Туро вышел на тропу, а Лейта наложила стрелу на тетиву.

— Привет, чужестранец, — сказал Туро.

Всадник остановил коня.

— Принц Туро?

— Да.

— Меня послали найти тебя.

— Так сойди с коня и обнажи свой меч.

Лейта не собиралась допустить, чтобы Туро вступил в бой, и послала стрелу. В ту же секунду с ветки спорхнула сова, вороной прянул вбок, и стрела Лейты пронзила ему шею. Конь упал, сбросив всадника в куст у тропы. Туро пришел в ярость. Он бросился вперед, помог незнакомцу встать и только тут заметил, что перед ним калека. Лейта выпрямилась, готовясь пустить вторую стрелу.

— Да провались ты! — закричал Туро. — Чтобы я тебя больше не видел! — Он подошел к бившемуся в судорогах коню и охотничьим ножом перерезал ему яремную жилу. — Я сожалею, — сказал он хозяину коня. — Я этого не хотел.

— Хороший был конь. Самый лучший из всех, какие у меня были. Но, может, у тебя много лошадей?

— Нет.

Незнакомец вздохнул.

— Боги дали, боги взяли.

— Где твой меч? — спросил Туро.

— А зачем мне меч?

— Чтобы сразиться со мной, а то зачем же? Или ты думал обойтись луком?

— Меня послал Мэдлин, чтобы ты вернулся со мной домой. Меня зовут Прасамаккус. Я гостил у Викторина.

— Туро! — воскликнула Лейта. ; — Погляди!

Ниже по склону несколько десятков всадников двигались по следам вороного жеребца.

— А вот и твои друзья! — сказал принц.

— Они мне не друзья. То, что я тебе сказал, — чистая правда.

— Ну, тогда иди за мной, — сказал Туро. — Дай-ка я понесу твой лук.

Прасамаккус отдал ему свое оружие, и они сошли с тропы и начали подниматься по склону. Солнце уже почти закатилось, и сумерки сразу скрыли их. Шли они дольше четверти часа, чтобы хромающий Прасамаккус мог держаться наравне с ними.

До хижины они добрались, когда из-за облака выплыла луна. Кулейн выбежал им навстречу.

— Кто он?

— Говорит, что его послал Мэдлин, — ответил Туро, — но охотники Эльдареда всего в нескольких минутах позади нас.

Кулейн выругался.

Лейта охнула, и трое мужчин обернулись к ней. Она подняла руку — браслет на ее левом запястье чуть светился.

— Воры душ! — прошептал Туро.

— Нельзя ли мне получить назад мой лук? — осведомился Прасамаккус.

Кулейн вытащил серебряный нож и слегка прижал его к горлу бриганта, потом достал из кармана камешек Сипстрасси и приложил его ему к виску.

— Скажи мне, зачем Мэдлин послал тебя?

— Он велел доставить принца в круг камней у Пинната-Кастры. И тогда он перенесет нас обоих домой.

Кулейн убрал нож в ножны.

— Отдай ему его лук, а стрелы дай-ка мне. — Воин Тумана прикоснулся камушком к наконечнику каждой стрелы и отдал колчан Прасамаккусу.

Тот наложил стрелу на тетиву. Наконечник засиял голубовато-белым светом.

— А красиво! — заметил бригант. Из-за деревьев выскочила темная тень, и Лейта еле успела ее заметить, как Прасамаккус уже пустил стрелу. Она поразила убийцу в грудь; черный плащ всколыхнулся и упал на землю рядом со стрелой.

— В Круг! — закричал Кулейн. Из-за деревьев появились новые темные тени. Прасамаккус и Лейта пустили в них по стреле, а Кулейн кинулся вперед, подхватив свое копье с земли возле золотой проволоки. — Войдите в центральный квадрат, — скомандовал он.

