Ха, ха. Очень точное определение. -- Крузе поморщился. -- При всей вашей грубости, Алексис, в вас тонко развита интуиция. Так слушайте, -- доктор снова затянулся и, попыхивая трубкой продолжал: -- Три дня назад эти олухи, Шванвич и кампания, обещали достать труп для одной весьма важной церемонии. Но труп сбежал. Полагаю, что это были вы. -- Крузе поднял на Алексея неожиданно повеселевшие глаза. Было видно, что комизм ситуации сильно его развлекает. -- Вообще-то искать и доставлять тела умерших -- моя забота. Но я забегался. Было много работы: подагра у императрицы, отеки старшего Шувалова, мигрени младшего... Словом, я понадеялся на этих дуболомов. А они все провалили. Но спросят-то с меня! -- Доктор в возмущении хватил ладонью по столу. -- И знаете, что мне грозит? Отлучение от ордена. За этим последуют лишение покровительства, удаление от двора... На моей карьере в России можно будет ставить крест. А у меня семья, голубчик, шесть маленьких докторишек и две юных фрейлен на выданье.
      -- А все-таки, что они делают с трупами? -- Осторожно спросил Алексей.
      -- Да ничего! -- Раздраженно пожал плечами врач. -- Неужели вы думаете, что все тайные общества на свете заняты потрошением мертвых тел? Это было бы слишком невинно.
      Алексей промолчал. Он никогда не сталкивался с тайными обществами и не знал, что они делают.
      -- Труп нужен как символ тлена и мирской суеты, -- пояснил Крузе. -Полежит в гробу во время церемонии. А когда неофита будут посвящать, тело вынут из гроба, завернут в ковер и вынесут. А на его место ляжет будущий брат. Если не испугается, конечно. Из гроба он восстанет уже, так сказать, новым человеком для новой жизни в братстве.
      -- Ага-а, -- протянул Алексей. Он что-то мучительно соображал. -Послушайте, доктор, -- наконец, сказал Орлов, потирая подбородок и явно стесняясь приступить к делу. -- А я не подойду?
      -- В каком смысле?
      -- Ну-у... Какая разница, кто там лежит в гробу? Живой или мертвый. Раз уж с ним ничего не собираются делать?
      Крузе медленно кивнул, уловив ход мыслей пациента.
      -- Вы же сами давали мне опий, -- продолжал тот. -- Как обезболивающее. После него голова чумная, руками-ногами не пошевелить. Труп трупом.
      Крузе кусал губу. Было видно, что он не решается на щедрое предложение Алексея.
      -- Я ведь понимаю, все из-за меня. -- Орлов смотрел в пол. -- Если б вы по доброте душевной не взялись меня лечить, был бы у вас труп. Молодой. Красивый. С тлением.
      Врач рассмеялся.
      -- Бог сподобил меня удивительным знакомством. И вы не боитесь лечь в гроб?
      Алехан пожал плечами.
      -- Чего не сделаешь для хорошего человека?
      Крузе развеселился. По его гладко выбритым щекам побежал румянец. Было видно, что каверзная шутка с подставным покойником ему очень по вкусу. Кажется, он был не прочь надуть общество, которое так самовластно могло распорядиться его судьбой.
      -- Ну что ж, молодой человек, -- протянул немец, окидывая фигуру Алексея оценивающим взглядом. -- Я дам вам опий. Больше обычного. Надеюсь, вашему богатырскому здоровью он не повредит. Сначала вы будете видеть и слышать все, как во сне. Потом и правда заснете. Главное, -- врач поднял палец, -- не шевелитесь и не показывайте признаков жизни, что бы ни произошло.
      Алехан заверил его, что будет лежать, как убитый.
      -- По окончании церемонии вас вынесут во ковре в двор и оставят за кустами жасмина, чтоб позже закопать в лесу. Или что они там с ними делают? Я к этому не имею касательства. Не прозевайте момент -- бегите. Вот вам случай незаметно выбраться из Монбежона.
      Орлов кивнул. Сделка оказывалась выгодной для обоих. Ему давно пора домой.
