– Ага, прибьет к берегу!… Как же! Через полгода и к северокорейскому! – съязвил он мне в ответ.
      – Да пошлите вы их куда подальше! – посоветовал я ему.
      – Пробовал! Не посылаются, проклятые! Кричат хором, что я на их налоги живу и что сейчас наконец-то наступил такой момент, когда они могут за свои налоги получить частичную компенсацию!
      – Веселенькая история! – заметил я. – Налогоплательщики наши грустить не дают…
      – Обхохочешься! – грустно согласился со мной Ивахара. – Что делать прикажете?
      – Да ничего, Ивахара-сан. – Я решил воспользоваться внезапно предоставленной мне катаямовской родней возможностью пошуровать в ивахарской вотчине без него. – Продолжайте заниматься дипломатическими переговорами с этими буйными родственничками. Безусловно, ни о каких поисках Катаямы в море и речи быть не может. Мы даже не уверены до конца в том, убила его жена или нет. А я пока посмотрю здесь за гостями нашей саппоровской конференции.
      – Они что, сегодня в Отару? – удивился майор, давая мне понять, что он был готов к их субботней встрече.
      – Да, из-за гибели Селиванова-сана, да плюс еще убийства Китадзимы-сэнсэя, заседания сегодня отменили и всем желающим предложили посетить ваш город.
      – Понятно. – Глаза Ивахары вернулись на прежнее место. – Я сводки вчерашние читал… Жуть какая-то в Саппоро по русской линии творится! А где, кстати, наша драгоценная Ирина Катаяма?
      – Ею капитан Мураками сейчас занимается, но я полагаю, что тоже в Отару.
      – Вы думаете, она сегодня уедет в Ниигату? – Успокоившимся глазам майора вернулись наконец-то спокойствие и рассудочность.
      – Не думаю… Думаю, что если она приехала сейчас в Отару, то, скорее, для контактов с кем-то из причастных ко всем этим темным историям, – ответил я.
      – Задерживать ее будете?
      – Еще не знаю. Но пока на всякий случай я вам там одну русскую дамочку доставил! Позаботьтесь о том, чтобы с ней до моего возвращения ничего не стряслось. Я подъеду через пару часов, мы ее вместе с вами расспросим, и я ее в Саппоро отправлю.
      – Что за дамочка? – встрепенулся Ивахара. – Хватит с меня этих русских девиц!
      – Да она уже не девица, что, впрочем, ее только украшает, – проинформировал я Ивахару. – Мы с ней попозже будем разбираться, как я сказал, через пару часиков, когда я диспозицию с филологами уясню по Отару.
      – Она что, тоже имеет отношение к исчезновению Катаямы? – прищурился недоверчивый Ивахара.
      – Нет, к Катаяме она никакого отношения не имеет. Я подозреваю ее в соучастии в убийстве Хидео Китадзимы.
      – Китадзимы?!
      – Да, его.
      – У него жена тоже русская, как я по сводке понял…
      – Вот именно ее-то я вам и привез, Ивахара-сан!
 
      Соню Ганина во дворе управления мне пришлось будить: сэнсэй спал завалившись на руль своего «галанта», являя тотальное равнодушие к окружающей его суете полицейских будней. До того как самому свалиться на соседнее сиденье, я успел позавидовать его способности отключаться хотя бы на несколько минут в любой ситуации. Моему тонко устроенному организму это почти никогда не удается, из-за чего десятичасовые перелеты, скажем, в Москву или на Гавайи оборачиваются для меня страшнейшей пыткой. А теперь и смотреть на сопящего в обе дырочки Ганина было тоже пыткой, потому как за последние трое суток я задолжал самому себе больше десятка часов благотворного сна. А бессонница, как известно, испепеляет человека, выжигает внутри него все доброе и разумное, оставляя только вечное недовольство и перманентную злобу.
      – Вставай, страна огромная! – пробасил я ему в самое ухо.
      – Надоел ты мне, Такуя, со своей патриотической работой и со своими смертными боями!… – вяло зевнул в ответ Ганин, отрывая локти от черного пластика послушного руля. – Чего такую рань ты меня, Такуя, поднял? Опять, что ли, смело мы в бой пойдем?
      – Заводи свою таратайку и давай выдвигаться к «Майкалу», защитник советов!
      – Мы ж там были только что, комиссар. – Ганин послушно повернул ключ в замке зажигания.
