— Корейский, — произнес Ким из-за плеча. — Но в транслите.
      — Переведи, — потребовал Капитан.
      — Транслит — это когда иероглифы изображают латинскими…
      — Переведи сам текст!
      — Я объяснял девять лет назад, — сухо напомнил Ким. — Я не знаю корейский.
      — Жаль, — сказал Капитан. — А хоть примерно?
      — Я не знаю корейский, — с упором повторил Ким. — Ни иероглифов, ни транслита.
      — Откуда ж ты тогда знаешь, что это корейский? — зло повернулся Капитан. — Может, это монгольский?
      Ким ничего не ответил, вместо него ответил Артамонов:
      — Ким говорит, что вот эти бесконечные «уео-уео» — корейские. А у монголов вообще русские буквы.
      — А на клавиатурке-то русские буквы есть! — заметил Капитан.
      — Ты листай дальше, — вздохнул Артамонов. — У нас не так много времени. Там будет много русских букв.
      — А это?
      — Это считай корейской молитвой.
      Капитан полистал вперед — вскоре корейский текст действительно оборвался на полуслове, потянулись пустые страницы, а затем без всякого заголовка начался распорядок мероприятий: «Понедельник… Вторник… Завтрак… Обед… Дискуссия в холле третьего этажа… Пути развития… Деловые коммуникации… Партнерство… Ужин… Завтрак… Тренинг инициативного общения… Эффективное руководство… Подчинение и управление… Обед… Ужин… Тренинг… Карьерный рост… Корпоративное лидерство…» Капитан недоуменно пролистал распорядок, заметив, что расписано тринадцать дней.
      Дальше пошел сбивчивый конспект — причудливая смесь экономических и психологических терминов, усыпанная офисным жаргоном. Слово «бизнес» повторялось почти в каждой строке. Обычное дело, бизнес как бизнес, — думал Капитан, листая текст, который все не кончался и не кончался. Видали и не такое. Устраивать семинары для унылых безработных и зачуханных младшеньких менеджеров — тоже выгодно. Прибыльнее, чем торговать апельсинами. У них ведь тоже водится небольшая денежка, и они с радостью готовы отдать ее любому, кто пообещает сделать их везучими в бизнесе, инициативными в общении и уверенными в себе. А там уж, чем черт не шутит, авось и счастливыми в личной жизни… А если обещание не сбудется, жизнь после семинара не наладится и служебная лестница не упрется в небо, так никаких претензий к организаторам — значит сам и виноват: недостаточно самораскрылся, плохо освоил техники, приезжай учиться снова, всегда рады… Загородный пансионат, полсотни таких же нищих духом, на неделю раскрывших рты перед местным гуру, рассказывающим про свою неслыханно эффективную технику. Бизнес и психология. Коммуникации и управление. Религия нашего времени. Секты и пророки будут всегда, они никуда не делись. Просто — как там сказал Ким про демона? — вряд ли он станет себя вести точно так же, как и много веков назад. «Бренд = единица знания. Первоб. человек произошел от обезьяны в тот момент, когда стал находить бренд в окр. природе. Брендом может являться: внешний вид (все яблоки имеют разный цвет и форму, но единый бренд внешнего вида, позволяющий отличить от др. фруктов), звук (гром — бренд грозы), запах (плохой запах — бренд нечистот) и др. В совр. бизнесе бренд продукта — это его торг. марка (название). Бренд человека — имидж. Бренд полный и неполный. Полный бренд…» — Полный бред, — сказал Капитан. — И этой ерундой они занимались две недели? Завтрак, семинар, обед, тренинг, ужин, тренинг, медитация…
      Капитан вдруг задумался.
      — Это мне показалось, или там у них в мероприятиях мелькала какая-то медитация?
      — Мелькала, — кивнул Артамонов. — И не только она. Семинар назывался «Магия в бизнесе и коммуникациях».
      — Странно…
      — Послушай наконец главное: семинар у них… — начал Ким, но закончить не успел.
      Во дворе громко ухнуло, а затем раздался тоскливый вой. Он заполнил все пространство, не оставив места для других звуков. Глухой бас тянул одну ноту, и в такт ему вибрировали стекла, скрипели двери, шуршали сквозняки по коридорам. Наконец вой смолк.
