Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Клэй (№2) - Меморанда

ModernLib.Net / Научная фантастика / Форд Джеффри / Меморанда - Чтение (стр. 12)
Автор: Форд Джеффри
Жанр: Научная фантастика
Серия: Клэй

 

 


Белоу никогда о нем прежде не слышал, но Скарфинати славился по городам и весям своим неисчерпаемым воображением и умением претворять фантазии в жизнь. Его специальностью была так называемая «техномантия» – область знаний на грани науки и магии. Получая достойное вознаграждение за свои труды на благо различных покровителей – политиков, военных, адептов искусства и религии, – Скарфинати сумел нажить приличное состояние. С такими деньгами он мог позволить себе выстроить роскошный дом на оконечности узкого мыса, выдающегося в море на целую милю от материка. В это поместье, названное Репаратой в честь родной сестры Скарфинати, он и привез юного Драктона.

В комнате было множество комнат, а Скарфинати ненавидел пыль. Белоу работал от зари до зари, беспрерывно протирая книги, мебель, стекло, хитроумные приспособления и примитивные скульптуры. Когда он заканчивал уборку во всех комнатах, приходилось начинать сызнова. Скарфинати, несмотря на преклонный возраст, обладал крепким сложением и суровым нравом. По истечении месяца с начала службы Белоу было не узнать. Теперь у него был сытный обед, приличное жалованье и мягкая постель. Раз в неделю, в выходной день, ему дозволялось брать любые книги в библиотеке при условии возврата на прежнее место. Когда лег снег, Белоу решил остаться здесь до весны.

В первую же неделю своего пребывания в Репарате он увидел девочку, свою ровесницу, колдующую над кухонной плитой. Он пытался заговорить с ней, но та его словно не замечала. Когда стало ясно, что юная особа не расположена к разговорам, Белоу просто сел рядом и стал смотреть, как она работает. Так он просидел бы весь день, если бы проходивший мимо Скарфинати не посоветовал ему вернуться к своим обязанностям. Дни шли за днями. Белоу узнал, что девочку зовут Анотина. Узнал он и то, что она – не просто кухарка, а еще и ученица Скарфинати. Белоу нередко случайно заходил с тряпкой в комнату, где находились старик и девочка, и всякий раз подслушивал их разговоры. Говорил большей частью Скарфинати, а Анотина слушала. Тот обучал ее каким-то приемам, смысла которых Белоу не понимал. Частенько он находил учителя и ученицу в подвальной лаборатории, где они вместе орудовали золотыми щипцами над стеклянными колбами.

На протяжении долгой зимы загадочный хозяин и его огромный дом заслоняли собой воспоминания о сестре и ее трагической кончине. А когда пришла весна, юный Белоу решил продолжить свой путь на скопленные за зиму деньги. На этот раз он бежал не от смерти, а от любви. К тому времени Белоу был уже по уши влюблен в Анотину, а она так и не подарила ему ни одного ласкового слова, ни одного благосклонного взгляда. Целыми днями он только тем и занимался, что выдумывал предлоги, для того чтобы хоть мельком увидеть ее глаза. В общем, вся эта ситуация стала для него сплошным мучением.

Однажды, когда снег почти сошел, Скарфинати вошел в библиотеку, где Белоу, как всегда, вытирал пыль. Прочистив горло, юноша сообщил хозяину, что вскоре собирается отчалить. Скарфинати ответил, что, мол, очень жаль, поскольку он давно уже собирался сделать его своим учеником. Белоу скорее всего отклонил бы сие лестное предложение, если бы не Анотина: ему показалось, что так он сможет стать к ней ближе. И он согласился начать изучение того, о чем не имел ни малейшего понятия.

