Аннабель села на ступеньку боковой галереи и прислушалась к звукам веселой пирушки, доносившимся из помещения, где располагались ясли. Кто-то играл на скрипке, слышались топот ног и хлопки танцующих.
      Она подняла голову, когда в галерее появился Гордон. Он облокотился о ближайшую колонну, засунув руки в карманы и устремив взгляд в поле.
      – Это что, какой-то особый праздник? – помолчав, спросила Аннабель.
      Она знала только, что рабам дали дополнительный выходной день. Работать они должны были лишь в случае крайней необходимости. Аннабель не могла припомнить ни одного случая, чтобы в «Веселом Шервуде» слугам давали дополнительный выходной день. Ну разве что на Рождество и Троицу.
      Вопрос Аннабель застал Гордона врасплох.
      – А разве Ройс не сказал тебе?
      Девушка пожала плечами. Она не видела Ройса с того самого момента, когда он оставил ее посреди зала с глазами, полными слез, а потом даже не явился на ужин.
      – Кларенс взял жену в прошлое воскресенье, – пояснил Гордон.
      – Тогда почему вечеринку не устроили в тот же день?
      – Джонсон не отпустил на вечеринку своих рабов.
      Аннабель терялась в догадках. Она вопросительно посмотрела на Гордона, надеясь, что он ей все объяснит, но его внимание было приковано к полю. Гордон выпрямился, и Аннабель проследила за его взглядом.
      Она услышала громкий стук копыт и увидела силуэт на фоне луны: Ройс верхом на Аяксе перемахивал через зеленые ограждения с такой легкостью, словно сидел не на обычном коне, а на крылатом Пегасе.
      – Чертов глупец, – пробормотал Гордон.
      Он был прав. Только глупец мог скакать галопом на дорогостоящем чистокровном жеребце по темным полям, где на каждом шагу подстерегала опасность. Видимо, Ройс знает, что делает, подумала Аннабель. Он ценит своего коня и вряд ли станет им рисковать.
      – Мне кажется, я никогда не видела ничего более прекрасного, – восхитилась Аннабель.
      Лицо Гордона вспыхнуло от гнева.
      – Ройс никогда ничего не делает наполовину.
      Он, как всегда, говорил с подтекстом, и Аннабель почувствовала, что начинает уставать от загадок. Она подошла и положила руку ему на плечо.
      – Что тебя так беспокоит сегодня, Гордон? Саммер или твой брат?
      – Ройс не рассказал тебе о жене Кларенса? – спросил он.
      Аннабель озадаченно покачала головой.
      – Ты сбила себе пальцы в кровь, пока шила для него форму, а он даже не потрудился поблагодарить тебя. Был груб и высокомерен, но ты не сказала ему ни слова против, хотя раньше дала бы достойный отпор любому, кто обошелся бы с тобой подобным образом. Ты права, черт возьми, меня это беспокоит, потому что, клянусь, ты постепенно влюбляешься в него, хотя это причинит тебе только боль.
      – Думаешь, он заметил? – тихо спросила она, не сомневаясь в правдивости его слов.
      – Трудно сказать, Ройс очень скрытен. Может, и не заметил. Ройс не знает тебя так хорошо, как я.
      Аннабель вспомнила ночь, когда Ройс украл ее сердце, когда она поняла, насколько он одинок и раним. Так что Гордон был недалек от истины.
      – А кто-нибудь знает его? – спросила Аннабель.
      – Вряд ли. Судя по всему, он ненавидит Пейтона, «Излучину» и все, что с ними связано. Ройс каждому сообщает, что он бессердечный негодяй, а потом вдруг проявляет такое благородство, что даже дух захватывает. Может, Кларенс знает его, а может, нет. Каждый раз, когда мне кажется, что я подобрал к нему ключик, он ускользает как угорь.
      – Но ты любишь его?
      На губах Гордона появилась ироническая усмешка. Наконец Аннабель нашла в себе силы задать еще один вопрос:
      – Почему слуга знает о Ройсе больше, чем его собственный брат?
      – Потому что у них много общего. Мать Кларенса была кормилицей Ройса. Возможно, именно это все и объясняет.
      Гордону этот разговор был крайне неприятен.
