Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь ни о чем

ModernLib.Net / Детективы / Исхаков Валерий / Жизнь ни о чем - Чтение (стр. 4)
Автор: Исхаков Валерий
Жанр: Детективы

 

 


      Курил он беспрерывно - крепкие французские сигареты из черного табака, без фильтра, и когда втягивался - засасывал целое синее облако дыма, а вытянувшись, извергал, словно Везувий, облако серое, серное, удушливое... Кондиционер, впрочем, трудился исправно, так что удушье было скорее психологическое - удушье не от дыма, а от этих всезнающих змеиных глаз, проникающих в душу.
      Пластика его движений доказывала, что он, несмотря на возраст, в отличной физической форме и наверняка владеет какими-нибудь экзотическими единоборствами, так что если мне надоест зондаж моей психики и я вздумаю ухватить его за жилистую загорелую шею и придушить, он даже охрану не станет вызывать, сам меня прикончит. И притом с удовольствием прикончит. Я бы сказал - с аппетитом. И только потом нажмет на кнопочку и прикажет стальным голосом: "Уберите эту падаль!"
      Словом, я довольно быстро, едва только Ирина Аркадьевна, мило попрощавшись, оставила нас с глазу на глаз, понял, что разговор будет не на равных - и притом коротким и деловым. Игорь Степанович не из тех, кто тратит время на кампари и делится впечатлениями об отдыхе на Кипре. Он и на Кипре-то если и бывает, то наверняка только по служебной надобности. И отчеты о поездке пишет в одном экземпляре, с грифом "Для служебного пользования".
      - Курите! - не то разрешил, не то приказал он.
      Я послушно закурил. Он тоже окутался синим облаком, втянулся, вытянулся, выпустил серый дым, наехал в упор просветленной оптикой - и снова втянулся с синим облаком, и оттуда, из облака, вдруг неожиданно просто, почти мягко спросил:
      - Непонятная ситуация, правда?
      - Правда, - тупо согласился я.
      - Позвонили, прислали машину, поговорили... А что предложили?
      - Ничего.
      - Вот именно.
      Опять проделал свои фокусы - вытянулся-втянулся, вдохнул-выдохнул, хмыкнул-помолчал. Имеет право, впрочем. Я курю, он курит. Нерабочее время, перекур. Даже у таких трудоголиков бывают короткие паузы в работе. К тому же он, наверное, хочет и даже обязан присмотреться ко мне лично. Никакая камера слежения не дает верного представления о человеке. Только старым проверенным методом: глаза в глаза...
      - Для начала - тест, - снова надвинулся вплотную. - Вот два конверта. - Выложил передо мной на стол два продолговатых конверта, белый и синий. В белом конверте небольшая, но пристойная сумма в долларах США. Вы берете белый конверт и - уходите. Мы вам ничего не предлагаем и ничего - абсолютно ничего, подчеркиваю! - не требуем взамен. Небольшая компенсация за потраченное вами время. Во втором конверте, в синем, тоже некоторая сумма в долларах. Но если берете синий конверт - соглашаетесь выслушать наше предложение прежде чем уйти. Не принять, заметьте, а только выслушать...
      - Я понял.
      - Замечательно. Итак...
      - Это тест?
      - Это - тест.
      - Тогда я...
      - Нет-нет! Ничего не говорите! Просто протяните руку и возьмите конверт.
      Я протянул руку и... (я пожалею об этом. Наверняка - пожалею. Единственный правильный выбор - отказ от выбора вообще. Не протягивать руки и не брать конверта. Ни синего, ни белого. Вежливо попрощаться и уйти. Откланяться. Поблагодарить за предложение и отказаться. И никаких денег не брать. Что бы ни предлагал тебе дьявол, не соглашайся, потому что в обеих руках у него зло. Дьявольская альтернатива. Зачем мне это вообще? Так ли уж плохо мне дома, в тишине и одиночестве, где никто не требует от меня выбора и не мешает работать над диссертацией?)... и взял синий конверт.
      - Можете вскрыть, - кивнул Игорь Степанович.