      -- Я зайду через час, чтоб подготовить вас, -- сказал Крузе. -Отделайтесь от любой кампании. Марфы или великой княгини. Притворитесь спящим. Им незачем знать о наших делах.
      Пунктуальность доктора равнялась только его испугу. Без одной минуты 11 он вошел в комнату с уже подготовленным стаканом красного вина, в котором был растворен порошок опия. После того, как пациент выпил зелье, Крузе взял его за запястье и внимательно нащупал пульс.
      -- Идемте, -- шепотом сказал врач. -- Надо успеть, пока лекарство не начало действовать.
      Честно говоря, Орлов уже почувствовал звон в голове, но еще мог ходить и рассуждать здраво. В обнимку с Крузе они покинули укрытие за ширмами, миновали столовую второго этажа и, выйдя в ореховый коридор, свернули в спальню. По дороге заговорщики никого не встретили. Стоял теплый тихий вечер, и все общество собралось в саду. Оттуда долетала музыка, слышался приглушенный смех. Великий князь пилил на скрипке. Дамы играли в волан.
      В спальне Крузе подвел Алехана к камину, нащупал какой-то рычаг за тяжелой оконной портьерой, и резная дубовая панель у самой кровати отъехала в сторону, открыв узкий черный проем, за которым виднелись ступени.
      -- Смелее, молодой человек, -- подбодрил доктор. -- Это путь в преисподнюю.
      Он, как всегда, шутил. Алехан сделал несколько шагов, на него повеяло холодом. Белые каменные ступеньки были хорошо видны в темноте. Они казались тонкими, как бумага, источенные временем и сотнями ног посвященных.
      -- Да-с, мой друг, -- шептал Крузе у Алексея за плечом. -- Это одна из самых старых посвятительных камер в Петербурге. Дом построен на месте древнего капища финских колдунов. В соседней комнате сохранились остатки их каменного круга...
      Голос доктора плыл и исчезал куда-то, точно через уши Алексея протянули ватный жгут. Перед глазами тоже все плыло. Орлов споткнулся, но врач удержал его за локоть.
      -- Этой посвятительной камерой пользовался еще Петр Великий. Оцените торжественность момента! Он был первым, кто основал в вашей стране ложи вольных каменщиков. Может быть, чуть в большем числе, чем нужно аборигенам...
      Помещение, куда они спустились, выглядело очень скромным. Судя по царившей сырости, это был подвал. Грунтовые воды постоянно подтапливали его, и Алехан ощутил, как покрытые плесенью камни скользят у него под ногами.
      Как только они оказались здесь, доктор затеплил свечу, видимо, перестав опасаться, что ее огонек будет замечен сверху.
      Подвал состоял всего из двух комнат. Первая -- куда вела лестница -крошечная, с низким потолком и теснящими гостя стенами. Невысокий Крузе с трудом стоял в ней выпрямившись, а рослому Алехану пришлось согнуться в три погибели. Справа от них помещался стол с песочными часами, косой и жутковато оскаленным черепом, на котором еще кое-где виднелись отвратительные куски гниющей плоти.
      Алексей поморщился.
      -- Не бойтесь! -- Хлопнул его по плечу Крузе. -- Это всего лишь муляж. Из воска.
      Недоверчивый гвардеец ткнул череп пальцем в глаз.
      -- Действительно воск.
      -- Это камера ожиданий. Идемте дальше, -- доктор нетерпеливо подтолкнул Орлова в спину.
      Вторая комната казалась громадной. Она-то и занимала весь остальной подвал. Низкий сводчатый потолок и просторные крылья, отгороженные приземистой колоннадой из каменных глыб, создавали удивительную акустику. Каждый шаг звонко отдавался в голове, точно по полу цокали копытцами. Он звучал и внутри Алексея, и откуда-то со стороны.
      -- Страшновато? -- Поеживаясь, спросил врач.
      Алехан пожал плечами. Опий начал действовать, и Орлова охватило сонное равнодушие. Свечи в руке Крузе не хватало, чтоб озарить весь подвал. Стены терялись в темноте, от чего помещение казалось непомерно большим. В центре на расписном шелковом ковре, украшенном циркулями и наугольниками, стоял дубовый гроб. Когда-то он был весьма крепким, но обветшал и рассохся. Алехан подумал, сколько покойников опускали в него со времен царя Петра Алексеевича, и ему сделалось муторно на душе.
