Отделение «Скорой помощи» больницы Бельвью Восточная Двадцать седьмая улица и Первая авеню, Манхэттен

Обширные посадки помидоров на ровно разбитых грядках, каждый куст аккуратно подвязан. Он идет вдоль них под солнцем, касаясь плодов размером с баскетбольный мяч. Они почти созрели, но некоторые все еще зеленые, их идеальные формы радуют его – ни один не помят и не поврежден насекомым. Когда он просовывал нос сквозь плети и всматривался в помидоры, касаясь ресницами их тугой кожицы, мог видеть, что происходит внутри, как будто это прозрачные шары. К его радости, в каждом было воспаленное лицо его матери. Рот приоткрыт, едва дышит. Она повязала носовой платок вокруг седеющих волос. Один глаз почти закрыт, как у куклы, веки отяжелели и нависли. Привет, Рики, малыш. Мамочка сегодня устала. Она улыбнулась притворной улыбкой, которая означала, что ему нужно искать внимания и ласки в другом месте. Ей было не до этого, она умирала. Твоя мать очень больна, сынок, мы должны соблюдать в доме тишину.

Он перестал всматриваться в помидоры и пошел вдоль грядок к своему желтому грузовику, стоящему поблизости. Ступая по мягкой земле, он вдруг увидел, что грядки стали сужаться. Он понял, что сам меняется – растет вверх и вширь, да так быстро, что помидорные кусты превратились в зеленый бархатный мох, который он оглаживал пальцами. Неожиданно появилась черная жижа, вроде той слизи, которая выделяется из больных устриц, вытянутых рыбацкой сетью. Они облепили весь грузовик, те, что поменьше, на бампере, капоте, дверях и крыше. Ему пришлось включить стеклоочистители, чтобы они не липли на ветровое стекло. Дворники крошили устричные раковины, оставляя грязно-зеленые потеки на ветровом стекле.

Он вылез из кабины и схватил лопату для уборки снега, которую держал за задним сиденьем. Нужно их отдирать, жаль, что придется сдирать лопатой краску с грузовика, но без этого не обойтись. Поработав лопатой, будто грузил дорожный гравий, он навалил хрустящую груду устриц. Потом достал из кузова канистру с бензином и облил ее. Спички нашлись в нагрудном кармане. Пламя вспыхнуло, и повалил черный дым. Проклятые устрицы. Раковины размягчались и оседали в пламени, они горели, как резина, булькая и переплавляясь в черный суп. Получилась огромная черная лепешка. Он просунул под нее лопату и поднял. Как он и ожидал, снизу была блестящая металлическая поверхность. Лопатой он расшатал основание лепешки и перевернул этот черный гигантский диск. Он был страшно тяжелый. Полегче, Рик, сохраняй баланс, чтобы перевернуть лепешку, края которой свисали с лопаты. Диск тяжело приземлился и превратился в лужу жидкого серебра. Рик вгляделся в нее. Вступил туда ногой, прямо ботинком. И вынул ногу с приросшим к ней и бившим хвостом морским окунем. Удивительно красивым, каждая чешуйка – произведение искусства. Рик поставил свою рыбу-ногу на землю. Великолепно. А как насчет руки, получится ли у него тот же фокус с рукой? Вопрос напугал его. Ну же, Рик, мямля ты эдакая, что, в штаны наложил? Сунь туда руку. Пол бы никогда этого не сделал. Пол бы сказал: «С ногой пронесло, но руку не суй! Ни в коем случае не делай этого. Не делай!» Что ж, в этом-то и была разница между ним и Полом. В двадцать девять Рик в течение трех месяцев делал себе инъекции гормонов роста и выиграл региональное первенство в штате Нью-Йорк. Бицепсы его были толщиной с банку. В двадцать четыре он проглотил какой-то препарат в жидком виде, который применялся для стимулирования жеребцов на конных заводах. Средство противозаконное и страшно опасное, по свидетельствам культуристов, обладавшее удивительным эффектом. Действительно, после этого он трахался с одной девчонкой шесть часов подряд. Член его распух, с крайней плоти, треснувшей в нескольких местах, начала сползать кожа. Уж не говоря о галлюцинациях и болезненных спазмах в груди. Тогда он потерял шесть фунтов. На следующий день поясница болела так, что он не мог ходить, а девушка попала под наблюдение гинеколога. Она грозила, что покончит жизнь самоубийством, – Рик стал избегать ее.