      — Семинар у них, — продолжил Ким невозмутимо, — вел некто Лауст. Судя по тому, как о нем отзывается в этом дневнике покойный, — очень авторитетный мистик из Кореи.
      — Ах, Кореи… — понимающе кивнул Капитан, хотя понятно ничего не было.
      — Не всегда, — вставил Артамонов.
      — Что не всегда? — удивился Ким.
      — Не всегда о нем хорошо отзывается. — Артамонов ткнул мизинцем в экран.
      Ким глянул и покачал головой.
      — Мудан — это шаман по-корейски.
      — Мудан Топ-Менеджер Лауст, — задумчиво прочел Капитан.
      — Еще там упоминается переводчик, который переводил его.
      — Я не вижу логики, — взорвался Капитан и откинулся на спинку стула. — Корейская молитва, график, бизнес, медитация… На кой нам эти конспекты?
      — А ты прочитай вот это… — Артамонов протянул руку и уверенно промотал с десяток страниц. — Вот отсюда: «…склонить к сотрудничеству демона…» — Ну-ка, ну-ка… — Капитан впился в экран.
      Аттестационный тест на звание бизнес-магика: склонить к сотрудничеству демона. Владение техниками бизнес-коммуникаций: 1) уверенность в своих силах; 2) настойчивость в достижении цели; 3) умение чувствовать интересы партнера; 4) умение управлять партнером в своих интересах. В последний день семинара Топ-Менеджер на Огненной Медитации пригласит к нам виртуального бизнес-клиента. Цель — склонить виртуального клиента к сотрудничеству на взаимовыгодных условиях. Виртуальный клиент живет за счет наших эмоций. Он появится, если мы поверим в его существование. Чем сильнее эмоции в его адрес, тем ярче будут проявления виртуального клиента. По окончании экзамена виртуальный клиент станет нам безразличен и исчезнет. Виртуальный клиент, как любой бизнес-партнер, преследует свои интересы, но всегда отражает наши эмоции. Чтобы расположить виртуального клиента к сотрудничеству, надо захотеть сотрудничества. Чтобы вызвать его злость — надо возненавидеть его. Чтобы виртуальный клиент стал добр, надо желать ему добра. Если виртуальный клиент полон злобы — ответьте ему добром. Добро — это щит, от которого отразится злоба демона и ударит его самого. По окончании аттестации — утренний банкет.
      — П…ц, — тихо произнес Капитан.
      — Предлагаю взять это за рабочую версию, — хмуро предложил Ким. — За неимением других объяснений.
      — Я только одного не понимаю, — наконец произнес Артамонов. — Допустим, эти ублюдки каким-то образом вызвали своего клиента…
      — Демона, — поправил Капитан.
      — Мамма Сонним, — уточнил Ким.
      — Демона, — согласился Артамонов. — Допустим, они не смогли его склонить к сотрудничеству или как там называется…
      — А дальше уже все ясно, — кивнул Капитан. — Демон вышел из-под контроля, обрел силу — и началась паника. Чем больше паника — тем сильнее демон. Пошла цепная реакция.
      — Угу… — Артамонов нервно поежился. — Вышел из-под контроля… Представляю эту дикую сцену… Но я не понимаю другого. Демон извел всех обитателей «Кукушки»… Так? — Артамонов повернулся к Киму. — Как там его? Матушка-чума?
      — Мамма Сонним. Многоуважаемый гость оспа.
      — Куда девается оспа, когда умирает последний больной?
      — Оспа может сохраняться на вещах и предметах, — ответил Ким, — Только Мамма Сонним — это не совсем оспа. Даже совсем не оспа. Даже…
      — Не важно, — перебил Артамонов. — Если демон живет за счет человеческих эмоций, почему он не исчез вместе с последним обитателем «Кукушки»?
      — Эмоции были такие сильные, что хватило еще на некоторое время, — предположил Ким.
      — Ага, — передразнил Артамонов. — Жизнь больного была такой бурной, что он и после смерти пару лет ходил и разговаривал…
      — Чего тут неясного, — сказал Ким. — Представь, сколько эмоций развелось вокруг «Кукушки», когда выяснилось, что пропали люди и творится бесовщина?
