Разумеется, я этого никому не сказала. Все, что нам было нужно, это священник, который поймет намек, что Милдред покончила с собой. Он знал, кому она поклонялась, и уже поэтому оправдает отказ хоронить ее в освященной земле. Для Милдред это было бы безразлично, она бы смеялась над этим, потому что вся земля мира была для нее священной, но Дональд… А вдруг он заподозрит, что Милдред намеренно измазала свою лошадь в тине, а потом утопилась? Я боялась, что он последует за ней. Папа тоже достаточно горевал, но, я полагаю, он был отчасти рад, что Милдред умерла.

Какие бы ни были папины переживания, он инстинктивно чувствовал или знал по собственному опыту, что нужно сделать для Дональда. Он сам очень страдал, когда умерла мама. Помнил ли он, что чувствовал тогда? Но у папы были земли и дети, которые заставляли его отодвинуть горе на второй план, а у Дональда ничего этого не было. Он чувствовал, что папа или Магнус могли бы испытывать какую-нибудь неприязнь к нему, ибо он не боролся за эти земли, как папа, и не был приучен думать об Улле в первую очередь, в отличие от Дункана, старшего сына и первого наследника. Когда прошел первый удар потери, папа попытался пробудить в Дональде интерес к жизни. Он ставил перед ним разные задачи. Мой брат делал то, что от него требовал долг, но это не поднимало его дух. Папа попытался вовлечь его в охоту или какой-либо другой вид спорта, он Дональд отказывался. Мы очень беспокоились за него.

Незадолго после этого через наши земли проезжал Валеран де Мюлан. Я так была погружена в семейные проблемы, что не приняла во внимание известия о возвращении короля в Англию, хотя папа и говорил об этом. Валеран прибыл со Стефаном из Нормандии и был послан на северо-запад, дабы выдворить людей короля Дэвида с земель, которые были уступлены ему по соглашению 1136 года, и проследить, чтобы Дэвид перестал наживаться на наших людях. Таким образом, соглашение 1136 года разрывалось. Как я уже говорила раньше, меня не беспокоило, кто наш сюзерен, Но я сразу почувствовала ненависть к Валерану де Мюлану, и позже не нашла причин изменить свое отношение к нему. Гордыня и высокомерие Валерана заставили папу нарушить свою клятву в верности. Впрочем, это не вся правда. Надменные угрозы Валерана любому человеку, искавшему способ помочь в войне королю Дэвиду его презрительное отношение к «маленьким» людям, которых он грозился уничтожить, если они пренебрегут его приказом, конечно, разъярила отца и заставила говорить неблагоразумно. И все де, я знаю, главной причиной, побудившей папу порвать клятву был блеск, появившийся в мертвых глазах Дональда, когда отец закричал, что клятва, данная им королю Стефану, не включает в себя необходимости проглатывать оскорбления Валерана, и он присоединится к любой силе, которая будет драться с этим хвастуном. Я думаю, папа, будучи в сильном гневе, просто выкрикивал первые попавшиеся слова. Но Дональд вскочил и со сверкающими глазами воскликнул:

– Да, давай заставим этого дурака самого проглотить свои угрозы. Я уверена, папа знал, что Дональду все равно с кем и за что драться. Вероятно, с такой же радостью он вступил бы и в армию короля Стефана. Он хотел воевать против жизни, забравшей у него Милдред. А возможно, он хотел не столько воевать, сколько умереть. Я думаю, это и было то, чего так боялся папа. Я увидела, как отец подавил в себе гнев и пожал плечами, притворяясь равнодушным.

– Разговоры, это только разговоры, – произнес он. – Надо подумать и выбрать, что лучше. Нет смысла позволить этому громкоголосому грубияну втянуть нас в необдуманные действия.

Но Дональда уже нельзя было остановить. На его лице появилась улыбка, первая с тех пор, как умерла Милдред:

– Ты прав, – сердечно согласился он. – Мы можем предпринять следующее. Ты обождешь здесь, чтобы не дать этому дураку никакой возможности навредить в Улле, а я соберу людей и присоединюсь к королю Дэвиду. Он вспомнит меня, несмотря на все эти долгие годы.

