IX. ВАЛЬДОРАДО

Теперь возвратимся к спасшимся чудом и оказавшимся вблизи Вальдорадо охотникам, к рассвету того дня, который завершился кровавой трагедией для всех оставшихся в лагере участников экспедиции дона Эстебана.

Серый сумрак рассвета сменили голубоватые тона наступающего утра. Густые тени глубоких расселин еще лежали на отрогах Туманных гор. Но вот на пронизывающие слой тумана самые высокие их вершины лег багрянец первых солнечных лучей, и вскоре пелена тумана начала медленно сверху вниз наливаться светом.

У подножия гор высился одинокий утес. Он несколько выступал за линию горных склонов, словно охраняющий их форпост. Позади этого форпоста находилась скальная гряда, с которой низвергался шумный водопад, вливавшийся в лежащее у северной подошвы утеса озеро. Оно притаилось в чаще деревьев, среди которых дремали его покрытые водяными растениями сонные воды. Восточный берег озера обрамляли густые заросли камыша.

Правее холма зеленели заросли низкорослых ив и хлопчатниковых деревьев. Их полоса протянулась от середины южного склона утеса футов на двести или чуть дальше и обрывалась возле скальной гряды.

На плоской вершине пирамидального утеса росли две громадные пихты; как часовые, застыли они, раскинув свои могучие ветви, покрытые темно-зеленой хвоей. У подножия пихт стоял конский скелет, поддерживаемый невидимыми издалека путами; на выбеленных ветром и солнцем костях сохранились еще остатки седла, которое прикрывало просвечивающие ребра. Восходящее солнце осветило другие зловещие предметы: на некотором расстоянии один от другого стояли столбы с привешенными к ним человеческими скальпами, развевавшимися при дуновении утреннего ветерка. Эти победные трофеи служили памятником на могиле индейского предводителя, некогда прославленного своими подвигами. Похороненный на вершине высокого утеса, он будто господствовал над равниной, которая так часто оглашалась его воинским кличем, когда он скакал по ней на своем боевом коне, останки которого омывали теперь дожди и высушивал ветер. Коршуны с криками носились над могилой, как бы желая разбудить уснувшего вечным сном вождя, чья рука давно не приготовляла им кровавого пира.

День разгорался, постепенно заливая ярким светом равнину, но вершины гор и холмы были подернуты еще легкой пеленой тумана, который начинал расходиться, разгоняемый легким утренним ветерком. Временами сквозь его истончившуюся завесу проглядывали то глубокие мрачные пропасти и низвергавшиеся по склонам гор потоки, то узкие ущелья, при входе в которые в изобилии находились остатки жертвоприношений индейцев, считающих эти горы жилищем могущественных духов.

При первом взгляде эта местность производила несколько мрачное впечатление вследствие своей дикости; но внимательный взгляд опытного гамбузино тотчас приметил бы в ее недрах бесчисленные сокровища…

Все казалось пустынно и безлюдно кругом, но внезапно, скрытые до сих пор неровностями почвы, возле подошвы пирамидального утеса показались трое путников. Они с удивлением и некоторой опаской оглядывались кругом, пораженные дикой красотой местности.

— Самое подходящее место для жилища дьявола, — проговорил Хосе, оглядываясь на покрытые туманом горы. — Если бы черт выбирал себе на земле местечко, то, наверно, здесь он нашел бы то, что надо! Так как золото служит главной причиной всех преступлений, — продолжал испанец, — то немудрено, что черти водятся в этих местах: золота здесь, кажется, никогда не огребешь дочиста!

— Вы правы, — вздохнул Фабиан, лицо которого было бледно и торжественно, — золото — страшная сила, которая ведет к многим преступлениям. На этом самом месте, по которому мы проходим теперь, может быть, Маркое Арельяно пал от руки своего товарища: жажда золота заставила его совершить это преступление. О, если бы эта равнодушная природа могла говорить! Я узнал бы имя человека, отомстить которому поклялся! Но дожди и ветры начисто стерли следы как убийцы, так и его жертвы, и ничто не может мне помочь!

