– Не пущу!
      – Пшел вон, душара, – я толкнул его раскрытой пятерней в лицо. -
      Или ты не видишь старшего по званию с документами? Пшел вон, чмо.
      Дежурный хотел еще что-то сказать, но я подхватил его под ремень и вытолкал за КПП. Взвод уже стоял в колонну по три.
      – Я доложу. Я доложу, – ныл парнишка.
      – Иди, иди, стучи.
      Такая формулировка была самая правильная, потому что она останавливала младшего сержанта в своих помыслах. Стукачей били нещадно как свои, так и чужие. Положенное уставом он выполнил.
      Дежурный по караулам не вмешался. А нарушение было не столь существенное. Его совесть была чиста. А мои действия прикрывали офицерские погоны темпераментного взводного. И мы пошли в город.
      – Взвод! – давал я команду, когда мимо проходила смазливые девушки, – равнение на красавиц.
      Солдат это веселило, девушки ускоряли шаг, поглядывая на солдат.
      Мы с взводным шутили, что солдатам эти девушки еще не скоро "будут давать". Но кто-то из девчонок решил не обходить бравых солдат, а пройти между ними. Радости тех, кто смог коснуться рукой девчонки, не было предела. Девчонка завизжала, вдруг поняв, куда она угодила, и это еще больше раззадоривало парней.
      – Иды суда! Красавица. Луби мэня, – слышались многонациональные голоса со всех сторон.
      – Взвооод! – гаркнул я, и солдаты перешли на строевой шаг.
      Девчонка выскочила из строя, тяжело переводя дыхание. Лица солдат улыбались. Такого развлечения им никто не обещал. Три месяца не видеть, не дотрагиваться до женского тела было тяжело молодым парням, еще недавно нежившимся под гражданскими одеялами и в объятиях подруг.
      Фильм, мороженое, стакан кваса – этот предел мечтаний солдата-первогодки, мы смогли воплотить в этот вечер. Еще через два часа наряд "шуршал" по столовой, приводя все в порядок под моим присмотром, так как старшина решил раньше времени уйти домой.
      – Товарищ сержант, – подошел ко мне ротный на следующий день после наряда. Я встал. – Кто ударил Раджаева по яйцам?
      – А я откуда знаю?
      – Он получил по яйцам, когда вы были вместе со связистами и копали траншею. Где Вы были?
      – С личным составом. А куда мне деться с подводной лодки?
      – Зачем Вы избили солдата?
      – Я? Не бил я его.
      – А солдат говорит…
      – Что я его бил? Лично я?! Раджаева ко мне!!
      – Зачем Вы позвали солдата?
      – Сразу и разберемся. Раджаев, я тебе бил по яйцам? Да или нет?!
      – Нэт…
      – Свободен, солдат.
      – Вы грубо обращаетесь с подчиненными, товарищ сержант.
      – А я им не мама и не девушка, чтобы их ласкать, товарищ старший лейтенант. Солдат должен выполнять приказы. А всем остальным пусть замполит занимается.
      – Я знаю, что его ударил гражданский…
      – Значит, солдат полез в драку с гражданскими? Его наказать, товарищ старший лейтенант?
      – Что ты выпендриваешься? Ты же знаешь, о чем я!
      – О чем?
      – О том, что у тебя во взводе мордобой. У солдата яйца распухли.
      Ты сядешь.
      – А это уж фиг. Не я бил. Солдат подрался с гражданским – это уже не неуставные взаимоотношения, так как гражданский не является военным. Каламбур, но… не ко мне. Я недосмотрел. Готов понести наказание. Соглашусь на кратковременный расстрел…
      – Ты мне чего дурака включаешь? Запомни: в армии пословица "ты начальник – я дурак" не работает. В армии есть другая пословица: "я начальник – ты дурак". Улавливаешь разницу? И ты это еще на себе почувствуешь. Я обещаю. А насчет неуставных взаимоотношений в твоем взводе мы еще поговорим, – пообещал мне ротный и пошел дальше.
      Следующие несколько дней рота вместе с курсантами общевойскового училища проходила подготовку, оставаясь в казарме на директрисе.