Папа понял, что это значит. Он уставился на Магнуса, сидевшего со мной на небольшой скамейке около огня. С того момента, как они вернулись со встречи с Валераном, Магнус не произнес ни слова, кроме повседневных вопросов и необходимых замечаний о еде. Его темные глаза, очень похожие на мамины и мои (я думаю, его характер был также больше похож на наш – не такой открытый и непредсказуемый, как у рыжеволосого папы и Дональда), сузились от злости. Было ясно, что Валеран ему не понравился не меньше, чем отцу. Дональд, я думаю, не заметил ни слов, ни манеры говорить королевского посланника. Он был погружен в себя и отреагировал не на оскорбления Валерана, а на слово «драться». Но Магнус даже в ярости продолжал верить, что Стефан выйдет победителем в борьбе с дочерью Генриха Матильдой, и не одобрял никаких действий против короля или его посланника.

Тем не менее Магнус сказал Дональду:

– Я не принял так близко к сердцу, как ты, оскорбления этого дурака, но, если хочешь, я пойду с тобой.

Магнус посмотрел на Дональда и перевел на отца взгляд, в котором можно было прочесть, что он сделает все возможное для безопасности брата.

– Нет! – возразил отец. Его долгий взгляд ласкал Магнуса. – Поеду я. Я хочу ехать.

То, что сказал отец, было правдой. Я уверена: мысль о войне за короля Дэвида доставляла ему большое удовольствие. Но дело было не только в этом. Магнус был моложе Дональда и потому не смог бы контролировать его. Дональд стал бы смеяться над ним и игнорировать его приказы и предостережения. Наверно, папа представил, как Магнус бросится вперед, чтобы защитить Дональда и выполнить свое негласное обещание. В таком случае он потеряет обоих сыновей. Я думаю, что отец ошибался: Магнусу удалось бы сдерживать Дональда. Мне казалось, что идея Магнуса очень разумная, но я знала, что папа никогда с этим не согласится. Дональд рассмеялся по-старому, веселым, беззаботным смехом. Так он смеялся еще до того, как женился на Милдред, до того, как почувствовал глубокий смысл жизни. Магнус нахмурился, а я не сводила глаз с маминого кольца, блестевшего в свете камина, на папиной руке. Отец, ранее равнодушный к украшениям, надел это кольцо, по просьбе мамы, когда она заболела в последний раз. С тех пор он его не снимал. Внезапный холод пронзил меня так, что я невольно задрожала.

– Почему кто-либо из вас должен ехать? – спросил Дональд все еще веселым голосом. – Я сказал, что король Дэвид узнает меня. Вероятно, он снова возьмет меня в свои владения. А там я непосредственно встречу Валерана. Ты один давал клятву Стефану, отец. И, если ты в Улле, он не сможет объявить тебя предателем. Мы отомстим и уйдем невредимыми.

– Но соглашение разорвано, и, значит, клятва нарушена, – сказал папа. – Если бы Стефан не послал своего злобного пса отбирать у шотландского короля то, что ему отошло по соглашению, у меня не было бы причин покидать свои земли. Кроме того, когда заключат мир, я больше не буду вассалом Стефана. Следовательно, Улль в безопасности.

– Вряд ли Дэвид победит, – сухо заметил Магнус. – Может, Валеран и крикливый пес, но я осматривал его лагерь и разговаривал с людьми. Валеран – это воин. И это все, что я могу сказать. Помни, большинство лучших людей Дэвида занимают английские земли, которые намного богаче тех, что они имеют в Шотландии. Брюс, например, продвинулся на север из-за уважения к Дэвиду, но он также поклялся в верности Стефану из-за английских земель. Год назад, когда Дэвид собирался отвоевывать север в первый раз, я слышал в Карлайле, как Брюс умалял его не воевать с английским королем и предупреждал, что не сможет поддержать атаку против Стефана.

Дональд не остался слушать это. Он ушел в спальню, которую делил с отцом. Я полагаю, он хотел найти свой меч и доспехи. Папа взглядом проводил его и снова пожал плечами.

– Независимо от того, победит Дэвид или нет, Улль в безопасности, – сказал он, не глядя на Магнуса. – Стефан даже без армии, и я сомневаюсь, что кто-нибудь в этих местах подожмет хвост перед Валераном. Этот надменный сюзерен давно не удостаивал вниманием наш народ, так что не знаю, какие сведения обо мне могут дойти до английского короля.

