Пряча раздражение, Кратов быстро поднялся на верхний ярус, где размещалось сердце маяка — гравитационный сигнал-пульсатор. Там он рассчитывал уединиться. Но подле контрольного пульта он застал гостью, рослую курносую девушку с двумя черными косицами. Заслышав шаги, она шустро обернулась и напустила на свою веснушчатую рожицу совершенно несовместимое с ней выражение солидности.
      — Инженер-навигатор Летавина, — представилась она. — Провожу технический осмотр сигнального комплекса. Какие будут распоряжения?
      Кратов мысленно взвыл.
      — Что его осматривать, — буркнул он недружелюбно. — На то мы к нему приставлены.
      — Следовательно, распоряжения отсутствуют, — констатировала соплячка и отвернулась.
      — Следовательно… — проворчал Кратов, со злостью захлопывая дверь.
      Он испытывал дурацкое ощущение, будто его вытряхнули из собственных штанов.
      Годы, проведенные в плоддерах, отучили его делить с кем-нибудь ответственность за свое дело. А теперь, сунувшись в кают-компанию, он нашел там еще трех девиц, оживленно щебетавших на заковыристом «экспо» галактическом жаргоне технарей, доступном только для посвященных. Завидя его, троица повскакивала с мест, отрапортовала должности и фамилии, а затем, согласно уставу Звездного Патруля, затребовала распоряжений.
      У Кратова язык чесался скомандовать им выметаться из помещения маяка и вообще с этой шальной планеты куда подальше. Предпочтительно — домой, к мамочке, в куклы играть. Привести этот замысел в исполнение мешало болезненное воспоминание о том, как эти девочки недавно спасли ему жизнь.
      Не обронив ни слова, он убрел в сторону бытовых отсеков.
      Ему было просто необходимо чем-то занять себя, успокоить нервы. Продержаться хотя бы до возвращения Гранта, который вместе с командором и субнавигатором улетел на гравитре обозревать окрестности маяка. Можно было, разумеется, заточить себя в каюте, но там, в четырех голых стенах, Кратов гарантированно дозрел бы до такого градуса злости, что сорвался бы, потерял лицо, что непозволительно звездоходу, пусть даже и бывшему…
      Тут ему припомнились слова Ленки Климовой — командора Климовой, насчет героев-космопроходцев, прозвучавшие в первые мгновения их встречи. Кратову сделалось невыносимо гадко, и он, тихонько постанывая от омерзения к самому себе, к чертову маяку, да и ко всему миру, поплелся в душ.
      Толкнув маленькую сдвижную шторку, он успел расслышать легкий шелест водяных струй и разглядеть нечто белое и округлое. В следующий момент его с истинно мужской силой сграбастали за плечо, развернули и вышвырнули в коридор, будто котенка. Шторка расправилась, за ней сухо выстрелил замок и донеслось чуть слышное хихиканье. Напрочь сконфуженный, Кратов немного пробежал по инерции, пока не уткнулся в стену.
      Тут его разобрало, и он расхохотался. «Звездоход называется, подумал он. — Брат-плоддер! Недоставало еще, чтобы рожу расцарапали». Ему сразу полегчало, удушливая пелена отвращения ко всему на свете растаяла, и он сразу вспомнил о массе дел, которые можно было переделать никому не попадаясь на глаза.
      Вернувшийся к обеду Грант застал его в каюте, где он, во вполне добром расположении духа, листал затрепанный до немыслимости сборник старояпонских хокку и танка, с которым не расставался ни на одной из планет. Грант был взмылен, взвинчен и красен от веселого бешенства.
      — Да, да! — провозгласил он с порога. — Я знал, что в Звездном Патруле работают люди с тяжелым характером. Но чтобы до таких пределов, да еще женщины!.. По-моему, брат-плоддер, Внешний Мир в наше с тобой отсутствие допустил существенные пробелы в воспитании молодежи, и нам пора возвращаться, чтобы восстановить статус-кво. Лично я вырос в атмосфере всеобщего уважения к моей личности и, знаешь ли, не привык, чтобы меня, как нашкодившего щенка, ежеминутно погружали носом в лужицу.