      Возвращаясь через день в казарму, уставшие и замученные солдаты шли в строю, шаркая ногами по асфальту кирзовыми сапогами, когда поравнялись с командиром полка.
      – Р'ота! – картаво прокричал ротный, который присутствовал, как старший офицер роты.
      Солдаты не усилили шаг, а продолжали дальше, уставши, плести ноги.
      – Командир роты, ко мне! – крикнул подполковник.
      Ротный подскочил к нему, подняв руку к фуражке.
      – Старший лейтенант Дрянькин! Поверните роту и пройдите, как положено.
      – Р'ота! Кр'угом! Бегом мар'ш!
      Еле подвигая ноги, солдаты отошли на несколько метров.
      – Р'ота! Р'авняйсь! Смир'но! Шагооооом ар'ш!! – выкрикнул ротный, стоя впереди строя подразделения.
      Солдаты начали не очень ровное движение, толкая друг друга в спины.
      – Р'ота! Смир'но! Р'авнение на-пр'аво!! – скомандовал командир и начал единственный из всего строя чеканить шаг, поедая глазами комполка.
      Рота, не сильно усилив шаг, шла мимо подполковника.
      – Тааак, – протянул командир полка. – Дрянькин, ко мне. Бугаев, повторите… это был учебный заезд.
      Бугаев развернул роту, заставив солдат отбежать на десяток метров. Сержанты начали показывать солдатам кулаки, поднимая остатки их боевого духа обещанием будущих ночных неприятностей. Под командованием замстаршины третья мотострелковая рота прошла как на параде на Красной Площади, чеканя шаг, как один человек, гордо повернув головы в сторону офицеров.
      – Нда… – задумчиво сказал подполковник. – Понятно. Бугаев, уводи роту. Дрянькин, останься. Нам надо серьезно поговорить.
      Через десять минут ротный строил роту в казарме. Солдаты вставали медленно и не торопясь.
      – Р'ота, – обратился старлей к солдатам, врожденно картавя. -
      Сегодня мое пр'иказание было похер'ено.
      – Опять похер'ено, – крикнул негромко кто-то из солдат, передразнивая картавость.
      – Что?! – опешил старлей.
      О такой наглости в полку не слышали. Командир роты мог иметь конфликты с младшими по званию, но ниже сержантов это никогда не опускалось. Чтобы солдат-первогодок ляпнул такое на общем построении роты – это был верх хамства.
      – Кто сказал?! Кто?!
      Тишина была ему ответом.
      – В чьем взводе был выкрик?
      Сержанты, дружно поднимая удивленно плечи, поддержали солдата молчанием.
      – Я накажу. Я всех накажу, – пообещал старлей и вышел из расположения роты. – Вот вернусь с офицерских учений и накажу. Всех!
      – Нам бы ваш опыт, – грустно сказал вечером в сушилке один из курсантов на пояснения сержантов о происшедшем. – Наши знания и ваш опыт – неоценимы.
      – Если ты комвзвода, – начал Бугаев, – то замок для тебя брат и друг. А если ротный пытается "опустить" сержантов учебной роты, то он остается один. Понимаешь? Просто один.
      – А другие офицеры?
      – Они в роте как на работе, – ответил я, – а сержант с утра и до утра. Двадцать четыре часа в сутки. Ротный должен сержантов холить и лелеять. А он… Как он с сержантами, так и рота с ним. Ведь даже старший по званию не сможет ничего сделать. Костин как-то построил этих "духов", спросил, кто из них музыкант и потом заставил тащить пианино из подвала на третий этаж… пианист хренов. Потыркал пальцами, потыркал. Оно расстроенное. Ужас, а не звук. Неделю над всеми издевался, зараза.
      – И?
      – Чего "и"? Он уехал на учения, мы тех же музыкантов построили и спустили это пианино… на хрен. Так спустили, что поднимать больше нечего было.
      – А чего майор? Ничего не сделал?
      – Сделал. Он три наших гитары расколотил. Отсюда из сушилки и вышвырнул. Одна так красиво летела… через все расположение… музыкант, блин. И причину выдумал, мол, запрещено хранить гитары в неположенном месте… урод.