— Терпение, дитя мое, терпение! — возразил Красный Карабин. — Всему свое время! За всю свою долгую жизнь я никогда не слыхал, чтобы какое-нибудь преступление оставалось безнаказанным. Следы его проявляются порой спустя много лет. Если убийца еще жив, то он, наверно, вернется на место своего преступления, как это обыкновенно бывает! Возможно, что он находится в отряде дона Эстебана, и в таком случае нам придется недолго его ожидать. Во всяком случае, Фабиан, тебе решать, обождем мы его или набьем карманы золотом и вернемся обратно?

При этих словах Красный Карабин тяжело вздохнул.

— Сам не знаю, как мне поступить, — ответил Фабиан, — я явился сюда помимо своего желания, повинуясь вашему решению или, вернее, какой-то высшей воле, которая руководит мною теперь, как и в тот вечер, когда я, не отдавая себе отчета, пришел к вам в лес искать поддержки и утешения. Мне непонятно, зачем я стремлюсь к обладанию золотом, которое не знаю даже на что употребить. Я очутился здесь помимо своей воли и чувствую лишь, что какая-то непонятная тоска гложет мне сердце!

— Человек — лишь орудие в руках Провидения, — проговорил старик, — что же касается испытываемой тобой грусти, то это вполне объясняется видом этой местности, да кроме того…

И тут какой-то хриплый крик, похожий на человеческий вопль, прервал слова канадца и замер в горах.

Он как будто доносился из могилы индейского вождя, недовольного, что явились похитители его сокровищ.

Охотники с удивлением подняли глаза к вершине утеса, но там не было видно никакого живого существа. Все оставалось по-прежнему спокойно и тихо, только ветер шелестел победными трофеями индейца.

Мрачный вид местности, с которой соединились для Фабиана такие кровавые воспоминания, и суеверные мысли, пробудившиеся в душе Хосе, наполнили сердца охотников невольным трепетом под впечатлением этого таинственного крика.

— Неужели это был действительно человеческий голос? — спросил тихо Красный Карабин, останавливая Фабиана и Хосе. — Может быть, это просто горное эхо, которое мы слышали еще ночью?

В этом крике таилось нечто до того необъяснимое, что охотники невольно решили, что то им просто почудилось.

— Если это человеческий голос, — заметил Фабиан, — то я очень хотел бы знать, откуда он раздался. Ведь на утесе нет ни души!

— Дай-то Бог, — проговорил Хосе, осеняя себя крестным знамением, — чтобы в этих горах нам пришлось бы иметь дело только с людьми, а не с духами! Ну да, впрочем, если бы за этими туманами скрывались целые легионы чертей, и то, раз здесь — такие богатства, каких никогда не заработаешь на службе испанского короля, я ничего не побоюсь. Дон Фабиан, соберитесь, пожалуйста, с мыслями и скажите нам, далеко ли еще до Вальдорадо.

Фабиан не сразу ответил; он окинул пристальным взглядом всю панораму гор, начиная с их отдаленных вершин, окутанных туманом, и до окружавших его холмов. Для него более не оставалось сомнения: местность эта была та самая, которую умирающая вдова Арельяно описала ему достаточно подробно.

Довольный своим осмотром, Фабиан обратился к Хосе.

— Мы, вероятно, очень близки от цели наших странствований, — проговорил он. — Вальдорадо находится у подошвы утеса с могилой индейского вождя, а судя по этим украшениям, это она и есть! Теперь не следует терять ни одной минуты. Пока вы с Розбуа обойдете вокруг утеса, я загляну за эти кустарники!

— Эта местность так таинственна, что здесь всего следует опасаться! — проговорил канадец. — Кто бы ни испустил слышанный нами крик, белый или краснокожий, и в том и в другом случае надо поостеречься. Поэтому прежде, чем мы разойдемся, осмотримся получше!