Неделю спустя метелки и тряпки были позабыты, и Белоу вместе с Анотиной и Скарфинати спустился в лабораторию, чтобы получить свой первый урок – по изготовлению нетающего льда. Поначалу его невежество и неспособность разбираться в понятиях, которые двое других бойко обсуждали, были настолько очевидны, что Белоу становился ужасно неуклюж. Он разбивал пробирки, обжигался огнем горелки и проливал едкую кислоту Скарфинати на туфли. Старик относился к его ошибкам с редкостным терпением, но вот девочку они ужасно раздражали: она то и дело возводила глаза к небу и обзывала Белоу идиотом.

Дождливым вечером поздней весны, когда все трое мирно попивали чай в библиотеке на третьем этаже, Скарфинати, пробормотав что-то и рассыпав на ковер щепотку голубого порошка, вызвал для Белоу дух его сестры. Появившись из ниоткуда, малышка направилась к брату. Первой его реакцией было броситься вон из комнаты, но учитель приказал ему вернуться и сесть на свое место. Исполнив его волю, Белоу почувствовал, что не может пошевелиться.

– Хочешь ли ты что-то сказать брату? – спросила Анотина у призрака.

Девочка кивнула:

– Драктон, твой разум – словно сжатый кулак с мыслью о моей смерти. Если ты меня любишь – отпусти ее, чтобы я могла отправиться в другой мир. Освободи меня и открой в себе новое.

После этого девочка испарилась, а Белоу разразился слезами.

С этого дня его способность к обучению заметно возросла. Уроки, неделю назад казавшиеся пыткой, теперь увлекали. Математика и свойства химических веществ – все вставало на свои места в его гибком и пытливом уме. Белоу заметил, что каждый раз, когда ему удавалось выполнить опыт, не разлив содержимого пробирки, или решить сложную задачу, не прибегая к помощи карандаша и бумаги, Анотина проявляла к нему все больший интерес. Этот дополнительный стимул только усилил развитие его новоявленной одаренности.

Шли годы. Белоу понемногу овладел всеми секретами, которые делали Скарфинати богатым и влиятельным. Старик стал ему как отец, но вот в девушке Драктон видел вовсе не сестру. Началось все с того, что однажды Анотина принялась объяснять ему некоторые термины из той области знаний, где сливались воедино наука и волшебство. Из этого невинного, казалось бы, разговора выросла большая дружба, которая после нескольких месяцев задушевных бесед окончилась поцелуем, а вскорости – и тайными свиданиями глубокой ночью, когда старый учитель уже спал.

Так продолжалось несколько лет – до тех пор пока влюбленным не исполнилось по двадцать. В один прекрасный день Скарфинати объявил, что пора совместных занятий закончилась. Белоу должен был продолжать курс алхимии, философии и математики, в то время как Анотина начинала изучать Книгу памяти. Белоу почувствовал укол ревности: Книга памяти была последней ступенью обучения, самой важной составляющей мастерства.

И Драктон, и Анотина слушали лекции о том, что такое мнемоническая система и как с ней обращаться. Оба построили в своем воображении грубое подобие дворца памяти, пользуясь им для хранения информации. Скарфинати, однако же, не раз повторял, что это – только первый шаг. Что овладеть мнемоникой в полной степени – значит превратить память в инструмент для творчества.

– Чтобы этого добиться, – говорил он, – нужно вдохнуть в нее жизнь. Элементы памяти должны сообщаться и взаимодействовать между собой, даже когда ваш ум занят чем-то другим. Так новые идеи будут рождаться бесконечно, вам же останется лишь пожинать плоды.

Книга памяти была не чем иным, как перечнем символов и их значений. Скарфинати рассказывал ученикам, что эти символы по какой-то причине невозможно поместить во дворец памяти. Сколько он ни пытался спрятать их в мнемонической структуре, они неизменно исчезали, а значит, физическое существование книги оставалось необходимым. Открыл он также и то, что для «одушевления» мнемонической системы необходимо научиться мысленно оперировать книжными символами. Верное сопоставление знаков должно создать среду, благоприятную для зарождения мнемонической жизни, и там, где она появится, обязательно разовьется воображение. Несомненно было и то, что попытка неумелого использования символов может привести к серьезному повреждению памяти и даже рассудка.

