По аллее скакал всадник, копыта его коня шлепали по разбитой дороге. Всадник миновал голые дубы, остановился и сдвинул шляпу на затылок. В течение нескольких минут он неподвижно сидел на коне, а потом, дернув поводья, затем медленно двинулся вперед.
      «На этот раз маленький черный мальчик не выбежит встречать массу», – подумал Кларенс. Руфус, как и многие другие, покинул поместье и отправился за реку в обетованную землю. Кларенс слышал, как рабы разговаривали, прежде чем убежать. Они мечтали о свободе, а он очень боялся за них. Белые господа на той стороне реки пили пахту из фарфоровых чашек, в то время как босоногие негры подносили им медовые печенья.
      Кларенс увидел, как Ройс спешился. Наклон его головы говорил о его уязвимости, и Кларенс вспомнил мальчика, который лежал на полу заброшенной сторожки, с залитым слезами лицом. «Рабство, – подумал негр, – может принимать различные формы, и о некоторых из них не говорят вслух».
      Ройс снял шляпу и подошел к галерее. Остановился у лестницы, поставил ногу на верхнюю ступеньку и положил локоть на колено, вертя в руке шляпу. Его задумчивый взгляд был устремлен на двустворчатую входную дверь. Он стоял так несколько минут, и у Кларенса появилась возможность рассмотреть его напряженное чисто выбритое лицо в тусклом свете фонаря.
      Хороших хозяев не бывает, но Кларенс с чистой совестью мог назвать Ройса хорошим человеком. Вряд ли это обрадовало бы Ройса, но порой негр чувствовал жалость к нему. Он повсюду таскал за собой свои собственные оковы и бичевал себя за то, в чем вовсе не был виноват.
      – Ты не говорил, что Пейтон отдал тебе твои бумаги, – сказал Ройс, не поворачивая головы.
      Кларенс улыбнулся. Хороший солдат, хороший разведчик. Ройс знал, что в тени кто-то прячется. Пусть его чутье ему не изменит и поможет выжить в этой проклятой войне.
      – Я всегда был свободен. И считал излишним говорить об этом.
      Ройс лениво повернул голову и улыбнулся, но улыбка мгновенно исчезла, когда он увидел дуло ружья.
      – Ожидаешь неприятностей?
      – Да, всякого белого сброда, отставшего от обеих армий.
      – Хоть ты и свободен, но ты все равно негр. Это ружье может стать твоим смертным приговором.
      Кларенс стал медленно раскачиваться на стуле.
      – Здесь никого нет, кроме мальчика, – сказал он, прищурив глаза и наблюдая за Ройсом. Тот напрягся, Кларенс увидел это даже под грубой шерстяной тканью его пальто.
      Ройс выпрямился и снова надел шляпу. Он не отрывал тревожного взгляда от лужайки перед домом и изо всех сил старался не смотреть на входную дверь.
      – Как мальчик?
      – Нормально, растет. Скучает по тебе. Считает, что ты воплощение Иисуса Христа, и сводит всех с ума рассказами, которые читает о тебе в газетах. Собирается поступать в военную академию следующей осенью. Хочет стать солдатом.
      – Черт!..
      Холодный ветер трепал поля фетровой шляпы Ройса. Он слегка повернул голову и сглотнул.
      – А как Аннабель? – Голос его прозвучал тише обычного, словно он боялся услышать ответ.
      – Ты же храбрый солдат. Иди и посмотри сам.
      Ройс отшатнулся, словно от удара, и лишь тогда Кларенс понял, как сильно встревожен Ройс, если решился войти в дом, который никогда не считал своим.
      – Черт возьми, Ройс! – В голосе негра звучали жалость и злость. – Неужели ты думаешь, я не предупредил бы тебя, если бы с твоей женой случилось несчастье? Она просто переутомилась, вот и все. Пейтон настоял, чтобы она несколько дней оставалась в постели, а теперь она пришла в себя и снова стала маленькой отважной мисси.
