1

Директор подъехал к кладбищу на неприметном пыльном «жигуленке» — кладбище было не из тех роскошных банкирско-бандитских некрополей, куда только на «БМВ» и проедешь. Здесь все было по-простому, в том числе и цветы у выстроившихся вдоль ограды старушек.

Директор двинулся по аллее, неуклюже помахивая цветами и смущаясь от этого. Потом он подсмотрел, как носят цветы другие и устроил букет на сгибе руки. Так выглядело поприличнее, хотя все равно не как у людей — те двигались степенно и печально, а Директор даже здесь торопился, поглядывая на часы.

Наконец он добрался до нужного участка, остановился, поправил плащ, вытер выступивший на лбу от быстрой ходьбы пот. Выдержав необходимую паузу, Директор согнулся в пояснице, положил цветы и негромко сказал:

— Помним.

Это была одна из полутора десятков могил, где нашли свой последний приют люди Конторы. Еще примерно с десяток сотрудников не имели и такого прибежища; их могилой стали огонь, вода или же неизвестность, которая была страшнее всего. Могилы эти были рассеяны по разным кладбищам. Собрать их вместе не было возможным, поскольку официально Контора не существовала и официально эти пятнадцать человек никогда не знали друг друга и не работали в одном учреждении.

Могила, перед которой сейчас стоял Директор, была последней по времени появления. Упокоившийся там человек погиб за пределами России, однако его изувеченное тело — точнее, то немногое, что от него осталось, — все же удалось доставить домой и похоронить на подмосковном кладбище.

Так что можно было сказать, что покойному повезло. Хотя вряд ли так считал сам погибший.

2

Наташа вошла в проход между камнями — вошла, чтобы тут же быть отброшенной назад выстрелом в упор, обжегшим ей внутренности. Она едва слышно всхлипнула — шок от внезапной боли лишил ее голоса. Ткань платья стремительно пропитывалась густой темной жидкостью, которая затем смешивалась с песком. «Я тоже стану песком, — заторможенно подумала Наташа. — Я вся уйду в него и останусь здесь...»

Малыш вовсе не собирался стрелять в девушку. Он был солидный женатый человек, в чем недавно признавался майору. Он просто очень нервничал. У него болели обожженные нога и бедро. Малыш медленно и упрямо ковылял по следу «Крайслера», держа в опущенной руке «вальтер».

Сначала он нашел сам «Крайслер» и двух незнакомых ментов возле машины. Менты были мертвые, и это настроило его на оптимистический лад.

Потом он услышал крики, выстрел из «ремингтона» и зашагал под уклон, к центру раскопа. Несмотря на свою детскую физиономию, Малыш уже миновал тридцатилетний рубеж, поэтому он плохо помнил то, что рассказывала ему бабушка Айслу про затерянный в песках Город Мертвых. Что-то безусловно скверное было связано с этим Городом, иначе бы название у него было другое.

Но сейчас не время было ворошить старушечьи россказни. Малыш был последним из четверых воинов клана Сарыбая, и у его хозяина он оставался единственной надеждой. Он не хотел подводить своего хозяина и упрямо шел вперед и вниз.

Потом он услышал голоса — мужской и женский — за рядом камней, отделявших Последний круг от остального Города.

Малыш многого не помнил из бабушкиных рассказов, но то, что скверное в Городе связано именно с Последним кругом, — это засело в его круглой головке основательно. И он не собирался соваться туда. Он сел на песок и принялся ждать.

Малыш сидел, скрестив ноги и положив руку с пистолетом на сгиб левой руки. И он дождался. Как только в проходе показался силуэт, Малыш нажал на курок, и силуэт исчез.

Мягко вскочив на ноги, Малыш проскользнул в проход, ожидая увидеть синюю сумку где-то рядом. Вместо этого он увидел вспышку, плечо оказалось расплющенным и разорванным, пистолет выпал из руки, и все тело Малыша стало клониться к земле.

— Ах ты, пинчер карликовый, — ласково сказал Шустров. — Какой же ты живучий. Был.

Он схватил Малыша за горло, оторвал от земли и швырнул вниз, в центр песочной воронки. Тело приземлилось беззвучно, словно песок был кислотой, мгновенно растворяющей плоть.

Шустров со вздохом посмотрел на сидящую у камня Наташу. Она держала обе ладони скрещенными на ране в боку, словно этот жест мог излечить ее.

