13.

Альфред, как и жена, забылся тяжелым сном, но по привычке проснулся рано и быстро соскользнул с кровати. Он оказался в соседней комнате прежде, чем подумал, что ему некуда спешить. Сначала он решил вернуться в постель, но вспомнил, что забыл сказать слугам об окончании своей службы у принца. Клотильда уже направилась за водой для умывания, а Шалье принес завтрак. Не было смысла убегать от своих неприятностей, погружаясь в проблемы принца или прерванные сновидения.

Альфред стоял посреди комнаты, вспоминая все, что случилось накануне. Самыми болезненными были воспоминания о его подозрениях — после того, как они занимались любовью на берегу реки, — что Барбара что-то скрывает от него. Ему было в десять раз труднее возбудить ее прошлой ночью после ее встречи с Гаем де Монфортом. Потому ли только, что она была напугана и рассержена? Или всему виной ее тайное влечение к Гаю? Альфред задумался, а не вышла ли Барбара за него замуж, сделав жалкий поспешный выбор, когда стало очевидно, что Лестер не даст согласия на брак своего сына с побочной дочерью Норфолка? Возможно, ее горячий протест против его намерения наказать Гая был рожден желанием защитить молодого человека? Или она и вправду презирала его?

Альфред умылся, оделся и поел, не переставая обдумывать вопросы, вновь и вновь возникавшие в его сознании. Но в какой бы форме они ни представали — ответа не было. Шалье напомнил ему о времени, и он поднял глаза от чашки с элем, подавив желание плеснуть напитком в лицо слуге. Так следовало бы поступить с Гаем; теперь он горько пожалел о данном Барби обещании не вызывать зарвавшегося юнца на дуэль.

Выражение лица хозяина испугало Шалье, он отступил назад и спросил неуверенно:

— Сэр?

Альфред покачал головой и сообщил ему, что он больше не должен ходить к принцу Эдуарду. Шалье немедленно кивнул, с пониманием и явным облегчением, потому что теперь он знал, что гнев хозяина обращен не на него. Альфред же с удивлением понял, что никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, как к Гаю де Монфорту. Но объяснить это Шалье было невозможно. Альфред снова опустил взгляд на чашу с элем. Пусть Шалье думает, что гнев господина связан с политическими проблемами. Как раз в этом пыталась убедить его Барбара, не так ли?

Внезапно буря в его душе улеглась. Нет нужды сидеть здесь, когда горячие угли сомнений прожигают все его нутро. Он не мог вызвать на дуэль Гая де Монфорта, но, возможно, потолковав с графом Глостером, он яснее разберется в том, что произошло между Барби и Гаем.

— Приведи Дедиса, Шалье, — распорядился он и повернулся к Клотильде. — Мне нужно ненадолго отлучиться в замок. Когда проснется леди Барбара, заверь ее, что я пошел в замок не для того, чтобы увидеться с Гаем де Монфортом. Я постараюсь избегать его и, как только смогу, вернусь, чтобы сопровождать ее, куда бы она ни пожелала.

В замке Альфред без затруднений узнал, что Глостер остановился в доме архиепископа, в большой роскоши, хотя немного обособленно. Альфред знал, что дом пустовал, потому что архиепископ Кентерберийский находился во Франции, с головой погруженный в планы королевы Элинор — сокрушить Лестера, и не осмелился бы вернуться в Англию до тех пор, пока не будет урегулирован конфликт.

Альфред ехал верхом через город от замка к кафедральному собору, гадая, встает ли граф в столь ранний час, но все его сомнения оказались напрасными. Седой дворецкий, поспешивший навстречу, провел его в дом, как только стража сообщила его имя. Дворецкий не сказал ничего, но по его поведению Альфред догадался, что граф уже бодрствует и рад любому гостю. Хозяин завтракал, но вежливо поднялся поприветствовать Альфреда и немедленно спросил, тот ли он Альфред д'Экс, который завоевал приз на турнире в Ланьи-сюр-Марн.

— Правильно, я был в Ланьи пять раз за последние десять лет и дважды завоевывал там призы, так что, полагаю, это был я, — улыбнулся Альфред. — Но должен предупредить вас, что каждого третьего мужчину в Провансе зовут либо Альфред, либо Раймонд, так что там мог быть не один Альфред д'Экс.

Глостер засмеялся:

— Я сомневаюсь, что существуют двое, завоевавшие приз в Ланьи. Садитесь, пожалуйста. Вы не голодны?