Туро, Лейта, и Прасамаккус перебрались через проволоку, а Воин Тумана повернулся как раз вовремя, чтобы отразить удар серого меча и вонзить наконечник Ланса в горло. Все больше теней устремлялось к Кругу. Кулейн перепрыгнул проволоку, но холодный нож погрузился в его плечо. Его тело сковал паралич, но он успел выкрикнуть одно слово. Круг заполнился золотистым светом, оттеснившим тени-убийцы. Он стал ярким, как полуденное солнце, а когда угас, Круг был пуст, золотая проволока исчезла, земля дымилась.

Кулейн очнулся в кольце разбитых камней на склоне высокого холма над покинутой римской крепостью.

Он сел и некоторое время глубоко дышал, пока магическое оцепенение покидало его тело. Крепость внизу частично обрушилась, и несколько хижин неподалеку были сложены из тесаных камней какого-то здания.

Кулейн поглядел на небо. Оно было ясно, и в нем висела единственная луна. Он обозрел звезды. Да, он все еще в Британии.

Кулейн громко выругался.

Сбоку от него возникло сияние, и он выжидающе взял копье наперевес. Из сияния появился Мэдлин.

— А, это ты! — сказал волшебник. — Где мальчик?

— Отправился искать отцовский меч.

— Один?

— Нет. С ним девушка и калека.

— Чудесно! — сказал Мэдлин.

Кулейн не без труда поднялся на ноги.

— Но это лучше, чем погибнуть.

— В какой-то мере, — согласился Мэдлин. — Что произошло?

— — На нас напали воры душ. Я послал Туро и этих двух сквозь врата.

— Какие?

— Я сотворил их сам.

— Сотворил? Кулейн, это была большая глупость!

— Хуже, чем ты думаешь. Я вынужден был отправить их ночью.

— Только этого не хватало! — Мэдлин громко фыркнул и откашлялся. — Ты выглядишь постаревшим, — добавил он. — Тебе нужен камень?

— У меня есть свой. А постаревшим я выгляжу, потому что сам захотел. Пора умереть, Мэдлин. Я зажился на земле.

— Умереть? — прошептал Мэдлин, и его глаза расширились. — Что за вздор! Мы бессмертны.

— Только пока хотим этого. А я больше не хочу.

— А что говорит Афина?

— Ее зовут Горойен. С греческой чепухой мы покончили века и века назад. И я уже сорок лет как не видел ее.

— Тут холодно. Давай вернемся в мои дворец, поговорим там.

Кулейн последовал за ним в сияние, и они вместе спустились с холма в Эборакум, к перестроенной вилле у южной стены. Внутри в богато украшенном очаге пылал огонь. Мэдлин всегда терпеть не мог римское центральное отопление, утверждая, что он из-за него тупеет и не может сосредоточиться.

— Прежде ты не считал это чепухой, — заметил волшебник, когда они сели с согретым вином у огня. — И ты был чудесным Аресом, истинным богом войны. Ну и мы как-никак помогли грекам: дали им философию и алгебру.

— Ты всегда вмешивался, подчиняясь очередной прихоти, Мэдлин. И как ты еще сохраняешь интерес к этому?

— Люди — дивные создания, — сказал волшебник. — Такие изобретательные! Мне никогда не приедаются ни они, ни их великолепные войны по мелочным поводам.

— Я когда-нибудь упоминал раньше, что терпеть тебя не могу?

— Раза два, как припоминаю, Кулейн, хотя не понимаю, в чем причина. Ты знаешь, что я пожертвовал бы жизнью, чтобы спасти Алайду.

— Не говори о ней!

Мэдлин откинулся в глубоком кожаном кресле.

— Старение тебе не идет, — сказал он.

Кулейн усмехнулся, но в этом смешке не было и тени веселости.

— Старение? Я же стар, стар, как само время. Нам следовало бы погибнуть в волнах, которые уничтожили Балакрис.

— Но мы не погибли, слава Истоку! Почему ты расстался с Горойен?

— Она не могла понять моего желания стать смертным.