      — Заслужил, наверное, — спокойно отозвался Кратов.
 
Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
«Вот она — наша жизнь!»
 
[Басе. Пер. с яп. В. Марковой]
      Надеюсь, сегодня ты следил за своим языком? Употреблял эвфемизмы?
      — Следил и употреблял. И, увы мне, часто. В гравитре было очень душно, и я снова позавидовал твоему умению регулировать собственный теплообмен. Ну, понятно, ты звездоход, а я всего-навсего синоптик… Ведьма! — вдруг объявил Грант убежденно. — Как там у Чехова: «Извините великодушно, но она ведьма». Однако в таком оформлении, надо признать!
      — О ком ты? — спросил Кратов невинным голосом.
      Его напускное безразличие Гранта никак не обмануло. Все же они проработали вместе два года и до нюансов успели изучить друг у друга и выражение лица, и оттенки голоса.
      — А то ты не знаешь, — произнес Грант с ухмылкой. — Хорошо, опустим это… на время. О чем я? Мы, безусловно, не самые крупные специалисты по гравитехнике. И что можно ожидать от заурядных смотрителей маяков, да еще плоддеров? Но ведь эти пташки вообще не имеют касательства к сепулькам! Тем не менее девочка инженер-навигатор Летавина смыслит в сигнал-пульсаторах не хуже моего. А шпарит на «экспо» так, что чертям тошно, словно выросла в орбитальном доке!
      — Смыслить в чем-то на твоем уровне вовсе нетрудно, — заметил Кратов. — Особенно если учесть, что на каждом патрульном корабле стоят такие же сепульки, как наша, только поменьше.
      — Я этого не знал. Да и откуда мне почерпнуть эти сведения? Я же синоптик. Послушай, брат-плоддер, ты часом не прихворнул? Что-то у тебя глаза опалесцируют. Или, быть может, ты врезался в кого-то из наших доблестных избавительниц?
      — Ну что ты городишь, — вздохнул Кратов. — Как такое возможно?
      — А вот теперь я в этом просто убежден. От моего орлиного взора не ускользнула некоторая романтическая затуманенность твоих очей. Врезался, и по самую макушку. Но только в кого? Имея некоторое представление о твоих пристрастиях, а также обладая отменным слухом, не изменившим мне даже в минуту телесной немощи, я делаю заключение, что это наш железный командор…
      Грант ловко увернулся от прицельно пущенной в него подушки, подобрал ее и пристроил под локоть.
      — Так вот, брат-плоддер, — сказал он. — Плохи твои дела. Лично я тебе не завидую.
      — Что так?
      — Это амазонки.
      — Кто-кто?!
      — Амазонки. Ты знаешь, что такое амазонки?
      — Конечно, знаю, — пожал плечами Кратов. — Это такая река.
      — Девственный ты человек, — промолвил Грант с презрением. — Это такое племя. Сплошь одни женщины.
      — Что-то не встречал, — притворился Кратов.
      — Они вымерли. Может быть, и к лучшему. Экстремистки, воительницы. Представляешь, по некоторым историческим свидетельствам они варварски выжигали себе правую грудь, чтобы удобнее было натягивать тетиву лука! Правда, у наших амазонок ничего похожего не наблюдается…
      — Уже проверил!
      — …ибо фогратором удобно пользоваться из любой позиции. А знаешь, как они поступали с мужчинами?
      — Съедали, — фыркнул Кратов.
      — Почти угадал. Вот и эта тигрица тебя съест. Видел, какие у нее зубки?
      — А что, хорошие?
      — Изумительные! Ну, сознайся, что я прав.
      — Ты промахнулся, брат-плоддер, — усмехнулся Кратов. — Тебе простительно: ты же синоптик, а не психолог. И даже не ксенолог. Ксенологи тоже прекрасно разбираются в людях… Просто мы знакомы с командором Климовой без малого одиннадцать лет.
