Звонок раздался в пять утра, и я не сразу понял, что это звонок, а потом не сразу нашел коммуникатор. Звонок умолк, и я опять провалился в глубокий сон, но через минуту коммуникатор ожил снова.
      — Слуррршаю! — прохрипел я, чувствуя, как голосовые связки встали поперек горла и перехлестнулись.
      — Алекс? — раздался знакомый голос и сразу появилась картинка. — Я прилетела, Алекс! Представляешь? Я прилетела!
      — Женя? — удивился я, натягивая простыню чтобы не сверкать перед коммуникатором волосатой грудью. — Женечка? Ты где?
      — Как где? Под Москвой, в галактическом порту! Ты получил мою мыслеграму?
      — Нет…
      — Я так и знала.
      — Женечка! Тебя встретить? — Остатки сна улетели, мозг начал соображать, и даже голосовые связки расправились. — Погоди, дай прикинуть… Если я сейчас подниму флаер и закажу траекторию до порта — буду там только через час…
      — Ни в коем случае! — перебила Женечка. — Никаких флаеров! Я сама прекрасно доберусь. У вас тут что-нибудь ездит?
      — Ну конечно, — удивился я. — Ездит, и летает. Всегда летало.
      — У вас не опасно в такое время садиться в такси?
      — Насчет такси не знаю, они денег много хотят, но в рейсовом аэробусе — почему же опасно?
      — У вас же на Земле живут террористы… — вздохнула Женечка.
      — В такое время они всегда спят, — пошутил я.
      — А во сколько просыпаются террористы? — спросила Женечка абсолютно серьезно и, не дождавшись ответа, деловито продолжила: — Ладно, попробую добраться. Ты живешь все там же, в своей глуши?
      — Почему глуши? Третий округ застройки — это двадцать минут от центра.
      — Все в той же крохотной квартирке? Ладно, встречай… — она ослепительно улыбнулась и коммуникатор погас.
      Я вскочил, торопливо умылся и понесся в маркет за продуктами.
 

* * *

 
      Когда домофон пискнул и появилось лицо Женечки, на столе уже стояли салаты, а в термопрессе аппетитно шкворчала мясная заморозка с овощами. В вазочке торчал букет тюльпанов — я уже не помнил, какие цветы она любит, купил на всякий случай.
      — Может быть, ты меня все-таки впустишь? — произнесла Женечка так сухо, что я вздрогнул.
      — Конечно, проходи…
      Послышался гул, и в дверном проеме сперва показалась классическая сумка-сирусянка на гусеничном ходу, а за ней вошла Женечка. За эти шесть лет она почти не изменилась — такая же тоненькая, курносая и веснушчатая, вот только лицо оказалось бледным.
      — Алекс, ну это полный кошмар, — заявила она с порога, и голос ее дрогнул. — Не знаю, как вы с этим живете?
      — Что случилось? — испугался я.
      — Ничего особенного, — произнесла Женечка, сдернула накидку и, не глядя, бросила за спину.
      Накидка упала на коврик прихожей, звякнув пряжками. Женечка испуганно обернулась.
      — Ах да, — с отвращением произнесла она. — У вас же и вешалки не подхватывают… Как я могла забыть?
      — Что случилось, Женечка? — Я шагнул к ней.
      — Ничего. Ровным счетом ничего, — она поджала губы и вдруг выпалила: — Сперва лайнер заходит на орбитальную платформу под прицелом этих ужасных противометеоритных пушек! Я думала, Земля на военном положении! Думала, у вас война! Думала, вот-вот — и…
      — Постой, но как иначе? Это же для твоей безопасности. Ведь метеориты…
      — Для безопасности?! Для безопасности вести сирусянский крейсер под конвоем метеоритных пушек? А длиннющая очередь к таможенному терминалу — тоже для безопасности? Мимо полицейских роботов, вооруженных бластерами?
      — Женечка, но ведь на любой транспортной станции должна быть охрана… Они же именно тебя защищают!
      — А толкотня в посадочном блоке тоже должна быть? А хамство в маркете?
      — Хамство? Ты побывала в маркете?
