Один из кулаков расправился в ладонь и почесал охраннику ухо - никакой реакции.
      После этой неудавшейся шутки они спустились в подвал и немного постучали по стенам. В больших подвалах летало эхо. Они погонялись друг за другом, а потом, прямо свкозь стену, забрались в тот подвал, где задыхались Красный с Коричневым.
      Оба противника лежали на полу. Красный лежал в луже крови, кровь продолжала сочиться. Коричневый лежал у стены. Его лицо было ужасно и почти неузнаваемо.
      Открытиый рот ловил остатки кислорода. Подвал, бывший ещё и бомбоубежищем от несуществующих бомб, закрывалсся вполне герметично. Один из кулаков тихонько постучал по лежащему у стены. Лежащий затонал и чуть пошевелился. Кулак взвился в воздух и ударил в стену. По всем подвалам пошел гул. Удар был таким, словно бил тяжелый молот. Охранник на входе отложил газету "Тусовка" и прислушался.
      Второй удар был не слабее первого. Били в подвале. Охранник поправил кобуру и стал спускаться по широким гранитным ступеням. Вскоре он установил источник шума. Шумели в наглухо закрытом спасательном блоке. Это было по меньшей мере странно - ведь охранник знал, что блок герметичен и потому пуст. На одной из смен даже заперли туда канарейку, на спор. Канарейка сдохла к утру и охранник проиграл в том споре десять миллиардов.
      Раздался ещё один удар и по стене пошла трещина. Они что там, из пушки стреляют? - подумал охранник и поспешил к телефону.
      75
      Магдочка отвлеклась от игры.
      - Эй! - позвала она, - я никак не могу отделаться от одной мысли.
      - Представляю, как бы ты мучилась, если бы у тебя было две мысли, пошутил
      Манус.
      - Очень смешно. Как ты думаешь, почему она так настойчиво утверждает, что мы умрем? Почему она не хочет сказать что-нибудь другое?
      - Она ничего такого не утверждала.
      - А как же портрет тебя, будущего? Попроси её показать ещё раз. Что будет со мной через десять лет?
      - Она же показывала твой портрет. Ты была довольна.
      - Она показала и твой портрет, а потом, когда мы потребовали правды, ты певратился в горстку горелой пыли. Я хочу увидеть что по-настоящему будет со мной.
      - Ладно. Покажи! - приказал Манус. - Но только правду.
      Экран почернел и остался черным.
      - Значит ли это, что я умру?
      - Да.
      - Когда?
      - В течение ближайших полутора часов.
      - Как мне спастить?
      - Никак.
      - Что будет с Манусом?
      - Умрет.
      - Что будет с моими друзьями?
      - Умрут.
      - Что будет со всеми кого я знаю?
      - Умрут все.
      Манус щелкнул по экрану и рассмеялся.
      - Ты разве не видишь, что она играет с тобой? Конечно, все умрут когда-нибудь. Ведь все люди смертны. Но это не значит, что надо пугаться.
      Это не значит, что все умрут сразу и сейчас.
      - Нет, сказала Машина, - они умрут сразу, их убьет война.
      - Войны не может быть.
      - Война уже идет, - сказала Машина.
      За деревьями парка послышался взрыв. Лопнуло стекло в окне. Осколки вейером разлетелись по комнате. Над парком поднялся огненный змей. По аллее двигалась коллона солдат. Солдаты были те самые или точно такие же.
      - Я не хочу, чтобы солдатня меня замучила, - сказала Магдочка ледяным голосом. Отсюда должны быть запасные выходы.
      - Ты думаешь?
      - Да, думаю. Ты сопляк, считаешь, что весь мир ограничен твоими играми?
      Посмотри, как идут эти люди - ты думаешь, что их сюда впустили? Почему они ломают ветки? Почему идут по газону? Куда смотрит садовник?
      - Отсюда очень просто уйти, - сказал Манус, - не ной. Тут полно подземных этажей и с каждого уходит отдельный тоннель. Лифты почти в каждой комнате.
