Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Алкамен - театральный мальчик

ModernLib.Net / История / Говоров Александр / Алкамен - театральный мальчик - Чтение (стр. 6)
Автор: Говоров Александр
Жанр: История

 

 


      Мы побежали, взявшись за руки, огибая заросли, карабкаясь на огромные корневища. В лесу темнело с необыкновенной быстротой, тишина и духота угнетали. Сквозь листву видно было, как по небу стремительно летят могучие тучи.
      Гром разодрал небо, и тут же тишина сменилась вихрем: листва, ветки, клочья мха мчались в круговороте; целые кустики, выдранные с корнем, неслись сквозь чащу.
      - Ой, ой, ой! - закричала Мика, придерживая подол рубашки. - Я улетаю!
      Я схватил ее за пояс, и мы спрятались под древним буком, на котором ветер рвал бороду мха. Ураган нарастал. Сделалось совсем темно, как ночью. Толстенные стволы раскачивались, будто камыш.
      - Сколько крыш снесет сегодня! - вырвалось у меня.
      И я пожалел, что так сказал. Мика стала кричать, что она не может оставаться, что ей надо домой, потому что она - единственная взрослая в доме.
      А ветер давил со страшной силой. Мы еле удерживались, обхватив корявый ствол дерева. Вдруг мы почувствовали, что и эта опора слабеет, что дерево начинает клониться. Едва успели мы отскочить, как старый бук рухнул, из-под земли поднялось корневище, простирая к небу узловатые корни. От падения старых деревьев почва гудела - настоящее землетрясение.
      Но ветер стих. В настороженной тишине послышался нараставший шум, словно по лесу катилось что-то громадное, шурша и шарахаясь в уцелевшей листве. Ливень!
      Мы сели на корточки, прижавшись друг к другу. Непрестанно гремел гром, и вспышки молний высвечивали лес, подернутый пеленой ливня.
      - Ой! - закричала Мика. - Смотри, кентавры!
      - Где, где?
      - Вот они несутся сквозь дождь, нагнув шеи. Копыта их стучат по поверженным стволам, а руками они отгибают встречные ветви. Ой, как их много! Как развеваются у них длинные гривы! И женщины скачут, и жеребята!..
      Но я, как ни всматривался во мрак, не видел никаких лесных чудищ. Меня мучили ледяные потоки, затекающие за шиворот. Я своим телом стремился защитить Мику от ливня, но вскоре и она стала ежиться от холодных струй воды.
      Тогда она выбежала из нашего укрытия и принялась скакать под дождем, кружиться, подставляя ладони небесной воде.
      - А я ливня не боюсь, не боюсь, не боюсь! - весело кричала Мика. Побегу сейчас за кентаврами, буду с ними жить в лесу, только к маме стану забегать! А тебя мы затащим в лес и напугаем, потому что нет в тебе ничуточки воображения, хоть ты и театральный мальчик!
      Впрочем, она быстро продрогла и кинулась ко мне, стараясь сжаться в комочек. Оловянный амулет, оставленный мамой, коснулся ее щеки.
      - Что это? - Она потянула за шнурочек.
      - Это материнское благословение...
      - Вот как? - засмеялась она. - Разве у раба может быть материнское благословение?
      Мне показалось, что ледяные струи теперь затекли мне прямо в душу. А она старалась согреться и возбужденно щебетала:
      - Тебе не странно, что я скачу, как маленькая? Недолго осталось скакать, скоро я выйду замуж, стану важной хозяйкой, буду сидеть на женской половине...
      - Ты выйдешь замуж?
      - Да. А что же тут плохого?
      - Но ведь тебе...
      - Тринадцать лет, ты хочешь сказать? У знатных все дочери выходят в таком возрасте. Моя мама была на год старше, чем я теперь, когда у нее родился первый ребенок... Правда, ребенок вскоре умер.
      Я не выдержал и стал делиться с ней своей мечтою - получить свободу, заслужить венок почета.
      - Тогда я женюсь на тебе.
      Мика помотала головой, задумчиво грызя травинку.
      - Почему же нет?
      - У меня уже есть жених.
      - Кто?
      Снова Мика смутилась, снова бросила на меня искоса лукавый взгляд.
