PERRIN, Norman, The Kingdom of God in the Teaching of Jesus. Londres, SCMPress, ’1975.

– Jesus and the Language of the Kingdom. Filadelfia, Fortress Press, 1976. BEASLEY-MURRAY, G. R., Jesus and the Kingdom of God. Grand Rapids, MI, Eerd-mans, 1986.

MEIER, John Paul, Un judio marginal. Nueva vision del Jesus historico. II/1. Juan у Jesus. El reino de Dios. Estella, Verbo Divino, 2001, pp. 291–592.

THEISSEN, Gerd/MERZ, Annette, El Jesus historico. Salamanca, Sigueme, 1999, pp. 273–316.

BARBAGLIO, Giuseppe, Jesus, hebreo de Galilea. nvestigacion historica. Salamanca, Secretariado Trinitario, 2003, pp. 249–291.

GNILKA, Joachim, Jesus de Nazaret. Mensaje e historia. Barcelona, Herder, 1993, pp. 172–201.

MERKLEIN, Helmut, La signoria di Dio nell’annuncio di Gesu. Brescia, Paideia, 1994.

SANDERS, Ed Parish, La figura historica de Jesus. Estella, Verbo Divino, 2000, pp. 191–227.

– Jesus у eljudaismo. Madrid, Trotta, 2004, pp. 185–231 у 325–349.

VIDAL, Senen, Los tres proyectos de Jesus у el cristianismo naciente. Salamanca, Sigueme, 2003, pp. 109–213.

FUELLENBACH, John, The Kingdom of God. The Message of Jesus Today. Maryknoll, NY, Orbis Books, 1995.

CHILTON, Bruce, Pure Kingdom. Jesus’ Vision of God. Grand Rapids, MI, Eerdmans, 1996.

– (ed.), The Kingdom of God in the Teaching of Jesus. Filadelfia, Fortress Press, 1984.

SAUCY, Mark, The Kingdom of God in the Teaching of Jesus in 20th Century Theology.

Dallas, TX, Word Publishing, 1997.

WITHERINGTON III, Ben, The Jesus Quest. The Third Search for the Jew of Nazareth. Downers Grove, IL, Inter-Varsity Press, 21997, sobre todo pp. 116–136 у 137–160.

BORG, Marcus ]., Jesus in contemporary Scholarship. Valley Forge, PA, Trinity Press International, 1994, sobre todo pp. 47-126.

CHILTON, Bruce, «The Kingdom of God in recent Discussion», en Bruce CHILTON/ Craig A. EVANS (eds.), Studying the Historical Jesus. Evaluations of the State Current Research. Leiden, Brill, 1998, pp. 255–280.

GRELOT, Pierre, L’esperance juive a l’heure de Jesus. Paris, Desclee, 1978.

KAYLOR, R. David, Jesus the Prophet. His vision of the Kingdom on Earth. Louisville, KY, Westminster – John Knox Press, 1994, прежде всего pp. 70-120.

HORSLEY, Richard A., Jesus and the Spiral of Violence. Popular Jewish Resistance in Roman Palestine. Minneapolis, Fortress Press, 1993, прежде всего pp. 167–326.

– Jesus у el Imperio. El reino de Dios у el nuevo desorden mundial. Estella, Verbo Divino, 2003, sobre todo pp. 105–163.

CASTILLO, Jose Maria, El reino de Dios. Por la vida у dignidad de los seres humanos.

Bilbao, Desclee de Brouwer, 1999, sobre todo pp. 35–53 у 63-104.

SOBRINO, Jon, Jesucristo liberador. Lectura historico-teologica de Jesus de Nazaret. Madrid, Trotta, 1991, sobre todo pp. 95-141.

LOIS, Julio, Jesus de Nazaret, el Cristo liberador. Madrid, HOAC, 1995, прежде всего pp. 83–99.