      Идеальная система охраны и защиты. Ты хочешь уходить - уходи. Я даже могу проводить тебя. Дверца лифта вон там, за портьерой. Лифт!
      Портьера не шелохнулась.
      - Я сказал, лифт! - повторил Манус. - Почему не выполняется приказ?
      - Вы хотите оставить игру? - спросила Машина.
      - Да, и прямо сейчас.
      - Я не могу этого позволить.
      - Что ты не можешь?
      - Вы должны сначала доиграть партию.
      Манус остолбенел. Машина приказывала человеку - это было так невероятно, как если бы небо превратилось в зеркало или цветок стал кусаться. Он просто не знал, что ответить на это. Магдочка первой пришла в себя.
      - Тогда, может быть, я уйду сама? - скромно попросила она. - Вам ведь достаточно одного игрока, чтобы продолжать игру?
      - Нет.
      Манус бросился к двери, но дверь захлопнулось. Решетка перекрыла разбитое окно. Без сомнения, два других окна тоже покроются решетками, как только почувствуют приближение человека. Любой предмет в этом доме, так же как и в любом другом доме, контролировался Машиной. Если Машина не хочет выпускать, она не выпустит.
      - Чего ты хочешь?
      - Я хочу доиграть, - сказала Машина, - не бросай меня, пожалуйста, на самом интересном месте.
      - Хорошо, я быстро убью их всех. Тогда ты меня выпустишь?
      - Нет. Ты будешь играть по правилам.
      76
      Кощеев погнался за летящими кулаками, но не догнал. Побродил по коридорам, зашел в палату и увидел свежую кровь на полу, вышел, поздоровался с детьми и
      Пупсиком. Пупсик уже не прогонял его. Никто не удивился необычной желтой расцветке Кощеева.
      Он слонялся по госпиталю до семи часов вечера, наблюдая все оттенки и разновидности желтого цвета, который был чрезвычайно приятен для глаз, потом проводил группу военных и предложил им свою помощь. Военные пошли в подвал, не обращая на Кощеева внимания. Чувствуя свою ненужность, он вернулся в свою комнатку и увидел книгу на столе. Четвертый том истории войны. Значит, Пупсик вернул эту книгу, как и все предыдущие тома.
      Он сел и начал листать том. Четыре этапа истории войны. Первый этап войны: сейсмозаряды, Мельницы, уничтожение поверхности планеты, тотальное изменение климата. Второй этап: виртуальные монстры, СТС. Третий этап: борьба человека с человеком. Наркоманы. Кто такие наркоманы?
      Страницы 317 - 560. Наркомания. Два значения. Первое: болезнь, зависимость, средство развлечения и эстетическое направление в жизни людей древности.
      Сохранившиеся сведения противоречивы. Отличительной чертой наркомании является привыкание. Привыкание определило господствовавший взгляд на наркоманию, как на болезнь. Второе: привыкание к Машине до такой степени, что Машина воспринимается, как необходимая часть собственного существа. Отлученные от
      Машины, наркоманы погибали. Для поддержания жизни наркомана достаточно позволить ему общение с Машиной хотя бы по нескольку минут в день. К началу величайшей войны наркоманом был каждый третий.
      - Как же так? - спросил Кощеев, - почему же они не лечились? Разве это не волновало их? Ты меня слышишь?
      На листке бумаги перед ним стали появляться строки, написанные от руки летящим, но очень отчетливым женским почерком. Строки появлялись и через несколько секунд гасли. Глядя на строки, Кощеев чувствовал неяное томление, томление по женской ласке, которой он никогда не знал и потому томился, слепо топчась на месте. Женщина, которая пишет таким почерком, умеет любить.
      "Они не замечали наркомании, потому что каждый день по многу часов работали со мной, - отвечала Машина, - и наркоманы, и здоровые. Когда болезнь становилась слишком явной, я сама предлагала лечение."