Я сначала удивилась, что Магнус не ответил на это резкостью. Было ясно, что ревность и жадность могут заставить многих забыть оскорбления надменного сюзерена и поджать хвосты в надежде на выгоду. А ведь здесь было немало людей, завидовавших нашему богатому улову в водах Улля и нашим новым поместьям. Но на этот раз Магнус попридержал язык. Видимо, он сделал это потому, что понял: отец старается не столько поддерживать короля Дэвида, сколько уберечь Дональда.

– Кроме того, – продолжал отец, теперь уже глядя на Магнуса, – тебе лучше самому найти себе жену, так как мне этого сделать не удалось.

Я кусала губы, чтобы не заплакать. Мне было известно, что у многих наших соседей отцы и братья погибли на войне. Смерть по-разному уносила членов нашей семьи, но отец и братья каждый раз, когда они воевали, возвращались домой веселые и невредимые. А сейчас сжатые папины губы и сдавленный голос вызвали во мне снова ощущение холода.

Мною овладел страх. Я никогда не видела отца таким: ни во время военных походов, ни во время первой войны за шотландского короля. На этот раз, я чувствовала, он думает, что может не вернуться.

Что мне делать? Умолять, упрашивать, и плакать, пока я не заболею? Вероятно, моя болезнь сможет задержать отца дома, но она не удержит Дональда, а если его убьют, папа никогда не простит меня. Последующие папины слова заставили меня усомниться, что я правильно поняла его мрачный взгляд. Он сказал:

– Я не знаю захочет ли Дональд когда-нибудь жениться. Но тебе нужно найти жену. Я думаю, что, возможно, мы неправильно занимались этим. Может быть, девушки боятся, что ты жестоко обращаешься со своими женами, потому что тебя не устраивает мой выбор.

Магнус посмотрел на отца так, как будто хотел что-то сказать, но промолчал. А отец продолжал:

– На этот раз посмотри вокруг себя и найди девушку, которая тебе понравится. Прояви к ней внимание, заставь ее думать о тебе. Если она сама захочет выйти за тебя замуж, то нам легче будет торопить ее отца. А к началу посевной мы вернемся.

Его последние слова немного успокоили меня. Он сказал это легко, не так, как если бы переубеждал нас. Я не показала, как тяжело у меня на сердце, и рада этому. Я рада, что он не унес в своей памяти мой плач. Рада, что он так и не узнал, что его задание найти жену, стоило жизни его сыну.

Мне кажется, Магнус выбрал Мэри, потому что она была вдова с двумя юными сыновьями и неплохой собственностью недалеко от Улля. Ей не нужно было ничье согласие для решения вопроса, за кого выйти замуж. Я полагаю, по закону ей требовалось получить лишь одобрение сюзерена. Но ее земли (она жила на своей вдовьей части, ее муж был младшим сыном) находились севернее Кесвика, в той части Камберленда, которая была уступлена королю Дэвиду по мирному соглашению, так что Магнус мог рассчитывать на одобрение… если король Дэвид победит и Камберленд не поменяет хозяина.

Я знала, что Магнусу нравятся сыновья Мэри. Вначале он больше говорил о них, чем о самой Мэри. Он сказал, что у нее сильная воля и, если он сможет завоевать ее расположение, она выйдет за него, вопреки семье ее бывшего мужа и жениху, которого они выбрали для нее. Спустя несколько недель он стал подолгу говорить со мной о Мэри, и то, что он рассказывал, дало мне надежду, что она станет мне сестрой, которую я полюблю. Я также надеялась, что Магнус найдет счастье, как когда-то Дональд, и будет очарован своей женой.

Я думала, что все будет именно так. Но однажды вечером Магнус вернулся домой в гневе. Он рассказал мне, что к Мэри приезжал один из родственников ее бывшего мужа и угрожал ей, что, если она не выйдет замуж за того, кого они ей выбрали, они заберут у нее сыновей и земли, а ее отдадут в монастырь (или сделают что-нибудь по хуже). После этого случая Магнус стал ездить туда чаще и оставался дольше.

