...люди должны быть счастливы. И артегомы - они ведь тоже люди! - не исключение. Мы с тобой их породили, мы. Нам и отвечать за них. И я знаю, как сегодня сделать всех людей счастливыми." Тут я не выдержала и сказала: "Ты бы вначале обо мне и Анечке подумал. Пусть не счастливую, но хотя бы просто нормальную жизнь для нас сделай. Сколько еще мы будем жить в этой глуши?" А он: "Сделаю непременно! И гораздо быстрее, чем ты думаешь!.."
      Убедившись, что ни одного подобного листка в комнатах больше нет, я бережно укладываю все найденные в бумажник, прихватываю с подоконника оставленный было шлем с выемками под сенсоры и, тщательно погасив повсюду свет, вылезаю через разбитое окно. Ставню я прилаживаю на прежнее место. Она покачивается, конечно, и теперь не нужен лом, чтобы еще раз влезть в дом. Однако на полную ликвидацию последствий учиненного погрома у меня нет времени. Пеночкина нужно найти, и как можно быстрее. Жаль, что сотовый телефон украли. Но все равно, сейчас домчусь до Озерца, позвоню Воробьеву... А потом - в Москву, в Москву, в Москву...
      Глава 18
      Вернувшись в Озерец, я первым делом оккупирую почтамт. Звонки, звонки, звонки... Ни Воробьева, ни Черенкова нет на месте, и, самое странное, не отвечают их электронные секретари. А сотовая связь? А радиотелефоны, по которым можно отвечать, пардон, даже сидючи на толчке?
      Зато у меня на фирме порядок: Софьиванна на месте, Скрипачев в семинарии, дела идут полным ходом. Правда, падре второй день на работе не появляется. Как в воду канул. Вот и приходится Скрипачеву за него отдуваться.
      Ничего страшного. Скрипачев - двужильный, выдюжит. Зато получит очередную премию. За хорошую работу я и плачу хорошо, это все знают.
      Юлька, невестка, уже немного успокоилась. Витюха так и не появился, хотя два раза звонил и требовал, чтобы она пришла в храм. Она не пришла. Первый раз Витюха обиделся, второй разозлился.
      Ладно. С этого бока у меня все более-менее. Только вот Юлька...
      Что-то она быстро успокоилась. Привыкать начинает к одиночеству. А что, если ей хватит двух-трех недель, чтобы - совсем привыкнуть?
      Напоследок я звоню бывшей жене. В тайной надежде, что трубку снимет не она, а Ванечка. Много ли деду нужно? Услыхать несколько забавных фраз от любимого внука, да... да заманить какую-нибудь бабенку в свою одинокую постель. Но отвечает мне не Ванечка и даже не Алена. А - Крепчалов Виталий Петрович, Витек, мой бывший директор и нынешний министр. Я его голос узнаю мгновенно, что, в общем-то, неудивительно. Он мой - тоже. Что отчасти приятно.
      - Ты?! - кричит, по привычке, Витек. - Мы тут с ног сбились, разыскивая тебя! Немедленно возвращайся в Москву!
      - Подожди, не горячись, - осаживаю я Крепчалова. Моя фирма - частная, и подчиняется министру настолько косвенным образом, что ни о каких приказах не может быть и речи. А с учетом того, что Витек еще и жену у меня увел, я вообще имею право с ним не разговаривать. И не разговаривал бы, если бы не внук. - Вначале расскажи, как там Ванечка.
      - Ванечка-то хорошо, я плохо, - сердито выговаривает мне Крепчалов. Твоя Алена подалась в храм "новой веры!" Я ее дважды приводил оттуда, и дважды она опять туда сбегала. Вот и пришлось чуть ли не на няньках с вашим Ванечкой сидеть. Но сейчас он в круглосуточном детском садике, министерском, ты не волнуйся. И немедленно возвращайся в Москву! Озерец это далеко?
      - Полтыщи километров. А зачем - в Москву? Мне и здесь хорошо.
      - Ты что, телегазеты не смотришь, радио не слушаешь?
      - Не-а. Надоели мне ваши артегомы.
