(Мадена) Шели пришла минута в минуту. Она не любила опаздывать, так как считала себя деловой женщиной.
      – Мадена, ты ещё не готова? – притворно ахнула она. – Если мы опоздаем, это будет сущий позор.
      – Это всего лишь спектакль…
      – Не имеет значения. Сегодня ты опаздываешь в театр, завтра – на свидание, послезавтра – на работу или же на деловую встречу. И что о тебе подумают люди?
      Не одевай эти туфли. Ты не умеешь ходить на каблуках.
      Я вздохнула и открыла шкаф в поисках более подходящей обуви.
      Мы с Шели были ярким примером того, что безнадёжные оптимисты и слепцы именуют "лучшими подругами". В женскую дружбу я, разумеется, не верила, да и мы с Шели были слишком разными для того, чтобы дружить. Я – совершенно обычный помощник адвоката, человек без амбиций и честолюбивых планов на будущее. Шели – финансовый аналитик одной из нью-йоркских бирж, владелица магазина модной одежды, акционер фирмы, производящей эту самую одежду, честолюбивая феминистка. Вряд ли такие разные люди способны на то, чтобы дружить, не опошляя отношения той самой завистью, на которую способны только лишь женщины.
      Шели жалела меня и иногда давала мне деньги. Я от денег не отказывалась, но никогда их не возвращала по одной простой причине – у меня их не было. Шели выбирала мне обувь, косметику, одежду, духи, спортивные залы и мужчин. Я одобряла её выбор. Нам обеим было комфортно. Мы были счастливы.
      – Представляешь, – снова заговорила Шели, – этот продавец из магазина решил за мной приударить.
      – Ты же говорила, что он гей? – удивилась я.
      Шели раздосадованно тряхнула головой.
      – Я ошиблась. Мадена, я не ошибаюсь только в цифрах. Во всём остальном я – простая смертная.
      Всю дорогу Шели, не умолкая, рассказывала о том, как мнимый гей пытается за ней ухаживать.
      – Он дарит мне ужасные розы. Белое золото. И фальшивые бриллианты! – Она всплеснула руками, на миг оторвавшись от дороги, и я всерьёз испугалась, что её новенькая "тойота" спикирует в кювет (за два года она разбила три машины). – Ты представляешь? Мне! Женщине, халат которой стоит в десять раз больше, чем его лучший костюм!
      Шели закончила рассказ, когда мы сидели на одной из скамеек в парке рядом с театром. Закончила в довольно-таки неожиданном для неё ключе.
      – Но при всём при этом… он очень милый парень. Правда, немного нагловатый. Из тех, кто говорит вместо "женщина" "баба".
      И тут мы обе явственно услышали:
      – Иган, может, мы не будем говорить о бабах? Это меня раздражает.
      Чуть поодаль беседовали двое приятелей.
      Один из них, высокий шатен, стоял, прислонившись спиной к фонарю, и курил, поглядывая на собеседника. На нём была зелёная шёлковая рубашка, чёрные брюки и до блеска начищенные классические туфли. Резкие черты лица и чуть смугловатая кожа делали его похожим на дитя страсти славянки и восточного мужчины (или наоборот?). Прошлое у молодого человека было спортивное – об этом говорили не только фигура и осанка, но и резковато-волевые жесты, на которые он не скупился.
      Незнакомец был идеально выбрит и очень аккуратно пострижен по современной моде.
      На его запястье поблескивали новенькие "Casio", а дорогие запонки очень удачно дополняли картину. Он улыбался улыбкой человека, который является хозяином своей жизни. Немного надменной и нагловатой, но всё же очень тёплой и искренней.
      Шатен относился к разряду тех мужчин, в которых женщины влюбляются быстро и надолго. И очень редко навсегда.
      Его собеседник являл собой полную противоположность. Это был мужчина средних лет с невероятно бледным и невыразительным лицом. Он сидел на скамейке, слегка ссутулившись, и смотрел на шатена снизу вверх. У мужчины были светлые волосы почти до плеч, уложенные наспех (или не уложенные вообще) и как минимум двухдневная щетина. Простенький серый костюм только добавлял ему невзрачности.