Притягательность притчей (с. 110) Жизнь больше того, что мы видим (с. 113) • Бог сопереживает (с. 119) • Будьте милосердны, как милосерден ваш Отец (с. 132)

Иисус не объяснил напрямую свой опыт Царства Божьего. Похоже, ему трудно было описывать свои внутренние переживания в ключе каких-либо концепций. Он не пользовался языком книжников в разговорах с крестьянами Галилеи. Он также не умел говорить в изысканном стиле священников Иерусалима. Он прибегал к языку поэтов. С неисчерпаемым воображением он создавал образы, придумывал красивые метафоры, приводил сравнения и, в особенности, мастерски рассказывал притчи, пленившие людей. Погружение в чарующий мир этих историй – наилучший способ «войти» в его опыт Царства Божьего.

Притягательность притчей

Язык Иисуса оригинален. В его словах нет ничего искусственного или неуместного; все ясно и просто. Ему нет необходимости приводить абстрактные идеи или сложные фразы; он сообщает о том, чем живет сам. Его речь преображается, когда он говорит с жителями деревень о Боге. Он хочет научить их по-другому смотреть на жизнь: «Бог добрый; Его доброта наполняет все; Его милосердие уже стремительно входит в жизнь». В языке Иисуса отражена вся Галилея с ее трудами и праздниками, небом и временами года, стадами и виноградниками, посевами и жатвами, с ее прекрасным морем и населением из рыбаков и крестьян. Порой, благодаря ему одни начинают по-новому смотреть на окружающий мир, другие учатся осмысливать собственный опыт. В глубинах жизни они могут найти Бога.

Если Бог заботится о столь мало привлекательных птицах, как вороны, и так искусно украшает не представляющие особой ценности цветы, такие как лилии, разве же он не позаботится о своих сыновьях и дочерях?

Он обращает внимание на воробьев, самых маленьких птиц Галилеи, и вновь размышляет о Боге. Их продают на базаре какой-нибудь деревни, но Бог о них не забывает: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц»². Иисус улавливает ласковое отношение Бога к самому хрупкому: к самой маленькой полевой птичке или к волосу человека.

Бог добр! У Иисуса достаточно примеров, чтобы почувствовать это. Как Он окажется добрее нас? Как-то раз, в разговоре с отцами и матерями Иисус просит их вспомнить собственный опыт: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него»’.

Поэтический язык, которым пользуется Иисус, говоря о Боге, не был вовсе незнаком тем крестьянам. Осия, Исайя, Иеремия и другие пророки говорили в том же стиле: в поэзии они черпали мощную силу, потрясавшую умы и побуждавшую сердца проникнуться тайной живого Бога. Больше всего людей удивляют и поражают своей самобытностью притчи, которые рассказывает им Иисус, указывая на засеянные поля Галилеи и обращая их внимание на полные рыбы сети, вытаскиваемые из озера рыбаками Капернаума. Не так-то легко было обнаружить в Священном Писании тексты, наталкивавшие на подобные размышления⁴.

В христианских источниках сохранилось около сорока Иисусовых притчей с более или менее развитым сюжетом и приблизительно два десятка образов и метафор, оставшихся набросками или зачатками притчей. И это далеко не все, о чем рассказывал Иисус. Естественно, сохранились в основном наиболее повторяемые им притчи или же те, которые с особой силой врезались в память и запечатлелись в сердцах людей⁵.

Только Иисус произносит притчи о Царстве Божьем. Учителя закона в своих учениях использовали различного рода mashal, а также рассказы, очень похожие на притчи Иисуса по форме и содержанию, но с сильно различающимися целями⁶. Раввины исходят главным образом из библейского текста при объяснениях своим ученикам, и прибегают к притче, чтобы изложить истинную интерпретацию Закона. В этом фундаментальное различие: раввины все рассматривают лишь сквозь призму Закона, а Иисус – в свете Царства Божьего, уже входящего в Израиль⁷.

Христианским общинам также не удалось повторить язык его притчей. Вероятно, новые притчи так и не были созданы⁸. Первые поколения христиан обычно ограничивались их применением в собственных житейских ситуациях: то интерпретируя их оригинальное содержание, то превращая их в «показательные истории»; похоже, существовала и тенденция придавать некоторым рассказам аллегорический характер, тогда как в устах Иисуса это были простые притчи⁹.

