Именно девушку Вику, растерзанную, перепачканную в пыли мелового периода мезозойской эры, и увидели на пороге комнаты Света и Тахион.
      — Вика! — вскричал Тахион, вскакивая и опрокидывая табурет. — Бог мой! Вы живы, дитя мое? Но как вы сюда попали?
      — С помощью вашего ретромотива, — торопливо заговорила Вика, проходя в комнату. — Здравствуйте, Света, я многое слышала о вас, когда изучала биографию Виктора Тимофеева, я очень рада знакомству с вами… Но все это после. Коллега Тахион, они остались в шестьсот двадцать четвертом году, чтобы вдвоем задержать стадо голодных динозавров, которое рвется на окрестные поселения протославян. Им нужна немедленная и эффективная помощь!
      — Откуда в седьмом веке динозавры?.. — удивился было Тахион, но тут же оборвал сам себя. — Где ваш ретромотив?
      — Он разрушен.
      — Значит, есть только мой… Но как они очутились в седьмом веке? Если бы они и сумели привести мой ретромотив в действие, то неизбежно вернулись бы к точке старта, то есть в наш тридцатый век!
      — Об этом вы расспросите лично Виктора Тимофеева, — жестко произнесла Вика. — Этот человек может все. Больше я ни на один вопрос не отвечу, потому что промедление гибельно для них обоих.
      — Справедливо, — согласился Тахион. — И если я попытаюсь нырнуть за помощью в наше время, мы потеряем еще несколько часов. Пока поднимется темпоральная тревога, пока зашевелится спецгруппа по темпоральным акциям…
      Света внезапно поднялась.
      — Я сейчас вернусь, — решительно сказала она. — И пусть ваш ретромотив будет наготове. У кого-нибудь найдется две копейки?
      — Две… чего? — переспросил Тахион. — Ах, да… — он порылся в кармане фрака и достал мелкую монету с двуглавым орлом. — Попробуйте, быть может, подойдет.
      Света исчезла за дверями.
      — Присядьте, Вика, — сказал Тахион. — Нам нужно с вами очень быстро и точно рассчитать момент финиша в шестьсот двадцать четвертом году, чтобы не опоздать.
      — С упреждением на четыре часа, — произнесла Вика. — Именно столько потребуется спасательному отряду, чтобы добраться до Калинова моста.
      — С упреждением… — повторил Тахион задумчиво. — Но вы отдаете себе отчет в том, что вас в качестве проводника с нами не будет? Вам закрыт доступ в то время, ибо вы уже физически присутствуете в нем?
      — Верно, — вздохнула Вика, и на глазах у нее снова заблестели слезы. — Правило уникальности темпонавта, из Кодекса. Никто не может синхронно существовать более одного раза в один и тот же период времени… Все очень просто! — вдруг оживилась она. — Делает упреждение не на четыре, а на шесть часов, и спасатели прочесывают лес в поисках Кароги. Это пожилая женщина, которая имеет личные счеты с Кощеем. Впоследствии она войдет в русский эпос под именем бабы-яги, хотя ее поступки будут превратно истолкованы сказителями. Она и укажет верный путь на Калинов мост. Я оставила ей пароль, на который знает отзыв любой квалифицированный темпонавт.
      — Но позвольте, — запротестовал Тахион. — Спасатели окажутся в шестьсот двадцать четвертом году раньше Тимофеева и Фомина. Не возникнет ли причинно-следственных деформаций?
      — Не возникает, — уверенно сказала вика. — Они не встречались. Вероятно, к моменту финиша наших ребят спасатели еще блуждали в лесу.
      — Как вы это сказали, — заметил Тахион. — Наши ребята…
      И тут в дверь трахнули в такой силой, что посыпалась штукатурка. Тахион резво поднялся и открыл. На его лицо возникла счастливая улыбка.
      В коридоре стоял огромный слесарь-сантехник Антей, смоля бутафорскую «беломорину» и перекатывая желваки под якобы трехдневной щетиной. Он был настроен весьма решительно — хотя бы потому, что заржавленная труба на его плече подозрительно напоминала бластер. А за его необъятной спиной маячили немыслимо громоздкие для тесного коммунального коридорчика фигуры других сотрудников спецгруппы по темпоральным акциям, закамуфлированные под электрика, газовика, страхового агента и даже массовика-затейника из службы быта.
      — А стояк я тебе все ж таки перекрою, — объявил Антей, пялясь куда-то поверх головы Тахиона.
      — Антей, голубчик, — промолвил тот. — Вы как нельзя кстати. Сколько с вами ретромотивов?