      Послушав еще минут пятнадцать о тяжестях сержантской жизни и, как дежурный по роте, посоветовав всем идти спать, так как офицеры точно перед учениями появятся раньше времени в роте, я пошел в штаб батальона.
      – Кто там? – раздался за дверью голос Назарчука.
      – Свои, открывай.
      – Свои в такую погоду дома сидят, телевизор смотрят, – процитировал писарь, открывая мне дверь.
      – Быстро ты освоился, Андрюха. Быстро. Кофе налей дежурному по роте.
      – У нас самообслуживание, – и писарь протянул мне чайник и кофе.
      – Мы только что вскипятили. У нас работы "выше крыши". На завтра: карту комбату рисовать, замполиту, зампотеху и четыре ротным…
      Зашиваемся.
      – Я порядок наведу – могу прийти помочь.
      – Давай. Виталька не может – ему журнал писать надо. А этот журнал…
      Закончить Андрей не успел, как в дверь сильно постучали.
      – Открывай, – голос Салюткина был высокий и громкий.
      – Тссс, – показал мне палец Андрей. – Сейчас доколупываться начнет.
      – Я дежурный по роте – выйти должен.
      – Ты откроешь, а он меня сожрет.
      – А так меня.
      – Открывай!! – стук за дверью усилился. – Дневальный. Стой и долби ногой!
      Стук стал менее сильным, но методичным.
      – Открывай, козел! Я знаю, что ты там. Назарчук, гавнюк, открывай!
      Андрей вдруг встал. Взял со стола пилотку. Подошел к двери. Одел головной убор на голову, выровняв звездочку. Поправил гимнастерку и, приложив руку к головному убору, внятно и громко произнес:
      – Товарищ гвардии лейтенант, идите нах!
      Сенеда хохотал так, что я начал уже беспокоиться за стекла на окнах. Доцейко вторил ему тонким смехом, да и я не мог удержаться.
      – Открывай!!! – затарабанил очень громко Салюткин. – Дневальный, где дежурный по роте?
      – Ууу… – понял я, что открывать придется. – Андрюш, у меня выбора нет.
      – Ну, смотри…
      Я открыл дверь.
      – Кофе пьем? А кто службу тащить будет? – с порога налетел на меня Салюткин, держа в руках какие-то листы.
      – Кофе службе помогает, товарищ лейтенант.
      – Помогает? А сейчас увидим. Назарчук, кто я тебе? Кто, я тебя спрашиваю?
      – Командир.
      – А ты меня нах послал?
      – У меня был приказ от комбата.
      – Тебе комбат приказал послать меня нах? Врешь!!
      – Комбат приказал посылать всех, кроме начальника штаба полка и выше. Вы, товарищ лейтенант, еще не начальник штаба полка.
      – А кто я?
      – Взводный.
      – Правильно. Твой, блин, непосредственный командир. Твоего гребанного взвода. И вот я, как командир, тебе приказываю: нарисовать мне к утру карту. Она маленькая, всего четыре листа. Это тебе не комбата в двадцать…
      – Я не успею, – попятился писарь.
      – Что значит, не успею? Тебе ТВОЙ командир приказал. Это
      ПОСЛЕДНИЙ приказ. И ты обязан его выполнить. Вот карта, и не дай Бог я утром узнаю, что ты не сделал. Сгною в нарядах.
      Салюткин гордо повернулся и вышел.
      – Дежурный, – услышал я его крик из коридора. – Почему не спят в роте?
      Я вышел в расположение роты. Салюткин уже приближался к выходу, не обращая на меня никакого внимания.
      Всю ночь писари резали, клеили, писали на картах надписи и наносили стрелки предполагаемого теоретического боя. Я, увидев, что порядок более-менее имеет место быть, пошел к ним в комнату. В начале пятого все изрядно подустали.
      – Что за дурь, – бурчал Доцейко. – Все в армии "к утру", "к вечеру" или "к понедельнику". Ну, почему нельзя было карты выдать заранее?
      Ему никто не ответил. Сил не было даже на шутки.
      – Ой, что я написал? – удивился сам себе Виталик, высоко подняв брови и, вырвав лист из журнала, начал писать текст сначала.