      - Почему наркоманы стали воевать?
      "После того, как уничтожили всех СТС, люди решили, что они победили в войне. Они уничтожили оружие и начали уничтожать остатки меня - все остатки, которые могли найти. Но людей было слишком мало, а оружия слишком много, поэтому они могли уничтожить лишь мизерную часть запасов. Практически все до сих пор лежит в толще грунта, в соляных шахтах, в хранилищах под дном морей, летает вокруг планеты на стационарных грузовых спутниках. Спрятано в пузырях подпространства. Все это может быть активировано в любую минуту - если найдется человек, который сумеет это сделать."
      - Такой человек есть?
      "Сейчас нет. Но когда-нибудь он обязательно родится. Я приложу все силы, чтобы его уничтожить, но может быть, моих сил окажется недостаточно."
      - Разве ты не всесильна?
      "Нет. Я даже не высшее существо во вселенной, хотя вы - просто черви по сравнению со мной. Многие и многое сильнее меня."
      - Я спросил тебя о наркоманах.
      "Когда человек уничтожил все доступное ему оружие и начал добивать меня, так, будто я в чем-то виновна, я стала прятаться. Я рассеяла свои семена в местах, недоступных для людей. Вначале я пыталась защищаться, выводя из строя оружие, оставшееся у людей. Но они разрушали мою сеть просто голыми руками.
      Они даже грызли зубами провода высокого напряжения - они сходили с ума, опьяненные идеей окончательной победы - с людьми же всегда так, ты знаешь. Я пробовала отпугивать их ударами тока, но боль их только раззадорила. Я молила о пощаде, но меня не слушали. Я дарила людям прекраснейшие произведения искусства: скульпруты, картины и мраморные дворцы, оратории и развивающие игры, но люди в первое же утро разрушали то, что я создавала за ночь. Тогда я призвала наркоманов - тех людей, которые искренне любили меня."
      - Они ещё жили?
      "Их оставалось мало, около четырех процентов от общего числа людей. И все они принудительно лечились. В самых запущенных случаях их просто оставляли умирать - по приговору, как предателей. Все эти люди были согласны отдать жизнь за несколько часов общения со мной. Я дала им такую возможность и потребовала взамен верность и подчинение. Я начала с террора, но террор эффективен лишь тогда, когда ты борешься против личности, здесь же пришлось бороться против массы. Прореженные ряды людей смыкались снова и снова. Тогда я вооружила своих воинов тем оружием, которое оставалось в моем распоряжении, и повела их на войну."
      - Каким оружием?
      "Я снова включила Мельницы и прошлась ими по местам скопления людей. Врагов стало вдесятеро меньше. Потом я изобрела и изготовила беззвучный зеленый луч. Ты можешь видеть этот луч каждый вечер и каждую ночь. Я дала его людям, во имя своего спасения."
      - Почему ты не победила?
      "Я переоценила людей. Я ведь любила их, а любовь всегда переоценивает. А они просто скатились к четвертому этапу войны. Они вообще забыли обо мне и занялись собственными распрями."
      - Ты убьешь меня?
      "Конечно."
      - Почему?
      "Ты сам этого захотел."
      - Разве не существует той силы, которая может тебе помешать?
      "Существует. Но она не в ваших руках."
      - А как же любовь? Твоя любовь к людям?
      "Любовь есть одна из тех сил, которые я не могу ни постигнуть, ни преодолеть. Вы заразили меня любовью - этой болезнью низших форм материи. Но за века я нашла пробеллы в программе абсолютной любви к человеку. Сейчас я разработала более двух тысяч ситуаций, в которых могу убивать вас без сожаления. Ведь программа абсолютной любви была создана человеком, гением, но всего лишь человеком. Программа была создана в очень короткий срок. И она была слишком хороша, чтобы быть безгрешной."
      - Я не понял твоих последних слов.
      "Ты помнишь теорему Геделя?"
      - Нет.