      — Четыре, — сказал лжесантехник, моментально перестраиваясь. — Дело в том, что появление этих сорванцов у нас в Институте встревожило дирекцию, и мы были вынуждены… — Соля, ты ли это?! — воскликнул Антей, заглянув в комнату через голову Тахиона.
      По коридору прошло шевеление, и теснота сделалась просто-таки невыносимой.
      — Посторонитесь, граждане, — сказал Дима Камикадзе, легко оттирая Антея чугунным плечом и пропуская вперед девушку Свету. — Я слышал, тут нужна грубая физическая сила?
      — Может, кому по фейсу врезать? — с надеждой спросил маломощный, но задиристый Лелик Сегал.
      — Да сколько же вас? — поразился Тахион.
      — Сколько надо, столько и будет, — произнесла Света деловито. — Там на лестнице еще человек восемь историков, да сейчас юристы с экономистами на автобусе подъедут… — повернувшись, она ухватила опешившего Антея за рукав пятнистой спецовки. — Ну-ка, повторите, как вы назвали Вику?
      — Соля… — пробормотал тот. — Соля Антонова, кому как нравится — тот так и зовет…
      — Сольвик Антонова, девяносто семь процентов соответствия! — засмеялась Света. — Ну конечно же! Они-то искали какую-нибудь Викторию — и просмотрели…
      Девушка Сольвик, сидя на диване, от счастья улыбалась и плакала одновременно. Хотя ничего и не понимала из Светиных слов.

      — Полезли, — сказал Фомин, с ненавистью глядя на осмелевших динозавров. — Обрадовались… А один в воду плюхнулся. Уйдет, должно быть. Тимофеич, много там было водоплавающих?
      — Не очень, — отозвался Тимофеев, дуя на содранные до крови ладони. — Тот, что уплыл, не злой. Он в Шиш-озеро направился.
      — Встречались?
      — Было дело… Еще пара плезиозавров удерет в Шотландию, в Лох-Несс, а диплодоки, видимо, в Африку подадутся, но они травоядные, неопасные. В газетах о них как-то писали.
      — А все прочие, я вижу, не дураки побаловаться человечиной, — вздохнул Фомин. — Ну что, попробуем еще?
      — Пожалуй, — проговорил Тимофеев и с гримасой боли уперся сбитым плечом в неподвижную до подлости лесину, которая уже подрагивала от приближения поганых чудищ.
      Впереди, выпятив белое ослизлое брюхо, рысцой трусил осатаневший от голода тиранозавр-рекс. Парочка горгозавров увлеченно грызлась с тарбозавром-батаар и потому чуть подотстала…
      — Знаешь что, Николай, — промолвил Тимофеев, разгибая невыносимо ноющую спину. — Наверное, мы их не остановили. Мы их только задержали. Интересно, на сколько?..
      — И все же они не прошли, — сурово сказал Фомин.
      Они молча смотрели на неотвратимо надвигающуюся смерть, и не было в них ни единой капли страха. Они сделали все, что смогли, и никто на их месте не мог сделать большего…
      — Я тебя, беса! — раскатился над мостом уже знакомый лязг. — Съем и косточки у порога закопаю, лапами твоими курьими хоромину подопру! Будешь меня, старую, по ночам тешить!
      Злая, как сам дьявол, со вздыбившимися пегими лохмотьями, Карога встала на пути жадно щелкавшего экскаваторными челюстями тиранозавра и замахнулась на него клюкой. Царственный ящер затормозил когтистыми ножищами и озадаченно присел на хвост.
      Тимофеев обернулся. И теплая волна дружбы и любви захлестнула его, подняла к самому небу, исцелила его раны…
      Через зеленый луг, размахивая топорами, на помощь к ним спешили светлоголовые и голубоглазые русы, решительные и умелые, а в бою беспощадные, впереди всех мохнатым клубком катился Осен. На соединение с ними из леса во весь опор неслись спасатели: Дима Камикадзе на бегу засучивал рукава, Лелик Сегал размахивал невесть где раздобытым ломиком, Тахион с Антеем и всей его службой быта занимали веерную оборону, огнем из бластера загоняя динозавров обратно на тающий островок инородного времени. И еще какие-то полузнакомые и вовсе незнакомые лица мелькали перед затуманенным взором Тимофеева.
      — Витенька, милый! — воскликнула девушка Света. — Единственный мой!
      И она кинулась ему на шею.
      — Живем, Тимофеич, — сказал верный друг Николай Фомин, утирая кровавый пот со лба.
      — Живем, — устало, но радостно отозвался Тимофеев. — Живем вечно!