Лорд Полифант медленно поднялся с кресла у одного из каминов, улыбаясь своей сладкой фальшивой улыбкой.

— Господин Гилиан, какое счастье видеть вас. Я надеюсь, вы знакомы с…— Он повернулся и начал указывать рукой на джентльменов, столпившихся вокруг негою — Лорд Каттс, лорд Хоодж, господин Вариан Ду и, конечно же, лорд Флинкс.

Люк, ворвавшийся с такой энергией, неожиданно замер. Это было похоже, как рассказывал потом один из присутствовавших, на то, как замерзает лед. Его спина одеревенела, челюсти сжались так плотно, что щелкнули зубы, обычно выразительные темные глаза стали вдруг холодными и твердыми как камень. Казалось, сейчас что-то разобьется, сейчас по этой холодной глыбе так же медленно и напряженно поползет трещинка. Люк едва поклонился в сторону лорда Флинкса.

— Не думаю, что я имел… удовольствие.

Племянник короля был совсем не похож на того человека, каким его рисовали слухи. В этом безвкусно и кричаще одетом сборище, среди невероятных париков, бесконечных фалд, необъятных кринолинов и каблуков-шпилек, он был одет скромно и сдержанно, как священник-пантеист. Человек средних лет со светлыми, ненапудренными и аккуратно собранными в пучок на затылке волосами, он излучал дух аристократической утонченности, совсем не соответствующей его чудовищной репутации.

— Но у меня такое чувство, как будто я вас знаю, господин Гилиан. Моя малышка-племянница все время вами восторгается. Она не перестает повторять умные вещи, которые сказал или сделал ее новый друг Люциус.

Люк сохранил ледяную улыбку, но ему стало нехорошо. Можно подумать, будто лорд Флинкс был обычным любящим дядюшкой, а его племянница была обычной школьницей.

— Может быть, вы еще не слышали, — вставил лорд Полифант, — лорд Флинкс только что назначен премьер-министром.

И снова почти незаметный сухой поклон.

— Мои поздравления, сэр, — выдавил Люк. — Несомненно, это награда за истинно выдающиеся жертвы, которые вы принесли своей стране.

Лорд Флинкс вежливо улыбнулся.

— Но, как я понимаю, вас тоже можно поздравить. Весь Винтерскар, несомненно, ликует.

На это Люк резко обернулся к послу.

— Именно по этому самому поводу, лорд Полифант, мне хотелось бы с вами поговорить. Если вы будете так любезны, что уделите мне несколько мгновений вашего времени наедине.

— С величайшим удовольствием, — сказал посол, продолжая сладко улыбаться. — Мы можем побеседовать в тишине в соседней комнате.

Когда лорд Полифант и Люк остались одни в библиотеке, улыбка посла погасла.

— Думаю, вы и сами понимаете, господин Гилиан, что это было не очень умно?

— Вполне возможно, — резко ответил Люк. — Но если вы цените мою дружбу, то постараетесь больше не представлять меня людям, которые никогда не были бы приняты и признаны в Винтерскаре.

Лорд Полифант склонил голову набок.

— Разрешите напомнить вам, что здесь не Винтерскар и что этот самый лорд Флинкс — очень влиятельный человек. А также, должен отметить, истинный аристократ. Мне кажется, вы слишком внимательно прислушиваетесь к сплетням.

— К сплетням? — Хотя никто не предлагал ему сесть, Люк уселся на один из стульев с лирообразными спинками. — Я вообще не слушаю сплетни. Но когда о человеке пишут все до единой газеты континента, когда его имя распевают в непристойных песенках на каждом углу, даже в Вордхайме и Кджеллмарке… — Люк громко скрипнул зубами. — Вы правы, лорд Полифант, это не Тарнбург и это не Винтерскар. Это страна, которой правят сумасшедшие и лицемеры. И ей, к сожалению, повезло бы больше, если бы у власти остались одни сумасшедшие, а от лицемеров она бы избавилась совсем!

Посол рассматривал его с некоторым удивлением. К этому времени он уже привык к горячности Люка, знал его как человека, который может произнести пылкую речь по совершенно любому поводу, от незначительного пустяка до глобальной проблемы, но ему еще не доводилось видеть винтерскарца в таком яростном негодовании.

— Какая горячность, господин Гилиан, можно подумать, у вас с ним личные счеты.

Люк метнул на него испепеляющий взгляд. Он уже открыл было рот и собирался заговорить, но посол поспешил сменить тему.

— Кстати, мне кажется, вы хотели побеседовать со мной о событиях в Винтерскаре.

Но лорд Полифант рано радовался, потому что новая тема тоже не сулила ему ничего хорошего. Люциус достал из кармана клочок бумаги, сильно потрепанный и с пятнами от воды.

