вы считаете себя умнее других, но я скажу тебе: нет большего счастья на свете, чем хороший брак.

Она кивнула и вздохнула опять.

– Очень жаль, что даже самые умные женщины бывают такими глупыми. Это неважно, что ты сейчас думаешь. Придержи язык хотя бы из страха передо мной или по другой какой причине. Бруно – хороший парень, и я не хочу ему зла. Я хочу еще предостеречь тебя, но ты, конечно же, можешь опять этим пренебречь: Бруно предан королю, и с этим ты ничего не сможешь сделать. Но если ты не замучишь его своим непослушанием, твоя жизнь с ним будет сладкой.

– Она может оказаться просто краткой, если он проведет ее в королевских войнах, – выпалила я, не подумав.

К моему изумлению, королева вздрогнула, как будто я ударила ее. Слезы брызнули из ее глаз, и она закрыла их. Я невольно протянула руки и коснулась ее руки. Я поняла, что она очень любит своего мужа и брак для нее как раз то, что она сказала мне: что ее страхи, должно быть, даже глубже и ужаснее моих, а причина для них – та же, что и у меня. Я отдернула руку, схватила свою чашку и поднесла к губам раньше, чем она открыла глаза, но я знала: она почувствовала мое прикосновение. Королева больше ничего не сказала, поднялась и вышла. А я закончила свой завтрак, стараясь выбросить из головы ее слова и думать, например, о путане, которую Бруно прислал мне прислуживать, и своем обещании посмотреть, чем бы ей подкрепиться.

Мне удалось снести вниз добрую порцию еды с дамского стола. Он, видимо, должен был служить и девичьим столом, но я вряд ли смогла бы попросить о месте для нее среди прислуги замка, поскольку она было одета в лохмотья, а к этому даже мальчишки из псарни относились с презрением. Я придумывала, что бы я сказала какой-нибудь королевской даме, которая проследила бы за мной, но этого не случилось. Наверное, слежка за мной теперь была обязанностью Бруно, или же он сказал королеве, что я попалась на крючок после предложения вернуть свои земли и теперь буду вести себя спокойно и послушно.

При этих мыслях меня захлестнул приступ ярости, но я не была ни настолько умна, ни настолько глупа, как решила королева. У меня еще было время разобраться, не ловушка ли это. Кроме того, я с трудом понимала, где я нахожусь и как добраться до Улля. К тому же то, что я подумала в первый же день своего «выздоровления», все еще оставалось правдой: для своих людей в Улле я была бы более опасной, чем полезной, если бы сейчас сбежала к ним.

Когда я вернулась в королевский зал, там оказалось так шумно и людно, что мне пришлось задержаться в дверях. В комнате было очень много народу – и мужчин, и женщин. Я осторожно протиснулась и вскоре заметила свободное местечко рядом с камином, где королева разговаривала с очень богато одетым мужчиной, наверняка с королем. Это был высокий блондин, очень красивый. Его лицо показалось мне знакомым. Я отбросила эту мысль, чтобы позже об этом подумать, настолько сильное впечатление произвел на меня Стефан, точнее даже то удовольствие, с которым он разговаривал с королевой, держа ее за руку и глядя на нее сверху вниз. Выражение его лица откликнулось во мне странным волнением, и у меня в памяти всплыли слова Мод о наслаждении счастливым браком. Ее лицо тоже преобразилось. Вроде бы ничто не могло сделать ее черты прекрасными, и тем не менее она похорошела.

У меня не было больше времени наблюдать, потому что мое внимание привлек Бруно, коснувшись моей руки. Он смотрел на меня с тревогой, и я, подняв брови, надменно взглянула на него, полагая, что он ждет моей реакции на то, что прислал ко мне в служанки путану.

– Я надеюсь, ты не наговорила никаких глупостей королеве насчет своей преданности королю? – сказал он тихо, привлекая меня к себе, чтобы я могла его услышать. – Я сожалею, но я не известил тебя о разгроме Дэвида. Тебя следовало предупредить, чтобы ты имела время собраться с мыслями, но сначала я не мог отойти от короля, а позже был уверен, что ты уже слышала эту новость.

