Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сарантийская мозаика - Повелитель императоров

ModernLib.Net / Гэвриел Гай / Повелитель императоров - Чтение (стр. 8)
Автор: Гэвриел Гай
Жанр:
Серия: Сарантийская мозаика

 

 


      У Боноса были свои слабости. Очаровательные мальчики и запоминающиеся блюда, возможно, возглавляли их список.
      Двух незамужних дочерей они, разумеется, оставили дома. Бонос и его вторая жена явились — скрупулезно пунктуально — на церемонию в ту церковь по соседству, которую сами посещали. Клеандр явился с опозданием, но чистым и одетым соответствующим образом. Глядя с некоторым изумлением на стоящего рядом сына, Бонос почти вспомнил того послушного умного мальчика, которым он был всего два года назад. Правая рука Клеандра казалась припухшей, но отец предпочел не задавать ему вопросов. Он не хотел ничего знать. Они присоединились к процессии из людей в белых одеждах и музыкантов (очень хороших музыкантов, из театра) и быстро прошли по холодным улицам к дому танцовщицы.
      Он почувствовал себя несколько неловко, когда музыкальный парад по улицам закончился у портика с хорошо выполненной копией классического тракезийского женского бюста. Он знал, что должна чувствовать его жена, входя в этот дом. Она, конечно, ничего не сказала, но он знал. Они входили в жилище танцовщицы-простолюдинки, и тем самым его официальное положение придавало символическое достоинство этой женщине и ее дому.
      Одному Джаду известно, что происходит здесь по ночам после театральных представлений. Тенаис была безупречна, как всегда, и не выказывала ни намека на неодобрение. Его вторая жена была значительно моложе его, безукоризненно воспитана и славилась своей сдержанностью. Он выбрал ее за оба эти качества после того, как три года назад, летом, умерла от чумы Элина, оставив его с тремя детьми и без всякой помощи по ведению хозяйства.
      Тенаис улыбнулась Ширин, стройной и оживленной, которая встречала их у дверей, и тихо произнесла несколько вежливых фраз. Клеандр, стоящий между отцом и мачехой, густо покраснел, когда Бонос его представил, и не поднимал глаз от пола. Танцовщица в знак приветствия легонько коснулась его руки.
      «Одна загадка разгадана, — подумал сенатор, с насмешливым удивлением глядя на мальчика. — По крайней мере у него хороший вкус». Настроение сенатора стало ещё лучше, когда слуга подал ему вино, которое оказалось великолепным кандарианским, а другая женщина ловко поднесла ему тарелку с маленькими ломтиками рыбных деликатесов.
      Восприятие Боносом этого мира и этого дня стало совсем солнечным, когда он попробовал первый образец искусства Струмоса. Он испустил явственный вздох удовлетворения и благосклонно огляделся кругом. Хозяйка дома из Зеленых, повар Синих на кухне, много гостей из Императорского квартала (когда он заметил их присутствие и кивком поздоровался с одним из таких гостей, то почувствовал себя менее заметным), различная театральная публика, в том числе один его кудрявый бывший любовник, от которого он тут же решил держаться подальше.
      Он увидел пухлого главу шелковой гильдии (этот человек посещал вечеринки во всех домах Города), секретаря Верховного стратига Пертения Евбульского, на удивление хорошо одетого, и коренастого крючконосого факционария Зеленых, имени которого никак не мог запомнить. В другом конце комнаты стоял пользующийся большой благосклонностью императора родианский мозаичник вместе с приземистым молодым человеком с жесткой бородой и другим, постарше, тоже бородатым, явно бассанидом. А затем сенатор заметил еще одного неожиданного, заслуживающего внимания гостя.
      — Здесь Скортий, — шепнул он жене, пробуя крохотного маринованного морского ежа, приправленного «сильфием» и еще чем-то незнакомым, что придавало поразительный привкус имбиря и востока. — Он вместе с гонщиком Зеленых из Сарники, Кресензом.