      - Это обязательно?
      - Нет.
      Кажется, он все-таки слегка удивился. Наверное, я первый, кто не вскрыл. И не буду вскрывать. Я и без того знаю, что внутри. Я это чувствую. У меня сильно развито чувство денег. И сейчас я чувствую, что в конверте десять новеньких зеленых купюр. Одна тысяча долларов. Не та сумма, ради которой я рискну жизнью или здоровьем. Но вполне убедительная компенсация за те несколько минут моей жизни и моего здоровья, которые отнимет у меня Игорь Степанович. А больше ему не потребуется. Ведь это и его драгоценное время тоже.
      - Может быть, вы хотите вскрыть белый конверт? Просто так, чтобы изучить альтернативу..
      - Это обязательно?
      - Нет. Это на ваше усмотрение...
      - Тогда я не буду.
      - Интересно, почему?
      - Не вижу в этом смысла.
      - Гм-м...
      Он протянул длинную руку, взял белый конверт, хлопнул им раз-другой об ладонь другой руки, убрал в ящик стола.
      - А я бы вскрыл, - пожал он плечами. - Просто из любопытства. Не хотите? Может, хотите переменить решение? Взять белый конверт? В принципе, это не допускается, но мы ведь здесь с вами вдвоем, никто не видит, могу сделать для вас исключение... - Он притворился, будто собирается открыть ящик.
      - Это тоже тест?
      - Да нет, что вы! Это я так... - Хмыкнул. - Ладно, не будем к этому больше возвращаться. Про белый конверт можете забыть, вы от него отказались. А синий, если не хотите вскрывать, спрячьте - он ваш. Возвращать деньги вам не придется, даже если откажетесь от нашего предложения...
      Какого предложения? Ну не тяни, не держи паузу, Станиславский и Немирович-Данченко!
      - Ничего сверхъестественного мы от вас, собственно, не хотим, Сергей Владимирович. Вас рекомендовали как знающего юриста, к тому же с опытом практической работы. Вы человек упорный, педантичный и, что немаловажно, в меру преданный и неподкупный... Вы только не обижайтесь, бога ради, поверьте старому человеку: абсолютно преданных и неподкупных людей в нашей с вами профессии - а я тоже, между прочим, юрист - просто не бывает. Да и не нужны они - абсолютно неподкупные. Мы нашим людям прямо говорим: если конкуренты сделают вам выгодное предложение, не спешите соглашаться или отказываться. Придите сюда, в этот вот кабинет, и расскажите как на духу: кто, за что, сколько... И мы наверняка вместе придумаем, как вам поступить, чтобы и денег для себя заработать, и родное предприятие не было в убытке. И знаете, Сергей Владимирович, приходят...
      Он опять втянулся, окутался синим дымом и на выдохе приблизился ко мне вплотную.
      - Вам-то, конечно, нечего пока рассказывать, да я от вас этого и не жду, я так говорю, на всякий случай... Знаете, Сергей Владимирович, людишки вокруг любопытные, начнут расспрашивать: что там - у нас то есть - внутри, какая обстановка, что за люди... Не надо бы за пределами этого здания происходящие здесь вещи обсуждать. С женой поделиться - это еще куда ни шло, это дело святое. А так, вообще - не надо.
      - Я понимаю.
      - Ну и прекрасно! Тогда перейдем непосредственно к делу. Ничего сверхъестественного, как я уже говорил, мы от вас не потребуем. А нужна нам от вас кое-какая информация... Вот, взгляните, пожалуйста... - Он протянул мне лист бумаги с отпечатанными крупным шрифтом фамилиями и именами. Шесть имен и шесть соответствующих фамилий. В том числе и мои. - Вы и друзья вашего детства и юности, так?
      Я молча кивнул.
      - И притом - самые близкие друзья? Узкий, что называется, круг?
      Я снова кивнул.