Мне как раз на руку оказалось длинное и витиеватое извинение Бруно, так как я успела переключиться и решила иначе выразить свое раздражение.

– Я сказала королеве в точности то же самое, что собираюсь сказать тебе. – Я говорила так же тихо, как он, и не убрала его руку со своей талии, но и не пыталась скрыть в своем голосе сильного приступа гнева. – Меня не заботит, побежден король Дэвид или победил, и никогда не заботило.

Тревога исчезла из глаз Бруно, и он слегка прижал меня к себе.

– Она не поверит тебе, разумеется, но это лучшее, что можно было сказать. Я…

– А ты веришь мне? – оборвала я его. Я была рассержена, но в то же время мне было интересно, солжет ли он, сказав, что верит.

Медленная улыбка появилась на его губах и осветила его темные глаза. В этом было что-то такое озорное и заразительное, что заставило меня улыбнуться ему в ответ и почти забыть про путану.

– Почему бы нет? – отпарировал он, а затем еще шире улыбнулся и добавил: – я думаю, что верю тебе, но не скажу почему, так как ты начнешь возражать, а я хочу видеть тебя в хорошем настроении. И еще у меня для тебя новости. Надеюсь, ты сочтешь их хорошими.

– Я наверняка сочту их самыми худшими новостями на свете после такого вступления, – сказала я. Но я не могла больше сердиться. Я едва сдерживала улыбку, готовая расхохотаться от такого поддразнивания.

– Ну, тогда я не скажу своих новостей совсем, – высокомерно ответил Бруно.

– Я чуть не задохнулась от возмущения: я поняла, что попалась.

– Да зачем тебе было беспокоиться говорить мне что-то, если ты мог оставить все при себе? – зло спросила я.

– Бруно широко раскрыл глаза, изображая изумление.

– Что? А ты услышала бы от кого-нибудь другого приказ короля, а потом попрекала бы меня в том, что я не сказал тебе сразу, и таким образом тебе бы казалось, что муж не обращает на тебя внимания и ты – последняя, кто узнал от него то, что должна была бы узнать первой?

– Я не смогла сдержаться и прыснула со смеху. Я взорвалась бы в следующую секунду, но он так все смешно запутал, что я не выдержала и расхохоталась. И потом я лишь попыталась взять реванш, спросив его:

– Ты сказал такую абракадабру специально, чтобы рассмешить меня, или ты всегда так разговариваешь? Бели всегда, то я хоть буду знать, что король и королева отомстили мне самым жестоким образом, какой они только смогли придумать, приговорив меня всю жизнь слушать тебя.

– Откуда тебе знать, как я говорю? Никто не слушает того, кто говорит, – важно и назидательно произнес Бруно. – Половина людей на этом приеме давно повесились бы, если бы слушали.

И несмотря на свое желание задушить его, я опять залилась смехом, но потом вдруг с удивлением почувствовала, что рука, которой он обнимал меня, упала с талии. Бруно подобрался и шагнул в сторону. Я чуть не закричала, что сожалею, если обидела его, и сделала шаг к нему, хотя абсолютно не понимала, как своим смехом я могла обидеть его. Но я сдержалась и промолчала, так как увидела, что его глаза смотрят поверх моего плеча на кого-то за моей спиной. Я обернулась: это были король и королева. Стефан широко нам улыбался, королева тоже, но глаза ее оставались холодными.

– Моя дорогая леди Мелюзина, – начал король, – впервые за все эти месяцы, пока я вас знаю, я слышу ваш смех. На вашей свадьбе я уже желал вам счастья, но для меня огромное удовольствие – видеть…

– Это лишь только начало, – спокойно перебила его Мод. Я тебя прошу, дорогой, не говори пока про счастье, чтобы дьявол не навострил уши и не поймал твои слова. Вспомни, что у них еще не было времени поссориться. Через год ты сможешь похвалить их за то, что они остаются счастливы. А сейчас еще рано.

Стефан ласково похлопал жену по плечу.