      - Пеночкин в Москве. Похоже, всю эту кашу заварил он. А достать его мы не можем. Как приедешь - срочно ко мне.
      - Да пошел ты...
      Давно я хотел выдать эту фразочку, очень давно. Но все ситуации подходящей не выпадало. После "Тригона" не было еще случая, чтобы я хоть зачем-нибудь понадобился Витьку. А без такого условия фразочка не звучит, совсем не звучит. Зато сегодня...
      Торжественно повесив изумленно замолчавшую трубку, я возвращаюсь к своей "вольвочке". Следующим пунктом программы было - наведаться в здешнее отделение милиции, пожаловаться на то, что обокрали мою нежно любимую старуху. Уж это-то я могу сделать, не боясь, что в ответ выставят мой "пилигрим", незаконно вторгшийся в чужую базу данных. Точнее, мог бы сделать. Но не стану. Бог с нею, японской телемагнитолой. Петя в Москве, и даже Крепчалов уже знает, что увел моих детей в храм "новой веры" - он, Пеночкин. Времени мне терять никак нельзя. Потому что каждый лишний час пребывания Маришки и Витюхи в храме может сделать их возврат к прежней жизни невозможным. Петя ведь, после контакта с трехполушарным "Тригоном", так и не вернулся к нормальной жизни.
      Решительно повернув в замке ключ зажигания и отчаянно сигналя, я выезжаю со стоянки возле почтамта и поворачиваю колеса в сторону шоссе "Москва-Рига". Правда, пока до него доберешься... Два железнодорожных переезда нужно проскочить, а вдруг поезд?
      Переезды я проскакиваю благополучно, аккуратно вписываюсь в поворот на развязке и - вот оно, четырехрядное шоссе! Давно моей старухе не удавалось таи порезвиться!
      Внимательно следя за дорогой, я не забываю посматривать и в зеркало заднего обзора. Не сел ли кто-нибудь на хвост? Действительно ли меня решили припугнуть ребята из "Комтех-сервиса", видя во мне опасного конкурента, или это все - лишь прелюдия к гораздо более серьезным акциям? Тогда, с "Тригоном", тоже все начиналось довольно безобидно. А кончилось... Может, потому Крепчалов и жаждет видеть побыстрее меня в Москве? Приеду - а там уже следователь: "Это ваш "пилигрим"? Объясните, гражданин Полиномов, каким образом попала в него секретная коммерческая информация фирмы "Комтех-сервис"?"
      Мое внимание привлекает серебристая "хонда", вот уже минут пять не пытающаяся обойти старуху. Чуть снизив скорость, я спокойно жду, пока она меня обгонит. Но на всякий случай вытаскиваю из кобуры пистолет и кладу его на соседнее сиденье.
      "Хонда", однако, обгонять меня не намерена.
      Тогда я вдавливаю педаль газа до отказа. Только бы на гаишников с радаром не нарваться. И в кювет не слететь: устал я за эти дни изрядно. Хоть и время еще не позднее, и за руль не так давно сел, а в глазах уже нет-нет да и промелькнут черные мурашки, и под веки словно песка кто насыпал.
      Отставшая было "Хонда" вновь появляется в сотне метров позади, едва я перехожу на крейсерскую скорость.
      Ах, так...
      Я решительно сбавляю скорость: 120, 100, 30, 60, 40...
      "Хонда" делает тоже самое.
      Тогда, резко затормозив, я хватаю с соседнего сиденья пистолет и, сняв его с предохранителя, выскакиваю из машины.
      Из "хонды", остановившейся в каких-то пяти метрах позади старухи, выходят Элли... и Петя. На Элли длинное серебристое - в тон машине платье, на шее жемчужное ожерелье, в волосах бриллиантовая заколка. На Пете одежда золотистого цвета, напоминающая церковную. А на голове - алый хоккейный шлем с буквами "СССР".
      - Паша! Почему ты от нас убегаешь? - спрашивает Элли, чуть наклонив голову, своим неповторимым голосом. Я, опустив пистолет, растерянно молчу.