      Вид у блондина был очень усталый и печальный. Присмотревшись, я поняла, что они почти ровесники. Но вселенская печаль на лице у этого безутешного человека делала его похожим на старика.
      Блондин был мужчиной, которых Шели называла мужчинами моего круга.
      Впрочем, сейчас блондин её не интересовал.
      – Модник и "белый воротничок", – проговорила Шели, разглядывая шатена. – Ну и хлыщ.
      – Хорошая туалетная вода, – попыталась разрядить обстановку я.
      – "Burberry". Угадай, чья. Помолчи, Мадена. Я хочу послушать.
      И Шели услышала то, что она хотела услышать.
      Шатен достал пачку "Парламента" и "зиппо" – разумеется, дорогую, как и полагается тем мужчинам, которые пользуются "Burberry".
      – Поговорим о бабах в другой раз, – сказал он своему другу таким тоном, будто хотел его утешить.
      – Последите за языком, мистер! – довольно-таки резко бросила ему Шели.
      Шатен повернулся к нам. У него были каре-зелёные глаза и длинные пушистые ресницы, которым позавидовала бы любая женщина.
      – Это вы мне, мисс? – неподдельно удивился он.
      – Разумеется, вам. Вы говорите про баб или кто-то другой?
      – Во-первых, про баб тут никто не говорил. Напротив, я сказал своему другу, что эта тема меня раздражает. Во-вторых, слова "последи за языком" я слышал только от своего отца. А вы не очень похожим на моего отца, мисс. Я уже не говорю о том, что подслушивать чужие разговоры – это дурной тон. Вас плохо воспитали.
      – Вас тоже. Вы выросли шовинистом.
      Слова, которые мужчины считали оскорблением, шатен воспринял иначе. Он улыбнулся, показав отличные белые зубы (вероятно, они достались ему вместе с восточным чертами лица и смугловатым оттенком кожи), после чего закинул голову и расхохотался.
      Смеялся он так заразительно, что его депрессивный друг тоже не удержался от улыбки.
      Улыбнулась и я.
      Единственным человеком, который не улыбался, была Шели.
      – Я сказала что-то смешное, мистер? – спросила она ледяным тоном – Да. Назвали меня… – Он опять улыбнулся, но на этот раз сдержал смех. – Шовинистом. Ох, я давно так не смеялся. Спасибо вам, мисс, вы меня развеселили.
      Нет, я не шовинист. К счастью или к сожалению. А вот у вас взгляды определённо феминистические.
      – А что вы имеете против феминисток? – спросила Шели с явным вызовом.
      Шатен присел на скамейку рядом со своим другом.
      – Глупо, – глубокомысленно изрёк он.
      Шели злобно вытянула шею.
      – Глупо? – переспросила она с плохо скрываемым раздражением.
      – Конечно, глупо, – кивнул шатен. – Начнём с того, что это фанатизм. А я не люблю фанатизма. Теперь вот что. Феминизм изжил себя. Разумеется, раньше в нём была потребность. Скольких великих женщин мы бы лишились без феминизма! Маргарет Тэтчер, Индира Ганди, Гольда Меир… да что там, список можно продолжать. Но в современном мире, мисс… вы добились того, чего хотели. Ваши права уже никто не ущемляет. Женщина-профессор. Женщина-инженер. Женщина-солдат. В наши дни феминизм преследует только одну цель – унизить мужчину и тем самым продемонстрировать, что женщина на порядок выше, чем он. Посмотрите правде в глаза, мисс. Мы не можем быть равными. Нас создали разными, для разных целей. И вместо того, чтобы продолжать эту феминистическо-шовинистическую грызню, нам следует объединиться и тем самым попытаться сделать этот мир лучше. Ненамного – на чуть-чуть.
      Шели театрально зааплодировала.
      – Браво, браво. Отличная речь. Она достойна того, чтобы её цитировали. Вы служили в армии, мистер?
      Шатен, как мне показалось, смутился.
      – Нет, мисс, но…
      – Оно и видно.