— Понимаешь, — сказал Михаил, — теперь мне нет смысла тащить тебя наверх. Ты не выдержишь. Не дотерпишь. Будешь долго болеть, а потом ты все равно умрешь. Вот так.

— Что же делать? — отчаянно спросила Наташа. — Я же не могу тут умереть!

— Почему? — удивился Шустров. — Все могут, а ты не можешь?

Она хотела ему рассказать о том, что ей всего шестнадцать, что ей остался лишь год школы, что ее ждет нечто прекрасное впереди, что у нее есть парень, что у нее есть подруги... Это оказалось так много, что она не сумела даже начать описывать неописуемую по своим масштабам причину не умирать.

— У меня был один знакомый, — сказал Шустров. — С ним тоже случилась такая история. Единственное, что я мог для него сделать, — это чтобы он меньше страдал... Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — сказал кто-то в ответ. И этот «кто-то» не был Наташей Селивановой.

3

Директор выпрямился и сделал шаг назад.

— Вот теперь совсем всё, — сказал он, глядя на могилу.

— С кем это вы разговариваете? — поинтересовался Бондарев. — Там ведь всего лишь немного пепла. И еще часы. Все, что осталось от Воробья.

— Это я сам с собой разговариваю, — обернулся Директор. — И сам себе говорю, что за Воробья мы сквитались. Акмаль свое получил. Этот долг оплачен.

— Уже три месяца как оплачен, — уточнил Бондарев и поежился: после своих азиатских похождений он никак не мог привыкнуть к московской погоде. Ему было холодно, но этот дискомфорт уравновешивался иным московским достоинством — здешнее неяркое солнце совсем не походило на багрового кровожадного монстра, который висел над ним в степи. Здесь, в Москве, были другие боги, и им приносили иные жертвы.

— Вы мне ничего не хотите сказать? — поинтересовался Бондарев. — Прояснить кое-какие вопросы...

— Например? — неохотно отозвался Директор, отходя от могилы Воробья.

— Какого хрена я мотался один по этим степям?! Никакой поддержки... И еще я так понимаю, в Конторе никто не в курсе этой истории. Там думают, что я все это время охранял своего любимого президента.

— Я же тебе сразу сказал, что этим подвигом ты не сможешь хвастаться...

— Это не подвиг, это... — Бондарев на миг замолчал, пытаясь найти подходящее слово. — Это хренотень какая-то. Почему меня выдернули с моей хлебной должности и отправили в какую-то глушь? Почему я там оказался один, поддержки от наших не получил, а под конец вообще стало невозможно с кем-то связаться? Почему этот парень не нужен был живым? Не то чтобы у меня было полно возможностей взять его живым...

— Вот именно, — сказал Директор. — Ты же практически завалил все дело.

— Разве?

4

Шустров стремительно отреагировал, крутанувшись на месте с одновременным сгибанием коленей и наклоном головы. Ствол «ремингтона» метнулся на голос.

И все-таки Бондарев выстрелил первым. Пуля раздробила Шустрову колено, он неловко повалился на песок и подставил правое плечо под вторую пулю. «Ремингтон» выпал из его руки. Шустров поднял глаза и увидел, что ствол пистолета смотрит ему в грудь.

— Ладно, — сказал Шустров, прижимая здоровой рукой к животу синюю сумку.

— Ты перепутал, — сказал Бондарев. — То, что ты держишь, — не пуленепробиваемый жилет.

— Кто знает... — многозначительно ответил Михаил, оценивающе взглянув на своего противника — высокого худощавого мужчину, чья рубашка на левом плече потемнела от крови. Зато пистолет в правой руке не дрожал. — Где я мог видеть твою мерзкую рожу?

— Я тоже видел где-то твою, не менее мерзкую.

— В Таджикистане? Или в Чечне?

— А какая разница?

— Действительно... — кивнул Шустров. — Теперь уже никакой разницы... Так что, тебе велели взять меня живым?

— Не угадал, — ответил ему Бондарев.

— Как так? — недоверчиво прищурился Шустров. — Такого быть не может. Надо же все выяснить, надо, чтобы я все рассказал...

— Кому это надо? Мне? Мне этого даром не надо.

Шустров смотрел по-прежнему недоверчиво.

— Я могу сделать для тебя всего лишь одну вещь, — сказал Бондарев. — Вроде той, что ты сделал для своего напарника, там, на точке. Ты же о нем говорил? Я могу облегчить твои страдания, — и губы Бондарева тронула едва заметная усмешка. — Нравится тебе такой вариант?