      - Я теперь так счастлива! - говорит Элли, и лицо ее озаряет улыбка. Причем в буквальном смысле: я отчетливо вижу, что лицо Элли светится. Морщинок на нем совсем нет, даже у глаз. А светлые волосы почему-то мокрые. Совсем как в тот, самый первый раз, когда она примчалась, опаздывая и под дождем, на ГИВЦ.
      - Рад за тебя, - хмуро говорю я, засовывая пистолет за пояс.
      Только, похоже, это совершенно не так. Неужели я еще на что-то надеялся? Старый хрыч... А Элли - все так же молода, между прочим. Как она смотрит на Петю! Вот счастливчик. Только, как обычно, он не понимает этого.
      - Ты зачем приезжал на Горелый хутор? - зло спрашивает Пеночкин, подмигивая мне сразу двумя глазами. - Кто тебя туда звал? Опять стоишь на моем пути? Зашибу!
      В руках у Пети вдруг оказывается хоккейная клюшка. И только теперь я замечаю, что на ногах у него - коньки.
      - Не мешай нам, Паша! - ласково говорит Элли. - Я никогда не была так счастлива со своим мужем, как теперь. Только ты - не мешай!
      На голове у Элли я замечаю венок из искусственных цветов. Из "хонды" по специальным направляющим выкатывается нейрокомпьютер "Соломон". Он шустро подъезжает к Пеночкину, и Петя, часто-часто мигая, гладит его за акустической колоночной, как собаку за ухом.
      Все это похоже на дурной сон.
      - Вы спите, хозяин! Водитель, вы спите! - говорит вдруг Элли, словно прочитав мои мысли. - Водитель, вы заснули! - повторяет она уже голосом моей старухи...
      И я, наконец, понимаю, что действительно заснул. "Вольвочка", почувствовав это, остановилась прямо посреди дороги, начала мигать всеми "габаритами" и "стопами". И вот уже не в первый, видимо, раз пытается меня разбудить. А сзади отчаянно сигналит серебристая "Хонда", в которой Элли...
      Сигналит сзади не "Хонда", а "Камаз". Окончательно проснувшись, я доезжаю до ближайшей площадки для отдыха, тщательно запираюсь и, откинув сиденье и раскатав одеяло, укладываюсь спать. Прошли те времена, когда я мог работать по двое-трое суток, жертвуя Морфею лишь 2 - 3 часа. Особенно, если накануне удавалось поспать впрок. Теперь и впрок не спится, и отоспаться несравненно труднее, чем двадцать лет назад. Хорошо еще, старуха вовремя остановилась.
      А любопытный сон мне приснился. К чему бы это?
      Глава 19
      Юльку я застаю заплаканной: Витюха потребовал, чтобы она сегодня обязательно привела в храм "новой веры" детей. А еще чтобы продала терминал и принесла ему деньги, еду, два одеяла и свежее белье, нательное и постельное.
      - Говорят, они там в кинозале прямо на полу спят... И все время молятся, молится, молятся... - скулит Юлька.
      Ага. Значит, еще не привыкла к одиночеству. И за Витюху переживает. Молодец. Но если он приедет сюда за детьми...
      - Все, хватит плакать, - жестко говорю я. - Нужно уберечь от щупалец "храма" детей. Вариантов два: или ты уезжаешь на время к своей матери, или ко мне. Лучше второе. У тещи Витюха начнет искать тебя в первую очередь, у меня - в последнюю.
      - Не хочется вас стеснять... - мгновенно перестает плакать Юлька.
      - Мне тоже этого не хочется. Привык к свободе, - честно признаюсь я. - А еще я хочу устроить Витюхе засаду. Поэтому предлагаю временный обмен: я остаюсь здесь, вы переезжаете ко мне. Подготовь пока детские вещи, свои одежки... Ну, все, что сочтешь нужным. В конце дня я за вами заеду. Да, вот еще...
      Небольшая, но и не такая уж и маленькая сумма денег окончательно высушивает Юлькины слезы.
      Я бегу к своей старухе.