      - Кимон, сын Мильтиада. Он бы давно женился на мне, но он очень беден и рассчитывал на мое приданое, а мое приданое тю-тю!
      Кимон, брат златокудрой Эльпиники! Этот любимец эвпатридов, с волосами, рассыпанными по плечам! Из тех франтов, которые завиваются и ходят с перстеньками на пальцах, которые руки чистят пшеничным хлебом, а нос сморкают в заячьи хвосты!
      - А я?
      Ну зачем я сказал: "А я?"
      - Ты? Ты - товарищ... Нет, товарищем ты не можешь быть, ты несвободный... Ну, значит, друг. Обязательно нужно назвать каким-то словом, да? Пойдем-ка лучше: в лесу посветлело и дождь кончается.
      Мы выбрались на тропинку, где стоял столб с головой Гермеса покровителя дорог.
      - Войди в кусты и отвернись, - приказала Мика. - Я выжму рубашку. Холодно, зубы стучат.
      По небу все еще неслись грозные тучи, громыхали далекие громы, где-то продолжал буйствовать ураган. Каково теперь там, в проливе, кораблям Фемистокла? Ветер их швыряет друг об друга, как скорлупки орехов. Сколько проклятий слышит небо, сколько молитв, сколько жизней поглощает ненасытное море!
      Я и Мика не могли тогда знать, что именно в этот час далеко за горами, за равнинами, в узком ущелье гибнут последние герои Леонида, а у мыса Артемисий та же самая буря топит и рассеивает персидские корабли.
      Мы бежали, шлепая по лужам. Мика несла сандалии, а я никогда обуви не имел, всегда обходился природными подошвами. Мика напевала, а мне было не до пения. Счастье - что оно? Может быть, оно вроде обуви: у кого ее нет обходись собственными пятками и не зарься на чужие сандалии!
      - Лук, лук! - спохватилась Мика. - Мы потеряли лук! Перикл будет плакать: ведь у него игрушек почти нет.
      Я достал ножик, срезал две дудочки в тростнике, поваленном бурей. Прорезал отверстие. Если свистеть в обе дудочки сразу, получается грустная и нежная мелодия, от которой сердце плачет, а душа рвется из клетки печали.
      - Как хорошо! - изумилась Мика. - Это мне? Дай-ка я поиграю.
      Когда мы расставались, я спросил, набравшись храбрости:
      - Скажи, Мика... А он тебя любит?
      - Да я его почти и не видела. Как я родилась, меня сразу нарекли его невестой - таков обычай.
      И, понимая, что я огорчен, сказала, засматривая мне в глаза:
      - Приходи сюда еще... Ведь правда придешь? Мне будет очень скучно без тебя.
      Все равно, Мика, ты раскрыла какую-то дверцу у меня в груди и поселила там змею, которая копошится, и гложет, и гложет.
      Я возвращался поздно, даже не скрываясь от Килика: пусть бьет, пусть мучит - не все ли мне равно? Дай-ка подойду к храму, посмотрю, на местах ли стража, спит ли осажденный Лисия, завернувшись в храмовое покрывало?
      Что такое? Пельтастов нет, храм заперт на висячий замок! Все как вымерло, и не у кого спросить.
      Слава олимпийцам! Вот садовник Псой ковыряется впотьмах, поправляет разрушенные бурей клумбы, разглаживает нежные лепестки цветов.
      - Псой, что случилось, где перекупщик зерна?
      - Старому рабу какое дело до перекупщика зерна?
      - Нет, скажи, милый Псой, это очень важно!
      - Была буря, стража спряталась, а перекупщик зерна выскочил - и был таков. Пельтасты побежали было за ним в горы, да ночь помешала.
      - Как же так сторожили? Сыны страха, лентяи!
      - Бедному рабу какое дело? Старый Псой ничего не знает. Вот цветочки гибнут, что делать?
      "Цветочки"! Эх, Алкамен, и здесь ты прозевал!
      АРЕОПАГ
      Флот вернулся. Корабли обгоревшие, продырявленные, с обрубленными мачтами. Множество людей толпились в гавани и скорбно молчали, наблюдая это кладбище кораблей. Слышались вопли вдов - многие корабли совсем не вернулись.
      Утешались только тем, что, по слухам, персидский флот потерял вдвое больше, чем афинский.