В девятнадцать он прошел по верхним тросам Бруклинского моста. Когда он добрался до вершины каменной опорной башни, то начертал свое имя аэрозольным баллончиком поверх других имен, выкурил сигарету и подумал: а не прыгнуть ли? Так чего же он так боится сунуть руку в серебряную лужу? Еще раньше, в пятнадцать, с двумя другими парнями устроил пожар на южной станции обслуживания в «Бруклин-Квинс Экспресс-вэй», облив десять матрасов бензином. Так что катись ты к дьяволу, Поли. И к дьяволу все, что с тобой связано – твою машину и твою жену, твою бумагорезку и твои белые зубы. Что ты совершил в своей жизни? А я всегда делал, что хотел, и собираюсь сделать это сейчас. Ты всегда ненавидел меня, а я тебя. Смотри, я суну туда свою руку и покажу тебе. В прохладной толще серебра он почувствовал влагу. Засунул выше локтя, шевеля пальцами. Когда он выдернул руку, то увидел, что она превратилась в ревущий шлифовальный круг для пола. Какой громкий аппарат, все тело вибрирует. Его используют профессиональные циклевщики, напряжение 220 вольт. Понадобилось двое мужиков, чтобы нести машину по лестнице, а он вот ею размахивает. Он опустил аппарат в блестящую лужу. Машина перестала вертеться, его плечо освободилось от груза. Все было в порядке. Но за собой он вытащил ржавую якорную цепь. Она прожигала его насквозь. Так больно, что нельзя прикоснуться – о, господи, неужели это все на самом деле?

– Наркан начал действовать, – объявил спокойный голос. – Может быть, секунд через десять.

Рик открыл глаза, чтобы посмотреть на руку. Он увидел трех мужчин рядом. Кто они? Пол был забросан обертками из фаст-фуда, еще они принесли телевизор.

– О, пожалуйста! – вскричал он. Его рот – сплошная опухшая болезненная рана. – Сделай, чтоб перестало болеть!

– Ничего не могу поделать, Рик, – ответил тот, которого звали Моррис. – У тебя пульс стал слишком редким. Пришлось тебя обратно выдернуть.

Он лежал на столе в окровавленной футболке, правая рука прикована к столу, левая заканчивалась сразу после рукава. Металлический зажим на обрубке был замотан бинтами.

– Вы, твари, отрезали мою руку!

Моррис положил тяжелую ладонь Рику на грудь.

– Успокойся, – сказал он, демонстрируя навык обращения с буйными пациентами.

– Моя рука! Вы, гады, мне руку отрезали!

– Я неплохо поработал, упаковывая твою руку, просто как в учебнике.

– Ты будешь снова спрашивать про деньги? – поинтересовался тот, которого звали Томми.

– Он не знает ничего, – сказал Моррис, положив ладонь Рику на лоб.

– Откуда знаешь?

– Откуда? – Тот нахмурился. – Я имел дело с двумя тысячами пациентов в состоянии шока. В шоке человек лгать не может. – Моррис пощупал Рику пульс, взглянул на часы. – Тело многое забывает в шоке, но не врет.

– Который час? – спросил Рик.

– Поздно. Раннее утро, два часа.

– Моя рука здесь?

– Она в ящике со льдом, – сказал Томми, – мы ее на лед положили, вроде как пиво.

– Я могу ее забрать? Моррис покачал головой.

– Еще нет.

– А когда?

– Мы должны все закончить.

Рик чувствовал, что не может поднять голову. У него был жар, знобило.

– Так когда же? – Он закрыл глаза. Он надеялся, что если приставить руку обратно, боль пройдет. Его ступня, ребро и рот – все болело, будто продырявленное и набитое гвоздями, стеклом и осколками костей.