      Ройс еле заметно кивнул и отвернулся. Кларенс знал, что этот прославленный солдат старается избежать боя, в который ему так или иначе придется вступить, и жалость пересилила злость.
      Здравомыслящий человек оставил бы этих белых наедине с их проблемами и не стал бы вмешиваться, но Кларенс, очевидно, не был здравомыслящим. «Излучина» – его единственный дом, и Ройс прошел все круги ада, чтобы спасти беспомощного раба. Его чернокожие товарищи могли звать его прихлебателем, продавшимся белому господину. Но Кларенс знал, что он был сам по себе и никогда не являлся чьей-то собственностью. Он чувствовал огромное уважение, даже любовь, к этому гордому белому мужчине, который предпочитал жить в одиночку. Он любил этого несчастного, запутанного своей мачехой так, что до сих пор не мог признаться жене в своих истинных чувствах.
      – Ты идешь? – спросил Кларенс.
      Ройс снова повернулся. Его руки были сжаты в кулаки.
      – Мне нужно сражаться с врагом, черт возьми!
      – И со сколькими же врагами одновременно ты сражаешься? Войди в дом, парень, чего ты боишься?
      – Я и так причинил много вреда, – с горькой усмешкой произнес Ройс. – Не говори ей, что я приезжал.
      Кларенс медленно поднялся и прошел на дальний конец галереи.
      – Хотя бы попрощайся с ней.
      Ройс вскочил на своего чистокровного серого скакуна и долго смотрел на входную дверь.
      – Если я сейчас ее увижу… – Голос его дрогнул. – Если я сейчас увижу ее, Кларенс, я не смогу уехать. Даже ради этой проклятой войны.

* * *

      Кларенс не знал, как долго он просидел на холоде, когда услышал, как открылась, а потом снова закрылась дверь. Он ничего не сказал, прислушиваясь к шагам тех же ног, которые ходили по их хижине каждую ночь, а теперь ступали по плитам галереи. Звук этих шагов всегда заставлял его чувствовать себя счастливым. Ведь теперь он мог быть с Пэтси каждую ночь и каждый день, а не только по воскресеньям, как тогда, когда она принадлежала Моултону Джонсону.
      За этот подарок Кларенс послал молчаливое «спасибо» одинокому мужчине, удаляющемуся от дома и повернувшемуся спиной к своему собственному благословенному счастью с маленькой отважной женщиной, на которой был женат.
      Кларенс повернулся так, чтобы тень скрыла дуло ружья от Пэтси, которая села на ступени рядом с ним. Она вздрогнула и поплотнее запахнула шерстяную шаль на груди.
      – Здесь холодно, женщина. Возвращайся обратно.
      – Тебе же не холодно сидеть и прятать ружье, рискуя своей цветной шкурой ради того, чтобы защитить белых господ.
      «Хватит скрывать от этой женщины свои истинные чувства», – подумал Кларенс, улыбаясь и не обращая внимания на ворчание жены. Он понимал ее недовольство.
      – Пейтон скоро вернется с собрания.
      Кларенс посмотрел на жену:
      – Мальчики спят?
      – Софи приглядывает за ними.
      – М-м…
      Кларенс закрыл глаза и постарался как можно глубже втянуть в себя ароматы жены – запах гвоздики с кухни, прачечной и грудного молока, которым она кормила их новорожденного ребенка. Но сильнее всего был мускусный аромат женщины, готовой заняться с ним любовью прямо сейчас. После разговора с Ройсом Кларенс испытывал необходимость прижать к себе податливое тело Пэтси, чтобы забыть хотя бы на время печаль, которая все еще снедала его.
      – Это майора Кинкейда я видела через окно? – тихо спросила Пэтси, и Кларенс с трудом подавил вздох.
      – Ведь миз Аннабель не заметила его, правда?
      – Нет, она уже легла спать.