Зная все это, Белоу чувствовал себя несколько обделенным из-за того, что ему не доверили изучение Книги. Как только Скарфинати и Анотина приступили к своим уединенным занятиям, юноша стал расспрашивать девушку о том, что ей удалось узнать. Они по-прежнему встречались по ночам, но ни в агонии страсти, ни в наступавшем потом забытьи о Книге Анотина не проронила ни словечка. А однажды решительно объявила, что, если Драктон будет продолжать свои расспросы, им придется прекратить свидания. С этой минуты тайное знание, которого он был лишен, стало для Белоу чем-то вроде любовника, с которым тайно встречалась Анотина.

От Скарфинати не укрылась внезапная угрюмость ученика. Он стал расспрашивать его, в чем тут причина. Белоу вместо ответа спросил, почему ему не позволили изучать Книгу. Старый мастер ответил юноше, что тот к этому еще не готов.

– Овладевая знаниями, ты делаешь большие успехи, – но это только начало. То, чему я тебя учу, – огромное богатство, и я не желаю, чтобы ты промотал его из-за нетерпеливости и незрелости.

– Но я готов! – воскликнул Белоу.

– Уже эти твои слова говорят об обратном, – возразил Скарфинати.

Белоу пытался забыть о злосчастной Книге и полностью посвятить себя занятиям. Он не задавал больше вопросов ни Анотине, ни учителю. Вместо этого с фальшивой улыбкой и преувеличенным рвением юноша занимался учебой. Однако мысли о Книге не шли у него из головы, постепенно сводя Белоу с ума. Он вбил себе в голову, что, закончив специальный курс, Анотина будет превосходить его настолько, что не захочет больше общаться с ним. Потом юноша вдруг решил, что Скарфинати с самого начала предназначал Анотину в жены не ему, а самому себе… Все эти раздумья имели один результат – непреодолимое желание увидеть Книгу.

Однажды ночью, когда весь дом спал, Белоу пробрался в кабинет Скарфинати. Книга лежала на письменном столе – там, где ее оставили после дневных занятий. Обложкой ей служили жесткие кожаные пластины, скрепленные тремя полосками кожи. Открыв Книгу, Белоу увидел, что страницы в ней не сшиты вместе, а просто вложены между половинками обложки. Ни в углу, ни внизу страниц не было номеров, и юноша недоумевал, каким образом Скарфинати удается помнить, на чем он остановился в прошлый раз. Текст Книги был написан от руки, черными чернилами. Ряды знаков – звездочки, круги, квадраты, цветы, следы звериных лап, капли, стилизованные небесные светила и прочие – соединялись знаком равенства с другими значками и цифрами. Белоу внимательно просмотрел каждую страницу, сопоставляя увиденное со всеми своими обширными знаниями, но к концу Книги вынужден был признать, что она не сказала ему ровным счетом ничего.

Однако юноша не мог смириться с поражением и решил стащить одну страничку. Обыскав кабинет, он нашел бумагу и чернила, после чего аккуратно исписал листок знаками – похожими на другие символы Книги памяти, но только собственного сочинения. Подделать почерк учителя ему удалось блестяще – рукой Белоу водила мысль о том, что и он отныне причастен к тайне. Выполнив подделку, он вложил ее в книгу, а страницу оригинала свернул вчетверо и спрятал в карман. После того как Книга и письменные принадлежности были возвращены на место, юноша тихонько вернулся в свою комнату. Маска вежливой любезности, которой он встретил Анотину ночью после воровства, стала, пожалуй, первым проявлением характера его будущей гениальности.

Оставаясь наедине с самим собой, Белоу подолгу разглядывал страницу из Книги памяти. Шли дни, он пытался поселить какой-нибудь из знаков в свой мнемонический дворец – в надежде, что тот наполнит его творческой силой. Ему уже казалось, что он вот-вот проникнет в смысл загадочной системы, когда однажды, обратившись к памяти за какой-то математической формулой, юноша обнаружил, что его собственный мнемонический мир медленно разрушается. Равномерный процесс забывания страшно напугал его и чуть не привел к обмороку.