Охотники последовали совету канадца и принялись внимательно вглядываться в почву, на которой они привыкли читать как в открытой книге.

— Что я вам говорил! — воскликнул Красный Карабин. — Вот следы ног белого, и я готов поручиться, что прошло не более десяти минут, как он здесь прошел!

Действительно, на песке ясно виднелись свежие следы человеческих ступней; трава была слегка примята и только-только начинала приподнимать свои стебельки; следы направлялись к чаще хлопчатниковых зарослей, перевитых лианами.

— Во всяком случае, он один! — заметил Фабиан и хотел было направиться к зарослям, но канадец остановил его.

— Дай сперва мне взглянуть; в этой непроницаемой чаще вполне может затаиться неприятель.

С этими словами Красный Карабин раздвинул ветки и вьющиеся растения, но, убедившись после короткого осмотра, что за ними никого нет, снова опустил их.

— Давай обойдем вокруг утеса, Хосе! — предложил канадец. — Может, и найдем что-либо занятное, а ты, Фабиан, обожди нас здесь!

У ног Фабиана лежали богатейшие золотые россыпи, но он смотрел на них равнодушными глазами и, если бы в эту минуту ветерок донес к нему призыв Розариты, он бросил бы все без сожаления и устремился на ее зов…

Но кругом царствовало безмолвие, и Фабиан продолжал созерцать свои сокровища. Вид золота мало-помалу растопил его равнодушие: у него закружилась голова. Однако совсем ненадолго.

Охотники направились в обход вдоль восточной стороны утеса, а Фабиан после некоторого раздумья все-таки решил обследовать заросли. Он раздвинул ветви хлопчатника и не без труда продрался сквозь полосу густой растительности шириною в несколько футов. Следы таинственного пришельца четко отпечатались на песке, еще влажном от росы. Они тянулись вдоль подошвы холма. Фабиан побрел в том же направлении, держась чуть левее, чтобы ненароком не затоптать отпечатки.

Грустные мысли не давали покоя молодому человеку. Судьбе было угодно разлучить его с любимой, которая не захотела ответить на зов его сердца. Не захотела или не решилась? В последнее время он все чаще задавал себе этот вопрос, на который, кроме Розариты, никто не мог ответить. И вот теперь вдали от нее, в забытом Богом уголке пустыни, он горестно укоряет себя за излишнюю горячность, за то, что позволил обиде и гневу ослепить его, за то, что не послушал ее и не остался, хотя она просила, даже умоляла его не покидать их гасиенду, чтобы не накликать беду на ее семью…

Следы обрывались возле осыпи из мелких камней. Фабиан огляделся. Пройдя вдоль всей южной стороны холма, он оказался у входа в заветную долину. Впрочем, долиной это место можно было назвать лишь весьма условно. То была скорее теснина. Она шла с севера на юг; с востока ее ограничивал почти отвесный склон холма, а с запада круча скальной гряды. В том месте, где остановился Фабиан, ширина долины по дну составляла около полусотни футов, далее ее стены постепенно сближались и, не доходя до водопада, внизу смыкались наглухо и лишь на высоте десяти-двенадцати футов вновь начинали расходиться. Таким образом, длина Вальдорадо не превышала двухсот футов.

Затаившиеся в глубине долины голубоватые тени истаивали буквально на глазах, и по мере того, как утро разгоралось, песчаное дно все больше искрилось. То свет отражался от бесчисленных, как прибрежная галька, камешков. Внешний вид этих камешков, напоминающих обломки кварцита, мог бы ввести в заблуждение любого, но не опытного гамбузино, наметанный взгляд которого безошибочно определил бы, что эти занесенные песком и илом обломки — самородное золото, принесенное сюда водными потоками. Перед Фабианом лежала богатейшая россыпь, только видимая площадь которой составляла, по меньшей мере, полтораста квадратных футов. Он же взирал на это баснословное богатство с равнодушием индейца, и если бы в этот миг свершилось чудо и утренний ветерок вдруг донес до него призыв Розариты, он без колебаний оставил бы все это золото в неприкосновенности и устремился бы на зов любимой.