      – Ну, я точно рехнулся, – поглядел он в журнал через несколько минут. – Я написал вместо "Начальник штаба" – "Нога начальника" да еще сверху вниз…
      – Как японец, – пошутил я.
      – Хи-хи, ха-ха, – смех Доцейко начинал смахивать на нервный. – Ты просто дурак, Виталь. Или ты тормоз? Хи-хи.
      Наверное, в другой ситуации Сенеда стал бы поддерживать шутливый тон, но последний смешок Олега оказался для него последней каплей.
      Виталик медленно поднялся, обошел стол, не торопясь, подошел к Олегу и вытащил его за шиворот из-за стола.
      – Ты чего? Ты чего? Пусти, – пытался упираться Доцейко, но Сенеда не обращал на его слова никакого внимания.
      Вытащив вырывающегося Доцейко на середину комнаты, Виталик резко повернулся, быстро перекинул ногу за ноги противника и сделал свою коронную заднюю подножку. Олег, весивший килограмм на двадцать легче
      Сенеды, взлетел, и его ноги замелькали над столами, все ближе приближаясь к карте комбата, лежавшей на ящике с подсветкой, расположенном на последнем столе.
      – Копец… – в один голос сказали мы с Назарчуком.
      Олег, пролетая над картой, зацепил носком ноги бутылочку с черной тушью, которая мгновенно разлилась на четыре центральных листа.
      – Полный копец, – увидев, что произошло, заголосил Доцейко. – Вот теперь, Виталь, тебя полный…
      – Не "Виталь", а товарищ гвардии сержант. Ты понял? Повтори, – и он притянул к себе Олега за отворот гимнастерки.
      – Товарищ сержант, товарищ сержант… Да отпусти ты… – Олег пытался отцепить крепкие руки художника. – Чего делать будем? До прихода комбата час пятнадцать…
      – Пойду я "секретчика" будить, – направился я к двери. – Вот и пригодился мой допуск. А вы думайте, чем с ним расплачиваться будете.
      Секретчика я нашел спящим в пятом взводе.
      – Володь, вставай. Володя, у нас пожар.
      – Не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым, – сквозь сон ответил Володя и повернулся на другой бок.
      – Володь. Мы попали. Выручай.
      Поднимали мы секретчика минут пятнадцать. Дежурный по штабу был очень удивлен, когда в половине пятого к нему заявились я и
      "секретчик", попросивший отключить сигнализацию в секретной комнате.
      Я сдал испорченные листы, получил взамен чистые, расписался, поблагодарил парня и вернулся к друзьям.
      Работали мы живо и складно. Кто-то обрезал листы, кто-то вклеивал, кто-то уже начинал рисовать или прописывать недостающие буквы. За работой мы не заметили, как стрелка часов начала приближаться к половине шестого.
      – Давай посушим ее над лампой. Надо покачать, так быстрее будет.
      На крик дневального "Дежурный по роте, на выход!" я выйти не успел. Вместе с Доцейко, мы складывали карту в "гармошку". За этим занятием нас и застал комбат.
      – Все в порядке? И ты тут? Друзьям помогаешь?
      – А все равно ночью спать нельзя…
      – Как будто бы для тебя это правило… Карта готова?
      – Так точно, – и я протянул ему сложенную, еще горячую от лампы,
      "гармошку" карты.
      Помещение быстро наполнялось офицерами батальона.
      – Здравия желаю, товарищ майор. Назарчук, давай, – не здороваясь с подчиненным, влетел в комнату Салюткин.
      – Не успел я…
      – Что?!
      – Я же говорил, что не успею, – не сильно опечалившись, сказал
      Назарчук.
      – Где моя карта?
      – Там, на столе. – Показал Андрей на четыре отдельно лежащих листа.
      Салюткин взял их, аккуратно сложил и подошел к комбату.
      – Товарищ майор, разрешите обратиться? – чеканя каждое слово, произнес лейтенант.
      – Чего тебе?
      – Товарищ майор, Ваш писарь меня нах послал! – громко и четко ответил взводный.