      – Я действительно не служил в армии, но лишь потому, что избрал для себя другой путь. Я решил посвятить свою жизнь науке. На самом деле, у нас с этим строго – каждый год мы обязаны посещать военные сборы. Три месяца в год. Физическая подготовка, рукопашный бой, владение холодным и огнестрельным оружием. Правда, ума не приложу, зачем нам всё это надо… Армия – это здорово, мисс. Но меня не устраивает сама система. Я не признаю жёстких рамок. Для меня очень важна свобода.
      – То есть, вы хотите сказать, что женщины любят подчиняться, и именно поэтому они хотят служить в армии?
      Шели лезла в бутылку. И шатен это прекрасно понимал. Он тяжело вздохнул и провёл ладонью по волосам, немного нарушив причёску.
      – Ох, и далась вам эта армия, мисс. Может, поговорим о чём-нибудь другом? Хорошо, считайте меня шовинистом, мне всё равно – но я уверен, что женщине в армии не место. У нас, слава Богу, не Израиль. Мы можем переложить заботу о безопасности страны на плечи мужчин. А женщинам следует заниматься чем-то другим. Например, готовить, заниматься хозяйством. Знаете, у меня есть дом, но в плане денег я человек очень бережливый, поэтому домработницу нанимать не стал. Я готовлю сам и совершенно самостоятельно делаю уборку. Но… иногда очень хочется вернуться домой и найти на столе горячий ужин, приготовленный любимой… – Шатен посмотрел на Шели и запнулся. – Ладно, ладно, мисс. Только не злитесь, хорошо? Забудьте мои последние слова. Есть мужчины, которые готовят в сто раз лучше женщин. И делают уборку в миллион раз тщательнее. Но ведь есть вещи, которые мы действительно не можем делать. Например, дать жизнь маленькому существу… – На лице шатена появилось мечтательное выражение. – Что может быть чудеснее возможности подарить жизнь? Если бы я мог…
      – Не могли бы, – оборвала его Шели. – У вас слишком низкий болевой порог.
      Мечтательное выражение на лице шатена вмиг сменилось холодным.
      – О да, – произнёс он немного высокомерно. – Именно поэтому вы решили немного потренировать нас. Только вот боль по какой-то непонятной мне причине не физическая, а душевная. И вообще, мисс, чего вы ко мне прицепились? Из-за баб?
      Баба-баба-баба! – сказал он тоном капризного и упрямого ребёнка, которому строго-настрого запретили говорить плохое слово. – Вот. Довольны? А теперь отстаньте-ка от меня вместе со своей феминистической придурью. И без вас тошно.
      И шатен демонстративно повернулся к нам спиной.
      – Извинись, – шепнула я.
      – Ещё чего!
      – Ты разве не понимаешь, что виновата?
      Шели задумчиво кусала губы. Ей пришлось бы сделать над собой усилие, чтобы это сказать.
      – Да ладно вам, мистер. Извините, если я вас задела.
      – Да ладно вам, мисс. Слов обратно не возьмёшь.
      – Вам тоже следует извиниться.
      – И не подумаю! – буркнул шатен. – И, если вы не заметили, я вас не простил. И не собираюсь. Очень надо!
      Шели всплеснула руками.
      – Да как вы только смеете! Кто вы? И кто я?!
      – Я – востоковед-арабист. Учился в Гарвардском университете. На данный момент занимаю пост помощника советника по делам арабского мира, а также руковожу отделом арабских СМИ.
      – Надо же. – В голосе Шели послышался сарказм. – Не думала, что такие слюнтяи, как вы, учатся в Гарварде. Держу пари, диплом у вас довольно-таки посредственный.
      Вы явно любили заглядывать под юбки, а не в книги.
      – Если вы разозлите меня, мисс, то вам придётся плохо, – предупредил Шели собеседник с таким серьёзным лицом, что она поморщилась. – А диплом у меня отличный. Кроме разговорного арабского. – Он нахмурился. – Чёртов Хомейни. Я чувствовал, что от него ничего хорошего ждать не стоит.
      – Да, у меня тоже был такой преподаватель, – ляпнула Шели. – Ужасно строгий.
      Шатен стал ещё печальнее.