      -- А почему сюда нельзя положить восковую куклу? -- Осведомился он, перешагивая через край, и устраиваясь на пыльных, траченных молью подушках.
      -- Череп в камере ожиданий нужен для размышлений о тщете сущего, -пояснил доктор, заглядывая в гроб сверху вниз. -- Вам удобно, голубчик?
      Орлов попытался вытянуть ноги. К его удивлению это удалось. Не с самого ли императора снимали мерку для гроба?
      -- А для церемонии нужен настоящий покойник, -- продолжал зудеть немец. -- Там все настоящее: и шпаги, и ножи, и кровь.
      "Какая кровь?" -- хотел спросить Алексей, но он уже засыпал. Стенки гроба стали стенами бездонного колодца, в который Орлов падал спиной вниз. Последнее, что он видел, оскаленные черепа четырех скелетов с подсвечниками в руках. Они салютовали ему, жидким светом заливая последний путь: все глубже и глубже, к центру земли...
      Алексея разбудила песня. Тихая, но ритмичная, она сочилась откуда-то сверху в такт шагам, спускавшихся по лестнице людей.
      Страшитесь вы, исчадья ночи!
      Мы изгонять явились вас.
      Мы смело вам заглянем в очи...
      "А если надо, двинем в глаз", -- живо досочинил Алехан. Им овладело безудержное веселье. Он лежал в гробу, к которому с серьезными минами двигалась целая вереница идиотов, вообразивших себя магами, наследниками вековой мудрости чухонских колдунов!
      Страшитесь вы, исчадья ночи!
      "Сейчас обмочусь от ужаса!" -- Алехан разлепил глаза. Из темной подвальной залы ему хорошо была видна передняя, освещенная множеством свечей. В ней толпилась куча народу. Все пришедшие приветствовали неофита и просачивались во второе помещение, где стоял гроб.
      Их голоса показались Алехану странно знакомыми. Постоишь в дворцовом карауле, привыкнешь узнавать важных господ по окрику. Орлов прищурился, стараясь рассмотреть присутствующих. Сделать это было тем легче, что гроб оставался неосвещенным, а каждый из прибывших держал в руке по зажженной свече.
      Одеты они были чудно. Поверх расшитых золотом камзолов красовались смешные бабьи передники из белого атласа, расшитые циркулями. За поясом торчали такие же белые рукавицы. Сзади спускались плащи до пят, а через плечо были перекинуты голубые муаровые ленты с вышитыми цветами акации.
      -- Ну-с, господа. Надеюсь, нам ничто не помешает, -- сказал рослый красивый мужчина, в котором Алехан не без удивления узнал Романа Воронцова, брата канцлера. Все считали его шалопаем, прожигающим жизнь в кутежах с бабами. Кто бы мог подумать, что он затешется в тайное общество! Где, кажется, играет не последнюю роль.
      -- Н-не б-бойся, Л-ларионыч, -- отозвался другой брат, весь закутанный в алую мантию. -- М-мои люди с-стоят по всему п-периметру п-парка. М-мышь не проскочит.
      К своему ужасу Орлов узнал в заике Александра Шувалова, начальника Тайной канцелярии.
      "Куда я попал? - В панике подумал Алексей. -- Эдак сюда явится сама императрица и заскачет на метле!"
      Императрица не явилась, зато ее изящный фаворит Иван Шувалов в чудной шляпе с высокой тульей и голубой муаровой накидке с наугольниками шествовал впереди неофита, неуверенно сходившего по лестнице.
      Достаточно было взглянуть на журавлиные ноги посвящаемого, что бы понять, кто это. Великий князь Петр Федорович, наследник престола хватался за стены камеры ожидания растопыренными руками и тыкался, как слепой щенок из угла в угол. У него были завязаны глаза.
      -- Возлюбленный брат, -- строго обратился к нему Шувалов. -- Снимите вашу одежду и обувь и оставьте их на пороге в знак того, что вы отрекаетесь от всего земного и вступаете под наш кров таким же чистым, каким были в утробе матери.