      — Да, эксцентричное сборище, — ответила Тенаис, даже не глядя в ту сторону, где стояли двое возничих в окружении кучки почитателей. Бонос слегка улыбнулся. Ему нравилась жена. Он даже спал с ней время от времени.
      — Попробуй вина, — предложил он.
      — Я попробовала. Кандарийское. Ты будешь счастлив.
      — Я уже счастлив, — радостно ответил Бонос.
      И он был счастлив, пока тот бассанид, которого он видел рядом с мозаичником, не подошел к нему и не обвинил Клеандра в убийстве своим восточным голосом. Он выражался достаточно ясно, но, к счастью, говорил тихо, и это исключало всякую возможность избежать неприятностей.

Глава 4

      Рустем знал Нишика совсем недолго — столько, сколько занял их путь сюда, — и нельзя сказать, чтобы ему нравился этот человек. Коренастый солдат был плохим слугой и не проявлял уважения к своему спутнику. Он даже не старался скрыть, что относится к Рустему как всего лишь к навязанному ему штатскому; такое отношение свойственно солдатам. Рустем в первые дни пробовал несколько раз упомянуть о своих прошлых путешествиях, но не получил ответа и перестал говорить о них, решив, что попытки произвести впечатление на простого солдата ниже его достоинства.
      Признавая все это, оставалось отметить, что случайное убийство спутника, любил он его или нет, нельзя оставлять безнаказанным, и Рустем не собирался этого делать. Он все еще был в ярости из-за смертельно опасного утреннего столкновения и своего унизительного бегства по городу джадитов.
      Все это он рассказал могучему рыжеволосому художнику на свадебной церемонии, на которую его привели. Он держал в руке чашу отличного вина, но не ощущал радости от своего прибытия — наконец-то! — в сарантийскую столицу после тяжелого путешествия по зимним дорогам. Присутствие убийцы на той же свадьбе убивало подобные чувства и разжигало еще больше его гнев. Молодой человек, теперь одетый не хуже любого отпрыска знатного сарантийского вельможи, совсем не походил на того грубого пьяного хулигана, который напал на них вместе с дружками в переулке. По-видимому, он даже не узнал Рустема.
      Рустем указал на парня по просьбе мозаичника, который оказался человеком умным и серьезным, хотя при первом знакомстве произвел на Рустема впечатление неуравновешенного невротика. Художник тихо выругался и быстро подвел их к маленькой группке людей вокруг новобрачного.
      — Клеандр опять вляпался в дерьмо, — мрачно произнес мозаичник по имени Криспин. Кажется, он имел привычку употреблять вульгарные выражения.
      — Попытался схватить Ширин в коридоре? — Лицо новобрачного оставалось чрезвычайно веселым.
      — Хотел бы я, чтобы дело было в этом. Нет, сегодня утром он убил на улице слугу этого человека при свидетелях. В их числе и мой друг Пардос, который только что прибыл в Город. Потом они с бандой Зеленых гнались за ними обоими до самого Святилища с обнаженными мечами.
      — Вот дерьмо, — с чувством произнес солдат. Выражение его лица изменилось. — Эти глупые мальчишки…
      — Они не мальчишки, — холодно возразил Рустем. — Им не по десять лет. Этот парень был пьян уже на рассвете и убил человека мечом.
      Мощный солдат впервые внимательно посмотрел на Рустема.
      — Это я понял. Он еще очень молод. Потерял мать в неподходящее время и променял умных друзей на компанию необузданных юнцов из болельщиков факции. Еще он безнадежно влюблен в нашу хозяйку дома и пил сегодня все утро, потому что до смерти боялся идти к ней на праздник.
      — А! — ответил Рустем с жестом, хорошо знакомым его ученикам. — Теперь понятно, почему Нишик должен был умереть! Конечно, простите, что упомянул об этой истории.
      — Не лезь в бутылку, бассанид, — сказал солдат, и глаза его на мгновение стали жесткими. — Мы попытаемся что-нибудь сделать. Я объясняю, а не оправдываю убийство. Мне также следовало упомянуть о том, что этот парень — сын Плавта Боноса. Необходимо действовать осторожно.
      — Кто такой?
