Одинокий Волк знал, что вдова его брата, Встающее Солнце, ждала его решения относительно каравана. И весь лагерь, бесшумно следуя за ним по тропе, тоже ждал.
      Встающее Солнце была женщиной красивой и желанной, высокой и гибкой, с огромными блестящими, как у антилопы, глазами. По обычаю своего народа Одинокий Волк должен был взять ее в жены как вдову своего погибшего брата.
      Но он не сделал этого. Потому, что не мог думать ни о ком другом, кроме зеленоглазой женщины, которая была в том караване. Ее странные глаза имели над ним силу и притягивали к себе.
      Он должен подготовить себя к тому, чтобы увидеть пророчество. Для этого надо очистить тело и дух в специально сделанной для этого ванне из шестнадцати крупных валунов. Вода должна быть такой горячей, чтобы спирало дыхание. Одинокий Волк опустился в каменную баню, и сон пришел к нему. Он увидел желто-серого койота, со вздыбившейся шерстью, яростно скалившего зубы и брызгающего слюной. В этом сне он, Одинокий Волк, вместе с Пером взбирались на вершину утеса, где койот выл, жалостливо глядя на окровавленный обрубок хвоста.
      – Там, – указал мальчик. Тело его напряглось, ноздри раздувались. Лучи солнца освещали рубцы на его спине.
      И, прежде чем Одинокий Волк успел что-то ответить Перу, огненный шар покатился с вершины скалы и поджег койота. Когда шар исчез, на утесе не осталось ничего, кроме скорченного трупа койота, утыканного стрелами, будто сотни луков одновременно выпустили их.
      Одинокий Волк рассказал свой сон остальным. Встающее Солнце улыбнулась, глаза ее ожили впервые за много дней. Мужчины закивали головами. Пора было готовиться.
 
      Труди безжизненно повисла на руках у Мэйса. Ее кожа приняла синюшный оттенок. Весь левый бок был исцарапан в кровь. Жизнь едва теплилась в ней.
      – Принеси сухую одежду! – приказал Мэйс. – Живее, я не хочу, чтобы она подхватила пневмонию.
      – Сейчас, – глухо ответила Эмери. Она нашла одежду Труди и, когда Мэйс опустил девушку на землю, натянула на нее белье и платье. Мэйс в это время быстро оделся сам.
      Эмери смотрела, как Мэйс поднял ее с земли с грубой нежностью близкого человека. Она тщетно старалась заглушить болезненный приступ ревности. Конечно, она рада, что Труди осталась жива, но почему, спрашивала она себя, Мэйс так трогательно нежен с ней?
      – Я так замерзла, так замерзла, – прошептала Труди, уткнув Мэйсу в грудь посеревшее лицо. Веки ее вздрагивали.
      – Держись, Труди. Мы сейчас придем в лагерь, разведем костер, и тебе будет тепло, – хрипло проговорил Мэйс. – Страшно подумать, что ты могла утонуть…
      – Я не очень хорошо плаваю, – прошептала она, – Мэйс, дорогой.
      Мэйс приблизил свое лицо к лицу Труди и что-то прошептал ей, чего Эмери не могла услышать.
      Эмери, глядя себе под ноги, угрюмо побрела в лагерь вслед за ними.
      Их встретили испуганными восклицаниями. Все собрались посмотреть на утопленницу. Вид у нее был довольно жалкий, но полная грудь так же вызывающе выступала под мокрым платьем.
      – Этот случай не что иное, как Божья кара, – едко заметила Марта Ригни. – Она знает, за что!
      Подошел Бен Колт, и Мэйс понес Труди в повозку Вандербушей для осмотра и помощи врача.
      Эмеральда медленно направилась к повозке Уайлсов, а Мэйс все суетился вокруг Труди. Словно в тумане, Эмери принялась собирать вещи для стирки.
