СОРВАВШИЙСЯ БЫК

В лучах неяркого солнца тень сливовой ветки дерева на оштукатуренной стене походила на четкий рисунок тушью. В Коягю пришла ранняя весна, и заросли сливовых деревьев ждали прилета соловьев.

Соловьи появлялись в определенное время года, но странствующие ученики боевых искусств стучались в ворота замка круглый год. Их поток не иссякал, но просьбы не отличались разнообразием — все хотели сразиться с Сэкисюсаем или получить его наставления. «Всего один поединок», «Хочу только взглянуть на учителя», «Я — единственный ученик такого-то» — последние десять лет на все эти просьбы стража отвечала, что хозяин никого не принимает по причине преклонного возраста. Одни уходили молча, другие пускались в пылкие рассуждения о смысле Пути и о недопустимости пренебрежительного отношения к молодым фехтовальщикам, третьи пытались подкупить стражу.

Бесчисленные визитеры не знали, что Сэкисюсай умер в конце прошлого года. Мунэнори не мог покинуть Эдо до четвертого месяца, поэтому до его приезда решили держать смерть старого даймё в тайне. За стенами замка о смерти его владельца знали немногие доверенные люди. Один из них в этот момент сидел в гостевой комнате замка. Это был Инсун, настоятель Ходзоина, который после кончины Инъэя не только сохранил славу монастыря как центра боевого искусства, но и приумножил ее. Он поддерживал тесную связь между монастырем и замком, возникшую во времена молодости Сэкисюсая и Инъэя.

Инсун хотел повидаться с Хёго. Сукэкуро догадывался о намерениях старого монаха. Он собирался проверить Хёго в бою, ведь поговаривали, будто в мастерстве тот превзошел и деда, и своего дядю Мунэнори. Хёго считал такой поединок бессмысленным.

— Если бы Хёго чувствовал себя получше, он встретился бы с вами, — уверял Инсуна Сукэкуро.

— Неужели он до сих пор не вылечился от простуды?

— Да, совсем замучила его.

— Не знал, что Хёго так слаб здоровьем.

— Пожив в Эдо, он отвык от наших суровых зим.

Слуги тем временем искали в саду Оцу. В одном из садовых домиков раздвинулись сёдзи и показалась Оцу. Она пошла по дорожке, оставляя за собой тонкий запах благовоний. Бледность ее лица могла бы сравниться со сливовым цветом. Она была в трауре, который не сняла и по прошествии ста дней после смерти Сэкисюсая.

— Где вы были? — подбежал к ней мальчик-слуга. — Господин Хёго ждет вас.

Оцу поспешила в его комнату.

— Оцу, будь добра, поговори вместо меня с одним посетителем, — попросил Хёго. — С ним сейчас Сукэкуро, но думаю, что он уже изнемог, слушая бесконечные рассуждения об «Искусстве Войны».

— Настоятель Ходзоина пожаловал?

— Да.

Оцу слегка улыбнулась и, поклонившись, ушла.

Инсун, не церемонясь, продолжал расспросы о Хёго. Сукэкуро мучительно искал выход из затруднительного положения, подбирая слова поделикатнее, и, к его счастью, появилась Оцу.

— Как приятно вновь видеть вас в замке, — обратилась она с улыбкой к настоятелю. — К сожалению, Хёго очень занят срочным посланием в Эдо. Он просил извиниться перед вами.

Оцу принялась угощать чаем и сладостями Инсуна и сопровождавших его двух молодых монахов.

Инсун притворился, будто не заметил расхождений в объяснениях Оцу и Сукэкуро по поводу Хёго.

— Весьма жаль, — произнес он. — У меня важное сообщение для него.

— С удовольствием передам его, — подхватил Сукэкуро. — Уверяю, оно достигнет только слуха Хёго.

— Не сомневаюсь, — ответил старый монах.

Инсун принес весть о замке Уэно в провинции Ига. Граница между двумя уделами находилась в нескольких километрах к востоку и пролегала по безлюдной горной местности. Иэясу, конфисковав Уэно у принявшего христианство даймё Цуцуи Садацугу, передал земли Тоде Такаторе. Такатора поселился во владении в прошлом году, отремонтировал замок, изменил налоги, обновил ирригационную систему и Укрепил свою власть. Теперь он намеревался расширить свои земли за счет Коягю. Такатора направил группу самураев в Цукигасэ, где они занялись строительством, вырубкой сливовых деревьев, тем самым открыто нарушая границы Коягю.