      «Господи», – подумал Кларенс, а Пэтси тихо засмеялась и сказала:
      – Никогда не думала, что кто-то из белых господ может мне понравиться, не говоря уже о том, чтобы испытывать к ним жалость. Ты ведь умный. Скажи, почему мне так жалко эту белую семью?
      – Потому что они не так счастливы, как мы с тобой. – Кларенс почувствовал, как располневшая грудь Пэтси скользнула по его руке, когда она придвинулась к нему.
      – В тот день, когда майор Кинкейд приехал в «Ивы», чтобы купить меня, – начала Пэтси, – я сильно перепугалась, потому что он сказал, что назад мы пойдем пешком. Я знала, что он может сделать, как только мы окажемся в тенистом местечке. А он всю дорогу просто говорил со мной, что-то рассказывал, и я не заметила, как мы добрались до «Излучины». А потом я повстречала его жену, которая не совсем настоящая его жена и которая не хочет, чтобы кто бы то ни был называл ее миссис Кинкейд. При одном взгляде на нее я поняла, что она не хочет быть хозяйкой рабыни. И так растерялась, что не знала, как себя вести. Хорошо, что ты был рядом.
      Два года прошло с тех пор, как Кларенс впервые увидел Пэтси в «Ивах», когда приехал туда чинить кованые чугунные ворота. За восемнадцать месяцев, что они жили как муж и жена, Пэтси родила ему двух здоровых, крепких сыновей. За все это время в их жизни было много интимных моментов и любви, но только теперь она разговаривала с ним так открыто. Его сердце бешено забилось, а к горлу подступил комок.
      – Конь, которого он обменял на тебя – Юпитер, – стоит шесть сотен долларов.
      Пэтси выпрямилась и внимательно посмотрела на мужа. Он тоже смотрел на нее до тех пор, пока она не спросила годным недоверия голосом:
      – Но ведь на эти деньги можно купить пять или шесть рабынь. Почему он это сделал?
      – Потому что я попросил его об этом.
      – Не понимаю, Кларенс.
      – Я и не ожидал, что поймешь. Иногда я и сам этого не понимаю.
      Он взял ее за руку и прижался щекой к мягкой ткани ее тюрбана. Похожие на легкое кружево облака бежали по холодному темному небу.
      – И поэтому мы остались здесь, в то время как все остальные сбежали за реку? – спросила женщина. Теперь ее голос звучал неуверенно. – Потому что ты обязан массе?
      – Нет, любовь моя. Хотя сделал бы это, если бы пришлось. Но Ройсу это не нужно, даже Пейтону не нужно, а мы все равно останемся до тех пор, пока не кончится война, потому что здесь безопаснее для тебя и детей.
      – Мы могли бы отправиться на Север, как другие. Не думаю, что белые люди стреляют там друг в друга.
      Кларенс помолчал некоторое время, наблюдая, как влажные листья кружатся у его ног, и прислушиваясь к дыханию жены. Ему требовалось время, чтобы подобрать нужные слова и сказать женщине, которую он любил, кое-что о себе.
      – Мой прадед был африканцем, – наконец произнес он. – Ма помнит его совсем стариком. Она сказала, что он умер, не переставая горевать об Африке, потому что там жил его народ, но не только поэтому. В Африке он родился, это его земля. – Кларенс тяжело вздохнул. – А эта земля – моя. Я родился здесь, в Виргинии. Могу отправиться на Север и по-прежнему жить в Америке, но там не будет моего народа.
      На мгновение Кларенсу показалось, что в свисте ветра он слышит голоса своих предков. – Мой народ создал эту землю. Каждый кирпич, из которого сложены стены этого поместья, сделан их руками, так же, как каждая доска в крыше, каждый глиняный горшок. Они рубили лес, а потом возделывали землю, которую от него очистили. Они поливали эти поля своим потом и потом своих детей. Они молотили пшеницу, ухаживали за скотом и ничего не получали за свой труд. Я должен остаться на этой земле, которую они создали, или умереть, горюя, как мой прадед. Ты можешь это понять?