      — Да, я зашла в маркет в порту чтобы купить воды! И меня моментально обхамили!
      — Кто?!
      — Уборочный робот!
      — Как это? — растерялся я.
      — Он сказал. Сказал: если вы закончили свой выбор, пожалуйста, пройдите к кассовому столу! Представляешь?
      — И что?
      — Как — что? Я — гражданка Сириуса, я высший примат! У меня галактический паспорт! Как смеет этот бак со щеткой мне указывать, чем мне заниматься?
      — Ты ему так и ответила?
      — Разумеется! Какое его вообще дело, закончила я выбор или нет?!! Это мое приватное дело!!!
      — Тише, тише, Женечка…
      — Это мое право — торчать в маркете хоть всю жизнь! И вообще, что за командный тон? Что за указания?!
      — Ну… может, ты стояла в проходе, а ему надо было проехать?
      — Это его проблемы! Он робот, я примат! Во что превратится цивилизация, если каждая щетка начнет указывать, куда пройти?! Где здесь ванна, черт возьми, в твоем доме?!
      — Где обычно… — Я вздохнул, отступил на шаг и махнул рукой.
      Женечка скрылась за дверью ванной, долго возилась с защелкой, долго плескалась в воде. Лишь один раз сквозь плеск глухо донеслось: «это теперь называется ванной?» Я ждал на кухне, меланхолично выдирая из ближайшей миски с салатом длинные ростки сои.
      Вышла она уже более спокойная и румяная. Прошла на кухню и села.
      — Я прилетела на Землю всего на пять дней, — доверительно сообщила Женечка. — Меня никто не встретил. Ни ты, ни Лизавета, ни Ганс! Никто из нашего колледжа!
      — Ганс вообще-то в Гренландии второй месяц, — пробормотал я. — У них съемка. А Лизавета сейчас много работает, она же…
      — Я знаю, — отмахнулась Женечка, — Ганс мне писал. Но впечатление складывается.
      — Ты голодная? — На всякий случай я пододвинул к ней вазочку с салатом.
      — Этим вы питаетесь? — Женечка брезгливо уставилась на пеструю салатную стружку.
      — Это настоящие овощи, — объяснил я. — А сейчас будет мясо.
      — Мясо? Мясо земных животных? — Она брезгливо поджала губы. — Нет, спасибо.
      Я потупился. Женечка помолчала, а затем ободряюще хлопнула меня по руке.
      — Ну ладно тебе, ладно, — произнесла она своим прежним голосом. — Зато я привезла тебе в подарок настоящий йоссо для коктейля! У вас же нет йоссо.
      — Почему нет? — я обернулся к холодильнику. — Йоссо — это ведь кислородное желе?
      — Нет! — покачала головой Женечка. — Йоссо — это сирусянское кислородное желе. Ты попробуешь и поймешь разницу.
      — Спасибо, — поблагодарил я. — Но да бог с ней, с едой! Расскажи лучше, как ты? Какими судьбами здесь?
      — Все расскажу, — улыбнулась Женечка, — что за земная суетливость? На Сириусе есть такое правило: раз в шесть лет социальный улей дает женщине васо на посещение… родимого погребия?
      — Погребия?
      — Как это по-вашему? Семейный склеп, где соты замороженных останков предков.
      — Кладбище что ли?
      — Да, кладбище. И это — священное право каждого гражданина Сириуса, независимо от того, где находится погребие. Поэтому мне оплатили звездолет в оба конца — представляешь, какая это дикая сумма? Полжизни работать. И вот я здесь!
      — Как это здорово! — воскликнул я. — Так по тебе соскучился! Расскажи, как живешь, где работаешь? Как Пашка? У вас детей пока нет?
      — Ну… — Женечка задумчиво опустила вилку в салатницу и поковырялась в овощной стружке. — Мы пока не работаем, а учимся. Жилище и продуктовую корзину нам оплачивает благотворительный фонд иммиграционной общины. Права на детей нам пока не дают, разумеется. Это надо заработать.
      — Но вы не работаете?
      — Говорю же тебе: мы учимся.
      — Все шесть лет? — удивился я.
