Глава 3

Оливия очнулась после освежающего глубокого сна и не сразу сообразила, где находится. Впрочем, услышав крики чаек и почувствовав привкус соленого морского воздуха, она все вспомнила. Ее охватил блаженный трепет. Раньше усталость заставляла Оливию сомневаться в захватившем ее волшебстве, но теперь утомление прошло, и этот странный новый мир радовал ее чудесами. Дочь лорда Гренвилла была пособницей и подстрекателем пиратов. Конечно, можно сказать, что пираты похитили ее и насильно держали на корабле в открытом море. И это будет абсолютной правдой. За исключением того, что у нее не было никакого желания оказаться в другом месте и, похоже, она ощущала острейшую жажду дальнейших приключений. Ее вкус к пиратству был только раззадорен встречей с испанским галеоном.

«У меня оказалось гораздо больше общего с Порцией, чем я предполагала», — усмехнувшись, подумала Оливия. Незаконнорожденная племянница отца интересовалась военными действиями и даже венчалась на поле брани с мечом на боку. Оливия начала ощущать привлекательность такого рода поведения. До настоящего времени она просто считала Порцию уникальной, не подчиняющейся никаким законам, ибо подруга делала вещи абсурдные с точки зрения здравого смысла обычных людей. А может, уникальность Порции наложила отпечаток и на ее подруг? Или сама Оливия тоже была необычным человеком, но только до сих пор не подозревала об этом?

Улыбнувшись, Оливия откинула покрывало, села и с жадностью потянула носом. Откуда-то доносился восхитительнейший запах жареного мяса, у нее даже слюнки потекли. Она с любопытством окинула взглядом каюту в поисках того, что могло бы рассказать ей о хозяине «Танцующего ветра».

Удивительно, но ей даже в голову не приходило, что она вторгается в его личную жизнь. На столе лежали карта, секстант и компас. Она пристально вгляделась в столбики цифр, выведенные той же самой твердой рукой, что наносила на бумагу контуры ее спины. Вычисления привели ее в восторг, хотя понимание их требовало определенных математических знаний.

Она просмотрела стоявшие на стеллажах книги. Интересная подборка. Поэзия, философия, кое-что из ее любимых классических произведений. Похоже, у хозяина судна богатый духовный мир. Она взглянула на шахматную доску, лежавшую на столике у окна. Создавалось впечатление, что игра была прервана, конечно, если только Энтони не решал шахматную задачу.

Оливия, нахмурившись, склонилась над фигурками. Передвинув белого слона, она на мгновение застыла, устремив сосредоточенный взгляд на доску, а затем удовлетворенно кивнула. Все правильно. Теперь белые неизбежно дают мат в два хода. Не очень трудная задача, подумала она.

Напевая вполголоса, Оливия вернулась к столу с картами и задумчиво выдвинула один из ящиков. Увидев толстую стопку бумаг, она вытащила их и разложила перед собой. Рисунки и карандашные наброски. Похоже, хозяин «Танцующего ветра» находил объекты для творчества повсюду. Судя по всему, здесь был представлен весь его экипаж.

Оливия с восхищением смотрела на серию набросков. Некоторые лица она узнала — видела их во время своего пребывания на палубе. Вот рулевой Джетро. А на этих рисунках — занятые работой люди: они шили паруса, сращивали канаты, карабкались на реи. Или вот еще — играют, танцуют, смеются, слушают игру на лютне одного из своих товарищей, прислонившегося к мачте. На трех-четырех набросках были изображены нагие мужчины, стоявшие на палубе под насосом; их кожа блестела от воды, глаза смеялись.

Оливия немало прочитала и просмотрела древнегреческих и древнеримских текстов и рисунков, чтобы смутиться при виде обнаженного мужского тела. К тому же художник неплохо знал анатомию. Его явно интересовало человеческое тело, о чем свидетельствовали многочисленные наброски рук, ног, бедер в различных ракурсах. Впрочем, и лицам он уделял немало внимания: всего два-три штриха, а характерный наклон головы или взгляд уже схвачены.