      — Сколько?! — вскричал Грант. — Вот скука-то! Друзья детства, пробуждение чувств, первые прогулки под луной, платоническое дрожание случайно встретившихся рук…
      — Второй промах, — констатировал Кратов. — Ты сегодня не в форме, брат. Когда я впервые увидел командора Звездного Патруля Елену Климову, она была еще никаким не командором, а всего лишь тощим нескладным подростком по прозвищу Ленка Драная Коленка, Лешка-Многоножка, а то и запросто — Леший. Так вот, в ту золотую пору никаких достоинств в ее фигуре, а тем паче в зубах, не усматривалось. Обладая гордым независимым характером, она постоянно лезла в наши суровые мальчишечьи игрища. Пока не наступила еще более золотая пора, когда внезапно раскрываются глаза на мир, на окружающих людей…
      — Господи, — промолвил Грант. — Как давно все это было! И совершенно так же. В том, потустороннем мире.
      — …В общем, тогда мы просто вышвырнули ее из нашей мужской компании. Мы напропалую влюблялись в сверстниц и с непривычки сатанели от этих чувств, и творили безумства. И никому не было дела до того, что стало с Лешкой-Многоножкой. Ведь она еще не созрела для нас. А когда мы покинули родные пенаты, она все еще где-то там зрела, мы же все как один ринулись в региональное Училище Звездной Навигации и Разведки. Но поступил один лишь я.
      — И стал героем-космопроходцем, — ввернул Грант.
      — Не стал, к сожалению. Стал я, равно как и ты, плоддером. Сижу на маленькой планетке с пышной биосферой смотрителем Галактического маяка. Надзираю за сепульками, сиречь сигнал-пульсаторами. Постреливаю из фогратора глупых и оттого беззащитных зверушек. А она, поди ж ты, командор Звездного Патруля.
      — Сегодня ты велеречив, как никогда, — заметил Грант. — В тебе чахнет писатель. По меньшей мере, мемуарист. Должен ли я сделать из всего услышанного вывод, что наш бронзовый командор тебе безразличен?
      — Не надо мне от тебя никаких выводов, — сказал Кратов, протестующе выставив ладонь.
      — А вот я так намерен рискнуть и подставить грудь под стрелу из колчана амазонки. По экспертным оценкам это примерно равноценно попытке подраться на кулачках с пантавром.
      — Лучше бы ты сцепился с настоящим пантавром, — покачал головой Кратов. — По крайней мере, получилась бы коррида. А так тебя просто съедят.
      — Съедят, это точно, — охотно согласился Грант. — Предварительно вымочив в винном соусе, обваляв в сухарях и поджарив на вертеле над угольками. Но неужели ты не видишь, какие сокровища пропадают втуне? У меня глаза разбегаются! Вспомни, когда мы с тобой в последний раз видели живую женщину.
      — Месяц назад. На плоддер-посте Альтаир. Доктор Славина из Швейцеровской миссии.
      — Как же, милая старушенция с богатейшим жизненным опытом. Но я-то имею в виду молодую хорошенькую женщину, туго затянутую во что-нибудь этакое… пусть даже в скафандр.
      — Плоддер, плоддер, — укоризненно произнес Кратов. — Где твоя честь? Мы добровольно ушли из Внешнего Мира за барьер отчуждения, оборвав узы родства и дружбы, и нет для нас иного образа жизни, нежели труд…
      — Все верно, — вздохнул Грант. — Добровольно ушли, то-се… А как порой хочется назад!
      — Никто тебя не задерживает. Ты волен выбирать свой путь, как тебе велит твоя совесть.
      — Еще рано, — сказал Грант. — Нет мне покуда возврата. Но все же преступно допускать в Галактику женщин, особенно в Звездный Патруль. Это провокация, дьявольский искус. Галактика — экологическая ниша мужчин. И спасать здесь приходится опять-таки мужиков. Зачастую подернутых плесенью в многодневном своем затворничестве на пустых и скучных планетах. Почему этим должны заниматься красивые женщины?
      — Это я как раз понимаю, — сказал Кратов.
 
Пусть жалок раб в селении глухом,
Далеком от тебя, как своды неба эти!..
Но если женщина небес грустит о нем,
Я вижу в этом знак,
Что стоит жить на свете!