      — А как ты думал? — Женечка вскинула брови. — Там и по двадцать лет учатся! Это здесь все примитивно. А там все по-другому, на самом высшем уровне. Понимаешь? Там очень высокая технология. Один лишь сирусянский язык — это такая мощная штука…
      — Ты уже свободно говоришь? — поинтересовался я.
      — Ну… что значит свободно? Свободно сирусянский язык может знать только сирусянка. Ты же знаешь, человек не владеет магнитной и световой модальностью, у нас органов таких нет. Поэтому только звуковая модальность. По крайней мере, сирусянки меня понимают, когда я что-то начинаю говорить.
      — А ты их?
      — Я их — только письменно.
      — Ясно. То есть, ты пока не работаешь…
      — Нет. Но у нас есть суточная трудовая обязанность, нам за нее начисляют баллы. Но это не работа по специальности, это… как бы тебе объяснить? Это вроде учебного труда. Называется: курс социальной занятости. Ты приходишь на рабочее место и занимаешься занятостью.
      — Чем, прости?
      — Занятостью. В смысле, какой-нибудь работой. Это не так просто объяснить. Технологии Сириуса слишком высоки и многоплановы. Представь, что у тебя в руке влажная тряпка, и тебе надо протереть пыль с перил и витражей…
      — Это ваш труд?! - изумился я.
      — Нет же! — раздраженно топнула ногой Женечка. — Не перебивай! Просто представь. Представил? А теперь представь, что это надо делать не с пылью, а с информацией.
      — Как это?
      — Я же говорила, ты не поймешь. Там нет грязной работы, как вы здесь привыкли, там нигде ни пылинки — это все убирают роботы. Зато много самой разной работы с информацией за терминалами. Тряпка и витражи — самая подходящая аналогия, так нас учат на курсах первой адаптации. После курсов первой адаптации — начинается учеба. Ну а устроиться на настоящую работу там очень сложно, надо знать язык и всю систему Тай.
      — Восемь тысяч правил Тай? Я читал об этом.
      — Восемь тысяч триста два. И сочетания!
      — И Пашка тоже не работает? Он ведь все-таки магистр кибербиологии…
      — На Сириусе эти ваши земные магистры ничего не значат. Там абсолютно другая кибербиология. А Павел — он же мужчина. По сирусянским законам самец не должен работать и покидать семейный очаг.
      — Как, вообще никогда не покидать? — Я опешил.
      — Разумеется, в переносном смысле. Разумеется, там цивилизованное общество, мы выходим из дома часто. В клуб земной диаспоры ходим, на концерты ходим, друзей навещаем, ездили на экскурсии несколько раз. Но по улицам ходить мужчине, тем более, одному без самки — там это не принято.
      — А что такое? — насторожился я. — Изнасилуют? Или в тюрьму посадят?
      Женечка поморщилась.
      — Алекс, ты дикарь. Я же не сказала — запрещено, верно? Я же не сказала — опасно? Я сказала: не принято.
      — А в чем разница?
      — Во всем! Вот ты сможешь обмотаться бинтами с ног до головы как мумия и пройтись по центральным улицам Москвы? Сможешь, никто тебя в тюрьму за это не посадит. Но смотреть будут как на больного и шарахаться.
      — Ясно, — кивнул я.
      Мяса уже не хотелось.
      — Ой, чуть не забыла! — всплеснула руками Женечка. — Сейчас покажу самое главное…
      Она пошла к своей сумке, долго в ней копалась, и вернулась с большим старомодным планшетом.
      — Я же привезла показать фотографии, — сообщила она, включая планшет.
      Планшет прогревался долго и изображение появлялось постепенно. Сперва я увидел что-то напоминающее египетскую пирамиду, уходящую острой верхушкой под облака. Затем выяснилось, что пирамида состоит из квадратиков и опоясана колоссальной сетью лестниц.
      — Дом, где мы сейчас живем, — торжественно сообщила Женечка и вопросительно заглянула мне в лицо.
      — Красиво, — аккуратно похвалил я.
      — А ты думал! — Усмехнулась Женечка и ткнула пальцем в дальний бок пирамиды. — Вот эти два сото — наши.
      — Сото?