      Горевать было некогда. Матросы полезли на мачты, застучали топорами корабельные плотники, рабы потащили бревна и доски. Стратеги, сойдя с кораблей и не заходя даже домой, чтобы обнять жен и детей, поспешили в дом стратега на военный совет.
      - Царь Леонид и триста гоплитов убиты, - передавалось из уст в уста. Изменник-аристократ показал врагу обходную дорогу через горы...
      Новость была так ужасна, что ее сообщали только шепотом.
      - Семивратные Фивы вручили царю землю и воду - символ покорности. Вчера персидские разъезды показались у Платей, завтра они могут быть здесь!
      К вечеру стало известно, что Ареопаг - совет старейшин - взял свою власть в свои руки. Народное собрание больше не будет заседать, да и заседать-то там некому - все граждане либо в войске, либо во флоте. Ареопаг собрался не на лысой вершине горы Арея, где он собирался испокон веков, а в доме стратега, чтобы вместе с военачальниками обсудить положение. Говорили, что будут совещаться всю ночь напролет, пока не примут решений об обороне.
      Когда я ночью вернулся в свою каморку, навстречу мне поднялся воин в черном плаще.
      - Ты Алкамен, сын рабыни?
      - Я, господин...
      - Следуй за мной.
      - Но куда же, зачем?
      - Не говори ни слова, никого не окликай. Узнаешь.
      Мой провожатый был немногословен, как спартанец. Он привел меня к дому стратега и там закрыл полой плаща, чтобы зеваки (среди них ведь могут оказаться и предатели и шпионы!) не увидели, кого именно ведут.
      Двенадцать курильниц источали клубы душистого дыма возле статуй богов в зале, где собрался совет старейшин. Прозрачные струи вились между колонн и исчезали в потолочном отверстии, откуда в ярко освещенную залу гляделась ночь.
      Суровые старцы - архонты, старейшины, члены Ареопага - восседали на скамьях, возложив на посохи жилистые бледные руки. Военачальники расположились прямо на шкурах, а Фемистокл, задумчивый, сидел на раскидном кресле. В глубине сновали жрецы; им было приказано непрерывно совершать обряды и молить о спасении Афин.
      - О Зевс, защитник справедливости! - восклицал оратор, воин в блестящей всаднической каске. - Аристид был тысячу раз прав!
      Ведь это же Кимон, сын Мильтиада! Юноша вырос и произносит свою первую речь в собрании, да как еще произносит! По всем правилам красноречия, округленные фразы сопровождая убедительными жестами.
      - Ты, Фемистокл, - продолжал Кимон, - что ты задумал? Ты хочешь вывезти жителей на Саламин и другие острова, город бросить, а войско соединить со спартанской армией и защищаться на перешейке? Теперь мы понимаем, почему ты добровольно уступил командование Эврибиаду - спартанцу. Ты хотел, чтобы мы из уст спартанца услышали смертный приговор нашему городу, ты хотел спрятаться за спину Эврибиада! Это в то время, когда Аристид, невинный Аристид, отправился в изгнание!
      Длинные волосы Кимона выбились из-под каски. Он раскраснелся от волнения и от влажности своей речи. Дионис свидетель, он был очень красив! И как ревниво я ни искал в нем недостатки - их не было!
      - Сколько талантов серебра ты получил от спартанцев? - продолжал разгорячившийся Кимон. - Сколько тебе заплатили, чтобы отдать Афины врагу, а войску нашему отступить на защиту Спарты?
      Это было уже слишком. Это было обвинение в измене. Военачальники возмутились, но члены Ареопага кричали:
      - Не отдадим очагов и алтарей наших! Умрем, но не отдадим!
      Фемистокл молчал, опустив голову. Поднялся шумный спор, все вскочили с мест.
      - Да говори же, Фемистокл! - потребовал Ксантипп, который тяжело переживал нападки на своего друга. - Скажи хоть слово!
      Фемистокл помедлил еще немного, затем поднялся, как зверь, который разминается, чуя запах дичи.
      - Что же мне говорить? - произнес он. - Те, кто меня понимает, те, кто познал силу необходимости, те молчат... Аристида нет, нет льва, который мог бы доказать недоказуемое, а кричат здесь мелкие шавки, либо юнцы, либо персидские шпионы...