      – Могу, но мне все равно страшно. Я думала, что хочу свободы больше всего на свете. Теперь она здесь, у самого порога, но вместо того, чтобы радоваться, я боюсь обеих армий, боюсь того, что может произойти с нами завтра, или через неделю, или уже после воины.
      – В конечном счете, она все равно закончится и Север победит, потому что Бог не допустит, чтобы было по-другому. Когда все закончится, мы возьмем деньги, которые спрятаны в горшке, и я построю нам маленький дом, в части города для цветных. Этих денег нам хватит и на дом, и на небольшую кузницу. Я буду зарабатывать достаточно, а ты можешь оставаться дома и растить детей.
      Кларенс повернулся и взял руки Пэтси в свои.
      – Это, конечно, нелегко, ведь то, что легко, ничего не стоит. Но если мы отдадим все наши силы борьбе, наши дети будут жить спокойно. Скажи, что ты хочешь этого, Пэтси. Ради нас, ради наших детей.
      – О Господи, Кларенс, когда ты так говоришь, я готова поверить во что угодно!
      Кларенс тихо засмеялся:
      – Иди ко мне, любовь моя. – Он обнял Пэтси.
      Женщина положила голову ему на грудь, ощущая тепло его тела.
      – А твоего маленького сына, которого продали, мы найдем и выкупим, – сказал Кларенс и спросил: – Ты слышала, что говорят о Селесте, второй жене Пейтона?
      Пэтси кивнула:
      – Твоя ма назвала ее сукой во время течки.
      – Кто бы мог подумать? В первые месяцы Селеста изображала из себя такую милую, добрую хозяйку. Когда Пейтон привел ее в дом, мне было восемь лет, а Ройсу около семи. В те дни Пейтон не много времени проводил дома – он с головой ушел в политику. А Ройс был маленьким брошенным мальчиком, который бродил по этому огромному дому, предоставленный самому себе. Моя ма была его няней. Она клала его в постель, сидела с ним, пока он не заснет, а потом оставляла с Джулзом здесь, в большом доме.
      По утрам я часто находил Ройса в своей хижине – он просыпался среди ночи, приходил к нам и ложился спать между ма и па. Он научился говорить на языке негров, потому что много времени проводил среди рабов, учил их читать и писать. Клянусь, ма любила этого маленького белого мальчика не меньше, чем меня. И он очень нуждался в ее любви и заботе. Я понимал это и не ревновал ее к нему.
      Пэтси вздохнула:
      – Миз Энни как-то сказала мне, что под маской сильного, храброго воина скрывается маленький мальчик, который все еще горюет по своей маме.
      Кларенс посмотрел на жену:
      – Миз Аннабель так сказала?
      Пэтси подняла голову и нежно улыбнулась:
      – Она любит его.
      – Однажды, если его не убьют на войне, он поймет это. И тогда эта маленькая женщина получит столько любви, что не будет знать, что с ней делать.
      – Ох, Кларенс, как я на это надеюсь!
      – Итак, тебе нравится эта белая женщина?
      – Так уж получилось помимо моей воли, – досадливо пробормотала Пэтси, что заставило Кларенса улыбнуться.
      – Это нормально – любить ее. Мы были бы ничуть не лучше белых господ, если бы за цветом кожи не замечали души человека. Я уважаю миз Аннабель точно так же, как свою ма. А это дорогого стоит.
      – Не читай мне наставлений, Кларенс, – промолвила Пэтси. – Не ходи вокруг да около. Ты хочешь мне что-то сказать?
      – Пытаюсь объяснить тебе, что за отношения связывают нас с Ройсом, но не могу не упомянуть Селесту. – Он помолчал и продолжил: – О ней ходят сплетни, но все было гораздо серьезнее. Даже ма не знает об этом. У Пейтона время от времени возникали проблемы с женой, но он не подозревал, как ужасно она обращалась с его старшим сыном. Только Аннабель об этом ни слова.