– Очень хорошо, я больше ничего не скажу. Ты всегда очень боишься загадывать в будущем счастье, Мод. Но ты же наверняка видишь, как эти молодые люди подходят друг другу?

Затем она посмотрела на меня и Бруно, но в глазах ее можно было увидеть не больше, чем в двух маленьких камешках. Мне понадобились все мои силы, чтобы не отступить назад, под защиту руки Бруно, и я покраснела, осознав, как мне было приятно и спокойно в его объятиях. Однако в тот момент, когда король и королева проходили мимо нас, он отстранился от меня. Почему? Чтобы показать им, что не хочет быть в паре с бунтовщицей? От такого вопроса у меня похолодело в душе, и мне стало стыдно за себя. Куда девались мои хваленые смелость и независимость? Мне всегда казалось, что я в состоянии постоять сама за себя, но, может быть, это было только потому, что в глубине-то души я знала, что мои отец и братья всегда поддержат меня?

От стыда у меня окаменела спина. Видимо, Бруно заметил это, хоть он и был на шаг позади меня и не мог видеть выражения моего лица. Он положил мне руку на плечо, причем именно тогда, когда королева перевела на него свой ничего не выражающий взгляд. Если Бруно и разволновался, то по его руке я бы этого не сказала. Она оставалась теплой и твердой, спокойно связывающей нас, и он легко и с улыбкой в голосе ответил на замечание королевы:

– Я прошу прощения за смелость возразить вам, мадам. Дело не в том, что мы плохо подходим друг другу и что вы знали об этом. Дело в том, что мы уже поссорились. Люди как-то всегда находят время для ссоры.

– Пусть все ваши ссоры заканчиваются смехом, – заключил Стефан, приобнял королеву и увел ее прочь.

– Я не хочу, чтобы ты разыгрывала дурочку так долго, – произнес Бруно, когда они удалились. – Она с большим подозрением относится к тебе.

– Я не была… – со злостью начала я, пытаясь возразить на слова «разыгрывала дурочку», но потом поняла, что это бесполезно. – Я не могла придумать, чем еще заняться. Мне очень жаль, если я запятнала тебя своей грязью, – холодно добавила я.

– И вот такой ты должна быть, – спокойно ответил Бруно, взял меня за руку и повернул к себе, – потому что, если бы я был таким, твоя цель никогда не была бы достигнута. Но тебе не надо волноваться, что королева может подозревать меня в неверности. Так или иначе, моя жизнь принадлежит королю, и она сама уже сделала мне столько одолжений, что никакая услуга, которую бы я ей оказал, не сможет меня освободить от обязательств перед ними.

– Да, но она действительно посмотрела на тебя странно, как человек, который затаил не одно сомнение или подозрение, – резко ответила я.

– Она? – Бруно вопросительно взглянул, а затем слегка пожал плечами. – Ну тогда я скоро узнаю, что тревожит ее, если она вообще обо мне думает. Королеву нелегко понять.

Затем он потянул меня к двери, и я увидела, как все пошли в большой зал. За столом все разговоры, которые я слышала в паузах беседы с Бруно, были о замечательной победе под Норталлертоном. Но Бруно, казалось, хотел оградить меня от них, посадив рядом с собой ближе к концу стола, где было поменьше рыцарей, и развлекая в основном смешными объяснениями, почему его никогда не выберут служить королю, как других рыцарей Его Величества. И несмотря на то, что мне надоели его опасения насчет того, как бы я не выдала себя гневом или обидой за неуважение к королю Дэвиду, меня забавляли его выдумки.

Кроме того, мне больше нравилось сидеть с ним, чем среди королевских дам. Теперь, когда королева знала, что я пришла в себя, я не рискнула бы в их присутствии разыгрывать из себя идиотку. Я была уверена, что это вынудило бы Мод еще больше не доверять мне. А то, что я вернулась вдруг к своему естественному, нормальному поведению, безусловно, заставило бы всех этих дам возненавидеть меня. Они бы подумали, как и королева, что я притворялась все это время и делала из них дурочек или что, может быть, я слышала секреты, которые мне не следовало бы слышать, как, например, в тот день, когда я узнала, что Бруно совсем не склонен заигрывать с женщинами, даже если они сами этого хотят. Возможно, меня не должно было трогать, что женщины невзлюбят меня, но я вынуждена была проводить с ними почти все время днем, и мне было бы очень трудно, если бы все сторонились или презирали меня.