— Пришло сегодня утром. Это письмо от моего старого учителя, лорда Перселла, в котором он описывает церемонии и празднества по поводу королевского бракосочетания в Тарнбурге — три месяца назад. Письмо задержалось из-за бурь на севере.

— Что я хотел бы знать, — продолжал он с жестоким блеском в глазах, — так это то, почему если об этом знали вы, знал лорд Флинкс, если, похоже, все и каждый, кроме меня, знали об этом, почему вы так и не побеспокоились сообщить мне тот факт, что мой кузен король недавно женился?

Лорд Полифант пожал плечами.

— Так эта новость только вчера дошла до нас. И даже лорду Флинксу я сам сказал об этом не более четверти часа назад. Вся почта задержалась из-за непогоды, а не только письмо вашего доктора Перселла.

— Допустим, это правда. Но, согласно письму, помолвка была официально объявлена в ораджии, в этом месяце почта идет быстро. Так почему же вы не упомянули об этом сразу же, когда я прибыл сюда почти два месяца назад?

Посол вертел в пальцах нелепо разукрашенные резные очки, которые он носил на алой ленте на шее.

— Но не хотите же вы мне сказать, господин Гилиан, что вы ничего не знали даже о помолвке короля?

— Я провел большую часть лета и начало осени в горах Фелегра. До меня действительно доходили какие-то слухи, когда я проезжал через Лихтенвальд. Я счел их сплетнями, к которым, как я уже сказал, я никогда не прислушиваюсь.

— Тогда, возможно, хоть раз в жизни вам стоило к ним прислушаться. Я думал — да и все так подумали, — когда вы ни слова не сказали по этому поводу, что было бы бестактно затрагивать тему союза, который вы так явно не одобряете.

Темные брови Люка резко сошлись на переносице.

— Не одобряю? Почему бы мне вдруг его не одобрять? Я сам ничего не знаю о юной леди, то есть о Ее Величестве, новой королеве Винтерскара. Я ее только один раз видел. Как я мог не одобрять что-то, чего я даже не знаю?

Лорд Полифант помолчал в нерешительности, что-то мелькнуло в его глазах.

— Мы молчали только из-за вашего видимого нежелания обсуждать эту новость. Что до меня — то я, естественно, предположил, что король Джарред написал вам об этом сам.

Люк задумчиво нахмурился. Действительно, очень странно, даже тревожно, что король этого не сделал. Но он не собирался делиться своими опасениями с лордом Полифантом, на чью сдержанность не мог положиться.

Воздух на улице казался прозрачнее и свежее, зимний пейзаж — покрытые снегом крыши и замерзшие каналы — яснее и чище, после надушенного притворства, царившего в салоне посла. Люк прислонился к железному фонарному столбу и несколько раз вдохнул живительный кристально чистый морозный воздух.

На улице царили обычные сутолока и суматоха, суетились уличные торговцы, продавая свой товар, туда-сюда проезжали десятки повозок, карет и конных саней. Точильщики, пирожники и спешащие по своим делам домохозяйки, деревенские парни, несшие корзины с яйцами, турнепсом, орехами и каштанами, — все они проходили пешком; а вот упитанные торговцы со своими еще более упитанными женами тряслись на собачьих упряжках. На одном из каналов Люк приметил группу детей, которые скользили по льду на коньках из кости и стали.

Он в последний раз глубоко вздохнул и стремительно зашагал по улице. Поддавшись внезапному порыву, он направился к доктору Ван Тюльпу.

День выдался чудесный, солнечный и морозный, на улицах было немного скользко, но всегда можно было сойти с мостовой на каменный или деревянный тротуар. Через полчаса Люк уже стоял у кованых ворот лечебницы. Он кивнул привратнику, который к тому времени уже хорошо знал его в лицо, заплатил пенни за билет, и его немедленно впустили.

В их собственной Вселенной на верхнем этаже Изайя и Тремер работали над своей картой. Это был грандиозный проект, он занял большую часть пола и уже неделю их времени. Карта состояла из шести мягких телячьих шкур, красиво выдубленных и сшитых воедино, и на их гладкой поверхности король и «герцогиня» могли наметить причудливые контуры выдуманного континента углем и мелом.

Люк бы впечатлен тем, как далеко они продвинулись с его прошлого визита, — южная часть континента была закончена и обведена черными и красными чернилами. Теперь леди увлеченно рисовала в северной части, где еще оставалось много свободного места, а старик сидел на табурете и подавал идеи.

Карта была в своем роде уникальна, на ней были отмечены не только физические объекты, горы и равнины, но еще и города, дворцы, дикая флора и фауна лунного ландшафта. И хотя карта выглядела фантастически — с огненными болотами, невероятно высокими горами и плавающими городами, — хотя побережье было неровным и неестественно угловатым, в целом в ней было что-то, что роднило ее с земными картами.