      Великий князь стал поспешно срывать камзол. Руки у него дрожали. Несколько пуговиц оторвались и со стуком покатились по полу.
      -- Вам завязали глаза, -- продолжал Шувалов, -- в знак того, что вы еще слепы, как новорожденный, для истинной жизни и не можете отличить добро от зла. В этой храмине вам предстоит пробыть некоторое время, готовясь ко второму рождению.
      С этими словами Шувалов захлопнул дверь, оставив неофита в полной темноте. Через несколько секунд из-за стены раздались жалобные стоны и царапанье.
      -- Ничтожество, -- сказал стоявший возле Романа Воронцова человек. Ростом он был пониже, а боками покруглее, но сходство между братьями проявлялось даже в интонации. -- Какого государя мы всклепываем себе на голову!
      -- Крепитесь, друг мой, -- возразил ему крупный лысый человек без парика. -- Орден знавал разных государей и удерживался при всех. Даже, когда наши братья по одиночке становились жертвами их гнева, само братство не страдало. Необходимо обезопасить себя и на этот раз.
      -- Петр Иванович! -- Вспылил канцлер. -- Я не хуже вашего знаю, что головы указали на наследника, как на следующего императора. Но смею заметить, их слова были очень противоречивы. Они много твердили о женщине. Кто она? Мы должны это знать.
      -- Спокойнее. Спокойнее, -- потребовал Роман Воронцов. К глубокому удивлению Алексея, человека, которого при дворе почти не замечали, здесь слушались беспрекословно. -- На днях охота в Гостилицах у Разумовского. Если надо, второй претендент будет устранен. Братство связало свою судьбу с судьбой Петра Федоровича. Каким бы шутом он ни был. Государь-наследник в душе дитя. К тому же законченный алкоголик. Управлять им не сложно.
      -- При п-пмощи в-вашей дочери Елизаветы? -- Съязвил Александр Шувалов.
      -- А вы сожалеете, что это не в-ваша п-племянница? -- Передразнил "инквизитора" канцлер.
      -- Тише, тише, господа. Неофит может услышать, -- унимал их кроткий фаворит.
      -- Здесь стены хоть из пушки стреляй, -- рассмеялся Петр Шувалов. -При батюшке Петре Алексеевиче тут людей допрашивали, а не только в степени посвящали.
      Все поморщились. В это время до собравшихся из камеры ожиданий явственно донесся тоненький плач. Великий князь в темноте и тесноте был близок к истерике.
      -- Впустите его, Иван Иванович, -- сказал старший Воронцов. -- А то он последнего рассудка лишится.
      Фаворит распахнул дверь. Петр Федорович вывалился из-за нее, как ватная кукла. Его длинная неуклюжая фигура раскачивалась из стороны в сторону. Собравшиеся подхватили царевича под руки.
      -- А ведь его еще в гроб класть, -- вздохнул Александр Воронцов. -Может, как-нибудь без этого обойдемся? Боюсь обгадит святыню.
      Между тем, неофита поставили на одно колено перед Романом Воронцовым и тот, назвавшись великим мастером, произнес витиеватую речь о небесных карах, которые постигают нечестивцев, разболтавших тайны ордена.
      После чего брат Устрашитель, им-то и оказался бедняга Крузе, подал великому мастеру некий предмет, который Алехан не мог рассмотреть, но который они между собой именовали "печать молчания". Вероятно, ее перед употреблением раскалили на свече, потому что, когда металл слегка коснулся уст посвящаемого, великий князь заверещал, точно ему на лоб поставили тавро.
      -- Он ведет себя просто неприлично, -- театральным шепотом сказал кто-то.
      -- Точно так же он вел себя во время принятия православия, -отозвался другой брат, тоже не узнанный Алексеем. -- Прыгал от святой воды по всей церкви, как будто в нем бес сидит.
      -- А может верно? -- Робко предположил третий.
      -- Да нет. П-просто д-дурак, -- вмешался в разговор Александр Шувалов.
      -- И что мы с ним будем делать?
      -- Б-бог не без м-милости.
