Это было не в пример тяжелее. Пришлось несколько раз сходить на железнодорожную станцию, объяснить ситуацию погрязшим в рутине геопсихологам. А ситуация была такова: он, Хассер, ведущий социоматик планеты, и его секретарша, Ийя Олен, в девичестве Иер, становятся организаторами и единственными сотрудниками Тайнгского филиала Академии Контроля и Управления. Филиал, как указал Хассер в разосланных телеграммах, будет основан в связи с непредсказуемым поведением Тайнгской силовой аномалии. В качестве основного аргумента социоматик приводил случай с подопытным Демером Оленом, который, согласно полученным данным, попал на планету Бедгог.

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы волокита с открытием филиала, если б ученый окончательно не достал своими визитами неразговорчивых «пси» со станции. Один из них, поминая Дух Опустошения, достал секретное переговорное устройство, называемое телефоном, и сказал Хассеру, что он имеет право на разговор с Академией в Тайме. После этого ученый, вне зависимости от результата, уберется к Духу Опустошения, уже не раз упомянутому.

Ученый кивнул, полистал справочник и набрал личный номер Лаэна Маро, главы Спецслужбы внутренних связей в отставке. Разговор получился коротким.

– Делайте что хотите, Хассер! – отрезал в конце концов Маро. – Только так от вас может быть толк.

В конце декады, когда небо уже затянули осенние тучи, посыльный доставил в Тайнг все необходимые документы. Филиал объявили открытым. Еще через пару дней к воротам дома Некоров подъехала груженная продовольствием телега, и хмурый возничий выдал Хассеру заработную плату, урезанную в несколько раз. Ученый улыбнулся и положил мелкие деньги в сумку на поясе. Можно уже сегодня порадовать Ийю – подарить ей кольцо или ожерелье. Только ей это не нужно.

Первую декаду по приезде, когда социоматик занимался делами, Ийя сильно скучала. Видя это, Певен Некор чувствовал беспокойство – как-никак она его жилица, и он за нее отвечает. К тому же здоровье женщины оставляло желать лучшего. Поэтому помощник старосты отправил жену отвести Ийю к знахарке. Ею оказалась бойкая моложавая женщина с густыми светлыми волосами. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет. Когда Ийя взошла на порог маленького чистого домика и увидела целительницу, то сразу расслабилась. Глаза у той были теплого карего цвета – совсем не то, что светлые ледышки у прочих людей.

– Садись, милая, – сказала знахарка, пододвигая стул. Ийя тяжело села.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Лейта, – улыбнулась целительница. – Лейта значит «трава». Вот я и стала травницей. А тебя, как я слышала, зовут Ийя.

Та кивнула.

– С тобой все серьезнее, чем ты думаешь, – нахмурилась Лейта. – Тебя чему-то учили в большом городе. Какому-то жестокому колдовству. Только не по тебе их наука, лучше бы ты выкинула все это из головы.

«Продолжай», – с усилием подумала Ийя, глядя на травницу.

Лейта махнула рукой. Так, будто грязь отряхивала.

– Ты думаешь тяжело, – произнесла она. – Как рожаешь. Несмотря на то что ты бесплодна, красавица. Это они там, в городе, тебя такой сделали.

Ийя чуть слышно вздохнула. Она вспомнила, каким противоестественным практикам ее обучали в интернате при Академии. Нужно было силой фантазии вызвать сексуальное желание. Когда оно возникало, подходила Контролирующая и методом иглоукалывания снимала его. Потом учениц заставляли вызывать и уничтожать влечение силой воли. Говорили, что девочкам тринадцати-четырнадцати лет это не причиняет вреда. Никто не смотрел, что организм Ийи развился раньше, чем у других, – это был интернат, а не элитная школа.

– Очнись! – голос Лейты привел женщину в чувство. Ийя открыла глаза.

– Ну и ладно, что ты молчишь, – кивнула Лейта. – Я сама тебе все скажу. Ийя значит «жизнь». Такое вот у тебя имя. А жизни нельзя приказывать.

– Если нет жизни, есть смерть, – внезапно сказала Ийя.

– Да, – глухо отозвалась травница. – Ладно, мы с тобой сейчас думать не будем. Тебе это вредно. Я заварю траву, которая дает силы жить. А пойдешь на поправку, еще наговоримся.

Когда Ийя выпила полкружки густого отвара, она ощутила волну любопытства, исходящую от Лейты, и спросила ее так, как будто они уже были подругами:

– Что ты так на меня смотришь?

– У тебя в глазах отражение огромной луны. Мне даже страшно. Не луна, а ее отражение. Что это такое?