      — Распорядитель Сената, — ответил мозаичник. — Вон он, рядом с женой. Оставь это нам, лекарь. Клеандра не мешает хорошенько припугнуть, и могу тебе обещать, что мы этим займемся.
      — Припугнуть? — переспросил Рустем. Его снова охватил гнев.
      Рыжеволосый мужчина ответил ему прямым взглядом.
      — Скажи мне, лекарь, придворного Царя Царей могли бы наказать более строго за убийство слуги в уличной драке? Слуги сарантийца?
      — Понятия не имею, — ответил Рустем. Но это было неправдой.
      Резко повернувшись, он прошел мимо светловолосой новобрачной в белых одеждах с красным поясом и подошел к убийце и пожилому человеку, на которого указал художник. Он понимал, что его быстрое движение среди веселящихся людей привлечет внимание. Служанка, возможно, почуяв что-то неладное, возникла прямо перед ним с подносом, уставленным маленькими тарелочками, и улыбнулась. Рустем вынужден был остановиться: она преградила ему путь. Он глубоко вздохнул и, не видя другого выхода, взял из ее рук одну из предложенных тарелочек. Женщина — молодая, пышнотелая и темноволосая — продолжала стоять у него на дороге. Она перехватила круглый поднос одной рукой и взяла у него чашу с вином, освободив ему обе руки. Ее пальцы прикоснулись к его руке.
      — Попробуй это, — шепнула она, продолжая улыбаться. Она носила тунику с соблазнительно глубоким вырезом. Эта мода еще не дошла до Керакека.
      Рустем последовал ее совету. Это оказался какой-то рулет из рыбы в тесте, с соусом на тарелочке. Он откусил кусочек и ощутил во рту легкий взрыв тонких вкусовых ощущений. Рустем не сумел сдержать изумленного стона от удовольствия. Он посмотрел на тарелку в руке, а потом на стоящую перед ним девушку. Окунул палец в соус и еще раз с любопытством попробовал его.
      У танцовщицы, хозяйки этого приема, несомненно, имелся повар. И красивые служанки. Темноволосая девушка смотрела на него, на ее щеках играли ямочки от удовольствия. Она протянула ему кусочек ткани, чтобы он вытер рот, и взяла у него тарелочку по-прежнему с улыбкой. Потом вернула ему вино.
      Рустем обнаружил, что приступ охватившего его гнева прошел. Но когда служанка что-то прошептала и повернулась к другому гостю, он снова взглянул на сенатора и его сына, и его осенила одна мысль. Он постоял неподвижно еще секунду, поглаживая бороду, а затем двинулся вперед, уже медленнее.
      Он остановился перед слегка обрюзгшим распорядителем Сената Сарантия. С одной стороны от него он видел очень красивую, сурового вида женщину, а с другой стороны — что важнее — его сына. Он поклонился мужчине и женщине и официально представился.
      Выпрямившись, Рустем увидел, что парень наконец его узнал и побелел. Сын сенатора бросил быстрый взгляд в тот конец комнаты, где хозяйка дома, танцовщица, встречала у входа опоздавших гостей. «Тебе не удастся сбежать», — холодно подумал Рустем и предъявил обвинение отцу намеренно тихим, спокойным голосом.
      Мозаичник, конечно, был прав: необходимо действовать без шума и с достоинством, когда дело касается людей с высоким положением. Рустем не испытывал желания связываться со здешним правосудием; он намеревался сам разобраться с этим сенатором. Ему только что пришла в голову мысль: хотя лекарь может многое узнать о сарантийской медицине и, вероятно, подслушать некоторые разговоры о делах государства, но человек, перед которым в долгу распорядитель Сената, может оказаться в совсем другом положении — более выгодном для Царя Царей в Кабадхе, который желал именно сейчас кое-что узнать насчет Сарантия.
      Рустем не понимал, почему бедный Нишик должен был умереть напрасно.