      – Что же такого сделала Селеста?
      – Что сделала эта сука? – с ненавистью выдохнул он.
      И Кларенс рассказал жене о том, как Селеста продала отца Клема за реку. Не потому, что Питер, раб, застал ее с каким-то мужчиной, а потому – и это знают все рабы, – что она соблазнила беззащитного чернокожего, чтобы удовлетворить свое любопытство и похоть, а потом решила отделаться от него, когда он ей надоел.
      Но самое страшное Кларенс приберег напоследок. То, что произошло в заброшенной сторожке. Тогда Ройс набросился на незнакомца, который, как ему показалось, хочет убить его мачеху, но Селеста лишь рассмеялась и пригрозила обоим, заставив держать рот на замке.
      – Мне тогда было девять лет, – сказал Кларенс, когда жена посмотрела на него своими большими темными глазами, полными слез. – Столько же было твоему маленькому сыну, которого продали неизвестно куда, разлучив с матерью. Селеста пригрозила сделать то же самое и со мной. Ройс никогда не упоминал о том, что видел, я тоже молчал, таким образом мы дали ей в руки грозное оружие, о чем по малолетству и неопытности даже не подозревали.
      Пэтси сжала руку мужа своими теплыми ладонями.
      – Эта тварь изнасиловала тебя?
      – Не меня.
      – О Господи, Кларенс, своего собственного сына?
      – Приемного сына, но ему было всего десять лет, когда это случилось в первый раз. До конца дней не забуду выражения его лица, когда нашел его.
      – В первый раз? – спросила Пэтси, но не получила ответа. Она лишь услышала, как Кларенс судорожно сглотнул.
      Пэтси принялась водить пальцем по груди мужа, а немного погодя спросила:
      – И он ничего не сказал отцу?
      – Нет. Мне следовало самому это сделать, раз уж Ройс молчал. Но мы были всего лишь детьми и до смерти боялись этой белой твари.
      Он поднял голову и посмотрел на бледный полумесяц, выглянувший из-за туч.
      – Ты понимаешь, что это значит, Пэтси? Этот белый мальчик пожертвовал своей свободой ради меня, черного ребенка. Мы с ним все равно что братья, и я не могу оставить его и отправиться на Север.
      Пэтси взяла лицо мужа в ладони. Кларенс дышал быстро и прерывисто, боясь, что мучившая его на протяжении стольких лет горечь вырвется наконец наружу и он расплачется прямо на глазах у жены.
      – Тише, тише, – тихонько напевала Пэтси. – Ты большой, неповоротливый, мягкосердечный медведь… – Женщина отерла навернувшиеся на глаза слезы шерстяной шалью. – Видишь, ты и меня заставил расплакаться. Конечно, мы останемся. Я все поняла.
      Она наклонилась и поцеловала ею. Ее губы были горячими и влажными. Это был поцелуй женщины, сочетавший в себе страсть и все печали мира. А потом инициативу перехватил Кларенс. Поцелуй стал более глубоким, когда он обнял жену, крепко прижав ее к своей мускулистой груди, чтобы каждой своей клеточкой ощутить мягкие изгибы ее тела.
      – Я люблю тебя, – прошептал он.
      – Мы очень счастливы, Кларенс.
      – Я знал, что ты со временем поймешь меня.
      Самодовольный Джонсон обменял ее на бессловесное животное. Кларенс же, чья кожа была намного темнее, а ум намного острее, не продал бы ее ни за какие сокровища мира.
      Он посмотрел поверх головы Пэтси на широкие двустворчатые входные двери большого дома. Наверху в темноте в холодной постели лежала одинокая женщина, в то время как всего в нескольких милях отсюда устраивался на ночлег в солдатской брезентовой палатке ее муж.