      – Ну что, Эмеральда, – услышала она за спиной голос Марты, – правда же, не надо слишком много о себе мнить? Теперь ты видишь, что бывает с девушками, которые любят красоваться в реке голыми!
      – Но, – Эмери смотрела перед собой невидящими глазами, – нас же никто не видел…
      – Бог видел. И Бог тебя накажет. А если ты и дальше будешь вести себя, как шлюха, я начну принимать меры. Я знаю, как надо наставлять на истинный путь заблудших во грехе девиц!
      – Да?
      – Знаешь, как у нас дома поступали с такими, как ты? Одна маленькая мерзавка вздумала увести чужого мужа. Так мы вылили на нее бочку дегтя и обваляли в перьях. Деготь был хорошо разогрет, и бедняжке пришлось жарко…
      Эмеральда зевнула, прикрыв рот рукой, затем повернулась и пошла к своей повозке с корзиной вещей.
      За спиной у нее раздавался зловещий смех Марты Ригни.

* * *

      Прошел еще один день. К счастью, Труди быстро оправилась после печального происшествия. Сейчас путь их лежал среди высоких утесов, склоны гор покрывали сосновые леса, повсюду встречались родники с чистой и вкусной водой. Идти было куда легче, чем по пустыне, но все равно нелегко. Местность была неровной. Повозки приходилось то спускать по крутому склону вниз с помощью веревок, то общими усилиями затаскивать их вверх. У Саула Ригни сломалась еще одна ось, и пришлось сделать остановку. Оррина тоже беспокоило состояние его повозки. Колеса раскачивались, готовые слететь с оси, а передняя ось, уже дважды ремонтируемая, была готова вновь сломаться.
      Малыш Кальф чувствовал себя прекрасно, но Маргарет никак не могла прийти в себя после родов. Она была словно выжата, новые морщинки появились на ее лице. Иногда, глядя на Маргарет, Эмери узнавала в ней ту молодую симпатичную женщину, которую встретила в гостинице Сент-Луиса.
      – Да не расстраивайся ты так из-за меня, – перехватив ее взгляд, сказала ей Маргарет, когда они, остановившись на дневной отдых, ели бисквиты и холодный рис, забеленный молоком. – Я прекрасно себя чувствую. Так всегда бывает после родов. Впрочем, может, я уже слишком стара, чтобы рожать детей.
      В тридцать четыре года она считала себя старухой.
      – Может быть, стоит остановиться на пару дней, – предложила Эмери.
      – Нет! И слушать об этом не хочу. Я устала, но вполне в состоянии ехать дальше.
      Однако, к удивлению Эмеральды, Оррин сам объявил еще один день отдыха.
      – Отдых? Да мы и так без конца отдыхаем, а ты хочешь остановить нас еще на один день! – возмутился Рэд Арбутнот.
      – Мне надо починить ось, – настаивал Оррин.
      – Ну и что? Нам всем надо что-то починить. Мы все держимся из последних сил, но идем, разве не так?
      Оррин побагровел.
      – А я сказал, мы остаемся! Я здесь главный. Вы сами выбрали меня в Каунсил Блафсе.
      – Как выбрали, так и перевыберем. Давно пора. Не вижу, чтобы ты был хорошим командиром. Если хочешь знать, твои действия больше продиктованы сумасбродством и спесью, чем здравым смыслом.
      Оррин выругался, ему ответили тем же. Обстановка накалялась. После получасовой перебранки стало ясно, что большинство эмигрантов разделяют позицию Рэда.
      Оррин сжал кулаки.
      – Ну что же, жалкие ублюдки, можете идти. Что до меня, я через пару дней вас догоню. Мне надо заняться повозкой. И женой.
      Во время спора Мэйс молчал. Сейчас он поднял вверх руку в знак того, что просит слова.
      – Что вы думаете, мистер Уайлс, это бостонский почтовый тракт? – спросил он, хмуро сдвинув брови. – Мы в стране дикарей.