Однако до него доносился лишь рокот водопада, и он продолжал созерцать свои сокровища. Золото есть золото, оно редко оставляет человека равнодушным, подчиняя его своему магическому воздействию. У него даже слегка закружилась голова, впрочем, совсем ненадолго: Фабиан принадлежал к тем, к сожалению, редким натурам, которых богатство не в состоянии опьянить. Он стряхнул с себя дурман золотых грез и громко позвал своих спутников.

Оба охотника не замедлили присоединиться к нему.

— Вы нашли его? — спросил Хосе.

— Сокровище? Нашел, а человека не видно нигде! Посмотрите сами, — добавил Фабиан, указывая на россыпь.

— Как? — удивился Хосе. — Неужели эти блестящие камни…

— Чистое золото: это те сокровища, которые Господь скрывает здесь с сотворения мира!

— Господи Иисусе! — воскликнул Хосе, падая на колени, между тем как глаза его были прикованы к золотым самородкам. В душе его проснулись разнообразные страсти, сдерживаемые в продолжение многих лет; он вмиг преобразился, и на лице его выступило зловещее выражение, напоминавшее того бандита, который двадцать лет назад совершил кровавый торг.

— Не правда ли, Хосе, ты и представить себе не мог, что в одном месте может скопиться такое громадное количество золота? — задумчиво рассуждал Фабиан. — Тебя можно понять. Я и сам как, гамбузино, никогда не поверил бы в возможность существования таких богатейших россыпей, если бы не наслушался рассказов о них. А теперь вот увидел воочию. Наверное, это одно из богатейших месторождений Мексики!

Но Хосе не слышал слов Фабиана: при виде несметных богатств в нем проснулась жажда золота, к которому он привык относиться с презрением в продолжение своей десятилетней жизни в пустыне. Теперь он снова оказался во власти презренного металла, ради приобретения которого он уже совершил однажды преступление.

Глаза Хосе горели алчностью. Зловещим взглядом окинул он обоих своих спутников, из которых один стоял грустный, равнодушный, а другой, облокотившись на ствол ружья, казалось, совсем не замечал золота, так как взоры его были прикованы к тому, кто был для него дороже жизни.

Совсем другого рода мысли волновали душу бывшего микелета: он забыл в эту минуту десять лет совместной жизни со старым канадцем, в продолжение которых они делили поровну и опасности, и горе, и радости, и жажду, и холод; сколько раз сражались они вместе, спасая друг другу жизнь! Сколько ночей провели они в лесной чаще, сколько передумали и перечувствовали вместе!

Все было забыто; забыты двадцать лет угрызений совести и невольное пособничество преступлению, которое сделало Фабиана сиротой и которое он так стремился искупить; теперь Хосе видел в своих спутниках только препятствие к возможности завладеть одному всеми богатствами Вальдорадо.

Ужас охватил бывшего микелета при воспоминаниях об этом. В душе его началась упорная борьба, борьба дурных инстинктов юности с благородными сторонами его души, развивавшимися в нем в продолжение его многолетнего общения с природой, когда человек более приближается к Богу. Борьба эта оказалась непродолжительна и кончилась полной победой нового человека над старым. Бывший микелет со всеми дурными инстинктами алчности исчез навсегда, и место его заступил человек, душа которого просветлела во время одинокой жизни, полной раскаяния в совершенных раньше проступках. Не поднимаясь с колен, Хосе закрыл глаза; с ресниц его скатилась горячая слеза, не замеченная его товарищами, так же как происходивший в его сердце поединок, из которого он с честью вышел победителем.