      Кларенс часто задумывался над тем, вспоминал ли Ройс в такие минуты об Аннабель, но сейчас, после встречи с ним, больше не сомневался, что вспоминал.

      Аннабель завязала последний отрез кружева на ветке и отошла назад, чтобы полюбоваться своей работой. Бо удалось отыскать необыкновенно красивую пушистую елку в стремительно исчезающих лесах «Излучины». Вчера Бо, Пейтон и Кларенс срубили ее и втащили в гостиную, где она и стояла теперь, упираясь в потолок макушкой, увенчанной ангелом из папье-маше. Широкие ветви свисали под тяжестью гирлянд из поджаренной кукурузы и граненого стекла, восковых свечей и украшений из кружевной ленты. Комнату наполнял терпкий аромат хвои.
      От этого зрелища Аннабель на мгновение охватило веселье, как это всегда бывало в Рождество. Она подошла к решетчатому окну и отдернула тяжелые темно-красные портьеры. День был свинцово-серым, безветренным и холодным. Низкое небо покрывали темные снеговые тучи, и Аннабель подумала о тех солдатах, которые находились далеко от дома и вынуждены были встречать Рождество, лежа на холодной земле у костров, излучающих недостаточно тепла, чтобы согреться. А она даже не могла снабдить их кольями из быстро исчезающей ограды и скотом.
      Вздохнув, она прижалась лбом к холодному стеклу. Услышав шуршание юбок в холле и узнав походку Пэтси, Аннабель виновато выпрямилась, словно совершила какой-то грех, который нужно было скрывать. Не только она чувствовала себя печальной и утомленной в это Рождество, и все же ей было за что благодарить Господа.
      Аннабель отошла к камину, засунула полено подальше в огонь, а потом отодвинула гобеленовый каминный экран в сторону, чтобы впустить в комнату побольше тепла. В дымоход ворвался ветер, Аннабель помахала рукой, разгоняя дым, и вернула экран на прежнее место.
      Девушка взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. Они показывали почти четыре. Все уехали на прием, который устраивал генерал Юэлл, но Аннабель отказалась, сославшись на недомогание, и Пейтон сделал вид, что поверил ей. Он был очень обеспокоен ее здоровьем, и Аннабель почувствовала себя виноватой.
      Девушка подняла стеклянный колпак с резного подсвечника и сунула руку в карман в поисках спичек, чтобы зажечь восковую свечу, когда дверь гостиной открылась, и Аннабель обернулась, надеясь увидеть Пэтси.
      В дверях стоял Ройс, отвратительно красивый в своем военном мундире. Стеклянный колпак выпал у Аннабель из рук, разбившись на сотни мелких осколков.
      – Миссис Кинкейд, – произнес он хорошо поставленным голосом, словно наносил официальный визит, однако на лице его было написано пренебрежение.
      Аннабель похолодела, внезапно ощутив желание бежать прочь из этого дома, хоть на край земли, где, возможно, нет войны и темного воина, разбивающего женские сердца. Словно прочитав ее мысли, Ройс захлопнул за собой дверь.
      Он перевел взгляд с пола, усыпанного осколками стекла, поблескивающими, словно слезы, на лицо девушки, и его губы изогнулись в насмешливой улыбке. Ройс бросил шляпу на кресло, подошел к серванту с зеркальными дверцами, и Аннабель увидела его отражение.
      Ройс налил себе виски, обернулся и облокотился о сервант. Его поза была обманчиво легкомысленной, потому что напряжение сквозило в каждом его движении. Аннабель сглотнула, пытаясь что-то сказать, но язык не повиновался ей.
      – Интересный прием состоялся в Белл-Вью, – произнес он в своей привычной манере – лениво и протяжно. Однако тон этот таил в себе опасность. – Генерал имеет к тебе какое-то отношение?
      – Да, он сын моего дяди, мой двоюродный брат.