— В этом никакой загадки нет. Если помнишь, она влюбилась в героя Гильгамеша и видела, как он превращался в старика. Что-то такое с его кровью, от чего Сипестрасси помочь не мог. Но я легко представляю себе, что она предпочла не наблюдать тот же процесс вторично.

— Он мне нравился, — сказал Кулейн.

— Хотя он и отнял у тебя Горойен? Ты странный человек!

— Преходящее увлечение. И вообще это древняя история и в прямом, и в переносном смысле. Каковы твои планы теперь, хитроумнейший фокусник? Теперь, когда кто-то еще играет в твою игру?

— Волшебник, волшебник, с твоего позволения! И меня это не заботит. Кто бы он ни был, со мной ему тут не сравниться. Тебе ли не знать этого, Кулейн. Ты же наблюдал мой гений на протяжении веков. Не я ли стоял за постройкой Трои? Не я ли подвел Александра к господству над миром? Если упомянуть хотя бы два моих скромных свершения. И ты думаешь, что ничтожный колдунишка Эльдареда сможет мне противостоять?

— Как всегда, созерцать твою чванливость — чистое упоение. Ты как будто забыл, как она подводила тебя в прошлом. Троя пала, как ты ни тщился ее спасти. Александр схватил лихорадку и умер. Ну а Калигул… что ты нашел в этом мальчишке?

— Он был на редкость смышленым — и очень оболганным. Но я понял твою мысль. Так кто же, по-твоему, стоит за Эльдаредом?

— Понятия не имею. Пендаррик мог бы, но смертные ему надоели давным-давно. Разве что Бригамартис.

— Она играла в игры богов со скандинавами, но ее более там нет. Я свыше ста лет ничего о ней не слышал. Ну а Горойен?

— Она никогда бы не прибегла к ворам душ.

— По-моему, ты забыл, на какую беспощадность она способна.

— Вовсе нет. Но не ради ничтожного властителя вроде Эльдареда. Ему не хватит, чем заплатить. Впрочем, теперь это твои трудности, волшебник. Я к этому больше отношения не имею.

— Ты меня удивляешь. Если у Эльдареда хватило могущества вызвать воров душ и открыть врата в твоих горах, значит, у него достанет могущества послать убийц за мальчиком, где бы он ни был. Насколько понимаю, ничего из вещей принца ты в горах не оставил?

Кулейн закрыл глаза.

— Я оставил его старую одежду в сундуке.

— Значит, они его разыщут. Если только ты их не остановишь.

— Так что ты предлагаешь?

— Узнай, кто скрывается за Эльдаредом, и убей.

Или убей Эльдареда.

— А что будешь делать ты, отправив меня рыскать по долам и весям?

— Воспользуюсь вот этим! — Волшебник взял в руки пожелтевший кожаный футляр с пергаментным свитком. — Это самое ценное из всего, что принадлежало Туро. Труды Плутарха. В свитке сохранилось многое от его Гармонии. Я последую за ним сквозь Туман.

Прасамаккус озирался по сторонам. Местность изменилась: стала суровей и более открытой, за лесистой долиной горы уходили в неизмеримую даль. И было так светло… он взглянул вверх, и у него оборвалось сердце. В небе висели две луны! Одна лиловато-серебристая, огромная, другая маленькая и белая. Бригант опасался, что знает смысл подобного знамения, и ничего хорошего оно не сулило. И никаких следов воина с глазами, как грозовые тучи.

— Где Кулейн? — вскрикнула Лейта.

— Он не успел достигнуть центрального квадрата, — негромко сказал Туро. Его глаза встретились с глазами Прасамаккуса, и тот понял, о чем подумал принц. Кулейн Упал среди воров душ — они оба это видели. Лейта выбежала за кольцо белых камней, зовя Кулейна. Туро сел рядом с Прасамаккусом.

— Не думаю, что его можно убить, — сказал Туро. — Он поразительный человек.

— Жалею, что не знал его, — ответил Прасамаккус со всей искренностью, какую сумел из себя выжать. — Скажи мне, как мы можем вернуться домой?