— Граф де Медиана! — воскликнул он поднимаясь на ноги. — Отныне вы самый богатый человек в свете, так как все это золото принадлежит вам!

При этих словах Хосе снял шапку и почтительно поклонился Фабиану, что стоило ему немалых усилий.

— Ни за что на свете я не воспользуюсь один этим золотом! — воскликнул Фабиан. — Вы, разделявшие со мной опасности, должны разделить и богатства! Розбуа, разве вас не прельщает мысль сделаться под старость знатным и богатым сеньором?

Продолжая стоять в своей излюбленной позе, облокотясь на ружье, канадец сохранял полное равнодушие к сокровищам, которые производили на него не более впечатления, как на возвышающийся над ними утес. На вопрос Фабиана он отрицательно покачал головой, причем нежная улыбка, обращенная к юноше, осветила его лицо, доказывая единственный интерес, какой имело для него это зрелище.

— Я того же мнения, что и Хосе! — проговорил канадец. — Что стал бы я делать с этим золотом? Если оно прельщает нас, то только потому, что будет принадлежать тебе, Фабиан! Если бы мы завладели хотя одним камешком, то наши услуги потеряли бы всю свою цену. Однако не время разговаривать, пора приступить к делу. Я чувствую, что мы не одни в этой пустыне!

Это последнее замечание напоминало охотникам, что нельзя понапрасну терять времени. Хосе первым начал пробираться сквозь заросли, осторожно раздвигая ветки хлопчатника, но едва он успел сделать несколько шагов, как грянул выстрел. Через несколько мгновений раздался голос Хосе, успокаивающего своих друзей.

— Это дьявол не пускает нас в свои владения, — закричал бывший микелет, — однако у него не слишком-то меткий глаз!

Розбуа и Фабиан двинулись вслед за испанцем, предварительно взглянув со вниманием на вершину утеса, но начавшая подниматься вверх пелена тумана сейчас закрывала ее. Скрылась из глаз и могила вождя со своими зловещими атрибутами.

Розбуа и Фабиан скоро догнали Хосе, и все трое молча начали взбираться на одинокий утес. Вероятно, тайный враг, угрожавший им, скрывался именно там. Крутые склоны утеса поросли кустарниками, благодаря которым подъем существенно облегчался. Во всяком случае, это была весьма рискованная попытка, так как охотники не представляли, сколько именно неприятелей ожидает их наверху.

Фабиан хотел первым подняться на утес, но Красный Карабин остановил его. Хосе взобрался уже до половины, за ним последовал канадец, прикрывая юношу собою; шествие замыкал Фабиан. Он и канадец потеряли из виду Хосе в ту минуту, когда остановились, чтобы перевести дух; беспокойство за судьбу товарища заставило их быстрее продолжать путь, но скоро до них донесся торжествующий возглас испанца, который уже достиг вершины. Красный Карабин и Фабиан, продолжая поспешно взбираться, вскоре также очутились на верхней площадке. Она была пуста.

В ту минуту, когда наши друзья, немного раздосадованные своей неудачей, собирались было спуститься снова вниз, сильный порыв ветра разогнал туман и дал им возможность рассмотреть окрестности. Насколько хватал глаз расстилалась однообразная песчаная пустыня; ветер гнал по ней песчаные вихри, и бесплодная сухая почва блестела, как скатерть, залитая солнечным блеском. Зоркие глаза охотников различали вдали четырех вооруженных ружьями всадников. Они явно направлялись к утесу и ехали близко один к другому, держа ружья наготове. Однако расстояние, отделявшее приближавшихся всадников от утеса, было так велико, что наши друзья не могли различить ни их костюмов, ни цвета кожи.

— Неужели нам опять придется выдерживать здесь осаду? — воскликнул Красный Карабин. — Что это за люди? Белые или индейцы?

— Не все ли нам равно, краснокожие это или наши соплеменники, — заметил Хосе, — во всяком случае, это враги!