      – Аятолла Хомейни, – вздохнул он. – Иран. Революция. 1979 год. Учите историю, мисс.
      – Ненавижу историю. Я финансовый аналитик. И работаю на бирже.
      – Не перевариваю цифры. "По результатам сегодняшних банковских торгов…" Вот объясните мне, глупому. Что такой красивой, сексуальной, умной и знающей себе цену женщине делать на бирже? У вас должна быть другая профессия. Гораздо более романтическая… а, знаю! Стюардесса!
      Шели совершенно неожиданно покраснела, как помидор.
      Шатен победоносно улыбнулся – он сделал верный ход.
      – Я люблю цифры, – ответила Шели. – Мне нравится логика. И точность.
      Шатен поднялся, прошёлся перед нами, после чего остановился и пару раз качнулся на каблуках.
      – В истории маловато и того, и другого, – задумчиво и немного печально изрёк он.
      – И всё же я считаю, что каждый должен обладать минимальными знаниями в этой области. Мой отец – историк, доктор исторических наук. О, у него в голове целая энциклопедия, мисс! Я бы продал душу Дьяволу за то, чтобы знать хотя бы половину…
      Но я нерадивый ученик. Я не могу учить то, что мне неинтересно. Древнейшая история, к примеру. Кому нужны все эти палки-копалки… Фу. – Шатен брезгливо сморщил нос. – Отец всегда ругал меня за такую избирательность.
      – Интересно, как это – посвятить всю жизнь науке? – задала я вопрос.
      – Полагаю, это чудесно. Это – самое лучшее, что только может быть. Я мечтаю об этом. Итак, вернёмся к истории. Её надо знать. Хотя бы потому, что иногда, анализируя прошлое, мы можем избежать ошибок в настоящем. Например, война в Ираке. Эта бессмысленная борьба за нефть. Нефть когда-нибудь закончится. Даже на Ближнем Востоке. А человеческие жизни никто не вернёт.
      – Вы говорите серьёзные вещи, – заметила Шели. – Вы не боитесь своих слов?
      Шатен пожал плечами.
      – Я не политик, мисс. Я учёный. А в науке трусливых людей нет.
      – Вы очень милый молодой человек, – переменила тему Шели. – Я бы не отказалась познакомиться с вами поближе.
      – Думаю, не стоит, мисс, – покачал головой шатен. – В детстве меня укусила змея.
      И с тех пор я немного побаиваюсь этих странных существ…
      Он и его друг прыснули со смеху.
      Прежде чем Шели успела отреагировать, они уже направились ко входу в театр. (Брайан) Я сидел на одной из скамеек парка и кормил птиц остатками пирожного. Птицы были голодны – они так яростно набрасывались на еду, будто не видели ничего съестного по меньшей мере неделю. Совсем стемнело, и теперь фонари светили гораздо ярче, чем каких-то полтора часа назад. По парку прогуливались подвыпившие парочки.
      Иногда они останавливались возле фонарей для того, чтобы обняться, после чего продолжали свой путь. Один раз мимо меня степенно прошествовала пожилая пара в сопровождении двух крошечных собачек.
      В общем, сегодня в парке было мало одиноких людей.
      И только я в гордом одиночестве сидел тут и размышлял о жизни.
      Спектакль был ужасен. Я пошёл на него только потому, что меня уговорил Иган.
      – Лучше приобщиться к высокому, чем сидеть дома и пить в одиночестве, – заявил мне он.
      Сил сопротивляться у меня не было. Да и Иган мог достать кого угодно. Уж кому-кому, а мне это было отлично известно.
      На душе у меня было погано уже больше недели. Я пытался отвлечься, работать – но у меня ничего не получалось, всё валилось из рук. Наконец, я решил взять недельный отпуск. С момента его начала прошло три дня – но я уже мечтал вернуться к работе. У меня было слишком много времени. Для того, чтобы спать, для того, чтобы бездельничать. И для того, чтобы думать о женщине. О бывшей женщине, если говорить точнее. Разумеется, я её не любил. Сомневаюсь, возможно ли полюбить человека за пару месяцев. Но по какой-то непонятной причине я искренне верил в то, что эта женщина мне верна. И я ошибался.
