Глава сороковая

Дозор

Еще через несколько дней д’Артаньян присоединился к своим однополчанам и был с радостью встречен ими.

– Дорогой Атос, наконец-то я вижу вас, к счастью, здоровым и невредимым, – объявил д’Артаньян, обнимая мушкетера. – Как вы живете тут?

– Скверно, любезный д’Артаньян, – улыбаясь, отвечал Атос. – Все время дует сильный ветер и стоят морозы, а я не знаю ничего неприятнее соединения этих двух климатических явлений.

Рота мушкетеров, как и остальные части армии, поочередно занимала сторожевое охранение и несла все тяготы дозорной службы. Д’Артаньян втянулся в солдатские будни и вскоре чувствовал себя так, как будто попал в траншеи прямо из-под ларошельских стен.

– Кажется, между вторым и третьим постами слишком большое расстояние, – сказал г-н де Тревиль однажды ночью. – Не сочтите за труд, д’Артаньян, поезжайте и посмотрите, так ли это, и, если понадобится, выставьте промежуточный пост.

Молодой человек тут же отправился выполнять приказ, но капитан мушкетеров остановил его.

– И еще одно. Нам очень нужен пленный, чтобы допросить его. Последнее время неприятель все время производит какие-то перемещения, а мы мало знаем о его намерениях.

Д’Артаньян направился к коновязям. К нему присоединились Атос и еще пятеро мушкетеров, на тот случай если возникнет нужда выставить дополнительный пост.

Густая темнота заставляла двигаться шагом. Внезапно из-за туч вышла луна, и перед ними обрисовалась фигура всадника.

– Кто идет? – крикнул д’Артаньян и дал шпоры лошади.

Всадник молча повернул коня и помчался прочь. Мушкетеры поскакали за ним, предвкушая удовольствие привести в лагерь пленного, о котором только что говорил их командир. Гнаться легче, чем убегать: им не приходилось задумываться о дороге, они скакали по следам.

– Не растягивайтесь и не отставайте! – крикнул д’Артаньян, так как отчетливо вспомнил свою недавнюю гонку.

Сейчас роли поменялись, и он сам оказался во главе преследователей.

Мушкетеры уже почти настигали беглеца, когда вдруг стало видно, что на нем мундир французского офицера.

– Ба! Да это граф де Вард собственной персоной! – воскликнул д’Артаньян, подъехав поближе.

– А, это вы, – неприязненно проговорил де Вард, ибо это действительно был он. – Вот уж нежданная встреча.

– Что же необычного вы нашли в том, что встретили меня на передовой? – заносчиво спросил гасконец. – Я солдат, и меня легко встретить там, где дерутся.

– Я поговорю с тобой в другой раз, гасконский бахвал, – пробормотал де Вард себе под нос.

– Надеюсь, вы разрешите мне следовать своей дорогой? – спросил он вслух.

– Вам никто и не препятствовал это делать. С какой стати вы пустились наутек, чуть завидев нас?

– А с какой стати вы вздумали преследовать меня? – злобно спросил де Вард. – Я принял вас за испанцев, черт побери!

– Мы тоже приняли вас за испанца и собирались добыть пленного.

– Ну, что ж, господа, – насмешливо проговорил де Вард. – В таком случае вам не повезло.

– Теперь мы это видим.

– Итак, господа, раз уж вы остались этой ночью без пленного, позвольте мне следовать своей дорогой.

Произнеся это, де Вард издевательски поднял шляпу, дал шпоры своему коню и растаял во мраке.

– Это тот самый де Вард, которого вы славно угостили в гавани Калэ? – полуутвердительно проговорил Атос.

– Тот самый.

– Может быть, вам не следовало узнавать его?

– Как так?

– Я имею в виду, что, возможно, следовало подстрелить этого де Варда, как зайца, – в темноте так легко ошибиться и принять француза за испанца.

– Атос, это было бы убийство, недостойное дворянина.

– Это правда, но мне очень не понравилась его физиономия.