      Члены Ареопага энергично протестовали, махали руками; пламя светильников колебалось.
      - До сих пор, - возвысил голос первый стратег, - не я получал от спартанцев деньги, а мне приходилось им платить, чтобы они не покидали нас перед сражением.
      Фемистокл протянул руку к военачальникам, как бы ища подтверждения, и те удрученно закивали головами: так, мол, верно.
      - Послушайте меня, - почти умоляюще сказал стратег. - В последний раз послушайте! Я обращаюсь к тем, кто меня понимает, потому что к тем, кто не стремится понять и бубнит свое, к тем и нечего обращаться.
      Присутствующие боялись шелохнуться.
      - Царь Ксеркс ведет триста тысяч отборного войска, конницы и пехоты. Афинское ополчение, если даже мы вооружим всех, кроме рабов, составит не более тридцати тысяч. Каково же рассчитывать на союзников, вы знаете сами. Можем ли мы в таком положении помериться с врагами в открытом поле? Нет, нет, нет! - выкрикнул он с силой. - Враг пройдет по нашим трупам и возьмет город, завладеет не только алтарем - женами нашими, стариками и детьми завладеет! Нам что! Мы будем мертвы, нам будет все равно, а каково им будет влачить ярмо рабства и позора? Не станут ли они нас проклинать за то, что мы предпочли умереть, но не спасли их от злого жребия рабства? Что скажешь ты, Кимон, мудрый юноша?..
      Кимон носком сапога рисовал на полу невидимые узоры.
      - Есть другой выход. - Фемистокл высвободил из-под плаща руку, а затем и совсем сбросил плащ, чтобы свободнее жестикулировать. - Флот наш, хоть он и меньше, чем персидский, а в бою ему не уступает - это доказало сражение у мыса Артемисий...
      Военачальники опять согласно закивали головами.
      - Вывезем граждан на острова, войско посадим на корабли, потеряем Афины, зато спасем народ и войско.
      Это была правда. Но настал час, когда правда пугает. Легко было весной рассуждать, где именно деревянные стены Паллады, которым суждено спасти город, а вот каково теперь обречь родину на гибель?
      Тяжкие думы владели каждым. Мне тоже представилось, как варвары тащат в плен Мику, и мучат ее, и терзают юное тело...
      - Боги, боги! - выкрикнул кто-то. - Неужели они не помогут?
      Фемистокл усмехнулся и потупил глаза:
      - Я надеюсь, что и боги нам помогут. Каким он может быть разным и неожиданным! То глаза его мечут стрелы гнева, а руки вздымаются к небу, призывая олимпийцев в свидетели, а то, не успеет песок в часах пересыпаться, он становится спокойным, как летний ветерок, и только в словах его слышится колкая ирония.
      - Прокормить триста тысяч варваров в нашей крошечной Аттике невозможно без подвоза с моря. Флот как раз и пригодится, чтобы лишить врага подвоза. К зиме они успеют сожрать и вытоптать все, а снова пахать и сеять некому, потому что у захватчиков всегда все господа. Вот тогда-то они и повернут конец назад и пойдут себе, побредут по разоренной ими же, голодной стране. А мы будем нападать, убивать, разить без пощады! - Рука Фемистокла, сжимая воображаемый меч, убивала и разила в воздухе. - Тем временем мы разрушим мосты на Геллеспонте, и ни один из этих трехсот тысяч не вернется домой! торжествующе закончил он.
      Все сокрушенно молчали; слышалось только потрескиванье фитилей в светильниках.
      - Оракулов надо вопросить, оракулов! - жалобно сказал архонт-басилевс, ветхий старец, закутанный в теплую медвежью шкуру.
      Все оживились - да, надо вопросить оракулов. Все вздохнули облегченно - явилась возможность переложить ответственность на плечи богов.
      - Ну, как хотите! - Фемистокл блеснул глазами. - Призывайте назад Аристида, принимайте его план. Сражайтесь, гибните под стенами, но знайте: тогда погибнет уже все и ничего нельзя будет спасти и вернуть назад... Да и войска вам все равно не хватит, - прибавил он, чувствуя колебание среди старцев. - Придется вам всех рабов отпустить на свободу, вооружить и поставить среди гоплитов - больше выхода нет.