Рассматривая то, что создали король и девушка, Люк понимал, что видит нечто неизмеримо более глубокое, чем буйные фантазии-старого сумасшедшего джентльмена и его чудаковатой компаньонки. Король, которому довелось увидеть, как его реформам снова и снова препятствуют более приземленные, не слишком дальновидные люди, сейчас составлял карту своего собственного мира — мира, где единовластно правила мысль, где он и его очаровательная маленькая спутница, путешествуя по стране фантазии, могли устроить все именно так, как им хотелось.

Леди стояла на коленях на карте в очаровательном беспорядке цветастого атласа, кружевных юбок и обручей из китового уса, но при приближении Люка вскочила на ноги и сделала милый реверанс.

— Ну, генерал Забулон, — игриво и надменно приподнимая брови, приветствовала его девушка, — мы уже начинали опасаться, что вы к нам не вернетесь, что кальмары и каракатицы вас прикончили.

Люк щелкнул каблуками и отдал честь. «Генерал Забулон» — это имя дала ему она, оно было частью бесконечного приключения, которое занимало все ее время. Генерала, вспомнил Люк, в последний раз видели, когда он отплывал на серебристом галеоне на поиски затонувшего золота.

— Да, Ваша Милость, каракатицы и пурпурные осьминоги приходят в ярость в такую погоду, но мне удалось победить их.

Король одобрительно кивнул. Ему особенно нравились рассказы о море и о затонувших сокровищах, поэтому герцогиня баловала его таким количеством подобных историй, на какое только было способно ее живое воображение.

— А прилив? — несколько недовольно спросил король. Люк знал, какого ответа он ждет.

— Приливы стоят низкие, сэр, а дамбы еще держатся.

Король всегда впадал в беспокойство, когда вода в море поднималась. Может, гадал Люк, он думает о Сокровище Чародеев, о Серебряном Нефе, что хранит принцесса Марджот?

Герцогиня покинула центр карты, очень аккуратно ставя маленькие ножки, чтобы не смазать собственную работу. Под кружевными юбками мелькнули розовые чулки. Легко ступив на пол, она подала ему нежную белую ручку. Разыгрывая обычную галантность, хотя на самом деле он чувствовал нечто большее, Люк прикоснулся губами к кончикам ее пальцев и неохотно выпустил их.

— Нам ужасно нужна была ваша помощь, — сказала она, указывая на карту. — Мы не можем справиться с арктическим климатом и не представляем, как нам продолжать. Мы подумали, что, если вы расскажете нам о ваших северных странах…

— Я никогда не был в Нордфджолле, — отвечал Люк, все еще приходя в себя после этого прикосновения к ее руке, — и только очень недолго пробыл в Кджеллмарке и Лихтенвальде, но я с превеликим удовольствием расскажу вам о своем родном Винтерскаре.

— Так рассказывайте, — и она царственно махнула ручкой; пройдя вдоль побережья, она присела около полярных регионов, чтобы продолжать рисовать, теперь уже следуя указаниям Люка.

Он попытался описать дикую, суровую красоту своей родной земли: ледники, скалистые морены, ужасные расщелины в теле Земли, в глубинах которых можно увидеть пламя вулканов. Он говорил о темно-синих озерах, таких холодных и чистых, и о кипящих горячих источниках, о реке Скар, которая с ревом бежала по склонам гор и продолжала течь еще сотни и сотни миль, о ее опасных порогах, о медведях, волках и косматых белых кабанах, таящихся в сосновых лесах.

— Может быть, именно по контрасту с этим неприветливым пейзажем, этой дикой и опасной природой гоблины, когда строили великий город Тарнбург, предпочли сделать его таким утонченным и изысканным.

Герцогиня оставила на мгновение рисование вулканов и ледяных пещер. Она долгим взглядом посмотрела на Люка, ее темно-синие глаза сияли.

— Неужели города Винтерскара именно такие, как их описывают? Неужели они действительно будто вышли из волшебной сказки?

Он встал на колени рядом с ней.

— Тарнбург — это десятки сказок, свитые вместе. Он похож на дорогую игрушку, на прекрасный маленький город с часовым механизмом. И жизнь там бывает настолько элегантна, манерна, так мягка и человечна, что трудно поверить временами, что боль, страдание и жестокость могут существовать где-то в этом мире.

Она сосредоточенно смотрела на него, пока он говорил.

— Так вы поэтому отправились путешествовать? Чтобы собственными глазами убедиться, что они действительно существуют?

Люк горестно улыбнулся и покачал головой.

— Одного-единственного посещения квартала гоблинов в Тарнбурге хватило, чтобы убедиться в этом. Хотя должен признать, что даже самые ужасные районы Тарнбурга — ничто по сравнению с грязью, злобой и страданиями, которые мне довелось увидеть в других местах.