      — А как по-вашему? Балконы? Нет, окна. Окнобалконы. Ладно, это только начало! Смотри…
      Женечка нажала кнопку, и изображение сменилось: комнатка из пористого цемента с покатым полом в виде чаши, на дне которой чернела дырка. Из стены рядком торчали четыре блестящие трубки, каждая из которых оканчивалась коробочкой, напоминавшей электронный будильник. Над каждой трубкой висело по полотенцу.
      — Наш санузел в доме, — объяснила Женечка. — Вода горячая, холодная, теплая и техническая.
      — Туалет или ванна? — уточнил я.
      — Это — санузел, — с ударением повторила Женечка. — Во всей обитаемой Вселенной одни лишь земляне строят ванную и туалет раздельно.
      — А это что? — Я заинтересованно ткнул пальцем в будильник.
      — Счетчики, разумеется. Ведь цена воды разная в зависимости от биржевого курса, времени суток, сезона года, фазы лун…
      — Ух ты, как интересно! Можешь увеличить?
      — На этом планшете фото не увеличивается, — отмахнулась Женечка. — Да какая разница? Дальше еще интереснее будет. Вот смотри, вот это — наш самоход, мы на нем ездим в мегаполис. Видишь, какие гусеницы широкие? Мы специально выбирали с самыми широкими гусеницами. Он чуть дороже, зато считается, что они меньше стирают настил гаража, поэтому ниже аренда. В итоге получается выгодно.
      Когда фотографии закончились, первые лучи солнца уже пробивались сквозь жалюзи. Женечка бережно спрятала планшет в прозрачный пакетик и убрала в сумку.
      — Как странно! — сказала она, подходя к окну и сладко потягиваясь. — Всего одно солнце. Вам его хватает?
 

* * *

 
      Она обязательно решила пройтись по центру Москвы. Честно говоря, я не очень понимаю, какой интерес бродить по центральным проспектам, если ты в этом городе родился и вырос. Но наверно после шести лет на Сириусе хочется именно этого. Вдобавок Женечке нужен был музыкальный магазин и аптека — ей надавали всяких поручений. Я хотел поднять свой флаер, но Женечка в ужасе помотала головой и наотрез отказалась лететь. И мы поехали на подземке до Универмага, а дальше пошли гулять пешком. Женечка удивленно осматривалась.
      — Ну вы отгрохали тут за эти шесть лет! — наконец признала она.
      — Где? — рассеянно оглянулся я.
      — Ну вот, например, что за золотой шар висит над проспектом? Голограмма?
      — Это? Да нет, кафешка просто такая автоматическая, на один столик. Зеленый глазок — значит, свободна. Хочешь кофейку?
      — Целая кафешка ради одного столика? — Женечка с подозрением прищурилась. — Нас туда не пустят. Или у тебя ценный статус в земном обществе?
      — Пустят-пустят, куда денутся… — улыбнулся я, поднимая руку и призывно щелкая пальцами.
      — Это наверно дико дорого? — засомневалась Женечка.
      — Да вполне нормально, обычная кафешка. Я угощаю, разумеется.
      — Нет, это я угощаю! — с вызовом ответила Женечка.
      Золотой шар плавно опустился к тротуару и выбросил пандус. Мы поднялись внутрь, сели за столик и выбрали сорт кофе. Шар взмыл в воздух, плавно поворачиваясь в обзорном режиме. Женечка как зачарованная уставилась в тонированное выпуклое стекло на город, плывущий внизу.
      — Ну а что нового выпустил Майк Задди? — наконец поинтересовалась она, переводя удивленный взгляд на сахарницу.
      — Кто, прости?
      — Майк Задди.
      — Что-то знакомое… — Я почесал нос. — Это из реалити-шоу ведущий?
      — Ты с ума сошел? — Женечка оторвала взгляд от кнопки сахарницы и уставилась на меня. — Это певец знаменитый! Помнишь, мы в колледже слушали? Танцевали, помнишь? «Я дельфин! Я плыву-у-у!»
      — А, ну конечно, Майк Задди! Я плыву… И что-то у него про солнце было…
      — У меня есть все его записи! Так что он, ничего нового не записал?