Еще больше Белоу встревожился, когда понял, что сам он не в состоянии остановить исчезновение всех тех знаний, которые долгие годы собирал по крупицам. Оставался последний выход – признаться в содеянном учителю в надежде, что тот знает способ вернуть утраченные знания. Все это время Анотина чувствовала, что с ее возлюбленным творится неладное. Во время одного из ночных свиданий она спросила, не пора ли им пожениться, а потом пообещала Белоу, что, если тот потерпит еще несколько дней, она попросит Скарфинати отпустить их вдвоем на каникулы.

Едкая зависть улетучивалась из Белоу вместе с памятью. Ей на смену пришло чувство вины. Искренняя тревога Анотины, ее желание быть с ним вместе – все это явственно доказывало беспочвенность его подозрений. И вот однажды, после особенно мучительной ночи, юноша решил во всем признаться. Он робко надеялся, что если его не простит Скарфинати, то Анотина все же найдет на это силы.

На следующий день, не успев еще показаться на глаза учителю, Белоу услышал, как Скарфинати зовет его из своего кабинета на втором этаже. Поднимаясь по лестнице, юноша с замиранием сердца гадал, не раскрыто ли его преступление. Когда он оказался у дверей кабинета и робко постучал, Скарфинати откликнулся из-за двери:

– Входи.

Белоу несмело отворил дверь. За столом, перед раскрытой книгой, сидела Анотина. Девушка смотрела прямо перед собой, глаза ее были пусты, челюсть безвольно отвисла. Книга была открыта на подделанной Белоу странице. Скарфинати нигде не было видно. Он исчез из Репараты навсегда.

Белоу пришел к ужасному выводу, что Анотина изучила поддельные знаки, которыми он населил фальшивую страницу, и ввела их в обращение в своей памяти. Из-за этого дурного влияния и остановились ее мысли. Она не могла больше ни думать, ни вспоминать – только сидела неподвижно, вглядываясь в тот миг, когда остановилось ее сознание. Последствия своего безумного эгоизма предстали перед Белоу со всей очевидностью, погрузив его в глубокую депрессию.

С помощью формулы, которой научил его старый учитель, он заковал Анотину в искусственный лед, невосприимчивый к воздействию тепла. Так Белоу надеялся сохранить ее до тех времен, когда найдет способ освободить разум девушки. Собрав последние остатки ускользающих знаний, он занялся изучением Книги памяти. Овладев ею, ему в последнюю секунду удалось остановить мнемоническое разрушение и повернуть его вспять. Но даже когда мыслям Белоу вернулась былая эффективность, а его мнемонический мир заработал как творческая лаборатория, он так и не смог отыскать лекарство для Анотины, застывшей в прозрачном саркофаге.

Ее безмолвное присутствие так мучило Белоу, что он изобрел наркотик, который заставлял его забыть о муках совести. Чистая красота, как он ее называл, стала его прибежищем. Когда и она перестала утолять мучения Белоу, он понял, что должен уйти. Юноша продал поместье, а на вырученные деньги нанял в Меритэ корабль. Анотину погрузили на борт судна, и Белоу отдал капитану приказ бессрочно оставаться в рейсе. Раз в году кораблю разрешалось входить в гавань, чтобы пополнить запасы продовольствия и сменить экипаж. Распоряжение было странное, но щедрость Белоу оберегала его от лишних вопросов. Невозможность узнать, где именно в данный момент находится Анотина, стала для него огромным облегчением.

Следующие несколько лет Белоу провел в поисках Скарфинати, но так и не нашел учителя. Впрочем, полученные от старика знания оказались весьма ценным наследством, и чтобы заработать на жизнь, Белоу продавал свои услуги богачам и власть предержащим. Каждую весну он возвращался в Меритэ и дожидался возвращения корабля в порт. Белоу входил в трюм, где, словно бабочка в янтаре, покоилась Анотина. Во время последнего такого визита, провожая взглядом белеющий на горизонте парус, он вдруг представил себе город – величественный и прекрасный. Зернышко мысли прорастало перед мысленным взором Белоу прямо на причале, а удаляющийся корабль тем временем становился все меньше, пока не превратился в белую песчинку, скатившуюся сквозь горлышко песочных часов.