      Алексей то уходил в сон, то просыпался. В подвале было слишком холодно и шумно, чтобы он мог надолго забыться. От чада свечей и людского дыхания сделалось душно.
      Наследник, не терпевший тесноты и закрытых помещений, был близок к обмороку.
      -- Обнажите грудь, -- приказал ему Роман Воронцов.
      Плохо соображая, что делает, великий князь повиновался. Он снял рубашку, и брат Устрашитель принес огромный золотой циркуль, раскрытый на 60 градусов. Крузе осторожно наколол им грудь неофита выше сосков. Брызнула кровь.
      -- София Премудрая пусть внесет Чашу, -- провозгласил великий мастер.
      Это было эффектное зрелище. По удивленным лицам собравшихся Алексей понял, что они такого не ожидали. Дева, закутанная в белое, несла на вытянутых руках золотой сосуд. По слабому стону неофита: "Лиза," -- стало ясно, что великий князь узнал свою любовницу Елизавету Воронцову. Как ему это удалось с завязанными глазами, Бог весть. Может, ткань не была столь уж плотной?
      -- Ваша кровь смешается в этой чаше с кровью тех, кого принимали до вас, и вы окончательно вступите в наш круг, -- провозгласил великий мастер.
      В золотой сосуд, куда упали капли крови будущего монарха, брат Виночерпий долил церковного кагора. Затем ее пустили по кругу, и каждый из присутствующих прикладывался, слегка обмочив губы в крови бога земного, смешанной с кровью Бога небесного.
      Запах доброй лозы дразнил ноздри мнимого покойника. Остро захотелось выпить. Алехан вдруг вспомнил, что в последние дни ни разу не прикладывался к бутылке, и глубоко прочувствовал эту потерю.
      -- Теперь вы один из нас, -- громко провозгласил великий магистр. -Снимите повязку.
      Великий князь схватился за черный муаровый платок, закрывавший его лицо и в тот же миг все присутствовавшие на церемонии с лязгом обнажили шпаги. "Зарезать они его что ли хотят?" -- В панике подумал Орлов.
      Иван Шувалов сверкнул кинжалом возле самой головы наследника и одним ударом рассек муаровые путы, с которыми тот никак не мог справиться.
      Но вместо Софии Премудрой -- Елизавета уже удалилась из зала -- перед лицом царевича замелькали обнаженные клинки. Они уперлись в его горло, грудь, шею, грозили выколоть глаза.
      -- Мерзавцы! -- Выкрикнул Петр Федорович, решивший, что его привели сюда на убой.
      -- Это лишь предостережение любому неофиту, -- ровным голосом проговорил Роман Воронцов. -- Что с ним будет, если он предаст таинства вольных каменщиков.
      Шпаги с лязгом убрались в ножны.
      -- А теперь позвольте Мастеру Стула. -- Роман Воронцов показал на начальника Тайной канцелярии, -- Искусить вас в первой, третьей и пятой орденских добродетелях. В послушании, смирении, и братской любви.
      Напуганный предшествующим зрелищем, царевич с готовностью закивал.
      Брат Инквизитор надел ему на шею грубую пеньковую веревку, поставил на четвереньки и повел вокруг забранного черным бархатом алтаря. Остальные братья кольцом обступили эту странную процессию. Александр Шувалов поочередно подводил "кающегося грешника" к каждому из них. Предполагалось, что любой может сделать с ним все, что угодно. Но, когда перед тобой в столь унизительной позе твой будущий государь, не очень-то разгуляешься. Поэтому братья ограничивались ритуальным ударом тыльной стороной ладони по щеке неофита. Он, как провозгласил Великий Мастер, олицетворял в этот краткий миг самого Господа нашего Иисуса Христа, поэтому покорно подставлял другую щеку.
      Судя по нервно дергавшейся голове, наследнику это порядком надоело. Алексей подумал, что среди собравшихся немало тех, кто с удовольствием расквасил бы великому князю нос в настоящей крепкой оплеухе. Но положение обязывало.
      -- Можете ли вы дать слово, что вполне доверяете вышестоящим орденским начальникам? -- Вопросил Роман Воронцов.
      Наследник не без труда кивнул.