      – Я не могу помочь тебе, Аннабель. Ройс на восемь лет старше меня, и он никогда ничего не рассказывал о своей жизни. О том, что произошло до моего рождения и почему Селеста покинула этот дом. Мне было тогда четыре года. Моя мама нарядила меня в самое красивое платье, и я подумал, что она возьмет меня с собой, как это бывало обычно, когда она уезжала в своем сверкающем черном экипаже. – Гордон иронически усмехнулся. – Я стоял в галерее и ждал, а она прошла мимо, даже не удостоив меня взглядом. Когда я понял, что она оставила меня, экипаж уже достиг середины аллеи. Я в слезах бросился за ним, путаясь в подоле белого платья, спотыкаясь и падая… – Он судорожно сглотнул. – Ройс взял меня на руки и понес к дому…
      Гордон умолк. Аннабель подумала: как это печально, когда у семьи, живущей в достатке, нет того, что гораздо важнее денег.
      – На крыльце нас встретил Пейтон, – продолжил Гордон. – Он вытер мне слезы и сказал: «Мы никогда не будем вспоминать об этом дне, мальчики». И мы не вспоминали. Но портрет по-прежнему висит в гостиной. Может, тебе удастся понять, в чем тут дело. Лично я не понимаю. Но знаю, что с того самого дня Пейтон живет с ложью в душе, да и Ройс тоже.
      – Гордон, но, возможно, они поступают так из любви к тебе.
      – Что ты имеешь в виду?
      Он засунул руки в карманы и прислонился к колонне.
      – Если верить сплетням рабов, Пейтон мне не отец.
      – Гордон, может быть…
      – Я полагаю, что мой брат, напрочь лишенный каких бы то ни было чувств, женился на тебе по той же самой причине, по которой ты вышла за него замуж.
      – Чтобы спасти брата, – тихо сказала Аннабель.
      – Именно так.
      Девушка взглянула на скрытое тенью лицо Гордона. И прочла в его взгляде не то страх, не то вину.
      – Я должен им, Энни, им обоим. Пейтону за то, что дал имя незаконнорожденному ребенку, а Ройсу за то, что обращался со мной как с кровным братом. Я не могу их подвести.
      Аннабель дотронулась до его руки.
      – Ты никого никогда не подводил.
      – Я подвел тебя. Мне следовало рассказать тебе все до того, как ты подпишешь соглашение.
      Внезапно она поняла, почему Гордон не пришел на ту встречу, хотя она просила его об этом.
      – Ты не подвел меня, – возразила Аннабель. – Я все равно согласилась бы, потому что Бо нужен был дом. – Девушка пожала плечами. – Возможно, у нас с Ройсом больше общего, чем ты думаешь.
      – Не делай этой ошибки, Энни.
      – Какой ошибки? – послышался голос из темноты.
      Аннабель обернулась. Ройс стоял в дальнем конце галереи, прикуривая сигару. Интересно, какую часть их разговора он слышал? Впрочем, это трудно было понять, поскольку его лицо, как всегда, оставалось бесстрастным.
      – Аннабель ошибается, полагая, что ты джентльмен, – ответил Гордон.
      – Черт возьми, братец, я ведь говорил ей об этом.
      Гордон в его строгом костюме, с аккуратно причесанными белокурыми волосами выглядел именно тем, кем и был – плантатором и настоящим джентльменом. Ройс же с темными волосами, растрепавшимися от бешеной скачки, с расстегнутым воротом рубашки внушал страх и в то же время завораживал.
      Аннабель всегда любила младшего брата. И это была безопасная, удобная и легкомысленная любовь. Рядом со старшим братом ощущать себя в безопасности было сложно. Рядом с Ройсом Аннабель чувствовала приближение летней грозы, дрожь и медленно разгорающийся жар, ожидание ярости и красоты, приводившее ее в трепет. И еще страх.
      Ройс подошел, и Аннабель оказалась стоящей между двумя братьями.
      Губы Гордона дрогнули:
      – Тебе мало того, что ты продал отличного жеребца. Хочешь погубить еще одну лошадь?
      – Долгоносики в пшенице.
      Ройс поднял сигару, наблюдая за вьющейся над ней струйкой дыма.
      Еще одна загадка, которой Аннабель не поняла, но Гордон заметно смягчился.
      – Джонсон послал патрульных? – спросил он.
      Ройс кивнул.