26

Я уже закончил рассказ, но Анотина по-прежнему сидела неподвижно, рассеянно глядя на часы, – словно ее разум снова остановился. Я запоздало сообразил, как жестоко было раскрывать тайну ее прошлого, и, проклиная себя за непростительную глупость, попытался оправдаться:

– Я думал, что должен быть честен с тобой… Она очнулась от транса и взглянула на меня.

– Я не сержусь, Клэй. Просто это так странно… Я знаю, что Анотина из той истории – это не я, а так, вроде дальней родственницы, и все же теперь, когда ты рассказал о ней, мне вспоминаются те времена в Репарате.

Она встала и подошла к спящему Белоу. Я последовал за ней и остановился поодаль, пытаясь понять, что чувствует она сейчас к человеку, который сначала разрушил ее личность, а потом дал ей новую жизнь в своей памяти. Я слышал, как Анотина что-то шепчет, и видел, как она возбужденно жестикулирует. Она расхаживала перед Белоу из стороны в сторону, продолжая говорить, – он же развалившись сидел в кресле, безвольно свесив руки с подлокотников. Так продолжалось довольно долго, но ни одного слова я так не смог расслышать. Я бросил взгляд на купол: солнце уже всходило над горизонтом.

Анотина внезапно замолчала и, прильнув к телу Создателя, нежно провела рукой по его волосам. В таком положении она оставалась около минуты, вглядываясь в его черты и, должно быть, пытаясь припомнить, какими они были в дни его молодости. Потом склонилась над ним, прижавшись грудью к его груди, и сжала его лицо в ладонях. Я делал вид, что смотрю в другую сторону, сам же исподтишка следил за тем, как Анотина стала покрывать старческий рот поцелуями. Это длилось всего лишь миг – она вдруг отпрянула назад и удивленно вскрикнула.

Я не верил своим глазам: обмякшее тело Белоу резко выпрямилось в кресле. Подбежав к Анотине, я крепко обнял ее за талию. Теперь уже вместе мы наблюдали за тем, как старик, не открывая глаз, развернул кресло лицом к пульту. Морщинистые руки неловко, по-марионеточному, взлетели вверх и принялись нажимать на кнопки, поворачивать переключатели, а затем выжали до конца оба длинных рычага. Пока Белоу колдовал над пультом, я почувствовал, как задрожало днище купола.

– Мы движемся! – воскликнула Анотина, и так оно и было. Повинуясь воле Белоу, купол Паноптикума ожил и теперь рассекал густые волны, словно был снабжен собственным двигателем.

Мы едва успели понять, что происходит, когда Создатель безвольно повалился вперед. Его чудесное оживление закончилось так же внезапно, как началось, – словно кто-то разом перерезал все невидимые ниточки. Голова Белоу уткнулась в пульт и, видимо, нажала какую-то кнопку – кресло поехало вдоль поручня, описывая плавные круга по внутренней окружности купола.

Я попытался догнать кружащийся трон и выключить его, но не смог подобраться достаточно близко, не рискуя быть сбитым. В конце концов я сдался и предоставил Белоу двигаться по кругу со скоростью секундной стрелки. Пока он кружился, мы с Анотиной оделись.

– Что ты ему сказала? – полюбопытствовал я.

– Знаешь, нечасто выпадает случай поговорить по душам с богом, – с улыбкой ответила она. – Я сказала, как я его ненавижу, поблагодарила за то, что он подарил мне тебя, и попросила освободить нас.

– А целовать-то было зачем? – ревниво нахмурился я.