Наши приятели присели на площадке, чтобы не быть замеченными приближающимися всадниками; в это время показался человек, остававшийся до сих пор невидимым. Он осторожно спустился к озеру, затем, раздвинув плавающие листья кувшинчиков и лилий, устроил себе из них над головой зонтик, который совершенно скрыл его. Поверхность озера осталась так же спокойна, так как спрятавшийся в нем человек сохранял полнейшую неподвижность. Этим человеком был Кучильо, трусливый шакал, которого несчастный жребий столкнул с ягуарами.

X. МУКИ ТАНТАЛА

Приблизившись наконец к Туманным горам после бешеной скачки, Кучильо принужден был остановиться.

Он прекрасно помнил местность, но волнение его было столь сильно, что он плохо различал окружающие предметы; сердце его учащенно билось и кровь стучала в висках. Ему необходимо было отдохнуть, прийти в себя и хотя бы немного сориентироваться.

Заря едва занималась. Обильные испарения озера заволакивали не только долину, но и утес с могилой вождя. Отдаленный рокот водопада помог Кучильо выбрать правильное направление. Неподалеку от подножия утеса он спешился и присел на камень. Мало-помалу к нему возвратились спокойствие и уверенность. Он перестал терзать себя воспоминаниями о содеянном тут неподалеку преступлении, которое теперь представлялось ему столь же обыденным, как те, что он совершил и до него, и после него. Воспоминания о них не слишком часто отягощали его совесть, вернее, то, что от нее сохранилось.

Светлеющий восток напомнил авантюристу, что время приступать к делу. Верный своей лукавой натуре, Кучильо повел коня налево вдоль зарослей. За выступом скальной гряды находилась известная ему скрытая растительностью лощина. В ней он укрыл своего скакуна от случайных взоров, привязав его к кусту. Хотя он был вполне уверен, что в лагере его исчезновение приписали гибели от рук апачей, и погони он не опасался, тем не менее привычка к осторожности подсказывала ему, что следовало сначала все-таки подняться на пирамиду и осмотреть окрестности.

Кучильо почти миновал полосу зарослей, когда внезапная мысль встревожила его: осталась ли долина в неприкосновенности? Мало ли кто мог за два года обнаружить ее? Искушение оказалось слишком велико, и он свернул в заросли. Одного пристального взгляда хватило, чтобы унять тревогу; россыпь пребывала в неприкосновенности. По-прежнему поблескивали никем не тронутые самородки, и будто зачарованный стоял Кучильо несколько минут, упиваясь зрелищем своих богатств. Он взирал на них с большим вожделением, нежели умирающий от жажды путник взирал бы на зеленеющий среди бескрайнего моря песков спасительный оазис. Потом начал взбираться на утес.

Достигнув вершины, он внимательно огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что он один. Осмотр вполне удовлетворил его, так как и три охотника и дон Эстебан со своими спутниками не достигли еще гор: вынужденные поминутно останавливаться, чтобы не сбиться с пути, они подвигались вперед очень медленно и были пока скрыты от глаз Кучильо цепью холмов. Удовлетворенный, Кучильо машинально устремил взоры на водопад. Масса воды, низвергавшаяся в нескольких футах от площадки, образуя нечто вроде серебряного моста над ней, временами разделялась в своем падении на две струи. В эти мгновения среди облаков тонкой водяной пыли на скале при свете солнечных лучей сверкал громадный золотой самородок, очищенный водой от всяких примесей почвы. Величиной своей он превосходил плод кокосовой пальмы.

Подвергаясь постоянному влиянию вод, омывавших его со всех сторон, самородок сверкал во всем своем ослепительном блеске, готовый каждую минуту сорваться в пропасть, которая навеки поглотили бы свою истинно королевскую добычу.