      Если бы я был женщиной, то ел бы шоколад и смотрел бы слезливые мелодрамы. Но женщиной я не был, сладостей не ел, хоть и любил, а к дурацкому ящику испытывал неприязнь, которую обыкновенно испытывает вампир при мысли о чесноке. Поэтому я спал по двенадцать часов в сутки, пил по утрам и медитировал по вечерам. Обида, свойственная обманутому человеку, трансформировалась в грусть, а потом – в апатию. В состояние полного равнодушия ко всему, в котором я находился до сих пор.
      Я скормил птицам все крошки и достал из кармана вещь, которая сопровождала меня целую неделю. Это был небольшой шар – брелок жёлтого цвета, сделанный из мягкого материала. "Приятель" – именно так гласила надпись тёмными чернилами на шнурке, который соединял брелок с колечком для ключей.
      Приятеля я приобрёл в супермаркете. Надо сказать, я отношусь к тем людям, которые иногда очень глубоко погружаются в свои мысли – и забывают обо всём. В такие моменты я, человек ответственный, собранный и внимательный, будто по мановению волшебной палочки превращался в мечтательного рохлю, который мог сделать всё, что угодно – и забыть об этом. Так получилось и с Приятелем. Я бросила его в корзину – и начисто о нём забыл. Незапланированная покупка обнаружилась только дома. Я достал его из бумажного пакета, легонько сжал – и вдруг вспомнил об одном из самых частых советов, которые психоаналитики дают своим клиентам. Если вам хочется кого-то убить, купите крошечную вещицу – и носите её в кармане. Время от времени доставайте её, щупайте. Пусть ваша агрессия сосредоточится в этой игрушке. Вам станет легче. Да и тому, кого вы хотите убить, тоже.
      Когда я в очередной раз пришёл к Синди и совершенно неожиданно обнаружил, что она не одна, моим первым желанием было пересчитать зубы оказавшемуся на моём месте молодому человеку.
      – Я умоляю тебя, не причиняй ему вреда, Брайан, – сказала мне Синди.
      Я ответил ей, что вряд ли в его жизни может случиться что-то более ужасное, чем знакомство с ней.
      Молодой человек заявил, что он будет защищать честь дамы до конца.
      Я сообщил ему, что у этой дамы чести нет с самого рождения, и что он ещё в этом убедится.
      Господин Будущий Рогоносец расфыркался, а господин Бывший Рогоносец молча откланялся.
      И больше не видел ни его, ни Синди.
      И слава Богу.
      Приятель действительно помог мне избавиться от недостойных джентльмена мыслей по поводу пересчитывания зубов. Я решил, что не стоит опускаться до рукоприкладства.
      Хотя моего настроения это не улучшало. А после встречи с мисс Истеричной Феминисткой я вообще потерял веру в то, что всё будет хорошо.
      – Извините… можно?
      Я вздрогнул от неожиданности. Приятель выскользнул из моих рук и плюхнулся на тротуар.
      Напротив меня стояла подруга мисс Истеричной Феминистки.
      Только сейчас я получил возможность её разглядеть. Это была невысокая девушка с копной тёмных волос и карими глазами, разрез которых напоминал скорее восточный, чем европейский. Простая для театра одежда – юбка чуть ниже колена и строгая блузка, туфли на невысоком каблуке. Почти никаких украшений – только крошечные серьги и цепочка на шее. Ничего общего со своей подругой она не имела – та умудрилась вырядиться в дорогущее платье предпочитаемой проститутками длины.
      Девушка улыбнулась и тут же покраснела. Я поспешно взял в руки барсетку и освободил место рядом с собой.
      – Садитесь, мисс. Вы меня напугали, знаете? Любите подкрадываться?
      – Нет-нет, – покачала головой она. – Прошу прощения, если я виновата.
      – Скучный спектакль, правда?
      – Мне совсем не понравился. Зато Шели просто в восторге. Вероятно, у меня плохой вкус…
      – Не думаю, мисс. Только тому, что ничерта не смыслит в искусстве, могла понравиться эта похабщина. Я не считаю себя знатоком, но я видел постановки в тысячу раз лучше.