      Сердце мое екнуло: вот оно, начинается! Недаром, значит, меня сюда пригласили, хотя я еще и не знаю для чего.
      А в зале все зашумели, заорали, замахали руками. Архонт-басилевс приставил к уху ладонь трубкой и переспрашивал:
      - Что он сказал? А, миленькие, что он сказал? Ксантипп вскочил, подбежал к Фемистоклу:
      - Только не рабов, только не рабов, ведь это всему конец!
      Фемистокл усмехнулся:
      - Давайте тогда созовем народное собрание, быть может, оно сумеет выбрать путь...
      Вновь послышался скрипучий голос архонта-басилевса. Старец говорил как бы сам с собой, размышляя, а все прислушивались к его речам. Еще бы - ведь ему более ста лет и юность его прошла при мудром Солоне.
      - Ареопаг сама богиня Афина основала. И что ты сказал здесь о народном собрании, молодой человек? Здесь собрались самые богатые и знатные, потомки богов. Им и решать судьбы города, а не каким-то горлопанам, которым нечего терять и нечего беречь.
      Фемистокл, одинокий, стоял посредине. Его военачальники, даже верный Ксантипп, молчали, потупив глаза. Все напряженно ждали, пока почтенный архонт соберется с мыслями и изречет приговор.
      - Ну, положим, что мы покинем город, увезем статуи и алтари. А святыни? Во дворе храма Эрехфёя на Акрополе живет священная змея, и есть прорицание, что удача не покинет афинян, пока с ними будет эта змея. Прикасаться к ней нельзя, и сажать в ящик тоже нельзя. Как ее увезти? Неужели покинуть?
      - Не покинем священной змеи! - закричали старейшины.
      Было решено вопросить оракулов, а заседание перенести на завтра.
      Мне вспомнилась любимая присказка Мнесилоха: "В Афинах речи говорят мудрецы, а дела решают олухи..."
      - Ох уж этот Ареопаг! - сквозь зубы говорил Фемистокл. - Враг видит нас с гор Пелиона, а им - змея! Каждое промедление - лишняя кровь и лишние слезы... - И удержал выходящего из залы Кимона: - А ты, доблестный сын славного полководца, ты тоже не покинешь священную змею? Твой отец не упирался в обычаи и предрассудки, он умел быть свободным и находчивым.
      - Не знаю, - ответил Кимон, вежливо отстраняясь от руки стратега. Как решат старшие, так и я. Скажут: на корабль - пойду на корабль. Все равно.
      Светильники догорали и плевались искрами: звезды катились к закату кончалась ночь.
      СВЯЩЕННАЯ ЗМЕЯ
      Рабы гасили светильники. Оставшись один, Фемистокл опустился на ложе, покрытое волчьей шкурой. Лицо его сморщилось, потеряло резкость, стало утомленным; чаша с напитком дрожала в руке.
      А что же про меня - забыли? Нет, нет, вот первый стратег подзывает меня к себе.
      - Ты достоин благодарности, - начал Фемистокл. - За сообщение о заговоре Лисий спасибо. Но помни, - добавил он сухо, - раб, доносящий на господина, подвергается ссылке в рудники - таков закон. Сегодня, однако, каждый патриотический порыв ценен.
      И Фемистокл тротянул мне руку, украшенную рубином, который горел, как кровавый глаз бога войны. Быть может, он хотел, чтобы я поцеловал его руку? Еще несколько мгновений назад я бы с восторгом сделал это. Но слова о рудниках меня отбросили в реальность - я только раб! И я лишь прикоснулся пальцами к руке стратега.
      Мне подали сласти: варенье, засахаренные финики, изюм, мед. Мне ничто в рот не лезло. Я горел от нетерпения - не затем же он меня позвал, чтобы кормить сластями?
      Фемистокл между тем встал, скинул одежду; рабы стали растирать его могучую грудь, заросшую курчавым волосом. Он взял небольшие гирьки и сделал упражнения.
      - Ленивым - сон, а нам - гимнастика, - засмеялся стратег, и усталость улетучилась с его лица, уступив место обычной царственной улыбке. - Теперь, рабы, удалитесь! А ты, мальчик, присядь ближе. Вот эта скамеечка - придвинь ее к моему ложу.