      -- Тогда подойдите к алтарю, положите руку на Евангелие и произнесите клятву верности.
      Петр Федорович повиновался.
      -- Не вставайте с колен, не поднимайте глаз, -- предостерег великий мастер. -- Вы не должны видеть, что именно лежит на алтаре. Лишь доверять нашему слову и осязать Евангелие сердцем.
      Наследник поднял руку. Алексей увидел его длинные узловатые пальцы на черном бархате алтаря. Царевич бормотал клятву себе под нос, нервно стуча костяшками по аналою. Орлову вдруг остро захотелось встать и посмотреть, какую именно книгу братья подложили дураку. Его собственное грубое сердце во всю мощь осязало, что это не Евангелие. А если и Евангелие, то какое-нибудь не такое. С орденским вывертом на первой же странице. Что-то вроде "Откровения от Магдалины". Видел он эту похабщину в полку у одного любителя тайных знаний.
      -- Приготовьте гроб, -- торжественный голос Мастера достиг Алексея, точно из-под спуда воды.
      Орлову все труднее становилось следить за происходящим. Опий снова брал свое. Двое братьев подошли к смертному ложу и затеплили свечи в руках у четырех скелетов, стоявших по углам одра. "Ага, они были в моем сне," -мысли текли медленно-медленно. Даже не текли, а стояли. В остекленевших глазах Алехана отражались склонившиеся над ним люди. Его вынули из гроба и, как большую тяжелую куклу, неуклюже запеленали в ковер. Больше он ничего не видел.
      -- Уберите, -- процедил сквозь зубы Воронцов.
      Судя по шуму, великий князь споткнулся и загремел в гроб с высоты своего страусиного роста. "Вот болван! -- успел подумать Алексей. -- И как она с ним..." Дальше сон утянул его в песчаную воронку.
      Перекатываясь под спудом зыбучих дюн, Орлов слышал только, как шуршит дорожка под чьими-то ногами.
      Раз-да. Раз-два. Его бросили во дворе. По ковру хлестнули ветки. Значит Крузе говорил правду -- за кустом. Алехану отшибло бок, но он не смог даже пошевелиться. "Дурак! Надо было там спать! -- чертыхнулся он. -А тебя сейчас разобрало! Удирать пора!" Не тут-то было, сон скрутил гвардейца по рукам и ногам. Парализовал тело не хуже недавней раны.
      Рядом слышался мерный рокот моря. Оно убаюкивало, ласкало, нежило... А потом со всей силой хрястнуло волной по морде. Аж в ушах зазвенело. В последнюю минуту Орлов чувствовал, что его раскачивает из стороны в сторону, но не предал этому значения. И шаги снова были. Топ-топ, топ-топ, гулко, как по дамбе... Новый удар был еще сильнее предыдущего. Только теперь Алехан окончательно пришел в себя. Шелковый ковер вымок и облепил тело, мешая выпутаться.
      К счастью, его кинули на неглубокое место. Темнота помешала братьям-могильщикам проследить за дельнейшей судьбой "трупа". А она была плачевна. Алехан порядком нахлебался соленой воды. Если б не его могучее сложение, он вообще бы не выплыл. Мелководье оказалось ловушкой. Пенистые волны, зло шипя, швыряли жертву на крупную гальку в основании дамбы.
      Орлов еле выбрался, весь окровавленный и мокрый, в разорванной рубашке и штанах. Он повалился на узкую полосу берега между морем и близкой каменной стеной и так пролежал до утра. С рассветом первый же караул, проходивший по верху над Монбижоном, снял его с отмели. Свои ребята, семеновцы, не дали подохнуть, отогрели, напоили водкой с перцем и отвезли домой.
      Там Алехана уже едва не хоронили. Иван ходил бледный и навеселе, а увидев брата, схватился за ремень. Хорошо случившийся рядом Гриц удержал Старинушку, указывая на раны и жалкий вид пропащего. Они с Федором подхватили Алехана под белые руки и понесли в спальню. Терять сознание на собственной кровати было куда спокойнее.