Я заметила, что он стал подкапливать деньги и отослал девушку, которой пользовался (я всегда присматривала за женщинами моих братьев). И я не очень волновалась за него, когда он пятого января не вернулся к ужину, как обещал. Это был последний из 12-ти дней, предшествующих Крещению, и Магнус уехал дарить Мэри двенадцать жемчужин в качестве крещенского подарка. Я поняла, что он намеревается просить ее согласия и была уверена, что его получит. В тот вечер, садясь ужинать в одиночестве позже, чем обычно, я радовалась, потому что думала, что Мэри и Магнус празднуют свою помолвку так тепло и сердечно, что он, охмелевший от горького пива, забыл про время и не заметил, как сумерки спустились на оледеневшие дороги. Я пошла спать очень счастливой, надеясь, что Магнус, который без жены стал немного своенравным, найдет наконец безопасное пристанище.

Магнус оказался в большей безопасности, чем я думала. Он был уже в безопасности навечно в руках Господа. Пастух, искавший пропавшую овцу, нашел его на дороге пронзенным пятью стрелами.

Мне кажется, тогда я потеряла надежду. Я все сделала правильно. Я послала охотников и арендаторов на поиски убийц, направила посланника к Мэри и нескольких людей отправила на поиски армии короля Дэвида, чтобы сообщить о происшедшем папе и Дональду. Я даже ездила в Кесвик заявить шерифу об убийстве моего брата и дать показания об угрозах родственников мужа Мэри. Но я не помню, чтобы я оплакивала Магнуса, да и особенно не надеялась, что папа и Дональд вернутся домой. Не знаю, сколько прошло времени после смерти Магнуса – может быть, неделя, а может, и две, – когда Том, наш староста, привез известие, что король Стефан самолично выступил из Карлайла с огромной армией и движется по Камберленду, сметая все на своем пути и захватывая каждое поместье.

– Я не сдам Улль, – поспешила заверить я, зная, что так сказал бы отец.

– Леди, леди, – сокрушался Том, – мы не можем сопротивляться целой армии. Улль – это только поместный дом. Он не рассчитан на оборону против целой армии. Неужели ты хочешь, чтобы мы все сложили головы?

Староста был нам верен, и я знала, что он не лжет. Он не раз защищал Улль от набегов и храбро сражался под командой моего отца. Если он считал, что сопротивление бесполезно значит, так оно и есть. Улль будет взят, но я не уеду отсюда. Папе будет стыдно за меня, если я поступлю иначе. Я покорюсь силе, но не сдамся, не подпишу никакой бумаги и не дам никакой клятвы или обещания, ущемляющего мои права. А если король убьет меня?.. Что ж, у меня будет спокойно на душе, что я сделала все от меня зависящее, и я со спокойной совестью присоединюсь к моей маме и братьям, а может быть, и к папе, если меня не обманывает сердце. Но в действительности я не думала, что король убьет меня. Мне казалось, что, сколько я буду жить, столько буду владеть Уллем. И папа позволит мне попробовать управлять землями, а если у меня не получится, он рано или поздно вернет их себе.

– Нет, – сказала я. – Я не хочу, чтобы вы все сложили головы. Спрячь все, что может быть спрятано, в подземелье. Отведи лодки за скалы, туда, откуда их не достать. Не оказывайте никакого сопротивления армии короля. Даже если король возьмет Улль, я не думаю, что он причинит мне вред. Если он увезет меня и оставит нового хозяина, обманывай его настолько, насколько это безопасно. Присмотри, чтобы мой отец и брат не попали в ловушку, когда они вернутся.

Я помню, как блеснули глаза Тома и с каким жаром он ответил:

– Мы побеспокоимся о них, леди.

Но это не нашло отклика в моем сердце. Я просто говорила то, что хотел бы услышать папа, и делала то, что он хотел бы, чтобы я сделала. В моем сердце не было ни ожиданий, ни надежд.

С приближением королевской армии становилось ясно, что Стефан не пойдет, как надеялись многие, легкой дорогой южнее небольшого горного озера и, значит, не пропустит Улль. Я собрала людей и сообщила им, что они должны уходить и забрать с собой все хозяйственные ценности, оставив только сейф с деньгами и драгоценностями, два предмета столового серебра, несколько бокалов и серебряных кубков. Я разрешила им забрать всю заготовленную еду и все запасы, даже полотна, перины и роскошные одежды. Когда Стефан возьмет Улль, он найдет только голые стены.