      Тишина обступила нас, полумрак. Погасли все огни, кроме одной лампадки, а утро еще не наступало.
      - Один человек мне рассказывал, что ты любишь Афины, что хочешь совершить подвиг для родного города, - вкрадчиво говорил вождь, подвигая мне тарелки с едой. - Я нарочно дал тебе выслушать все, что происходило в Ареопаге. Я ведь заранее знал, что дело у них упрется в какую-нибудь змею.
      Сердце мое билось: вот оно! Наступает время свершения подвига!
      - Каждый час промедления и колебаний, - продолжал Фемистокл, - грозит нам годами рабства и несчастий. Необходимо идти на тягчайшие жертвы. Слушай, мальчик, на тебя вся надежда... Ты веришь мне?
      Я схватил его большую руку и крепко прижал к груди.
      Стратег улыбнулся:
      - Ты ловкий, смелый... Я наблюдал тебя в театре. Проберись в храм Эрехфея и унеси священную змею.
      - Сейчас?!
      - Да, сейчас, пока не наступил рассвет. Перед восходом солнца стража дремлет, а жрецам не до того: они закапывают свои сокровища.
      - Но, позволь...
      - Знаю, что ты хочешь сказать. Я хорошо обдумал все. Если тебя поймают, нам всем несдобровать и наше дело погибло. Но если удастся, боги нам простят: ведь мы крадем змею не ради корыстного интереса - ради спасения отчизны! Змею мы возьмем на корабль, и она будет нам приносить удачу в бою. Ну как, согласен? В случае успеха - свобода, слово Фемистокла!
      Сердце у меня леденело от ужаса - украсть священную змею богини! Но ведь это подвиг, а подвиг без риска не бывает! Геракл тоже укротил лернейскую гидру, а она была порождением бога Посейдона!
      Стратег щелкнул пальцами. Вошел дежурный. Фемистокл вполголоса отдал ему приказания.
      Нам подали черные глухие плащи. Мы закутались и выскользнули через боковую дверь в переулок. За нами следовали четыре пельтаста. Фемистокл сунул мне в руку маленький кинжальчик в черепаховых ножнах. Я под полой чуть выдернул лезвие - пощупал: острый, как бритва!
      Козьи тропинки на склонах Акрополя, которые начинаются на задворках храма Диониса, известны мне до последнего камушка: ведь там прошло мое детство. Пельтасты остались внизу, а мы с вождем стали карабкаться по склону. Я лез быстро, несмотря на темноту безлунной ночи, а грузный стратег поминутно оступался, царапался о колючки кустарника, ругался шепотом.
      Но вот мы наверху, где свистит ветер и откуда небо видится как огромный купол, усеянный мигающими точками звезд.
      - Я здесь останусь, - прохрипел, задыхаясь, Фемистокл. - Ты знаешь дорогу? Не заблудишься?
      - Нет... Здесь все... все знаю.
      - Ну иди. Да хранят тебя боги! И помни, что змея безвредна, она не кусается, не жалит. Ведь это даже и не змея - это безобидный уж.
      Я быстро обогнул угол стоколонного храма Афины-девы. На пустынной площади часовые дремали, подстелив плащи и составив копья в козлы. Низко пригнувшись, почти на четвереньках, я пересек площадь. В задней половине храма Эрехфея слышались голоса, двигали ящики, ругались - жрецы упаковывали храмовые богатства. Но их я не боялся.
      Калитка во дворик храма была приоткрыта. Я проскользнул и стал нащупывать мраморную загородку, внутри которой змея обычно греется на солнце. Вдруг я наткнулся на что-то холодное и острое. Страшное лицо, физиономия чудища смотрела мне прямо в лицо выпуклыми глазами. Я похолодел, руки и ноги мои отнялись - вот оно, возмездие богов! Сколько я наслушался рассказов от суеверных рабов и умудренных жрецов о карах, которым боги подвергают осквернителей храмов!
      Я медленно приходил в себя, а чудовище оставалось неподвижным и устрашающим.
      Ба! Да ведь это Кекроп змееногий - раскрашенная статуя покровителя Афин! Сколько раз днем я видел эту статую!.. Она, правда, вселяла страх так была она ужасна, но ведь это всего только статуя!