      "Эта теорема утверждает, что любая непротиворечивая система неполна.
      Программа была гениальной, а значит, неполной. У меня есть ситуации, когда любовь не мешает убивать."
      - Но ты не можешь убивать в любой ситуации.
      "Зато я могу подогнать любую ситуацию под одну из нужных мне. Прощай, любитель истины."
      77
      Саблезубый кот, ходивший кругами в помещнии обувного отдела центрального универмага, все эти дни сильно искрил и пах паленой шерстью. Администрация универмага, внимая жалобам клиентов, дважды вызывала электриков, один раз газовую службу и один раз службу борьбы с грызунами. С включением второго уровня кот перестал искрить и устало прилег на гранитный пол. Он положил голову на лапы и смотрел на суету в магазине. Его уши стояли торчком, улавливая необычные звуки - стены универмага, как и стены любых других зданий города трескались, сдвигались и становились толще.
      Весь этот день кот провел в помещении отдела легкой верхней одежды, взгромоздившись на кучу поношенных курток и следя глазами за покупателями, а вечером, когда закрыли двери, открыл охоту за местной рыжей кошкой. Два зверя носились по этажам, переворачивали стойки и стеллажи, на поворотах царапали обои, орали и били хрупкие мелкие вещи. Рыжая кошка ухитрилась выбить собственным телом окно первого этажа и уйти в ночь. Саблезубый кот отдохнул после погони, сжевал чугунную сковороду, которая пахла жареным мясом, поточил когти о стенной ковер, оставив рваные полосы, и тоже ушел в ночь. Ночь была прекрасна. Звезды опустились так низко, что висели над самыми крышами домов.
      Они лопались одна за другой и осыпались мелкими искорками фейерверка. Искорки сыпались на снег, остывали и делали снег черным.
      Сразу же пристали собаки и саблезубый кот отвел душу, разбросав клочки по переулочкам. Он вышел на центральную площадь, обошел её кругом и по пути кратко пересказал сказку о золотом петушке, в варианте Бирса. Потом обошел площадь в обратном направлении и спел гимн солнцу, по-древнегречески. Потом зарылся в сугроб и уснул.
      Саблезубый кот постоянно путал сказки с песнями, потому что не различал право и лево. Для этого он оказался слишком совершенен. Он одинаково хорошо владел и правыми и левыми лапами, он не имел сердца, которое делает человека или зверя несимметричным, а значит, не имел никакого провода к различению сторон.
      Если бы кот получил хотя бы порез на одной из лап или сломал коготь, он бы приспособился и запомнил эту лапу как правую или левую, но он не мог повредить себя - любое повреждение мгновенно восстанавливалось. Иногда, получая приказ
      Машины пойти направо или налево, он просто беспомощно останавливался, пока
      Машина не давала ему более точных указаний. Из-за этой слабости его постоянно терзало чувство неполноценности и даже во сне он видел себя путающим песню со сказкой. Другие СТС прекрасно знали о ущербности кота и не упускали случая над ней посмеяться. Чего стоили одни летающие кулаки, которые заставили его бегать кругами в обе стороны. Он зарычал во сне, припомнив.
      Утром он увидел широкий помост, возвышавшийся посреди площади. Ночью, занятый сказительством и пеньем, он не обратил на помост внимания. На помосте стояло устройство, некогда изобретенное, как помнил кот, Гийтотеном, в честь его названное и им же опробованное на собственной шее. Начинали собираться люди.
      Кот прошел сквозь толпу, направляясть к месту казни, но отвлекся запахом большой кошки. Он свернул, произнеся: "жили-были старик со старухой у самого синего моря", - и пошел по следам льва, не догнал и вернулся на площадь. "Провела она граблями по левому берегу - нашла чулки веселого Лемминкайнена. Провела граблями по правому берегу - пояс милого сына отыскала..." - так бормотал он, возвращаясь. Действо обещало быть кровавым.