– От него исходил страх. Я ясно помню тот день в библиотеке, когда Скарфинати вызвал для Белоу дух его сестры. Этот поцелуй предназначался той его части, где до сих пор живет испуганный ребенок. Этот мальчишка там, внутри, в такой же ловушке, как и мы сами.

– Ты помнишь? – переспросил я, сомневаясь, что такое возможно.

– Когда ты рассказывал, некоторые сцены я видела совершенно отчетливо, будто собственные воспоминания…

Выбраться на балкон, не оказавшись на пути у Белоу, оказалось весьма проблематично. Чтобы проскользнуть сквозь дверцу, не столкнувшись с его креслом, пришлось точно рассчитывать время. Оказавшись снаружи, мы прислонились спиной к куполу, подставили лица рассветному солнцу и стали смотреть, как наш корабль рассекает ленивые волны серебристого океана. Похоже было, что мы направляемся к конкретной цели, поскольку необычное судно держалось вполне определенного курса.

После часа, проведенного в созерцании ртутных сцен и раздумьях относительно того, что за сила на время подчинила себе тело Создателя, я поднял взгляд и увидел, как что-то вырисовывается на горизонте. Поначалу я решил, что это надвигающееся облако, и указал на него Анотине. Она сложила ладонь козырьком и всмотрелась вдаль.

– Клэй, – сказала она, – это земля.

Это была не просто земля. Огромная береговая линия простиралась во всех направлениях, сколько хватало глаз. Открытие этого континента памяти поражало. Как безграничны возможности человеческого мозга! В нем помещались остров, океан жидкой ртути, песочные часы, а теперь еще и огромная площадь суши, становившаяся все отчетливей по мере приближения.

В душе затеплилась надежда, что у нас с Анотиной еще не так уж мало времени до того, как сложный мир по имени Белоу угаснет, словно свеча.

Примерно за милю до берега мы пересекли границу, за которой жидкая ртуть океана превращалась в прозрачную бирюзовую воду. Анотина, ничего подобного прежде не видавшая, восторгалась этой красотой. Мы не сходили с мостика и теперь, перегнувшись через перила, могли разглядывать смутные очертания крупных рыб, проплывавших под куполом. В отдалении к берегу приближалась стая птиц.

– У нас есть план? – спросила Анотина, пряча глаза под козырьком ладони, чтобы получше разглядеть место прибытия. Мы были еще в паре сотен ярдов от берега, но курс, заданный спящим Белоу, явно должен был привести нас к пологому пляжу с белым песком.

– А он нам нужен? – пожал я плечами. – До сих пор мы прекрасно обходились без всяких планов.

– Как ты думаешь, это свобода? – спросила она. – Или мы просто заблудились?

– В данный момент, полагаю, и то и другое.

– Это хорошо, – кивнула Анотина.

Внезапно яростная вибрация купола прекратилась, и волны мягкими толчками вынесли нас на берег. Оставалось только перелезть через перила и спрыгнуть вниз. Обернувшись, я бросил сквозь прозрачную преграду прощальный взгляд. Белоу по-прежнему описывал там круг за кругом. Зрелище было настолько нелепое, что я расхохотался. Подошедшая ближе Анотина тоже заглянула внутрь.

– Попомни мои слова: это аллегория, требующая толкования, – заметила она.

Я повернулся и, перебравшись через парапет, оказался на твердой земле. От долгого морского путешествия слегка качало, и я не сразу смог найти равновесие. А когда обрел некоторую устойчивость, протянул руку и помог спуститься Анотине. Ни разу не оглянувшись, мы зашагали по пляжу.

Больше двух часов мы шли по страшной жаре, прежде чем заметили первые признаки растительности. На протяжении нескольких миль вокруг не было ничего, кроме белого песка да ржавых валунов. Я уже начал опасаться, что Белоу высадил нас в бесплодной пустыне, когда песок наконец сменился почвой с редкими пучками травы. К вечеру мы добрались до опушки леса, где в тени высоких деревьев и устроили привал.