      - Вот и замечательно. Значит, вспоминать о них вам будет не слишком трудно и не слишком неприятно. Вы только не задавайтесь вопросом: зачем. Это очень вредный вопрос, поверьте. Главное - ничего не скрывайте, излагайте подробно, до мелочей - любые случаи, слухи, сплетни, какие-то ваши собственные представления о том, что происходило. Не думайте о форме изложения - свободный поток сознания, неожиданные скачки во времени и пространстве, ассоциации и аллюзии - приемлемо все. Да хоть в стихах пишите, - вновь неожиданно выдохнул он в меня свое серое - серное дьявольское облако, - наши специалисты во всем разберутся, все расшифруют. Единственное ограничение, пожалуй, во времени. Увы, более трех суток дать не могу, не вправе, но и период времени, который нас интересует, тоже сравнительно невелик: вы можете отбросить все, что с вами происходило, скажем, до восьмого класса средней школы и... лет через пять после окончания школы. Всего, стало быть, получается семь... нет - восемь лет.
      Многозначительная пауза.
      - Ну же, Сергей Владимирович, не разочаровывайте меня! Сейчас вы просто обязаны спросить, сколько именно получите вы денег.
      - Зачем? Три дня работы... плюс аванс... Полагаю, это будет...
      Я взял листок бумаги и написал: знак доллара и число с четырьмя нулями.
      - Ровно столько! - сверкнул он уважительно глазами. - Ровно! Но при условии, что информация будет достоверной. В противном случае ваш синий конверт останется при вас - и только.
      - А каким образом... Кто будет определять, достоверна информация или нет? Так ведь можно любую информацию назвать недостоверной и...
      - ...и не заплатить, - закончил он за меня. - На этот счет можете не беспокоиться. Вот здесь у меня... - Он выдвинул правый ящик своего стола, сунул туда руку, словно хотел что-то достать, но не достал. - Здесь у меня - подробные воспоминания одного из тех, кто фигурирует в вашем списке. И когда вы изложите вашу версию, мы сравним ее с тем, что уже имеем, и очень легко, поверьте, установим, насколько вы были искренни и, главное, добросовестны.
      Этот прием мне тоже известен. Самому не раз приходилось сравнивать показания разных людей, чтобы отделить ложь от правды. А еще иногда я показывал подследственному пустую папку и говорил, что в ней лежат показания его подельника, так что пусть врет, да не завирается, я проверю... И некоторые на такую примитивную приманку клевали.
      - А если у меня не получится?
      - Ну не получится - и не получится! Никто ведь с ножом к горлу не пристает... Если через три дня ничего не напишете и не принесете - забудьте этот разговор начисто. Считайте, что доллары на тротуаре нашли. И баста! В принципе-то, вы согласны попробовать или нет?
      - В принципе - согласен.
      - Значит, решено. - Он поднялся во весь рост. - Вот вам карточка. Тут мой телефон. Прямой. Когда закончите - звоните, к вам подъедут. И имейте в виду: у вас ровно трое суток. Ровно. Сегодня у нас суббота, значит, жду во вторник в этот же час. Время пошло!
      Я невольно глянул на старинные кабинетные часы с боем. Стрелки показывали без двух минут два. Когда я уйду, у меня будет в запасе семьдесят два часа, а у Игоря Степановича - чуть больше минуты, чтобы стереть с лица дежурную улыбку и приготовиться к приему следующего посетителя. Уверен, что ему этого времени будет достаточно.
      - Сюда, Сергей Владимирович, в эту дверь, пожалуйста. Это мой персональный лифт. - Дверей у Игоря Степановича было на одну больше, чем у Ирины Аркадьевны. Одна вела в приемную, я знал, другая - в персональный лифт, третья, надо полагать, в комнату отдыха - с персональным туалетом и персональным душем. А вот четвертая... - Внизу покажете карточку, вам дадут машину и доставят куда прикажете.
      - Я лучше пешком. Хочется, знаете, как-то все это обдумать не спеша, на свежем воздухе.
      - Как вам будет угодно.