      – Ну и что из этого? Я должен починить повозку.
      – Чините ночью.
      – Почему я должен делать это ночью, когда спокойно могу сделать это днем. Мы уже долгое время находимся в стране индейцев, и они еще не причинили нам никакого вреда. Вы сами сказали, что они достаточно миролюбивы.
      – Да, сегодня они миролюбивы, а завтра… – Мэйс сжал губы.
      – Послушай меня, Мэйс, мы наняли тебя, чтобы вести нас, ну и делай свое дело и не суйся со своими указаниями. Если ты хочешь получить свои денежки, делай то, что тебе скажут. Наступила пауза.
      – Ну что же… поступай, как считаешь нужным, Уайлс. Но ты еще пожалеешь о своем упрямстве. Мы будем идти медленно, чтобы ты смог нагнать нас, нагнать за один день, понял? – Мэйс повернулся и ушел.
 
      Все уехали. Тимми и Сюзанна пошли к ручью поиграть, а Оррин принялся за ремонт. Маргарет расстелила на траве одеяло и занялась малышом. Эдгар крутился вокруг них, виляя хвостом. Ветерок, Босси и волы мирно паслись на поляне.
      Вокруг все спокойно и мирно, но почему-то Эмери было не по себе. Она остро испытывала чувство незащищенности.
      – Я пойду собирать хворост, – сказала девушка, ни к кому не обращаясь в отдельности. Она взяла корзину и пошла вверх по склону, туда, где росли сосны. Обшарив один холм, она вскарабкалась на другой, поднимаясь все выше, подбирая сухие ветки и сучья. Вскоре повозка скрылась из виду.
      Взглянув вверх, она увидела Мэйса, ведущего лошадь под уздцы.
      – Что ты здесь делаешь? – удивленно спросила она. – Я думала, ты уехал со всеми.
      – Я пришел, чтобы кое-что тебе втолковать, Эмери, говорить с Оррином бесполезно.
      – Втолковать?
      – Ну да. Эта страна, может, и не кажется тебе опасной, но она такова. Я хочу, чтобы ты присоединилась к каравану. Тогда я буду за тебя спокоен.
      – Неужели? – Эмери вскинула голову. – Ну так знай, я в твоей опеке не нуждаюсь.
      – А я буду тебя опекать. Мне за это платят. Ты, как и все остальные, находишься под моей ответственностью.
      – Значит, дело только в ответственности, которую ты испытывал в тот день, когда спасал Труди? – ехидно спросила Эмери.
      И тут же пожалела о своих словах, увидев его холодные глаза.
      – А что я, по-твоему, должен был делать? Ждать, когда она утонет? Труди – моя подруга. Ты, видно, решила, что я принадлежу тебе, словно я не свободный мужчина, а твоя вещь, твоя собственность. Так вот знай, каким бы лакомым кусочком ты ни была, я не стану принадлежать ни тебе, ни кому другому.
      Эмери вся съежилась внутри от унижения.
      – Ты ошибаешься! – крикнула она, сжав ручки корзинки так, что заныли пальцы. – Я не считаю тебя своей собственностью. С чего ты взял? Я…
      Ужасно, но она заплакала. Всхлипывая, Эмери повернулась и побежала вниз.
      – Постой! Эмеральда, постой!
      Туфли ее скользили, сучья цеплялись за платье, но она даже не обернулась.

      Маргарет сморил сон. Рядом с ней на одеяле прикорнул малыш. Во сне она вновь встретила Оррина, как когда-то много лет назад, когда она по лесной тропинке возвращалась из школы в Нью-Орлеане, где работала тогда учительницей.
      Минуту они молча смотрели друг на друга. Каждый чувствовал такое притяжение друг к другу, что они просто не могли разойтись.
      – Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – с ходу сказал Оррин.
      – Что?
      – Я сказал, выходи за меня замуж. Я больше не могу просто встречаться с тобой на улице. Я скопил достаточно денег, чтобы жениться, и я хочу взять тебя в жены.