Я хотела остаться одна. Люди просили, чтобы я скрылась с ними, но я объяснила им, что должна остаться, чтобы отстаивать права моего отца на владение Уллем. Конечно, я ошибалась, я многого не знала, потому что отец никогда не объяснял мне такие вещи, считая, что женщина не в состоянии их понять. Люди знали еще меньше моего, но они не хотели и слышать о том, чтобы оставить меня здесь одну, и уговорились между собой, что уйдут все молодые мужчины и женщины, а несколько старых служанок и люди из свиты отца, которым приказано защищать Улль в его отсутствие, останутся здесь.

Я понятия не имела, что они собираются драться. Папа приказал им охранять Улль только, чтобы не оскорбить их гордость. Если бы он ожидал атаки, то никогда бы не уехал, да и Дональд бы тоже остался сражаться за свою собственную землю. А латники, которых оставил отец, были слишком стары или покалечены, чтобы идти с ним. Но они не предупредили меня о своих намерениях. И когда показалась армия Стефана – одна колонна извивалась по дороге из Дарктжейта, а другая двигалась мимо небольшого горного озера, – капитан попросил меня вместе с четырьмя оставшимися женщинами зайти внутрь главного зала и запереть дверь на засов. Я повиновалась без возражений. Он пообещал мне не открывать ворота и заставить солдат короля брать их приступом. Я была уверена, что он хочет это сделать для моей безопасности или, быть может, для своей. Так или иначе, я ушла внутрь и села в папино кресло ждать, а оставшиеся женщины расположились рядом со мной на табуретах. Окна уже были закрыты ставнями, зал освещался тусклым серым светом, просачивающимся через дымоходы в крыше, и огнем из главного камина. Не знаю, сколько прошло времени, но, наверное, не очень много, потому что мы заметили королевскую армию сразу после обеда, а, когда я услышала первый удар тарана по воротам, свет из дымоходов не стал более тусклым. Звук тарана не вызвал у меня страха. Он был заглушён расстоянием, стенами зала и ставнями на окнах. Эти глухие удары напоминали мне звуки при падении комьев земли на крышку гроба, такие привычные для моих усталых ушей.

Вдруг раздался страшный грохот. Женщины, сидевшие возле меня на табуретах, закричали. На мгновение я заставила их замолчать. И тогда я услышала слабые удары железа и поняла, что эти старые глупцы сражаются. Не могу себе представить, чего они хотели добиться. Возможно, только умереть с честью, вместо того чтобы, ослабев совсем, выпрашивать себе хлеб. В тот момент я не думала об этом. Я вскочила, чтобы бежать и остановить их, но оставшиеся со мной женщины с плачем схватили меня и, не обращая внимания на мои приказы, не отпускали.

А битва, если это можно назвать битвой, закончилась раньше, чем я смогла высвободиться. Клацание металла и прочий шум прекратились, но в зал никто не проник. Вскоре выстрелы возобновились, ня этот раз как признаки гнева, потому что захватчики увидели пустые конюшни и голые стены и поняли, что орех, который они раскусили, оказался пустым.

Женщины продолжали крепко держать меня. Я чувствовала их страх, и постепенно он переполз в мою душу. Сердце мое едва билось, скованное льдом ужаса. Я сказала, что король не причинит мне вреда. А что если он будет пытать меня, чтобы узнать, где спрятано богатство Улля? Я. не могу ему этого сказать. Я не имею понятия, куда скрылись люди. В холмах есть пещеры и впадины, которые я никогда не видела и о которых никогда не слышала. А что, если Стефан отдаст меня на растерзание своей армии как козла отпущения?

Закованный в броню кулак глухо постучал в дверь зала, и одинокий мужской голос, ясный и сильный, перекрыл шум за дверью. Мгновение спустя таран ударил в нашу последнюю защиту. Это был удачный удар, так как потребовалась еще только пара таких же, чтобы взломать дверь. Я была скована ужасом, иначе бы побежала, крича как безумная, как всякая испуганная курица.

Взламывание двери развязало языки оставшимся со мной женщинам, и они закричали. Еще один удар – и дверь поддалась, впуская мягкий свет серого зимнего дня. Свет не ослепил меня, но все же был слишком ярким для моих привыкших к темноте глаз. Охваченная страхом, я с трудом понимала, что происходит.