      — Честно говоря, с тех пор про него не слышал, ни по радио, ни по каналам. Надо в сети поискать о нем, наверно же он чем-то занимается… Осторожно, просыпешь, это сахарница!
      — Странно, а у нас он каждый месяц бывает с концертами в Центре адаптации… — рассеянно пробормотала Женечка, с подозрением откладывая сахарницу. — А вы сейчас что слушаете?
      — Это тебе лучше у Ганса спросить, — честно ответил я, — он у нас меломан, а я, ты ж знаешь, без слуха…
      — Ганс в Гренландии, — с ударением напомнила Женечка. — А мне интересен твой эсп.
      — Кто?
      — Эсп. Как это по-вашему? Нрав? Мода? Хобби?… А, вкус! Мне интересен твой вкус.
      — Ну, не знаю даже… Ну, что? Ром-джаз мне нравится последнее время…
      — Кто это?
      — Их много коллективов… Это стиль такой, там стерео-гармоники на компьютере рассчитаны так, что дают резонанс в ушной раковине, я тебе включу послушать. Получается, будто звук прямо в ухе рождается, щекочет и покалывает. Забавно, в общем. Расслабляет.
      — Это что-то типа Бона Ли?
      — Кого?
      — Ну, китаец такой, Бон Ли. У Пашки брат иммигрировал четыре года назад, он только и слушает Бона Ли. «Мяу-ду, мяу-ду, — ой-ли — мяу-ду…»
      — Кажется что-то такое было… Мяу-ду… — Я кивнул. — Да, был такой хит четыре года назад, песня года вроде. Бон Ли его зовут, говоришь? Не знал, что у него кроме этой песни еще что-то есть. Но это совсем не ром-джаз.
      — Бон Ли у нас в общине тоже постоянно выступает с гастролями, — с гордостью сообщила Женечка. — Могу тебе прислать его диски!
      Щелкнул аппарат, на столик опустились две чашки кофе и вазочка с чипсами.
      — Слушай, ну а сирусянская музыка тебе как? — осторожно поинтересовался я.
      — Бесподобно, — ответила Женечка. — Это самая богатая музыка во Вселенной: там же все три модальности.
      — Постой, но как ты ее слушаешь?
      — Только звуковую модальность, понятное дело.
      — А вот я не врубился, если честно, — признался я. — Скачал как-то в сети послушать — там же просто щелчки…
      — Тебе и не понять, — хмыкнула Женечка. — Там не просто щелчки. Там очень своевременные щелчки. Каждый щелчок на своем месте. Только чтобы это понять, надо жить там, а не здесь. Ты еще не надумал?
      — Куда? На Сириус? Нет, ну что ты… У меня же здесь Ленка, и работа, и…
      — Очень зря, — покачала головой Женечка. — Здесь нет ни перспектив, ни здоровья. У вас терроризм и экология подорванная.
      — Не преувеличивай, — обиделся я. — На Сириусе, скажешь, терроризма нет? Клан шауров или как их там…
      — Шаверов. Но такого беспорядочного терроризма, как здесь, там нет, — твердо сказала Женечка. — Там все продуманно. А эти ваши ужасные столкновения флаеров? Никогда в жизни не сяду во флаер на Земле!
      — Какие столкновения? — изумился я и махнул рукой на прозрачную стену, за которой носились тысячи шаров. — Вот же, летают! Да и мы… — Я хотел сказать, что и мы сейчас сидим во флаере и не падаем, но вовремя осекся: похоже, Женечка думает, что автоматическое кафе это не флаер, пусть так и думает. Я продолжил: — Во флаерах автоматическая навигация, компьютерные трассы, столкновений быть не может.
      — А сбои?
      — Исключено. Ты ж знаешь, это моя профессиональная область. При сегодняшнем стандарте навигации вероятность аварии — один на миллиард, причем лишь при условии, что пассажир грубо нарушил правила безопасности, например, отключил блокиратор двери чтобы…
      — Вот как? — перебила Женечка. — Почему же тогда шесть лет подряд, каждую неделю, как новости не включишь: на Земле снова упал флаер? Почти раз в неделю, стабильно!
