Los Angeles Times

«Лос-Анджелес таймс»

Германия перевооружается

и обзаводится ядерным оружием

Вашингтон и западные лидеры

оказывают поддержку

КАРОЛИН ХАУ,

собственный корреспондент

«Лос-Анджелес таймс»

Получив заверения, что Германия напрочь отвергла неонацизм, и немного успокоившись, правительства Соединенных Штатов и большинства стран мира поддержали намерения нового германского канцлера Вильгельма Фогеля возродить былой дух гордости немецкого народа за свою страну...

53

— Кто это? — выкрикнул Фогель. — Где охранник?

Седые волосы Траслоу, разглядел я, аккуратно причесаны, лицо побагровело то ли от нестерпимого жара, то ли от гнева, а может, от того и другого вместе.

Я подошел поближе. Но он мягким, заботливым, вежливым тоном попросил:

— Пожалуйста, Бен, стойте, где стоите. Ради своей же безопасности. Не беспокойтесь. Я сказал им, что вы мой друг и обижать вас нельзя. С вами ничего не будет. Вреда вам не нанесут.

«Он должен быть убит, — услышал я голос его мыслей. — Убивать нужно тут же».

— А мы-то прямо обыскались вас повсюду, — продолжал расточать елей Траслоу.

«Эллисона следует убрать», — думал он в это же время.

— Должен признаться, — ласково журчал он, — что вот уж здесь-то никак не ожидал встретить вас. Ну, теперь-то вы в безопасности и...

Не выслушав до конца притворные заверения Алекса, я с силой швырнул в него подносом, а бутылки запустил в его собеседников. Одна угодила Фогелю в живот, остальные со звоном вдребезги раскололись на кафельном полу.

Траслоу закричал по-немецки:

— Задержите его! Отсюда его живым выпускать нельзя!

Я выскочил из парной и помчался что есть духу к ближайшему выходу на Ромерплац, а Траслоу что-то кричал мне вдогонку. Я понял, что впредь Александру Траслоу врать мне больше не доведется.

Молли сидела в «мерседесе» и поджидала меня у бокового входа в Фридрихсбад. Она в момент набрала скорость и помчалась прочь из городка, выскочив на автобан А8. Ближайший международный аэропорт находится милях в шестидесяти к востоку, несколько южнее Штуттгарта.

Долгое время я не мог выговорить ни слова. Наконец, отдышавшись, рассказал ей все, что видел и слышал. Она среагировала на все произошедшее точно так же, как и я: была потрясена, напугана, а под конец даже побледнела от негодования.

Теперь мы оба поняли, ради чего Траслоу завербовал меня, зачем Росси обманом пристегнул меня к проекту «Оракул» и почему они так ликовали, когда увидели, что их эксперимент со мной удался.

Их замыслы стали ясны, большое дело обрело смысл.

Под умелым управлением Молли машина летела по автобану, а я, рассуждая вслух, собирал отдельные факты в единое целое.

— Твой отец не совершал никакого преступления, — говорил я. — Он хотел сделать нечто такое, что спасло бы Россию. Поэтому-то он и согласился помочь Владимиру Орлову вывезти из казны Советского Союза за границу золото и упрятать его. Он перевез его в Цюрих, где часть поместил на хранение в специальное хранилище, а часть превратил в легко реализуемые ценные бумаги.

— А что потом сталось с этими бумагами?

— Они попали под контроль «Чародеев».

— Имеешь в виду Алекса Траслоу?

— Ага. Попросив помочь разыскать пропавшее богатство, а он сказал мне, что его похитил твой отец, — он, по сути дела, использовал меня «втемную», использовал мой дар, чтобы найти золото, к которому не мог дотянуться. Потому что твой отец спрятал его в «Банке Цюриха».

— Ну а кто же совладелец вклада?

— Мне пока неизвестно. Должно быть, Траслоу подозревает, что золото выкрал Орлов. Вот почему он поручил мне разыскать Орлова, чего не могло сделать даже ЦРУ.

— А на что он рассчитывал, если ты найдешь его?