— Такатора беззастенчиво пользуется тем, что вы находитесь в тра-УРе. Без преувеличений можно сказать, что он замыслил перенести границу в свою пользу. Вам следует, пресечь его попытки сейчас, потом будет труднее восстановить свои права. Нельзя пускать дело на самотек.

— Мы проверим положение на границе и подготовим жалобу, если Все подтвердится, — заверил настоятеля Сукэкуро, поблагодарив за из-Вестие.

Вскоре Сукэкуро докладывал о разговоре Хёго, однако тот равнодушно воспринял услышанное.

— Дядя приедет и во всем разберется, — с улыбкой произнес он. Такое легкомыслие поразило Сукэкуро, который дорожил каждой пядью земли сюзерена. Посоветовавшись со старшими самураями Коягю, он решил предпринять тайные меры. С Тодой Такаторой шутить было нельзя: тот входил в число самых могущественных даймё страны.

На следующее утро, возвращаясь из додзё, Сукэкуро столкнулся с мальчиком лет четырнадцати. Мальчик поклонился.

— А, Усиноскэ! Как всегда подсматриваешь за тренировками? — весело приветствовал его Сукэкуро. — Какой подарок ты привез мне сегодня? Дикий картофель?

Сукэкуро нарочно поддразнивал мальчика. Картофель, который привозил мальчик, на самом деле был превосходного вкуса. Мальчик жил с матерью в горной деревне Араки и часто приезжал в замок, чтобы продать древесный уголь, мясо дикого кабана и другие продукты.

— Сегодня картофеля нет, зато есть подарок для Оцу, — сказал мальчик, показывая на что-то, обмотанное соломой.

— Ревень?

— Нет, живое! Соловей! Я поймал его. Их сейчас много в Цукигасэ.

— Ты всегда ездишь через Цукигасэ?

— Да, другого пути сюда нет.

— Не замечал там незнакомых самураев?

— Есть какие-то.

— А что они делают?

— Строят дома.

— Не видел, как они ставят пограничные столбы?

— Нет.

— Сливовые деревья рубят?

— Рубят лес для домов, а еще для мостов. На дрова тоже.

— На путников не нападают?

— Я не видел.

Сукэкуро задумался.

— Говорят, что они из удела даймё Тоды. У вас что слышно про них?

— В нашей деревне говорят, что это ронины, которых прогнали из Нары и Удзи. Им негде жить, вот они и перебрались в наши горы.

Такое объяснение было разумным. Окубо Нагаясу, правитель города Нара, упорно преследовал ронинов.

— Где Оцу? — спросил Усиноскэ. — Хочу отдать ей подарок.

Усиноскэ всегда с радостью встречался с Оцу, но не потому, что она баловала его сладостями. Его манила красота Оцу, носившая неземной отпечаток. Порой мальчику казалось, что она богиня, а не обыкновенная женщина.

— Она, верно, в замке, — ответил Сукэкуро, но, бросив случайный взгляд в сторону сада, увидел Оцу. — Тебе повезло! — воскликнул Сукэкуро. — Вот она!

— Оцу! — громко крикнул Усиноскэ.

Подбежав к Оцу, он протянул ей соломенный сверток.

— Я поймал соловья специально для вас.

— Соловья? — переспросила Оцу, нахмурив брови.

— Разве вы не хотите послушать соловья? — разочарованно сказал мальчик.

— Когда он на свободе. Иначе он не может хорошо петь.

— Вы правы, — вздохнул Усиноскэ, осторожно разворачивая солому. Птица стрелой взмыла в небо.

Оцу пошла к бамбуковой роще за замком, и мальчик увязался за ней.

— Куда вы идете?

— Засиделась в замке. Хочется побродить в горах, полюбоваться цветущей сливой.

— Так ведь здесь мало сливовых деревьев. Их лучше смотреть в Цукигасэ.

— Это далеко?

— Километра два. Можете поехать на моем воле, я сегодня привез дрова в замок.

Оцу долго не раздумывала. Они вышли через задние ворота, у которых был привязан вол. Самурай на страже приветливо улыбнулся Оцу. Усиноскэ хорошо знали в замке.

— Я к вечеру вернусь? — спросила Оцу.

— Конечно, вы и домой поедете на воле, а я вас провожу.

Они миновали лавку, в которой какой-то человек выменивал тушу кабана на соль. Вскоре они заметили, что человек этот следует за ними. Дорога, не просохшая от растаявшего снега, была почти безлюдной.