      — Ничего не выяснилось, — возразил Капитан. — Только слухи ходят. Шепчутся окрестные дачники, тусуются сатанисты. Но никто не видел демона, никто ничего не знает наверняка.
      — А генерал? — прищурился Ким.
      — Разве что генерал… Он собрал всю информацию и что-то знает…
      Капитан вспомнил острый подбородок генерала, стальной взгляд из-под мохнатых бровей. Вспомнил, как перед заданием генерал по-отечески приобнял его и вполголоса сказал: «Будь осторожен, но ничего не бойся. Не подведешь?» Никаких глупостей сроду не говорил перед операциями, а тут вдруг выдал. Капитан тогда не придал этому значения, подумал, что генерал сильно сдал за последний год…
      — Генерал что-то знает, — кивнул Капитан.
      — Ну так эмоций нашего бати хватит на шестьсот шестьдесят шесть демонов… — криво усмехнулся Ким.
      — Мать… — вдруг выдохнул Артамонов. — А представь, что будет, когда журналисты раструбят по всей стране? Представь, какую силу он наберет? Это ж будет…
      Капитан решительно встал, прошелся по комнате и резко обернулся.
      — Хватит. Какие предложения?
      — Перестать бояться и перестать верить — не предлагать, — хмуро произнес Артамонов.
      — А если я отдам приказ? — Капитан сурово посмотрел ему в глаза. — Перестать бояться и перестать верить?
      — Буду стараться выполнить приказ, — пожал плечами Артамонов. — Не щадя жизни. Но у меня не получится.
      — А если я прикажу расстаться с жизнью?
      — Кэп, ты меня знаешь, — сухо ответил Артамонов. — Прикажешь — сделаю.
      Внизу снова раздался оглушительный рев, усиленный эхом. Теперь он шел не со стороны и не со двора, а снизу — из вестибюля.
      Ким что-то произнес и встал.
      «Капитан, она поднимается», — прочитал Капитан по губам. В сумраке цвета лица было не различить, но Капитан понял, что Ким побледнел. Капитан сжал челюсти и замер. Вой наконец стих.
      — Делай! Кэп, сделай что-нибудь! — визгливо крикнул Артамонов.
      — Возьми себя в руки! — прошипел Капитан. — Ты питаешь ее своим страхом!
      — Если я правильно понял принцип, от нашего страха Мамме Сонним будет самой страшно, — пробормотал Ким.
      — Нам от этого лучше не станет, — возразил Капитан.
      — Почему?
      — Потому что когда тебе страшно, Ким, ты стреляешь быстрее…
      Ким сжал зубы и ничего не ответил.
      Рев снизу повторился, теперь усиленный эхом звук шел немного слева — Мамма Сонним разгуливала по вестибюлю.
      — Я не могу больше! — заорал Артамонов, когда вой утих. — Сделай что-нибудь, Капитан! Я не могу не бояться! Она чует это, видишь? Она чует! Оглуши меня! Пристрели!
      Капитан вздохнул, помолчал немного, а затем решительно снял с шеи крестик и протянул Артамонову.
      — Ты пойдешь вниз, — сказал он тихо и жестко, отводя взгляд. — Бойся. Но не проклинай. Если получится — желай ей добра. Не сопротивляйся. Ударит по правой щеке — подставь левую.
      — Это… — Артамонов глотнул. — Это — приказ?
      — Да, — тихо сказал Капитан. — Это — приказ.
      — Это приказ, — повторил Артамонов как в полусне, шаря по карманам. — Это приказ…
      Он отцепил с пояса гранаты, суетливо отстегнул кобуру и положил на пол. Капитан не смотрел на него, он смотрел в окно.
      — Это приказ, — тихо повторил Артамонов и медленно надел крестик дрожащими руками.
      — Ты крещеный? — шепотом спросил Ким.
      — Да-да, конечно, — послушно кивнул Артамонов. — Я крещеный. Прощай, Кэп. Прощай Ким.
      — Не говори глупостей, — зло дернулся Капитан. — Мы идем за тобой следом.
      Артамонов засунул руку за бронник и вытащил маленького ослика.
      — Ребята, возьмите Заболодина… — сказал он. — Что они чувствуют, когда превращаются?
      — Это не больно. — Капитан взял ослика и засунул в боковой карман.
      — Она умеет превращать и на расстоянии, — напомнил Ким. — Каждый из нас может превратиться в любую секунду.