Иисус не придумывал аллегорий: это был слишком сложный для понимания галилейских крестьян язык. Его притчи удивляют всех своей новизной и простотой, живостью и проникновенностью¹⁰. Нетрудно заметить разницу между притчей и аллегорией. В притче каждую деталь рассказа следует понимать буквально, в ее прямом значении: сеятель – это сеятель; зерно – зерно; поле – это поле. В аллегории, наоборот, каждый элемент рассказа таит в себе скрытый смысл: сеятель – это Сын человеческий; поле – мир; доброе зерно – дети Царства; плевелы – сыны дьявола… Поэтому в аллегории всегда есть нечто особо тонкое и искусственно созданное: и если у человека заранее нет ключа к пониманию ее смысла, для него этот язык остается загадкой. По всей видимости, Иисус не был склонен к такой манере речи¹¹.

Зачем Иисус рассказывает свои притчи? В самом деле, хоть он и мастер образных историй, он делает это не для того, чтобы позабавить слух и сердца крестьян¹². Он также не использует их в качестве иллюстраций к своей доктрине, без которых до простых людей никогда не дошло бы понимание высоких материй. В действительности у его притчей нет собственно поучительной задачи. Иисус не стремится распространять новые идеи, он лишь хочет, чтобы люди поняли и прочувствовали переживания, которые испытывают в своей жизни эти крестьяне или рыбаки, что помогло бы им открыться Царству Божьему¹³.

Своими притчами Иисус, в отличие от Крестителя, который никогда не рассказывал в пустыне притчи, пытается донести Царство Божье до каждой деревни, каждой семьи, каждого человека. С помощью этих поразительных историй он убирает препятствия и устраняет сопротивление, чтобы люди стали открыты переживанию Бога, приходящего в их жизнь. Каждая притча – это не терпящее отлагательств приглашение перейти из традиционного, с привычным укладом, мира, почти лишенного перспектив, в «новую страну», полную жизни, которой уже радуется Иисус и называет ее Царством Божьим. Эти осчастливленные крестьяне и рыбаки слышат в его рассказах призыв к совершенно иному пониманию и переживанию жизни. Пониманию Иисуса¹⁴.

Притчи Иисуса «совершают» то, чего не дают детальные объяснения учителей закона. Иисус «открывает присутствие» Бога, стремительно входящего в жизнь слушающих. Его притчи вызывают волнение и заставляют задуматься; они трогают сердца и побуждают открыться Богу; они ломают привычный уклад жизни и освещают новый горизонт, чтобы принять и ощутить Его по-другому¹⁵.

По всей видимости, Иисус не объясняет смысл своих притчей ни до, ни после их произнесения; он не обобщает их содержания, не проясняет его, прибегая к иному языку. Именно такой изначальной притчей должен глубоко проникнуться слушатель. Иисус привык повторять: «Кто имеет уши слышать, да слышит!»¹⁶ Вот его послание, открытое всем, кто хочет его услышать. Это не что-то мистическое, эзотерическое или таинственное. Это «Благая весть», жаждущая быть услышанной. Кто слушает ее как зритель, тот ничего не улавливает; кто сопротивляется, остается вовне. И наоборот, кто проникает в смысл притчи и под ее влиянием изменяет себя, тот уже «входит» в Царство Божье¹⁷.

Жизнь больше того, что мы видим

Иисус встретил теплый прием со стороны жителей Галилеи, однако наверняка всем нелегко было поверить, что Царство Божье уже приходит. Не было ничего особо грандиозного в том, что делал Иисус. Люди ожидали чего-то более выдающегося. Где те самые «невероятные признаки», о которых говорили апокалиптические писатели? Где видна ужасающая мощь Бога? Как Иисус может доказать им, что Царство Божье уже среди них?