— Понятия не имею.

— Странно! Я так и думал, что ты это скажешь. А где мы, ты знаешь?

— Боюсь, что нет.

— Нет, мне надо быть гадальщиком! Я успеваю угадать ответ, прежде чем ты откроешь рот. И последний вопрос. Вторая луна и вправду означает то, что, я думаю, она означает?

— Боюсь, что да.

Прасамаккус вздохнул, развязал свою сумку и достал тминный хлебец. Туро улыбнулся: хромой лучник начинал ему нравиться все больше.

— Как ты познакомился с Викторином?

Прасамаккус прожевал последний кусок хлебца.

— Ну, я охотился…

И он рассказал Туро, как увидел атролей, как они спаслись в кольце камней, и о том, как вернулся с Мэдлином в Эборакум. Про Хельгу он не упомянул. Слишком больно было думать, что он никогда ее больше не увидит. Лейта вернулась в кольцо и молча села. Прасамаккус предложил ей последний хлебец; но она отказалась.

— Это ты виноват, хромой! — гневно сказала она. — Если бы нам не приходилось ждать, пока ты добредешь, мы бы спаслись с Кулейном.

Прасамаккус ограничился кивком. Нет смысла спорить с женщиной!

— Чепуха! — крикнул Туро. — Не убей ты лошадь бедняги, мы добрались бы до хижины много быстрее!

— Ты говоришь, что я виновата в его смерти?

— Про виновность заговорила ты, а не я. И если ты не можешь не злобствовать, то придержи язык!

— Да как ты смеешь? Ты мне не родич, и мне ты не принц! Я тебе ничего не должна!

— Если бы я мог… — начал Прасамаккус.

— Замолчи! — рявкнул Туро. — Может, я и не твой принц, но я за тебя отвечаю. Этого хотел бы Кулейн.

— Откуда ты знаешь, чего он хотел бы? Ты мальчишка, а он был мужчина. — Она встала и решительным шагом скрылась в темноте.

— Спорить с женщиной всегда без толку, — тихо сказал Прасамаккус. — Они всегда правы. Я понял это у себя в деревне. Тебе просто придется просить у нее прощения.

— За что?

— За то, что указал на ее не правоту. Что ты думаешь делать, принц?

Туро снова сел.

— Ты не сердишься на нее за ее обвинения?

— Нет, конечно. Она права. Я задержал вас.

— Но…

— Знаю, знаю. Она убила моего коня. Но как далеко в прошлое нас уведут эти «если»? Если бы я не появился на коне в горах, вы бы не задержались. Если бы ты не пропал, я бы там не появился. Так, значит, ты виноват? Такие споры не разведут для нас костра и не накормят нас.

— Ты просто философ!

— А как же, — ответил Прасамаккус, прикидывая, что может означать это слово. Он встал и захромал из кольца, чтобы поискать хвороста для костра, но ничего не нашел.

— Думаю, нам лучше дождаться здесь утра, — сказал он.

— Я схожу за Лейтой.

— Лучше я, — сказал Прасамаккус и поспешно захромал туда, где она сидела.

Они отыскали укромную ложбинку и развели костер у поваленного ствола. У них не было ни одеял, ни еды, и все трое молчали, погруженные в свои мысли.

Лейта боролась с горем и непонятной злобой. Туро прикидывал, что сделал бы Кулейн, перенесись он с ними сюда. Знал ли он этот край? Если же нет, так что он предпринял бы? Направился на север? На юг?

Прасамаккус растянулся рядом с костром и думал о Хельге. Пять недель блаженства. Оставалось надеяться, что ей не придется ждать его слишком долго.

Когда Туро проснулся, Прасамаккус уже снова развел костер, и в огне покоились четыре глиняных шара.

Принц потянулся, разминая затекшее тело. Лейта еще спала.

— Ты рано встал, — заметил Туро, поглядев на чуть розовеющее небо.