      Патрульные. От этого слова мурашки побежали по спине Аннабель. Белокожие дьяволы, вырубающие кусты в поисках беглецов, шныряющие по дорогам и полям в поисках рабов, мужчины, получающие извращенное удовольствие от порки и надевания цепей на других. В «Излучине» она не видела ни одного патрульного.
      – Что ты им сказал? – Голос Гордона звучал спокойно, но Аннабель уловила в нем тревогу.
      Ройс выдохнул дым, какое-то время наблюдал, как он растворяется в воздухе, и лишь потом ответил:
      – Я сказал, что если еще раз встречу их на моих полях, они будут не патрулировать их, а удобрять.
      – Проклятие, Ройс. – Гордон провел большим пальцем по верхней губе. – Эта белая шваль могла убить тебя, как простого раба.
      – Но прежде я уложил бы нескольких.
      – Кто-то из слуг сделал что-то не так? – спросила Аннабель.
      – Всего лишь взял себе маленькую глупую жену. Похоже, женитьба – заразная болезнь. Но Кларенс, кажется, любит свою жену.
      Гордон посмотрел на брата. На его лице были написаны любовь, отвращение и гнев.
      – Мало того, что ты разгуливал весь день с этой Кейди, так теперь еще пытаешься язвить? Черт бы тебя побрал, Ройс, ты совершенно бездушный, но ведь не все такие, как ты!
      – Ты хочешь ее, братец? – спросил Ройс. – Как насчет сделки вроде той, что я заключил с Джонсоном? Моя жена в обмен на твоего коня.
      – Ты, должно быть, пьян.
      – Пока нет. Но не замедлю исправить эту оплошность.
      Атмосфера накалилась. Гордон провел пальцами по волосам. Аннабель подошла и взяла его за руку.
      – Не вмешивайся в это, Энни. Он напрашивается на драку, и он ее получит.
      Ройс щелчком отбросил сигару.
      – Я не собираюсь с тобой драться. – Ройс направился в сторону лужайки, но Гордон схватил его за руку и резко повернул к себе.
      – Либо ты извинишься, либо я ударю тебя!
      Взгляд Ройса сделался холодным и жестким, он смотрел на брата до тех пор, пока тот не отпустил его руку. Губы у него дрогнули, и он повернулся к Аннабель, смерив ее взглядом.
      – Пожалуйста, прими мои извинения, женушка. Не представляю, что побудило меня обменять отличного жеребца на бесполезную служанку для моей жены, которая мне не нужна. – Он отвесил насмешливый поклон, и в этот момент кулак Гордона врезался ему в челюсть, едва не сбив с ног.
      Ройс тряхнул головой и расхохотался:
      – Не понравились мои извинения, а?
      Не успела Аннабель опомниться, как Ройс нанес Гордону ответный удар в живот, и Гордон согнулся пополам, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.
      – Я думал… я думал, ты… не хочешь драться.
      – Передумал. – Ройс приготовился обороняться.
      Внезапно Гордон сделал выпад, и его неистовый вопль заставил рабов прервать веселье и высыпать во двор. Разъяренные братья пыхтели, наносили друг другу удары и скалили зубы, словно обезумели. Их мгновенно окружили рабы мужчины, которые принялись громко спорить и делать ставки на исход драки. Все это напомнило Аннабель тот единственный случай, когда она еще девочкой смотрела петушиные бои. Она подошла к одному из рабов – большому чернокожему мужчине, который стоял, обняв за талию женщину. Ухмылка на его лице была такой же широкой, как и оскал дерущихся.
      – Остановите их, – умоляюще произнесла Аннабель.
      – Ничто не остановит этих двоих до тех пор, пока один из них не упадет на землю без сознания.
      Аннабель огляделась в поисках чего-нибудь, чтобы бросить в дерущихся или хоть как-то привлечь их внимание. Ничего. Ни камней, ни досок, ни крепкой ветки. Братья, пошатываясь, разошлись, и Аннабель поняла, что нужно делать. Она бросилась на середину площадки, хотя раб пытался ее остановить, и оказалась недалеко от Ройса.
      Он стоял, пошатываясь, и затряс головой, не веря своим глазам, когда увидел Аннабель. Девушка собралась с силами и с удовольствием ударила Ройса в пах коленкой, отчего тот согнулся в три погибели и схватил себя руками между ног.
      – О Господи, женщина, – промычал он, прежде чем рухнуть на землю.