      14
      Я знаю, куда ведет четвертая дверь. Знаю. За ней точно такая же кабина, в какой я спускаюсь с четырнадцатого этажа, но когда человек входит в нее и дверь автоматически закрывается, пол вдруг уходит у несчастного из-под ног, и он с воплем валится в зияющую бездну, в огромный мусоросжигатель - где его и сожгут, так что следов от него не остается, только пепел, смешанный с пеплом огромного количества сожженных бумаг. А вопля никто не услышит, звукоизоляция тут превосходная. Если бы я не прошел этот чертов тест, я бы тоже вошел в ту кабину, и сейчас меня уже обшаривали бы ловкие руки мусорщиков, и тысяча долларов в синем конверте стала бы для них премией за ударный труд...
      С такими мыслями вышел я из лифта в темноватом и пустоватом после четырнадцатого этажа подвале, где мне вежливо поклонился, увидев в моей руке заветную карточку, типичный охранник: кобура на поясе, маленький наушник в ухе, короткая стрижка и внимательный взгляд. Ни о чем не спрашивая, он вывел меня из подземного лабиринта и оставил на свежем воздухе одного.
      Свободен! Наконец-то свободен!
      Не знаю почему, но я верю Игорю Степановичу: если я порву в клочья список друзей, если выброшу в урну нарядную карточку с номером его телефона (ничего больше: ни имени-отчества, ни должности, только тисненный золотом логотип банка и номер) и уйду с конвертом кармане, неприятностями мне это не грозит.
      Я действительно свободен: свободен браться за воспоминания или не браться за них никогда...
      Свободен напиться до зеленых чертей - благо средства это теперь позволяют...
      Свободен шататься до вечера по залитым солнцем улицам, не думая ни об Игоре Степановиче, ни об отложенной докторской диссертации...
      Свободен... да - свободен вернуться домой и засесть за эти чертовы воспоминания, потому что свобода - это осознанная необходимость, а я осознаю необходимость этих десяти тысяч долларов - и готов хоть сейчас сесть за работу, пока не пророс в душе соблазн остаться чистеньким, довольствуясь тем малым, что я уже получил.
      Но я не сделаю этого. Не побегу к письменному столу, к компьютеру. К чему? Память не нуждается в приспособлениях. Моя память всегда при мне. И я с таким же успехом могу включить ее за столиком кафе-мороженое. Того самого, где сидели мои жены - бывшая и будущая. А теперь буду сидеть я.
      Я буду пить белое сухое вино, есть крем-брюле - и друзья детства, с которыми изрядно было съедено мороженого и выпито сухого вина, незаметно подойдут к столику и сядут, невидимые, рядом и расскажут мне все, что я хотел о них вспомнить. И не нужны мне даже авторучка и записная книжка, потому что как только механизм памяти заработает, его уже невозможно будет остановить, и все, что мы вспомним с друзьями за столиком кафе, будет со мной так долго, как я сам этого захочу.
      - К сожалению, у нас нет крем-брюле.
      Вот так на ерунде, на мороженом, чей вкус запомнился и полюбился с детства, все может сломаться и оборваться. Как же я включу заржавевшие от времени механизмы памяти, если не изведаю вновь полузабытого лакомства?
      - А что же у вас есть?
      - Мы торгуем от Баскина и Робинса, - переиначил на русский манер халдей название фирмы. - У них есть сорт... вот этот, - ткнул он в меню ухоженным, с отполированным ногтем мизинцем, - точь-в-точь крем-брюле.
      - Неси.
      Все меняет название и цену, а вкус остается. Вкус крем-брюле и вкус унижения - привычная цена посещения начальственных кабинетов. Как бы сладко ни встречали ирины аркадьевны и игори степановичи, в осадке всегда остается горечь. Умеют начальники дать тебе понять, что даже если по видимости они нуждаются в тебе, на самом деле это ты в них нуждаешься, тебе от них что-то нужно: деньги, работа, научная степень...
      Понять бы еще, что именно требуется от меня!
      На кой черт им, спрашивается, мои воспоминания? В чем их цель, их выгода?
      И какая связь между подкупающей улыбкой Ирины Аркадьевны и до кишок просвечивающим взглядом Игоря Степановича?