– Какого дьявола вы хотите? – закричал Рик.

– А чего хотят все? – сказал Моррис. – Мы хотим наличных.

Рик не мог дышать. Он повернул шею, чтобы взглянуть на руку.

– Не двигайся, Рик, иначе кожа будет отходить от краев раны. – Моррис вынул из кармана шоколадный батончик, отломал кусок и засунул Рику в рот. – Тебе нужен сахар.

– Где моя рука?

Моррис махнул рукой, Рик с трудом приподнял голову и увидел красный ящик для льда, в который вошла бы сотня фунтов филе тунца. Даже заклеена липкой лентой. Он обмяк на столе.

– Скажи мне, где деньги, Рик.

– Когда мы будем в больнице.

Моррис дал Рику остатки батончика.

– Мы тебя не можем отвезти прямо в больницу.

– Высадите меня на углу.

Мужчины переглянулись.

– Он не знает о коробках, – сказал Томми.

– Может, у него есть какая-нибудь заначка? Сколько у тебя денег, Рик?

– О, черт, – выдохнул он. – Может быть, сорок тысяч.

– Маловато будет, приятель.

– Это все, что у меня есть.

– Отвезите меня и мою руку в больницу – на угол, все равно куда. Каждый из вас поимеет… тринадцать – четырнадцать тысяч, больше у меня денег нет. Я держал деньги в доме своей тетки.

– Да, мы знаем. Где они теперь? Неожиданно Рик уставился в потолок остекленевшим взглядом.

– Что с ним?

– Думаю, сахар действует.

– Где твой грузовик, Рик?

– Мой грузовик? В гараже.

– Поищи у него в бумажнике квитанцию.

– Здесь ничего.

– Верни парню бумажник. Нам чужие карманные деньги не нужны.

– Как вы меня нашли?

Моррис пропустил вопрос мимо ушей.

– Где этот гараж, Рик?

Он чувствовал себя странно.

– А знаешь, – сказал он, – я свою мать видел внутри помидора.

Они были подонками, что не мешало им мыслить здраво: лучше легкая нажива, чем возня вокруг бормочущей жертвы. Набросили на него старое пальто, втащили в старое такси и посадили на заднее сиденье. Культю и ребра пронзила боль. Ящик со льдом бросили в багажник, как и обещали, ящики с инструментами положили на переднее сиденье. Он разглядел тощую собаку под уличным фонарем, из пасти которой что-то свисало. Моррис вручил Рику большую бутылку «Гейтерэйд» и сказал:

– Выпей всю. Выпей прямо сейчас. Тебе требуется жидкость.

Рик выпил и вроде почувствовал себя лучше.

Они уселись по бокам, после трудов «праведных» запах от них шел отвратительный. Моррис уселся за руль и помчал через город на Четырнадцатую улицу. Редкие прохожие мирно шли по тротуарам. Крикнуть бы им: «Эй, они мою руку отрезали!» Его ступня и лодыжка болели не меньше, чем мучила жажда, хотелось спать. Только бы добраться туда, только бы добраться!

– Ты в порядке, Рик?

– Он в шоке, – сказал Моррис, глядя в зеркало. – Зрачки расширены. Это из-за того, что он долго лежал, а теперь сидит. Увеличилась нагрузка на сердце. Вероятно, в батончике было много сахара. Его почки высохли, но с ним все будет нормально. Минут через пять почувствует себя лучше.

– Ты вспомнил про свой грузовик, Рик?

– Да.

– Смотри не забудь.

Рик покачал головой, лицо пронзила боль.

– Нет.

Несколько минут спустя они подъехали к Бельвью и остановились у перекрестка перед светофором.

– Рик, больница сразу через квартал. – Моррис наблюдал за ним в зеркало. – Пройдешь всего один квартал, и вот она.

– Сначала помогите мне вылезти.

– Давай поговорим о деньгах.

– На улице. Вытащите меня.

Они открыли дверь. Джентльмены. Захотят, засунут обратно в машину. Он прополз по сиденью и поставил ноги на асфальт. Рик едва мог двигаться.