— Нет, благодарю вас. Я уже позавтракал.

— Тогда вина? Или эля?

— Эля, благодарю вас. — Альфред подождал, пока слуга принес чашу и Глостер наполнил ее из бутыли, стоявшей рядом с ним. Затем он быстро заговорил: — Но прежде чем мы развлечемся, потолковав о турнирах, позвольте мне поблагодарить вас за помощь, оказанную вчера моей жене.

— Гай де Монфорт считает, что ему принадлежит весь мир, — резко ответил Глостер, но его лицо залил румянец. — И когда он протягивает руку, в нее попадает все, до чего он может достать. — Он сжал зубы и жестом остановил Альфреда, который пытался заговорить. — Вы не должны благодарить меня. Мне стыдно об этом говорить, но, когда я вмешался, я думал не о леди Барбаре. — Выражение его лица смягчилось, и он усмехнулся. — Но теперь, после того, как я поговорил с ней, она будет первой моей заботой, уверяю вас.

Альфред пожал плечами.

— Каковы бы ни были ваши причины, чтобы защищать ее, я все же должен вас поблагодарить.

Но он уже чувствовал себя намного лучше, чем это можно было предположить по его интонации. Он по-прежнему злился на Гая де Монфорта, но уже не опасался обмана со стороны Барбары, поскольку каждое слово Глостера полностью совпадало с ее рассказом.

— Я не хочу быть грубым, сэр Альфред, но не могу позволить вам чувствовать себя в каком-то долгу передо мной. Я уверен, что леди Барбара через мгновение освободилась бы сама.

Эти слова прозвучали для Альфреда сладкой музыкой. Глостер видел, как Барбара боролась, чтобы вырваться от Гая. Очевидно, молодой граф был охвачен желанием досадить Гаю, что и вовлекло его в этот спор, и, возможно, хотел не слишком открыто, но все-таки выразить свою неприязнь к сыну Лестера. Хороший придворный всегда умеет скрыть не только свои, но и чужие ошибки.

Альфред улыбнулся.

— Но я сомневаюсь, что она смогла бы освободиться сама, не подняв при этом небольшой суматохи и не дав понять каждому из присутствующих в комнате, что Гай принуждает ее принять его ухаживание, — спокойно заметил он. — Вы, конечно, не хотели бы запятнать имя Лестера недостойным поведением его беспечного сына.

Светлые глаза Глостера на мгновение расширились: он удивился такому разумному объяснению своего поведения. Он осушил свою чашку и наполнил ее снова, после чего осторожно сказал:

— Если бы это было правдой, тогда вы еще меньше должны выражать мне благодарность.

Затем он внезапно нахмурился, так как его внимание привлекла политическая сторона предположения Альфреда.

— Боже милостивый! — воскликнул он. — Вы не собираетесь вызывать его на дуэль, не так ли? Один из французских делегатов…

— Я не являюсь представителем французской делегации, — покачал головой Альфред. — И я не собираюсь вызывать Гая де Монфорта на дуэль. Пока не… Милорд, он известен своей силой в сражении?

— Он так считает, — усмехнулся Глостер. — Но если вы не растеряли все свое мастерство с тех пор, как я видел вас в Ланьи, вы повалите его одним щелчком, словно еле ползущего жука.

Альфред тихо застонал от разочарования.

— То же самое говорила Барби, — признался он. — Она считает, что Гай и я были бы неравной парой и меня обвинили бы в дешевом триумфе над молодым противником.

— Во всяком случае, Лестер не допустил бы дуэли или заставил бы отложить ее до тех пор, пока не будет установлен мир. — Хозяин снова наморщил лоб. — Но если вы пришли сюда не для того, чтобы просить моей помощи в дуэли, то почему вы не с принцем Эдуардом?

— Я освобожден от этого долга графом Лестером, — тихо пояснил Альфред.

Глостер раскрыл рот от удивления. Он опустил взгляд на чашу с элем.

— Я не жалею об этом, — объяснил Альфред. — Хотя я давно знаю принца и был рад оказать ему помощь, это не та служба, которой я желал бы. И полагаю, граф Лестер освободил меня от нее лишь для того, чтобы оградить себя от возможных недоразумений. Я отказался от официального назначения, но знаете, милорд, кое-кому все равно кажется, что Генрих де Монфорт поместил в дом принца иностранного фаворита.