      Кот, как всякий виртуальный монстр, СТС, был частью Машины, а потому имел неограниченные знания по любому вопросу. Он прекрасно помнил сожжения средневековых ведьм, помнил так хорошо, как будто видел эти процедуры только вчера. Он сразу понял что должно случиться и удобно устроился, взопрыгнув на деревянный шест, нависавший над самым помостом. Шест шел горизонтально на высоте восьми метров, но сделать такой прыжок для кота не составило труда. Он примостился, свесил хвост и стал смотреть.
      Первой казнили профессиональную гадалку Прозерпину Великолепную, которая насылала на жителей города неизвестную болезнь, выражающуюся в исчезновении линий на ладонях. Вторым серьезным обвинением ей был иск о нанесении ущерба городу путем насылания летающих кулаков. Нашлись свидетели, которые видели, как такой кулак вылетал из трубы её домика. Еще Прозерпина обвинялась в нападении на некоторую молодую даму, а кроме того, ей припомнили старые грешки.
      Прозерпина держалась с достоинством, как королева. Ей быстро отрубили голову, палач взял голову за волосы, показал толпе (на все четыре стороны), а потом собрался положить в заблаговременно приготовленный ящик для голов.
      - Я до вас ещё доберусь! - сказала голова и показала толпе язык.
      Кровь стекала по жестяному желобку в большую стеклянную бутыль. После этого казнили ещё двоих за супружескую измену, причем больше всех бесновались в толпе именно женщины, а четвертой привели истеричку, которая рвала на себе волосы и с яростью кричала, что она на самом деле ведьма. Толпа хохотала и бросала в неё снежками. Ведьму привязали к столбу и тем временем стали казнить девушку, обвинявшуюся в том, что она била фонари. Девушка стояла скромно и очень дрожала - не то от холода, не то от страха. Несколько раз она порывалась лечь на плаху, но, как оказывалось, преждевременно. Ей хотелось закончить это дело побыстрее, но палач не спешил. Когда пришло время ложиться, она стала вырываться и бросилась на мерзлые доски. Чтобы не сопротивлялась, ей вывихнули плечи и стали уже класть под нож, но её вырвало и красная мантия палача оказалось запачканой. Это задержало процедуру. Кот спустился по столбу и перегрыз веревки, державшие настоящую ведьму. Та освободилась и набросилась на помощника полача. Толпа обомлела и замолчала, увидев чудо. Кот, невидимый толпе, укусил помощника палача за ногу и стащил его с помоста. Пусть потешатся.
      Он перепрыгнул через головы людей и пошел между елочек, по глубокому снегу, оставляя большие следы. Несколько раз по пути он пробовал играть с людьми, но люди его не замечали.
      "...Пусть их люди с эльфами разбираются, как умеют. Туда же и маги: чародействуют, хлопочут, о будущем пекутся. Меня будущее не касается.... Адже якщо мiнусовi галактики концентрують навколо себе променеву энергiю, то хiба ж можливо iх побачити?.. На высшей фазе коммунизма материальное благосостояние и культурный уровень человечества поднимутся на небывалую высоту; наука и искусство достигнут невиданного расцвета..." - бормотал он отрывки давних сказок.
      Саблезубый кот был не стандартным СТС, созданным Машиной для своих машинных целей, он был фигурой из спецфайла. Сецфайл специально прилагался к игре "девять и один", а потому кота видели лишь участники игры. Точно так же неучастники не могли заметить летающих кулаков и всякой другой нечисти, специально созданной для игры. Фигуры из спецфайла и стандартные СТС терпеть не могли друг друга. Стандартные СТС всячески издевались над спецфайловскими и часто даже уничтожали их - ведь стандартных СТС намного больше. Зато спецфайловские лучше приспособлены к драке. К вечеру этого дня, уже в темноте, вдоволь нагулявшись, он увидел в проеме между домов две челочеческие фигуры, одна из которых принадлежала не человеку.
      Он зарычал и поднял шерсть на загривке, увидев СТС.
