Еще была штуковина, которая называлась "водное поло", когда две команды пловцов пытались друг друга утопить. Но Дэвид делал вид, что плавает плохо, лишь на столько, чтобы не исключили из школы. Пловец-то он был великолепный - выучился плавать в семь лет, когда пара кузенов столкнула его в ручей - но старательно скрывал свое умение.
      Самый престижный вид спорта именовался "фут бол", и первый отличник всегда старался выделить из числа своих жертв новичка, который мог преуспеть в этом организованном побоище. Дэвиду не приводилось прежде видеть такое, но уже при первом взгляде его мирная душа наполнилась ужасом.
      Стоит ли удивляться: две банды по одиннадцать человек гоняли надутый продолговатый пузырь по огромному полю, преодолевая сопротивление конкурирующей команды. Были там разные ритуалы и малопонятная терминология, но идея тем не менее казалась несложной.
      Скажете - безвредное дурачество? Конечно, чистая глупость - но небезопасная, поскольку ритуалы позволяли банде противников применять против человека с мячом дюжину насильственных приемов. Самый мягкий позволял перехватить его на бегу и бросить на поле, словно груду кирпича. Иногда, на владеющего мячом набрасывались трое или четверо соперников, совершая при этом недостойные и грубые действия, ритуалами недопускаемые, однако не заметные в таком бедламе.
      Считалось, что подобные действия не приводят к смерти. Однако изредка случалось и такое, увечья же были делом обычным.
      К несчастью, у Дэвида были просто идеальные данные для этого "фут бола" - рост, зрение, быстрота и рефлексы. И первоклассники после возвращения с морских учений непременно наметили бы его в качестве добровольного кандидата в "священные жертвы".
      Было самое время подумать,
      Спастись от этого "фут бола" можно было только занявшись другим видом спорта. Он и нашел такой.
      Айра, ты представляешь себе, что такое фехтование? Хорошо, значит, можно говорить прямо. В истории Земли было такое время, когда меч, которым непрестанно пользовались четыре тысячелетия, перестал быть оружием. Однако как пережиток мечи тогда еще существовали и сохраняли отчасти тень древней своей репутации. Считалось, что джентльмен должен был уметь пользоваться мечом и...
      - Лазарус, что такое "джентльмен"?
      - Что? Не перебивай меня, мальчик, а то собьюсь. "Джентльмен" это... ах. Хорошо, дай-ка подумать. Общее определение... Боже, все это достаточно сложно. Что-то там говорилось о рождении, дескать, суть наследовалась генетическим путем. Но вот что за суть? Предполагалось, что джентльмен предпочитает быть живым львом, а не мертвым шакалом. Лично я всегда предпочитал быть просто живым, что выводит меня за пределы правил. Ммм... если серьезно, можно сформулировать так - качество, обозначаемое этим названием, знаменовало медленное складывание в человеческой культуре этики, более высокой, чем простая личная заинтересованность - чересчур медленное, с моей точки зрения - на нее до сих пор нельзя опереться, как на костыль.
      Словом, тогда офицеры считались джентльменами и носили мечи. Даже летчики, один Аллах знает почему.
      Итак, кадеты не просто считались джентльменами, в этой стране таковыми их считал закон. А потому они учились владеть холодным оружием: начальные основы, просто чтобы не порезать себе руки или не зарубить случайно подвернувшегося очевидца. Для того чтобы сражаться мечами, этого было бы маловато, а когда протокол требовал ношения мечей, видок тоже оказывался достаточно глупым.
      Но фехтование относилось к числу признанных видов спорта. Оно не было таким престижным, как футбол, бокс, даже водное поло, но в перечень входило, а потому было доступно плебею.
      Дэвид усмотрел в этом лазейку. Элементарное физическое соображение если он находится на фехтовальной дорожке, значит, не может оказаться на футбольном поле посреди беснующихся горилл в шипастых ботинках, пытающихся его повалить. И задолго до возвращения с моря старшекурсников кадет-плебей Лэм завоевал себе место в фехтовальной команде. Говорили, что он не пропускает ни одной тренировки и уже стал перспективным.