      Сенатор, к удовольствию Рустема, бросил на сына ядовитый взгляд и тихо переспросил:
      — Убил? Святой Джад! Я возмущен, разумеется. Ты Должен позволить мне…
      — Он тоже собирался обнажить свой меч! — воскликнул парень тихо и гневно. — Он…
      — Замолчи! — приказал Плавт Бонос несколько громче, чем намеревался. Два человека, стоящие поблизости, посмотрели в его сторону. Его жена, воплощение сдержанности и собранности, казалось, равнодушно оглядывала комнату, не обращая внимания на своих родных. Тем не менее она слушала, Рустем это видел.
      — Как я начал говорить, — продолжал Плавт Бонос уже тише, снова поворачиваясь к Рустему и покраснев еще больше, — ты должен позволить мне предложить тебе выпить чашу вина в нашем доме после этой очаровательной свадьбы. Конечно, я благодарен тебе за то, что ты обратился прямо ко мне.
      — Конечно, — серьезно ответил Рустем.
      — Где мы можем найти твоего несчастного слугу? — спросил сенатор. Практичный человек.
      — О теле уже позаботились, — тихо ответил Рустем.
      — Вот как! Значит, об этом уже знают и другие?
      — Молодые люди гнались за нами по улицам, размахивая мечами, во главе с твоим сыном, — сказал Рустем, позволив себе произнести это с легким нажимом. — Да, я представляю себе, что многие заметили нас по дороге. Нам оказал помощь мозаичник императора в новом Святилище.
      — Вот как! — снова произнес Плавт Бонос, оглядывая комнату. — Родианин. Он всюду успевает. Ну, если этим делом уже занимаются…
      — Мой мул и все мои вещи, — сказал Рустем, — были брошены, когда нам пришлось бежать. Видите ли, я только сегодня утром прибыл в Сарантий.
      Тут женщина повернулась и задумчиво посмотрела на него. Рустем на мгновение встретился с ней взглядом и отвернулся. Здесь присутствие женщин ощущалось сильнее, чем в других местах, где ему доводилось бывать. Интересно, не связано ли это с императрицей, с той властью, которую ей приписывают. Когда-то она была простой танцовщицей. Необыкновенная история, правда.
      Сенатор повернулся к сыну:
      — Клеандр, ты извинишься перед нашей хозяйкой и уйдешь сейчас же, пока не подали ужин. Найдешь животное этого человека и его веши и доставишь к нам домой. Потом будешь ждать моего возвращения.
      — Уйти? Так рано? — воскликнул парень, и голос его сорвался. — Но я даже не…
      — Клеандр, тебя за это вполне могут заклеймить или сослать. Найди этого проклятого мула, — приказал отец.
      Его жена положила ладонь на его руку.
      — Шшш! — прошептала она. — Смотри.
      В большой комнате, полной оживленных, ищущих развлечений сарантийцев, воцарилась тишина. Плавт Бонос посмотрел через плечо Рустема и удивленно заморгал.
      — А они-то как оказались здесь? — спросил он, ни к кому в особенности не обращаясь.
      Рустем оглянулся. Тишину нарушил тихий шелест, так как собравшиеся — пятьдесят человек или больше, — кланялись или низко приседали, приветствуя мужчину и женщину, которые сейчас стояли в дверном проеме. За их спинами виднелась хозяйка дома.
      Мужчина был очень высок, гладко выбрит и неотразимо красив. Вопреки обыкновению, он был без головного убора, и густые золотистые волосы очень его красили. На нем была темно-синяя туника до колен, с отделанными золотом разрезами по бокам, золотистые лосины, черные сапоги, похожие на солдатские, и темно-зеленый плащ с каймой, заколотый на плече пряжкой с крупной голубой жемчужиной, величиной с ноготь большого пальца. В одной руке он держал белый цветок, принесенный на свадьбу.
      Стоящая рядом с ним женщина носила свои светлые волосы распущенными, они ниспадали из-под белой сетчатой шапочки красиво завитыми локонами. Ее платье до полу было красным, по подолу украшенным драгоценными камнями. В ее ушах сверкало золото, золотым было ожерелье с жемчужинами, и плащ был золотистого цвета. Ростом она почти не уступала мужчине. Худой мужчина с желтоватым лицом материализовался рядом с вновь прибывшим и быстро что-то шептал ему на ухо, пока присутствующие разгибались после поклона.