Иисус должен был научить людей «замечать» спасительное присутствие Бога по-другому, и он стал подводить их к мысли, что жизнь представляет собой нечто большее, чем видно на поверхности. Пока мы продолжаем рассеянно проживать разворачивающуюся у нас на глазах жизнь, нечто таинственное происходит в глубине мироздания. Иисус указывает им на поля Галилеи: пока они ходят по этим дорогам, не замечая ничего особенного, под землей идет процесс, который превратит посеянное зерно в прекрасный урожай. То же самое наблюдается у очага: пока течет в привычном русле повседневная жизнь семьи, нечто невидимое глазу происходит с тестом, замешанным женщинами на рассвете; скоро все оно поднимется. То же происходит и с Царством Божьим. Его спасительная сила уже действует в глубине жизни, все преобразуя таинственным образом. Будет ли жизнь, какой ее видит Иисус? Будет ли Бог молчаливо действовать внутри нашей собственной жизни? Будет здесь последний секрет жизни?

Вероятно, наибольшее недоумение у всех вызвала притча о горчичном зерне:

Иисус по традиции мог бы сказать об инжирном дереве, пальме или винограднике. Но он намеренно выбирает горчичное зерно, которое принято считать самым маленьким из всех: зерно размером с булавочную головку со временем превращается в трех-четырех метровый куст, в чьих ветвях укрываются небольшие стайки щеглов, любителей полакомиться его зернами. Крестьяне могли наблюдать подобную сцену каждый вечер.

Язык Иисуса обескураживает, он беспрецедентен. Все ждали пришествия Бога как чего-то грандиозного и всемогущего. В представлении людей особенно был жив образ, предложенный пророком Иезекиилем, который говорил о «величественном кедре», посаженном Богом на «высокой и величественной горе»; он «пустит ветви, и принесет плод», служа укрытием для пернатых и птиц небесных. Для Иисуса истинной метафорой Царства Божьего является не кедр, заставляющий думать о чем-то грандиозном и всемогущем, а горчица, предполагающая нечто слабое, незначительное и маленькое.¹⁹

Притча эта, должно быть, оставила у ее слушателей глубокий след. Как Иисус мог сравнить спасительную силу Бога с кустом, выросшим из такого крошечного зернышка? Неужели необходимо отойти от традиции, делавшей Бога великим и могущественным? Нужно было забыть о славных подвигах прошлого и проявить внимание к Богу, Который уже действует в самом малом и незначительном? Неужели Иисус прав? Каждый должен был решить: продолжать ли ждать пришествия могущественного и грозного Бога или рискнуть поверить в его спасительную миссию, проявляющуюся в настоящий момент в скромных действиях Иисуса.

Принять решение было непросто. Чего можно было ожидать от столь незначительных вещей, происходивших в безвестных деревушках Галилеи? Разве нельзя было сделать что-то более значительное, чтобы форсировать события? Иисус мог почувствовать одолевшее многих нетерпение. Чтобы передать им свое полное доверие Богу, он предлагает им в качестве примера то, что происходит с зерном, которое засевает земледелец на своем поле.

Иисус обращает внимание своих слушателей на сцену, которую они привыкли наблюдать год за годом на полях Галилеи: сначала – засеваемые крестьянами поля, а через каких-нибудь несколько месяцев – побелевшие нивы. Каждый год за посевом непременно следует жатва. Никто точно не знает, как, но нечто таинственное происходит под землей. То же самое случается и с Царством Божьим. Оно уже тайно и скрытно действует. Нужно лишь дождаться наступления периода жатвы.

Единственное, что делает земледелец – сеет зерно в землю. После этого его дело сделано. Прорастание зерна от него уже не зависит: в конце рабочего дня он может спокойно ложиться спать, зная, что его зерно проклевывается; вставая с утра, он может каждый раз убеждаться, что рост не прекращается. На его земле происходит нечто такое, чего он и сам объяснить не может. Он не будет обманут. В свое время он соберет урожай.