      Видя, как он корчится от боли, Аннабель поняла, что какое-то время он еще пролежит, и перевела взгляд на Гордона. Тот отер свой окровавленный рот тыльной стороной ладони и улыбнулся.
      – У кого ты этому научилась, Энни? – тяжело дыша, произнес он.
      – У тебя.
      – Спасибо, братишка, – раздался за ее спиной голос Ройса. – Когда в следующий раз приведешь с собой запасного игрока, предупреди.
      Аннабель повернулась спиной к обоим и встретилась взглядом с чернокожим.
      – Один из них лежит почти без сознания на земле, – сказала она.
      – С этим не поспоришь, – согласился раб. Он оглядел стоящих вокруг людей. – Вечеринка окончена, ребята. Не думаю, что кому-то из вас захочется оказаться здесь, когда масса Ройс встанет на ноги.
      Круг разорвался, и рабы, смеясь, направились к яслям, а отнюдь не к своим хижинам. Тот, кто отослал их по домам, вышел вперед, таща за собой женщину.
      – Я Кларенс, миз Аннабель, а это – моя жена Пэтси. – Он подтолкнул женщину вперед. – Ройс сказал, что вы можете научить ее прислуживать леди. Я был бы вам очень благодарен за это.
      Чернокожая женщина робко улыбнулась, а Аннабель посмотрела на Кларенса:
      – Возможно, Пэтси думает по-другому.
      Она улыбнулась Пэтси, и робкая улыбка женщины стала более широкой и открытой. На лужайке стояли две женщины, обладающие одинаковыми секретами, одинаковой силой. Не часто маленькой женщине удается поставить господина на колени.
      Аннабель прошла мимо супружеской пары к большому дому. Она снова улыбнулась, когда услышала голос Гордона.
      – Не будь таким простофилей, Ройс, – сказал он. – Ведь она нанесла ущерб твоей гордости. Только и всего.
      – Самое время процитировать Бо. Ч-е-е-рт!
      Аннабель тут же перестала улыбаться. Завтра этот негодный мальчишка будет читать Платона всю вторую половину дня.

      Аннабель отложила в сторону садовые рукавицы. Она услышала, что по центральной аллее скачут всадники, и повернула голову. Пейтон и Гордон вернулись из Ричмонда.
      Аннабель схватила отросток махровой розы.
      – Ай! – тихо вскрикнула она.
      Вытащив из пальца толстый шип, она поднесла руку ко рту, ощутив металлический привкус крови и песок на зубах. Гордон и Пейтон направили лошадей к конюшням.
      Аннабель приподняла с затылка тяжелые локоны, тщетно пытаясь ощутить дуновение ветерка, и вновь принялась за обрезку роз. Она сосредоточилась на мирных звуках клонящегося к вечеру дня, стараясь унять растущее беспокойство. Девушка опасалась, что мирному существованию скоро придет конец. На газон перед ее глазами упала тень, и Аннабель подняла голову. – Это мог сделать садовник, Энни-детка.
      Пейтон говорил спокойно, и все же Аннабель уловила в его голосе некоторое напряжение и заметила сдвинутые на переносице брови. Они смотрели друг на друга. Казалось, время остановилось, и даже воздух отяжелел под грузом грядущей беды.
      Пейтон помог Аннабель подняться и обнял ее, а когда выпустил из объятий, Аннабель заметила стоящего рядом Гордона.
      – Ты видел Карлайла? – спросила Аннабель, вытирая рукавом пот со лба.
      – Нет, не видел, – ответил он. – Отряды милиции только начали прибывать в Ричмонд.
      Аннабель кивнула, едва сдерживая слезы.
      – Когда ты уезжаешь?
      – Дня через два-три.
      Девушка тяжело вздохнула.
      – Будь любезна, зайди ко мне в кабинет перед обедом, – попросил Пейтон. – Нужно кое-что обсудить. Но прежде нам с Гордоном не мешало бы хорошенько помыться.
      Аннабель изучала его красивое невозмутимое лицо. Совсем как у его старшего сына. Она сглотнула, стараясь прогнать подступающую к горлу тошноту.
      – Как вы проголосовали? – спросила она.
      – Я виргинец, Энни-детка. И проголосовал соответствующим образом.
      Они все были уроженцами Виргинии, и Аннабель поняла то, о чем никто не сказал ни слова. Виргиния вышла из Союза.