– Признайтесь честно, Атос, сами вы никогда не поступили бы подобным образом.

Тень пробежала по лицу мушкетера, когда д’Артаньян произносил эти последние слова.

– Наверное, вы правы, д’Артаньян, – проговорил он мрачно. – Но ведь казнили же мы миледи.

– То был суд, – отвечал д’Артаньян, зябко передернув плечами.

Ему почудилось что-то зловещее в окружавшей их со всех сторон темноте.

– Да, то был суд. Божий суд, – глухо откликнулся Атос.

– И кроме того, Атос, тот дурной поступок, который я совершил в отношении графа…

– Скорее – миледи…

– Скорее – их обоих. Одним словом, мне неприятно теперь вспоминать об этом. Я чувствую свою вину перед этим человеком.

Атос посмотрел на товарища.

– Эти чувства делают вам честь, друг мой. Однако повторяю вам – мне очень не понравился этот господин. И у меня из головы не идет одна картина. Я иногда вижу ее во сне и тогда просыпаюсь…

– Атос! – воскликнул д’Артаньян, желая обратить все в шутку, потому что глухой голос мушкетера и мысли, вызванные встречей с де Бардом, начали тревожить его. – Атос! Вы же сами всегда убеждали нас, что не верите снам.

– Я стараюсь не верить им, но они часто мучают меня.

– Что же за сновидение способно напугать такого человека, как вы?

– Улица Скверных Мальчишек и вы, залитый кровью.

Д’Артаньян передернул плечами.

– Это просто воспоминание о прошедших событиях. Но все это в прошлом, Атос.

– Я бы тоже подумал так, если бы не одно отличие от того, что было в реальности. Я подбегаю к месту поединка и вижу вас, залитого кровью и распростертого на земле. А подле вас стоит человек с окровавленной шпагой, которой только что пронзил ваше сердце. Теперь я узнал его. Это тот, кто повстречался нам только что, – граф де Вард.

Несмотря на всю храбрость и самообладание, д’Артаньян вздрогнул.

Некоторое время друзья ехали молча.

Однако гасконец не мог долго пребывать в унынии. Горячая южная кровь его неизменно одерживала верх в единоборстве со страхами и печалями, стремящимися ее студить.

– Ах, Атос! Вы сделались ворчуном! Походная жизнь утомила вас, – рассмеявшись, ответил д’Артаньян, вдыхая полной грудью холодный воздух и чутко прислушиваясь к ночным звукам.

– Ничуть. Мне нравится не сходить с седла целый день, скакать и палить из мушкета. Это значительно приятнее, чем ларошельское сидение в траншеях, и я считаю, что этот зимний поход встряхнул меня, однако…

– Что же?

– Однако же – если раньше мы все-таки служили королю и частенько задавали трепку гвардейцам кардинала, то теперь, кажется, мы все служим кардиналу. Солдаты де Тревиля и господина де Кавуа оказались в одной компании.

– Но сейчас мы служим Франции, дорогой Атос.

– Не спорю. Но все же – Франции и кардиналу, а не королю Франции.

– Но ведь его величество идет во главе войск!

– Полно, вам это кажется, друг мой. Во главе войск идет Ришелье под королевскими знаменами.

– Атос, вы неисправимый скептик!

– Просто я вижу вещи в их истинном свете. Однако постойте, я сейчас мало что вижу, но слышу вполне достаточно!

– Что еще? Достаточно для чего?!

– Для того, чтобы предположить, что мы сейчас будем иметь дело с дозором испанцев. Прислушайтесь, разве вы не слышите?

– Вы правы, теперь слышу. Тихо, друзья!

Последние слова д’Артаньяна относились к остальным мушкетерам их маленького отряда, которые следовали несколько позади.

Атос не ошибся. Неподалеку всхрапнула лошадь, вслед за этим послышались приглушенные голоса.

В этот момент лошадь одного из мушкетеров призывно заржала.