      Отсутствие видимой связи беспокоит меня больше всего. Там, на четырнадцатом, я не успел сосредоточиться на мгновении, когда меня передавали с рук на руки, когда Ирина Аркадьевна оставила меня один на один... с кем? Ну, по меньшей мере - с бывшим гэбэшником, тигром вербовки, спецом по всяческим трюкам, которые ныне именуются тестами. Напрасно я, поедая заморское крем-брюле - не крем-брюле длинной полупрозрачной пластмассовой ложечкой сиреневого цвета, пытаюсь мысленно вернуться в тот кабинет и проиграть заново момент передачи. Что было сказано между ними? И что сказала Ирина Аркадьевна мне на прощание? Улыбнулась ли она напоследок? Или, напротив, с каменным лицом, не имея больше нужды притворяться, сделала четкий поворот кругом и, печатая шаг, вышла из кабинета?
      Ничего, ничего не осталось в памяти - даже лица ее, и того я вспомнить толком не могу, только расплывчатое светлое пятно, обрамленное короткими светлыми волосами, и исходящее от него ощущение чего-то приятного, теплого, доброго...
      15
      - Не возражаешь?
      Вот так это и произошло. Тихо, без сирен, без топота кованых ботинок по асфальту, без дешевого камуфлированного балагана начальник областного УБОПа подполковник Горталов подошел и склонился над моим столиком.
      - Ты заслоняешь мне солнце.
      - Если я сяду, я не буду его заслонять.
      - Ну так сядь, сядь, сделай одолжение! Сядь.
      Горталов сел. Он возвратил мне солнце - уже не такое яркое, слегка притушившее свой свет, снизившее накал в присутствии подполковника.
      По-хозяйски выложил Горталов перед собой сигареты и зажигалку, достал из наколенного кармана камуфляжных штанов плоскую фляжку - на заказ сделанную солидную фляжку военного человека, куда входит пол-литра, не менее. Щелкнул уверенно пальцами, и тут же подлетел на цыпочках давешний халдей и зачастил взволнованным полушепотом:
      - Слушаю, Михал Иваныч... Что прикажете, Михал Иваныч?..
      Михал Иваныч приказал пару чистых бокалов, бутербродов с икрой и балыком, лимонов и воды минеральной из холодильника.
      - Да не нашей, смотри, а французской... Знаешь, какую я предпочитаю?
      - Как не знать!
      Вот так слухи о "красной крыше" оборачиваются простой и внятной каждому явью. Уже и хозяин заведения в чистой белой рубашечке и при бабочке вышел из своего закутка и скромно поклонился издали Михал Иванычу, уже и халдеи запорхали бесшумно и весело вокруг нас, выставляя на столик бокалы, блюда с бутербродами, зеленые пузатые бутылочки "Перрье" с лимоном, и заунывное турецкое пение, милое нерусскому уху хозяина, сменилось бодрым отечественным "Лесоповалом".
      Михал Иваныч хмыкнул довольно, отвинтил крышечку и, не спрашивая, нацедил в два мгновенно возникших бокала коричневую прозрачную жидкость.
      - Коньяк грузинский, - пояснил он, - высшего качества, рекомендую. Только не спрашивай, как называется, все равно не помню и выговорить на трезвую голову не могу. Ну, за встречу!
      Мы выпили. Коньяк и впрямь был необыкновенно хорош. Так мягко, так обволакивающе прокатилась коньячная струйка по пищеводу, не задела и не обожгла, лишь согрела застывшее от мороженого горло и утишила бурчание в желудке. И крохотный бутерброд с красной икрой, проглоченный одним махом, поплыл на мягких коньячных волнах, требуя немедленного повторения.
      И мы повторили.
      - Да-а...
      - Нравится? - довольно хмыкнул Горталов. - Это тебе не кампари, приятель...
      Я чуть не подавился икрою. Но не подавился, проглотил - вместе с вопросом, так и рвущимся на волю. Но не выпущенным под подписку о невыезде. Сказались годы, проведенные в прокуратуре. Да и Мишу Горталова я слишком хорошо знаю и всегда жду от него подвоха, не дам застать себя врасплох.