— Вероятно на то, что смогу прочесть его мысли, когда найду. И узнать, куда он спрятал золото.

— Но совладелец-то этого золота ведь папа. Стало быть, как бы ни повернулось дело, Траслоу нужна была моя подпись.

— По какой-то причине Траслоу нужно было, чтобы мы оказались в Цюрихе. Может, для того, чтобы, когда мы разыщем золото, изъять вклад и превратить его в деньги?

— Ну и что из этого, а что дальше?

— Не знаю.

Молли немного замешкалась, пропуская на обгон огромный восемнадцатиколесный трейлер, а потом спросила:

— А что могло быть, если бы проект «Оракул» не получился и ты не обрел бы дар?

— Тогда он не смог бы узнать, где золото. А может, и узнал бы. Но так или иначе тогда на его розыски ушло бы больше, гораздо больше времени.

— А вот ты говорил вроде, что Траслоу с помощью пяти миллиардов долларов, до которых он сумел добраться, вызвал крах фондовой биржи, так ведь?

— Денежки, конечно, пригодились, Молли. Не могу сказать наверняка, но они пригодились. Если информация Орлова верна и «Чародеи»... подслушивают Траслоу, подслушивают Тоби и, вероятно, других...

— Тех, кто теперь руководит ЦРУ...

— ...Да. Если «Чародеи» фактически использовали ЦРУ для сбора информации о положении на мировых рынках и как-то смогли организовать кризис фондовой биржи в США в 1987 году, в таком случае гораздо более обвальный кризис в Германии подстроили наверняка они же.

— А как это?

— Тайно переправив в Германию несколько миллиардов долларов или марок и неожиданно выбросив их на Немецкой фондовой бирже. Действуя быстро и внезапно, с помощью экспертов, имеющих доступы к компьютеризованным коммерческим счетам, вполне можно дестабилизировать и без того ослабевший рынок. Можно также захватить контроль над гораздо большими капиталами. Или же спекулировать на перепродажах, совершая заключение сделок с помощью электроники по компьютерам и факсам с невиданной ранее скоростью, которая стала возможной лишь в наш компьютерный век.

— Ну а ради чего же?

— Ради чего? — переспросил я. — Ну вот посмотри, что произошло в результате. Фогель и Штоссель вот-вот установят свой контроль над Германией. А Траслоу и «Чародеи» уже контролируют ЦРУ...

— И еще кого?

— Вот этого я не знаю.

— Ну а кого же это намечено убить?

По правде говоря, ответа на этот вопрос у меня не было, но тем не менее я знал, что произошла какая-то утечка информации, то есть кому-то стало известно о сговоре доверенных людей Траслоу и Штосселя, а иначе говоря — между Германией и Америкой. И вот этот человек — не важно, кто он такой — готов выступить в качестве свидетеля перед специальным сенатским комитетом по разведке во время слушаний дела по обвинению ЦРУ в коррупции, а подлинным руководителем коррумпированной группировки является нынешний директор Центрального разведуправления Александр Траслоу.

Этот таинственный свидетель должен взорвать сенсационную бомбу в зале слушаний, выложив через два дня подноготную всего этого темного дела. Разумеется, если его (или ее) не убьют к тому сроку.

В международном аэропорту Штуттгарта Эхтердинген мне удалось найти частный самолет и пилота, который уже собирался ехать домой отдыхать. Сторговавшись слетать в Париж за двойную плату, он надел летную куртку и усадил нас в свой легкий самолетик. Запросив по радио разрешение на вылет и получив «добро», он вырулил на взлетную полосу, и мы благополучно взлетели.

Где-то в начале третьего ночи мы прилетели в аэропорт Шарль де Голль, быстренько прошли через таможенный контроль и на такси помчались в Париж. Там мы подъехали к отелю «Герцог де Сен-Симон», на улице Сен-Симона в 7-м округе, и, разбудив ночную дежурную, спавшую за стойкой портье, мольбами и лестью выпросили у нее номер. Ей очень не понравилось, что ее потревожили среди глубокой ночи. Мне не спалось. Молли сначала намеревалась присоединиться к моим ночным бдениям, но она здорово вымоталась за рулем, да к тому же чувствовала себя паршиво из-за беременности, так что уговорить ее пойти спать труда не составило.