      Вот так, вдруг. В этом был весь Оррин. Да, он упрям и настырен, в этом она смогла убедиться за годы их совместной жизни. И тогда она поняла: раз он захотел взять ее в жены, он добьется своего. У нее подкосились ноги, когда она почувствовала, что он собирается целовать ее прямо здесь, на улице, под любопытными взглядами прохожих…
      Ребенок зашевелился и заплакал. Маргарет притянула его поближе, стараясь успокоить. Сон был так приятен, что ей не хотелось просыпаться…
      «Я хочу взять тебя в жены», – звучало у нее в ушах.
      Но Кальф не думал успокаиваться, нетерпеливо суча ножками. Маргарет вздохнула и дала малышу грудь.
      Младенец тут же с жадностью присосался к груди. Маргарет почувствовала горячую волну приливающего молока.
      «Я скопил достаточно денег, чтобы жениться, и я хочу взять тебя в жены».
      Странно, но она никогда до этого не задумывалась над словами, которые он говорил, делая ей предложение. Уже тогда он брал на себя невыполнимые обязательства, и в этом был весь Оррин. Если бы можно было заглянуть в будущее и увидеть себя тридцатичетырехлетней, захотела бы она тогда выйти замуж за Оррина? Маргарет вздохнула.
      Вероятно, она поступила бы так же. Маргарет посмотрела на маленькое личико младенца. Тот жадно сосал, закрыв от удовольствия глазки. Если бы она тогда не дала согласие стать женой Оррин а, жизнь ее была бы другой. Совсем другой. Наверное, у нее были бы муж и дети, но другие, а эти бы просто не существовали. Нет, она счастлива своими детьми. Только ради их рождения можно было стать женой Оррина.
      У Маргарет защипало глаза. «Какой же я стала слезливой, – недовольно подумала она. – Плачу от каждого резкого слова Оррина, да и просто так, без видимых причин. Наверное, это естественное состояние женщины, едва оправившейся от родов, но все равно так нельзя».
      Маргарет дала Кальфу другую грудь. Она слышала, как резвятся возле воды Тимми и Сьюзи, как ворчит Оррин, колдуя над осью.
      Такие мирные звуки окружали ее… Она подняла глаза и увидела индейцев, бесшумно приближающихся к повозке. Их было не меньше восьми—десяти человек, наполовину голых, с угрожающе раскрашенными лицами, с красно-черными отметинами на руках и груди. Странные головные уборы из перьев придавали им сходство с жуткими хищными птицами – хозяевами этих диких прерий.
      Страх накатился стремительно, железной хваткой сжимая все внутри и волной поднимаясь к горлу. Прижав Кальфа к груди, она пронзительно закричала.
 
      Мэйс ушел больше часа назад, но Эмери не торопилась возвращаться. Сидя на пригорке, она уныло смотрела на ближние и дальние холмы, утопающие в серо-зеленой дымке на фоне ярко-голубого неба. Мэйс был для нее всем, и она его прогнала.
      Наконец она встала, тряхнув головой, чтобы прогнать невеселые мысли, подняла корзину и пошла к повозке тем же путем, каким пришла. Она и не заметила, что успела зайти так далеко, но вот наконец показалась река.
      Постояв мгновение в нерешительности, она, услышав смех Сюзанны, с чувством облегчения повернула на голос.
      Дети стояли по колено в воде. Река в этом месте растекалась, образуя отмель. Дети строили крепости из мокрого песка. Платье Сюзанны вымокло до самых подмышек. Тимми тоже весь вымок. «Что будет с деревянным протезом, если он намокнет?» – тревожно подумала Эмери.
      Эмеральда бросилась к детям.
      – Тимми, Сюзанна! Вы что, все время сидели в воде? И что вы делаете?
      Оба оглянулись.