      — Леонт, — тихо сказал сенатор Рустему. — Стратиг.
      Это была любезность. Рустем не мог знать этого человека, хотя уже много лет слышал о нем — и боялся его, как все в Бассании. «Прославленных людей окружает особенное сияние, — подумал Рустем, — почти ощутимое на ощупь». Это был Золотой Леонт (и теперь стало ясным, почему его так называют), который наголову разбил последнюю многочисленную армию северян к востоку от Азина, едва не взял в плен генерала бассанидов и навязал им унизительный мир. Генералу посоветовали покончить с собой, когда он вернулся в Кабадх, что он и сделал.
      Именно Леонт завоевал для Валерия земли (а также новых граждан, производителей и налогоплательщиков) на огромном пространстве, протянувшемся к юго-западу от пустынь маджритов. Он жестоко подавил вторжения со стороны Москава и Карша и был удостоен — об этом слышали даже в Керакеке — самого пышного триумфа из всех, которыми прежде императоры чествовали вернувшихся с войны стратегов со времен основания Саранием этого города.
      И ему отдали в качестве награды эту высокую, элегантную, холодную как лед женщину, которая стояла сейчас рядом с ним. В Бассании знали о Далейнах — даже в Керакеке, который все-таки находился на одном из южных торговых путей. Богатству этой семьи положила начало монополия на торговлю пряностями, а восточные пряности обычно возили через Бассанию, на юг или на север. Десять или пятнадцать лет назад Флавия Далейна убили каким-то ужасным способом во время смены императоров. Каким-то огнем, вспомнил Рустем. Его старший сын погиб или был изувечен во время того же нападения, а дочь… стоит здесь, в этой комнате, как сверкающий золотом военный приз.
      Стратиг коротко взмахнул рукой, и темноволосая служанка поспешила к нему с вином с горящими от волнения щеками. Его жена также приняла чашу, но осталась позади своего мужа, когда он шагнул вперед. Теперь он стоял один, как актер на сцене. Рустем увидел, как Стилиана Далейна медленно обвела взглядом комнату. Рустем был уверен, что она заметила всех присутствующих и их размещение в комнате, которое ему ни о чем не говорило. Выражение ее лица осталось таким же непроницаемым, как и у жены сенатора, но эти две женщины производили совершенно разное впечатление. Жена Плавта Боноса была сдержанной и отчужденной, а аристократическая супруга самого могущественного воина Империи — холодной и сверкающей и даже внушала некоторый страх. Ее происхождение таило в себе пугающее богатство, огромную власть и насильственную смерть. Рустем успел отвести от нее взгляд в тот момент, когда стратиг начал говорить.
      — Лизург Матаниос когда-то сказал, что увидеть удачно женатого друга приятнее, чем выпить самого редкого вина, — произнес Леонт, поднимая свою чашу. — Сегодня мы рады насладиться и тем, и другим, — прибавил он и сделал глоток вина. Раздался смех — сдержанный смех придворных и более развязный — людей из театра и из армии.
      — Он всегда приводит эту цитату, — сухо прошептал Бонос Рустему. — Но хотелось бы мне знать, почему он здесь?
      Словно отвечая на этот вопрос, стратиг продолжал:
      — Мне показалось уместным зайти и поднять чашу в честь женитьбы единственного в армии человека, который умеет говорить так много и так хорошо, и так много и… так много, что добился выплаты задолженности солдатам из сундуков Империи. Не советую никому оказаться в таком положении, когда трибун Четвертого саврадийского легиона станет его в чем-либо убеждать… разве что у него будет очень много свободного времени.
      Снова все рассмеялись. Этот человек говорил гладко, как придворный, но откровенно и очень просто, с грубым и свободным юмором солдата. Рустем наблюдал за военными, присутствующими в этой комнате, когда они смотрели на своего стратига. На их лицах было написано обожание. Его жена, неподвижная словно статуя, казалось, немного скучала.