— Усиноскэ, ты всегда приезжаешь в замок Коягю, но разве замок Уэно не ближе к вашей деревне?

— В замке Уэно нет великого мастера меча, как господин Ягю.

— Тебе нравится фехтование?

— Да.

Усиноскэ, остановив вола, сбежал к потоку, через который был переброшен мост. Он поправил съехавшее на сторону бревно и стал ждать, чтобы следовавший за ними незнакомец прошел первым. Человек, похожий на ронина, быстрым шагом обогнал их, окинув Оцу пронзительным взглядом.

— Кто это? — с беспокойством спросила она.

— Он вас напугал?

— Не то что бы испугал, но…

— В горах много бродячих ронинов.

— Поворачивай назад, Усиноскэ, — неожиданно попросила Оцу. Мальчик, вопросительно посмотрев на нее, послушно завернул вола.

— Стой! — повелительно приказал мужской голос.

К ним бежали мужчина, менявший тушу кабана в лавке, и еще двое ронинов.

— Что вам? — спросил Усиноскэ.

Не обращая внимания на мальчика, все трое уставились на Оцу.

— Теперь все ясно! — протянул один, обращаясь к товарищу.

— Красотка! — добавил второй.

— Я ее где-то видел. В Киото, пожалуй.

— Ясное дело, таких в здешних деревнях нет.

— Я ее точно видел, когда учился в школе Ёсиоки.

— Ты учился у Ёсиоки!

— Три года, после Сэкигахары.

— Объясните, в чем дело? — гневно произнес Усиноскэ. — Нам надо вернуться домой до темноты.

Один из ронинов взглянул на мальчика, словно впервые заметив его.

— Ты из Араки? Угольщик?

— Ну и что?

— Отправляйся домой. Ты нам ни к чему.

— Я вот и собираюсь домой, — ответил Усиноскэ, потянув вола за веревку.

Ронин бросил на него свирепый взгляд, который испугал бы любого мальчика.

— Отдай веревку! Женщина поедет с нами.

— Нет!

— Упрямиться вздумал?!

Двое ронинов надвинулись на мальчика, и один из них поднес ему под нос кулак, твердый, как нарост на сосне.

Оцу судорожно вцепилась в шею вола. В разлете бровей Усиноскэ она прочитала, что сейчас произойдет нечто страшное.

— Остановись! — крикнула она мальчику.

Ее крик только подхлестнул его. Усиноскэ, подскочив, ударил ногой одного ронина и, едва приземлившись, врезался головой в живот второму, выхватив из его ножен меч. Размахивая клинком, мальчик вихрем налетел сразу на трех противников, повергнув их в замешательство. Меч, сверкавший с безумной скоростью, задел одного ронина за грудь. Потекла кровь. Меч в обратном движении врезался в круп вола, который с ревом припустился по дороге. Опомнившись, двое ронинов бросились на Усиноскэ, который, как птица, перелетел с камня на камень. Поняв, что мальчика им не поймать, ронины кинулись за волом.

Обезумевший от боли вол, сойдя с дороги, карабкался вверх по отлогому откосу. Оцу, закрыв глаза, чудом держалась на спине бегущего животного. Вол уже бежал по какой-то дороге. Оцу слышала крики людей, но никто не осмеливался помочь ей. На равнине Ханъя посреди дороги неожиданно появился молодой человек с сумкой для писем через плечо.

— Уйди с дороги! — кричали люди, но он хладнокровно шел навстречу волу.

Раздался глухой удар.

— Ненормальный, — запричитали со всех сторон.

— Бык запорол его!

Люди ошиблись. Молодой человек изо всех сил ударил вола по морде. Вол неуклюже развернулся и бросился наутек, но шагов через десять остановился, дрожа всем телом.

— Слезайте! — крикнул молодой человек Оцу.

Оказавшись на земле, Оцу поклонилась своему спасителю, смутно понимая, что с ней случилось и где она.

— Кто-то поранил вола. Удар меча! — воскликнул молодой человек, рассматривая порез.

Неизвестно откуда появившийся Кимура Сукэкуро растолкал зевак и подошел к молодому человеку.

— Тебя послал настоятель Инсун? — спросил Сукэкуро, переводя дыхание.

— Как хорошо, что вы оказались здесь! — ответил молодой человек. — У меня для вас письмо от настоятеля. Он просил, чтобы вы немедленно прочитали его.

Взглянув на имя адресата, Сукэкуро распечатал письмо. В нем говорилось: «Я выяснил, что люди, замеченные в Цукигасэ, не являются самураями князя Тоды. Это сброд, ронины, выдворенные из городов. Они намерены зимовать в горах. Спешу исправить допущенную мной ошибку».