      – Мы строим форт, – объявила Сюзанна. По лбу девочки стекала грязь.
      – Торговый форт, – пояснил Тимми, – как форт Ларами. Эти камни – индейцы, а эти – торговцы. У них война. Видишь, индейцы приплыли на своих пирогах и забрасывают торговцев стрелами.
      Эмеральда сняла туфли и приподняла подол платья.
      – Можно я вам помогу? Давайте сделаем еще одну ямку и построим крепость.
      – Конечно, Эм, – обрадовалась Сюзанна, – ты можешь достроить эти два. Мы хотим сделать их больше.
      Эмеральда принялась укреплять стены форта. Прохладная вода ласкала уставшие ноги. Вдруг воздух прорезал крик.

* * *

      Крик Маргарет был пронзительным и страшным. Она сама слышала себя как бы со стороны, не в силах поверить в реальность происходящего. Где-то неистово лаял Эдгар.
      Маргарет взглянула в сторону повозки, туда, где под правым передним колесом лежал Оррин. Он даже не поднял головы. Не может быть, чтобы он не слышал ее.
      – Оррин! – продолжала кричать она. – Оррин! Прямо перед ней выросли фантастически раскрашенные фигуры. Один из индейцев смерил ее свирепым взглядом, но, увидев младенца и обнаженную грудь, отвернулся и отошел.
      Маргарет вскочила на ноги, прижимая ребенка к груди. «Где дети? Почему молчит Оррин? – Эти мысли беспорядочно проносились у нее в голове. – Ружья! Надо бежать за ружьями! Они в повозке».
      И она побежала к повозке, прижимая к груди младенца, словно старалась растворить его в своем теле.
      Добежав до повозки, она увидела, что Оррин мертв. Из его спины торчало оперение стрелы. Один из индейцев присел возле него на колени и вытащил нож. На глазах у застывшей от ужаса Маргарет он схватил Оррина за волосы и быстро провел ножом по основанию черепа, снимая скальп. Появилась кровь. Алая кровь.
      «Я скопил достаточно денег, чтобы жениться, и хочу взять тебя в жены».
      Маргарет овладел гнев. Она закинула младенца в повозку, а сама с яростным криком бросилась на индейца, снимавшего с Оррина скальп. Не помня себя, она принялась бить его кулаками по голове, по обнаженной груди, плечам. Она царапалась и кусалась, а мертвые глаза Оррина смотрели в небо…
      Сейчас она убьет этого индейца, снявшего с Оррина скальп. В голове у нее шумело, странный восторг, восторг последней смертельной схватки наполнил все ее существо. Она смеялась и плакала, плакала и смеялась…
      Когда стрела пронзила ее спину, она почувствовала, что падает, так, словно оступилась.
      Оррин, в последнем проблеске ее сознания был только он. На мгновение земля перед ней подернулась красной дымкой, и потом все стало серым. Видно, борьба утомила ее, и она с радостью погрузилась в мягкую бархатную мглу…

      Крик разорвал тишину, нарушаемую лишь смехом детей и журчаньем воды. Эмеральда, Тимми и Сюзанна, застыв от страха, уставились друг на друга.
      – Что это? – спросила Сюзанна.
      Эмери казалось, что у нее сейчас разорвется сердце. «Маргарет, это кричит она…»
      – Оставайтесь здесь и спрячьтесь в кустах или еще где-нибудь…
      Эмери побежала в сторону повозки. Острые камни кололи босые ноги, мокрое платье прилипало и мешало бежать.
      Она увидела индейцев сразу, как только поднялась на бугор. Они стояли спешившись, их тела покрывал замысловатый рисунок. Эмери остановилась и прижала руку ко рту. «Беги, беги, пока не поздно», – подсказывал ей инстинкт самосохранения. Но она не двигалась. Что-то удерживало ее. Индейцы окружили повозку и не замечали ее. Эмери словно во сне увидела, как один из них поднял лук и выпустил стрелу.