      Всю сознательную жизнь Аннабель знала свое место. Женщина должна сидеть дома, хранить очаг и воспитывать детей, а мужчина с присущей ему мудростью – править миром. Но дело в том, что мужчины вовсе не были мудрыми.
      Она одна могла бы положить конец войне еще до наступления завтрашнего вечера. Джефферсон Дэвис с присущей ему мудростью призвал к обстрелу форта Саммер. Авраам Линкольн с присущей ему мудростью начал подтягивать к форту войска. Аннабель Холстон-Кинкейд с присущей ей мудростью, превосходящей мудрость мужчин, пригласила бы уважаемого мистера Дэвиса и уважаемого мистера Линкольна и вручила бы им пистолеты. Пусть стреляются. Более сильный победит. На том и закончится война. Тогда каждый второй сын вернется к матери целым и невредимым.
      Но никто не спросил ее мнений.
      Аннабель подняла с земли плетеную корзину и вошла в дом. Устало поднялась в свою комнату, поглощенная мыслями о Карлайле. Для него война уже началась. Она отдала бы свою правую руку за то, чтобы увидеть его еще раз и прижать к груди, прежде чем он отправится под пули. Но она не могла даже написать ему, потому что не знала, где он находится. Ей оставалось лишь молиться, чтобы он выжил. Только вряд ли это поможет. В конце концов, Бог тоже мужчина.
      Войдя в свою комнату, она увидела Пэтси с ведром в руках.
      – Ваша ванна готова, миз Аннабель, – сообщила Пэтси. – И вот ваше платье для обеда.
      Аннабель кивнула, ставя корзину на пол рядом со своим бюро. Переехав в «Излучину», Аннабель начала понимать привлекательность образа жизни плантаторов, его легкость и свободу, которые являлись непосредственным результатом труда чернокожих мужчин, женщин и детей. Но ей до сих пор было не по себе, поскольку каждое ее желание предупреждалось.
      Отношения с молчаливой и гордой Пэтси тревожили ее еще больше. Аннабель не хотела быть хозяйкой, а Пэтси – прислугой.
      – Если вам еще что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик.
      Аннабель повернулась к негритянке.
      – Мистер Пейтон вернулся, – сказала Аннабель.
      – Да, мэм.
      Пэтси держалась с достоинством, и Аннабель относилась к ней с уважением, впрочем, как и к остальным слугам. Сегодня ей захотелось взять служанку за руку и задать ей тысячу вопросов. Поговорить с ней, поделиться своими женскими страхами. Но вместо этого она подняла с пола корзину и протянула негритянке.
      – Я видела, ты сажала цветы перед своей хижиной вчера вечером, – сказал она. – Я подумала, может, ты захочешь взять несколько черенков роз. Они неплохо смотрелись бы в углу.
      На симпатичном лице Пэтси отразилось удивление, но тут же исчезло.
      – Спасибо, мэм.
      – Пэтси, – мягко сказала Аннабель, – они уже здесь. Война, перемены…
      – Миз Аннабель, поговорите с кем-нибудь еще, ведь я – рабыня.
      – Ты женщина.
      – И это мой тяжкий крест. Прежде чем я попала сюда, Кларенс говорил, что в «Излучине» белые господа не такие, как везде. Может, он и прав. Ведь худого я от них ничего не видела. Но это не изменит того, что уже случилось.
      – А ты расскажешь, что случилось, если я попрошу тебя об этом?
      – А вы попросите?
      Аннабель медленно кивнула, почувствовав, что служанка немного смягчилась. На ее губах появилась еле заметная горькая улыбка.
      – Я не боюсь умереть, потому что уже видела ад, и не боюсь войны. С Пэтси не может произойти ничего хуже того, что уже произошло. Вот все, что я хотела сказать.
      – А могу я задать еще один вопрос?
      Пэтси на мгновение задумалась, потом кивнула.
      – Ты любишь своего мужа?
      – Однажды белые господа решат продать одного из нас. – Пэтси судорожно сглотнула. – Что случится с разбитым сердцем, когда этот день настанет?
      В комнате было жарко, но Аннабель вздрогнула, и по ее спине заструился холодный пот.
      – Ты имеешь в виду мужа или детей? – прошептала она.