      Глава 9. ГОСТИЛИЦЫ
      Речка Гостилка перепрыгивала с камня на камень, закручивала водовороты и вертелась по равнине волчком. Извилистое русло, быстрое течение и высокие обрывистые берега делали ее непригодной для купания. Даже полоскать белье бабы из соседней деревни ходили не сюда, а на пруд -- не ровен час споткнешься и бултых головой в илистое дно. Унесет, поминай, как звали!
      Тем более странно, что господа, устроив в Гостилицах мызу, облюбовали именно эту речку-непоседу. Кое-где запрудили, кое-где расширили русло и устроили каскад прудов, через которые вода неслась галопом, вращая разноцветные лопасти ложных мельниц, брызгая на неосторожных прохожих и крутя вокруг собственной оси павильоны-фонарики.
      Первым, кому пришло в голову использовать шумную Гостилку для развлечений, был фельдмаршал Миних. Он-то и спланировал парк, пруды, катальные горки и водные шутихи в самых неожиданных местах. После его ареста имение отошло в казну и через много лет перекочевало в руки первого фаворита Елисавет Алексея Разумовского. К этому времени в окрестностях заброшенной мызы расплодилось непуганое зверье, и обер-егермейстер гонял отсюда лосей и оленей для охоты Ее Величества в лесах под Петергофом и Царским, откуда дичь давно повывелась.
      Но истинное удовольствие доставляла настоящая травля в самих Гостилицах, когда поднятый собаками зверь мог часами водить охотников за собой и все же ускользнуть от преследователей. Непредсказуемость результата предавала забаве особую остроту. Впрочем, не для всех... В последние годы императрица стала тяжела на подъем, скучала шумными сборищами и на этот раз отправилась в Гостилицы только для того, чтоб посмотреть новый дом Алексея Разумовского.
      Болтали, будто архитектор Квасов построил его "на льду", выкопав котлован до "вечной мерзлоты". Само по себе это вызывало любопытство. Воображение Елисавет живо нарисовало белоснежные ледники с торчащими из них бивнями мамонтов. Но прибыв на место, государыня не обнаружила ни того, ни другого. Дом стоял как дом, не хуже и не лучше столичных. С колоннадой, флюгером и чересчур узкими окнами второго этажа.
      -- Где же лед? -- Разочарованно спросила Елизавета.
      -- Под домом, Ваше Величество. - Отрапортовался обер-егермейстер.
      -- В подвал я не полезу, -- императрица раздраженно хлопнула веером по ладони. -- Айда кататься на лодках. Хоть так развлечемся.
      Прелесть катания заключалась в том, что лодками можно было не управлять. К ним даже не полагалось весел. Расписные резные суденышки спускали на воду в верховьях Гостилки у барского дома. С полверсты они на немалой скорости неслись по узкой извилистой реке, толкаясь о берега, на лету преодолевая песчаные отмели, пока в низовьях, у круглого Минихова пруда вода не замедляла бег, и гайдуки Разумовского не вытаскивали лодки баграми на сушу.
      Сколько шуму, испуганных криков, смеха, просьб о помощи доносилось с реки! Сколько романов завязалось во время опасных игра! Сколько кавалеров, не сумевших удержать равновесие лодки, навеки погубили свою репутацию в глазах дам!
      Когда Елисавет была помоложе, она, как пиратский капитан, умела утаенным на дне шлюпки шестом подтолкнуть соседнее судно на опасную стремнину или пустить ко дну. Но теперь веселые времена миновались, грузная государыня сошла в лодку не без помощи троих вельмож, и та, просев под многопудовой тяжестью пассажирки, чинно заскользила мимо берегов. Не то чтобы медленно, но и не вскачь, как бывало раньше.
      -- Скука, -- констатировала Елисавет, когда лодка остановилась у Минихова пруда. -- Пойдем что ли перекусим. Подрастряслась я. Хороши, граф, твои лодки только аппетит нагонять.
      Алексей Разумовскйи покраснел.
      "Вот колода! -- С раздражением подумала великая княгиня. -- Сама не веселится и другим не дает". Раньше императрице нравилось многое из того, что теперь вызывало тоску. "Неужели и я стану такой? -- Думала Като. -Вздорной. Сварливой. Никому не в радость и в тягость самой себе". Жалела ли она Елисавет? Да, пожалуй... жалела бы с расстояния в сто верст и с чужих слов. А рядом с императрицей великая княгиня чувствовала себя, как на болоте без слеги. Одно неверное движение и...