      В тех краях и в те времена фехтовали тремя видами оружия: саблей, шпагой и рапирой. Первые два вида являлись настоящим оружием. Конечно, лезвия были затуплены, а острия скруглены, тем не менее человек мог получить даже смертельную рану, хотя такое случалось редко. А вот рапира оказалась легкой игрушкой - псевдомечом, гибкий клинок которого изгибался при малейшем усилии. Поединок с таким оружием только имитировал настоящий и был опасен не более чем игра в блошки. Так что Дэвид предпочел именно это "оружие".
      Оно было словно создано для него. Весьма надуманные правила фехтования рапирами давали огромное преимущество тем, кто обладал быстрыми рефлексами и остротой ума - а Дэвид был именно таким. Конечно, занятие слегка утомляло, но все же не так, как лакросс, фут бол или даже теннис. Но что было лучше всего, спорт не требовал телесных соприкосновений, которые отвращали Дэвида от всех грубых игр. И он целеустремленно предался тренировкам, чтобы обеспечить свою безопасность.
      Проявленное усердие еще до завершения плебейского года позволило ему стать чемпионом среди юношей. Вожак группы волей-неволей начал улыбаться ему - это выражение казалось абсолютно неуместным на его лице. Командир роты кадетов впервые заметил его и поздравил.
      Успехи в фехтовании позволяли ему даже избегать телесных наказаний. Однажды в пятницу вечером, ожидая порки за вымышленное нарушение, Дэвид сказал своему мучителю: "Сэр, если у вас нет особых оснований сделать это именно сегодня, я бы предпочел получить удвоенное число горячих в воскресенье. Завтра мы фехтуем с принстонскими плебеями, и, если вы проявите привычное рвение, я потеряю быстроту реакции".
      Соображение оказалось веским - ведь любая победа флота была делом священным - и ради нее следовало пожертвовать даже праведным гневом на смышленого дурака и плебея. И староста ответил: "Вот что, мистер. После ужина в воскресенье зайдешь ко мне в комнату. Если проиграешь, получишь удвоенную дозу лекарства. Но если выиграешь - отменим лечение".
      Дэвид выиграл все три поединка.
      Словом, фехтование позволило ему прожить грозный плебейский год, сохранив в целости свою драгоценную шкуру, за исключением нескольких шрамов на заднице. Наконец он оказался в безопасности, оставалось три легких года, поскольку лишь плебеи подвергаются физическим наказаниям и только плебею можно приказать участвовать в организованном бесчинстве.
      (Опущено.)
      Впрочем, Дэвид все же уважал один контактный вид спорта, издревле сохранявший свою популярность; основам его он научился на склонах тех самых холмов, от которых бежал. Однако заниматься им полагалось с девушкой, и официальным признанием в училище он не пользовался. Напротив, - был строго запрещен, и нарушавшие правила кадеты изгонялись без всякой пощады.
      Но подобно подлинным гениям Дэвид обнаружил лишь прагматический интерес к правилам, установленным другими людьми - он руководствовался одиннадцатой заповедью. И в отличие от прочих кадетов из пустого тщеславия заманивавших девиц в казармы или же ночью отправлявшихся на поиски приключений, Дэвид держал свою деятельность в тайне. И только знавший его близко, мог бы сказать, насколько увлекался он этим контактным видом спорта. Однако его никто не знал хорошо.
      А? Девицы-кадеты? Разве я уже не объяснил, Айра? Кадетов женского пола на флоте не было. Не было вообще ни одной женщины, кроме нескольких сестер милосердия. В частности, в этом училище не могло быть никаких девиц: специальная охрана денно и нощно охраняла от них кадетов.
      Не спрашивай меня почему. Так было принято на флоте, - других причин не требовалось. На самом деле на всем флоте не нашлось бы такой работы, с которой не справилась бы женщина или евнух - но по долгой традиции флот комплектовался исключительно мужчинами.
      Подумайте только, буквально через несколько лет традицию эту начали нарушать, сначала понемногу и осторожно, ну а к концу столетия, как раз перед началом коллапса, на флоте оказалось полно женщин на всех уровнях. Я вовсе не хочу сказать, что именно этот факт и явился причиной коллапса. Тому были вполне очевидные причины, и я не стану сейчас в них вдаваться. Эта перемена скорее всего не имела значения или же даже слегка отодвинула неизбежное.