      Возле повозки в луже крови кто-то лежал. Темные штаны, темная фланелевая рубаха: Оррин. Она вдруг увидела, как сраженная стрелой Маргарет упала на тело мужа.
      Первой ее мыслью была мысль о детях. «Спрятались ли они? Господи, Тимми, он ведь не может бегать!»
      Она повернулась к реке и в ужасе отпрянула назад. Прямо в лицо ей смотрел индеец, тот самый, которого она запомнила во время встречи у форта Ларами. Сомнений никаких не могло быть. Тот же полный чувственный рот, те же желто-карие глаза. Сейчас он был почти без одежды, в одних штанах из оленьей кожи. Его лицо и тело были разрисованы длинными красными полосами, на груди – два ярко-алых отпечатка ладони.
      Несколько мгновений они смотрели друг на друга, затем она заметила еще троих приближающихся к ней индейцев. Вчетвером они взяли ее в кольцо. Подошедшие смотрели на первого, словно ожидали его приказаний.
      Эмеральда старалась скрыть страх, охвативший ее. Нельзя показать этим людям, что она боится их. В глазах мужчин она читала вожделение. Несомненно, они захотят овладеть ею.
      «Господи, – молила она, – помоги…»
      С реки послышался крик. Высокий и пронзительный. Кричал ребенок.
      Эмери обернулась и сделала безумную попытку вырваться из круга. Она бросилась на неприступную стену из тел индейцев и принялась бить по ним кулаками. Чьи-то руки схватили ее. Она услышала смех. «Они решили поиграть со мной, – пронеслось у нее в голове. – Поиграть, как кошка играет с мышью или птицей-подранком».
      Ну что же, она доставит им это удовольствие. Только легко им ее не взять.
      Эмери лягнула ногой одного так, что заболела ступня. Того, кто держал ее, она укусила за руку, почувствовав соленый вкус крови на губах. От неожиданности он вскрикнул, тогда как остальные только рассмеялись.
      Эмеральда, извиваясь в его руках, еще раз лягнула ногой стоящего напротив индейца. Тот рванулся к ней, и она вторым ударом ноги попала ему в пах. От боли он закричал и занес над ней разукрашенный томагавк.
      Слышала ли она протестующий возглас того, кто, наверное, был у них главным или нет? Сейчас она уже не была в этом уверена. Что-то очень больно и сильно ударило ее по голове, и она провалилась в пустоту.
 
      До ее сознания доходили звуки незнакомой речи, она кожей чувствовала тепло солнца и еще невыносимую боль, железным обручем стягивающую ее голову. Она застонала.
      Должно быть, ей снится, что ее куда-то везут на лошади, перекинув лицом вниз. Но сон был очень похож на явь, слишком реальны были толчки, отдающиеся нестерпимой болью в голове. Лежа лицом вниз, она явственно видела ноги, обутые в мокасины, постоянно мелькавшие у нее перед глазами. Чья рука удерживала ее тело, не давая соскользнуть с попоны?
      Чья? Впрочем, не важно. Она снова провалилась в пустоту.
      Когда Эмери очнулась, то поняла, что лежит на носилках, которые лошадь волочит по земле. Она попыталась пошевелиться, но не смогла: руки и ноги ее оказались связанными, а сама она была спеленута, словно младенец. Над ней висело полуденное солнце, раскаленное добела. Голова болела невыносимо.
      Эмери вспомнила индейцев, крик Тимми, смерть Оррина и стрелу в окровавленной спине Маргарет.
      «Дети! Что с ними? Живы ли они?» Эмери хотелось кричать от бессилия, но она не могла даже пошевелиться. Черный туман собрался где-то в затылке, и она снова погрузилась в ночь. Сейчас ей хотелось, чтобы ночь эта никогда не кончалась. Смерть была бы избавлением.