— Голубей лучше ловить, когда они спят. Ты хочешь есть?

— Умираю с голоду!

Прасамаккус короткой палкой выкатил шар из костра и ударил его камнем. Глина аккуратно раскололась — и все перья остались в ней. Мясо оказалось темным, схожим с говядиной, и Туро быстро расправился с голубем, обсосав каждую тонкую косточку.

— Я поднялся на высокий холм, — сказал Прасамаккус, — и оттуда осмотрел окрестности. Никаких признаков жилья я не обнаружил, но к западу вроде бы лежат распаханные поля.

Он выкатил из огня второй шар, разбил его, подошел к Лейте и легонько потряс ее за плечо. Она проснулась, и он улыбнулся ей:

— Завтрак готов. Иди-ка поешь!

Она молча принялась за еду, старательно не глядя на Туро.

— Зачем Грозовоглазый послал тебя сюда? — спросил бригант.

— Найти меч моего отца, Меч Кунобелина. Но я не знаю, где искать, и я даже не уверен, что мы должны были попасть именно в этот мир. Кулейн говорил, что нам требовалась сила солнца, а мы ведь обошлись без нее.

Прасамаккус разбил еще один шар и молча сел.

Вальмера при нем, и, значит, о еде можно не беспокоиться. Когда они найдут людей, он сможет предлагать в обмен шкуры и мясо, так что, пожалуй, со временем сумеет обзавестись лошадью. Он-то с голоду не умрет, но они-то как? Что полезного сумеет делать юный принц в этом новом мире, где он даже не принц? О девушке беспокоиться нечего: она молоденькая, красивая, а бедра у нее в самый раз, чтобы рожать детей.

Голодать ей не придется. Внезапно его поразила тревожная мысль. Это же другой мир! А что, если это мир атролей или других демонов? Тут он вспомнил вспаханные поля, и на душе у него полегчало. Демоны, обрабатывающие поля, были словно бы не такими уж демоническими.

— Пойдем на запад, — сказал Туро, — и найдем хозяев полей.

Прасамаккус обрадовался, что Туро решил стать их вождем: ему больше нравилось подчиняться и давать советы. Если дело обернется плохо, это будет не его вина.

Они прошли по лесу, следуя явно звериным тропам, замечая отпечатки оленьих и козьих копыт. Отпечатки были больше известных Прасамаккусу, но не настолько большими, чтобы внушать тревогу. Утро было в разгаре, когда они увидели первого оленя. В плечах он был высотой почти шесть футов, над плечами виднелся горб, а с шеи свисала большая кожаная складка. Рога у него были острые, плоские и со многими отростками.

— Сразить такого зверя можно только очень удачным ударом, — сказал Прасамаккус и умолк, потому что его больная нога уже сильно ныла от долгой ходьбы. Туро заметил, что он хромает все сильнее, и предложил устроить привал.

— Так мы же прошли всего три мили! — возразила Лейта.

— И я устал! — огрызнулся Туро, садясь и прислоняясь спиной к дереву. Бригант с благодарностью растянулся на траве. Если мальчик проживет достаточно долго, из него выйдет хороший вождь, подумал он.

После короткого отдыха идти дальше предложил Прасамаккус, благодарно улыбнувшись Туро, и на исходе дня они вышли из леса на всхолмленную равнину. На горизонте высились бело-голубые горы, а в их тени — милях в двух дальше на запад — виднелось селение, обнесенное валом с частоколом. На склоне холма паслись коровы и козы.

Туро долго смотрел на селение, взвешивая, разумно ли будет прямо направиться туда. Но есть ли у них выбор? Не могут же они до конца жизни прятаться в лесах. Тропка расширилась в дорогу, и они пошли по ней, пока не услышали стук лошадиных копыт. Туро остановился на середине дороги, Прасамаккус встал слева от него, Лейта справа.