      Като одернула себя. Она стыдилась подобных мыслей. Давно пора держаться увереннее. Она не одна, ее любят и уважают многие. Понимает ли это Елисавет? Несомненно. Потому и злится. От бессилия. И сознания, что ее собственное время ушло навсегда.
      Ужин в доме обер-егермейстера был необыкновенно тяжел. Жареную на вертелах кабанятину подавали в покои на втором этаже с помощью вращающегося стола на длинной ножке-винте. Гости не видели ни лакеев, ни грязной посуды, тарелки ускользали вниз и мгновенно заменялись новыми. Великокняжескую чету отпустили рано. Елисавет не терпела, чтоб в ее интимном кружке присутствовали болтун-племянник и его зазнайка-жена. "Пусть идут. Без них веселее!"
      Екатерина вздохнула с облегчением, оказавшись за дверями царских покоев. Спальня Елисавет находилась в старом доме обер-егермейстера, а наследнику отвели комнаты в новом, том, что "на леднике". Здесь было сыро, штукатурка до сих пор не высохла, но уже кое-где отставала от стен толстыми слоями, как пудра от щек немолодой кокетки. И все же цесаревна почувствовала себя лучше, оставшись одна. Она досадовала только на то, что сегодня придется провести ночь в кампании великого князя. О второй спальне, конечно, никто не позаботился! Впрочем, царевич так напивался под вечер, что все неудобство сводилось ко сну в обществе храпящего, неудобопереворачиваемого человека, чей желудок поминутно бунтовал, против излишка пунша.
      Оставив жену в верхних покоях, великий князь отправился вниз, нагружаться вином в обществе своих лакеев. Като предпочла посидеть часок другой в гардеробной, почитать при свечах, пока Петр Федорович не уляжется.
      Часа через два она на цыпочках вошла в комнату. Великий князь уже спал. Он храпел, запрокинув голову, а на его тонкой шее птичьим зобом ходил острый кадык. Стараясь не шуметь, Като осторожно прилегла на край кровати. Одеяло было придавлено телом Петра и натянуть его на себя женщине не удалось. Она взяла плед, закутала ноги и попыталась заснуть. Но сделать это в таком сыром помещении было непросто. Като привыкла спать в тепле и при открытых окнах. Холод и духота были ее врагами с детства.
      Однако в комнате воздух казался так сперт от дыхания великого князя и напоен винными парами, что через четверть часа у цесаревны разболелась голова. Она встала и с раздражением толкнула окно рукой, разбухшая рама с трудом поддалась. Петр Федорович пьяно заворочался, бурча что-то себе под нос, но Екатерине было уже все равно. Она бухнулась на перину, пихнула мужа в бок и рванула одеяло на себя.
      Наконец ей стало тепло. Снизу послышался какой-то шум, точно трещало дерево, но женщина уже погружалась в дремоту. Ей грезились сосны, поскрипывавшие на холодном осеннем ветру, они раскачивались все сильнее и сильнее и вдруг начали падать. Громадные стволы рушились на пол, проламывая паркет...
      Екатерина вскочила в кровати. Треск и грохот раздавались наяву. Трещал весь дом: швы, перекрытия, потолок, паркет. А снизу слышался чудовищный стук падающих деревянных свай. Стены рассыпались на глазах!
      Като вцепилась рукой в плечо мужа и изо всех сил затрясла его.
      -- Вставай! Вставай! Петр!
      В первую минуту великий князь ничего не понял, но когда жена закричала ему в ухо: "Потолок падает!" - хмель, как рукой сняло.
      -- Петр! Скорее!
      Великая княгиня опрометью кинулась через комнату и забарабанила кулаками в дверь. Та не поддалась. Уперлась во что-то снаружи. Вероятно, в рухнувшую балку. Где же все? Слуги! Лакеи! Горничные! Като чувствовала, что еще секунда, и она истошно закричит. Неужели их бросили?