      В любом случае к истории нашего ленивца это не имеет никакого отношения. Когда Дэвид обучался в школе, предполагалось, что кадеты могут встречаться с девушками, но изредка и в обстановке, в высшей степени традиционной, в рамках весьма строгого протокола и под присмотром компаньонок-чаперонок. [Слово это имеет два значения: 1) персона, обязанная предотвращать половые контакты между особами обоего пола, не имеющими на то официального права; 2) персона, которая выполняет подобные обязанности, совмещая их с ролью благородного соглядатая. Похоже, что старейший использует это слово в первом значении, а не в альтернативном втором. См. приложения. (Дж.Ф.45-й)] И вместо того чтобы восстать против правил, Дэвид попытался отыскать в них лазейки и воспользовался ими - да так, что его ни разу не поймали.
      Всякий запрет можно обойти, любой сухой закон порождает своих бутлегеров, флот - в целом - устанавливал неисполнимые правила; тот же самый флот в лице отдельных его членов нарушал их - в особенности забавные половые условности. Показное монашество на службе сменялось разгулом похоти и сластолюбия после нее. В плавании даже самые невинные способы избавления от сексуального напряжения по обнаружении карались самым строгим образом. Впрочем, за век до того подобные нарушения встречались с известным пониманием и прощались. Но к взаимоотношениям полов флот относился лишь с чуть большим ханжеством, чем социальная матрица, частью которой он являлся, и правила поведения в нем были только на йоту строже, чем те, которым подчинялось все общество, Айра, общественный сексуальный кодекс тех лет трудно себе даже представить; нарушения его порождались его же фантастическими требованиями. Но каждое действие имеет равное противодействие, направленное в обратную сторону - если считаться с реальностью.
      Не буду вдаваться в детали, достаточно сказать, что Дэвид нашел способ выполнять все положенные предписания и относительно секса - но так, чтобы не свихнуться, как случалось со многими его одноклассниками. Добавлю одно: по слухам, от Дэвида забеременела молодая девица. Несчастный случай - вещь весьма обычная в те времена, но неизвестная сегодня! Тогда же поверь мне! - это была настоящая катастрофа.
      Почему? Поверь на слово - иначе придется объяснять до бесконечности, и ни один цивилизованный человек этого не поймет. Кадетам запрещалось жениться, а молодой женщине в подобном положении необходимо было выйти замуж... прочие способы исправления подобных несчастий в те времена были практически недостижимыми и весьма опасными для нее.
      Способ, которым Дэвид решил проблему, иллюстрирует весь его подход к жизни. Всегда следует выбирать из двух зол меньшее и бестрепетно принять его. Он женился.
      Не знаю, как он ухитрился сделать это и не попасться. Однако могу представить себе известное количество способов - простых и надежных - или же сложных, а потому чреватых неудачей; полагаю, что Дэвид выбрал один из простейших.
      И ситуация из невозможной сразу сделалась терпимой. Отец девушки из врага, готового отправиться к коменданту училища и поведать ему всю историю, в результате чего Дэвид мог вылететь из школы за несколько месяцев до окончания, превратился в союзника и партнера, озабоченного тем, чтобы сохранить женитьбу в тайне и дать зятю возможность завершить образование и взять на себя ответственность за непутевую дочь.
      Дэвид получил и дополнительную выгоду - у него отпала необходимость заниматься излюбленным спортом. Увольнения он проводил в кругу семьи, в обстановке идеального чаперонажа [здесь имеется в виду второе значение данного слова (Дж.Ф.45-й)] домашних.
      Что же касается учебных занятий Дэвида, нетрудно предположить, что молодой человек, способный за шесть недель бесконтрольного чтения усвоить науки, изучаемые в школе четыре года, легко может стать первым учеником.
      Однако за первое место ведется настоящая борьба, и, что хуже подобное достижение делает кадета подозрительным для остальных. Дэвид понял это, будучи еще свежеотловленным плебеем. "Мистер, ты мудрец или нет? - в академическом смысле, конечно..." Вопрос этот относился к числу каверзных, и ни "да" ни "нет" не спасали.
      Но второе или десятое место были практически ничем не хуже первого. Дэвид сумел подметить кое-что еще. Четвертый год обучения стоил четырех первых, предпоследний, третий - трех и так далее... Иными словами, успеваемость плебея не слишком влияла на итоговую оценку, составляя лишь десятую долю успеха.
      Дэвид решил не высовываться - решение разумное, когда по тебе палят.