      Так, второе дело сделано. Первым было - забрать из детского садика Ванечку, не столкнувшись при этом с Крепчаловым. Ванечка уже у меня дома, под присмотром Анны Федоровны. Юлька не знает, что ей придется присматривать еще и за племянником. Поставлю перед фактом, когда привезу. Не то чтобы я боюсь, что она откажется. Нет. Но брать на себя ответственность за чужого ребенка... Для хрупких Юлькиных плеч - зато каких красивых! - это многовато. Ничего, Анна Федоровна поможет. А теперь... Теперь парик и прочие аксессуары. Они уже готовы, нужно лишь подъехать и забрать. И только после этого можно будет посмотреть телевизор. То есть это я так полагаю, что можно будет, без риска тут же помчаться в ближайший кинотеатр. Ах да, еще подстричься. Наголо, под нуль. И побрить голову. Чтобы у кожи черепа был хороший контакт с основой парика. Жалко, конечно, шевелюру, но ради доброго дела...
      Ах ты... Опять сигнализацию забыл отключить... Ну, успокаивайся, успокаивайся...
      Вот только нет у меня уверенности, что дело получится добрым. Когда шел "Тригон" воевать, такая уверенность была, а сейчас... Да еще этот дурацкий сон. Неужели Элли счастлива с ним? Те, кто видел их по телевидению, уверяют, что - да...
      Глава 20
      Софьиванна, влюбленная в "Отважного артегома", доигралась: ушла в "храм новой веры" и не вернулась. Кинотеатры уже не могут вместить всех желающих, и под храмы приспособили некоторые спортивные залы и комплексы. Сдавать их в аренду верующим в "общего бога" оказалось намного выгоднее, чем спортсменам. Падре, судя по всему, тоже прислуживает в одном из храмов. В семинарии крутится за троих Скрипачев, офис остался, по сути, на "Референте". Да еще я иногда в него заглядываю. Как сейчас, например.
      Растянув спиральку гибкого провода, соединенного с манжетой моей новой рубашки, я цепляюсь "крокодильчиком" за надежно заземленный корпус терминала и только после этого перевожу его в режим "телевидение".
      Отыскать Пеночкина не составляет труда: если он не выступает в прямом эфире по первому каналу, значит, запись предыдущего выступления крутят по второму или третьему. Перед каждым выступлением - пятнадцать-двадцать минут сплошной рекламы. Первые два дня, говорят, Петя оплачивал телевизионное время, и очень щедро оплачивал. На третий день не выступал вовсе. А на четвертый его пригласили выступать бесплатно: во-первых, на Останкино обрушился целый шквал телеграмм, звонков и просьб по всем компьютерным сетям: "Верните нам Пророка новой веры!" Во-вторых, рекламодатели сообразили, что лучшее время теперь - не около программы с бессмертным названием "Время", а до и после выступлений Пеночкина. И тут началось...
      Петя, судя по всему, вещает из большого концертного зала нового останкинского корпуса. Одет он точно в такие же одежды, в каких я видел его во сне, только на голове не хоккейный шлем, а что-то вроде короны. Очков в простенькой оправе Петя теперь уже, конечно, не носит, перешел на контактные линзы. Восседает он на кресле с высокой спинкой и резными подлокотниками, которое иначе как "троном" и не назовешь. Рядом, на кресле попроще - Элли. На ней - длинное серебристое платье, опять-таки уже виденное мною во сне, на голове венок из искусственных цветов, в волосах алмазная заколка. Элли не сводит с Пети влюбленного взгляда с первой и до последней минуты каждого выступления, и время от времени, протянув руку, гладит его локоть длинными тонкими пальцами.
      - Первое, что необходимо для всеобщей счастливизации - полное и безусловное искоренение зависти. А возможно такое только при полном и безусловном, истинном равенстве. Счастливизация не может также считаться полной, если угнетенные, низведенные до положения живых игрушек артегомы не будут признаны во всем равными людям. Все они должны быть немедленно освобождены, а те из них, которые еще не снабжены средствами самостоятельного передвижения - обеспечены ими. И тогда они смогут прийти или приехать на своих колесиках в храм и вместе с нами помолиться Общему Богу, единому для всех осознающих себя существ с двухполушарным мозгом, независимо от того, биологический это мозг или электронный!