Всадников было четверо. Все в тяжелой броне и высоких сверкающих шлемах с перьями. Ехавший впереди остановил коня и заговорил на языке, которого Туро никогда прежде не слышал. Принц сглотнул: о подобной трудности он как-то не подумал. Всадник повторил свои слова, что бы они ни означали. Инстинктивно рука Туро легла на рукоять гладия.

— Я спросил, что вы тут делаете, — сказал всадник.

— Мы путники, — ответил Туро, — и ищем ночлега.

— Вон там постоялый двор. Скажи: вы не видели молодую женщину почти на сносях?

— Нет. Мы идем из леса. А она что, заблудилась?

— Она беглая. — Воин обернулся к своим товарищам, поднял руку, и все четверо пронеслись мимо под гром копыт. Туро глубоко вздохнул, успокаивая сердцебиение. К нему подошел Прасамаккус и заговорил.

Ни единого слова разобрать было невозможно, просто какой-то набор случайных звуков.

— О чем ты говоришь? — спросил принц, и Прасамаккус, словно чем-то пораженный, обернулся к Лейте, чьи слова оказались столь же невнятными, хотя и почти музыкальными. Туро захлопал в ладоши, и они обернулись к нему. Он медленно обнажил гладий и протянул его рукоятью вперед Прасамаккусу. Бригант потрогал ее.

— Теперь ты меня понимаешь?

— Да. Как ты сотворил эти чары?

Лейта перебила их невнятным вопросом.

— Может, пусть она и дальше так разговаривает? — сказал Прасамаккус, а Лейта, явно рассердившись, погрозила Туро кулаком. При этом ее медный браслет соскользнул по рукаву и коснулся кожи запястья.

— Туро, жалкий ты сукин сын! Помоги мне.

— Конечно, — сказал Туро.

Ее глаза закрылись от облегчения, но тут же широко раскрылись.

— Что с нами произошло?

— Кулейн прикоснулся к моему мечу и к твоему браслету своим магическим камнем. Думается, мы теперь говорим на языке этого края.

— А что нужно было всадникам? — спросила Лейта, сосредоточиваясь на более важном вопросе.

— Они ищут беглую женщину… на сносях.

— Она прячется вон в тех скалах, — сказал Прасамаккус. — Я ее увидел, как раз когда мы услышали всадников.

— Так пусть там и остается, — решил Туро. — Нам нельзя ни во что вмешиваться.

— Ей плохо, — сказал Прасамаккус. — По-моему, ее секли.

— Нет! Нам хватает своих трудностей!

Прасамаккус кивнул, но Лейта сошла с дороги и по крутому склону поднялась к скалам. Среди них она увидела молоденькую девушку, свою ровесницу. Глаза девушки расширились от ужаса, она закусила губу и беспомощным жестом загородила ладонью свой выпуклый живот.

— Я тебе не причиню вреда, — сказала Лейта, опускаясь рядом с ней на колени. Плечи девушки кровоточили, и было ясно, что такие рубцы оставили безжалостные удары бича. — Почему за тобой гонятся?

Девушка прикоснулась к животу.

— Я одна из Семи, — сказала она, словно это объясняло все.

— Как мы можем тебе помочь?

— Отведите меня в Марин-са.

— Где это?

Девушка словно бы удивилась, но указала на холмы туда, где за группой мраморных валунов начинался редкий лесок.

— Так идем же, — сказала Лейта, протягивая руку.

Девушка встала и побрела вверх по склону, цепляясь за Лейту.

У подножия склона Прасамаккус вздохнул, а Туро старался справиться со своим гневом.

— Легче справиться с дикой лошадью, чем с необузданной женщиной, — пробормотал бригант. — Но говорят, оно того стоит.

Туро почувствовал, как угасает его гнев под воздействием этой кроткой безмятежности.

— Неужели ничто не нарушает твоего душевного спокойствия, друг мой?

— Конечно, — сказал Прасамаккус, уже ковыляя вслед за женщинами.

Туро тоже начал подниматься, шаря глазами по холмам — не появятся ли где-нибудь всадники.