— Раз мои работы не выставлены на всеобщее обозрение, значит, они предназначены только для моих глаз…

Оливия не слышала, как открылась дверь. Испуганно вскрикнув, она подняла голову и выпустила рисунки из рук.

В дверях каюты застыл хозяин «Танцующего ветра», и от обычного веселья в его облике не осталось и следа. Лоб его прорезала глубокая морщина, во взгляде светилось раздражение.

— Прошу прощения, я не хотела… — вспыхнула Оливия. — Ящик стола был не заперт.

— Естественно, потому что у моих людей нет привычки рыться в чужих вещах, — коротко ответил Энтони. В руках он держал деревянные ведра, из которых валил пар. Войдя в каюту, он пинком закрыл за собой дверь и поставил ведра на пол. — Вы хотели вымыть голову, и я принес вам воды.

— Спасибо… — Оливия смутилась. Ей хотелось как-то исправить положение. — Я… мне действительно неловко, что я без спросу рассматривала ваши рисунки. Я… просто я не могла совладать с желанием узнать о вас хоть что-нибудь… Я отнюдь не шпионила.

Энтони по-прежнему хмурился.

— Вы могли бы расспросить меня, или это вам и в голову не приходило?

— Вас здесь не было. — Оливия пожала плечами и виновато улыбнулась. — А когда я задаю вопросы, вы не особенно словоохотливы.

— Значит, вы просто поддались порыву. — Оливия кивнула и, нахмурившись, сдвинула свои черные брови.

— Кажется, я действовала под влиянием момента, как тогда, когда прыгнула на галеон. Хотя у меня совсем не импульсивный характер. Самая импульсивная из нас трех — Фиби.

— Из вас трех? — удивленно приподнял бровь Энтони.

— Фиби, Порция и я. Между нами существует некая связь… В общем, мы лучшие подруги, — добавила она, подумав, что Энтони вряд ли будет интересно слушать об их сложных взаимоотношениях.

Похоже, она оказалась права, потому что он не стал углубляться в подробности. Повернувшись, Энтони открыл встроенный в фальшборт шкаф.

— Рисунки очень искусные, — нерешительно произнесла все еще не оправившаяся от смущения Оливия.

— А как насчет объектов? — спросил он, поворачиваясь к ней со стопкой полотенец в руках. — Что вы думаете о них?

Теперь он явно подшучивал над ней: чуть насмешливая улыбка, иронические искорки в глазах.

— Я заметила, что анатомия очень часто привлекает живописцев и рисовальщиков, — ответила Оливия, встречаясь с ним взглядом. — Я хорошо знакома с работами художников Возрождения и вовсе не ожидала увидеть фиговые листки — если вы это имеете в виду.

Он рассмеялся, и неприятное выражение исчезло с его лица.

— Разумеется, ученые обычно меньше смущаются при виде обнаженной натуры, чем те, кто сидит дома и занимается шитьем.

— Я н-не умею шить, — призналась Оливия.

— Как ни странно, но я это предвидел. — Он опустил полотенца на стол и, нагнувшись, извлек из-под кровати деревянную бадью. — Здесь достаточно горячей воды, чтобы помыться как следует, но если вы опуститесь на колени, я вымою вам голову. А потом вам надо сделать перевязку на бедре.

— А почему у меня повязка на ноге? — поинтересовалась Оливия.

— Там очень серьезная рана. — Энтони опустился перед кадкой на колени и поманил ее пальцем. — Длинный порез, куда попали грязь и песок, пока вы съезжали к подножию утеса. Мне пришлось наложить шов, и поэтому вы, возможно, чувствуете некоторую скованность.

Оливия коснулась повязки под ночной рубашкой, у самого бедра.

— Теперь я в состоянии ухаживать за собой сама, — сказала она. — И м-могу сама вымыть голову.

— Но у вас ссадина на затылке. Я-то ее вижу, а вы — нет, — резонно заметил он. — Кроме того, Адам скоро принесет обед, а я на этот счет очень щепетилен. Так что идите сюда. — Развернув одно из полотенец, Энтони достал мыло. — Вербена, — сообщил он Оливии. — Бьюсь об заклад, вы думали, что мыло у пиратов сделано из свиного жира и древесной золы.