      Рядом с Петей появляется "чебурашка" самой последней модели, презентация которой состоялась лишь вчера. От всех предыдущих эта отличается тем, что не ездит, а ходит на толстеньких мохнатых лапках, очень забавно и очень мило, совсем как медвежонок.
      Пеночкин ласково гладит артегома по голове, и тот зажмуривает от удовольствия большие, очень красивые глаза.
      - Каждое! Сознательное! Существо! Имеет! Равное! С другими! Сознательными! Существами! Право! Молиться! Общему! Богу! - вколачивает Петя в телезрителей вполне тривиальную, в общем-то, истину.
      Тривиальную?!
      Я рывком отключаю терминал.
      Так что, заземление не помогает? Зря я расстался с натуральной шевелюрой? Да нет... Просто, кроме невыявленных еще экстрасенсорных каналов воздействия, которыми успешно пользуется Петя, он мастерски овладел за последнее время и самыми обычными: жестами, голосом, взглядом. Это объяснил мне вчера по телефону Гриша Черенков. И очень хотел меня видеть. Но я ехать в "Кокос" отказался. Слишком много воспоминаний у меня связано с ним, и не самых приятных. Особенно - с кабинетом директора, который мне волей-неволей пришлось уступить Грише. Он, кажется, сообразил, что к чему, и напросился приехать сам.
      Ну что же, нам есть о чем поговорить. И материалы у меня для него любопытные есть. Например, этот хоккейный шлем. Или фрагменты дневника, еще вчера введенные в память моего терминала. Я даже приготовил для Гриши их распечатки. Ум хорошо, а два лучше. Пусть тоже поломает голову. Я, в сущности, уже почти не злюсь на него ни за директорство в "Кокосе", ни за Леночку. Беда объединяет: его жена тоже ушла в храм "новой веры", три дня назад. И вернуть ее не сможет даже АФБ, с которым, судя по всему, Гриша сейчас тесно взаимодействует. Как и Воробьев, впрочем. Один только я отступник.
      Не хочу и не буду.
      А вот и Черенков. Его лысина достигла абсолютного предела величины еще лет пятнадцать назад. На бороду этот процесс, похоже, подействовал благотворно, и сейчас Гриша напоминает дедушку Кастро, но только совершенно лысого. И многие женщины обращают на него внимание. Но от неизбывного Гришиного энтузиазма не осталось и следа. Даже его достал "общий бог".
      - Здравствуй. Извини, что отрываю тебя от дел. Но есть предмет для разговора.
      - Привет. Давай вначале обменяемся дополнительной информацией. Вот это - уцелевшие фрагменты сожженного дневника Элли, жены Пеночкина. Думаю, они тебя заинтересуют. А это - хоккейный шлем и сенсоры, найденные мною в загородном доме Пеночкиных.
      - У меня припасена для тебя свежайшая ориентировка аэфбэшников. Весьма любопытная информация. Изучаем, обдумываем, потом говорим - так?
      - А ты научился-таки наконец деловому подходу, - одобряю я. Когда хвалишь кого-то, сам сразу же как-то поднимаешься над ним. Жаль, я поздно это понял. В молодости - не любил хвалить.
      - У тебя учился, - улыбается, наконец, Гриша, принимая у меня обгоревшие клочки бумаги. Мне он тоже вручает не оптический диск и даже не дискету, а - распечатки, документы "не для чтения вслух". На некоторое время мой кабинет превращается в избу-читальню. Гриша - очки ему, похоже, пока без надобности - при чтении довольно громко сопит. Это раздражает. Или все-таки меня раздражает - сам Черенков? Ученик, обошедший на повороте своего учителя. Именно так: не превзошедший, а умело воспользовавшийся крутым поворотом.
      Да ну его. Где мои очки?
      Я углубляюсь в чтение. И чем дольше читаю, тем более безрадостная картина передо мной вырисовывается - даже без дисплея.