      – Можно огоньку?
      Девушка достала тонкую сигарету и, взяв у меня зажигалку, посмотрела мне в глаза.
      – Меня зовут Мадена. А вас?
      – Брайан. У вас красивое имя. Откуда вы родом?
      – Мои родители из Пакистана. Они покинули те места, когда были детьми.
      – Вы соблюдаете традиции? Вы мусульмане?
      Мадена покачала головой.
      – Нет. Мы не имеем ничего общего с исламом. Родители протестанты. Я атеистка.
      – Жаль. Просто один из моих коллег делает кое-какую работу о выходцах из исламских стран Ближнего Востока. Я думал подкинуть ему материал. Не получилось.
      – А где родился ты?
      – В городе, где впервые в мире решили искать нефть.
      На лице Мадены мелькнуло недоумение.
      – А… что это за город?
      – Неужели не знаешь? Это Питсбург.
      Она рассмеялась.
      – Ну и дела! Это чудесный город, там живут мои родственники, и я иногда там бываю. Но про нефть слышу впервые.
      Мадена наклонилась и подобрала Приятеля.
      – Это твоё, – сказала она.
      – Спасибо. – Я повертел брелок в руках. – Знакомься, это Приятель.
      – Твой? – спросила Мадена таким жалостливым тоном, будто я рассказал ей про своего невидимого друга.
      – Да нет же, – немного раздражённо ответил я. – Это его так зовут. Приятель.
      – Можно?
      Мадена взяла брелок и пару раз сжала его.
      – Здорово, – прокомментировала она. – Я люблю такие штуки. У тебя что-то случилось?
      – У меня всё в порядке. Наверное.
      Мадена вгляделась в моё лицо.
      – Ты ужасно странный, – объявила она.
      – Через несколько дней я стану таким, каким был. То есть, я, конечно, странный, а стану ещё хуже. То есть… не важно.
      Она расхохоталась – её смех напоминал звон колокольчиков.
      – Ты не только грустный и странный, ты ещё и очень забавный. Знаешь, я хотела извиниться перед тобой за Шели. Она хорошая, просто…
      – Хорошая? – ахнул я. – Да она ведьма! Если бы я знал, когда у неё день рождения, то подарил бы метлу!
      Мадена снова улыбнулась.
      – Ты плохо её знаешь – И я этому несказанно рад! Что у вас общего?
      – Ничего, – просто ответила она. – Если честно, иногда мне не очень приятно с ней общаться… но она много делает для меня…
      – Правда? Что, например? Делится ядом, чтобы не отравиться самой?
      – Помогает выбирать мне одежду, косметику…
      Я посмотрел на неё – и она отвела глаза.
      – Ты шутишь или у тебя комплекс неполноценности?
      Мадена удивлённо распахнула глаза.
      – С чего ты взял?
      – Интуиция. Не обижайся, но твоя подруга произвела на меня… хм. Не очень хорошее впечатление.
      Она поджала губы.
      – По крайней мере, у неё нет недостатка в мужчинах. Особенно в таких, как ты.
      – Слушай, мы только что познакомились, а ты уже меня ненавидишь? Или есть какая-то неизвестная мне причина, по которой ты уже желаешь мне зла?
      На лице Мадены не было даже тени улыбки.
      – А какие тебе нравятся женщины? Такие, как я?
      – А если я отвечу "да", ты будешь считать меня лжецом?
      – Да. С точно таким же лжецом я рассталась полгода назад. Такие женщины, как я, не нравятся никому.
      – Ну, тогда я тебе советую превратиться в твою подругу. Просиживать задницу на бирже и бредить феминизмом. Это тебе, разумеется, добавит и ума, и красоты.
      Мадена поднялась.
      – Я, пожалуй, пойду, – сказала мне она.
      – Приятного тебе вечера.
      – Тебе всё равно? Я могу уйти?
      – Кто я такой, чтобы тебя задерживать?
      Она снова опустилась на скамейку и всхлипнула.
      – Ну что я могу поделать? – задала она вопрос.