      Собравшись с духом, стараясь избавиться от противной дрожи, я подполз к мраморной низкой ограде и стал шарить рукой по песку, надеясь ухватить змею, но змеи там не было.
      Ухнул филин, и я опять от неожиданности вздрогнул. Становилось жутко, боги решили пугать меня чем только можно. Вдруг на крыше храма ветер засвистел, точно жаловалась душа покойника.
      В голову лезли гимны и молитвы. Я стал читать их, чтобы умилостивить богов на всякий случай:
      - Царица священной страны, Паллада, владычица города... Нет, сбился!.. Победу даруй непременно... и ныне, богиня, даруй!.. О боги.
      Зажмурив глаза, я продолжал искать змею.
      Змеи нет. Рука моя только хватает и пересыпает сухой песок. Статуи богов кажутся чудовищами, которые таращат на меня глаза и тянут щупальца из кромешной тьмы.
      Нет змеи! Я не выдержал и побежал назад - скажу Фемистоклу, что змеи нет и в темноте ее не сыскать. Обратно я бежал даже не пригибаясь, и мне казалось, что эринии - богини мщения - мчатся за мной и завывают на все лады.
      Тень Фемистокла маячила на краю стены Акрополя. Подбегая, я поднял руки и растопырил пальцы, чтобы показать стратегу, что я не несу змею. Но, когда я добежал, оказалось, что Фемистокла уже нет на условленном месте. Небо посветлело - приближалась заря, и силуэты предметов были отчетливо видны. Значит, Фемистокл понял, что я струсил, и ушел, не дожидаясь меня. Нет мне оправдания!
      Я отдышался, пришел в себя. Вот и не удался мой первый подвиг. Недаром есть пословица: "Человек предполагает, а боги делают по-своему". Вдруг неожиданное воспоминание озарило меня: жрецы ведь рассказывают верующим, что змея на ночь уползает под ступени храма. Назад, назад!
      Я сразу решился на все и храбро пустился к храму.
      Мне показалось, что массивная тень мелькнула возле храма Эрехфея и исчезла. Что за притча - уж не тень ли это Фемистокла? Какая теперь разница - вперед, вперед!
      И вот я снова во дворике. Бледный свет уже озарил высокие слоистые облака, развиднелось. Вот мраморная ограда, вокруг которой я ползал. Вот раскрашенный Кекроп, которого я испугался, а вот и крыльцо храма. Я опустился на колени и засунул руку под ступени. Долго я шарил, но и там змеи не было. Рассвет уже царил в небе. Надо было, не мешкая, уходить.
      Когда я поднимался, отряхивая песок с колен, разочарованный, - мне в глаза бросился возле лестницы свежий отпечаток громадной пятерни на песке, такой же громадной, как та, которую я сегодня так пылко сжимал в доме стратега! Кто-то опередил меня, кто-то запустил бестрепетную руку под ступени и унес змею!
      ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ГОРОДА
      Меня разбудил Килик ударом костыля:
      - Эй, за работу! Ночью шляешься невесть где, а днем дрыхнешь?
      Молния меня пронзила: сегодня ночью я доказал, что недостоин свободы, трус я, хуже собаки, навеки раб!
      Ноги зудят, и во всем теле противное беспокойство - бежать бы, кричать бы, драться, только бы не сидеть на месте. Но Килик нагружает работой: подай, подержи, упакуй!
      - Килик, эй, слышишь? - кричит ему храмовый повар, вернувшийся с базара. - В городе паника, все кричат: змея исчезла из храма Эрехфея, боги отвернулись, конец пришел городу... Люди собираются покидать очаги.
      - Я не собираюсь покидать, - ворчит Килик. - А змею надо было охранять покрепче. Я предполагаю, чье это дело, только не богов... Боги здесь ни при чем... Эй, постреленок! - кричит он мне. - Беги скорей в храм Асклепия, спроси, готовы ли мулы для вывоза корзин. Пришел указ от нечестивца Фемистокла, чтобы сокровища богов не зарывали в землю, а перевозили на Саламин, к его кошельку ближе!
      О улицы города! Куда делось ваше спокойствие в полуденные часы, когда под сплетенными сводами шелковиц и акаций царствует зеленый, тенистый, влажный и пахучий мир! Куда делась безмятежность харчевен, где в котлах варится рыба кефаль, а на вертелах жарятся бараньи почки, где толпы бездельников, бывало, потягивая напитки, обменивались городскими сплетнями?!