      – Я там пару вещиц себе недокупил.
      – А Наташа где? – с робкой надеждой спросил Ганин, выводя «галант» за пределы полицейской стоянки.
      – В надежных руках, Ганин, – успокоил я его. – Цела будет твоя Наташа, не бойся!
      – Хороша Наташа, да не моя она, Такуя, как и та Маша… – мечтательно вздохнул Ганин. – И не была никогда…
      – Это к лучшему, Ганин, – сообщил я ему. – Твоя Саша в миллион раз красивее этой Наташи! Не говоря уж о характере! Разве нет?
      – Разве да, – согласно кивнул он в ответ. – Я ведь, Такуя…
      Договорить ему не удалось, потому что в моем нагрудном кармане заверещал сотовый. На дисплее высветилась фамилия Нисио, и я обрадовался в предвкушении получения информационной поддержки из центра по главным вопросам современности.
      – Алло, Такуя! – прохрипел невидимый полковник.
      – Я, Нисио-сан! Кто же еще!
      – Ты в Отару? – проглотил мою формальную колкость строгий начальник.
      – Да, в Отару. Только что сдал на хранение Ивахаре-сану Наташу Китадзиму, – бойко, сержантским тоном отрапортовал я.
      – На хранение или на сохранение? – цинично переспросил Нисио.
      – На сохранение ей, видно, уже не ложиться… – констатировал я печальный с демографической точки зрения факт. – Мы сейчас едем в «Майкал», куда должны из Саппоро наши филологи подъехать. Потом, когда вернусь, с Ивахарой-саном допросим ее под протокол и перевезем к нам, в Саппоро.
      – «Мы» – это кто? – сердито спросил он.
      – Я и Ганин-сэнсэй.
      – Зря ты его с собой таскаешь, Такуя! – уже менее сердито, скорее по-отечески, нежели по-полковничьи, сказал Нисио. – Посади ты его где-нибудь кофе попить, пока с этими филологами разбираться будешь.
      – Да не отвяжешься от него никак! – пошутил я и фамильярно качнул подбородком в сторону ухмыляющегося Ганина.
      – Ладно, твое дело, – согласился со мной далекий Нисио. – Она, эта Наташа твоя, что-нибудь сказала?
      – Не моя, а наша, – поправил я его. – Нет, не сказала, но, я уверен, Нисио-сан, это вопрос времени. Упираться долго не будет, она интеллигентный человек… У вас для меня есть информация?
      – Затем и звоню! – обиделся полковник.
      – И раз мое известие о задержании Наташи у вас начальственного гнева не вызвало, значит, новости не в ее пользу, так понимаю? – всегда, даже на расстоянии полусотни километров, не следует упускать возможности напоминать начальству о своей проницательности и сообразительности. – Так чего там ребята накопали?
      – По Наташе следующее, – кашлянул мне в ухо Нисио. – Риелторская компания, фотографию которой… названия которой фотографию то есть… привез ты в телефоне… Надо же! Фотография в телефоне!…
      – Что по Наташе? – перебил я ошарашенного успехами нашей электроники деда, еще десять лет назад не ведавшего, что такое компьютер и с какой стороны его едят. – И по ее риелтору что?
      – Компания надежная, с хорошей репутацией, – вернулся к отчету Нисио. – «Саппоро Лэнд» называется. Китадзима-сан обратилась к ним по телефону в прошлую субботу, попросила подъехать и оценить ее дом. О сроке тогда разговора не было. Она взяла у одного из менеджеров, которые у них за Айно-сато отвечают, телефон и неожиданно для него позвонила сегодня рано утром. У риелторов сейчас времена не самые сахарные, так что парень руки в ноги и поскакал к ней.
      – Кто с ним говорил?
      – Я сам ему звонил, – поведал Нисио, подчеркнув тем самым важность ситуации.
      – И что он вам сказал?
      – Сказал, что она сегодня утром, то есть, как я понимаю, после того, как вы с Ганиным уехали, показала ему дом и попросила рассмотреть возможность продажи.
      – Чем-нибудь она это ему объяснила?
      – Нет, конечно, – хмыкнул Нисио. – Сам понимаешь, не риелторское это дело – такие вопросы задавать.
      – Сам понимаю… – подтвердил я. – Во сколько он дом оценил, он не сказал?