      — Если что, передайте жене… — Артамонов запнулся. — Нет, ничего. Я готов.
      — Вот только бы лестница не подвела, — вполголоса пробормотал Капитан.
 

***

 
      Лестница не подвела. Артамонов шел впереди, гордо подняв голову, протягивая вперед руки открытыми ладонями вверх — так посоветовал Ким. Даже во мраке лестницы было видно, что руки трясутся. Капитан отсчитывал вслух. На каждый счет Артамонов делал шаг на следующую ступеньку. Капитан и Ким шагали пролетом выше, перегнувшись через перила, чтобы видеть, что происходит.
      — Двадцать три… Двадцать четыре… — медленно и четко ронял Капитан с большими паузами.
      — Я ступил на второй. Вижу цифру два, — доложил Артамонов.
      Быть может, руки у него и дрожали, но голос был спокойный и собранный. Паники не было. Артамонов работал, у него было задание. Опасное, но четкое.
      — Мы на третьем, — сообщил Капитан. — Вижу цифру три. Что слышно снизу?
      — Внизу тишина.
      — Работаем. Продолжаем движение. Двадцать пять… Двадцать шесть…
      Снизу потянуло сквозняком.
      — Двадцать семь… Двадцать восемь… Остановись, послушаем…
      — Слышу тихий шорох в вестибюле, — откликнулся Артамонов.
      — Боишься? — спросил вдруг Капитан.
      — Боюсь.
      — Бойся честно, — напомнил Ким. — Как смерть. Не как в бою, не чтоб ударить первым.
      — А ты б заткнулся — сука! советчик! умник! — заорал вдруг Артамонов.
      — Разговоры! — рявкнул Капитан. — Ким — заткнулся! Работаем, работаем!
      Воцарилась тишина.
      — Двадцать девять, — сказал Капитан сквозь зубы. — Тридцать. Тридцать один.
      — Я вижу ее, — вдруг отчетливо произнес Артамонов. — Мамма Сонним смотрит на меня…
      — Ах ты, черт…
      Капитан перегнулся через перила, сколько мог, но вестибюля отсюда не увидел. Артамонов стоял неподвижно, вытянув руки. Руки отчаянно дрожали.
      — Тридцать два, — скомандовал Артамонов сам и шагнул на ступеньку ниже. — Тридцать три… У меня нет оружия. Я пришел с миром. Тридцать четыре. Тридцать пять. Тридцать шесть, семь, восемь. Я не желаю тебе зла, я просто тебя боюсь. Мои руки пусты, у меня нет оружия. Я хочу говорить с тобой. Слышишь? Я иду к тебе с миром.
      Капитан и Ким спустились еще на несколько ступенек и увидели Мамму Сонним — сначала только лапы. Видимо, она поднялась и стояла на задних лапах. Огромные, мохнатые и бурые, с шестью когтями, впивающимися, казалось, в мраморную плитку вестибюля. Вокруг лап медленно и бесшумно извивались хвосты, масляно блестящие в лунном свете — то ли гладкие, то ли покрытые мелкой чешуей.
      — Я не сделаю тебе вреда, — медленно и четко говорил Артамонов. — У меня нет оружия. Я пришел с миром. Я хочу с тобой говорить. Хочешь, поговорим о бизнесе? Тебя пригласили говорить о бизнесе, но не смогли. Я иду без оружия. Я…
      Артамонов запнулся и умолк. Капитан и Ким присели за перилами, всматриваясь в глубь вестибюля. Громадная туша стояла на задних лапах, почти касаясь потолка медвежьей головой. Здесь, в вестибюле, она казалась гигантской — то ли и была такой, то ли еще больше выросла. Словно копируя Артамонова, Мамма Сонним тянула вперед верхние лапы. Огромные когти висели параллельно полу. Хвосты расчерчивали пространство медленно и величественно, как рыбы в тихой заводи.
      — Я без оружия, — повторил Артамонов. — Я без оружия. Я пришел с миром. Я не желаю тебе зла. Я желаю тебе добра. Это ты мне желаешь зла. А я тебе — наоборот. Я искренне желаю тебе добра. Я читал, я знаю, добро — это щит. От которого отразится твоя злоба и ударит тебя же.