      — Так это же на всей Земле! — улыбнулся я. — На всей! Их же здесь миллиард!
      — И что это меняет? — строго одернула Женечка.
      — Отношение меняет, — рассмеялся я, — отношение. Меня окружает миллиард исправных флаеров, а тебя — голая подборка аварийной хроники.
      — Ты или дурак, — сказала Женечка, — или притворяешься. Или вас здесь зомбируют.
 

* * *

 
      Мы сидели в парке. Женечка глядела на экран моего коммуникатора. Он оставался темным. Я поглядел украдкой на часы — мне сегодня позарез надо было появиться на работе.
      — Все-таки это оуш, — наконец произнесла Женечка, вернув мне коммуникатор.
      — Что?
      — Оуш. — Она пощелкала пальцами. — Как это перевести? А, свинство! Это свинство, не отвечать на мой звонок.
      — Ну, может, у него как раз съемка? К тому же, он ведь не знает, что это твой звонок, коммуникатор-то мой…
      — Оуш, оуш, — гневно повторила Женечка. — Полное оуш! Я пролетела полгалактики! Восемь световых лет, три парсека! А он не может прилететь на денек в Москву из какой-то там Гренландии?
      Я промолчал. Заикнуться о поездке на работу сегодня уже казалось невозможным. Ладно, выкручусь как-нибудь.
      — А Лизавета? — Женечка всплеснула руками. — Она-то в Москве? Я уже почти день тут, а она не нашла времени со мной повидаться!
      — Она ведь работает с десяти до десяти… — напомнил я. — Она с этого месяца директор линии.
      — Хорошо, а Славик? А Карина? Тоже директор линии? А Моня? А эта, как ее… помнишь, белобрысая такая, со Славиком вместе ходила на лекции?
      — Моня сегодня к нам заедет, — напомнил я. — А в пятницу мы едем к Лизавете.
      — Огромнейшее ему спасибо! — взмахнула руками Женечка и с возмущением пошевелила пальцами, как шевелят щупальцами рассерженные сирусянки. — Моня выделил для меня полчаса! Подумать только! Да если бы кто-нибудь из вас приехал на пару дней на Сириус, разве бы я пошла в эти дни на работу?! Я бы взяла кредитное ан-васо от всей учебы! Я бы носилась с вами по всему мегаполису, я бы показала бы вам все достопримечательности, от васо-центра до Великого Дворца Матки, да славятся вовеки ее Золотые Благоуханные Крылья! Да разве только я? Когда к нам приезжает кто-то с Земли, вся человеческая диаспора с ним носится целые дни, и знакомые и незнакомые!
      — Женечка… — я попытался взять ее за руку, но она выдернула ладонь.
      — И не Женечка! Вам абсолютно наплевать на меня! Вы черствые, эгоистичные земляне! Вы — раса хамов! Я задыхаюсь на этой планете от атмосферы злобы и агрессии! Я чувствую себя здесь униженной и бесправной!
      — Женечка!
      — Да!!! Вы привыкли к этому! Вы не понимаете, что можно жить иначе! Вы сидите в своей вонючей дыре, в нищете и дешевизне, среди токсичной атмосферы и низкой гравитации! Занимаетесь своими дурацкими делишками! У вас даже вешалки не подхватывают! У вас любой робот может тебя обхамить походя! У вас пограничный контроль как уголовная зона с бластерами! Я летела на Родину! Я так скучала все эти годы! Я так мучалась — правильно ли мы тогда сделали с Пашкой, что решились на перелет? Правильно ли мы сделали, что все бросили ради будущего наших детей и убежали с планеты, которая мчится в кризис, в гибель, в гражданскую войну и голод? И вот я снова здесь! И что? Что я вижу? Пыль! Бескультурье! Бесчеловечность!
      — Тише, тише, Женечка, — я вкрадчиво взял ее под локоть. — Здесь неподалеку хороший интерактивный трехмер, если ты еще не смотрела новую серию про…
      — У меня нет прав участвовать в интерактивных трехмерах… — отрезала Женечка. — Я еще не сдала на права.
      — Какие права, о чем ты?! Это же просто управляемое кино!
      — Спасибо, я в курсе.