 
[Отомо Якамоти. Пер. с яп. А. Глускиной]
      Нет лучшего лекарства для мужчины, чем красивая женщина. Только не для плоддеров.
      — На связи субнавигатор Ким, — хрустально прозвенел интерком. Обслуживающий персонал маяка приглашается на совещание в кают-компанию. Конец связи.
      — Субнавигатор Ким, — повторил Грант мечтательно. — Джемма Ким. Такая вся… По-моему, нормальная девушка. Во всех смыслах. Не то что этот айсберг самомнения, командор Климова. По прозвищу Лешка-Ложноножка. А я привык ставить перед собой только реальные задачи. Ты меня понял, брат-плоддер… по прозвищу Шаровая Молния?
      — Я тебя не слышал, брат-плоддер, — буркнул тот, поднимаясь.

      Кают-компания Галактического маяка никак не была рассчитана на такое скопление народа. Иконописное лицо командора Климовой выразило сдержанное недовольство, когда ее слегка потеснили и чье-то мощное и жесткое колено уперлось ей в бедро под маленьким столиком. Круглая мордашка субнавигатора Джеммы Ким, напротив, излучала всевозможное дружелюбие.
      — Начнем, — сказал Кратов. — Галактический маяк М28365, модель «Огонь Амирана», снабжен постоянно-группово-проблесковым сигнал-пульсатором класса «девять-девять», обслуживает сектор пространства в двадцать пять кубопарсеков. Учрежден на планете Арнеб-3 в 101 году, то есть тридцать один год назад, обнесен защитным валом, каковой давеча был публично предан разрухе и поруганию.
      Командор слушала его доклад, прикрыв глаза и чуть заметно кивая.
      — Маяк работает в автоматическом режиме, — продолжал Кратов скучным голосом. — Раз в трехгодичный цикл он подвергается профилактическому осмотру. Ответственность за его бесперебойное функционирование принял на себя Плоддерский Круг. Мы прибыли сюда две недели назад, осмотр в целом завершен, и если бы не капризы местной биосферы…
      — Это не капризы, — вставила Джемма Ким.
      Кратов умолк. Его хмурый взгляд упал за окно, мимо которого ползли клубы жирного бурого дыма: кто-то из амазонок дожигал фограторами туши пантавров.
      — Вам из Галактики виднее, — произнес Кратов наконец.
      — Вместе с коллегой Грантом мы обследовали состояние маяка, заговорила командор, — а также изучили окрестности. И нашли все это крайне неудовлетворительным.
      — Да неужто! — оживился Грант, моментально справившись с одолевавшей его зевотой. — Но я этого не находил.
      — Место для маяка избрано исключительно неудачно, — говорила Климова, игнорируя его реплику. — В низине, между миграционными путями! Обитаемая планета, нестабильное светило… Вы просто были обречены на погром.
      — Упрек не по адресу, — возразил Кратов. — Маяк строили не мы, и Плоддерский Круг не несет ответственности за его расположение и архитектуру. Дело нашей чести — любой ценой обеспечить его функционирование, как я это уже подчеркивал. Маяк простоял благополучно более тридцати лет. Кто мог предположить, что у пантавров изменятся привычки?
      — В природе такое случается, — заметила Джемма Ким. — Все достаточно тривиально. Вспомните события последних дней, и многое прояснится.
      — Что-то не хочется, — признался Грант.
      — Извольте, — сказал Кратов. — Сперва пришли змеи — хотя скорее они походили на червей с глазами. Их было много.
      — Бр-р-р! — Джемма передернула плечиками.
      — Потом какие-то золотистые ящерки, довольно приятные на вид. И на вкус… Потом местные насекомые, плод греха таракана и паука, средними размерами с хорошую охотничью собаку. Все это с интервалами в несколько часов, и каждый раз — тучами. Такого никогда не случалось.
      — За тридцать лет, возможно, и не случалось, — промолвила Джемма. Но в истории планеты — наверняка, и не однажды. Обычная экологическая катастрофа.
      — Как, как вы сказали? — переспросил Грант. Он старательно рисовал грифелем на листе белого пергамента субнавигатора Ким попеременно в анфас и в профиль, и даже один раз с затылка.