Землю устилали опавшие листья и мох, по сравнению с жестким днищем купола такая постель казалась пределом мечтаний. Лежа рядом с Анотиной, я наслаждался легким ветерком, доносившим из леса запах смолы и пение птиц. Глаза закрылись сами собой, и в памяти встало навеянное мирной природой воспоминание: как я лежу в постели Анотины и любуюсь ее прекрасным телом…

– Сколько воспоминаний… – прошептал я в полусне. Погружаясь в дрему, я пытался представить, как, находясь в глубине памяти, я вспоминаю место, предназначенное для хранения воспоминаний, и лежу рядом с женщиной-воспоминанием, в которой хранится память о формуле наркотика, изобретенного для облегчения боли воспоминаний. Это умственное упражнение утомило меня едва ли не больше, чем долгая прогулка, и в конечном итоге все растворилось в сновидении о зеленой вуали.

Когда я проснулся, стояла глубокая ночь. Голова раскалывалась, а по бегающим по телу мурашкам и зуду под черепом я безошибочно узнал жажду красоты. Было темно. Я ощупью нашел Анотину и овладел ею – хотя и понимал, что делаю это без всякого на то согласия. К тому времени я почти сутки обходился без дозы, и вопросы этики волновали меня меньше всего. Анотина лежала на спине с закрытыми глазами, когда я задрал подол платья и раздвинул ей ноги. Все произошло очень быстро: мне не терпелось унять терзающее кровь желание.

В какой-то миг мое ухо оказалось у ее губ, и я услышал, как она выдохнула:

– Драктон…

Если бы двигавшее мной желание имело иную природу, я бы, разумеется, прекратил свои поползновения. Но я был во власти наркотика, и ничто не могло меня остановить. Когда же я сполз с Анотины, меня охватил стыд. Я не представлял себе, как объясню ей свое поведение. Чистая красота превращала меня в дикого зверя.

Впрочем, мое самобичевание длилось всего несколько минут – ровно столько времени потребовалось наркотику, чтобы вызвать привычную эйфорию. После этого мысли понеслись вскачь, сплетаясь в хитроумные философские теории, которые в конечном счете легко успокоили совесть. Я отбросил все опасения, заверив себя, что «Анотина поймет». С радостью избавившись от тревожных мыслей, я мог наконец оглядеться. Только теперь до меня дошло, что я, в кромешной тьме, нахожусь в каком-то странном и жутком месте в неведомой части разума Создателя… Эта мысль спровоцировала такой приступ паранойи, какого я еще не испытывал.

В лесу таинственно хрустели сухие ветки, подозрительно шуршали опавшие листья. Кто знает, какие кошмарные твари могли обитать на этом участке протухающего мозга Белоу? Чтобы было не так страшно, я хотел разбудить Анотину, но почувствовал, что пока не готов к объяснениям. Тогда я съежился на земле, обхватив руками колени, и стал напряженно прислушиваться. Под действием красоты все казалось ужасно туманным, мне даже начали мерещиться какие-то белые фигуры, парящие между деревьями… Только сейчас я заметил, что стучу зубами от холода.

Анотина что-то пробормотала во сне, и я оглянулся посмотреть, не проснулась ли она. Глаза ее были закрыты. Ей явно снилось что-то неприятное: она то хмурилась, то недовольно морщила лоб. А когда я отвернулся, чтобы вновь впериться в ночь, передо мною стоял человек. Он был высок ростом, и я окаменел от ужаса, решив, что это Учтивец каким-то образом вернулся к жизни и выследил нас. Я хотел закричать, но не смог: от красоты горло словно набили песком. Когда же мне удалось собрать немного слюны, чтобы дать волю страху, призрак прижал палец к губам, приказывая мне молчать.

Он сел передо мной, поджав под себя ноги и закутавшись в плащ. Оттого что незнакомец принял такую безобидную позу, мой страх немного успокоился. А когда я увидел его улыбку, то расслабился вовсе.

– Кто вы? – решился спросить я.

– Скарфинати, – хриплым шепотом ответил он.

– Я вас знаю.