      Первую половину плебейского года он завершил, будучи где-то посередине списка успеваемости, - положение безопасное, почтенное, не вселяющее подозрений. А закончив весь плебейский год, оказался в верхней его четверти - к тому времени первые ученики думали уже только о выпуске и не обратили на него внимания. Еще через год он переместился в число первых десяти процентов, на третий - поднялся вверх еще на несколько мест, а в последний год, самый важный, взялся за учебу засучив рукава, и в итоге закончил школу шестым - фактически, правда, вторым, поскольку двое из опередивших его решили оставить командирскую профессию и сделаться специалистами, один испортил зрение усердными занятиями и не получил диплома, еще один ушел в отставку сразу же после окончания школы.
      Но продуманное изменение успеваемости не свидетельствует об истинном даровании Дэвида - его лености. В конце концов, сидеть и читать было его вторым любимым занятием, и любое дело, требующее великолепной памяти и логики, давалось ему без труда.
      Во время учений на море, которыми начинался последний год обучения Дэвида, группа его одноклассников заспорила о том, на какой чин каждый может рассчитывать. К тому времени все прекрасно представляли, кому быть офицером. Командовать кадетами суждено Джейку - если только он не свалится за борт. А кто получит его батальон? Стив? Или Вонючка?
      Кто-то предположил, что кандидатом может оказаться Дэйв.
      Он слушал и помалкивал, как подобает тому, кто решил не высовываться. Айра, это едва ли не третий способ лгать - во всяком случае молчать много проще, чем говорить и ничего не сказать. К тому же молчаливый приобретает репутацию мудреца. Сам я к ней никогда не стремился: говорить - это второе из трех истинных удовольствий нашей жизни, только слово отделяет нас от обезьяны. Впрочем, разница невелика.
      Но тут Дэвид нарушил - как будто бы - свою привычную сдержанность. "Нет, - сказал он, - я буду полковым адъютантом. Хочу, чтобы меня замечали девушки".
      Быть может, его слова никто не принял всерьез - полковой адъютант ниже батальонного командира. Но их, безусловно, передадут определяющим должности офицерам, и Дэвид знал, скорее всего это сделает назначенный от кадетов командир полка.
      Не важно, как это вышло, но Дэвида назначили полковым адъютантом.
      В военных частях того времени полковой адъютант был на виду - один и гостящие на маневрах дамы не могли не заметить его. Однако вряд ли это входило в планы Дэвида.
      Полковой адъютант имел дело с подразделениями не меньше полка. Он ходил из класса в класс, сам не маршировал и не распоряжался маршем. Прочие первые ученики командовали каким-нибудь подразделением отделением, взводом, ротой, батальоном, полком; полковой адъютант был избавлен от подобной обузы и исполнял одно административное поручение: хранил список вахт самых старших кадетов-офицеров. Однако сам в этом списке не значился, а являлся внештатным заместителем на случай болезни кого-нибудь из них.
      Такова радость лентяев. Кадеты-офицеры народ здоровый, и шансы на то, что кто-то достаточно серьезно заболеет, практически равны нулю.
      Три года герой наш отстаивал свою вахту каждый десятый день. Дежурства от него особых усилий не требовали, однако приходилось вставать на полчаса раньше или ложиться на столько же позже, да еще подолгу стоять, так что уставали ноги, - что шло вразрез с нежной заботой Дэйва о собственном покое.
      Но в последний год на долю Дэвида выпало только три вахты, да и те он "стоял" сидя, как "младший офицер караула".
      Наконец настал долгожданный день. Учеба была закончена. Дэвид получил документы, а потом направился в церковь, где еще раз сочетался браком с собственной женой. Живот ее оказался чуть более округлым, чем следовало бы, но в те времена подобные вещи нередко случались с невестами, и когда молодая пара вступала в брак, обо всем преспокойно забывали. Все знали хотя и редко упоминали об этом, - что ретивая молодая невеста вполне способна за семь месяцев управиться с тем делом, на которое у коровы - как и у герцогини - уходит девять.
      Итак, Дэйв благополучно миновал все рифы и мели и мог уже не опасаться возвращения к своему мулу и "честному труду".
      Но в жизни младшего офицера на военном корабле оказались свои недостатки. Было в ней кое-что неплохое - слуги, удобная постель, непыльная работа. И в два раза больше денег. Но ему все равно нужно было больше - жена ведь; к тому же корабль его слишком часто болтался в море, тем самым лишая Дэйва законной компенсации за все неудобства, сопутствующие женитьбе. Но что хуже всего - приходилось выстаивать вахты но короткому списку, который означал четырехчасовое дежурство каждую вторую ночь. Он не высыпался, ноги его гудели.