— Не так чтобы очень...

— А другого нет.

— Может быть... — Шустров задумчиво нахмурил брови и вдруг одной рукой от живота швырнул сумку в Бондарева. Тот легко уклонился и выстрелил. Шустров рванулся в сторону, попал на скользкий песок и неожиданно покатился под уклон, к центру воронки. Он яростно заревел, толкнулся здоровой ногой, но та ушла по самое колено в податливую серую массу песка. Шустров рванулся изо всех сил и ухватился за что-то твердое.

За Наташину ступню.

Михаил попытался подтянуться, держась за нее, но вместо этого девушка стала сама сползать в воронку, судорожно царапая ногтями почву, ища и не находя для себя опору.

Бондарев наклонился, подобрал «ремингтон» и подошел к Наташе.

— Вытаскивай меня! — прохрипел Шустров. — Вытаскивай, я тебе нужен живым, я много чего знаю...

— Сейчас, — сказал Бондарев. Он присел на корточки и опустил дуло «ремингтона» так, что оно почти прижалось к запястью шустровской руки, сомкнувшейся на ступне девушки.

Наташа закричала, грохнул выстрел, и Шустров внезапно полетел вниз, не чувствуя своей правой кисти, которая уже совершенно отдельно болталась где-то наверху, присосавшись, как паразит, к Наташиной ноге. Девушка испуганно дернула ногой, и отстреленная кисть полетела вслед за своим хозяином.

Шустров почувствовал, что его падение становится все более стремительным, он уже не видел Бондарева и Наташи, съезжая по склону вниз, будто по ледяной горке в давние чудные дни своего детства.

Бондарев еще дважды выстрелил вслед Шустрову. Он не рисковал подходить слишком близко к краю воронки. Он держался твердой основы, в данном случае — каменных глыб, которые ощущал спиной.

Скорость падения нарастала, но Шустров все еще надеялся — он всегда надеялся на счастливый случай, и, как правило, этот случай происходил. Он запустил руку в карман, где был припасен пистолет. Он ожидал, что вот-вот достигнет дна, ударится о труп Малыша, а потом попытается выбраться наверх. Это займет время, и это будет трудно сделать с двумя пулями в теле и без одной кисти, но попробовать необходимо. Потому что другого варианта нет.

Сверху два раза грохнул знакомый звук «ремингтона», Шустрова горячей волной обожгло у основания позвоночника, он зарычал от боли, выпустив с таким трудом вырванный из кармана пистолет...

И тут обнаружилось, что расчеты Шустрова были ошибочны. В центре воронки его ждал не труп Малыша, не твердая почва, могущая стать опорой для пути наверх.

Там оказалась черная, бесконечная в своей глубине бездна, провал, в который Шустров полетел, погружаясь в волны леденящего холода, забывая, кто он и откуда, как здесь оказался и зачем жил на этом свете...

Счастливый случай миновал Шустрова лишь однажды — но этого оказалось достаточно.

5

— Ты же практически завалил все дело, — сказал Директор.

— Разве?

— Конечно. Министр хотел получить, во-первых, своего парня живым и годным к обработке. Во-вторых, деньги этих казахских наркобаронов. Ты не добыл ни одного, ни другого. Как это еще называется, кроме как провал?

— Минутку. — Изумленный Бондарев было остановился, но Директор ухватил его под руку и потащил дальше.

— Минутку! — взвился Бондарев уже на ходу. — Откуда мне было знать про пожелания какого-то там министра?! Вы мне ничего подобного не говорили! Вы, наоборот, сказали — живым Шустрова не брать!

— И это тоже правильно, — согласился Директор.

— У меня, наверное, мозги спеклись на тамошнем солнце, — пожаловался Бондарев. — Потому что я ничего не понимаю.

— А что тут понимать... — вздохнул Директор и остановился. Бондарев тоже остановился, посмотрел перед собой и понял, зачем Директор вытащил его на это кладбище.

— Так это... — сказал Бондарев и вопросительно посмотрел на Директора.

— Да, — утвердительно кивнул тот. — Последний, шестой.

— Понятно, — сказал Бондарев. Теперь Директор мог бы не говорить ни слова, и Бондарев не посмел бы лезть к нему с расспросами. Но, очевидно, Директор сейчас переживал редкий момент переизбытка эмоций, и эти эмоции следовало на кого-то излить. Бондарев стоял рядом. И излилось на него — как будто медленными каплями всеразъедающей кислоты.