      Аннабель поняла, что Ройс приехал с какой-то целью, но с какой – пока не могла догадаться. Лишь ощущала, что он в гневе и гнев этот направлен на нее. Девушка достала из кармана спичку и зажгла свечу, мерцающее пламя прогнало мрак из дальних углов комнаты.
      – Очень интересный прием, – повторил Ройс. – Тебе стоило поехать.
      – Я боялась встретить там тебя.
      Ройс прищелкнул языком и покачал головой:
      – Не верю, миссис Кинкейд. У тебя не хватает ума бояться чего-либо.
      Пламя свечи отражалось в резном хрустальном бокале в руке Ройса. Он поднял его и вопросительно вскинул бровь. Аннабель покачала головой. Ройс залпом осушил стакан и налил еще виски.
      – Я встретил там интересного джентльмена, – возможно, ты уже знакома с ним. Этакий щеголь, весь в кружевах… говорит со странным акцентом. – Он прищурил глаза. – Выглядит словно птица, проглотившая что-то большое и квадратное.
      Взгляд его серебряных глаз пронзал девушку насквозь, заставляя лгать. Аннабель глубоко вздохнула, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Теперь она поняла, что вызвало его гнев. Описание генерала ее величества было забавным и остроумным, но Аннабель не решилась рассмеяться, видя настроение мужа.
      – Возможно, – ответила Аннабель. – Британский акцент, смешное красное пальто?
      Ройс кивнул и отпил еще виски.
      – Откликается на нелепое имя Фримантл, – добавил он, наливая в стакан бурбон.
      – Попробую вспомнить, где мы с ним встречались, – уклонилась от прямого ответа Аннабель.
      Ройс бросил на нее холодный суровый взгляд и залпом осушил третий бокал. Со стуком поставил его на сервант и шагнул к Аннабель. Ее веселость сразу улетучилось.
      – Встреча, которой ты не можешь припомнить, состоялась в гостиной, я полагаю?
      Аннабель попятилась, приложив руку к груди, словно пыталась защититься.
      – Я… я думаю, она состоялась на холме… если говорить точно.
      – Да, будем точными, моя маленькая жена.
      Ройс поджал губы, и в душу Аннабель закрался страх. Ройс Кинкейд способен на все. И непредсказуем. Особенно в таком состоянии, как сейчас.
      – И какого черта ты делала на Холме Ли?
      – Кажется, припоминаю… Варила кофе. Да, совершенно точно.
      Ройс порывисто шагнул к ней, и Аннабель инстинктивно попятилась. При этом она ударилась бедром о край стола и повалила гипсовый бюст Джорджа Вашингтона. К счастью, она успела его подхватить, иначе и он разбился бы вдребезги.
      – У тебя что, совсем нет ума? – взорвался Ройс.
      Понять настроение Ройса было сложно, ей показалось, что, кроме гнева, его обуревало еще какое-то чувство.
      – Но ведь ничего не случилось… – Руки девушки дрожали, когда она ставила бюст на место. – Это было просто недоразумение. Генерал забыл прислать за мной эскорт, и до тех пор, пока.
      По прищуренным глазам Ройса она поняла, что ступила на опасный путь. Интересно, сколько бурбона он выпил, прежде чем явился сюда? Аннабель одарила Ройса самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна, в надежде хоть немного утихомирить его.
      – Я же была далеко от поля боя, даже не видела ни одного снаряда. Ну, кроме одного, – добавила Аннабель на тот случай, если Ройс уже слышал всю историю. – Но этот снаряд даже не разорвался.
      Аннабель тут же пожалела о сказанном.
      Ройс схватил девушку за запястье и дернул с такой силой, что та потеряла равновесие. Он обхватил ее рукой за талию и прижал к себе.
      – Ведь ты была на волосок от смерти.
      Его глаза вспыхнули огнем, который мог означать либо ярость, либо что-то другое, на что Аннабель не смела надеяться.