      – Он не сказал, но я его шефу перезвонил, – самодовольно сообщил полковник, – объяснил, что дело исключительно серьезное, что все другие риелторы с правоохранительными органами тесно сотрудничают, значит, и «Саппоро Лэнд», если не хочет из колеи выбиваться, должна помогать нам вести расследование убийства.
      – Они что, про убийство ничего не знали? – удивился я.
      – Нет, и Наташа своему гостю ничего сегодня утром не сказала. Так вот директор мне сообщил, что его сотрудник сегодня ей заниженную цену выдал – у них, у риелторов, так принято народ дурачить – двадцать миллионов иен. Себе они десять процентов от продажной цены берут. Но реально, как он мне сообщил, его компания миллионов за двадцать пять – двадцать семь этот дом продать сможет.
      – Значит, у Наташи Китадзимы, не считая сбережений, еще двести тысяч долларов в руках может оказаться, – констатировал я очевидный факт. – Неплохие деньги…
      – Ну да, богатая баба!… – согласился циничный Нисио.
      – Это все?
      – По Наташе да, – ответил он.
      – А по кому нет?
      – Ну, у тебя же теперь две зазнобы! – напомнил мне о существовании Ирины Катаямы ехидный старикан.
      – А что по Ирине?
      – По ней дело с утра пошло быстрее, потому как семьдесят два часа прошло, прокуратура стала все ордера подписывать, и Наката наш только что из банка «Мичиноку» вернулся.
      – На коне и со щитом, надеюсь? – Я этого молоденького лейтенанта Накату знаю плохо: он недавно у нас, но на всякий случай авансом сделал ему боевой комплимент.
      – На ишаке и с бумажкой! – натянуто пошутил Нисио.
      – И что на бумажке написано?
      – Суммы вчерашних переводов подтверждены, деньги действительно остались в системе «Мичиноку» и за пределы Японии не вышли.
      – Не тяните душу, Нисио-сан! На чей счет она их перевела? – Любит этот проклятый Нисио тянуть волынку, когда ситуация требует свингового саксофона.
      – Да ты и сам небось догадываешься, Такуя! – продолжил вместе с волынкой тянуть из меня душу, обмотанную жилами, веселый полковник. – Нетрудно догадаться-то!
      – Понятно, – буркнул я. – К этим счетам доступ из России есть?
      – Конечно, – подтвердил мои догадки Нисио. – Во всех трех отделениях – в Москве, в Хабаровске и на Сахалине – с них можно без проблем свои японские деньги получить.
      – Все?
      – Теперь вроде все. – Нисио еще громко кашлянул мне в ухо. – Ты там ивахарскими ребятами обойдешься или тебе подкрепление, прислать?
      – Думаю, обойдусь, Нисио-сан! – Я нажал кнопку отбоя аккурат в тот момент, когда Ганин завел «галант» в сумеречное чрево левиафаноподобной «майкаловской» стоянки.
      – Как стемнеет, будем брать, – брякнул он, вглядываясь в паркинговый полумрак в поисках свободного места.
      – Знать бы только кого, Ганин, – лицемерно отреагировал я на его очередную цитату.
      – Если уж даже я знаю, то ты-то и подавно, Такуя! – Ганин не может и дня прожить, не напомнив мне о том, что его ни на мякине, ни на мякише не проведешь. – Не набивай себе цену, а лучше подумай, как жить дальше, лицемерный ты наш!
      – Дальше? Дальше, Ганин, раз ты говоришь про «жить», пошли искать женщину!
      – Линду Хант твою, что ли? – брезгливо поморщился главный эстет и закоренелый женолюб всей федеративной России и императорской Японии Ганин.
      – Линда Хант, как я, Ганин, полагаю, – теоретически, разумеется, чисто умозрительно – девушка. Я же говорю о настоящей женщине – молодой, красивой, полной сил и энергии…
      – … достаточных для того, чтобы без посторонней помощи вытащить из багажника труп собственноручно убиенного супруга и выкинуть его за борт белоснежного лайнера, – быстренько подхватил и окончательно сформулировал мою мудрую мысль догадливый сэнсэй.
      – Именно так, Ганин! Найдем эту женщину, найдем и девушку нашу, – пообещал я ему. – Черешня от вишни далеко не падает!