      - Ты кушай, кушай, - мягко улыбнулся Горталов. Он снял берет со шнурочками, огладил гладко выбритый, как модно у крутых вояк, череп. - У Игоря Степановича небось не кормили...
      Сам он ел по-солдатски, быстро и жадно, как ест сильно проголодавшийся и вечно спешащий человек любую еду, будь то икра или перловая каша. Не до изысков ему, не до смакования, когда есть потребность утолить здоровый мужской аппетит. Даже и не аппетит, а голод крепко поработавшего на свежем воздухе мужика. Брал здоровенной лапой, обтянутой черной перчаткой с обрезанными пальцами, крохотный бутерброд с икрой, подносил ко рту и заглатывал целиком.
      Покуда он насыщался, я следил за движениями его рук и думал о предназначении беспальцевых перчаток. Прежде я считал их проявлением дешевого шика: не водит же Горталов служебный броневик, когда выезжает с группой захвата на операцию, руки у него на баранке не скользят, нет необходимости в черной замше. А теперь до меня дошло, что перчатки эти для другой цели. Пальцы у них обрезаны - чтобы сподручнее было стрелять. А сами они предназначены защищать костяшки пальцев при ударе кулаком, вот для чего. Хорошо поставленным кулаком, вроде горталовского, легко отключить, а то и вовсе прикончить противника без всякого холодного или огнестрельного оружия. И наверняка приходится Горталову и его подчиненным отключать и приканчивать. Ну так не разбивать же каждый раз костяшки себе в кровь...
      И еще ладони защищает перчатка - вдруг схватишься ненароком за колючую проволоку или за битое оконное стекло, можно порезаться или уколоться.
      Мелочь вроде бы, но оттого, что я что-то новое понял про перчатки Горталова, я и про него самого что-то новое начал понимать. И как-то по-другому теперь на него, насыщающегося на манер удава, смотрел.
      - Ай, хорошо... - потер Горталов ладонью об ладонь, заглотив последний бутерброд. - Теперь можно и выпить не спеша, и поговорить... Давно, между прочим, следовало бы нам с тобой поговорить, а, Сережа?
      - Может быть. Я, кстати, от тебя не прятался...
      - Я заметил. Это я заметил, будь спокоен. Я издали за тобой наблюдал. Интересно, думаю, как себя человек поведет. Это как, знаешь, под прикрытием человека в первый раз посылаешь работать и бдишь издалека: есть у него мандраж или нет? Естественно себя ведет или сразу видно, что подсадной... Тебе ведь приходилось в этой роли выступать?
      - Приходилось.
      - Угу. Только не здесь, на Севере... Наслышан, как же. Интересно мне, Сережа, что ты почувствовал, когда тому жлобу пулю в лоб влепил?
      - Ничего.
      - Совсем ничего?
      - Совсем ничего.
      - Но ты ведь в первый раз тогда, да?
      - Стрелял? В первый раз. И в меня тоже - в первый раз...
      - И ничего?
      - Слишком быстро. Только свистнуло слева над ухом, а он уже падает с дыркой во лбу. И тишина. А потом все заорали, кинулись, начальство понаехало - не до эмоций было. Ребята потом его пулю из дерева выковыряли, мне подарили. На память.
      - Хранишь?
      - На цепочке ношу.
      - Это правильно. - Он налил еще коньяку. Мы выпили. - Да, хороший коньяк, не обманули черти косоглазые... А я вот не ношу...- Он улыбнулся чему-то своему, покачивая бокал с остатками коньяка. - А насчет этой... Ирины Аркадьевны... ты не бзди - там дело личное, никакого криминала. Никто тебя за жопу не возьмет, если что. - Он смотрел исподлобья. - Я думал, ты все-таки спросишь... Спроси, не стесняйся, дядя разрешает.
      - Знал бы, о чем спросить, - спросил бы, - пожал я плечами. - Честно говоря, не думал, что ты как-то причастен.