      — Ладно, хочешь, закажем экскурсию в Бобруйский зоопарк? Самый большой в Галактике.
      — Самый большой в Галактике — на Сириусе. Сорок тысяч существ.
      — В Бобруйском двести тысяч…
      — Это ложь, тебя обманули.
      — Хорошо, поехали в йоссо-бар? Ты же любишь йоссо?
      — Слишком дорогое удовольствие, — покачала головой Женечка.
      — Да нет же! Ну ладно, хочешь, слетаем в Гренландию к Гансу? В конце концов, сейчас закажу трассу, у меня конечно не самый быстрый флаер, но часа за четыре, я думаю…
      — Отвези меня в порт, — тихо произнесла Женечка.
      — Что?
      — Отвези меня в порт, Алекс, — прошептала она еще тише. — За сумкой, и в порт. Я устала. Я не могу больше, Алекс! Не могу!!! - Она забарабанила по моей груди кулачками. — Не могу, хватит!!! Я хочу поменять билет на сегодня.
      — А как же… — Я растерялся. — Как же Лиза? Как же на кладбище съездить?
      — У вас все равно не дают сотовую поверенность.
      — Что это значит?
      — Это отчетная поверенность, что ты действительно провел пять горьких дней в склепе предков, а не развлекался. Без нее социальный улей Сириуса больше никогда тебе не выдаст васо на посещение погребия.
      — Погоди… — я растерялся. — Делов-то! Давай попробуем взять какую-нибудь справку у сторожей… Дадим им денег…
      — Фу! Как вы здесь погрязли в коррупции и бюрократии! — с отвращением произнесла Женечка. — На Сириусе ни одна земная справка не действительна, если ты не в курсе.
 

* * *

 
      Женечка стояла у черты, а вокруг стояли такие же женщины с гусеничными сумками-сирусянками. Чуть поодаль суетилась пара — муж и жена — с большими эмиграционными тюками.
      — Жаль, конечно, что так получилось… — я виновато развел руками.
      — Ты тут ни при чем, — ответила Женечка. — К тебе у меня никаких претензий.
      — Честно? Ну, слава богу.
      — Слава Матке и ее Благоуханным Крыльям, — поправила Женечка. — У нас говорят так.
      — Ясно. Ну… огромный привет Пашке!
      — Алекс! — она вдруг взяла меня за рукав, на ее глазах навернулись блестящие слезинки. — Алекс, послушай меня: это проклятая планета, у нее нет будущего, поверь мне! Бери Ленку и переезжайте на Сириус!
      — Мы к вам прилетим в гости, — пообещал я. — Обязательно прилетим. Чуть подкопим денег — и слетаем в отпуск. И вы тоже прилетайте…
      Женечка молча помотала головой, прижалась ко мне и всхлипнула. Сбоку к нам тихо подъехал робот в черно-желтой таможенной раскраске, постоял нерешительно, а затем все-таки козырнул.
      — Провожающих просим покинуть зал отлета, — без интонации сообщил он. — Начинается посадка.
      — Нет! — твердо качнула головой Женечка, и скулы ее возмущенно дрогнули. — Я сюда больше — ни ногой!