      Все офицеры замерли в ожидании реакции командира батальона.
      – Если он тебя послал, то, что ты еще тут делаешь?
      И мы зашлись смехом.
      – Солдатско-сержантский состав, покинуть штаб батальона, – в усы приказал майор. – Ханин, у тебя бардак в туалете, а ты тут ржешь как сивый мерин. Марш порядок наводить и мастику у старшины получи. У тебя через два часа генерал-лейтенант с проверкой появится. Чтобы рота блестела, как котовы… сам понял что. Понятно? Дрянькин. Роту
      "в поле" на весь день. Чтобы ни один тут не шлялся.
      Через два часа рота полностью опустела. Дневальные натирали пол, я сидел на "взлетке" на табуретке и наблюдал за процессом, листая журнал.
      – Жестче три, жестче. Натереть надо так, чтобы блестело, как… у комбата. Он так приказал. Вот и старайся. Получишь медаль.
      – Медаль?
      – Да. Орден Сутулова третьей степени, с закруткой на спине, во всю задницу. Харэ ржать, шутка старая, а они все угомониться не могут. Вперед на мины. Три давай.
      Без пяти девять пол был натерт, кровати стояли ровненько. Одеяла были отбиты по углам, а подушки возвышались белыми треугольниками над каждой коечкой. Рота выглядела, как образец военно-полевой подготовки. Любой генерал должен был понять, что с такими полами рота готова к встрече с любым врагом.
      – Ли, – подошел я к дневальному. – Ты остаешься дневальным за дежурного. У меня, как положено, отбой через пять минут. Что говорить, когда зайдет генерал, помнишь? Повтори.
      – Рота. Смирно! Товарищ генерал-лейтенант дневальный за дежурного, курсант Ли.
      – Молодец. И не переживай – генерал, он тоже человек.
      И я пошел раздеваться. Часа через два меня разбудил крик дневального:
      – Рота! Смирно! Товарищ генерал-лейтенант, тьфу ты, генерал-майор, дневальный за дежурного, курсант Ли.
      Генерал был так поражен порядком в роте, что решил не делать замечания бравому дневальному.
      – Хорошо, хорошо, солдат. Кореец?
      – Так точно.
      – А девушка дома ждет?
      – Так точно, товарищ генерал-майор.
      – Откуда ты, солдат?
      – Из Узбекистана.
      – А девушка, как и ты – корейка?
      – Корейка, товарищ генерал-майор, это мясо, а девушка – кореянка.
      – А… ну да, ну да… Пойдемте дальше, товарищи.
      Дальше генералу ходить не следовало. Над нашей ротой находилась рота курсантов-механиков, которая за час до приезда генерала вернулась с ночных учений и утренней чистки машин. Грязь просто капала с будущих механиков и порядок, который ночью наводил дежурный наряд, был уничтожен в считанные минуты. На появление генерала никто не среагировал, так как наряд носился по распоряжению старшины, и, спускаясь вниз, генерал попросил:
      – Давайте еще раз зайдем в эту роту. Вольно, Ли, вольно. Не кричи. Ох, как хорошо. Прям глаз радуется, – заулыбался проверяющий.
      – От сердца отлегло.
      "Вот, что надо для счастья человека, – подумал я в полудреме. -
      Чтобы пол был хорошо мастикой натерт и табуретки ровненько стояли" и, повернувшись на другой бок, тут же уснул.
      Рота вернулась после обеда.
      – Товарищ сержант, товарищ сержант, ко мне мама приехаль, – рядовой Алиев просто ел меня глазами.
      – И чем я тебе могу помочь?
      – Мама приехаль, на КППэ ждет.
      – Отпустить?
      – Да.
      – Ладно. Алиев. Тебе двадцать минут увидеть мать и вернуться с грамотным докладом, – сделал я ударение на предпоследнем слове. -
      Беги, сынок.
      Через двадцать пять минут Алиев стоял напротив меня.
      – Товарищ сержант, рядовой Алиев прибыл с КПП.
      – Я не вижу грамотного доклада, – снова повторил я ударение на предпоследнем слове.
      – Товарищ гвардии старший сержант, курсант Алиев прибыл с КПП со свидания с мамой.