      — Но боюсь, — продолжал Леонт, — что сегодня у нас времени мало, поэтому мы с госпожой Стилианой не сможем вместе с вами попробовать лакомства, приготовленные Струмосом, лучшим поваром Синих в доме одного из членов факции Зеленых. Но я поздравляю факции со столь редким единением и надеюсь, что это сулит нам мирный сезон гонок. — Он сделал паузу, приподняв одну бровь, чтобы подчеркнуть свое замечание. В конце концов, он был представителем власти. — Мы пришли, чтобы приветствовать молодоженов по милости святого Джада и сообщить новость, которая, возможно, сделает сегодняшний праздник еще более радостным.
      Он снова сделал паузу после еще одного глотка вина.
      — Я только что назвал жениха трибуном Четвертого саврадийского. Собственно говоря, это уже устаревшие сведения. Кажется, некий Верховный стратиг, в стремлении отправить одного обладателя сладкозвучного голоса подальше от своих усталых ушей, сегодня утром опрометчиво подписал бумаги на повышение по службе трибуна Карулла Тракезийского. Он получает новое звание и назначается… килиархом Второго кализийского легиона. Ему предписано вступить в должность через тридцать дней, что позволит новому килиарху провести здесь достаточно времени со своей молодой женой, а также проиграть часть новой прибавки к жалованью на Ипподроме.
      Раздались радостные крики и смех, почти заглушившие последние слова. Новобрачный, сильно покраснев, быстро вышел вперед и опустился на колени перед стратигом.
      — Мой господин! — сказал он, глядя снизу вверх. — Я… я не нахожу слов!
      Что вызвало новый взрыв смеха у тех, кто знал этого человека.
      — Тем не менее, — прибавил Карулл, поднимая руку, — я должен задать один вопрос.
      — Без слов? — спросила Стилиана Далейна из-за спины мужа. Это было ее первое замечание, произнесенное тихим голосом, но его услышали все. Некоторым людям нет нужды повышать голос, чтобы быть услышанными.
      — Такими способностями я не обладаю, госпожа. Мне приходится пользоваться своим языком, хотя и не так искусно, как это делают мои начальники. Я только хотел спросить, нельзя ли отказаться от этого повышения? Воцарилось молчание. Леонт заморгал.
      — Вот так сюрприз, — сказал он. — Я думал, что… — Он не закончил предложения.
      — Мой дорогой господин, мой командир, если ты хочешь наградить недостойного солдата, то позволь ему в своем прежнем звании сражаться рядом с тобой в следующей кампании. Я не считаю, что скажу нечто неуместное, если выскажу предположение, что Кализий после подписания вечного мира на востоке не станет местом проведения такой кампании. Нет ли где-нибудь на… на западе места, где я мог бы служить вместе с тобой, мой стратиг?
      При упоминании о Бассании Рустем услышал, как стоящий рядом с ним сенатор смущенно шевельнулся и тихо прочистил горло. Но пока ничего примечательного не было сказано. Пока.
      Теперь стратиг слегка улыбался, самообладание вернулось к нему. Он протянул руку и почти отцовским жестом взъерошил волосы стоящего перед ним на коленях солдата. Говорят, подчиненные его любят как бога.
      — Пока не объявлено ни о какой кампании, килиарх. И не в моих правилах посылать только что женившихся офицеров на фронт, когда есть другие возможности, а они есть всегда.
      — Значит, я могу остаться с тобой, поскольку нет фронта военных действий, — сказал Карулл и невинно улыбнулся. Рустем фыркнул — этот человек обнаглел.
      — Заткнись, идиот! — Все в комнате услышали рыжеволосого мозаичника. Это подтвердил взрыв хохота. Разумеется, это было сделано намеренно. Рустем уже начал понимать, как много из сказанного и сделанного было тщательно спланировано или явилось результатом умной импровизации, как в театре. Сарантий, решил он, это сцена для представлений. Неудивительно, что актриса может обладать здесь такой огромной властью и собрать в своем доме стольких известных людей. Или стать императрицей, если уж на то пошло. В Бассании такое немыслимо, конечно. Совершенно немыслимо.