      - Еще как причастен! - Горталов склонился над столиком, заговорил еще тише, глядя мне прямо в глаза: - В кабинетах, где ты сегодня впервые побывал, я, можно сказать, свой человек, без стука вхожу. И когда в тех кабинетах в чем-то нуждаются, то не брезгуют ко мне за советом или помощью какой обратиться. Так что я очень даже причастен. И многое, хотя и не все, могу тебе рассказать - если ты, конечно, правильные вопросы мне задавать будешь. Ну?
      Он смотрел насмешливо, снисходительно, свысока. Очень светлые, словно выцветшие на солнце, серо-голубые немигающие глаза, прямой, резко очерченный нос, поджатые в ниточку губы. Юберменш, белокурая бестия, солдат удачи. Когда-то такими в кино изображали эсэсовцев, теперь американцы с такими лицами покоряют чужие миры или защищают Америку от русской мафии, японских якудза, китайских тонгов и исламских террористов.
      Не знаю как тем, кого они защищают, а мне рядом с такими - когда они не на экране, а во плоти и крови - страшновато. Про себя я знаю, что я нормальный человек, со своими достоинствами и слабостями, знаю, что в принципе не способен на особые зверства: не буду пытать человека, вырезать у него на груди красную звезду или свастику, не ударю, не выстрелю, если меня первого не ударят, в меня не выстрелят, - а знают ли они? Есть у них внутри какие-то ограничители или они признают над собой только силу - еще большую силу, чем та, которой они обладают, а все слабое заведомо подчинено им, суперменам-победителям?
      Не хотелось бы мне проверить это на своем опыте...
      - Ну так что?
      Спросить? Или все-таки выдержать характер до конца? Или как раз не надо ничего выдерживать - чтобы Горталов не подумал, что я боюсь быть перед ним собой, стараюсь выглядеть сильнее, чем я есть на самом деле.
      - Ладно, спрошу. Что им надо от моих старых друзей? Что именно они хотят знать?
      - Этого я не скажу. Не потому что не знаю - потому что не нужно это тебе. Если ты будешь знать, какого рода информацию от тебя ждут, ты невольно начнешь под них подстраиваться, будешь какие-то факты отбрасывать как ненужные - а вдруг это именно то, ради чего они все это затеяли? Главное - объективность и непредвзятость. И не бзди. Может быть, если все правильно сделаешь, ты одному из своих друзей очень крупно поможешь. Но это все, что я тебе могу сказать.
      - Допустим. Еще один вопрос. Можно?
      - Сделай одолжение.
      - Очень хотелось бы узнать, кто тот неведомый "друг" или "доброжелатель", который меня во все это втравил? Погоди, погоди, - я поднял руку, увидя на лице Горталова все ту же снисходительную ухмылку. - Я заранее знаю, что ты опять мне скажешь: не положено, объективность и непредвзятость и всякий прочий вздор. Но, согласись, это все-таки слишком близко меня касается. Кто-то рекомендовал меня людям, которых я не знаю, без моего разрешения и без моего ведома, и неизвестно еще - с добрыми намерениями или нет. И мне плевать - положено мне или нет, но все же хотелось бы знать, кто этот доброжелатель. Потому что тогда я буду знать, добра он мне хотел или зла. И соответственно буду менять линию поведения.
      - А если человек просто так тебя рекомендовал - без добрых или злых намерений? Просто спросили его: кто может помочь в этом деле? Да, конечно же, Сережа Платонов, кто же еще! Такого варианта ты не допускаешь?
      - Нет, не допускаю. Видишь ли, Миша, много чего я за сорок без малого лет узнал, и по большей части все это в жизни не нужно, одна суета и томление духа, но в одном я убежден крепко, потому что сам до этого дошел и на себе не раз проверил. Всегда, абсолютно всегда все люди действуют только в своих собственных интересах. К тебе приходят с просьбой о помощи, или предлагают заработать, или говорят о защите высоких идеалов, но в основе всегда одно: тебя используют в собственных интересах, а потом выбросят за ненадобностью.