      АФБ остановить Петю не смогло. И в ближайшее время не сможет. Они понимают: через терминалы, "чебурашки" и даже обычное ТВ идет какое-то воздействие на население. Но механизм его неизвестен. Грубейшая ошибка разрешение Пеночкину выступить по первой программе, в "коммерческий час". К концу дня весь персонал Останкино был "обращен". И телевидение выскользнуло из-под контроля правительства. Выкрасть Петю из большого концертного зала, откуда ведутся передачи, уже невозможно: вокруг всего комплекса толпы адептов "новой веры". Президентская группа "альфа" просочилась было в новое здание, но вернулась ни с чем: захватить Петю можно было бы, но вывезти нет. К тому же он постоянно находится в фокусе нескольких телекамер, даже в часы сна. Случись что с ним - передача немедленно пойдет в прямой эфир. А приказа убить Петю на глазах у миллионов телезрителей не решился отдать даже нынешний президент. Просто приостановить передачи первой программы тоже невозможно: правительственный канал, полная автономность. Единственный вариант - отключить от энергосистемы всю Москву, вместе с метрополитеном.
      За Петиным "троном" на самоходной тележке стоит супернейрокомпьютер. Через него и спутниковую антенну Петя непрерывно включен в несколько компьютерных сетей. Связь с "Соломоном" - через инфракрасный сверхширокополосный дублированный канал. На "короне" можно разглядеть два "рога" - приемопередатчики "гольфстрима". Этот нейрокомпьютер дважды пытались вывести из строя, но посланные люди не вернулись: видимо, были обращены в "новую веру". Применить спецбоеприпас, способный мощным электромагнитным импульсом сжечь мозги "Соломона", нельзя: вышла бы из строя вся телеаппаратура, а это - убыток на сотни миллионов, если не на миллиарды. Плюс потом иски многочисленных частных компаний с требованием возместить во много раз больший моральный ущерб. Да и небо над Останкино "закрыто": оба вертолета, посланные для разведки и телесъемки, потерпели аварии, есть жертвы. Разбился при посадке и истребитель войсковой разведки, прошедший над Останкино на высоте восемь тысяч метров. Была сделана попытка срезать передающие фидеры с останкинской башни мощным лазером, но среди операторов оказался скрытый адепт "новой веры", который и вывел лазер из строя...
      - Там материалов - на две ночи запойного чтения, - прерывает меня Гриша. Увлекшись, я не обратил внимания, что он давно уже перестал сопеть. - Давай поговорим. Твоя информация оказалась намного более интересной, нежели эта, - пренебрежительно машет он рукой в сторону отложенного мною досье. - Похоже, ключ к пониманию событий - у меня... у нас в руках, - деликатничает в последний момент Черенков.
      - Опять начнешь лепить что-нибудь про "тонкий" мир и "эгрегоры"?ехидничаю я.
      - Как ты догадался?
      - По глазам.
      - По крайней мере, такая трактовка многое объясняет. Почти все, хмуро говорит Гриша.
      - И ты хочешь, чтобы я тебя выслушал? - не скрываю я своего нежелания делать это.
      - Мне больше не с кем поделиться, - и не думает обижаться Гриша. - Не Грибникову же мне это излагать? Тем более, что ты сталкивался с "Тригоном".
      - И что? - настораживаюсь я. Петя тоже с ним сталкивался. И на пользу ему это не пошло. Уж не хочет ли Черенков сказать, что...
      - Быстрее поймешь, - тихо вздыхает Гриша. И я, наконец, понимаю: этому бедолаге действительно нужно кому-нибудь высказаться. Хоть телеграфному столбу. Ну что же, если я устраиваю Гришу в качестве такового...
      - Валяй. Все равно я не знаю, что нужно делать.
      - А значит, думаешь над тем, что же нужно делать, - вспоминает Черенков мой давний девиз. - И та бредятина, которую ты сейчас от меня услышишь, может нечаянно оказаться полезной.
      - Да начинай уже.