Альфред осторожно смотрел на Глостера, но не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы увидеть, какое облегчение испытал молодой человек, поняв, что Альфред не просит восстановить его в должности. Альфред пришел к выводу, что Глостер находился в значительной зависимости от Лестера. Если Барби была права, говоря о гордости Глостера, то эта зависимость, несомненно, раздражала его. Альфред подумал, что было бы нетрудно вбить клин между Лестером и Глостером. Однако продвигать дело сторонников короля Генриха, сея раздоры среди последователей Лестера, не входило в планы Альфреда. Чтобы раз и навсегда показать, что он в Англии не для того, чтобы искать продвижения по службе, Альфред описал отношения с Раймондом д'Эксом и службу в качестве представителя своего брата при французском дворе.

— Но если леди Барбара не обращалась к Лестеру с просьбой восстановить вас на службе, — взорвался Глостер, — какого дьявола вы послали ее к нему, когда вам должно быть известно, что она может столкнуться там с Гаем? — Тут он покраснел в ярости и пробормотал: — Прошу прощения. Это не мое дело.

Очевидное смущение Глостера сгладило колкость вопроса, поэтому Альфред лишь пояснил:

— Я не знал, что Гай приехал в Кентербери вместе со своим отцом; думаю, что и Барби не подозревала об этом. Я проводил все время с принцем, а она со знакомыми придворными дамами. А пошла она на прием к Лестеру, чтобы просить позволения посетить пленного Уильяма Марлоу.

— Чьего пленного? — спросил Глостер.

— Саймона де Монфорта, так сказал Лестер моей жене, — ответил Альфред. — Я знаю только, что он взят с Ричардом Корнуолльским…

— Если он был взят с Корнуоллом, то, во всяком случае, не Саймоном! — прорычал Глостер, стукнув По столу своей чашей. — Это я взял в плен Ричарда!

— Милорд, никто не хотел оскорбить вас, — возразил Альфред, приподняв бровь. — Может быть, я неверно расслышал слова Барби или она неточно повторила сказанное ей Лестером. Если Корнуолл находится в крепости молодого Саймона, она могла предположить, что он его пленный. Женщины не слишком интересуются подробностями правил выкупа.

— Оскорбления не было, сэр Альфред, — выдавил из себя Глостер, явно обуздывая свой гнев, — и, конечно, оно исходило бы не от вас и леди Барбары. Но с посещением сэра Уильяма не может быть никаких трудностей. — Негодование снова зазвучало в его голосе. — Я буду рад написать распоряжение, чтобы уладить это.

— В высшей степени благодарен вам, — кивнул Альфред, — но мне не хотелось бы создавать каких-либо затруднений. — Тут он кратко объяснил цель своего визита к Марлоу и закончил: — Тем не менее, Лестер не пожелал дать Барбаре письмо к молодому Саймону.

— Почему? — спросил Глостер, нахмурившись.

Альфред улыбнулся.

— Боюсь, что Лестер противится тому, чтобы позволить нам с Барби покинуть Кентербери. — Он пожал плечами. — Возможно, он думает, что я — тайный агент короля Людовика, но скорее всего он хочет использовать меня для подкупа принца Эдуарда, чтобы добиться от него новых уступок. Если так, то он значительно переоценивает мое влияние на принца. Однако я не хотел бы поссорить вас с Лестером из-за глупого недоразумения.

Глостер кивнул. Румянец, постепенно исчезавший с его лица по мере того как затихал гнев, стал почти незаметен. Альфред благословил свой смуглый цвет лица, который почти не менялся в зависимости от его чувств, и подумал о том, как трудно скрыть что-либо людям со светлой кожей.

* * *

Прибыв вместе с Барбарой в замок, Альфред чуть не столкнулся с Питером Чемберленом, выходившим из большого зала в тот момент, когда они входили. Он проворно обернулся и, сказав, что Клермон хотел бы поговорить с Альфредом, повел его к оконной нише у противоположной стены. Там обоих вежливо приветствовал Симон де Клермон и гут же поинтересовался, почему Лестер освободил Альфреда от службы у Эдуарда. Барбара почти не слушала, довольная тем, что в присутствии французских посланников они были ограждены от Гая. Каким бы глупым он ни был, но не такой же он дурак, чтобы провоцировать Альфреда под носом у Клермона.