– Это Тейа, – рассеянно ответила женщина. – Она видна со второй половины земли. Мой отец родом оттуда, а мать – местная. Я полукровка.

– Приехал, уехал, тебя с матерью бросил, – вздохнула знахарка.

Ийя кивнула.

– Обычное дело…

Дальше все сложилось так, что первое время по прибытии в деревню Ийю чаще видели в обществе знахарки, чем в обществе Онера. И неудивительно: мужчина, будь он хоть деревенским, хоть городским, должен зарабатывать деньги, содержать дом и жену. Все замечали, что приезжий не держится особняком от деревенского быта, а организовывает свою жизнь. Тянет лямку, как полагается. Это вызывало у сельчан уважение, и к Онеру постепенно привыкли, начиная считать его своим. А на новоявленных подруг: деревенскую ведьму и городскую чудачку, люди смотрели с симпатией. И безмужняя знахарка перестала чураться общения, и приезжая заметно повеселела, потянулась к подруге. Женщины почти каждый день бегали вместе в лес, собирали целебные травы и ягоды. Постоянно перешептывались и что-то скрывали. Мужние жены думали – очередной бабий сговор, а детишкам казалось, что это такая игра. Мужики же смотрели на это вполне одобрительно. Неприкаянная баба в деревне – страшнее чумы.

Первое время пребывания гостей в доме Некоров стали для Виля очень тяжелыми. Этот деятельный незнакомец по-городскому мутил деревенскую жизнь.

Мальчик не удивился бы, если б вдруг этот чужак заявил, что дожди идут совершенно неправильно, и развел бурную деятельность по переубеждению дождя в том, что тот должен идти не с неба на землю, а наоборот. Этот тип явно горел желанием переиначить законы природы. Особенно напрягал мальчика интерес чужака к нему, Вилю. Ребенок чувствовал, как этот неправильно скроенный взрослый постоянно лезет к нему в голову. Демон с ним, если б только в мозги! Он лез всюду, навязчиво, как осенние мухи! Виль чувствовал себя домом, в который забрался вор. Если вор не знает, что ему красть, дому от этого ничуть не легче, поскольку в нем роется кто-то чужой. Мальчику были неприятны щупальца, шевелящиеся в его душе. Щупальца самодовольного наглеца.

Мальчишку приводило в отчаяние то, что невозможно поговорить с чужаком. Люди смотрят. А этот белесый поганый гриб убежит по своим делам, прибежит и опять пялится в душу. Иногда Виль, окончательно разозлившись, проделывал с чужаком то же самое. Тот позволял, раскрывался. Мальчик даже чувствовал его одобрение и терялся. Этот тип поощряет, если его бьют? Виль же просто дает сдачи!

Размышляя об этом, мальчик сидел на заднем дворе и смотрел в землю. Все валилось из рук. Ничего не хотелось изобретать, было тошно. Тяжелые крупные капли дождя падали в пыль. На широких чашах деревянных весов, стоящих поодаль, расплывались большие мокрые крапинки. Демон с этой игрушкой! Пусть мокнет. Сейчас дождь зарядит, и придется идти в дом. Будет скучно. Очень жалко, что все книжки Виль уже давным-давно прочитал и помнит от корки до корки.

Вдруг дождь прекратился. Мальчик тоскливо взглянул в небо. Там небось опять гадость. Две луны, полтора солнца. Или что-то еще, что взрослые обычно не показывают детям.

Однако в небе были обычные тучи. Виль хотел пойти в дом, но тут отворилась калитка, и в нее бодрым шагом вошел Хассер, сжимая в руке документы. Его лицо лучилось от радости.

– Привет, малыш, – на ходу бросил он Вилю.

– Я тебе не малыш! – парировал тот, от злости переходя на «ты».

Чужак, казалось, именно этого и ожидал. Он прошел на двор, сел на бревно напротив мальчика и очень серьезно сказал:

– Ты не малыш, Виль. Ты странное существо, и я очень хотел бы тебя понять.

– А ядрена корня не хочешь?

– Хочу, – неожиданно согласился ученый. – Только не знаю, где этот корень зарыт. Может быть, ты и подскажешь.

– Подскажу я тебе, как не совать нос. Как идти лесом, речкой, туда, где солнце не всходит.

Виль почувствовал, что осторожные пальцы вновь коснулись его души. Прощупали и мгновенно отпрянули.

– Выговорился? – осведомился Хассер спокойно.

Мальчик понял, что злости в его душе не осталось.

Он молча кивнул.

– Я попрошу тебя, Виль, сказать все, что ты обо мне думаешь. Вслух.

Виль внезапно почувствовал скуку.