      Хвосты на миг замерли, а затем стали двигаться быстрее. «Кошка виляет хвостом, когда сердится. Собака — когда радуется. А медведь?» — мелькнуло в голове у Капитана.
      — Отвлеки ее чем-нибудь, — прошептал он в микрофон. — Расскажи о своих детях. Стихи почитай детские.
      В ту же секунду он почувствовал, как Ким зло и больно пнул его локтем в бок. Капитан смолчал, только сжал челюсти. Действительно, не надо ничего говорить, Артамонов молодец, он справится.
      Артамонов медленно поднял руку к голове и выдернул наушник.
      — Мои друзья волнуются за меня, — объяснил он. — Они советуют мне рассказать о своей семье и прочесть детские стихи. Я не умею читать стихи и не помню их. Детям читает стихи жена, я много работаю и редко вижу семью…
      Артамонов запнулся и кашлянул. Хвосты замерли и снова закружились, теперь еще быстрее.
      — Я расскажу тебе и о семье, и о работе, — сказал Артамонов медленно. — Главное — помни: я пришел с миром и хочу тебе только добра! Давай выйдем на воздух и поговорим там? Хочешь?
      Повисла тишина. Чудовище гулко вздохнуло, наклонило голову вперед, плавно качнулось и вдруг зашагало к Артамонову.
      — Выход с другой стороны! — крикнул Артамонов сдавленно и сжал крестик левой рукой. — У меня нет оружия. Нет оружия. Нет! Оружия! Черт, оружия нет!!!
      Теперь Мамма Сонним нависала над ним.
      — Я желаю тебе доб…
      Закончить он не успел. Чудовище взревело так, что сквозняк долетел до Капитана с Кимом, а затем вцепилось когтями в грудь Артамонова. Затрещали ребра. Оторвав тело от земли, Мамма Сонним распахнула рот, усеянный ярко-белыми зубами в несколько рядов, и впилась в добычу.
      Капитан резко потянул ствол штурмовика, но Ким молниеносно сжал его плечо.
      Несколько бесконечных секунд слышался только хруст дробящихся костей — Мамма Сонним терзала тело, остервенело и неуклюже расшвыривая в разные стороны окровавленные куски. Долетев до мраморного пола, куски исчезали, превращаясь в тоненькие резиновые лоскуты. Это были куски детской игрушки, но какой — понять было уже невозможно.
      Ким и Капитан как по команде вскочили и, не сговариваясь, бросились вверх по лестнице.
 

***

 
      — Это предательство, — зло говорил Ким, целясь в замок люка, ведущего на чердак. — Мы его бросили.
      — Это отступление, — упрямо ответил Капитан, но выстрел заглушил его слова. — Мы его не могли спасти.
      Ким распахнул люк и прыгнул. В воздухе мелькнули тяжелые ботинки и скрылись. Капитан бросился следом, подтянулся и оказался на чердаке. Он захлопнул под собой люк и огляделся. Чердак маленький, низкий и пустой, прижать люк нечем. Даже не чердак — комнатка с люком вниз и дверцей на крышу. Ким с разгону вышиб дверцу, и оттуда ударил лунный свет.
      Добежав до края крыши, они остановились и, не сговариваясь, упали на холодный битум. Сверху палила огненно-рыжая луна, круглая и выпуклая. Шумел ветер, поскрипывали елки, и вдалеке ухал филин.
      — Хороший был пансионат, — сказал Капитан. — Ты бы хотел здесь отдохнуть недельку-другую?
      Ким не ответил.
      — В смысле, если б ничего не было, — зачем-то уточнил Капитан.
      Ким снова не ответил. Они лежали молча, впитывая спинами прохладу крыши.
      — Она большая, может не пролезть сквозь люк, — сказал наконец Капитан. — В случае чего с крыши должна вести пожарная лестница, я ее видел…
      — Можно и спрыгнуть.
      — Пять этажей?
      — Я спрыгну, — уверенно сказал Ким. — С трех-четырех прыгал легко. Если прыгать аккуратно, по стенке — ничего не сломаешь.
      — Что-то я не видел, чтоб ты с пятых этажей прыгал…
      — Ты многого не видел, что я умею…
      — Научишь?
      — Когда все закончится.
      Капитан подполз к бортику и долго-долго смотрел вниз.