– Ты оказался клевым парнем, Рик. Не подведи нас под конец.

– Желтый грузовик, мой грузовик.

– Где грузовик?

– Спроси русского парня. Томми дал ему пощечину.

– Гараж напротив спортклуба. Лафайет. Гранд-стрит. Второй этаж. Спроси русского.

– Так деньги в грузовике?

Рик кивнул в изнеможении.

– Радиатор. Потянешь за провод.

– Что на конце провода?

– Пластиковый пакет. Наполнен сотнями.

И дорожными чеками, которые дал ему Пол. Мужчины переглянулись.

– Поехали!

Они открыли багажник, вытащили большой, заклеенный лентой ящик со льдом на тротуар.

– Ты видишь, Рик, мы все делаем как обещали, – сказал Моррис. – До больницы всего один квартал. Вот ящик со льдом, твоя рука внутри. Как мы договорились. Теперь можешь вылезать.

Он с трудом поднялся, длинное пальто не столько грело, сколько давило на плечи. Его шатало, пришлось сесть на ящик. Дверь машины захлопнулась, она нырнула в трафик и, повернув на повороте, исчезла. Слабой рукой он поковырял пленку, которой был обклеен ящик со льдом. Вставай, сказал он себе. Позови кого-нибудь на помощь. А кто поможет? Час-то поздний. Встал на колени и схватил ящик за ручку. Он был чудовищно тяжелым. Почему? Слишком много льда? Нести он его конечно же не сможет, будет волочить.

Рик стал дожидаться зеленого света. Не думай, не беспокойся, сказал он себе, просто перетащи ящик через Первую авеню. Заставь работать ноги. О полиции не думай пока. Тебе нужно пришить руку на место. Это главное. Солдатам ведь такое делают, подумал Рик, значит, и мне сделают. Зажегся зеленый, он начал волочить ящик, согнув от тяжести колени и спину, нелепо размахивая культей. Ну и весит же, сволочь, должно быть, фунтов триста весит. И здоровый. Зачем нужен был такой здоровый? Протащил ящик через первую полосу. Водители такси пялились на него.

Добравшись до середины улицы, Рик увидел микроавтобус, поворачивающий на Первую. Двигаться вперед или стоять на месте? Водитель, заметив нерешительность парня, погудел ему и резко повернул автобус. Но при этом задел ящик. Рик отпрыгнул назад, ногу обожгла боль Ящик валялся на асфальте. Автобус остановился.

– Эй, ты, – сказал водитель, выпрыгивая. Это был молодой человек лет двадцати с бритой головой. – Куда, на хрен, прешь, ты, мудила чертов… – Он увидел кровь на Риковой майке, отшатнулся и прыгнул обратно в автобус.

Рик дотянулся рукой до ящика, помятого, но целого, и перетащил его через бордюр. Он заметил дренажную пробку и вывернул ее. Из ящика полилась вода, как показалось ему – слегка окрашенная. Он доберется. Он почти уже у цели.

Рик протащил ящик через автоматические двери отделения «Скорой помощи», мимо охранника, прямо к окошку дежурной сестры.

– У меня руку отрезало, – прохрипел он.

– Что? – не расслышала сестра.

Он скинул свое широченное пальто на пол. Вся его майка была в крови.

– Лягте на пол, – скомандовала она. – Клайд, у меня экстренный случай! Позвоните доктору Кулику. – Она обратилась к Рику. – Сэр, лягте на пол! Вам нужно…

– Она здесь, – сказал Рик, стуча по ящику. – Позови кого-нибудь, кто может пришить ее обратно!

– Что? Руку?

– Да, – ответил он. Внезапно закружилась голова.

Сестра подняла трубку.

– Каталку, физиологический раствор, анализатор группы крови.

– Ящик, – пробормотал Рик.

– Клайд, – приказала сестра, – вскрой ящик, но ни к чему не прикасайся. Сэр, лягте! Сейчас привезут каталку, сэр.

Охранник вытащил перочинный нож. Четырьмя сильными движениями он разрезал ленту и поднял крышку. Потом посмотрел на Рика.