      Гриша, прочистив горло - видно, он решил зарядить, как осенний дождь, всерьез и надолго, - начинает:
      - Петя, если ты помнишь, одержим идеей всеобщей счастливизации. Во время многосуточного бдения перед дисплеем трехполушарного "Тригона" с ним что-то произошло. Он впал в своеобразный экстаз, со смутным пониманием истинной сути всех вещей. После того, как ты взорвал "Тригон", в нормальное состояние Пеночкин так и не вернулся. Он чувствовал себя как наркоман, лишенный наркотиков. "Ломка" прошла быстро, за месяц-другой, но неистребимая тяга к наслаждению "всеведанием", "всезнанием" осталась и сжигала его изнутри. И он понимал, ключ к подобному состоянию - третье полушарие. Это, кстати, и в самом деле универсальный ключ. Эзотерики всех мастей тоже ведь издавна занимаются именно этим. Только они в качестве третьей компоненты подключают свой спинной мозг. Пробуждение кундалини, тонкоматериального "змея", дремлющего в основании позвоночника каждого человека - это и есть ведь, по сути, процесс включения спинного мозга в сознательную деятельность. Но этот путь очень сложен и, похоже, не для всех. Не для Пеночкина, во всяком случае. Я уверен, за прошедшие пятнадцать лет Петя, под прикрытием своей якобы болезни, перепробовал все существующие методы пробуждения "расширенного сознания" и убедился - этот путь для него закрыт. Кем закрыт, почему закрыт - отдельный разговор.
      - Не будем отвлекаться, - поспешно вставляю я.
      - Не будем, - легко соглашается Гриша, опасаясь, что я вот-вот прерву его на полуслове. - Поэтому Петя стал искать другой выход. И нашел его: заменил третье полушарие мощным нейрокомпьютером, связав его с полушариями своего мозга через сверхчувствительные сенсоры электромагнитных полей и "гольфстрим". Задачу он решил, следует отдать должное, наисложнейшую. Все-таки Пеночкин - компьютерный гений, даже ты должен это признать.
      - Бандит он компьютерный, а не гений, - не соглашаюсь я. -Технокрыса, особо крупных размеров.
      - Пусть так: гениальная технокрыса. Весь секрет - в раздельной связи каждого из полушарий с нейрокомпьютером. Ну, и в организации работы-обучения этого компьютера, конечно. В результате образовался гибридный эгрегор: получеловеческий, полукомпьютерный.
      - Что ты понимаешь под эгрегором? - проявляю я осведомленность. После "Тригона" я кое-что читал на эту тему, читал. Пытался понять, что же со мной произошло. Но так ничего толком и не понял. - В мистике иудаизма, например, эгрегор -...
      - Я совершенно не знаком с мистикой иудаизма, - перебивает меня Гриша, - и пользуюсь этим понятием довольно условно. У Даниила Андреева, скажем, в его знаменитой "Розе Мира", эгрегор - это иноматериальное образование, возникающее из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности. Они, чаще всего, статичны и неагрессивны. Но - лишь до тех пор, пока не покушаются на их, так сказать, корни, то есть на питающую их психическую энергию.
      Когда "просветления" достигает йог или праведник, в нем, по-видимому, происходит концентрация части энергии эгрегора, через таких людей эгрегоры подключаются к более высоким слоям энергии, потому что всякий праведник стремится стать святым, проникнуть дальше в сферы инобытия. Относительно грубая, "толстая" энергия эгрегора, конечно, мало интересует человека, стремящегося во все более высокие "планы". Иное дело - гибридный Петя. Путь в высшие миры ему изначально был закрыт. И очень быстро он понял, что народы и нации осчастливливаться по его рецепту не хотят. Я уже говорил: эгрегоры - весьма статичные образования. А трехполушарный мозг - это материальное почти что воплощение эгрегора. И чувствовал себя Петя среди уже существующих гигантов - как мышь среди слонов. Неуютно он себя чувствовал. Ему срочно нужна была подпитка психической энергией, причем с двух сторон - и от артегомов, кибернетических осознающих себя существ, и от людей. Слабенький эгрегор "чебурашек" был мгновенно захвачен и узурпирован Пеночкиным. Перехватить потоки тонкой энергии, рассеиваемой людьми, было сложнее. Но тут ему помогло главное достижение цивилизации последних десятилетий: глобальные компьютерные сети. А также его собственная "гибридность". У Пети, как это ни дико звучит, появилось компьютерное, кибернетическое подсознание. И - соответствующая интуиция. Он - чувствовал, чуял, выдел внутренним зрением, буквально осязал то, что нужно было сделать, дабы перехватить эти потоки энергии. Ему нужно было - обожание, в буквальном смысле. И он его добился.