      — Лестница есть? — не выдержал Ким.
      Капитан покачал головой.
      — Даже земли нет. Этажей нет. Пропасть и пламя.
      Ким вскочил, подбежал к краю и глянул вниз.
      — Да… Так мы еще никогда не попадали. Плохие штуки здесь творятся с пространством.
      Они отползли от края и снова уставились на луну.
      — Не надо было пускать Артамонова. Надо было мне попробовать, — глухо произнес Ким.
      — Успеешь попробовать. И я успею…
      — На нее ничего не действует, никакое добро.
      — Не знаю… — задумчиво сказал Капитан. — Не знаю. Что ни говори, он все-таки хотел ее уничтожить…
      — Нет.
      — Да.
      — Нет.
      — И ты не хочешь?
      — Не хочу.
      — А по большому счету?
      — Не хочу. — На этот раз Ким помедлил.
      — Врешь, — зевнул Капитан. — Мы здесь для того, чтобы ее уничтожить. И если мы клянемся, что пришли с миром, — мы делаем это, чтобы победить. И если искренне желаем добра — мы желаем это, чтобы уничтожить. Замкнутый круг.
      — Почему обязательно уничтожить? Изгнать обратно.
      — В небытие. Это не одно и то же? — Капитан вздохнул.
      — И что ты предлагаешь?
      — Не знаю. Мне кажется, что все дело в той молитве на корейском, если бы мы сумели ее прочесть…
      — Не сумели бы. Да и компьютер остался на подоконнике.
      — Тогда надо успокоиться. Делать вид, что ничего не произошло. Лечь спать.
      — Спать — хорошая идея, — ответил Ким и тоже зевнул.
      — Может быть, утром… — начал Капитан.
      — Утро не наступит. Оно должно было наступить два часа назад.
      Капитан замер и сжал зубы, но ничего не ответил. Они закрыли глаза и долго лежали молча, пока снизу не послышался рев.
      — Уже по пятому ходит, — шепотом произнес Ким. — Ты спишь?
      — Сплю, сплю, — откликнулся Капитан. — Спи давай.
      Рев повторился. А когда он стих — заорали собаки в ельнике.
      — Собаки в ельнике, а ельника нет, — сказал Капитан.
      — Вот твари, — откликнулся Ким. — Собак надо было пристрелить еще на въезде.
      — Гаси эмоции, — сказал Капитан. — Гаси.
      Ким рывком привстал и поднялся на ноги.
      — В конце концов, я воин. Мой отец был воин. Мой дед воин. Мой прадед воин. Я тоже хочу погибнуть с оружием.
      — Сядь, — сухо сказал Капитан. — Это приказ.
      — Извини, — покачал головой Ким. — Больше нет приказов.
      — Ким, ты умный и хитрый. Ты сильный и смелый. Ты многое понимаешь лучше и быстрее меня. Я тебе этого никогда не говорил, но ты сам это знаешь. Ты — лучший боец. Ты — эксперт. Но командир — я.
      — Не сейчас. Я спущусь к ней. Получится — так получится. Не получится — не получится.
      — Что получится?
      — У нас нет выхода, — ответил Ким. — Мы не можем ее изгнать так, чтобы при этом не желать ей зла. Ты же это понимаешь? Мы не можем ее любить, потому что она — враг.
      — Надо пытаться. Надо справиться. Сосредоточиться. Победить себя.
      — Победить себя? Ты способен пожелать ей добра, успехов и хорошего настроения? Искренне? Не так, как Артамонов?
      — Значит, надо сломать свои мозги! Сойти с ума! На время… — Капитан вскочил на ноги, подошел к краю крыши и долго смотрел в пылающую бездну, кусая губу. — Хорошо, что ты предлагаешь?
      — Драться, — ответил Ким. — Мы пришли для того, чтобы драться, нас послал сюда генерал, чтобы мы дрались, это наш долг. И у нас нет выбора.
      — Ты просто погибнешь, только быстро и в бою, — пожал плечами Капитан. — Не раздумывая, не принимая решений, не мучаясь вопросами. И лично для тебя это неплохой выход. Но только для тебя.
      — Нет. Это выход для всех. Потому что только долг мы можем выполнять спокойно и без эмоций. Без обмана и без лицемерия. Понял?