Сдавленное проклятие мушкетера совпало с резким возгласом со стороны испанцев:

– Quien es? Alto! [26]

– Хотел бы я знать, сколько их там, – пробормотал д’Артаньян, всматриваясь в темноту.

– Не имеет значения, – отозвался Атос. – Не станем же мы прятаться в кустах, столкнувшись нос к носу с неприятелем. Да и не сотня же их, в самом деле! Командуй атаку, д’Артаньян!

Впереди забряцало оружие. Послышалась возня, потом все утихло.

– Они готовят нам ловушку, – сказал д’Артаньян.

– Они думают, что готовят нам ловушку, – ответил Атос, усмехнувшись.

– Ты прав, Атос. Они не могут передвигаться бесшумно – следовательно, они остались на прежнем месте. Мы примерно представляем, где это. Я думаю, у тех темнеющих на фоне неба кустов орешника, в двух сотнях шагов отсюда.

– Вы поражаете меня, д’Артаньян, – заметил Атос. – Как вы можете знать, что это орешник, в то время как я с трудом могу разглядеть вашу шляпу?

– Разумеется, я говорю наугад – просто тут кругом растет орешник. Ну-ка, друзья, приведем господину де Тревилю одного-двух испанцев. Он давно хочет узнать об их передвижениях из первых рук.

По приказу д’Артаньяна двое мушкетеров поскакали налево, огибая испанцев с их правого фланга по широкой дуге и производя как можно больше шума. Одновременно другая пара устремилась вправо, также с шумом пробираясь сквозь кустарники и хрустя сухими ветками. При этом мушкетеры перекликались на разные голоса, отчего создавалось впечатление, что их по меньшей мере втрое больше, чем это было в действительности.

Глава сорок первая,

из которой видно, что не все неожиданности бывают неприятною свойства

С того места, где притаились испанцы, грохнуло несколько выстрелов. Испанцы палили наугад в темноту. Излишне говорить, что такая стрельба не могла причинить никакого вреда и имела целью скорее достижение психологического эффекта. Немного спустя со стороны испанцев послышались крики. Атос прислушался.

– Кажется, они обсуждают, как бы убраться подобру-поздорову. Наши обходные маневры их напугали.

– Вы знаете испанский, Атос?

– Мне немного знаком этот язык, – сдержанно ответил мушкетер.

– Положительно вы созданы из одних достоинств, Атос – вы великий человек!

– Д’Артаньян, вам нужно переселиться ко мне и повторять эти слова всем, кто вздумает заглянуть в мое жилище, покуда я пью.

Прогремел еще один выстрел, после чего кусты затрещали.

– Пора! – сказал д’Артаньян, выхватывая шпагу. Он, Атос и оставшийся с ними мушкетер бросились вперед. Их товарищи продолжали поднимать шум на флангах.

Послышалась команда испанского офицера к отступлению.

– Они бегут! – закричал д’Артаньян. – Не дайте им всем уйти, молодцы! Нам нужен пленный.

Прямо в лицо ему полыхнула вспышка выстрела. Пуля пролетела мимо.

– Эта оплошность будет стоить вам жизни, сеньор, – проговорил д’Артаньян, прокалывая шпагой темный силуэт.

– Господин лейтенант, они отступили. – С этими словами к нему подбежал мушкетер, принимавший участие во фланговом обходе.

– Тысяча чертей! Неужели все?

– Нет, вот один лежит, – флегматично отозвался Атос, подходя ближе. – Однако у меня создалось впечатление, что он уже не поднимется, а следовательно, не представляет для нас интереса.

– Какая жалость, – сказал д’Артаньян. – Я ведь ткнул его наудачу. Он выстрелил в меня в упор.

– Узнаю вас, друг мой, – заметил Атос. – Этот д’Артаньян никогда ничего не делает наполовину.

– Неужели мы так и не добудем пленного?!

– Здесь еще двое, – послышались веселые голоса мушкетеров, обходивших испанский пост слева и теперь возвращавшихся назад. – Лейтенант, мы ведем двоих.