Я была рада отвлечься от этой проблемы и просто наслаждалась обедом. А когда трапеза закончилась и король встал, чтобы выйти из-за стола, я подумала, что могу отложить решение вопроса с королевскими дамами. Мне хотелось погулять в саду или осмотреть замок, чтобы не потеряться, если когда-нибудь мне понадобится найти дорогу одной. Бруно тоже поднялся и отодвинул наконец скамьи так, чтобы я могла легко выйти из-за стола. Я улыбнулась и машинально кивнула ему. Он мельком взглянул на короля, который в это время что-то говорил Мод, а сам посматривал на вход в свой кабинет, где его уже ждали несколько человек.

– Я должен идти, – сказал Бруно, – а ты захвати какой-нибудь еды для Эдны. И если сможешь, подыщи ей что-нибудь из одежды, получше, чем то, что на ней. Я буду признателен тебе и все заменю новым, что бы ты ей не отдала.

Я как-то забыла про девочку, и поэтому слова Бруно сильно удивили меня. Но еще больше возмутило меня, что он ушел прежде, чем я смогла прийти в себя и спросить его, как же он посмел послать путану прислуживать мне. Мне хотелось назло ему не выполнить его просьбу, но я вспомнила глаза девочки, когда я принесла ей хлеб и сыр, что остались от завтрака. Такие глаза я видела прежде – слава Богу, не часто, – в те редкие годы, когда был неурожай и не было ни рыбы, ни дичи. И, несмотря на всю мою злость на Бруно, я не смогла отказать девочке в какой-нибудь пище. Она ведь сможет унести то, что не съест, и, по крайней мере день-два будет сыта.

Я оглянулась вокруг, увидела слугу с корзинкой для милостыни и поманила его к себе. Он не удивился, когда я попросила у него корзину, просто отдал ее мне и отошел, – я думаю, чтобы взять другую. Меня, конечно, немного беспокоило, не отличались ли правила королевского застолья от наших, но я все же решила воспользоваться возможностью, так как знала, что даже в таких больших городах, как Карлайл и Ричмонд, считалось вполне нормальным и для благородных дам собирать остатки со стола и уносить их для нищих у ворот.

Пока я нагружала корзину доверху, ставя на дно то, что меньше всего могло испортиться, я старалась придумать, что могу отдать Эдне из одежды. Озноб пробежал у меня по спине, когда я поняла, что не имею ни малейшего представления, что же есть у меня в гардеробе, за исключением свадебного платья и того, что на мне. Неприятно вспомнить, что ты была действительно ненормальной. За то время, пока я размышляла о подозрениях королевы и о том, как дамы отреагировали бы на перемену в моем поведении, я сама почти поверила в то, что Мод считала правдой, – что я притворялась. Поэтому, когда я пришла в свою комнату, обрадовалась, увидев там Эдну, обрадовалась, что могу разговаривать с ней под предлогом, что это Бруно распорядился выдать ей платье, с ее помощью открыть сундук и посмотреть, что в нем. С облегчением я увидела там все, что было у меня в Улле. Я думаю, это старые служанки, что остались со мной, чтобы встретить лицом к лицу завоевателей, паковали мои вещи. Даже мое платье для верховой езды и простая одежда для работы в саду и кладовых оказались в сундуке. А на самом дне лежала моя корзинка для шитья, с иглами, булавками, нитками и ножницами. Я чуть не разрыдалась, когда вспомнила, что в основном мое шитье заключалось в штопании одежды моих родных, но сразу постаралась выбросить это из головы, так как нужно было что-нибудь придумать с платьем, которое я обещала Эдне. Она была вдвое меньше меня, и я очень смеялась, когда она надела мое платье. На ней оно больше походило на палатку, чем на одежду.