 
      Мы вышли из пахнущей автомобильными выхлопами и прорезиненным бетоном пещеры на свет божий – прямо на второй этаж залитого светом торгового зала супермаркета в левом крыле комплекса. Не добрались мы и до его середины, как впереди послышался вой сирен – то ли пожарных, то ли «скорой».
      – Это «з-з-з» неспроста, – серьезно заметил Ганин, и мы синхронно кинулись вперед.
      Преодолеть карьером и галопом более чем километровую длину заполненного праздным народцем торгового центра оказалось для нас не так-то просто, благо из-за наших с Ганиным габаритов нам приходилось то и дело останавливаться и извиняться перед задетыми нашим широкоплечим сиамским тандемом ротозеями. Чем ближе мы подбирались к северному концу широкого коридора, нанизавшего на себя бесчисленные бутики и кофейни, тем беспокойней становилась аура пространства. Когда мы потной рысью выскочили на пандус под навесом, соединяющий основное здание с железнодорожной станцией, то увидели слева, прямо у касс колеса обозрения, огромную толпу. Судя по тревожному гулу, который она издавала, а также по примешанным к нему сиренам двух «скорых», стоящих под пандусом, собрался народ не для развлекательных поездок на чертовом во всех отношениях колесе. Мы с Ганиным остановились на секунду, чтобы оглядеться и сообразить, куда двигаться дальше, как вдруг из-за наших спин выскочил десяток добрых молодцев в синей униформе, один из которых притормозил подле нас и обрел скромные черты все того же сержанта Сомы. Он явно был не готов увидеть здесь меня с Ганиным и теперь замер, раздираемый болезненным противоречием между желанием продолжить свой коллективный забег на первенство управления полиции Отару и долгом задержаться около меня как старшего по званию и, как этого требует приличие, внятно доложить обстановку.
      – Что там, сержант? – Я постарался побыстрее вывести его из служебного оцепенения.
      – Там… – Сома перехватил дыхание, собрался с силами и выплюнул наконец: – Там эта русская разбилась!
      – Наташа?! – крикнули мы хором с Ганиным: я – с неподдельным удивлением, он – с искренним ужасом.
      – Наташа? – переспросил Сома уже гораздо спокойнее.
      – Китадзима-сан! – подсказал я ему искомое слово.
      – Нет, Китадзима-сан у нас в управлении, – Теперь настала очередь Сомы удивляться и недоумевать. – Вы же ее сами только что к нам привезли, господин майор!
      – Да кто разбился-то?! – Мне не понравилась идея сержанта направить меня в путешествие по волнам моей памяти, которое может затянуться на несколько часов, а то и дней.
      – Ирина эта позавчерашняя! – наконец-то выдал Сома нужную, но уж больно нежеланную информацию.
      Мы втроем с большим трудом продрались сквозь монолит не страдающих отсутствием любопытства и свободного времени в разгар рабочей среды наших с Сомой сограждан, по дороге заметив примешанных к ним крупногабаритных особ обоих полов европейской наружности – явно тех самых участников филологического форума, лишившихся сегодня удовольствия послушать что-нибудь сверхзаумно постструктуралистическое про Дмитрия Александровича Пригова или В. Ерофеева, что бы первое «В.» ни означало. Ближе к эпицентру событий я краем глаза разглядел в толпе и высокого Заречного, и стоявших метрах в пяти от него, шушукавшихся Нину-Марину. Под чертовым колесом сгрудилась кучка людей в белых халатах и синих мундирах, из которых штатской вороной высвечивалась малюсенькая, облаченная в детский фиолетовый пиджачок и свои коронные широченные коричневые штаны Аюми Мураками. – Что там? – Я положил руку на ее узкое плечо.
      – Ирина, – тихо, задумчиво ответила она, не выразив никакого удивления по случаю моего внезапного появления.
      Я оставил Ганина позади себя и, размахивая служебной бляхой, протерся к бетонному пятачку, который обступила бело-синяя когорта блюстителей порядка и здорового образа жизни.
      Первое, что меня обрадовало, – это то, что не было крови, да и видимых следов падения тоже. Она лежала на правом боку, затылком к морю, выставив на всеобщее обозрение обтянутое голубой джинсовой тканью тугое бедро. На ней была коричневая кожаная куртка, волосы собраны в изящный хвостик, и золотая шейная цепочка тонкой змейкой вытекала из-под точеного подбородка на холодный бетон. Только после очередной вспышки полицейского фотографа я разглядел предательски выползающую из-под правой, невидимой мне щеки густую жижу давно знакомого бордово-бурого цвета.