Она глубоко вздохнула. Они стояли на коленях на полу, близко-близко, Люк чувствовал ее дыхание на своем лице. От нее пахло мылом, пряниками и розовым маслом. Вдыхая этот аромат, глядя в ее хорошенькое, невинное, капризное личико, он ни на мгновение не мог поверить ни одной из отвратительных историй, где упоминалось ее имя.

Даже когда ее не было рядом, даже когда он не испытывал на себе чарующего действия ее красоты, ума и оригинальности, Люк был убежден, что она не может быть любовницей короля. Что-то было в том, как Изайя смотрел на нее, в том, как она к нему обращалась, что делало это немыслимым. Она определенно была лишь жертвой злобных сплетен, жертвой своего дяди, который желал заставить людей поверить этой ужасной, противоестественной истории о ней, только потому, что это входило в его планы.

Что касается всего остального, что рассказывали о ее позорном прошлом, о тех мужчинах, с которыми она спала, и о шокирующих подробностях того, как, и где и при каких обстоятельствах она это делала, — когда ее не было рядом, Люк не мог сказать определенно, верит он этому или нет.

Но одно он знал точно, одна мысль была непоколебима в его голове: каковы бы ни были прегрешения некой Тремер Бруйяр, что бы она ни сделала и что бы ни сделали с ней, все эти грехи не имели ничего общего с восхитительным маленьким существом по имени Благородная Возвышенная Наследная Герцогиня, которая жила с королем в этих зачарованных комнатах.

Между ними повисло короткое неловкое молчание. Потом она покраснела, отвернулась и занялась опять своей картой.

— Вы, наверное, очень хотите вернуться домой.

— Иногда мне действительно хочется вернуться. Но я пообещал себе, что вернусь не скоро. Мне еще так многое нужно узнать.

Пока они разговаривали, король уже утратил интерес к карте. Он ушел в другую часть комнаты, где рассматривал ракушку через увеличительное стекло.

Оказавшись неожиданно наедине с предметом своих противоречивых чувств, своих мучительных дум, Люк внезапно выпалил:

— Лорд Флинкс — ваш отец?

Она порозовела и задержала дыхание. На мгновение показалось, что прекрасная иллюзия сейчас разлетится в куски, что обольстительница из уличных песенок и похабных историй вдруг проникнет и в эту комнату.

Но девушка, сидящая на полу рядом с Люком, вернулась к карте и начала рисовать волков и косматых снежных кабанов у подножия гряды извергающихся вулканов.

— Знаете, генерал Забулон, я понятия не имею. Он, конечно, говорил мне это много раз, но он такой бессовестный лжец, что я не стала бы верить ни единому его слову.

Ужасная уличная женщина уходила все дальше, и Люк был этому чертовски рад.

— В общем, — сказала Благородная Возвышенная Наследная Герцогиня, тряхнув темными локонами, — я предпочитаю быть Лунной Принцессой, чем чьей бы то ни было дочерью!

На редкость странной и изменчивой была та весна в Хоксбридже. Покидая дом, невозможно было предугадать, какой будет погода, поэтому плащи, сапоги с отворотами и зонты из вощеной ткани все еще мелькали на улицах города.

Но были и признаки надвигающегося лета. Вороны вили гнезда под стрехами домов и в разрушенных каминных трубах, легкие прогулочные лодки с красными, синими и зелеными тентами уже скользили по медленным водам Зула. Как и в другие годы, шарлатаны, бродяги и гадатели на кофейной гуще толпами потянулись из окрестных сел. Акробаты натягивали канаты на площади Тули, танцевали, ходили на руках и распевали на каждом углу. Некоторые даже бесстыдно устраивали свои фривольные представления в стенах университета.

И если бродяги выглядели и более грязными, более оборванными и изможденными, чем раньше, но зато они приносили с собой невероятные истории. Они говорили, что в мире царит неразбериха: пираты бесчинствуют на побережье, на севере целые города охвачены огнем, а на острове Фингхилл — кровавые восстания.

Некоторые из тех, кто прислушивался к этим рассказам, начинали всерьез беспокоиться, но большинство отмахивалось от них, считая их досужими выдумками.

— Путешественники, — говорили они, — всегда преувеличивают.

Так что, по большей части, жизнь текла своим чередом. Содержимое чердаков и дровяных сараев вытряхивали для весенней уборки, уличные торговки продавали букетики цветов, соловьев в клетках и сласти из кленового сиропа у стен Волари, детей закармливали минеральными солями, серой и патокой.

Только гоблины, по всей видимости, действительно переполошились. Они ходили по городу, по своим делам, еще более тихие и незаметные, чем обычно. С каждым днем их было видно все меньше и меньше. А когда они появлялись, то спешили мимо, опустив глаза, и больше не отвечали, если кто-то с ними заговаривал.