— Ты ведь тогда уже работал в Конторе... — сказал Директор, и Бондарев молча кивнул.

Он уже работал в Конторе — год или около того, — когда погибла жена Директора.

О самом факте существования жены Директора и о том, что она тоже работает в Конторе, Бондарев узнал тремя месяцами раньше, во время случайного совместного обеда с Директором.

Бондарев тогда был в жизнерадостном настроении и попросил Директора разъяснить политику Конторы в вопросах любви и брака.

— Мы же не монастырь и не секта, — сказал Директор. — Тебе никто ничего не запрещает, но при этом мы исходим из того, что идиоты к нам в Контору не попадают, а стало быть, идиотских вещей ты делать не будешь. А вообще, есть два варианта. Вариант первый — ты ей врешь. Как я уже говорил, идиотов мы в Контору не берем, а стало быть, ты достаточно умен, чтобы врать своей жене или подруге всю жизнь. Это хлопотно, но реально. Я знаю пару человек, у которых это получается уже на протяжении лет пятнадцати.

— Вариант второй? — спросил тогда Бондарев.

— Второй... — Директор повернул кольцо на пальце. — Моя жена работает в этом здании. Отпадает необходимость врать, но... Появляются другие проблемы... Впрочем, это уже неважно.

Какие именно проблемы имел в виду Директор, Бондарев тогда не спросил. А позже уже не нужно было спрашивать.

Это случилось в последние дни величия Антона Крестинского, миллиардера, который хотел иметь все деньги этого мира и всю власть этого мира. В России ему было отчаянно тесно, к тому же конкуренты не горели желанием добровольно эту власть отдавать.

Так что под конец Крестинского стали посещать все более безумные мысли, а в его окружении уже давно никто не решался ему перечить. Крестинский последовательно осваивал пирамиду российской власти, побывав уже и секретарем Совета безопасности, и министром финансов, и вице-премьером. В какой-то момент прочие олигархи и кремлевские старожилы потеряли терпение и сколотили боевой альянс против неуемного миллиардера. Был заготовлен убойный компромат на Крестинского (не так уж сильно расходящийся с реальностью), и через несколько дней эти бумаги должны были лечь на стол Президенту.

Крестинский узнал об этом плане гораздо раньше Президента, благо в то время МВД и отчасти ФСБ были его игрушечными зверьками. В особняке Крестинского в очередной раз запахло помешательством — Крестинский решил одновременно ударить по всем своим врагам. И он взялся за это дело со свойственной ему целеустремленностью и энергией, не видя в этом мире ничего и никого, могущего ему помешать.

План Крестинского был настолько же глобален, насколько и безумен.

Первая его часть должна была ударить по Президенту, используя застарелый чеченский кризис. Крестинский распорядился сфабриковать якобы одобренный Президентом план массового выселения чеченцев в Сибирь. План должен был попасть в западные СМИ, а одновременно с этим пара батальонов войск МВД (которыми Крестинский вертел как хотел через полностью подконтрольного министра) должна была начать исполнение этого плана с максимальной жесткостью — и журналистские камеры как бы случайно должны были заснять сцены жуткого насилия над мирным населением.

Вторая часть плана била по альянсу олигархов и кремлевских чиновников. От их имени были проведены переговоры с бандитами, которые специализировались на заказных убийствах. Им был сделан заказ ни много ни мало на Президента Российской Федерации. Огромный аванс убедил бандитов в серьезности намерений заказчиков, и разработка операции началась. Накануне акции всю группировку должен был захватить спецназ, и бандиты немедленно бы выложили имена заказчиков.

Предугадать последствия этих двух одновременно проведенных акций было невозможно. Крестинский, видимо, надеялся, что в обстановке тотального хаоса и всеобщего недоверия он будет выглядеть героем на белом коне, который готов немедленно спасти страну и народ.

Однако события могли развернуться так, что взрывной волной этой «бомбы» Крестинского разорвало бы к чертям и его врагов, и его самого, и страну.

В Конторе тогда не имели полной информации о планах Крестинского, но даже того, что было известно, оказалось достаточно, чтобы Директор произнес:

— У сумасшедших надо отбирать такие игрушки.