Париж для меня так и не стал великим мировым центром; он скорее был подмостками, на которых то и дело развертывалась одна и та же кошмарная сцена. Для меня Париж — это не красивые средневековые дома в центре города и не его достопримечательности. Он для меня — прежде всего улица Жак, та темная узенькая улочка, где гуляет гулкое эхо, где были убиты Лаура и мой так и не родившийся ребенок и где Джеймса Тоби Томпсона III в результате ранения парализовало на всю жизнь. Последствия этого трагического акта потом то и дело сказывались, превратившись в своеобразный ритуал и приобретя гротескные и искусственные формы. Париж стал для меня синонимом трагедии.

И вот я снова оказался здесь, ибо другого пути не было.

Я сижу в обшарпанной студии уличного фотографа, расположенной на втором этаже дома по улице де Сеж. На первом размещен маленький неказистый магазинчик, торгующий всякой «порнухой». На вывесках написано «Секс-шоп», «Видео и сексодром», «Нижнее белье и принадлежности для секса», поблизости ярко светятся зеленые кресты аптеки.

Некогда это была небольшая уютная однокомнатная квартира, но со временем она мало-помалу превратилась в мрачный вертеп, в котором сочетается студия фотографа, где ведутся съемки крутых порнографических сцен, с продажей и прокатом порнографических видеокассет, фотографий и всякой аппаратуры для просмотра. Я сижу на грязном покосившемся стуле и жду, когда Жан закончит работу. Жан — его фамилию я никогда не знал и не пытался узнать — занимался весьма доходным побочным занятием: прекрасно изготовлял фальшивые документы — паспорта, удостоверения и прочие «ксивы» — для частных сыщиков и мелких жуликов. Ранее, когда я служил в Париже, мне приходилось иногда обращаться к нему за услугами, и в моих глазах он был надежным парнем и добросовестным мастером своего дела.

Мог ли я теперь довериться ему? Ну что же, с одной стороны, в нашей жизни надежного и неизменного ничего нет. Но с другой, Жан обладал всеми нужными достоинствами, чтобы можно было полагаться на него, поскольку средства к существованию он добывал благодаря своей безупречной репутации и благоразумию, любой предательский шаг опозорил бы его на веки вечные.

Минут сорок пять я лениво листал зачитанный киножурнал и разглядывал от безделья пустые коробки из-под видеокассет, лежащие на прилавке. В порнобизнесе, как я понял, появилось столько новых кумиров и всяких способов, что я даже и не представлял (к примеру, появились секс мировецкий, секс крутой, секс втроем и самые разные их вариации, о которых я прежде и слыхом не слыхивал), и все эти новинки теперь можно запросто посмотреть по видаку.

Минула полночь. Фотограф еще раньше запер дверь и задернул штору на всякий случай: хоть и поздний час, а вдруг кто-то окажется на улице. Затем я услыхал в соседней комнате жужжание колесиков передвижной сушилки фотографических снимков. И вот наконец из темноты появился Жан, худощавый морщинистый человечек средних лет, лысоватый, с озабоченным лицом, на носу у него надеты небольшие круглые очки в стальной оправе. От него сильно несло химикатами, которыми он только что пользовался для придания документам вида потертых старых бумаг.

— Ну, вот и готово, — произнес он, широким жестом выкладывая на прилавок документы и горделиво улыбаясь. Работа у него была чертовски трудная: он перелопатил целую пачку изготовленных в ЦРУ документов, которые вручили нам с Молли, переписав кое-что в них, переклеив наши фотографии и переправив цифры, где требовалось. Всего он изготовил для нас пару канадских и пару американских паспортов, таким образом, мы с Молли могли теперь выдавать себя либо за канадцев, либо за американцев.