      – Ты мне ужасно напоминаешь Игана.
      – Иган? Кто это?
      – Мой друг. Тот молодой человек, с которым я пришёл. Знаешь, я не люблю давать советов – но всё же скажу, что тебе не стоит слушать свою подругу. У меня такое ощущение что она не всегда желает тебе добра.
      Спектакль закончился в половину десятого. По реакции публики можно было понять, что я действительно недооценил постановку. Женщины, закатывая глаза, щебетали о великолепных костюмах, а мужчины, будучи менее эмоциональными, обсуждали "глубокую психологичность" и хорошую игру.
      – Я думаю заняться драматургией, – сказал я Игану.
      – Зачем? – удивлённо спросил он.
      – Страшно наблюдать за тем, как умирает это искусство.
      – Тоже мне, профессионал нашёлся, – холодно заметил Иган.
      – Кроме того, если все кричат о том, как же спектакль хорош, то на самом деле он ужасен.
      – Смотри-ка! Твоя новая знакомая.
      Я повернул голову и увидел Мадену с её подругой.
      – Иган, никогда не указывай на людей пальцем, – шепнул я ему.
      Но, увы, уйти незамеченными нам было не суждено.
      – Вам понравился спектакль? – спросила меня Шели.
      – Никак нет, мисс. Совершенно бездарная вещь, – ответил я.
      – Может, историю вы и знаете, мистер. Но в драматургии ничего не смыслите.
      – Его зовут Брайан, – сказала Мадена.
      – Ах, вы уже и познакомиться успели? Мило. Может, и телефонами обменялись?
      Я достал блокнот.
      – Отличная идея. Спасибо, что напомнили, мисс. Извини, – обратился я к Мадене, – тогда я немного увлёкся диалогом. В последнее время я стал ужасно рассеянным…
      Мы обменялись номерами, и Мадена спрятала крошечный сотовый телефон в сумочку.
      – Позвоню послезавтра, около четырёх, – сказал ей я.
      – Вам не кажется, что вы преувеличиваете, мистер? – спросила Шели.
      – А почему вы об этом спрашиваете, мисс?
      – Потому что вам следует заниматься своими делами. И не дурить голову молоденьким глупым девушкам! Советую вам найти женщину из своего круга.
      Я задумчиво покачал головой.
      – Знаете, мисс, я вот что вам скажу. На самом деле, большинство женщин, побывавших в моей постели, были очень похожи на вас. Никакой зависимости от мужчин, никаких цветов и подарков. И всё же, мисс, эти женщины принимали мои подарки. Розы, духи, дорогое бельё, бриллианты. Они позволяли платить за себя в ресторане, хотя на платиновую кредитную карточку из моего бумажника у каждой из них приходилось по две или даже по три. Адвокаты, финансовые аналитики, модельеры, певицы, актрисы, писательницы. Вы ведь говорили именно про этих женщин, не так ли? Несчастные женщины, которые впадают в депрессию от того, что не могут потратить свои деньги. Иногда мне кажется, что это не очень справедливо, мисс. Есть люди, которые не могут позволить себе есть мясо каждый день – а наши с вами банковские счета всегда радуют глаз. Я обедаю в дорогих ресторанах, одеваюсь в самых дорогих магазинах города, курю хорошие сигареты, пью дорогой коньяк, вожу BMW, сплю на шёлковом белье. Хотя что там говорить – у этих женщин денег гораздо больше. У них так много денег, что они порой хотят вернуться в старые добрые времена. Стать молоденькими глупыми девушками. Порой и я думаю, что мне не хватает всего этого… хотя у меня нет позы богатого человека.
      Хочется вернуться в студенческие годы, когда я курил дрянные сигареты и месяцами копил деньги на одежду. Может, это вами и движет, мисс? Хотите, чтобы кто-то принялся дурить вам голову?
      Шели фыркнула.
      – Вы позёр, мистер.
      – По крайней мере, я не вставляю палки в колёса своей подруге. И меня зовут Брайан. Приятно познакомиться. Хотя… не буду врать.
      – Всё, с меня хватит. Идём, – обратилась Шели к своей подруге. – Мы уходим.