– Вытащи ее! – прохрипел Рик. Охранник вынул фонарик и посветил на лед.

– Не внеси инфекцию, – отозвалась сестра.

– Как бы мне самому инфекцию не подхватить, – пробурчал охранник, ковыряясь во льду. – Просто хрен знает что.

Санитар вкатил каталку.

– Сэр?

– Подожди – подожди, – простонал умоляюще Рик. – Я должен видеть свою руку.

Охранник что-то вынимал из ящика, отшвыривая лед.

– Достал, вот она.

– Покажи мне!

Охранник с омерзением покачал головой.

– Это никакая не рука.

– Что? – завопил Рик.

– Смотри, дружок. – Охранник вытащил ощипанную тушку огромной индейки весом фунтов в тридцать. Замороженные черные ноги беспомощно болтались. Охранник ткнул в нее пальцем. – Одно крыло отрезано, вот здесь. – Он бросил тушку обратно в ящик и посмотрел на Рика. – Это все, что там есть, мой друг.

Рик оттолкнул каталку, встал на колени, думая, что сейчас его стошнит. Его пронзили боль и отчаяние, потом он впал в оцепенение. Та жрущая собака. Рик положил правую руку на кафельный пол, поддерживая равновесие, а затем рухнул плашмя. Вокруг него собрались люди. Так вот оно что. Собаке мороженую индейку не скормишь.

– Сэр, – сказали ему, – мы должны поставить вам капельницу.

Он был уже кем-то другим. Отныне и навсегда. Рик завалился на правый бок и подтянул ноги к груди, как ребенок, свернувшийся клубком под одеялом. Да, теперь он свободен от ожидания, наконец это случилось. Он получил свое наказание.

«Пис-отель», Шанхай, Китай

Его такси весело неслось из аэропорта по эстакаде, которая змеилась в туманной дымке строительных площадок. Этот Шанхай, новый, можно сказать, ретро-футуристический, пробивал себе дорогу, сметая начисто ряды улиц вместе с зданиями из кирпича с крышами как у пагод, массивными и неухоженными английскими особняками, выжившими после кратковременного триумфа Европы, унылыми десятиэтажками эпохи правления Мао. Старые кварталы исчезают быстро и навсегда. Отныне сорокаэтажные красавцы, отделанные стеклом и нержавеющей сталью, определяют пейзаж города да еще строительные площадки. На будущих этажах вспыхивают то и дело огни сварки, краны несут кренящиеся грузы к небу, грузовые подъемники летят вниз по направляющим рельсам, а люди в желтых касках с усердием муравьев ползают по бетонным карнизам.

Бессонный перелет в Гонконг вызвал сильную боль в спине, особенно в пояснице, ныло в груди, глаза воспалились. Снотворное не подействовало – он был слишком расстроен из-за предсказаний Марвина Ноффа о закате «Текнетрикс».

Беспокойные мысли перескакивали от Мелиссы Вильямс к Элли, которая может все узнать. Что тогда? Резвиться в отеле с почти незнакомой женщиной, которая к тому же вдвое моложе, – он не из тех, кто заводит легкие интрижки. Наверное, он ничего о себе не знает. Просто она ему понравилась. Так ли дурно он поступил? Благодаря женщине он стал моложе, поверил в то, что способен создавать и разрушать. Может, эта ужасная боль в спине оттого, что занимался сексом? Возможно. Даже наверняка. Но как же было хорошо! Интересно, она получила удовольствие? Эмоциональное, – наверное, да. Может, у нее действительно был оргазм, кто знает? Конечно, он не может сравниться с мужчиной на пару десятков лет его моложе, но это понятно. Она сказала, что не нужно предохраняться – возможно, принимает таблетки, как и большинство из них. Он не думал, что она может быть больна СПИДом или венерическими болезнями. Белая женщина с высшим образованием… Нет, это исключено. Что она от него хотела? Быть ему подружкой? При таких-то грудях, бедрах, мягком животе. Сможет ли он спросить ее об этом? Нет, не следует спешить с подобными вопросами. Но он опять с ней встретится, это наверняка. Да, Чарли, скверный ты мальчишка. Может быть, опять в «Пьере», а может, где еще. Ему нравились ее внешность и ум. Когда ты начал больше думать о прошлом, чем о будущем? Он может прожить с Элли еще тысячу лет, но она никогда ни о чем подобном не спросит. Потому что будущее пугало ее саму. Он попросит сыщика Тауэрса разузнать о Мелиссе побольше. Ничего страшного в этом нет – просто кое-какую информацию в общих чертах.