 
      …Она услышала знакомые звуки фырканья лошадей, лая собак, крики детей, женские визгливые голоса, иногда среди них слышались и мужские, раздавался смех…
      «Я, наверное, в лагере», – подумала Эмеральда. Поначалу все было словно в тумане. Но постепенно она стала различать конусообразные стены вигвама с отверстием в центре, сквозь которое пробивался солнечный свет. Влажные клубы горячего пара заполняли помещение.
      Эмеральда попробовала распрямить ноги, но движение отдалось такой дикой болью в голове, что она снова провалилась в забытье…
      Наконец она очнулась, открыла глаза и осмотрела себя. Она лежала в вигваме, на бизоньей шкуре, вывернутой мехом наружу, голая, если не считать повязки из оленьей кожи вокруг бедер. Руки и ноги были связаны кожаными ремнями. Обстановку вигвама трудно было разглядеть из-за белых клубов пара.
      Эмери опустила голову и закрыла глаза. Она не знала, сколько времени провела здесь. Может, несколько часов, а может, и несколько суток. Губы ее пересохли и потрескались. Постепенно в памяти начали всплывать эпизоды ее путешествия в индейский лагерь. Она припомнила, как ее сняли с лошади, положили на меховую полость и притащили в вигвам.
      Теперь, когда глаза ее освоились с полумраком вигвама, Эмери могла рассмотреть тех, кто находился в нем. Ее внимание привлек странный напевный звук. Вначале он был таким тихим, что Эмери решила, что он доносится откуда-то издалека, сливаясь с лагерным шумом. Она повернула голову в сторону звука и едва не застонала от боли. Перед ней сидел индеец. Он был одет в костюм из оленьей кожи, украшенный рисунками, раковинами и костями. Большая волчья шкура покрывала его голову и плечи. Он медленно бил в раскрашенный барабан.
      – Кто вы?
      Он ничего не сказал.
      – Пожалуйста…
      Глаза шамана блестели янтарным блеском. И вдруг Эмери узнала в нем того индейца, которого впервые увидела возле форта Ларами, а потом у повозки Уайлсов.
      – Прошу вас… – прошептала она снова.
      Но он, отвернувшись, занятый чем-то, не обращал на нее внимания. Эмери попыталась высвободиться и снова впала в забытье. Ей показалось, что она падает куда-то в бездонный колодец…
      Индеец сидел на прежнем месте. Звук его голоса и глухое звучание барабана заполняли вигвам. Эмери вдохнула горьковатый аромат горящего шалфея.
      Боль по-прежнему стучала в висках. Прошли минуты, а может, часы. Связанная и беспомощная, она могла лишь лежать и слушать гипнотические колдовские звуки. Голос шамана становился все громче, наполняясь какой-то неведомой силой.
      Четыре раза сильные, раскрашенные желтым руки шамана погружали камни в котел с кипящей жидкостью в центре вигвама. Четыре раза колдун прокалывал рогом бизонью шкуру, натянутую возле котла. Вигвам все больше наполнялся паром. Жара становилась невыносимой. Испарина выступила на лице Эмеральды, на ее груди и бедрах. А голос звучал все сильнее.
      Эмеральда замерла от страха. Незнакомое чувство овладело всем ее существом. У нее появилось ощущение, что вигвам заполнен духами, которые пляшут вокруг нее и трогают ее тело.
      Внезапно все прекратилось. Эмеральда дрожала. Словно дьявол или кто-то другой ушел, забрав с собой боль. Она услышала детский смех за стенами вигвама и высокий, заливистый лай.
      Сильные руки, подняв ее, вынесли наружу и опустили в холодный поток. Ледяная вода обожгла ее тело.

      Каким-то чудом боль, стальным обручем сжимавшая голову Эмери, отступила, словно ее и не было.
      День клонился к вечеру. Эмери сидела у входа в вигвам на бизоньей шкуре. Поблизости индейская женщина с совершенно бесстрастным лицом наносила рисунок на растянутую на раме бизонью шкуру. Эмеральда с удовольствием наблюдала за ее работой.