      – Я никуда не пойду, – ответила Мадена.
      Шели бросила на меня взгляд, который с успехом мог бы ликвидировать все последствия глобального потепления и заново заморозить вечные льды.
      – Пойдём, – повторила она.
      – А я не пойду. – Мадена повернулась спиной к подруге и посмотрела на меня. – А какая у тебя BMW?
      – Белая, – подумав, ответил я. – Новая. Отличная машина. Я увидел её – и влюбился с первого взгляда… Я неисправим.
      – Здорово. На самом деле, я никогда не ездила в BMW… но очень хотелось бы прокатиться.
      – Вот, – обратился я к Игану. – А ты говорил, что лучше ехать на твоей развалюхе.
      Женщин возят только на BMW. В идеале, конечно, на красных и с открытым верхом.
      Но на белых можно тоже.
      Когда Шели удалилась, шипя от злости (натуральная египетская гадюка!), а мы направились к машине, я заговорил снова.
      – Предлагаю отметить знакомство и поехать в ресторан. Тут, недалеко. Китайская кухня. Мадена, ты любишь китайскую кухню?
      – Никогда не пробовала, – призналась она.
      – Сегодня ты поймёшь, ради чего стоит жить.
      – Кто-то говорил, что не ест на ночь, – заметил Иган.
      После ухода Шели он заметно оттаял и стал разговорчивее.
      – Моя ночь начинается в четыре утра. И вообще. Кто-то жаловался, что у него проблемы с желудком.
      – Конечно. После ужасного салата, который мне кое-кто приготовил.
      – Ты сам виноват. Я предупреждал, что его нельзя есть с майонезом.
      Мадена взяла нас обоих под руки.
      – Не ссорьтесь. Давайте поговорим о чём-нибудь хорошем.
      – Ты знаешь, как возникла китайская кухня? – спросил я.
      Она безмолвно покачала головой.
      – Ну, тогда будет чем развлечь тебя по дороге. (Брайан) Голова не просто болела – она раскалывалась. Конечно, эту боль вряд ли можно было сравнить с приступом мигрени – но я предпочёл не открывать глаза: никто не знал, как мой организм отреагирует на дневной свет.
      Я лёг на спину и замер, прислушиваясь к происходящему в спальне. На подушке примостились кошки – они дремали, мирно урча, и, видимо, на улицу даже не собирались. Почти бесшумно работал кондиционер. Негромко бурчало радио. Вроде бы всё на своих местах. Ровным счётом ничего сверхъестественного. Я открыл было рот – и тут осознал, что не помню имени женщины, которая уснула рядом со мной вчера вечером.
      – Милая? – вышел я из положения. – Ты уже проснулась? Как ты себя чувствуешь?
      Может быть, ты хочешь кофе? Ты голодна?
      Разумеется, мне никто не ответил.
      Я приоткрыл-таки глаза, сел на кровати и оглядел комнату. Ужасный беспорядок – разбросанная по полу одежда (только моя), полная окурков пепельница (больше половины из них – остатки дамских сигарет, испачканных в помаде), чашка с водой на тумбочке, на полу – бутылка вина и два бокала. И никаких следов ночной гостью.
      Только запах духов – теперь мои подушки пахли жасмином.
      После двадцати минут, проведённых под ледяным душем, я отправился на кухню и с мыслью о том, что к алкоголю больше не притронусь, выпил рюмку коньяка. В голове немного прояснилось, но желудок всё же слегка нервничал при мысли о еде – хотя я был невероятно голоден. Я сварил кофе, присел у стола, закурил и стал восстанавливать в памяти события вчерашнего вечера.
      Вчера одному из моих коллег исполнилось тридцать. Мы с Рэем были хорошими друзьями – и я сомневался, что могло быть по-другому. Вряд ли у него были враги или недоброжелатели. Рэй славился своей щедростью, добродушием и умением расположить к себе кого угодно. В нашем кругу он был известен как большой любитель повеселиться. Он жил на широкую ногу и являлся знатоком по части вечеринок, приёмов, коктейлей и прочих мероприятий подобного рода.