      Стратиг уже опять улыбался. Рустем подумал, что этот человек чувствует себя совершенно свободно, уверенный в своем боге и в себе самом. Добродетельный человек. Леонт взглянул на мозаичника и поднял чашу, приветствуя его.
      — Хороший совет, солдат, — сказал он Каруллу, все еще стоящему перед ним на коленях. — Ты почувствуешь разницу между жалованьем легата и килиарха. Теперь у тебя есть жена и очень скоро должны появиться здоровые дети, которых надо растить во славу Джада и ради служения ему.
      Он немного поколебался.
      — Если в этом году состоится кампания, — а позволь мне заверить тебя, что император пока ни словом об этом не обмолвился, — то она может начаться ради этой несчастной, несправедливо обиженной царицы антов, а это значит — в Батиаре. Туда я не возьму с собой новобрачного. Восток — вот где ты мне сейчас нужен, солдат, так что больше не будем об этом говорить.
      «Это сказано напрямую, почти по-отечески, хотя стратиг не старше стоящего перед ним солдата», — подумал Рустем.
      — Вставай, вставай, приведи свою молодую жену, чтобы мы могли приветствовать ее перед уходом.
      — Я так и вижу, как Стилиана это делает, — тихо прошептал рядом с Рустемом сенатор.
      — Тише, — вдруг произнесла его жена. — Смотри дальше.
      Рустем тоже увидел.
      Теперь вперед вышла чья-то грациозная фигурка, прошла мимо Стилианы Далейны, мгновение помедлив рядом с ней. Рустем надолго запомнил этих двух женщин, золотую рядом с золотой.
      — Не может ли несчастная, несправедливо обиженная царица антов высказать по этому поводу свое мнение? Насчет начала войны в ее собственной стране от ее имени, — произнесла вновь прибывшая. Ее голос, говоривший по-сарантийски, но с западным акцентом, был чистым как колокольчик, в нем чувствовался гнев, и он прорезал комнату, как нож разрезает шелк.
      Стратиг обернулся, явно пораженный, но поспешил это скрыть. Через мгновение он склонился в официальном поклоне. Его жена, как заметил Рустем, незаметно улыбнулась и с непревзойденной грацией опустилась на колени, и все в комнате последовали ее примеру.
      Женщина помедлила, ожидая окончания этого приветствия. Ее не было на церемонии бракосочетания, наверное, она явилась только сейчас. Она также надела белую одежду, драгоценное ожерелье и столу. Ее волосы были собраны под мягкой темно-зеленой шапочкой, и когда она сбросила на руки служанки того же цвета плащ, стало видно, что сбоку по ее длинному, до полу, одеянию тянется одна вертикальная полоса, и она пурпурного цвета, царского цвета во всем мире.
      Когда гости с шелестом поднялись, Рустем увидел, что мозаичник и молодой человек из Батиары, который спас Рустема в то утро, остались стоять на коленях на полу в комнате танцовщицы. Коренастый юноша поднял глаза, и Рустем с изумлением увидел на его лице слезы.
      — Царица антов, — шепнул ему на ухо сенатор. — Дочь Гилдриха. — Эти слова были лишними, они лишь подтвердили его догадку. Лекарь уже сделал вывод на основе собранных сведений. Об этой женщине говорили и в Сарнике, о ее осеннем бегстве от убийц, и отплытии в Сарантий, в ссылку. Заложница императора, повод для войны, если таковой ему понадобится.
      Он услышал, как сенатор снова сказал что-то своему сыну. Клеандр что-то пробормотал, сердито и злобно, за его спиной, но вышел из комнаты, повинуясь отцовскому приказу. В данный момент мальчик едва ли имел значение. Рустем во все глаза смотрел на царицу антов, одинокую, оказавшуюся так далеко от своей родины. Она была спокойной, неожиданно юной, с царственной осанкой и стояла, оглядывая блестящую толпу сарантийцев. Но лекарь в Рустеме — а по сути своей он был лекарем — увидел в ясных голубых глазах северянки, стоящей в противоположном конце комнаты, что в ней скрыто еще кое-что.