Барбара почувствовала облегчение, когда Лестер лишь обменялся несколькими словами с французскими посланниками перед тем, как поклониться снова и удалиться. Гай стал бочком подбираться к ней, когда Лестер заговорил с Альфредом, но с ужимками удалился, когда отец, оглянувшись через плечо, громко подозвал его и Генриха. В этот день Гай больше не приближался к ней, но она не знала почему: потому ли, что Клермон пригласил их с Альфредом отобедать за столом посланников, или же отец сделал ему выговор.

Несколько раз, когда она слышала громкий голос или видела тунику такого же цвета, как у Гая, к ее горлу подкатывал ком. Каждый раз испуг все больше и больше наполнял ее тревогой, и облегчения, казалось, не предвиделось. Глостера нигде не было видно, и Барбара пришла к заключению, что его выслали из Кентербери.

Позднее выяснилось, что она ошибалась, но в тот момент она чувствовала себя так, будто дверь, через которую можно бежать, захлопнулась у нее перед носом. Поэтому, когда они с Альфредом вновь оказались в обществе Французских посланников, она упомянула о своем желании покинуть Кентербери.

Клермон только кивнул и пожал плечами, заметив с презрительной усмешкой, что он тоже предпочел бы вернуться во Францию. Это заставило Альфреда поспешно объяснить, что он должен выполнить обещание, данное им своей невестке. Наверное, Клермон слушал более внимательно, чем это могло показаться, потому что позднее, при разговоре с Лестером, он обратился к нему с просьбой о посещении Альфредом пленника Марлоу. Барбара и Альфред так никогда и не узнали, позаботился ли Клермон об их деле из чисто человеческих побуждений или для того, чтобы досадить Лестеру. Возможно, Клермону вообще не нужно было уговаривать графа, и тот по каким-то своим собственным причинам был рад присоединиться к прошению Глостера и позволить Барбаре и Альфреду предпринять поездку в Тонбридж. Во всяком случае, уже на следующее утро посыльный принес послание от Лестера, где было сказано, что им разрешено покинуть Кентербери в сопровождении Глостера.

14.

На следующей неделе у Барбары и Альфреда нашлось достаточно причин благодарить Бога за то, что им удалось ускользнуть из Кентербери от постоянных напоминаний о безнадежности сложившейся ситуации. Сначала, когда они уехали, Глостер верил, что вскоре будет найдена какая-то основа для мирной договоренности. Однако его надежды оказались тщетными. Оказал ли влияние на французского короля посол Папы, а неприятие главным иерархом церкви Оксфордских соглашений было уже общеизвестным, или, как подозревали Барбара и Альфред, сердца некоторых эмиссаров на самом деле вовсе не стремились к миру, но Людовик не поддержал мир на предложенных условиях. По словам Глостера, который то приезжал, то уезжал, пока Барбара и Альфред наслаждались пребыванием в Тонбридже, Лестер сделал несколько попыток найти точки соприкосновения интересов. Он предложил обсудить возможность освобождения из заключения принца Эдуарда и короля Генриха при соответствующем поручительстве, а также новых арбитров — людей, поддерживавших его. Тем не менее к концу сентября, хотя мирные переговоры еще продолжались, даже Глостер понял, что осталось мало надежды достичь соглашения, которое будет одобрено французским королем и церковью.

Эти вовсе не удивительные новости обрушил на Барбару и Альфреда совершенно расстроенный, забрызганный грязью Глостер. Молодого графа вызвали в Кентербери на совет по поводу последних изменений в условиях мирного договора. Возвратившись в Тонбридж, он рассказал только об этом, но тот факт, что он уехал из города и добирался сюда сквозь мрачный сырой день, внушил Барбаре мысль о том, что Глостера оскорбили.

Барбара поднялась со скамьи, на которой она сидела рядом с Альфредом, и протянула руку в теплом приветствии.

Барбара искренне симпатизировала молодому графу. Он занял прочное место в ее сердце не только потому, что был добродушен и поступал так, как считал правильным, но и потому, что его семейное положение было таким же, как и у ее отца. Глостер был женат на королевской племяннице, Алисе Ангулемской, с которой был обручен еще ребенком. Барбара немного знала эту женщину. Леди Алиса проводила при дворе больше времени, чем ее муж; Барбара встречала ее и раньше, когда служила королеве Элинор, и она ей не понравилась. Леди Алиса не скрывала своего презрения ко всему английскому, как и ее отец — Гай де Лусиньон, сводный брат короля Генриха.