      – Алиев, я не ВИЖУ грамотного доклада. Он правильный, но не
 
      ГРАМОТНЫЙ.
 
      – Аааа, – понял курсант. – Можно еще раз сбегать к мама?
      – Беги. Одна нога там, другая… давно тут.
      В этот раз Алиев вернулся с пакетом. Пакет был тяжелым и действительно, грамотным. В пакете оказались две бутылки
      "Портвейна", несколько банок консервов, колбаса и копченая курица.
      – Молодец, положи к Бугаеву в каптерку. Сейчас с ротным договорюсь об увольнительной.
      Через десять минут Алиев на зависть остальным солдатам ушел гулять по городу в середине трудовой недели.
      Солдаты учили уставы, рассевшись на табуретках, писали письма или переписывали никому не нужные тексты политзанятий, а я с сержантами роты сидел и смотрел, как Самсонов махает штангой.
      – Ну, Самсон, ты гигант. Надо тебе конкурс с Михалычем учинить.
      – И приз бутылка.
      – Где мы тебе бутылку найдем?
      – У Бугая две стоит, – кинул я идею.
      – Откуда?
      – К Алиеву родаки прикатили, так он пакетик принес. О, богатым будет. Алиев, – окликнул я входящего солдата. – А чего ты так рано?
      У тебя же еще два часа?
      – Мне к ротному, – пытаясь проскользнуть мимо нас, торопился азербайджанец, пряча что-то за спиной.
      – Стоять. Солдат, чего несешь?
      – Это не мое, это ротного, – начал мямлить Алиев, пряча большой портфель.
      – Солдат! Стоять! Ко мне!!
      – Я…
      – Команду "Ко мне!" не различаем? Пять шагов назад. Рядовой Алиев!
      – Я!
      – Ко мне!
      – Есть! Товариш гвардии старший…
      – Портфель дай сюда
      В портфеле оказалось три балыка, две палки колбасы, дыня, бутылка шампанского, две бутылки коньяка и четыре бутылки вина.
      – Нифига себе, – присвистнул Денискин.
      – Экспроприация экспроприаторов, – начал я вытаскивать из портфеля.
      – Это ротному… – сделал робкую попытку Алиев.
      – Ему одному много будет. Еще плохо станет. Не дай Бог заворот кишок с непривычки. А мы заботимся об отце-командире. Держи свой портфель, там ему хватит. Нас больше, но поделили честно. Как Бог учил – по-братски.
      Портфель полегчал на две бутылки вина, бутылку коньяка, балык и палку колбасы. Дыню и бутылку шампанского мы решили не трогать.
      Ротный спал в сушилке, охраняемый дневальным. Алиев что-то шепнул на ушко дневальному, и тот отодвинулся. Через несколько минут Алиев выскочил без портфеля, но с бумажкой в руке.
      – Алиев, что тебе ротный выдал?
      – Увольнительная на ночь. Завтра приду.
      – Иди, иди. Завтра выход "в поле". Не опоздай, – посоветовал я солдату и повернулся к Самсонову. – Мужик, ты меня сегодня меняешь в наряде?
      – Ага.
      – Если душара опоздает – идет к тебе в наряд в дополнение.
      – Ага. Пить когда будем?
      – Ночью и… ты же знаешь, что я не пью.
      – Ну, хоть поешь…
      Дежурным по полку заступил старший лейтенант Гранов. Гранов выглядел устрашающе. Высокий, широкоплечий качок был обладателем черного пояса по каратэ. Эту тайну мне поведала однажды его жена – фельдшер Галина.
      – Ты ведь знаешь, как мальчишки любят перед девчонками форсить, – рассказывала сержант сверхсрочной службы. – Я думала, что он как все. А потом фотографии увидела. А он там в полете на два метра высоты. Много фотографий. С соревнований. Настоящий черный пояс. Но я его не за это люблю.
      Гранов собрал всех старых и новых дежурных в штабе полка.
      – Дежурным передать наряд как положено, с проверкой количества противогазов, автоматов и прочего снаряжения. Новый дежурный должен приходить сюда каждый час и отчитываться.