      - Бред... - поморщился Горталов.
      - Может, и бред. Но это мой бред, я с ним живу и буду жить, потому что я в этот бред верю, как в слово божие.
      Помолчав, мы выпили каждый за себя, не чокаясь. Солнце по-прежнему глядело на меня через плечо Горталова, ветер лениво шевелил ветки над головой, бодрый голос по радио предлагал путевки в Египет, на Кипр, в Таиланд и Бирму - куда угодно, лишь бы подальше, подальше отсюда...
      - Это я тебя рекомендовал, - спокойно произнес Горталов.
      - Ты?!
      - Угу. Можешь не благодарить. Я действовал не из добрых побуждений, а исключительно из соображений собственной выгоды. Мне за тебя заплатили.
      - Заплатили? За меня?
      - Ну, не лично за тебя, конечно. Сам подумай: разве ты стоишь сорок пять тысяч евро?
      - Сорок пять тысяч?!
      - Вот именно. Красная цена тебе - десять тысяч баксов. Хотя я бы и столько не дал, но меня ведь не спросили. Нет, мне поставили конкретную задачу: найти носителя определенной информации - и я нашел. Обрадовался, между нами говоря, когда оказалось, что именно ты - носитель. Очень обрадовался! И ты, наверное, догадываешься, почему...
      16
      Когда-то, давным-давно, много лет тому назад, когда меня назначили прокурором одного небольшого северного города, случился у меня бурный, но непродолжительный роман. Инна с Виталием не поехали со мной - я не настаивал, не хотел лишать Инну работы, а Виталия - математической школы, так что без малого два года я прожил холостяком. Однако не загулял, не запил, и романа тоже не было бы, если бы не служебная необходимость: женщину эту мне нарочно подставляли, чтобы скомпрометировать, повязать и склонить к сотрудничеству, а мое начальство как раз того и добивалось, для того я туда и был заслан - и все это кончилось, как я уже говорил, выстрелом в лоб и моим поспешным возвращением в родной город.
      Но хоть и служебный, а роман все-таки был, и на каком-то этапе привходящие обстоятельства отошли на задний план, я всерьез влюбился в ту женщину, и когда все было кончено, когда просвистела у меня над ухом пуля, а моя ответная вошла прямо посреди лба моего противника, я, наивный, пришел к ней, полный благородных намерений, готовый простить ей все ее коварство и даже...
      Я был молод тогда, молод и... не то чтобы глуп, но не в меру для прокурора наивен. И я наивно готов был поломать мою жизнь ради этой женщины. Даже письмо написал Инне, предлагая развод, но, к счастью, хватило ума не отправить. К тому же я был уверен, что и она, та женщина, бросилась в мои объятия хоть и по принуждению, но все же с некоторым удовольствием я был моложе ее, недурен собой (мои женщины до сих пор находят меня таковым), занимал в их городе высокое положение и прочили мне недурную карьеру, она же тихо служила в издательстве рядовым редактором и совершенно ничем не выделялась на общем фоне. Ее выбрали приманкой для меня только потому, что ее мужа должны были осудить за крупное хищение, а я выступал на его процессе обвинителем.
      И как же я был удивлен, как уничтожен, когда ничего, кроме ненависти и отвращения, не встретил - совсем ничего... Я до сих пор точно не знаю, не могу понять, в чем перед ней провинился. Единственное объяснение: человек, который хладнокровно подложил ее под меня и которого я застрелил, был не только подельником мужа, но и ее любовником - и она настолько его любила, что готова была ради него спать со мной и даже притворяться ко мне неравнодушной.
      Женщину ту я сильно ненавидел и желал ей много зла. И когда узнал, что она умерла через год после моего отъезда при подозрительных обстоятельствах, нисколько о ней не сожалел. Лишь радовался, что кто-то другой, не я, будет заниматься расследованием и вместе с дежурным патологоанатомом рассматривать в судебном морге ее недолго принадлежавшее мне тело.
      Но суть не в женщине. Суть в книге, которую я недели две назад взял в нашей библиотеке.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16