      Поэтому Дэвид пошел учиться на аэронавта. Флотское начальство только что решило завести свои воздушные силы, а потому старалось заграбастать все, что можно - лишь бы не попало в чужие руки, а именно армии. Но армия успела подсуетиться, флот отставал, а потому нуждался в волонтерах.
      Дэвида быстро списали на берег, чтобы проверить, обладает ли он данными, необходимыми аэронавту.
      Их было в избытке! Помимо умственных и физических качеств, он обладал высшей степенью мотивации: новая работа была сидячей - при учебе и во время полетов ночные вахты, само собой, отменялись, кроме того он спал в собственной постели и получал полтора оклада; к тому же полеты считались делом опасным, а потому оплачивались повыше.
      Надо бы кое-что рассказать об этих аэропланах, поскольку они ничем не напоминают те тяжелые машины, к которым ты привык. Чем-то они действительно были опасны. Дышать тоже опасно. А ездить в наземных экипажах тех лет было еще опаснее, а уж сколько бед поджидало пешехода... Обычно все авиакатастрофы, вне зависимости от тяжести их последствий, являлись следствием ошибок пилота - Дэвид не позволял себе подобных ошибок. Он хотел стать не самым отчаянным пилотом, в небе - а самым опытным.
      Аэропланы эти на взгляд были совершенно нелепыми, разве что в детском конструкторе можно найти нечто похожее. Их и звали-то этажерками. У них было по два крыла - верхнее и нижнее, а аэронавт сидел между ними. От ветра его защищал небольшой прозрачный козырек - не удивляйся, они летали очень медленно, подгоняемые воздушным винтом.
      Крылья делали из крашеной ткани, натянутой на деревянные рамы, - по одному этому ты можешь понять, что до звуковых скоростей им было далековато. Разве что в тех несчастных случаях, когда пилот-неудачник пикировал вниз и обламывал оба крыла, пытаясь выровнять машину.
      Но подобная судьба была не для Дэвида. Некоторые люди - врожденные логики. Стоило Дэвиду только увидеть аэроплан, как он сразу же понял пределы возможностей машины, как понимал возможности табурета для дойки, от которого убежал.
      Летать он научился так же быстро, как и плавать.
      Инструктор сказал ему: "Дэйв, у тебя дар божий. Я хочу рекомендовать тебя для подготовки в качестве пилота истребителя".
      Пилоты истребителей были аристократией среди летчиков: они поднимались в воздух, чтобы в поединке сразиться с противником. Пилот, которому удавалось пять раз добиться победы - то есть уничтожить противника и самому в целости и сохранности вернуться домой - именовался асом, что было высоким отличием, поскольку, как легко видеть, простая вероятность этого события описывается половиной, возведенной в пятую степень, что соответствует одному шансу из тридцати двух. В то же время шансы быть убитым возрастали до полной уверенности.
      Дэйв поблагодарил наставника, и пока у него по коже бегали мурашки, колесики в голове уже завертелись, подыскивая способ избежать подобной чести и одновременно не лишиться полуторной оплаты и возможности сидеть во время работы.
      Помимо опасности - когда первый же встречный может напрочь отстрелить тебе задницу - должность пилота истребителя имела еще ряд недостатков. Истребители летали на своих "этажерках" в одиночку и были сами себе штурманами - без компьютеров, радиомаяков - всего, что принято в наши времена... впрочем, все это появилось в том же столетии, только немного позднее. Используемый метод именовался "мертвым счислением" - поскольку если ты ошибался в расчетах, то мог считать себя покойником: авиация флота летала над водой, поднималась с маленького плавучего аэродрома, и запаса топлива на истребителе хватало на считанные минуты. Добавим сюда еще, что пилоту-истребителю в бою приходилось делить внимание между проблемами навигации и пытающимся его убить чужестранцем, - чтобы первым преуспеть в этом деле. Если летчик хотел сделаться асом - или же хотя бы отобедать вечером - приходилось в первую очередь заниматься самыми важными вещами, а уж потом обращаться к навигации.