– Ты умник, – буркнул он, почесав голову. – Ты умеешь приклеивать листья к деревьям, потому что считаешь, что сами они не растут. Ты умеешь лезть в душу, а если она не открывается, то ковыряешься кухонным ножиком. Еще ты учишь всех жить, хотя каждый умеет это с рождения.

– А ты не то же самое делаешь? – жадно спросил Онер.

– Нет. Ты умеешь, а я просто делаю.

– Как?

– Не скажу.

Повисло молчание.

– Ты приехал сюда, чтобы изучать нас, – сказал Виль с обидой в голосе.

– Я попробовал. Это бессмысленно, – грустно ответил Онер. – Я хочу жить рядом с вами. Учиться у вас. У тебя, Виль.

– Я не умею учить, – погрустнел мальчик.

– И не надо, – ответил ученый. – Ты прости меня, что я с ножиком в душу…

– У вас все такие.

– Такие. Мы ходим сквозь души друг друга спокойно и не вешаем на себя амбарный замок. У нас просто красть нечего.

Виль серьезно задумался. Нечего красть… А ведь у женщины, которая совсем недавно явилась ему, тоже нечего красть. И она отдала ему ключ, которым он, Виль, открывает сердца. А теперь этот ученый, прибывший из города, сравнивает душу мальчишки с наглухо закрытым амбарным замком. Вот тебе и урок!

Стало тесно в груди. Виль понурился. Защипало глаза, и он провел немытой ладошкой по лицу, смахивая непрошеные слезы. Что она говорила? Человек и мир – это целое. Это единство.

«Ты похож на нее?» – мысленно спросил Виль, глядя в глаза Онеру.

«А ты про нее расскажешь?» – подумал Хассер, тепло улыбаясь.

Мальчик посмотрел на его улыбку, сглотнул слезы и молча кивнул. Первый раз ему было не больно открыть свои мысли. Но одно дело – она, и совсем другое – они, остальные.

«Он расскажет не сразу», – промелькнуло в голове Онера.

Виль не ответил.

Ийя шла по лесу, и в груди у нее разгорался огонек. Травы касались ног женщины, отдавая последнее тепло лета, трепетали под легким прохладным ветром. Ветви кустарника раздвигались, открывая взору плоды: крутобокие желтые ягоды. Женщина осторожно ступала по мягкому мху, стараясь не повредить ни травинки. «Ты пойдешь в лес за травами без меня, – говорила ей Лейта, – поэтому ты должна быть вдвойне осторожна». Ийя, только войдя под кроны деревьев, поняла законы, по которым живет одинокая травница. Надо идти тихо и мягко. Так шуршит в листве ветер, так передвигаются в лесу звери. Они – часть природы. Значит, она тоже должна стать такой. Быть незаметной, как дерево в чаще. Брать только то, что ей нужно, и не ошибаться. И при этом сделаться совсем легкой. Бездумной, как ветер.

Женщина чуть слышно вздохнула. Она уже некоторое время назад поняла, почему колдуньи и травницы одиноки. Слишком уж осторожно они проходят среди людей. Привыкают быть легкими и незаметными. И не могут присвоить ни чужого мужа, ни чужого добра, ни чужой доли. Когда Ийя сказала об этом Лейте, та задорно и молодо улыбнулась: «Ты, подруга, нас не равняй. Мне – трава, тебе – жизнь».

Ийю тревожило, что Они не проявляет к ней интереса как к женщине. Обнимет, посмотрит в глаза – и бежать. Обидно до слез. Когда он чувствовал ее состояние, то пытался утешить. Окидывал внимательным внутренним взглядом. Да только слегка отстранялся. Так местные мужики смотрят на дочек-подростков, прикидывая, не пора ли выдать их замуж. А женщину от прикосновений Они била горячая крупная дрожь. В ее теле распускались жгучие красные лепестки. Когда он уходил, Ийя чувствовала тоску и бессилие. Она никак не могла поверить, что не нужна.

Лейта, выслушав Ийю, сказала: «Это все ерунда. Ему без тебя жизнь не в радость, и все у вас будет. Но в чем-то он прав. Ты мысленно постоянно кричишь «дай». Он видит в тебе не только женщину, но и ребенка. Надо, подруга, тебе подрасти».

О чем еще в эту ночь шептались две женщины, знали лишь ветер и дождь. Только поутру, когда солнце вышло из облаков, даря жителям Тайнга последние теплые дни, Ийя ушла в лес.

– Ты должна сделать это сама, – напутствовала ее Лейта.

Сейчас, подставляя лицо и руки лучам солнца, Ийя шла по поляне. Она знала, что нужные травы покажутся ей. Только надо быть очень внимательной. Вся живность в лесу прячется, если чувствует, что идет человек. И трава, обладающая особыми свойствами, тоже. Нужно стать частью леса. Тогда звери не будут бояться, и зеленое царство раскроет свои тайники. Только так, и никак иначе.