Первое, что я увидела, был человек при полном военном снаряжении с обнаженным мечом в одной руке и поднятым рыцарским щитом в другой. Он впрыгнул в зал и шагнул в сторону, оставаясь спиной к двери, как будто ожидал, что закрытый зал окажется ловушкой. Вошедший обернулся на крики женщин, усилившиеся при его появлении. Свет упал на его лицо – темное и… и жаждущее добычи. Я никогда не забуду его лица. Теперь у меня много причин помнить его. Но тогда черты и выражение его лица врезались мне в память под действием леденящего душу страха. Увидев, что здесь находятся только женщины, он опустил щит. На шлеме, который он носил, не было забрала, и я увидела большие темные глаза, орлиный нос и, как я рассмотрела потом, рот тонкой мрачной линией на темном небритом лице. По простоте своей я подумала, что это король. Позже я узнала, что трудно найти двух более разных людей, чем король и этот человек.

Внешнее различие я обнаружила в следующий момент, когда в зал вошел второй человек. Я сразу поняла свою ошибку, увидев его доспехи: его щит был изящно разрисован и позолочен, тогда как у вошедшего первым он был расщеплен и поломан. Кроме того на шлеме второго был прикреплен золотой венок. Почему-то короля я испугалась меньше, чем того кто вошел первым. Поднятое забрало бросало тень на его лицо, но я разглядела добрые глаза и мягкий рот. Полнота щек скрадывала решительность, но все равно было видно, что он не слабак. Он казался скорее смущенным, чем злым. Первый что-то сказал королю и вышел с безразличием, демонстрируя презрение к моей беспомощности.

В зал вошли и другие люди, но уже вложив оружие в ножны. Король стал приближаться ко мне, убирая свой меч. Сняв шлем, он отдал его невысокому человеку возможно мальчику-оруженосцу.

– Замолчите! – приказал он женщинам. – Я не причиню вам зла.

Они послушались его быстрее, чем меня. Король остановился в ярде от нас (его свита почтительно стала за ним) и спросил:

– Кто вы?

Вопрос был адресован прямо мне, и я внезапно почувствовала, что мой язык больше не прилипает к пересохшему рту и спокойно ответила:

– Я леди Мелюзина Улльская.

– А где ваш брат Магнус? – спросил он.

Его голос стал резким, и сердце у меня упало. Я помнила, как папа сказал, что король ничего не знает о нас, но он ошибался. Оказалось, что Стефан знает больше, чем предполагал отец. Так как Магнусу уже ничего не могло повредить, мой первый страх прошел, а душа омертвела, сделав меня равнодушной к своей собственной судьбе. И я ответила:

– Магнус был убит на дороге, когда возвращался домой со своей помолвки.

Удивление и сочувствие отразились на лице короля, и Я подумала, что, если сила не помогла, я спасу Улль своей слабостью. Воспользовавшись паузой, я спросила:

– Почему вы атакуете меня? Я никому не причинила вреда.

Моя маленькая надежда сразу распалась в прах. Выражение сочувствия на лице короля сменилось злым упрямством, и он зарычал:

– Почему вы направили своих людей против меня, короля? Вы знали, что ваш отец и брат – бунтовщики, ушедшие к королю Дэвиду! За это ваши земли будут конфискованы. Я не стану прощать бунтовщиков. И не пытайтесь противопоставить мне какую-либо силу. Я очищаю эти места от сочувствующих шотландцам. И здесь не останется никого, кто бы мог поднять восстание. Твой отец и брат убиты в открытом восстании в Уорке.

Сердце мне подсказывало, что они погибли. Еще в тот момент, когда пастух принес домой Магнуса со снежинками, белевшими на его глазах, я поняла, что проклятье, обрушившееся на меня в день моего тринадцатилетия, не спадет, пока не будет уничтожено все, что я любила. И теперь я почувствовала, что больше не могу бороться с этим, что я больше не в состоянии хвататься за каждый клочок надежды. Это известие сразило меня. Я упала в обморок и, наверное, довольно долго была без сознания. Это вызвало сочувствие короля. Много месяцев спустя я узнала, что он отнесся ко мне с большим пониманием. Но я не помню ни этого, ни чего-либо другого, что происходило до начала сентября. Мне кажется, что я была на грани безумия.