      Солнце слепило глаза, привыкшие к сумраку вигвама.
      Эмеральде дали одежду – традиционный индейский костюм. Она оказалась мягкой и приятно льнула к телу. Платье из оленьей шкуры украшала вышивка, но не из бисера, а из семян растений и разноцветных перьев. Подол был оторочен бахромой из кожи. Кожаный ремень стягивал платье у талии, подчеркивая ее полную грудь и женственную линию бедер. Кожаные штаны до колен и мокасины тоже были расшиты и украшены перьями.
      Две женщины с морщинистыми лицами пришли в вигвам час назад, чтобы одеть ее. Вначале они искупали Эмери и натерли тело маслом, приятно пахнущим травами. Расчесав ее волосы по индейскому обычаю на прямой пробор, они заплели две косы. Все их действо выглядело так, будто они наряжают невесту.
      Сейчас, сидя на солнышке возле вигвама, Эмеральда старалась не давать волю страхам и подозрениям, которые зародил в ней странный обряд одевания. Она огляделась. Индейцы выбрали для лагеря красивую лужайку, окаймленную высокими холмами, поросшими соснами, и высокими неприступными скалами. В траве журчал ручеек, разделяя поляну надвое.
      В лагере кипела жизнь. Женщины готовили, скоблили шкуры и качали младенцев в искусно сделанных люльках. Мужчины чинили оружие. Несколько девочек затеяли веселую игру: что-то бросали в подвешенную к шесту корзинку.
      Эмеральда наблюдала за ними, но тревога не покидала ее. Она пыталась разобраться. Индейцы взяли ее в плен, при этом серьезно ранили, но сами же и вылечили ее. Теперь они одели ее в этот красивый наряд, очевидно, приложив немало сил к тому, чтобы подчеркнуть ее красоту. И тем не менее руки ее оставались связанными.
      Что это все могло означать? Оррин и Маргарет погибли. А что стало с Тимми и Сюзанной? Она словно почувствовала прикосновение ледяной руки к груди. Господи, только бы дети остались в живых. Ей было известно, что индейцы иногда брали в плен детей, но чаще они их убивали.
      Где Кальф? Нашли индейцы его или нет? Он, наверное, остался в повозке. Замерзший, голодный, беспомощный… Его крик мог привлечь к повозке волков и койотов, и тогда…
      Эмеральда поежилась. Должен же кто-нибудь из каравана вернуться и найти Кальфа. Хорошо, если бы это случилось вовремя. Слезы вновь подступили к глазам, но она, поморгав, справилась с ними.
      Молодая индианка, окунув тоненькую кисточку в краску, искоса взглянула на Эмеральду. В ее взгляде читалась ненависть.
      – У вас красиво получается, – сказала Эмеральда, хотя и понимала, что девушка все равно ее не поймет.
      Индианка пожала плечами. Эмеральда заметила, что она была хороша собой: высокая и гибкая, с точеной грудью и узкими бедрами. Ее черные волосы блестели, отдавая в синеву, как вороново крыло. У нее был маленький прямой нос и полные губы, смуглые щеки покрывал нежный румянец. Красота ее не имела возраста, ей могло быть и восемнадцать, и двадцать восемь. Она продолжала смотреть на Эмеральду с ненавистью.
      Эмеральда вздохнула, попыталась размять затекшие кисти и найти для них такое положение, при котором кожаный ремень меньше врезался бы в кожу. В конце концов безразлично, что думает о ней эта индианка. Ее ничего не должно волновать. Сейчас, когда Маргарет убили и детей Уайлсов, скорее всего, тоже, все казалось мелким и незначительным. Сердце ее сжалось, и на глаза вновь навернулись слезы. Как бы ей хотелось сейчас упасть на этот меховой полог, зарыться в него с головой и дать волю слезам…