      — Здешнее ваше солнышко, белая звезда Арнеб, пошло пятнами. Радиационный всплеск накрыл планету. И все инстинкты у животных дали сбой. Бедное зверье косяками устремилось в вашу низину. Быть может, проснулись какие-то защитные метаинстинкты.
      — «Ваше солнышко, ваша низина», — проворчал Грант. — Сдались они нам…
      — И как надолго эти пятна? — осведомился Кратов.
      — Трудно предугадать. На год, на два. А потом все сначала: стабилизация — кризис. У нас на Земле от подобных эксцессов, между прочим, вымирали динозавры.
      — Предварительно истребив все случившиеся поблизости Галактические маяки, — вставил Грант. — Что же теперь — сворачивать работы?
      — Я всегда высказывалась против практики размещения Галактических маяков на обитаемых планетах, — заявила Климова. — Конечно, процедуры обслуживания значительно упрощаются, но это — мнимая выгода… И в данном эпизоде мое мнение, к сожалению, решающим не окажется.
      — Да уж, разумеется, — с легким раздражением сказал Кратов. — Когда закладывался этот маяк, никого из здесь присутствующих еще на белом свете не было.
      — Есть предложение, — сказала Джемма Ким. — Если вы помните, нам удалось рассеять пантавров инфразвуковой атакой, при помощи генератора «шатагхни». — Грант мигом все припомнил и смущенно закашлял. — Поэтому имеет смысл смонтировать на маяке импульсную инфразвуковую головку. Если пантаврам или кому-либо еще из милых обитателей этих мест снова не понравится внешний вид маяка и они захотят переделать его по своему вкусу, головка отобьет им охоту к излишней инициативе. Со временем дискомфорт при посещении этой низины осядет у них в инстинктах, и к маяку вообще утратят интерес.
      — Занятно, — усмехнулся Кратов. — Только где мы возьмем в нашем скудном плоддерском арсенале детали для спешного сооружения какой-то чертовой головки?
      — Мы вам поможем, — сказала Джемма. — Завтра днем у вас будет готовая инфразвуковая головка. И даже со следящей системой.
      — А чтобы как-то стабилизировать экологию, — сказала Климова, — хотя бы на время, пока будет решаться вопрос о целесообразности сохранения здесь маяка, уместно будет распылить в верхних слоях атмосферы отражающие облака. Например, из бария. Они смягчат поток жесткого излучения, и он перестанет досаждать местной фауне.
      — Разумеется, — покачал головой Грант. — Вы же у нас на все руки мастера.
      — Мастерицы, — невозмутимо поправила его Климова. — Приступайте, субнавигатор.
      Грант конфузливо крякнул и тоже полез из своего угла.
      — Неловко как-то, — пробормотал он, предупредительно уступая дорогу девушке. — Мы же вроде тут хозяева. Пойду помогу.

      — Странно, — вдруг сказала командор Климова, глядя им вслед.
      — Что странно? — спросил Кратов.
      — Нелепая традиция — пропускать женщину вперед. Откуда она взялась? Это же противоестественно, противоречит биологической концепции полов. Первобытный охотник не мог позволить хранительнице очага и продолжательнице рода выйти из пещеры прежде себя. Там ее мог подстеречь хищник. И в дальнем космосе это правило должно бы возродиться. Но нет…
      — Не нужно требовать чересчур многого от Гранта, от меня и от любого другого мужчины. Мы привыкли к иному правилу: место женщины, хранительницы очага и матери — у очага, на Земле, а не в дальнем космосе.
      — Ересь, — сказала Климова недовольно. — Впрочем, извините. У нас не так много времени, чтобы расточать его на лирику. Пора заняться делом.
      — Ленка, — позвал Кратов. Неожиданно даже для самого себя.
      И снова, как тогда, увидел, как внезапно замерла командор — на полшаге, на полувздохе.
      — Слушаю вас, — произнесла она казенным голосом.
      — Откуда ты здесь? Ты — и в Звездном Патруле?