      — Не понял.
      — Да? — Ким прищурился. — А ты вспомни, как брали дом Агиева.
      — Не хочу, — нахмурился Капитан.
      — Забыл?! Я тебе напомню!!! - закричал Ким.
      Капитан запоздало подумал, что от былой молчаливости Кима уже давно не осталось и следа.
      — Вспомни! — кричал Ким, подступая к Капитану. — Вспомни, как отстреливал его дочек из оптической винтовки! Просто так! На всякий случай, если вдруг они с папашкой заодно, забыл?! Вспомни, как кидал гранаты в подвал, где сидели его смертники вперемежку с заложниками! С женщинами, школьниками! Вспомнил?! Вспомни, как та девушка с младенцем в слезах умоляла тебя через громкоговоритель — тебя умоляла, тебя! Вспомни, как из динамика захлебывался ее ребенок на весь район!
      Капитан сверлил лицо Кима выпученными глазами.
      — Да, кидал, отстреливал! — заорал он в ответ. — А ты не кидал? Ты в сторонке стоял, можно подумать?!
      — Э нет! — Ким вдруг вскинул руку и покачал пальцем перед носом Капитана. — Приказ отдал ты! Даже не генерал! Батя наш хитрая сволочь, ушел от ответственности, приказал тебе действовать по обстоятельствам!
      — Послушай! Ты мне этот дом Агиева теперь всю жизнь будешь вспоминать?! - Капитан хотел отшвырнуть руку Кима от лица, но Ким убрал ее быстрее. — Да! Я отдал приказ! Да! На мне ответственность! Но победителей не судят! Ты мне докажи, что у нас был другой выход! Да, я убил три десятка людей, но я спас город! Полтора миллиона! И не было второй Хиросимы!
      Капитан застыл с выпученными глазами. Ким вдруг улыбнулся и отошел на шаг.
      — Ты все еще ничего не понимаешь? — спросил он. — Ты сейчас меня ненавидишь, да? Меня! С которым девять лет кувыркался под пулями? Меня — единственного твоего друга в этом адском котле? — Ким обвел рукой черный горизонт.
      Капитан пригляделся — ни поляны, ни ельника, обступающего ее, уже не было — осталась только поверхность крыши, луна наверху и пламя. А вокруг, насколько хватало глаз, клубилась непроницаемая черная пелена, и уже нельзя было разобрать, что это — то ли предрассветный туман, то ли и впрямь стенки адского котла.
      — Извини, — сказал Капитан, потупившись. — Нервы.
      — Это не нервы, — серьезно ответил Ким. — Это — эмоции. А вот теперь вспомни: когда ты убивал двенадцатилетних близняшек Агиева — ты желал им зла?
      — А кто они мне такие? Я их видел первый и последний раз — в оптический прицел. Ничего я им не желал, просто убрал, и все. И ни разу не пожалел об этом. У меня не было выхода, пойми! Я выполнял свой долг.
      — Да, — кивнул Ким. — Ну хоть теперь ты понял?
      Капитан хотел ответить, но замер.
      — Ким! Ты гений, — сказал он тихо. — Ты абсолютно прав! Можно! Можно убивать без злости и ненависти!
      — Я не гений, — покачал головой Ким. — Просто этому меня учил отец. А его учил дед. Так учит древнее боевое искусство — воин не должен ненавидеть врага. Ненависть ослепляет. Воин должен просто выполнять то, чему суждено случиться. И я просто пойду выполнять то, за чем мы сюда приехали.
      Ким поднял гранатомет за ствол, повернулся спиной и вразвалочку зашагал к центру — квадратному кубику с черным провалом вместо двери.
      — Я с тобой, — быстро сказал Капитан, поднимая ствол штурмовика.
      — Нет. — Ким обернулся и покачал головой. — Я — умею убивать без эмоций…
      — А я — не уверен, что умею, — тихо продолжил Капитан вместо него. — Да. Ты кругом прав. Удачи.
 

***

 
      Ким не успел дойти. Послышался рев, из черного проема вылезла гигантская лапа и впилась когтями в бетон. Ким уверенно поднял гранатомет, и Капитан заранее упал на битум. Хлопок он услышал, но взрыва не было. Капитан поднял голову. Хлопок повторился. Ким, опустившись на колено, ритмично дергал гранатомет. За миг перед следующим хлопком Капитан увидел, что граната все-таки вылетела. И попала точно в дверной проем, откуда торчали гигантские лапы. Но взрыва не было.