— Спасибо, — сказал Сукэкуро посланцу настоятеля. — Я тоже навел справки. Хорошо, что наши подозрения не подтвердились. Полагаю, что и настоятель рад.

— Простите, что пришлось вручить вам письмо посреди дороги. Я передам ваши слова настоятелю.

— Одну минутку. Ты давно в Ходзоине?

— Недавно.

— Как тебя зовут?

— Торадзо.

— А ты случаем не Хамада Тораноскэ? — спросил Сукэкуро, изучая лицо молодого человека.

— Нет.

— Я не встречал Хамаду, но один из наших людей утверждает, что он состоит при настоятеле.

Торадзо покраснел и тихо проговорил:

— Хамада — это действительно я. У меня есть причины прийти в монастырь. Я скрыл свое настоящее имя, дабы не порочить учителя и свой род.

— Не бойся, я не намерен вмешиваться в твои дела.

— Вы, верно, слышали о Тадааки. Он оставил школу и удалился в горы из-за меня. Я покинул свое сословие. Тяжелая работа в монастыре пойдет мне на пользу. Настоятель не знает моего настоящего имени.

— Все знают о поединке Тадааки и Кодзиро, — ответил Сукэкуро. — Кодзиро хвастает своей победой перед каждым встречным. Надеюсь, что ты восстановишь доброе имя своего учителя.

— С нетерпением жду этого дня. До свидания. Торадзо ушел стремительным шагом, не оглядываясь.

КОНОПЛЯНОЕ СЕМЯ

Хёго волновался. Он хотел передать Оцу письмо Такуана, но не нашел ее в комнате. Ее искали по всему замку, но безрезультатно. Письмо, помеченное десятым месяцем прошлого года, задержавшееся в пути, сообщало о предстоящем назначении Мусаси. Такуан писал Оцу, что теперь Мусаси потребуется свой дом в Эдо и «женщина которая вела бы этот дом».

Стража у ворот сообщила Хёго, что на поиски Оцу в горы посланы люди. Хёго тяжело вздохнул. Оцу никогда не обременяла окружающих, необдуманные поступки были не в ее правилах. Хёго уже предполагал самое худшее, когда ему доложили о возвращении Сукэкуро, Оцу и Усиноскэ.

Мальчик, принеся всем извинение, непонятно, правда, за что, сказал, что ему пора домой.

— Куда же ты пойдешь так поздно? — спросил один из самураев.

— К себе в Араки. Мать ждет.

— Тебя те ронины прикончат, — сказал Сукэкуро. — Переночуй в замке, а завтра отправишься в деревню.

Мальчика отослали спать в помещение во внешнем кольце укреплений, где ночевали ученики-самураи.

Хёго, отозвав Оцу в сторону, пересказал ей письмо Такуана. Он не удивился, когда Оцу, густо покраснев, сказала: «Поеду завтра».

Вечером устроили прощальный ужин, на котором все восхищались Оцу, а утром обитатели замка, включая слуг, собрались у ворот, чтобы проводить ее в дорогу.

Сукэкуро послал за Усиноскэ, чтобы Оцу могла доехать на его воле до Удзи, но, как выяснилось, мальчик накануне уехал в деревню. Сукэкуро велел оседлать лошадь. Оцу смущенно отказывалась, ссылаясь на низкое положение в обществе, но ей пришлось уступить просьбе Хёго.

Хёго в душе порой завидовал Мусаси. Хёго полюбил девушку, хотя сердце ее принадлежало другому. Они вместе проделали замечательное путешествие из Эдо в замок. Оцу оказалась превосходной сиделкой при умирающем деде. Любовь Хёго не была эгоистичной. Сэкисюсай приказал внуку доставить Оцу Мусаси, когда придет время, и Хёго теперь выполнял наказ покойного деда. Хёго не питал зависти к чужому счастью. Он и помыслить не мог о нарушении устоев Пути Воина и почитал выполнение воли деда как высшее проявление любви к Оцу.

Лошадь тронулась, и Оцу задела ветку цветущей сливы. Несколько лепестков упали на землю. Хёго почудился их аромат. Он предчувствовал, что навсегда расстается с Оцу, и тихо молился за ее счастье.

— Господин!

Хёго обернулся и видел Усиноскэ.

— Почему ты уехал вчера ночью в деревню? — с улыбкой произнес Хёго.