      Она улыбнулась краешком рта — или ему просто показалось. Или очень захотелось увидеть на ее лице улыбку. Пусть даже слабый намек на улыбку.
      — А вы… — она тряхнула головой, делая над собой усилие. — А ты не понимаешь?
      — Ни черта, — сознался Кратов.
      Он не ошибся: улыбка наконец-то проступила на губах командора. Насмешливая, недобрая. Не та, какую он желал бы видеть.
      — Еще бы, — сказала Климова. — Это нелегко понять. Особенно если изобразить в лицах. Тощая голенастая девчонка с соломенными косичками. Вечно ободранные коленки, облупленный нос. — Кратов вспомнил давешний разговор с Грантом и конфузливо крякнул. — А рядом? Ну конечно же он! Косая сажень в плечах, литые мышцы под атласной кожей, умный саркастический взгляд, полная уверенность в себе и собственном будущем. Ну как тут не влюбиться?!
      — Что, что? — переспросил Кратов.
      — …И вот он с блеском поступает в Училище Звездной Навигации и Разведки. А как же иначе? Отныне ему всегда быть на переднем крае, ибо где же еще ему быть? А вот девчонку, очертя голову кинувшуюся следом, туда не взяли. Не берут в Галактику таких глупеньких и слабеньких! Еще и посмеялись над ее нелепой фантазией. «Ах, та-а-ак?! — подумала она. — Ну, я тебе докажу…»
      — Мне доказать? Что?..
      — Пока еще ничего особенного. Так, вообще — доказать. Но девчонку ждал поворот от ворот — много раз, пока ей, бедной дурочке-дурнушке, не захотелось доказать уже всему белому свету, что косая сажень в определенных местах и всякие там литые мышцы — еще не главное… Лирика все это, коллега. Или как тебя теперь называть — брат-плоддер? Никчемная слюнявая лирика.
      — Ленка, — пробормотал Кратов. — Я же ничего не знал.
      — Воображаю, как бы ты покатывался, рискни я хотя бы намекнуть на мое небезразличие к тебе? Ты же в ту пору млел подле своей рыжекудрой Юлии… Но дело прошлое. Давно уж нет никакой Ленки. Ничего нет. А есть командор Звездного Патруля Климова и брат-плоддер Кратов. Да еще, пожалуй, почти угасшее эхо воспоминаний, долетающее к нам из детства.
      — Полузабытые маяки, — со злостью проговорил Кратов. — Никому, кроме историков, не известные планеты. Месяцы и годы полного отчуждения. Вот он, мой передний край! Вот на что сгодились мои мышцы!
      — Плохо они сгодились, — заметила Климова. — Даже против пантавров.
      — Ленка, — сказал Кратов. — Конечно, ты права, ничего уже нет. И быть не могло… Но кто же ты теперь? Амазонка? Знак беды или надежды?
      — Эхо, — снова улыбнулась Климова. — Только эхо.

      Низину частоколом обступал лес, кое-где побитый недавним набегом пантавров. Сквозь прорехи до самого горизонта видна была голая степь. И это был почти земной лес, в котором росли деревья как деревья, чьи замшелые от времени и сырости стволы на громадной высоте пушились голубыми, а иной раз — и привычно зелеными кронами. А между стволов уже взламывала наслоения палой хвои молодая, мягкая еще, но настырная поросль.
      Вот только птицы не пели. По какому-то странному капризу эволюции они здесь не возникли.
      — Какой запах! — сказала Джемма. — Почти земной. Правда?
      — Неправда, — сказал Грант.
      — Да ты просто не помнишь.
      — А ты?
      Девушка не нашлась что ответить.
      По представлениям Гранта, изрядно размытым годами отчуждения, неоткуда было взяться такому запаху — дикому, горячему, разнузданному, на старушке Земле. На планете, умудренной опытом тысяч и тысяч лет цивилизации. Все же здесь был первобытный лес, поднявшийся и окрепший в юном, ничего толком не изведавшем, не пережившем мире.