      Помимо возможности потеряться посреди моря и утонуть вместе с "этажеркой", когда кончится бензин... кстати, я рассказывал тебе, каким образом летали эти машины? Воздушный винт приводился во вращение двигателем, использующим химическую экзотермическую реакцию окисления углеводородной жидкости, называвшейся бензином. Вся эта конструкция была ужасно неэффективной. Летчику приходилось считаться не только с тем, что бензин может кончиться посреди океана... капризные двигатели нередко ни с того ни с сего принимались чихать и глохли. Что иногда приводило к смертельному исходу.
      Недостатки в работе летчика-истребителя не были связаны с отсутствием у Дэвида способностей: они просто не отвечали его генеральному плану. Летчики-истребители приписаны к плавучим аэродромам - авианосцам. В мирное время - номинально те годы считались мирными - летчики не перерабатывали, вахт не стояли и большую часть времени проводили на сухопутном аэродроме, числясь тем временем в списках авианосца, и продвигались по морской службе как в чинах, так и в оплате.
      Но несколько недель в году пилоты авианосцев обязаны были проводить в море, на маневрах. Приходилось вставать за час до зари, чтобы прогреть эти вздорные двигатели, а потом находиться возле самолетов, чтобы взлететь при первых же признаках реальной или смоделированной опасности.
      Дэвиду все это пришлось не по душе - будь его воля, он бы и на Божий суд явился только после полудня.
      Но был и еще один недостаток: посадка на этих плавучих аэродромах. На суше Дэвид мог приземлиться прямо на монетку в десять центов, да еще и выдать сдачу. При этом он полагался лишь на свою сноровку, развитую в высшей степени, поскольку в данном случае речь шла о его собственной шкуре. Однако при посадке на авианосец приходилось полагаться на мастерство того, кто дежурит на палубе, а Дэвид сомневался, что можно рисковать этой самой шкурой, доверившись умению, добрым намерениям и быстроте реакции кого-то другого.
      Айра, просто не знаю, как объяснить, ты не видал ничего подобного. Представь себе свой воздушный порт в Новом Риме. Каждый корабль заводят на посадку с земли - верно? Ну вот так и аэропланы в те дни садились на авианосцы. Только аналогия здесь неполная - на тогдашних кораблях не было никаких приборов. Никаких. Я тебя не обманываю. Все делалось на глазок как мальчишка ловит мошек. Только мошкой был Дэвид, а ловил его дежурный, находящийся на авианосце. Дэвиду приходилось забывать про собственное мастерство, и доверять свою жизнь дежурному - иначе несчастья было не избежать.
      Дэвид всегда полагался на свое собственное суждение - пусть хоть весь мир будет против. Довериться в такой же степени другому человеку можно было, только полностью забыв про собственную природу. Все равно что оголить пузо перед хирургом и сказать: "Режь на здоровье" - когда точно знаешь, что такой портач и ветчину-то правильно не нарежет. Так что посадки на авианосец действительно могли заставить Дэвида отказаться и от полуторной платы, и от непыльной работы - ведь доверяться следовало оценкам другого человека, более того - ничем не рискующего в этот момент.
      Чтобы сесть в первый раз, Дэвиду потребовалось собрать в кулак всю свою волю, но и потом ему легче не стало. Но он совершенно неожиданно обнаружил вот что: оказывается, существуют обстоятельства, когда мнение другого человека не просто дорожке его собственного, а несопоставимо дороже.
      Видишь ли... нет, наверное, я не объяснил ситуацию. Аэроплан, приземляясь на авианосец, имел шанс уцелеть лишь потому, что крюк на его хвосте цеплялся за канат, протянутый поперек палубы. И если летчик следовал лишь своему собственному суждению, основанному на опыте приземлений на сухопутный аэродром, он мог разбиться о корму корабля... или же, зная об этой опасности и пытаясь учесть ее, пролетал слишком высоко и не зацеплялся за веревку. Вместо большого ровного поля, прощающего любые ошибки, перед ним было крошечное "окно", в которое он должен был попасть точно - ни выше, ни ниже, ни правее, ни левее, двигаясь ни слишком медленно, ни слишком быстро. И при этом почти не имея возможности убедиться, угадал ли он.
      Позже процесс сделали полуавтоматическим, потом автоматическим, но когда его усовершенствовали в необходимой степени, авианосцев уже не стало. Точное описание человеческого прогресса: едва ты выясняешь, как следует поступать, как обнаруживается, что уже поздно.