Действительно важное дело делает не сеятель. Семя проклевывается и вырастает, движимое таинственной силой. Иисус детально описывает процесс роста, чтобы слушатели могли чуть ли не воочию его увидеть. Вначале из-под земли пробивается лишь тоненький зеленый стебелек; затем появляются колосья; позднее уже можно заметить наливные пшеничные зерна. Все происходит без вмешательства сеятеля, и при этом он даже не знает, как происходит это чудо.

Все каким-то образом способствуют тому, что настанет время урожая: крестьянин, земля и семя. Однако Иисус призывает всех увидеть в этом прорастании тайное и могущественное действие Бога. Возрастание жизни, которое можно наблюдать год за годом на засеянных полях, это всегда сюрприз, дар, благодать Божья²¹. Урожай представляет собой нечто большее, чем результат труда крестьян. Что-то подобное можно сказать и о Царстве Божьем. Оно не тождественно усилиям какого бы то ни было человека. Это Божий дар, несравненно превышающий все заботы и усердные труды человеческих существ. Не стоит терять терпение из-за отсутствия немедленных результатов; не нужно поддаваться гнету времени. Иисус сеет; Бог пробуждает ростки к жизни; несомненно, настанет и жатва. Действительно будет так? Стоит ли довериться Иисусу и его посланию? Какой урожай мы хотим собрать в итоге? Результат наших усилий или плод действия Бога? Царство, построенное нами, или спасение от Бога, принятое с доверием и ответственностью?

Это спасение уже приходит. Царство Божье похоже на весну, когда она начинает наполнять жизнью все вокруг. Плодов пока нет, нельзя выйти на жатву, однако ветви инжира становятся мягкими, и начинают пробиваться листочки. Жизнь, казавшаяся мертвой, постепенно просыпается. Таково и Царство Божье. Иисус не может любоваться приходом весны, не думая при этом о жизни, которую порождает Бог в мире. «От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето»²².

Наступление весны для Иисуса было символом великой тайны жизни и знаком пришествия Бога как благословения и жизни для человеческого существа²³.

О мистическом присутствии Царства Божьего Иисусу также напоминают и другие переживания. Одна небольшая притча глубоко запечатлелась в сердцах крестьян. Каждую неделю в канун субботы женщины рано вставали и выходили во двор готовить хлеб к выпечке. Еще до рассвета было готово тесто, в которое затем добавляли свежую закваску, чтобы оно забродило, далее его накрывали шерстяной тканью и ждали, пока тесто постепенно поднимется. Между тем зажигался огонь и нагревался камень, где готовили хлеб. Еще лежа в постели, дети могли ощущать неповторимый аромат хлебов, с любовью приготовленных их матерями. Иисус не забыл эту семейную картину. Близость материнской заботы напоминает ему о Боге, добавляющем свою закваску в мир.

Такова тайная сила Бога в жизни? Она как закваска, которая невидимо воздействует на тесто и изменяет его изнутри? Действительно ли Бог приходит почти незаметно, но с могущественной силой, способной все преобразовать?

Иисус использует в этой притче одно из своих характерных «преувеличений». Ни одна женщина Галилеи не готовила «три меры муки», из которых получилось бы приблизительно сорок килограммов хлеба, чем можно было накормить около ста пятидесяти человек. У слушателей это вызывает смех, однако Иисус имеет в виду не недельный запас еды на всю семью, а изобильную и щедрую трапезу на финальном празднике с Богом.

В этой притче еще больше удивления вызывает другое. А некоторых даже возмущает. Закваска считалась символом и метафорой зла, разлагающего все вокруг; а пресный бездрожжевой хлеб, наоборот, символизировал чистоту и святость. Богу нельзя было предлагать ничего, что было бы подвергнуто брожению, и на праздник Пасхи ели только пресный хлеб, без закваски²⁵. К чему подводит Иисус своей обескураживающей и провокационной манерой разговора? Как можно сравнивать Царство Божье с закваской? Неужели Бог действует вразрез, переворачивая традиционные представления о святости и чистоте? Людям также придется «различать» Его Царство в этом мире прокаженных, бесноватых, грешников и проституток, в котором вращается Иисус?