Оливия не могла удержаться от смеха.

— Пожалуй. Но вряд ли вас можно считать настоящим пиратом. Вы недостаточно кровожадны и слишком много смеетесь. Кроме того, у пиратов черные курчавые бороды и абордажные сабли в зубах. Да, и они пьют много рома, — добавила она.

— Лично я предпочитаю добрый кларет и хороший коньяк, — многозначительно заявил Энтони, тряхнув полотенцем. — И я вполне сносный парикмахер, а также горничная… Приступим?

Похоже, ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться. Оливия опустилась на колени рядом с кадкой. Энтони обернул полотенцем ее плечи и стал осторожно смачивать ей волосы.

Горячая вода — о, это чудо! Но еще приятнее было прикосновение его рук, нежно скользивших по ее голове и умело обходивших ссадины. Каюту заполнил аромат вербены, глаза Оливии закрылись, и она погрузилась в пропитанную теплом и запахом мыла дрему.

— Ну вот и все. — Его голос внезапно нарушил тишину. Девушка торопливо подняла голову, и вода, стекая по шее, намочила воротник ее импровизированного платья.

— Напрасно вы поторопились, — заметил Энтони, выжимая над кадкой ее волосы. Обернув полотенце вокруг ее головы, он соорудил некое подобие тюрбана и усмехнулся: — Вам лучше сменить это… это… как вы называете свой наряд?

— Вашей ночной рубашкой, — вставая, ответила Оливия.

— Может, Адам уже закончил ч-чинить мою одежду?

— Он занят на камбузе, но это не важно — у меня полно ночных рубашек, да еще и с вышивкой. У моей тетушки странные представления обо мне. — Энтони вновь открыл шкаф.

— У вас есть тетя? — удивилась Оливия. — У пиратов теть не бывает.

— Насколько мне известно, я появился на свет не в результате непорочного зачатия, так что у данного конкретного пирата тетя имеется… Ага, вот эта подойдет. Если мне не изменяет память, на рукавах у нее великолепные кружева. — Встряхнув одной из своих длиннющих рубашек он добавил: — И изумрудный пояс — поскольку мы переодеваемся к обеду. — Выбрав темно-зеленый шелковый шарф, Энтони закончил: — Сегодня вечером вам нет нужды прятать свои волосы.

— Наверное, — еле слышно согласилась Оливия. Она все еще пыталась уложить в голове все, что узнала о хозяине «Танцующего ветра». — А где живет ваша тетя?

— Тут, недалеко, — туманно ответил Энтони, бросая ночную рубашку и платок на кровать. Затем он открыл другой шкафчик, достал оттуда деревянную шкатулку и вопросительно взглянул на Оливию. — Вы ляжете на кровать, пока я буду делать перевязку? Или вам лучше стоять? Мне абсолютно все равно.

Оливия вновь почувствовала повязку у себя на ноге.

— Я справлюсь и сама.

— Нет, — покачал головой Энтони. — Я уже говорил вам, Оливия, что я в некотором роде врач. Тут нечего стесняться.

— Что вы! Одно дело — когда я была без с-сознания, и совсем другое — теперь.

— Не вижу разницы. Я выполняю обязанности лекаря. В противном случае, уверяю вас… это было бы не так… совсем не так. Но, клянусь вам, я без труда способен воспринимать ваше тело не как мужчина, а чисто с практической и медицинской точки зрения.

— А у вас будет… то есть вы сейчас можете реагировать как мужчина? — выпалила Оливия, удивляясь собственной смелости.

Энтони загадочно улыбнулся.

— О да, — тихо ответил он. — Без сомнения. Но как я уже говорил, теперь речь не об этом.

Энтони поставил шкатулку на стол и открыл крышку, а затем, ногой подвинув к себе табурет, сел и взял Оливию за руки. Притянув девушку поближе, он повернул ее к себе спиной.

— А теперь почему бы вам не поднять подол? Мне всего лишь нужно снять повязку.