Я внимательно проверил все паспорта. Работа выполнена просто безукоризненно. Но и слупил он с меня бешеные деньги, однако в моем положении торговаться не приходилось. Поэтому я согласно кивнул и, без возражений заплатив требуемую сумму, взял документы и вышел на улицу. Там стоял едкий смрад дизельных выхлопов, не умолкал надсадный вой мопедов. Даже в ночное время шум в злачных кварталах не стихал, люди толпились на улицах в поисках быстрых и дешевых удовольствий. Повсюду шатались редкие кучки молодых людей, видимо, студентов, одетых по последней французской моде в стиле ретро 60-х годов — черные кожаные пиджаки или же расписанные надписями куртки и блузки, якобы типичные для американских студентов (однако устаревшие надписи на них вроде «Американский футбол» сразу же смазывали впечатление и наводили на мысль о подделках); длинноволосых, в подвернутых джинсах и в ботинках на толстой-претолстой платформе, смахивающих на ортопедическую обувь, а тут еще мимо промчался кто-то с рокотом и ревом на огромном мотоцикле «хонда».

Затем в течение нескольких минут я обзванивал своих прежних партнеров по работе в ЦРУ. Никто из них официально с американской разведывательной службой раньше связан не был, хотя все они так или иначе находились не в ладах с законом (их занятия трудно отделить от шпионского ремесла, но это не шпионаж). Так, один являлся владельцем греческого ресторанчика, через который отмывались «грязные» деньги (естественно, за вознаграждение), другой же был оружейником и переделывал стандартное оружие по заказам бандитов и наемных убийц. Мне удалось застать почти всех в постели, разбудить и переговорить, за исключением одного гуляки, который отправился, видимо, в какой-то ночной клуб, прихватив с собой подружку и автомобильный радиотелефон.

В конце концов с помощью одного такого партнера, который в прежние времена исполнял роль диспетчера-связника, мне удалось разыскать некого «инженера», как его когда-то называли мои коллеги из парижского отделения ЦРУ, а попросту говоря, парня, который был дока по части международных телефонных систем и горазд на всякие хитрости и выдумки с этими системами. Через час я уже стоял перед дверью его квартиры в обшарпанном многоэтажном доме, выстроенном в 60-х годах в 12-м округе, неподалеку от улицы Республики. Несколько секунд он пристально разглядывал меня через дверной глазок и, только узнав, открыл дверь. В нос сразу же ударил спертый воздух, запах несвежего пива и пота. Он провел меня в скромную, невзрачную квартирку, обставленную дешевой мебелью. «Инженер», низенький и пухлый человечек, носил нестиранные заляпанные краской джинсы и испачканную белую теннисную рубашку, под которой выпячивалось солидное округлое брюхо. Он, очевидно, спал и видел десятый сон, как и большинство парижан: волосы у него всклокочены, глаза полузакрыты. Что-то невнятно пробурчав вместо общепринятого приветствия, он просто ткнул большим пальцем в перепачканный белый телефон, стоящий на кофейном столике с пластиковой крышкой, имитирующей дерево и облупившейся по краям. У столика стоял уродливый диван ядовито-зеленого цвета, из которого в некоторых местах торчала вата. Телефон неустойчиво покоился на стопке разных парижских телефонных справочников.

«Инженер» не знал моего имени и, само собой разумеется, даже не спрашивал его. Ему сказали только, что я — деловой человек, в таком случае, очевидно, все его клиенты тоже деловые люди. За то, что «инженер» позволил мне воспользоваться своим телефоном, номер которого определить нельзя, он, не задумываясь, заломил с меня пять сотен франков.

На практике же номер телефона, по которому я собирался звонить, проследить разумеется, можно было, но в таком случае нить привела бы в глухой тупик где-то в Амстердаме. И хотя оттуда линия, проходя через несколько промежуточных телефонных подстанций, достигала все же в конце концов Парижа, надлежащую электронную аппаратуру, способную проследить линию до конца, изобрести пока не удалось.

Взяв деньги, «инженер» хрюкнул что-то по-поросячьи и поплелся в соседнюю комнату. Будь у меня побольше времени, я воспользовался бы более безопасным и надежным способом связи, но сейчас приходилось довольствоваться тем, что есть.