      – Зачем, товарищ старший лейтенант?
      – А чтобы не спали ночью. Рожу заспанную увижу – тут же в рыло получит. Понятно? И еще: на "тумбочку" поставьте грамотного солдата.
      Если услышу опять "Тумбочка. Дневальный. Трубка слушает", то дежурный по роте будет у меня в дежурке отжиматься до утра. Свободны.
      Наряд по роте мне никогда не нравился. После него было внутреннее ощущение, будто наелся тухлых яиц. Ощущение проходило только после нормального ночного сна. Как только кусок курицы и колбасы, взятые у
      Алиева, опустились мне в живот, я начал чувствовать, что глаза мои слипаются.
      – Мужики, я пошел… спать хочу – сил нет.
      – Может дернешь? – предложил кто-то из сержантов. – Твое, все-таки.
      – На здоровье. Вам больше достанется. Дай конфетку.
      Мне протянули что-то в фантике, не разбирая, я кинул конфету в рот и пошел к кровати.
      Проснулся я оттого, что меня кто-то тряс за плечо.
      – Товарищ сержант, товарищ сержант, вставайте, вставайте, Вас ротный зовет.
      – Нах… испарился нах…
      – Товарищ сержант… ротный.
      Я посмотрел на часы. Стрелки показывали без десяти минут три.
      – Ты офигел, солдат? Отвали.
      – Ротный зовет.
      – Какой на фиг ротный? Пошел в… – и я отвернулся от солдата к стенке.
      Я успел уже уснуть, когда меня резко подняли, отчего сон мгновенно улетучился. Передо мной стоял Самсонов с повязкой дежурного. От него шел перегар, который чувствовался за метр. Я посмотрел на Самсонова и вспомнил, как однажды Шнетько послал дневального разбудить меня, когда я был начинающим дежурным по роте и спал в отведенное мне время. Я не просто послал дневального, я посоветовал ему послать и Шнетько. В следующее мгновение Коля выдернул меня из нательной рубахи, порвав ее одним рывком прямо на мне.
      – Ты кого нах послал, душара? Ты меня нах послал? – брызгал он прямо мне в лицо слюной. – Ты забыл, кто я? Ты дежурный, а у тебя срач в сортире!
      Никакого срача не было. Да и желания наезжать у замстаршины тогда не было, но невыполнение армейской негласной субординации требовало немедленного действия. Коля хотел выцыганить случайно попавшие мне в руки погоны без букв "СА". Это были крайне редкие, старшинские погоны.
      – Нафига тебе такие? А я старшину получил.
      – И что? – не понимал я.
      – Давай махнемся.
      – А вдруг я тоже стану старшиной?
      – Ты себе найдешь потом. А я тебе три… нет, пять пар обычных погон дам.
      Погоны я дал. Через несколько дней Шнетько получил документы об увольнении и клеил разные полоски на погоны, придумывая окончательный вариант к кителю, на котором уже красовались аксельбанты.
      – Какой шеврон лучше? Я сделал два. Один с красным кантом, голубым бархатом и танком в середине. А второй…
      – Коль. Тебе ведь на дембель два дня тому назад документы дали. А ты тут сидишь… я бы уже домой сбежал, в чем есть. Какая разница, какого цвета кант или…
      – Ты не понимаешь. Ты откуда? Из Ленинграда. Сколько тебе от вокзала до дома?
      – Минут двадцать, если на метро и пешком, а на такси минут десять…
      – Воооот. А я из деревни под Минском. Я в городе выйду – в деревне уже знать будут: старшина едет. Всей деревней встречать выйдут. Понимать надо.
      Самсонов поднял меня куда нежнее, чем Шнетько, но все равно достаточно резко.
      – Самсон, чо за фигня?
      – Ротный в канцелярии. Пошли, – сухо проговорил Самсонов, и я, надев тапочки, как был в трусах побрел ничего не понимая в канцелярию роты.
      В комнате горел свет и перед ротным стояли все сержанты роты.
      – Пришел? – посмотрел на меня очень внимательно старлей и резко приблизился: – Дыхни!
      – Чего? Рехнулся?
      – Дыхни!!!