      Просто девушка по имени Джемма Ким залеталась, замоталась по Галактике. Да и сам-то Грант уже почти растерял из памяти за бесконечными инозвездными калейдоскопами и свой домик в мандариновой роще, и ледяную речку, берущую начало от высокогорных ледников. И частенько по ночам клял черными словами все эти чужие расчудесные пейзажи, горели бы они синим пламенем.
      Грант склонился и поцеловал Джемму, очень удачно угадав ей в абрикосовую теплую щеку. Голова у него шла кругом.
      — Так редко удается попасть на какую-нибудь зеленую планетку, пожаловалась Джемма. — Чтобы тишина, чтобы елочками пахло, чтобы ветерок погонял облачко по синему небу.
      — Нубилус вентус, — прокомментировал Грант. — Ветер, несущий облака. Елочками, допустим, здесь тоже не пахнет. Все эти деревья на самом деле какие-нибудь ненормальные по нашим понятиям хвощи.
      — А почему бы тебе не рассказать, как ты очутился в плоддерах? вдруг спросила Джемма.
      — Настоящие плоддеры никому об этом не рассказывают. Если я здесь значит, нет мне другого места. Разве что в могиле. Но туда я не хочу. Я синоптик, Джем. Как ты полагаешь, может синоптик учудить такое, после чего ему тошно будет жить среди людей?
      — Не знаю, — пожала плечами девушка. — Наверное, ты ошибся в прогнозе?
      — Я совершил преступление. Ты сейчас гуляешь с убийцей. Тебе не страшно?
      — Ну какой из тебя убийца? Тоже придумал… Настоящий убийца — это выродок, нравственный мутант. Разве ты таков?
      — Нет, — Грант усмехнулся. — Но кому от этого легче? Мне? Тем, кто погиб? Их детям и женщинам? Или возьмем, к примеру, Кратова…
      — Вот он бы мог, наверное, — неожиданно сказала Джемма.
      — Почему? — опешил Грант.
      — Вспомни, какие у него глаза. Жесткие, ледяные. Как прицел у фогратора!
      — Видела бы ты, как он с этим фогратором управляется, — пробормотал Грант. — Был у нас инцидент… Это звездоход, Джем. Не в пример твоему блестящему командору, что бы она себе ни воображала. У него есть одно качество. Не пойму только, прекрасное или пагубное. Он ненавидит отступать. И когда его загоняют в тупик, он переходит в контратаку, причем такую отчаянную и яростную, что одерживает победу. Любой ценой. И я не думаю, что он отдал бы маяк пантаврам, даже если бы вы опоздали. Хотя мне в голову не идет, как бы он этого добился… Но ты не права: он такой же человек, как и я. И ему тоже трудно в изгнании.
      — Может быть. Но кому могло понадобиться загнать его в тот тупик, из-за которого он здесь, а не в Галактике?
      — Давай лучше о тебе, — славировал Грант. — Разве тебе легко в твоем Патруле? Здоровенные мужики сбегают оттуда в Звездную Разведку! А вы со своим девичником как-то держитесь.
      — Нелегко, — согласилась Джемма. — Но зато ощущаешь себя сильной, умелой, независимой…
      — Шустрой на всякие придумки, — поддакнул Грант. — Вроде инфразвуковой защиты. А вот классики утверждают, что-де сила женщины — в ее слабости.
      Джемма остановилась, держась за его руку. Ее гладко причесанная головка едва доставала Гранту до плеча.
      — Надо подумать, — сказала девушка. — Как-нибудь на досуге. Наверное, классики выступали опять-таки с позиций мужчин. Они же все как на подбор мужчины.
      — Особенно Сафо, — промолвил Грант. — Нет, лучше Ахматова:
      Из ребра твоего сотворенная,
      Как могу я тебя не любить?
      — У Ахматовой есть и совсем другое, — лукаво улыбнулась Джемма.
      Тебе покорной? Ты сошел с ума!
      Покорна я одной господней воле.
      Я не хочу ни трепета, ни боли,
      Мне муж — палач, а дом его — тюрьма.
      Вообще-то иногда хочется чего-нибудь такого… как сейчас. Только не вздумай цитировать своих классиков при нашем командоре!