При виде самородка, который, казалось, можно было без труда достать руками, безумная радость охватила Кучильо. Склонившись над пропастью, с сверкающими алчностью глазами и протянутыми вперед руками, Кучильо забыл все на свете и чуть не сорвался со скалы; из груди его вырвался в ту минуту сдавленный вопль, который достиг ушей канадца и его спутников.

Но через несколько мгновений он едва подавил второй крик, крик бешенства: Кучильо заметил внизу человеческое существо, того самого человека, которому известна была тайна его жизни; человек этот равнодушно попирал ногами девственные сокровища, рассыпанные перед ним, сокровища, которые Кучильо считал уже своей неотъемлемой собственностью.

Красный Карабин и Фабиан, скрытые в глубине долины, были еще невидимы для бандита. Кучильо вообразил, что бывший микелет один, и выстрелил в него, почти не прицеливаясь. Благодаря этому обстоятельству, Хосе избег пули, которая просвистела у него над самым ухом.

Трудно себе представить досаду бандита, когда он увидел еще двух людей, присоединившихся к испанцу, и в первом из них, благодаря его высокому росту, тотчас узнал охотника, поразившего всех своим искусством и отвагой при охоте на ягуаров близ Позо; вторым был Фабиан — объект неудовлетворенной злобы бандита, дважды ускользнувший из его рук.

Смертельный холод объял на мгновение Кучильо; он зашатался, пораженный такой неожиданностью: ему снова приходилось бежать из Вальдорадо, будто его преследовал и изгонял оттуда какой-то злой рок.

К счастью для бандита, густой туман, поднявшийся снизу и одевший вершину утеса, скрывал его от глаз охотников, которые продолжали приближаться к нему.

В ту минуту, когда трое друзей взобрались на вершину утеса, Кучильо удалось спуститься незамеченным с его противоположного склона, но тут его поджидала новая неожиданность: вынырнув из тумана, он заметил подъезжающих дона Эстебана и его спутников. Ужас овладел бандитом при этом открытии, но алчность помешала ему искать спасения в бегстве; как змея, прополз он по утесу и спрятался в водах озера, укрывшись под листвою водяных растений, где и решил ожидать развязки драмы. Кучильо предполагал, что между тремя охотниками и спутниками дона Эстебана произойдет столкновение, которое поможет ему выпутаться из затруднительного положения.

Трепет злобной радости охватил бандита; стоя в воде, он испытывал ощущение хищной птицы, выжидающей исхода сражения, чтобы насладиться его результатами.

На чью бы сторону ни склонился успех боя, Кучильо решил прийти в удобную минуту на помощь победителям и объяснить свое присутствие в этих местах какой-нибудь более или менее правдоподобной выдумкой.

В то время, пока Кучильо успокаивал себя таким образом, Красный Карабин внимательно присматривался к приближающейся кавалькаде.

— Эти всадники — из отряда мексиканцев! — наконец проговорил он.

— Я это предвидел! — воскликнул Хосе. — Скоро сюда заявятся и остальные участники экспедиции, и мы очутимся в засаде, как загнанные дикие лошади!

— Спокойно, — остановил его канадец, — положитесь на меня, друзья; я сумею вывести вас из этого затруднительного положения. Во-первых, всадников всего четверо, и ничто не доказывает, что остальные сопровождают их; во всяком случае, мы занимаем на этом утесе такое выгодное положение, что можем выдержать осаду целого отряда. Кроме того, может статься, эти всадники вовсе не имеют намерения остановиться здесь, во всяком случае, я за ними понаблюдаю!

И Розбуа улегся, положив голову между валявшимися в изобилии камнями, так что перед ним открывалась для наблюдения вся равнина, откуда уже ясно доносился стук лошадиных копыт.

Старый охотник видел, что всадники остановились, совещаясь о чем-то между собой.

— К чему эта остановка, Диас? — с нетерпением говорил дон Эстебан, обращаясь к своему поверенному. — Время не терпит; мы и так слишком много потеряли его!