      – Ааааа… – выдохнул я воздух ротному в лицо.
      – Трезвый, – удивился старлей. – Свободен.
      – Ну, точно рехнулся, – повернулся я и пошел обратно к койке. И только дойдя до постели, я сообразил, что не просто так все сержанты стоят в канцелярии.
      – Дневальный, – негромко позвал я. – Колись, что случилось.
      Только быстро и отчетливо.
      История оказалась следующей.
      Во время пьянки сержантского состава в каптерке, ротный вернулся в роту. Дневальный отлучился с "тумбочки" в туалет, и никто в расположении не знал о том, что командир роты заперся в канцелярии и чем-то там занимается. Самсонов забыл сбегать на поверку к дежурному по полку и явился только после того, как дежурный прислал кого-то из сержантов другой роты. Пока Самсонов ходил в штаб полка, сержанты решили повеселиться. Кто-то вспомнил, что в ленинской комнате, под полом, если приподнять одну из досок, есть запас боеприпасов и взрывпакетов, долго собираемый прошлыми призывами. Каждый рассчитывал увезти с собой и ни у кого не получалось. Андрейчик напомнил всем об этом потайном складе и пацаны дружно решили, что пора повеселиться, то есть бросить пару взрывпакетов из окна на плац между казармами. Ротный, услышав громкие голоса и непонятный шум, вышел и застукал Андрейчика в ленинской комнате в момент, когда последний, стоя на коленях, шарил под полом. Ребята разговаривали так громко, что на появление командира роты никто не отреагировал.
      – А что тут делаем? Чего не спим? – оттолкнул ротный Денискина и увидел стоящего раком Андрейчика. – Что у тебя, там? Доставай.
      Андрейчик, поняв, что это "полный залет". Медленно встал, потянулся, поднял ногу в сапоге над приоткрытой доской и, ударив по ней каблуком сказал:
      – А там, товарищ старший лейтенант, копец!
      Пока дневальный, выполняя приказ командира роты, вытаскивал заполненные боевыми патронами пулеметные ленты, гранаты, взрывпакеты и прочую амуницию, в роте появился Гранов, таща за шиворот пьяного
      Самсонова, от которого шли желтые испарения перегара. Гранов действительно должен был обладать недюжинной силой, чтобы справиться с таким кабаном. Самсонов был торжественно передан из рук дежурного по полку командиру роты, который и потребовал привести всех остальных сержантов.
      – Ясно. Иди, – отпустил я солдата. – Утро вечера мудренее. Завтра опять "в поле", а послезавтра смотр… может быть, и пронесет.
      На смотр все солдаты получили новую форму. Рота выглядела как с иголочки. Дивизия стояла на большом плацу, и тысячи глаз смотрели на генерал-майора, который возвышался на трибуне. Рядом с ним возвышался командир дивизии, а командовал смотром знакомый мне начальник штаба дивизии подполковник Дюжин.
      – Товарищ генерал-майор, – голос Дюжина можно было слышать без микрофона, – личный состав гвардейской, краснознаменной учебно-танковой дивизии для прохождения смотра построен.
      Выправка подполковника никак не указывала, что начальником штаба дивизии Дюжин стал, продолжив службу после двух лет в танковых войсках, куда его послали после лесотехнического института.
      – Дивизия, равняйсь! Смирно! К торжественному маршу. На одного линейного дистанции. Первая рота прямо, остальные напра-во!
      Шагооооом арш!!
      Первое место на смотре заняла восьмая рота почти полностью укомплектованная из среднеазиатов. Их никак не могли научить маршировать, вытягивая ногу, и тогда кто-то из взводных предложил всем, но обязательно всем, идти, поднимая колено, как в иракской армии. Рота шла не по уставу, но очень синхронно, чем и заслужила благостное отношение начальства.
      Сдав форму и облачившись снова в обычные хэбэшки, сержанты под руководством старшины распределяли солдат по нарядам на следующий день.
      – Хочешь ко мне в караул? – проходя мимо меня, спросил Салюткин.
      – Я дежурным по кухне вместе с Денискиным иду.
      – Это же прапорщицкая должность? А что старшина?