Чарли положил руку за спину и смотрел на пролетавшие мимо здания. Непроходящая боль в позвоночнике заставляла его чувствовать все швы и рубцы. Врачи восстановили два из наиболее поврежденных позвоночных диска, но не тронули пару других, они терлись друг о друга и изнашивались. Ему потребуется что-нибудь обезболивающее, не ходить же как столетний старик. Боль в спине штука непростая, всегда отчасти вызвана эмоциями, даже при механических повреждениях. Возможно, сказались волнения – «Текнетрикс», затея с рождением ребенка. Видимо, он взялся за дело не с того конца, помещая объявление в газету и нанимая помощников. Действовал корпоративно, черт побери. Не лучше ли найти женщину, которая ему понравится? Молодую, умную и покладистую. Со временем поговорить с ней о ребенке. Возможно, Мелисса Вильямс захочет родить. Эта идея не казалась невероятной. Почему бы нет? Они могли бы прийти к пониманию. Все будет оговорено контрактом и подписано, но основано на взаимном уважении.

Однако в жизни все иначе, сказал он себе. Жизнь – это сплошные разбитые надежды, крушения самолетов и съехавшая с ума жена. Хороший секс с резвой девицей в номере «Пьер-отеля» – вряд ли это основание, чтобы зачинать с ней детеныша. Однако как же все это было приятно и соблазнительно. Надо постараться, чтобы расставание ее не обидело. Одно или два свидания, и прощай, красотка. Главное, чтобы она не разозлилась. Женщина в гневе – удовольствие дорогое. Если Мелисса попробует осложнить ему жизнь, тогда он… Впрочем, он не знал, что тогда сделает.

Заплатит ей, чтобы она оставила его в покое, или наймет адвоката и пошлет…

Неужели он законченный параноик? Неужели вообще ни во что не верит? Да она просто милая девушка, которая ищет утешение в отношениях с пожилым мужчиной. Таких женщин немало – хотят безопасности, понимания, отеческой заботы. Он уже давно догадывался, что Джулия спала с парой профессоров в колледже. Что же в этом дурного? Конечно, он никогда не оставит Элли. А что она сделает, если узнает о его романе? Это будет скверно.

Корчась от боли, он переменил позу. Сам виноват, решив без промедления лететь из Гонконга в Шанхай самолетом «Дайгер эар». Староват уж для таких путешествий. У него обед с Томом Андерсоном. Задам ему по первое число, решил Чарли. Он намеревался пробыть в Китае несколько дней. Всего три недели назад строительство укладывалось в график. Чарли полагал, что кто-то, работавший на мистера Мина в шанхайском офисе, уже навел справки о положении дел на его стройке. Насколько Мин был осведомлен? Читал ли он прогноз Марвина Ноффа?

Скверное настроение, скверный воздух. Машина бежала вдоль Бунда, ряда массивных европейских зданий, фасады которых выходили на реку Хуангпу. Сквозь заросли неоновых реклам и телевизионных антенн проглядывал облик великого торгового города – порта XIX века, который Китай с жертвенной беззащитностью открыл для Запада. Англичане в цилиндрах, разъезжающие на рикшах, опиумные курильни, китаянки с мундштуками и новомодными парижскими прическами, Вторая мировая война, а потом революция 1949 года. Шанхай превратился в символ западной коррупции и был заморен голодом с ведома центрального правительства.

Сейчас все перестраивалось. В соответствии со спецификациями XXI века. При строительстве использовались все те же чертовы леса из бамбука, применявшиеся более тысячи лет, с помощью которых рождались чудеса архитектуры задолго до того, как Европа вышла из средневековья.