— Но он и так поднят, — слабо запротестовала Оливия, осторожно поднимая подол. Легкий ветерок из иллюминатора холодил ее ноги. — Так достаточно?

— Чуть выше.

— Но… тогда вы увидите мои ягодицы!

— Прелестные маленькие ягодицы, — рассмеялся он. — Нет… нет, не отстраняйтесь. Прошу прощения, просто невозможно было удержаться. Обещаю не смущать вас своим взглядом, но мне нужно добраться до булавки.

— О! — воскликнула Оливия со смешанным чувством стыда и покорности. Она подняла подол еще выше, и от ворвавшегося в каюту бриза ее ноги покрылись гусиной кожей. По крайней мере причиной такой реакции мог быть холодный воздух.

Энтони отстегнул державшую повязку булавку. Его пальцы касались кожи Оливии, живо напоминая ей о том странном полусонном состоянии, в котором она прежде пребывала. Но теперь она была в сознании и остро реагировала на его прикосновения. Он дотронулся до внутренней поверхности ее бедра, и она непроизвольно дернулась.

— Спокойно, — тихо сказал он, обхватив бедра девушки и удерживая ее на месте. — Я не могу делать перевязку, не прикасаясь к вам. Сейчас промою рану, смажу целебной мазью и снова забинтую. Все уже поджило, завтра можно будет снять швы.

Оливия стиснула зубы, представив себе, что находится совсем в другом месте, а не стоит, задрав подол, перед этим незнакомым мужчиной. Наконец он еще раз плотно обернул повязку вокруг ее бедра и застегнул булавку.

— Ну вот, теперь все.

Оливия опустила подол, отодвинулась от него, а затем сдернула с головы полотенце, и ее влажные волосы рассыпались по намокшему тотчас воротнику ночной рубашки.

Ее пробрала дрожь.

— Почему бы вам теперь не вымыться и не переодеться? — спросил Энтони. — Во втором ведре еще достаточно горячей воды. Только оставьте немного для меня. — Он подошел к столу с картами и весело добавил:

— Пиратство — дьявольски грязная работа.

Оливия посмотрела на лохань и поднимавшийся над ведром пар, провела рукой по намокшему вороту своего импровизированного платья, а затем перевела взгляд на свежую одежду.

— Это займет пятнадцать минут, — сказала она.

— Не стоит торопиться. — Энтони склонился над картой, взяв в руку секстант.

— Я позову вас, когда закончу.

— О, полагаю, я и так узнаю, — отозвался он. Оливия нервно сглотнула.

— Значит, вы останетесь здесь?

— Конечно, но я отвернусь. Даю вам слово чести, — едва сдерживаясь от смеха, проговорил он.

— Чести?! — воскликнула Оливия. — Вас нельзя назвать человеком чести. Вы пират и похититель, и вы рисуете людей обнаженными, когда они этого не видят, и не сомневаюсь — способны убивать людей. В общем, вы не джентльмен. О какой чести может идти речь?

— Но разве вы никогда не слышали о разбойничьей чести, Оливия? — насмешливо спросил он, даже не повернувшись. — Обещаю, вы увидите лишь мою спину. Только, умоляю вас, поторопитесь. В противном случае к тому времени, когда настанет моя очередь мыться, вода совсем остынет. А я жду не дождусь мыла и чистой одежды.

Оливия помедлила в нерешительности, а потом покорно двинулась к лохани. Ну и что, если он обернется? Он не увидит ничего такого, чего не видел раньше. Правда, тогда он действовал как врач, напомнила она себе.

Налив в лохань воды, Оливия сняла ночную рубашку. Затем бросила быстрый взгляд на Энтони, но он, напевая вполголоса, старательно трудился над картой.

Торопливо окунув кончик полотенца в горячую воду, она потерла его мылом и, как губкой, намылила тело. Боже, как хорошо! На миг она даже забыла об Энтони. Однако, услышав какое-то движение у себя за спиной, тотчас схватила полотенце, чтобы прикрыться. С ее губ слетело негодующее восклицание. Он же просто перешел к шахматной доске, по-прежнему не оборачиваясь.