      — О господи! — прошептал он невольно и тут заметил, что жена Плавта Боноса снова смотрит на него.

* * *

      Кирос знал, что еда для пиршества на пятьдесят человек не требовала от Струмоса особого напряжения сил, принимая во внимание, что они часто готовили на вчетверо большее количество людей в пиршественном зале Синих. Некоторые неудобства доставляла чужая кухня, но они побывали здесь за несколько дней до этого, и Кирос, которому давали все более ответственные поручения, провел инвентаризацию и проследил за необходимыми приготовлениями.
      Почему-то он не заметил отсутствия морской соли и знал, что Струмос не скоро простит ему это. И повар, мягко выражаясь, не был склонен терпимо относиться к чужим ошибкам. Кирос сам сбегал бы в их лагерь за солью, но как раз бегать он не мог, потому что ему приходилось волочить больную ногу. Все равно к тому времени он уже был занят овощами для своего супа, а у других поварят и кухонных слуг были свои обязанности. Вместо них за солью отправилась одна из служанок дома — хорошенькая темноволосая девушка, о которой говорили все остальные, когда ее не было рядом.
      Кирос редко участвовал в подобной болтовне. Он держал свои желания при себе. Дело в том, что в последние несколько дней, со времени их первого посещения этого дома, он только и грезил о танцовщице, которая здесь жила. Возможно, это предательство по отношению к его собственной факции, но ни одна из танцовщиц Синих не двигалась, не пела и не выглядела так, как Ширин из факции Зеленых. Когда он слышал переливы ее смеха в соседней комнате, сердце его начинало биться быстрее, а мысли по ночам устремлялись в коридоры желания.
      Но она оказывала такое действие на большинство мужчин в Городе, и Кирос это знал. Струмос заявил бы, что у него тривиальный вкус, слишком просто, никакой тонкости. Лучшая танцовщица в Сарантии? Вот уж оригинальный предмет страсти! Кирос так и слышал язвительный голос шефа и его насмешливые аплодисменты: тот имел привычку хлопать тыльной стороной одной руки о ладонь другой.
      Пиршество почти закончилось. Кабан, начиненный дроздами, лесными голубями и перепелиными яйцами, поданный целиком на деревянном блюде, вызвал шумное одобрение, доносившееся даже до кухни. Ширин немного раньше прислала темноволосую девушку сообщить, что ее гости в полном восторге от осетра — короля всех рыб! — поданного на ложе из цветов, и от кролика с фигами и оливками из Сорийи. Еще раньше их хозяйка передала свое впечатление от супа. Точные слова, принесенные той же девушкой с ямочками от улыбки на щеках, гласили, что танцовщица Зеленых намеревается выйти замуж за человека, который его приготовил, еще до конца этого дня. Струмос ложкой указал на Кироса, и темноволосая девушка улыбнулась и подмигнула ему.
      Кирос быстро нагнул голову над травами, которые нарезал, а вокруг раздались грубые шуточки. Больше всех старался его друг Разик. Он почувствовал, как у него загорелись кончики ушей, но упорно не поднимал глаз. Струмос, проходя мимо, дал ему легкий подзатыльник своей ложкой на длинной ручке: так шеф выражал свое одобрение и благосклонность. Струмос у себя на кухне сломал множество деревянных ложек. Если он стукнул тебя так слабо, что ложка не сломалась, можно сделать вывод, что он доволен.
      Кажется, морская соль забыта или его простили.
      Ужин начался шумно, гости бурно обсуждали приезд и быстрый уход Верховного стратига и его жены вместе с молодой царицей с запада. Гизелла, царица антов, прибыла, чтобы присутствовать на пиршестве. Ее появления никто не ожидал, это был своего рода подарок Ширин остальным гостям — шанс поужинать в компании царицы. Но потом царица приняла приглашение стратига вернуться вместе с ним в Императорский квартал, чтобы там обсудить кое с кем проблему Батиары — в конце концов, это ведь ее собственная страна.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36