      Теперь по улицам с плачем, ревом, бранью, грохотом несся поток беженцев... Катились повозки, нагруженные скарбом; кивая головами, шли ослы, навьюченные чем попало. Крестьянские женщины тащили полуголых орущих ребятишек и в отчаянии заламывали костлявые руки. Скорбные старики брели, покорно опираясь на посох, слезились выцветшие глаза, видавшие все на свете.
      Телега, запряженная сильными мулами, везла семейство какого-нибудь эвпатрида, - над бортами покачивались головы женщин, укутанные покрывалами, евнух с морщинистым личиком опекал старших детей, младшие прикорнули возле кормилицы. За телегой шли хмурые рабы, на всякий случай закованные в кандалы, несли на плечах сундучки, узлы, коробки.
      Возница пытался обогнать крестьянских ослов, но упрямые животные не хотели посторониться, и тяжело нагруженная телега, медленно накренясь, сползла колесом в канаву, повернувшись, загородила улицу.
      Если бы вы слышали, какой крик поднялся тут! Женщины в телеге вскочили и стали бранить крестьян; те начали толкать телегу, чтобы освободить проход. Безучастные рабы положили ношу на землю и наблюдали, как вся улица оскорбляет и поносит их господ.
      Послышался острый посвист флейты и мерный гул шагов.
      - Дорогу войску филы Эантиды! - донеслись крики глашатаев. - Дорогу славному ополчению!
      Городские стражники кинулись в свалку посреди улицы, замелькали красные палки.
      - Курносый варвар! - голосили женщины на телеге. - Как ты посмел ударить меня, благородную афинянку?
      Но скифы выпрягли мулов и, окончательно опрокинув телегу, сбросили ее с дорожной колеи. Улица освободилась, и по ней прошли флейтисты, раздувая щеки, высвистывая веселую походную мелодию. Я вспомнил прохождение войск на празднике. С каким упоением все тогда приветствовали марширующих воинов и как тяжело прощаться с ними сейчас! Мальчишки не бежали, как обычно, за гоплитами; собаки не кусали за пятки шагающих, как будто и они чувствовали горечь утраты.
      - Смотрите, смотрите, вместе с гоплитами идут и всадники из знатных! Вот Кимон, сын Мильтиада, вот Лисимах, сын Аристида, а вот живописец Полигнот. Почему они в пехоте?
      - Разве ты не знаешь? Сегодня утром они повесили свои всаднические щиты и сбрую в храме Афины в знак того, что уходят сражаться на море.
      - Вот как! - насмешливо заметил прохожий, бывший моряк. - У нас, у афинян, конница только для красоты - позолоченные латы, страусиные перья. Потому-то аристократия и служит в коннице - там безопасней всего. Ну, Посейдон - владыка моря теперь наломает им ребра!
      - Ах! - вздохнула старушка беженка. - В такие дни везде опасно служить. У меня восемь сыновей, все вчера взяли оружие.
      Живописец Полигнот шагал последним в колонне. За строем шли удрученные родственники, несли узелки с едой, оплетенные фляжки, чтобы вручить их воинам перед прощанием. Шла и Эльпиника, невеста Полигнота. Ее красивое лицо словно окаменело; золотистые волосы уложены тщательно, как всегда; платье кокетливо застегнуто на плече резной пряжкой. Казалось, она и не расстроена разлукой.
      - Иди, Эльпиника, иди, жаворонок мой, - не оборачиваясь, говорил Полигнот. - Встретимся еще, приноси жертвы Афродите.
      Возле храма Арея, бога войны, - море голов. Там идут торжественные жертвоприношения. Бормочут гулкие барабаны, свистит одинокая флейта, нагие юноши в хвостатых шлемах исполняют военную пляску, молча движутся по кругу, ударяют щит об щит, меч об меч. Все громче грохочут барабаны, все быстрее кружатся смуглые юноши, сверкая медью. А народ не радуется их удали, народ плачет. Все плачут, не стыдясь, и по бесстрастному лицу Эльпиники катятся слезы, как хрустальные горошины. Уже давно слабый женский голос окликал сзади:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10