В эти полные неопределенности и страха дни жена Директора и еще двое людей Конторы вышли на след — они вычислили адрес квартиры, где нанятые Крестинским политсочинители изобретали план депортации чеченцев и прочие сопутствующие документы, в том числе репортажи о будущих зверствах российских войск. Этим людям и самим иногда становилось жутко от тех текстов, которые возникали на экранах их ноутбуков, но за стальными дверями и матовыми стеклами пентхауса реальная жизнь как-то терялась и исчезала, а вот гонорары были реальны и чертовски привлекательны.

Жена Директора лично отправилась на эту операцию, потому что ситуация вырисовывалась и слишком опасной, и слишком деликатной. В любой момент могли возникнуть многосторонние переговоры ради избежания тотального кризиса. По вычисленному адресу предполагалось найти всего лишь пяток высокооплачиваемых сочинителей, поэтому силовое прикрытие у жены Директора было минимальным. И его хватило, чтобы войти внутрь, положить на пол охрану и изолировать журналистов от компьютеров, где хранились материалы.

Все вроде было сделано верно и вовремя — и это была бы победа, если бы война велась с вменяемым человеком.

Но в полдень того же дня Антон Крестинский передумал. Он решил, что затевать подобную кашу изнутри, находясь в России, — это слишком опасно. Крестинский решил сначала выехать за границу, а уже оттуда взрывать свою «бомбу».

В половине первого он отдал приказ сворачивать обе операции. И провести тотальную зачистку.

В пентхаус к журналистам были отправлены десять спецназовцев, чтобы убрать сочинителей и их охрану, сжечь квартиру, уничтожить компьютеры и таким образом стереть с лица земли все следы проекта.

Спецназ МВД наткнулся не только на журналистов и их охрану. Боестолкновение продолжалось не больше десяти минут — четверо спецназовцев были убиты, остальные отошли, так и не выполнив поставленной задачи.

Охрана журналистов решила, что это пришли их спасать, и потому кинулась было на людей Конторы. Это было очень неверное решение. Оно стоило им жизни. Из семи журналистов двое погибло, один был тяжело ранен и позже умер в больнице. Остальные немедленно дали пресс-конференцию, где эмоционально и убедительно разоблачили Крестинского и рассказали, как были похищены и заперты в квартире; как их заставляли работать под страхом смерти...

Это было началом конца Крестинского. Вскоре он уже оказался за пределами России, и уже там, в своей южноамериканской резиденции, стал изобретать новые проекты, еще более глобальные. И более безумные.

Но жена Директора к этому времени уже была мертва.

6

— Видишь ли, — сказал Директор. — Наша организация не занимается местью. Тем более личной местью.

— Да, — согласился Бондарев.

— И когда ты ликвидировал Акмаля, это не было местью за Воробья. Мы убрали Акмаля, потому что он представлял угрозу для национальной безопасности.

— Да, — сказал Бондарев.

— Я знал имена всех шестерых спецназовцев еще тогда. Но я не мог приказать их убить, потому что Контора — это не моя частная лавочка. Здесь другие правила. Эти шестеро, в конце концов, просто исполняли приказ. Но с другой стороны... Это такая тяжесть — знать, кто стрелял, и оставить этих людей живыми. Быть может, кто-то бы и выдержал это, кто-то бы и смирился. И забыл. И простил. Но я не смог.

— Я бы, наверное, тоже, — сказал Бондарев.

— Мне нужен был повод. Просто повод. Чтобы эти люди попали в поле зрения Конторы. И они попадали. Теперь уже все шестеро попали. Шустров был последним, шестым.

— Понятно, — сказал Бондарев.

— Поэтому я приказал не брать его живым. Поэтому я вытащил тебя из президентского дворца. Поэтому ты действовал один и без поддержки — чтобы в Конторе не знали. Тебе я, по крайней мере, могу объяснить свои мотивы. И ты, наверное, сможешь их понять. А вот поймут ли меня на Чердаке...

— Я думаю, они бы поняли, — предположил Бондарев.

— Кто знает? Эти шестеро... Быть может, они были не такими уж плохими людьми. Не такими уж опасными, чтобы бросаться по их следу. Этот твой Шустров...

— Шустров? С Шустровым все было правильно. Он заслуживал то, что получил.

— Да? — Директор посмотрел на Бондарева снизу вверх. — Может, и так. Ведь при Крестинском в такие подразделения отбирали особых людей, с повышенной моральной гибкостью. Чтобы могли исполнить любой приказ. Подразделения потом расформировали, а люди-то остались... — Директор вздохнул. — Люди...