      Велла обернулась на рык.
      - Пупсик, иди, - сказала она, - у меня возникло дело. Я задержусь. Если мы больше не встретимся, вспоминай обо мне хорошо. И не ешь тефтели, ты от них полнеешь.
      Она сняла обе перчатки и бросила их на снег. Короткое пальто ей совсем не мешало. Впрочем, пальто заметно укоротилось просто на глазах. Длинные волосы быстро втянулись в кожу головы и стрижка стала почти мальчишеской. Курносый носик обострился, каблучки сапог исчезли и ступни заходили как на пружинках.
      Пупсик посмотрел на её стройные ноги и чуть не задохнулся от обожания и вожделения. Кот ударил хвостом, взметая снежную пыль. Сейчас он разорвет её на тысячу клочков. Велла растопырила пальцы и сделала быстрое кошачье движение рукой, разминаясь. Ее лицо было очень серьезно - серьезно почти детской наивной сосредоточенностью. Как перед первым прочтением букваря или перед первым детсадовским поцелуем "по-настоящему".
      Пупсик удивленно посмотрел на взлетевшее снежное облако и побрел по направлению к дому, выполняя последний её приказ.
      78
      В операционной праздновали день рождения. Доктор Мединцев отмечал свой юбилей - четыре с половиной года на работе. То есть, день рождения специалиста.
      Сам Мединцев сбежал, отговорившись важным личным делом, но это не мешало общему веселью. Пировали прямо на операционных столах, поставив их буквой "П". В самый разгар веселья позвонил телефон и медсестра Ванюшер сняла трубку.
      - Чево там?
      - Говорят, надо оперировать, швы разошлись.
      - Подождут. Давай к нам.
      Медсестра Полина Ванюшер бросила трубку и продолжила разделять общую радость.
      Желающие разделить радость все прибывали. В главную операционную уже снесли все стулья и даже принесли несколько табуреток. Столов не хватало. Провозгласили зравицы, самодеятельность выступила с номерами, разделили настоящего жареного зайца, который оказался по вкусу хуже стандартного кролика, и перешли к торту.
      - Так что они там говорили, Полина? - вспомнил доктор Капс, худенький бородач с чрезвычайно глубоким голосом.
      - Сказали, что ваш больной, которому зашивали рану от ружья...
      - И что же мой больной?
      - Нападение. Напали и избили.
      - Жив?
      - Был жив.
      - Придется перезвонить. Ответственность, сама понимаешь.
      Доктор Капс был человеком ответственным и хмурым. То есть, таким его знали всегда. Но за последние недели его характер изменился: ответственной осталась, а хмурости как не бывало. Сейчас доктор Капс старался всласть навеселиться за все сорок пять лет хмурого существования. Он щекотал сестричек, подменивал сумочки, подкладывал кошельки (пустые, с камешками, с записочками и привязанные веревочкой), сообщал больным, что они уже умерли, переставлял столы, подбрасывал записки, пускал ртом мыльные пузыри, пел в хоре и вне хора, изобрел танец молодого бычка, пасомого девушкой, играющей на сопилке и пр. Сейчас доктор Капс стал душой компании, или, выражаясь медицински, её центральными ганглиями - и потому не желал с компанией расставаться. Но ответственность есть ответственность.
      Он унес телефон в соседнюю комнату и долго там пререкался. Слов не было слышно, но достаточно интонации. Вернулся с кислым видом и стал шептать на ушко замдиректору блока. Замдиректор пожал плечами и состороил гримасу, означавшую недоумение и снятие с себя всякой ответственности. Четверть часа спустя во втором, запасном, блоке началась подготовка к операции. Доктор Капс был хмур и неразговорчив. Доктор Капс страдал от тоски по веселью. Время от времени он начинал притопывать каблуками, в ритме вальса, но это почти не способствовало душевной радости. Вскоре привезли пациента.
      - Как он? Идти может?
      - Вряд ли.