— Осторожность требует этого; следует ознакомиться сперва с местами, куда едем, чтобы не наткнуться на неожиданную опасность!

— Но ведь Кучильо подробно описал нам местность; ошибки быть не может!

— Это правда, но так как сам негодяй тоже скрывается где-то поблизости, мы должны быть ко всему готовыми с его стороны. Он может быть не один!

Дон Эстебан сделал презрительное движение.

— Диас прав, — вмешался Бараха, — я уверен, что только что видел человеческую тень на вершине этого утеса!

— Останки жертвоприношений, виднеющиеся у входа в ущелье, — заметил в свою очередь Ороче, — показывают, что эти места довольно часто посещаются индейцами, которых мы должны опасаться еще более чем Кучильо. В любом случае, мы ее имеем права подвергать опасности драгоценную жизнь дона Эстебана!

Дон Эстебан согласился с этими доводами, и по его знаку Ороче в сопровождении Барахи поехал на разведку. Испанец и Диас остались на месте.

— Дьявольщина! — воскликнул канадец, вглядываясь во всадников. — Я узнаю человека, которого видел ночью возле Позо; это, несомненно, дон Эстебан!

— Антонио де Медиана! Не ошибаетесь ли вы? — встрепенулся Фабиан.

— Говорю тебе, он самый!

Возбужденный Фабиан вскочил на ноги и, вглядевшись попристальнее, подтвердил:

— Верно, это он! Само Провидение привело меня в этот дикий край, чтобы отомстить за убийство моей матушки.

Розбуа встревожился:

— Не показывайся, Фабиан, ради Бога! Они тебя заметят, а это нам вовсе ни к чему!

Фабиан поспешно укрылся за камнем.

Хосе хранил молчание, но при упоминании о ненавистном ему имени глаза его зажглись зловещим огнем; микелет поднял голову, измеряя расстояние, отделявшее его от смертельного врага, но оно было так велико, что даже такой искусный стрелок, как Красный Карабин, не был бы в состоянии попасть в кого-либо из всадников. Удостоверившись в невозможности достать своего врага, Хосе снова укрылся за выступом утеса.

— Не замечаете ли вы вдали еще других всадников, кроме этих четырех? — спросил Фабиан, не рискуя больше показываться.

— Никого! — ответил канадец. — Начиная с того места, где река разветвляется на два рукава, не видно ни одного живого существа. Впрочем, — продолжал он, останавливаясь на мгновение, будто желая дать себе отчет о вновь увиденном, — по реке плывет какая-то черная масса; вероятно, это сухое дерево или челнок, но, во всяком случае, она следует течению, так что проследует мимо нас.

— Что нам за дело до этого предмета! — воскликнул Фабиан. — Лучше опишите мне наружность спутников дона Антонио; может быть, я узнаю их!

Между тем Красный Карабин, продолжая следить за удаляющимся предметом, проговорил:

— Если это челнок, то в нем, может быть, скрыты красные дьяволы, которые, того и гляди, явятся сюда. Тогда беда! Ну, слава Богу, он исчез в тумане!

— А спутники дона Антонио? — напомнил Фабиан.

— Я не знаю ни одного из них, — возразил канадец, — один — очень высокого роста, сидит на великолепном коне…

— Караковой масти?! Сомбреро у него с золотыми галунами?

— Совершенно верно!

— Это Педро Диас!

— Что за странный плащ у одного из всадников! — воскликнул канадец. — Точно он сплошь состоит из ремней!

— Это Ороче! — пояснил Фабиан. — А четвертый? Взгляните, Розбуа, между ними не видно человека в гамузе[65] на серой в яблоках лошади?

— Нет, мой мальчик!

— Значит, четвертый — наверняка Бараха! — уверенно заключил Фабиан. — Полагаю, с нашей стороны было бы бесчестно не показаться теперь, когда Провидение посылает нам дона Антонио почти без всякой защиты!