Тем не менее Барбара оценила тот факт, что Глостер никогда не высказывался плохо о женщине, родившей ему двух дочерей. Все, что он сказал, когда она с опасением поинтересовалась, не присоединится ли к ним в Тонбридже леди Алиса, — это что он и жена живут отдельно, так как его присутствие напоминает ей о Лестере. Казалось, она была больше привязана к королю, чем к собственному мужу. В этом вынужденном признании скрывалась невысказанная боль, которую Барбаре очень хотелось утишить, и она делала что могла.

К счастью, он относился к Барбаре как к женщине «намного старше» его по возрасту. Кроме того, она была еще и женой его друга, так что даже человек много глупее Альфреда не нашел бы повода ревновать.

Глостер прошел по полу, отпечатывая шаги так, словно наступал на головы врагов, протянул руку Барбаре и кивнул Альфреду, который также поднялся поприветствовать его. Тогда спокойным голосом Глостер сообщил, что эмиссары Людовика отозваны во Францию, так что от заключения мира они теперь еще дальше, чем были раньше. Барбара кивнула с симпатией, а Альфред вежливо заметил, что невозможно изгнать из головы короля Людовика какую-то мысль, если уж она туда попала. Успокоенный притворством своих гостей, как будто решивших, что его плохое настроение связано с провалом мирных переговоров, Глостер опустился на стул около камина и сказал, что Лестер намеревается предпринять еще одну, последнюю попытку.

Во Францию вместе с эмиссарами Людовика, чьи советы если не принимались во внимание, то, во всяком случае, выслушивались, отправилась новая группа посредников, ведущих мирные переговоры. Эти люди были уполномочены договориться о выдвижении нескольких новых условий.

— Мне жаль слышать об этом. Провал мирных переговоров помешает Альфреду выполнить обещание, данное леди Элис, — посетить ее отца, — заметила Барбара.

— Боже мой, я совсем забыл об этом! — воскликнул Глостер. — Но это последнее усилие договориться о мире — не дело одной ночи. Я полагаю, наши посланники пробудут во Франции несколько недель. У нас будет достаточно времени съездить в Кенилуэрт и повидать…

— Сэра Уильяма, — продолжил Альфред, так как Глостер колебался, забыв имя.

— Этот человек не имеет политического значения, — продолжил Глостер, задумчиво хмурясь, — и я уверен, что вы не используете разрешение посетить его, чтобы причинить какой-то вред Англии.

— В самом деле, нет, — горячо согласился Альфред. — Сказать правду, я был бы рад избавиться от этого обещания и вернуться во Францию с посланниками, если бы мог найти какой-то другой способ облегчить страдания сестры…

— Поистине, ничто не облегчит душу дочери, пока она не будет знать, что отец свободен, — вмешалась Барбара. — Это то, что чувствовала бы я, если бы мой отец находился в заключении. Но поскольку это невозможно, я думаю, очень важно, чтобы Альфред увидел сэра Уильяма собственными глазами и смог рассказать Элис, не похудел ли он, не побледнел ли и не запали ли у него глаза… Ты ведь знаешь, что она хочет услышать, чтобы поверить, что с ним все в порядке.

Альфред вздохнул.

— Да, знаю. И, к несчастью, Элис не из тех, кого легко обмануть. Солгать и быть уличенным в этом хуже, чем признаться, что я не смог посетить его.

— Нет никаких причин, по которым вам не следовало бы его посетить, — заявил Глостер. — Я не вижу в этом никакого вреда. Я дам вам письмо к молодому Саймону де Монфорту, его тюремщику, а также письмо, которое позволит вам свободно путешествовать.

Альфред подумал, что главный оплот графа Лестера — не место для любимой дочери Норфолка, чье поведение с точки зрения создавшейся политической ситуации можно было полагать противоречивым. Молодой Саймон тоже преследовал ее и мог посчитать двойной удачей задержать Барбару, чтобы получить гарантию лояльного поведения ее отца. Более того, если Людовик отклонит мирные предложения раньше, чем они предполагают, то им обоим будет грозить опасность. Однако лучше, если под стражу возьмут только его. Он будет в гораздо большей безопасности, если Барби будет на свободе. Она сможет пожаловаться своему отцу или Глостеру, если его вдруг возьмут под стражу.

Между тем Барби рассуждала:

— Я не могу остаться здесь и не могу ехать в Стригл. Там находится жена моего отца, леди Изабелла, а она скорее повесит меня, чем впустит в замок.