       8.06.2006
 

 
      Теперь я огляделся. Вдалеке пылал лес, а вокруг — то ли деревня, то ли хутор, не поймешь, все лесом заросло. Никогда в этом месте не бывал. Два дома каменные, дорожки чистенькие, клумбы, между домами постройки, но не сараи — то ли гаражи, то ли голубятни. И все это обнесено громадной бетонной стеной, над которой клубы колючей проволоки. В этой стене теперь зияла здоровенная дымящаяся пробоина — танк бы прошел запросто. Хотя прошел здесь всего лишь я. Трупов было пять. Трое лежали за пулеметом — что они там делали такой толпой у одного пулемета? Набрали мальчиков в интернете по объявлению… Еще один лежал за углом ближнего дома, а еще один висел по пояс из окна второго этажа, слегка покачивая длинными руками как белье на веревке. На его рукаве поблескивала серебряная свастика и нашивки — офицер вермахта. А ведь с этим фашистом мне пришлось возиться дольше всего. Дольше, чем с пулеметным расчетом. И если б не гранатомет, он бы меня наверняка скосил в конце концов — опытный боец, хорошую позицию занял. Интересно, я его знаю? Жетон снимем — выясним. Подбежав ближе, я обыскал трупы. Имена пулеметчиков мне ни о чем не говорили, но у них нашлись патроны. У молодчика за углом оказались целая аптечка и немного мелочевки: две светошумовые гранаты и странного вида крест. Я взял и его. Крест послушно перекочевал в левую колонку монитора и теперь вертелся там, загадочно поблескивая. Ключ что ли? На ключ не похоже. Хотя кто их знает, ключи бывают разные. Ладно, выменяем на что-нибудь. Осталось обыскать офицера на втором этаже. Я подбежал к двери ближайшего дома и грохнул в нее сапогом. Дверь упала, и я вошел в темноту. Это было моей первой ошибкой. Расслабился за последние четыре часа, следовало отпрыгнуть и подождать. Но я нагло лез напролом.
      Вспыхнуло окно диалога: кто-то вызывал меня: «Стой, Terminator2000! Дело есть, фашик!» — побежали по экрану зеленые буквы. Кто бы это мог быть? В домах и в округе я вроде всех выбил. И что это за хамское обращение? Я снял пальцы с гашетки и переложил руки на клавиатуру. Это было моей второй ошибкой — поверил фашисту. Я набрал: «Terminator2000: Че обзываешься, фашистский ублюдок? Кто такой и че те надо? Че за дело?» А пока я набирал, фашист, выходит, целился. Отвлек меня, значит. Когда я отправил ответ, раздался грохот — в меня били две автоматные очереди. Из темноты, в упор, из одного места — явно стреляли с двух рук. Грохот казался оглушительным, до того было досадно. Рефлексы не подвели — кисть рванула вправо и вниз, а мизинец уже щелкал кнопкой смены оружия. Да вот только гашетки в руке не было, ногти впились в россыпь клавиш. А пока я снова нашарил взмокшей ладонью гашетку, пока вскинул гранатомет, уже понял: не успею. Хваленая защита, которую я выменял на прошлой неделе, таяла на глазах. Алая полоска жизни внизу экрана мигала, стремительно сокращаясь. Понятное дело, прицельная автоматная очередь. Но прежде, чем жизнь потухла, я все-таки успел выстрелить разрывной в мелькнувший на секунду фашистский комбинезон — чуть выше груди, обвешанной орденами со свастикой, в крохотную точку под воротником, где сходятся пластины бронежилета. А, падая, увидел вспышку и летящие во все стороны ошметки автоматчика. Все-таки умею.
      Первым делом я написал нашим: «Terminator2000: вычистил R118 обыщите там, я в дауне. Отомстите за меня! Чмоки!» Затем откинулся на спинку кресла, потер онемевшие плечи и посмотрел на часы в углу экрана. Хотя можно было глянуть и просто на шторы — утро в разгаре. В институт опять не успеваю.
      Я поерзал в кресле. Бегать всю ночь по перелескам, все вычистить, и так глупо нарваться… Кто меня просил лезть в этот сектор? Решил устроить карательный рейд? Показать новичкам, что может сделать опытный боец с двухлетним стажем? Устроил. Патрулировал бы нормально свой край три часа, и сдал бы вахту Фокусу, или кто там из нашей команды должен был выйти на дежурство.
 

***

 
      Я откинулся на спинку кресла, сцепил руки над головой и с хрустом потянулся. Из-за штор сочился яркий свет, а в нем кружились пылинки. Со двора доносился утренний шум — торжествующе визжал ребенок, и его визг носился за ним по двору кругами. Скребла большая дворницкая лопата. Ревела легковушка — то прибавляя газ, то убавляя, но оставаясь на месте. Я снова потянулся.
      Компьютерный столик завален хламом — недопитая чашка, диски, конспект по сопромату, отвертка, фломастер… И везде пыль. Я поднял глаза. На вылинявших обоях висела строгая рама, тоже в пыли. Раму мы привезли когда-то из деревни — у бабушки она висела над печкой.