      — Очень нужно, — фыркнул Грант. — Не стану я с вами, амазонками, дискутировать. Еще съедите! Мне достаточно сознания того, что за моими плечами многовековой опыт предков. Гены еще скажут свое веское слово. И всем вам, во главе с вашим великолепным командором, предстоит тетешкаться с розовыми ляльками. И умильно сюсюкать, слушая их агуканье.
      — Исключено. Тетешкайтесь сами!
      — Ты не амазонка, — сказал Грант, обнимая ее за круглые плечи и привлекая к себе. — Ты болтушка.
      Его пальцы вдруг сами собой наткнулись на застежку комбинезона и довольно легко с ней совладали. Под жесткой снаружи, но согревающе-мягкой внутри тканью, к его удовольствию, была сразу девичья кожа, смуглая и тугая, и больше ничего существенного. Пока он, обмирая от нетерпения, совлекал комбинезон и все несущественное и касался раскаленными ладонями этой кожи, Джемма стояла неподвижно и спокойно, не помогая ему, но и не препятствуя, впрочем. Лишь на лице ее застыло выражение терпеливого любопытства.

      — Это я, — сказала командор Климова, стоя в дверях. — Не ожидал?
      В простом белом платье на манер сарафана, со свободно распущенными по плечам светлыми волосами, она выглядела здесь пришелицей из иного мира. Из Внешнего Мира…
      Кратов рывком поднялся и потянулся за брошенным в угол свитером.
      — Не беспокойся, — произнесла Климова. — Своими бицепсами ты меня не шокируешь. Хотя кожа у тебя далеко уже не атласная… Корабль сейчас на орбите. Наш инженер, Зоя Летавина, обрабатывает термосферу. Я там не нужна. Где можно присесть?
      — Я потеснюсь, — пробормотал Кратов и неловко умостился на углу койки. — Зажечь свет?
      — Не надо. Я хорошо вижу в темноте, а ты… Зачем тебе разглядывать меня?
      — Я тоже хорошо вижу в темноте, — сказал Кратов.
      Она села, подперев кулаками подбородок. Ее пронзительно-синие глаза светились — так почудилось Кратову, прежде чем он догадался, что в них отражается лучик света из коридора.
      — Термический ожог? — спросила Климова, проведя пальцами по его груди.
      Кратов кивнул. Во время пожара на Галактическом маяке в системе Магма-10 он обгорел, как головешка, от волос остались редкие кустики, а его напарник Фриц Радау погиб. Но честь Плоддерского Круга была соблюдена: маяк продолжал указывать путь кораблям, потерявшим ориентировку в экзометрии. А у Кратова отросли волосы, затянулись ожоги, возникла тяжелая пирофобия и появился новый напарник.
      — А этот шрам откуда? — Ее пальцы нежно коснулись его плеча. — Похоже на скользящий след фогратора.
      Это и был фогратор. На планете с романтическим именем Снежная Королева обитали мелкие и чрезвычайно сообразительные твари, похожие на земных белок, но с дурными наклонностями к самозабвенному обезьянничанью. Должно быть, они попортили немало крови ксенологам, прежде чем те дали аргументированное заключение об их неразумности… Однажды ночью Грант поленился задраить тамбур, и они вскрыли «незаговоренный» люк и заполонили собой маяк. Но настоящий ад начался, когда одной из них удалось утянуть у Кратова оружие.
      «Что она делает? Думает ли она, что делает? Еще одно такое прикосновение — и я наброшусь на нее…»
      Кратов стиснул зубы и отодвинулся к самой стенке.
      — Это случай, — промолвила Климова, опуская руку. — Не судьба, а случай, что я встретила тебя здесь. Погналась за тобой много лет назад и настигла только сейчас… когда ты мне уже не нужен. Завтра я продолжу свой путь, а ты останешься тут. Вероятно, мы никогда больше не встретимся. Разве что случай снова сведет нас — чтобы я спасла тебя. Теперь ты понял, почему я пришла к тебе?
      — Нет, — сказал Кратов.
      — Я тоже, — Климова вздохнула. — Вот сижу и хочу понять. Кстати, отчего ты до сих пор один?