Мушкетеры подталкивали перед собой двоих безоружных людей. Один пошатывался – видно, его помяли в стычке. Судя по форме, оба принадлежали к одному из испанских пикинерных полков.

– Они замешкались на той прогалине. Там мы и навалились на них, – лихо подкручивая ус, объявил один из мушкетеров. Он был явно доволен собой.

– Атос, спросите, пожалуйста, говорит ли кто-нибудь из них по-французски, – попросил д’Артаньян.

Мушкетер подошел к тому из испанцев, кто, казалось, меньше пострадал во время пленения, и задал вопрос:

– Habla usted frances? [27]

Испанец помотал головой и как-то неловко взмахнул руками. Очевидно, французский ему не был знаком.

– Me entiende? Que idiomas habla? Ingles? [28] – продолжал Атос.

В этот момент второй испанец сделал шаг навстречу мушкетеру и срывающимся голосом произнес:

– Si, senor [29]. Я хочу сказать… Боже милостивый! Неужели это и вправду господин Атос?!

Тут уже настала очередь д’Артаньяна:

– Одно из двух: или я сошел с ума, или… Черт меня побери, с каких пор испанские солдаты разговаривают по-французски с пикардийским произношением?

– Ох… ура! И господин д’Артаньян тут, ура! Я так и знал, что нам наконец-то повезет… Ура! – дико закричал пленный, причем его французский действительно выдавал в нем уроженца той самой славной провинции, которую упомянул только что д’Артаньян. – Теперь я ничего больше не боюсь! Ты слышишь, Гримо, – нам повезло! Я говорил… О Господи! Какая удача!.. – с этими словами «испанец» осел на землю, видимо, потеряв последние силы.

– Да это же и в самом деле Планше! – вскричал д’Артаньян, бросаясь к упавшему. – Настоящий Планше – целый и невредимый. Черт побери, скорее в лагерь! Я не могу снова потерять Планше, едва он нашелся.

Пока продолжалась эта сцена, Атос медленно приблизился ко второму пленному, которому он задавал вопросы по-испански.

– Почему вы не отвечали мне, Гримо? – спросил он ровным голосом.

– Не мог, сударь, – взволнованно отвечал Гримо, так как это действительно был он.

– Отчего?

– Без вашего разрешения, сударь, – почтительно кланяясь, сказал Гримо.

Глава сорок вторая

Сражение

Планше получил легкую контузию в голову, кроме того на теле у парня оказалось несколько синяков и царапин. Окруженный вниманием, он быстро пошел на поправку. Его кратковременный обморок был вызван скорее чрезмерными переживаниями.

В ту памятную ночь оба приятеля наконец по недосмотру командования оказались в одном дозоре и решили воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Говоря попросту, Планше и Гримо давно собирались дезертировать и вознамерились рискнуть.

В ответ на вопросы своих господ Планше и Гримо отвечали, что в Новом Свете попали к испанцам в плен и, так как те постоянно ощущали нехватку солдат, а следовательно, и набирали наемников больше, чем кто-либо еще, оба в скором времени пополнили ряды испанских войск на новом европейском театре военных действий.

Выведывать подробности их приключений в Новом Свете у Гримо было совершенно бесполезно. Любой, кто задался бы целью узнать что-либо у этого своеобразного малого, должен был приготовиться вытягивать из него сведения до глубокой старости.

Оставался Планше. Однако хитрец под предлогом контузии уклонялся от рассказов. Стоило д’Артаньяну перевести разговор на их похождения в Америке, как его вновь обретенный слуга принимался жалобно охать и стонать, жалуясь на боли в голове.

Волей-неволей гасконцу приходилось отступать, что же касается Атоса, то он, как известно, был самым нелюбопытным человеком на свете. Он довольствовался тем, что снова нашел Гримо.

– Только потеряв лакея, – говорил Атос, – понимаешь, чего лишился.