      – Мой мальчик был от белого господина, – мрачно произнесла Пэтси. – Его миссус это очень не понравилось. Я не знаю, где мой ребенок, и никогда не найду его, начнется война или не начнется, дадут мне свободу или нет. Джонсон из «Ив» купил меня, а моего мальчика продали на Юг.
      Аннабель знала, что такова реальность, но с самого детства не могла с ней смириться. И никогда не следовала общепринятым нормам.
      – Пэтси, мне жаль, – произнесла девушка, – Это неправильно. Так же неправильно, как война.
      – Да, мэм, неправильно. Но ваша жалость не поможет. Их взгляды встретились. Карие глаза смотрели в карие глаза, постепенно достигая понимания. Обе женщины испытывали одинаковое чувство любви и потерь, подчинение женщины власти мужчины.
      – Можешь идти и приготовить обед своему мужу, – мягко сказала Аннабель. – Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.
      Она смотрела вслед удаляющейся женщине. Пэтси шла, гордо распрямив плечи. Гордость – единственное, чего не смогли отобрать у нее белые господа. Солнце начало клониться к закату. Слышны были голоса рабов, возвращающихся с поля.
      Аннабель подошла к окну и отодвинула занавески. Вечерний ветерок играл ее волосами. Девушка прислонилась плечом к оконной раме и прислушалась к звукам.
      По полю устало двигалась армия. Армия босых мужчин, женщин и детей, одетых в штаны из грубой шерстяной ткани и платья из яркого ситца, вооруженных мотыгами и лопатами.

* * *

      Аннабель остановилась у кабинета Пейтона, одернула платье и постучала в приоткрытую дверь. Пейтон пригласил ее войти, Джулз поприветствовал, открывая дверь.
      Гордон поднялся с дивана.
      – Ты выглядишь сегодня просто очаровательно, – сказал он с привычной галантностью. – Новое платье?
      Аннабель помнила, как в недалеком прошлом радовалась новому платью с восемью оборками и кринолином, прыгала и хлопала в ладоши как ребенок, однако сейчас ей было все равно, как она одета.
      Но в ответ на галантность она все же сделала книксен, кивнула и улыбнулась, после чего села в дамское кресло, единственное, на которое могла сесть в такой широкой юбке. Аннабель мысленно поблагодарила Джулза за предусмотрительность – ведь это он принес кресло из гостиной в библиотеку Пейтона, настоящее мужское царство.
      – Бокал хереса?
      Девушка посмотрела на Пейтона и задумалась. По мнению Карлайла, бурбон и другие напитки такого рода действовали успокаивающе. А именно в этом Аннабель сейчас и нуждалась.
      – Да, пожалуй, немного хереса.
      Джулз наполнил бокал и подал Аннабель. Девушка сделала глоток, внимательно наблюдая за Пейтоном.
      Как обычно, его одежда выглядела безупречно, однако ванна не стерла с его лица следов усталости. Внезапно Аннабель осознала, что он уже далеко не молод, это особенно было видно сейчас, после событий последних трех недель. И девушка мысленно добавила его к списку мужчин, о которых необходимо заботиться и молиться.
      Джулз снова наполнил бокал Пейтона бренди и вышел из кабинета. Аннабель бросила взгляд на Гордона, который вернулся на свое место и вытянул перед собой ноги. Казалось, все его внимание было сосредоточено на янтарной жидкости, налитой в бокал, который он держал в ладонях.
      Пейтон облокотился бедром о стол и откашлялся.
      – Энни, то, что я хочу обсудить с тобой, может показаться тебе бестактным, но у меня и в мыслях не было оскорблять тебя.
      Аннабель резко подняла голову. В серых глазах Пейтона, обычно таких же непроницаемых, как и у Ройса, проглядывало беспокойство. Девушка подумала, что оно вызвано выходом из Союза, но когда Пейтон заговорил, ощутила страх. Сбитая с толку его словами, она лишь кивнула в ответ.
      – В отличие от большинства девушек твоего возраста, – начал он, – ты обучалась наравне с братьями. Разбираешься в истории и политике, а женские добродетели отошли на второй план. Я не раз говорил твоему отцу, что он неправильно воспитывал тебя… – на лице Пейтона мелькнула улыбка, – или вообще не воспитывал… – Аннабель улыбнулась в ответ. – Но должен признать, что сейчас я ценю качества, которыми ты обладаешь. Они пригодятся тебе, когда наступят тяжелые времена.