— Но ведь мать беспокоилась.

Мальчик не вышел из того возраста, когда тяжело разлучаться с матерью даже на короткое время.

— Ну ладно! Сын должен почитать мать. Как ты пробрался мимо ронинов в Цукигасэ?

— Их там не было. Узнав, что Оцу из замка, они поспешно бежали, испугавшись наказания. Наверное, перебрались на другую сторону гор.

— Одной заботой меньше.

— А где Оцу?

— Только что отправилась в Эдо.

— В Эдо? — неуверенно повторил мальчик. — Передала ли она господину Кимуре мою просьбу.

— Какую?

— Чтобы меня взяли учеником к самураям.

— Ты пока мал для этого. Подрасти немного.

— Я мечтаю учиться фехтованию. Хочу успеть, пока мама жива.

— Ты прежде у кого-нибудь учился?

— Нет, но упражнялся на. растениях и животных.

— Неплохо для начала. Подрасти, и я возьму тебя с собой в Нагою. Я скоро туда уезжаю.

— Я не смогу бросить мать.

Хёго растрогался до глубины души.

— Пойдем со мной! — приказал он мальчику. — Посмотрю, есть ли у тебя способности.

— В додзё?

Усиноскэ показалось, что все ему снится. С раннего детства самым прекрасным местом на свете для него был додзё в замке. Несмотря на позволение Сукэкуро, мальчик не решался заходить в него. Сейчас его позвал туда один из хозяев замка.

— Вымой ноги! — приказал Хёго.

— Слушаюсь, господин.

Усиноскэ впервые в жизни так тщательно мыл ноги. Войдя в тренировочный зал, он почувствовал себя маленьким и ничтожным. Массивные балки и столбы, отполированный до блеска пол вызывали трепет в его сердце. Голос Хёго звучал здесь по-новому.

— Возьми меч! — скомандовал Хёго. Усиноскэ выбрал меч из черного дуба.

— Готов? — спросил Хёго.

— Готов, — ответил мальчик, вытянув меч на уровне груди. Усиноскэ запыхтел, как ежик, брови его насупились, кровь застучала в висках. Хёго глазами подал знак атаки и, громко топая, бросился вперед. Меч Хёго коснулся ребра мальчика. Тот, словно подброшенный неведомой силой, подпрыгнул и перелетел через плечо Хёго. Хёго левой рукой коснулся ног мальчика и слегка подтолкнул его. Усиноскэ, перевернувшись через голову, приземлился позади Хёго.

— Довольно! — сказал Хёго.

— Нет, можно еще раз?

Усиноскэ занес меч обеими руками и бросился на Хёго, которые намертво блокировал удар. Глаза мальчика наполнились упрямыми слезами.

«У мальчика есть характер», — подумал Хёго, но вслух проговорил с деланным недовольством:

— Дерешься небрежно. Перепрыгнул мне через плечо.

Усиноскэ не знал, что сказать в ответ.

— Ты не знаешь своего места, не понимаешь, какие и с кем можно допускать приемы. Сядь!

Мальчик послушно сел. Хёго, отбросив деревянный меч, вытащил из ножен свой.

— Сейчас я тебя убью. И не вздумай кричать.

— Убьете? — заикаясь, проговорил мальчик.

— Вытяни шею! Нет ничего важнее для самурая, чем вести себя достойно. Ты совершил непростительный проступок.

— Вы убьете меня за какую-то грубость?

— Совершенно верно.

Мальчик посмотрел на Хёго, затем повернулся лицом в сторону родной деревни и склонился в поклоне.

— Мама, я возвращаюсь в землю здесь, в замке. Знаю, ты будешь горевать. Прости, что я не был почтительным сыном. — Усиноскэ покорно вытянул шею.

Хёго бросил меч в ножны и засмеялся:

— Неужели ты думаешь, что я способен убить ребенка!

— Вы пошутили?

— Разумеется.

— Может ли самурай допускать такие шутки?

— Это не розыгрыш. Я должен знать твой характер, прежде чем допустить тебя к тренировкам.

Мальчик задышал ровнее.

— Ты прыгнул через мое плечо, когда я прижал тебя в углу, — продолжал Хёго. — Немногие выполняют этот прием и после четырех лет учебы.

— Я нигде не учился.

— Не скрывай! У тебя был учитель, и притом неплохой. Кто он? Мальчик задумался.

— Вспомнил! — воскликнул он.

— Кто научил тебя?

— Но это не человек.

— Кто же, водяные?

— Нет, конопляное семя.