Когда вечером в дом травницы тихо пришла женщина, никто этого не заметил. Казалось, что это не человек, а тень. Или порыв ночного осеннего ветра. Лейта молча глянула в глаза Ийи. В них разгоралось сияние рыжей нездешней луны. Знахарка удовлетворенно кивнула, глядя на травы, собранные подругой. Все, что нужно, та собрала.

– Теперь давай, ведьма. Сама, – тихо произнесла Лейта, накидывая на плечи потертый плащ. Ийя ответила спокойным уверенным взглядом. Колдунья неслышно выскользнула за дверь, и ночные лесные дороги приняли травницу. Когда молодая ведьма работает, старая ждет. Таков непреложный закон.

Когда Онер наконец-то поговорил с Вилем, он почувствовал, что с души камень свалился. Очень плохо, если заводишь случайных врагов. Особенно если врагами становятся те, кто тебе симпатичен. Слава Духу Жизни, что мальчик простил. Ведь Онер уже привязался к нему. И никакие исследования не могли дать ответов на вопросы ученого. Только сама жизнь. К тому же исследовать психику Виля обычными способами было бессмысленно. Он так и остался загадкой.

Только сейчас Онер понял, что давно хотел сына. Там, в городе, Хассеру было не до себя. Сплошные проблемы, интриги и игры ума. Среди заумной витиеватой рутины терялся смысл жизни. А нужно было создать что-нибудь. Например, породить сына, который в будущем превзошел бы отца. О новых открытиях, о всеобщем прогрессе ученый давно перестал мечтать. Все новые научные методы и технологии Совет Спецслужб в Тайме клал под сукно уже не первое десятилетие. Ученый предполагал, что прогресс искусственно сдерживают сто, а то и все двести лет. Но явных доказательств тому не имелось. Должно быть, архивы чистились тщательно и регулярно.

Впрочем, теперь это неважно. Все прошлое – прошлому. Он вовремя принял решение. Дальше он пойдет сам.

Хассер устало откинулся на подушки, устраиваясь на неудобной лежанке. За окошком уже стемнело. Маленькую чистую комнатку, обставленную с аскетической простотой, освещал свет масляной лампы. Капли дождя постукивали по крыше, в чугунной печке потрескивали поленья. Но Онер чувствовал смутное беспокойство. Где Ийя? Что-то сегодня она припозднилась. Ученый уже подумывал о том, чтобы выйти под дождь и пойти в дом знахарки. Но какая-то сила удерживала. Он чувствовал, что сейчас этого делать не стоит. Все в порядке. И Ийя в порядке. Только надо чуть-чуть подождать. А если ему на душе неспокойно… Это что-то не так в нем самом. Либо что-то меняется в мире.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Ийя. Она тяжело дышала. С волос стекали потоки воды, глаза горели странным огнем. Плащ с плеча Лейты был ей мал и сбился на спину.

– Что с тобой, милая? – обеспокоенно спросил Онер, гладя ее по плечам.

Ийя расправила плечи и улыбнулась.

«Никогда я не видел у нее такой улыбки…» – растерялся Хассер.

– Раздевайся скорее, – сказал он, развязывая на ней мокрую шнуровку плаща.

– Разденусь. – Ийя скосила глаза. – Только сперва выпей это.

Ученый с недоумением уставился на термос в ее руках. Как он мог не заметить, что она принесла с собой термос? А Ийя уже отворачивала крышку.

– Что это такое? – удивленно спросил Онер.

– Приворотное зелье!

Хассер глянул в глаза Ийи. В них змеились языки пламени. Влажные чувственные губы слегка приоткрылись. В женщине бушевала могучая древняя сила. Она налила отвар в чашу и протянула ему.

– Как ты думаешь, дорогой, сколько можно терпеть?

Онер давился, глотая горячий напиток. Сок красного корня, заваренного вместе с семенем сорной травы Торги – владычицы места. Ягоды кровяники, черный гриб Йор, лист Голубой Змеи, растущей в болотных низинах. Так надо! Отдавай и бери. Все – до дна.

Когда чаша в руках Онера опустела, в нем самом уже бушевал огонь. Он подошел к Ийе, коснулся ее обнаженных плеч. Она тем временем лихорадочно развязывала шнуровку на платье. Онер мгновенным движением распустил узел, и из разошедшегося выреза показались тяжелые груди с большими коричневыми сосками. Ничего желаннее на свете не было. Только эти широкие бедра. Чтобы огонь слился с огнем. И родил жизнь.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.