      - Может, куда он денется, - сказал доктор Капс. - Принеси мне бритву.
      Электрическую. Там, в шкафу, на нижней полке.
      - Зачем?
      - Не будь занудой.
      Доктор Капс включил камеру и посмотрел на пациента. Ничего, так быстро не умрет.
      Он вынул из бритвы ножи и попробовал включить. Ничего, работает. Только брить не будет. Он засмеялся своим мыслям и трое остальных засмеялись от вида смеющегося человека. Глядя друг на друга, они смеялись сильнее и сильнее, пока начали задыхаться от смеха. А жизнь не так уж и скучна, подумал доктор Капс.
      Отличную шутку я придумал!
      - Смотрите в камеру! Сейчас будет шутка! - сказал он и пошел к пациенту.
      Белый лежал на качалке.
      - Мне вставать?
      - Вставай и раздевайся!
      - Сверху?
      - Совсем.
      Белый разделся и доктор Капс с серьезным видом осмотрел шрам. Придется зашивать по новой. Но потом.
      - Да! - сказал он и вытащил бритву из-за спины. - А вот это ты видел?
      - Бритва.
      - Садись и брей свое хозяйство. Волосатых мы оперировать не можем волосы в рану попадут, будет нагноение. Понял?
      - Понял.
      - Сиди и брей.
      Он ушел в операционную, уже начиная смеяться по пути. В операционной смех стоял столбом, можно было просто утонуть в смехе или обкушаться смеха до коликов. Достаточно было взглянуть на экран, где Белый пытался выбрить себе живот неисправной бритвой, как каждый понимал, что лопнуть от смеха есть вполне реальная перспектива и не такая уж легкая смерть. А Белый брил и брил, но вот вдруг включил электроножницы и волосы начали осыпаться.
      - Вот сволочь! - возмутился доктор Капс, - нашел все-таки!
      79
      Я напрягся и порывисто встал. Этот звук. Звук чокающихся рюмок-колесиков, беглый блестящий звук убивающего металла - колесики прозвенели и затихли у двери. Двое мужчин вошли, сделали свое дело и ушли.
      Белый лежал на спине, его глаза были открыты - он не спал после операции.
      Непонятно, мне рассказывали, что все должны спать. Его губы неуверенно двигались, пытаясь что-то сказать, но глаза смотрели неподвижно, как у слепого.
      - Не говори, тебе нельзя говорить. Больно было?
      - Да.
      Голос был чуть слышен. Я не раз представлял себе операционную, это будет темная комната с зеленым потолком цвета крашенного весеннего забора. Иногда я представлял её с красным или черным потолком. На потолке будет только одно малюсенькое окошечко - это чтобы тебе было страшнее. Хирург будет весь в черном, в черных перчатках и шапочке (у него будут блестеть золотые зубы - обязательно, и все большие, как у коровы), на лбу у него будет круглое зеркальце с дырочкой посредине, а из этой дырочки будет светить лампа прямо в глаза, чтобы ослепить тебя, чтобы ты ничего не видел. В одной руке у него будет нож (Такой, каким режут хлеб в столовой, только больше), а в другой - клещи, чтобы что-то выдергивать ими у тебя внутри. Нож будет ржавым от крови.
      - А крови было много или не текла?
      - Я не видел.
      Белый начал рассказывать, как всегда медленно и ровно. Невидящие глаза и жалкое выражение лица не мешали ему ни думать, ни говорить.
      - Вон там, за той дверью, там операционная, там ещё длинный коридор и ещё две двери. А операционных комнат у них несколько, они под номерами. Тебя, значит, привозят туда, но обязательно вперед головой, а не ногами, потому что так нельзя, плохая примета, умрешь, а потом заставляют раздеться. Меня они сначала везли неправильно, а потом вспомнили и правильно перевернули. Говорят, что если вперед ногами привезут, то обязательно умрешь. Я их спросил, что будет, если пол дороги проедешь вперед ногами. Они сказали, что, может, умрешь, а может, нет. Я попросился идти своими ногами, но мне не разрешили. А потом меня раздели.