      - Каким образом? - спрашиваю я. Гришин монолог начинает меня утомлять. Может быть, в режиме диалога легче будет его переносить? Быстрее бы он уже закруглялся.
      - Очень просто: Петя необходимое ему обожание купил. Чисто интуитивно он нашел способ воздействия на подсознание людей через терминалы компьютерных сетей. И вынудил некоторых бизнесменов, банкиров, а если не получалось - рядовых клерков в банках поддержать финансами, часто вопреки собственным интересам, уже появившихся года четыре назад - независимо, кстати, от желаний Пеночкина, просто благодаря логике событий - идеологов "новой веры". А также рекламные бюро и телевизионные студии, рекламировавшие "разведчиков человечества на пути в будущее". Заметь: не изготовителей артегомов, а их восхвалителей. Законы капитализма Петя усвоил хорошо: растущий спрос на "чебурашек" вызвал артегомный бум. Фирмы, успевшие освоить их выпуск, стали расти как на дрожжах. Равно как и количество телестудий, рекламирующих этих "хоббитов", "домовушек" и все прочие модели. "Чебурашки" стали символом финансового успеха. Причем вследствие совершенно объективного, так сказать, процесса, полностью объясняемого экономическими законами. Но параллельно развивалась и "новая вера". Как ни странно, люди, верящие, что Бог един для всех осознающих себя существ, в том числе и для "чебурашек", тоже начали преуспевать в житейских делах. Во-первых, потому, что они сами помогали друг другу. Во-вторых, им помогал Петя. Этим людям, а очень скоро - и организованным им храмам делали крупные пожертвования банкиры и бизнесмены, проповедники получали умопомрачительные гонорары за выступления на телевидении, и так далее. Сработала положительная обратная связь: дела у неофитов "новой веры" пошли в гору, число их последователей быстро увеличивалось, гибрид-эгрегор окреп и стал сильнее влиять на "коллективное бессознательное", по Юнгу, людей. Причем Петя хорошо помнил, как был уничтожен "Тригон", и, судя по твоим материалам, принял меры: забился в глушь, устроил себе полностью автономное питание, сверхнадежный канал обмена с компьютерными сетями через спутник. Петя сидел тихо, как мышка в норке, до тех пор, пока не вошел в полную силу. А теперь он неуязвим.
      Я не очень-то верю всем этим полуфантастическим объяснениям. Точнее совершенно фантастическим. Но в любой чуши можно найти золотые крупинки истины. Так и здесь.
      - Ты считаешь, все дело - в супернейрокомпьютере, с помощью которого Петя создал этот твой гибрид-эгрегор, так?
      - Так, - радуется моей понятливости Гриша. - Если бы удалось вывести его из строя - исчез бы центральный узел гибрид-эгрегора, его сила резко убавилась бы, и потесненные им обычные эгрегоры восстановили бы статус-кво. Хотя и не сразу. И не до конца, по-видимому. Ничего не поделаешь, придется теперь человеку поступиться своим положением царя природы в пользу "чебурашек".
      Опять он начинает философствовать.
      - Этот компьютер пытались вывести из строя. Чем, как?
      - С помощью "вопилок". Петя прячется в середине здания, и никакими направленными СВЧ-излучателями его не достать. "Вопилка" была разработана для диверсантов. Внешне - обычный пиджак или куртка. Но внутри - гибкие микросхемы, "бумажные" аккумуляторы и конформная направленная СВЧ-антенна. Диверсант, на жаргоне "вешалка", проникает в помещение с компьютерами, включает приборчик - и все электронные мозги сходят с ума. Правда, и сама "вешалка" малость облучается. Но излечимо, вполне излечимо.
      - Мне нужен такой "пиджачок". Размер пятьдесят второй, рост четвертый.
      - Зачем он тебе?
      - Я же не спрашивал, зачем тебе Леночка.
      Впервые в жизни я вижу, как Гриша краснеет. Причем начиная с лысины.