Вскоре Планше поправился и теперь сопровождал своего господина, куда бы тот ни направлялся. Если д’Артаньян обходил траншеи, Планше шагал позади с мушкетом на плече. Когда гасконец отправлялся куда-нибудь верхом, Планше ехал рядом, положив тяжелый мушкет поперек седла.

Нечего и говорить, что верный Гримо тенью следовал за Атосом, и, если мушкетеры ехали вместе, а так бывало почти всегда, они со своими лакеями представляли маленький отряд, совсем как в былые времена.

Однажды Атос и д’Артаньяи, сопровождаемые Планше и Гримо, ехали бок о бок, неторопливо беседуя. Только что они переправились через По и теперь приближались к линиям испанских аванпостов. В их намерения входило определить, насколько испанцы продвинулись к северу от Казале – главного города маркграфства Монферра, который они безуспешно осаждали.

Атос был настроен по обыкновению философски и вполголоса говорил д’Артаньяну:

– Вот увидишь, д’Артаньян, – испанцы снимут осаду. Им туго приходится после поражения их союзников. И тогда начнется то самое бессмысленное занятие, о котором я тебе говорил еще в Париже. Мы станем гоняться за ними по всей Ломбардии, доберемся до Мантуи, получим удар в спину от имперцев, не успев оглянуться, мы снова окажемся под Казале, если не еще восточнее, соберемся с силами, получим подкрепление, вытесним неприятеля из Монферра…

– Ах, Атос! По-вашему, остаток жизни мы обречены провести на бивуаках.

– Бивуаки победоносной армии не самое плохое место в этом мире, – невозмутимо отвечал Атос. – По мне и это годится, было бы в лагере доброе вино.

С тех пор как Портос распрощался с ними, а Арамис таинственно исчез, сказав случайно встреченному д’Артаньяну лишь несколько неопределенных фраз, Атос сильно изменился. Мушкетер по-прежнему выглядел, как благородный вельможа, кем он, вне всякого сомнения, и являлся. Но в облике его все чаще сквозила усталость и какая-то опустошенность. И хотя в лучшие свои дни он оставался «великим Атосом», д’Артаньян с тревогой замечал, как меланхолия, ранее лишь временами затуманивавшая взор его друга, теперь постоянно становится его спутницей и как, желая развеять ее, Атос опустошает одну бутылку за другой, погружаясь в еще большую меланхолию.

Теперь гасконцу случалось видеть своего друга в таком состоянии все чаще. Д’Артаньян чувствовал, что этот человек, почти начисто лишенный эгоизма, испытывал потребность постоянно проявлять щедрость своей незаурядной натуры.

Потеряв двоих друзей, Атос потерял многое из того, что привязывало его к жизни. Этот человек, дружбой которого гасконец справедливо гордился, должен был жить не только и не столько для себя, сколько для друзей.

Будучи одиноким и, по-видимому, имея причины не поддерживать близких отношений с родственниками, Атос дорожил тем, что называли в Париже «четверо неразлучных», и глубоко переживал расставание с друзьями, хоть и не показывал этого внешне.

– Знаете, о чем я сейчас мечтаю, дорогой Атос? – спросил д’Артаньян.

– О поездке в Клермон-Ферран, должно быть? – с грустной полуулыбкой предположил мушкетер.

– Об этом тоже. Но сейчас я имел в виду нечто совсем другое.

– Что же?

– Мне хотелось бы показать вам мою родную Гасконь. Я познакомил бы вас с родителями. Мы славно бы поохотились с вами. Я повез бы вас в ланды – куда-нибудь возле Дакса. В Гаскони не бывает таких суровых зим, как в Париже, а мы отправились бы туда весной.

Представьте, Атос, мы скакали бы с вами по песчаной почве ланд. Окрестные холмы повсюду, сколько видит глаз, покрыты лиловым ковром вереска. Сосны качают ветвями, и в воздухе стоит аромат смолы, особенно сильный после дождя. Никого нет в округе на несколько лье, только в долине кое-где пасутся стада овец под присмотром седого пастуха. А на горизонте, словно облака, видны вершины Пиренеев, затуманенные легкой утренней дымкой.