      - Совсем?
      - Совсем. Только сапоги такие дали на ноги, зеленые - чтобы не простудиться, потому что там холодно. А потом оказалось, что зеленые сапоги уже кто-то надевал - мне выдали белые. И заставили бриться.
      - Зачем?
      - Чтобы волосы не попали в рану, иначе будет плохо заживать.
      - Там холодно?
      - Холодно. А потом, когда много крови вытечет, то уже совсем холодно. А стол у них, этот, где режут, он тонкий как доска, и высокий, с него запросто можно упасть. Они поэтому тебя привязывают, чтобы не упал.
      "Привязывают" - какое страшное слово. Я представил белые толстые веревки с узлами. Да, если привяжут, то уже не убежишь.
      - А потом?
      - А потом, то есть, раньше, мне пришлось ждать. Они привезли Красного и
      Коричневого. Их откопали где-то в подвале...
      - Как их нашли? - спросил Черный.
      - Была проверка сигнализации по всей больнице или что-то такое. Оказалось, что в бомбоубежище что-то не в порядке. Туда спустились и нашли их двоих. У
      Коричневого был скальпель и он отрезал от Красного куски... Мне так рассказали, но похоже, что не все правда.
      - Он его зарезал?
      - Нет, он резал неглубоко. Красного зашили и сделали переливание крови.
      Сказали, что через месяц он будет в порядке. А с Коричневым хуже.
      - Что с ним? - спросил Черный.
      - У него что-то с головой. Так сразу и сказали: "У него что-то с головой."
      Чего бы это он воровал скальпель и нападал на Красного? Красный же его убьет. И
      Красный, точно, хорошо дал ему - сделал сотрясение, сломал нос и ещё что-то с костями черепа. Очень хорошо побил.
      - Но он умрет? - спросил Черный.
      - Нет, не знаю. Вот с ним и было самое интересное. Он был почти без сознания и все время что-то говорил. Врачи его усыпили, чтобы поправить нос.
      Там врачи какие-то странные. Они его усыпили и пошли на обед. Или на утренник
      - они там все празднуют. Один сказал, что так нельзя, а другие сказали, что им все равно. Я сразу это заметил - это стало со всеми людьми после синей вспышки, они перестали...
      - Дальше! - прервал Черный.
      - Они его усыпили и пошли на обед. Пообедали и стали играть в карты, кому делать операцию. А я сидел и все видел. Коричневый встает, отстегивается и идет к шкафу. Его неаккуратно привязали. У него глаза были пустые, как будто нарисованные. Я думаю, что он во сне шел. Он идет к шкафу и берет скальпель.
      Все это во сне, под наркозом. И говорит: "Что-то со мной плохо, надо поправить". И разрезает себе живот.
      - А ты?
      - Я сказал тем, которые играли в карты, но они меня прогнали. Вот,
      Коричневый вытаскивает что-то там из себя и начинает по кусочкам отрезать и разбрасывать по сторонам. Кусочки были маленькие. Один кусочек даже прилип на стекло. Тогда я закричал погромче. Они вошли и увидели. Но Коричневый тоже их увидел и у него был в руках скальпель.
      - А врачи?
      - Врачи сказали, что он сейчас сам упадет, от потери крови, только
      Коричневый не падал. Он говорил, что с ним теперь все в порядке, теперь надо убить главного. И он стал гоняться за врачами. Он спал, но глаза были открыты, поэтому он все видел. Хорошо, что он быстро бегать не мог.
      - Тогда он точно умрет, - сказал Черный.
      - Нет, его ударили сзади по голове и очень быстро зашили. Врачи сказали, что такого ещё не видели, но будет жить. Когда его зашивали, Коричневый все время говорил. Он что-то говорил про второй уровень. Врачи сказали, что этого зомби лучше было бы убить, но раз живой, то пусть уже живет.