      Когти натужно дернулись, и каменная будка посреди крыши разлетелась. Осколки бетона, грохоча, покатились в разные стороны, а там, где секунду назад стояла будка, во весь рост поднималась медвежья туша с огромными женскими грудями и бешено вьющимися вокруг лап канатами хвостов. Теперь стало видно, что чудовище огромно — оно было в десять раз выше Кима, и не верилось, что секунду назад оно помещалось на чердаке, а еще недавно стояло во весь рост посреди вестибюля.
      Мамма Сонним распахнула гигантский рот, наполненный зубами в сотни рядов, и заревела так, что пространство затряслось. Со всех сторон взметнулась и обступила крышу багровая огненная стена, словно вниз плеснули бензина.
      Ким отбросил гранатомет, поднялся во весь рост, высоко задрав голову, чтобы смотреть чудовищу в глаза. Капитан знал рукопашную стойку Кима. Его руки сейчас — окаменевшие лезвия, которыми Ким на тренировках разбивал в пыль кирпичи, бетонные бруски и камни.
      Мамма Сонним снова взревела и угрожающе взмахнула передними лапами. И в такт им снова взметнулось ледяное багровое пламя.
      И тогда Капитан резко поднял ствол штурмовика и, не целясь, нажал спуск — легко и равнодушно, заранее зная, что попал. Чувствуя, что так и надо, что другого выхода нет. Единственная мысль, которая у него мелькнула, — штурмовик тоже может не сработать, как и гранатомет. Но штурмовик сработал, и его знаменитый бесшумный хлопок почему-то перекрыл и рев чудовища, и гул пламени, прокатился по крыше и глухо увяз в пылающем пространстве. Чудовище смолкло, поперхнувшись воем, а пламя опало — теперь за бортиками крыши снова клубилась черная пелена.
      Ким еще секунду постоял, а затем медленно упал вперед, гулко хрустнув лицом о черный битум. Ровно из середины его затылка вылетел тонкий красный фонтанчик и потух, обжигая голову темным ручьем.
      Капитан вскочил. Не глядя, изо всех сил зашвырнул штурмовик в огненную бездну. В два прыжка оказался возле Кима и резко перевернул его на спину. И увидел лицо, залитое кровью, и алое крошево вместо нижней челюсти — отсюда вышла пуля. «Какая она высокая, Мамма Сонним…» — равнодушно подумал Капитан, чувствуя, как текут по рукам теплые струйки. Глаза Кима были открыты, но он был мертв.
      — Прости, друг, — тихо сказал Капитан и закрыл ему веки ладонью. — Ты ошибался. Можно убивать без зла, но нельзя убивать с добром. И я только что убедился в этом: я не желал тебе добра, когда нажимал спуск. Я просто знал, что сейчас так надо, и мне было все равно. Если бы я знал, что надо выстрелить в себя, — мне тоже было бы все равно. Я мог выстрелить и в Мамму Сонним — и мне тоже было бы все равно. Ты ошибался. Ты был прав раньше, когда говорил, что Мамма Сонним не живая. Я и сейчас не знаю, как она устроена, не могу сказать, живая она или нет. Быть может, она всегда была мертвая, но ожила, когда ее вызвали в наш мир на этом семинаре. Мамма Сонним — это механизм, автомат. Ее нельзя ненавидеть или любить, потому что она тоже не желает нам ни зла, ни добра. Она тоже, как и ты, выполняет свой долг и не может иначе. Мы созданы такими, а она — такой. И ее можно только пожалеть. Потому что твой долг — красив и благороден, а ее долг — черный и неблагодарный. И Мамма Сонним, и мы все пришли в этот мир на короткое время, мы поживем здесь и уйдем обратно в небытие. Скоро-скоро никого из нас не будет. Раньше это произойдет или позже — не имеет значения. Каждый из нас как автомат выполнит то, что ему предназначено, и уйдет. Но о тебе будут вспоминать со светлой грустью, а о ней — со злобой и проклятиями. А она не виновата, что у нее такое предназначение. Никто не виноват.