Атос пожал руку товарища.

– Д’Артаньян, вы так живо описали все это, что я будто уже побывал там вместе с вами. Мы непременно отправимся в Гасконь, и вы покажете мне голубые воды Гаронны, как только кончится эта война.

– В самом деле! Испросим отпуск. Господин де Тревиль не сможет отказать нам, так как мы, несомненно, еще не раз отличимся в походе! Испросим отпуск, говорю я, и поедем!

– Таким вы мне больше нравитесь, любезный д’Артаньян, – с легкой улыбкой отвечал Атос. – Я было подумал, что вы тоже впали в меланхолию и начали писать стихи. Хватит мрачных физиономий, хватит меня одного!

– Нет, нет! Никакой меланхолии, Атос! Ни у вас, ни у меня, – подхватил д’Артаньян. – Слышите звуки труб – это военная музыка. Она горячит кровь и зовет нас вперед!

– Однако сигналы доносятся вовсе не из нашего лагеря.

– Черт возьми! Вы правы.

– В таком случае давайте поднимемся на тот холм, что находится неподалеку от нас. Возможно, оттуда удастся рассмотреть позиции неприятеля.

Оба мушкетера пришпорили своих лошадей и через несколько минут оказались на вершине холма, указанного Атосом. Планше и Гримо не отставали от них.

Глазам их предстала картина, напоминавшая растревоженный муравейник. Испанцы явно перешли к решительным действиям. Атос и д’Артаньян не могли знать, что армия противника получила нового главнокомандующего. Граф Спинола, прибывший из Фландрии, решил встряхнуть свои войска. Его послужной список пестрел победами, одной из которых было знаменитое взятие Бреды.

Посовещавшись, друзья приняли единственно разумное решение – повернули в лагерь, стремясь достичь его со всей мыслимой быстротой.

Получив донесение о начале наступательных действий противника, Ришелье отдал приказ о контрнаступлении. Лагерь пришел в движение, и по прошествии не столь уж большого срока французские войска были развернуты для сражения.

Одной из самых сильных сторон французского солдата является его знаменитая неудержимая первая атака. Звуки военных маршей бодрят галльский дух, красочные мундиры превращают кровавую битву в некое подобие парада. И французский воин, презирая смерть, устремляется вперед – к победе и славе!

То тут, то там, где противные стороны вошли в близкое соприкосновение, завязывалась перестрелка, и хотя никто из военачальников не отдавал приказа о начале боя, он начался сам по себе. Открыла огонь артиллерия, ощетинились длинными пиками ряды пехоты, и постепенно местность стала заволакиваться голубоватым пороховым дымом.

Кардинал в легкой кирасе с самым воинственным видом наблюдал за ходом сражения, посылая адъютанта за адъютантом со своими приказами к командирам различных частей. Ришелье увидел, что неподалеку завязался жестокий кавалерийский бой, в который оказалась втянута и конная часть, прикрывавшая французскую батарею.

– Господа, – повернулся Ришелье к своей свите, – вы видите, что пушки остались без всякого прикрытия? Скачите к полку мушкетеров, они находятся ближе всех, и передайте мой приказ передвинуться влево и вперед для защиты батареи.

Один из офицеров притронулся к шляпе в знак повиновения и бросился исполнять приказ кардинала. Он вскочил на коня и поскакал к мушкетерам.

Но в это время часть прорвавшихся испанских кавалеристов из числа того же полка, что рубился с рейтарами, прикрывавшими пушки, видя, что никто им не препятствует, повернула своих лошадей.

Они отлично видели, что французские канониры беззащитны, и намеревались изрубить их до того, как они получат помощь от мушкетеров.

Офицер несся во весь опор, но он оказался в опасном положении. Несколько испанских всадников находились на расстоянии выстрела от этого адъютанта кардинала. Они и открыли огонь.