      Однако порой бывает, что накопленные знания удается потом использовать для решения уже новой проблемы. В противном случае мы сейчас еще качались бы на ветках.
      Итак, пилот аэроплана вынужден был доверять дежурному на палубе, который видел, что происходит. Дежурный этот звался "сигнальным офицером посадки": он флажками сигналил о состоянии дел подлетающему пилоту.
      Прежде чем в первый раз решиться на этот противоестественный поступок, Дэвид сделал три захода, наконец совладал с собой, доверился сигнальщику и получил разрешение приземлиться.
      И только тогда обнаружил, какой пережил испуг, - его мочевой пузырь освободился от своего содержимого.
      Вечером он получил презент - "королевский орден мокрой пеленки", с удостоверением, подписанным сигнальщиком, заверенным командиром эскадрильи и свидетелями - его сотоварищами. Такого унижения он не испытывал с тех пор, как перестал быть плебеем. Не утешало и то, что орден вручался часто: заготовленные заранее бланки дожидались каждой новой партии пилотов.
      После этого случая он аккуратно следовал указаниям посадочных сигнальщиков, повинуясь им, словно робот; все его эмоции словно подавлял некий самогипноз. И когда как-то раз пришлось садиться ночью - что здорово действовало пилотам на нервы, поскольку они не видели перед собой ничего, кроме светящихся жезлов, которыми сигнальщики орудовали по ночам вместо флагов - Дэвид совершил идеальную посадку с первого же захода.
      О своем намерении не искать славы летчика-истребителя Дэвид помалкивал, пока не убедился, что добился репутации хорошего пилота. И тут же подал заявку на переподготовку - на многомоторный самолет. Добиться перевода оказалось нелегко, поскольку так высоко ценивший способности Дэвида инструктор стал теперь командиром его эскадрильи, и следовало ознакомить его с рапортом. И, подав прошение, Дэвид угодил на прием к своему боссу.
      - Дэйв, что это такое?
      - Там все написано, сэр. Хочется полетать на штуковине покрупнее.
      - Ты свихнулся? Ты же истребитель. Три месяца в разведывательной эскадрилье - и через четверть года я смогу дать тебе прекрасную рекомендацию и направить на переподготовку - но как истребителя.
      Дэйв молчал.
      Командир эскадрильи настаивал:
      - Или тебя расстраивает дурацкий "орден пеленки"? Так его же удостоилась половина эскадрильи! Наплюй, у меня тоже такой есть. Он не унизил тебя в глазах товарищей. Это просто чтобы ты не забывал считать себя человеком, когда решил, что удостоился нимба.
      Дэвид по-прежнему молчал.
      - Черт побери, чего ты стоишь? Возьми бумажку и порви! И подай новую - на переподготовку. Отправляйся сейчас, я отпущу тебя, не дожидаясь трех месяцев.
      Дэвид безмолвствовал. Босс поглядел на него, побагровел и коротко промолвил:
      - Наверное, я не прав. Вероятно, из ягненка, мистер Лэм [Lamb (англ.). - ягненок], не сделаешь истребителя. Все. Вы свободны.
      На огромных, многомоторных летающих лодках Дэвид наконец почувствовал себя как дома. Они были чересчур велики, чтобы взлетать в море с авианосца, но служба на них считалась морской - однако на деле Дэвид почти каждую ночь проводил дома: в собственной постели рядом с собственной женой. Лишь изредка ему приходилось ночевать на базе во время дежурства, еще реже большие лодки взлетали в небо по ночам. Они летали не слишком часто и днем, в отличную погоду: аэропланы эти были слишком дорогостоящими, каждый полет обходился недешево, а страну как раз захлестнула волна экономии. Лодки летали с полными экипажами; в двухмоторной числилось четверо или пятеро, а четырехмоторной - еще больше; зачастую на борт брали и пассажиров, чтобы люди смогли набирать полетное время, необходимое для повышения. Все это Дэйва устраивало - не нужно было управлять машиной, делая при этом еще шестнадцать разных дел, можно было забыть об офицерах-сигнальщиках... о капризных двигателях, наконец, о горючем. Конечно же, будь его воля, он каждую посадку выполнял бы самостоятельно, но когда первый пилот отстранил его от этой обязанности, Дэвид заставил себя сдерживать беспокойство, а со временем даже избавился от него, поскольку тот, как и все пилоты большой лодки, вел себя осторожно, явно рассчитывая прожить долго.