Несмотря на прекрасную физическую форму, в которой пребывало тело старика, лицо – непрерывная сеть морщин – выдавало его возраст. Тем не менее он выглядел очень энергичным, а свет в мудрых глазах не мог быть отраженным.

– Я тоже тебя знаю, – сказал он. – Ты Клэй, верно? Я кивнул. То, что он назвал мое имя, произвело на меня сильное впечатление.

– А это Анотина, – сказал я, указывая на нее.

– Прекрасна, как и прежде… – тихо молвил он. – Но не стоит ее будить.

– Что вы здесь делаете? – спросил я.

– То же, что и ты. Спасаю вас с Анотиной, а заодно этого гаденыша Белоу.

– Так вам известно…

– Немногое. И то исключительно благодаря способности делать правильные выводы. Этот лес – моя тюрьма. Я не волен покинуть его пределы, зато все еще вижу глазами посвященного. Многое здесь туманно, но кое-что совершенно ясно. И в отличие от твоей подруги мне известно, что я – всего лишь воспоминание.

– Этот мир умирает, – сообщил я.

– Да, – кивнул Скарфинати. – Поэтому я здесь. Не могу задержаться надолго, но я пришел рассказать тебе, как повернуть вспять разрушительное действие болезни.

– Прошу вас, – взмолился я, – вы знаете, где вакцина?

– Вакцина, о которой ты говоришь, опаснее самой болезни. Есть другой путь. Когда рассветет – ступайте в лес и вскоре наткнетесь на тропинку. Никуда с нее не сворачивайте. После полудня увидите большое поле. В самом его центре – руины того города, которым когда-то правил Белоу.

– Отличного Города, – подсказал я.

– Я бы использовал это название, если бы мог произносить его без смеха. – Он положил руку мне на плечо. – Слушай дальше. Ты должен войти в город и найти Книгу памяти. В Книге есть страница, которая начинается с трех знаков: глаз, песочные часы и круг. Когда отыщешь ее – сожги, но только не пускай пепел по ветру, а собери его до последней крупицы и проглоти. По моим расчетам, как только эта нить символов изгладится из мнемонического мира, болезнь, поразившая Белоу, отступит.

– Но ведь Книгу невозможно держать в памяти, – удивился я.

– Не совсем. Она недоступна для хранения в мнемоническом дворце. Слишком сложно приписывать символический смысл знакам, которые уже имеют в себе целый комплекс других значений. Но сейчас ты не на летучем острове с его особым пространством. Все это, – он окинул взглядом лес и поле, – территория вещей, которые запоминаются автоматически. Если угодно, повседневная память. И хранится здесь не значение Книги, а она сама. Понятно?

Я кивнул, чтобы не обидеть старика, хотя никогда в жизни не чувствовал себя таким тупым.

– Но где же ее найти, эту Книгу? – спросил я.

– Чего не знаю, того не знаю. – Скарфинати развел руками. – Ну все, мне пора.

– Постойте, – остановил я его. – Если я все же вернусь в свою реальность, где мне найти тот корабль, с Анотиной?

Скарфинати горько рассмеялся:

– Ты что, и впрямь поверил в эти небылицы?

– Но это ведь воспоминание! – возразил я.

– Память обманчива… – Он покачал головой. – Вся эта история имеет весьма мало общего с реальностью. Потому я и не хотел будить Анотину. Полагаю, верить в ложь для нее менее мучительно… У Белоу в те времена недостало бы смелости для подобных подвигов, и разум Анотины вовсе не замирал. За время обучения в Репарате она прижила от Белоу ребенка. Думаю, подлец по-своему любил сына, но тот слишком остро напоминал ему о гибели сестры, и Белоу, вместо того чтобы смириться с реальностью, изобрел наркотик, позволявший о ней забывать. Чистая красота помогала ему успокаиваться в присутствии Анотины. И никаких чудес не было. Однажды Белоу просто стащил Книгу памяти и бросил свое семейство.

– А что стало с вами? – спросил я. Скарфинати усмехнулся:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15