      – Я так и не нашла ее… – вздохнула Мураками. – Даже подумать не могла, что она на колесе будет кататься.
      – Когда это случилось? – задал я идиотский в данной ситуации вопрос, на который, спохватившись, сам же попытался ответить: – Минут десять назад, да?
      – Где-то так, – качнула Аюми своей безнадежно лохматой головой. – Или двенадцать…
      – Свидетели есть?
      – Вон их сколько! – Мураками стрельнула по толпе дождавшихся наконец-то зрелищ сытых обывателей.
      – Сколько она падала?
      – Говорят, где-то с половины последней четверти. – Мураками задрала голову на продолжающее вращаться у нас над головами колесо, которое грустно поскрипывало на морском ветру пустыми кабинками. – Надо опрос свидетелей начинать…
      – Конечно! – согласился я с ней и огляделся по сторонам. Ганина нигде не было, из знакомых русских лиц в поле моего зрения попали только бледные Нина с Мариной, и я, раздвигая полицейских и врачей, колдовавших над трупом, двинулся к ним.
      – Здравствуйте! – обратился я к ним, чуть было не добавив коронное ганинское «девушки».
      – Здрасте, – хором отозвались они и растерянно завертели головами, словно выискивая кого-то в толпе.
      – Вы все это видели, Нина Борисовна? Марина Валентиновна?
      – Нина Валентиновна я! – буркнула одна из толстушек-хохотушек. – А она Марина Борисовна!
      – Извините, запамятовал! Так вы что-нибудь видели?
      – Да как же! – всплеснула руками Марина Борисовна. – Мы же все кататься стали, как приехали…
      – А она… – перебила ее Нина Валентиновна, указав глазами на накрытое теперь уже белой, увы, не постельной, простыней тело Ирины. – Она уже здесь была, у касс, когда мы подошли…
      – Она одна была? – спросил я.
      – Одна, – кивнула Нина Валентиновна.
      – Она, видно, как услышала, что мы русские, к нам и пошла, – добавила Марина Борисовна. – Их тут много таких, в Японии, которые замужем за японцами, по-русски тыщу лет не говорили. Им скучно здесь, они к нам и липнут!…
      – Дальше что было? – Я постарался ускорить процесс выбивания требуемой информации из необъятных тел русских филологинь.
      – Ну, мы поехали, нам уже билеты вручили, – продолжила Марина Борисовна. – А Олег с ней как раз задержался, внизу, он ей, как мы поняли, понравился…
      – Она девка видная, стройная, не то что мы с Маринкой – коровы! – порадовала вдруг меня своей неожиданной самокритичностью Нина Валентиновна.
      – О чем они говорили?
      – Да вы у Олега спросите! – мудро посоветовала мне Марина Борисовна. – Мы-то думали, они как раз вместе поехали, в одной кабинке то есть, а оказалось вон как!
      – Как оказалось? – переспросил я.
      – Кто ж знал, что она суицидная! – пояснила Нина Валентиновна. – А Олег, наверное, в другой кабинке поехал…
      – Почему вы так думаете?
      – Ну если б они вместе поехали, разве он дал бы ей упасть? Сами подумайте! – опять всплеснула руками Марина Борисовна.
      – Вы с ним с самим поговорите! Он же лучше расскажет! – вновь дала бесплатный совет теперь уже Нина Валентиновна.
      – Да, они стояли здесь, внизу, и разговаривали, – подтвердила правоту слов своей подруги Марина Борисовна. – Вы Олежку спросите, он все и расскажет!
      – Его нет нигде!… – заполз ко мне в левое ухо змеиный шепоток Ганина. – Тю-тю наш Олежка!
      – Как «тю-тю»?! – Этого мне еще не хватало! – Он же только что здесь был!
      – Был да сплыл! – зло прошипел Ганин. – Вон море рядышком, кораблей навалом!…
      – Он же секунду назад здесь стоял! – Я все еще не мог прийти в себя от такой страшной оплошности.
      – Не секунду, а две минуты! – уточнил Ганин. – Я его заприметил и отслеживать начал. Он сначала действительно вон там в толпе стоял, а потом раз – и все! Нету его, пустое место, причем оно, как известно, долго пустовать не может! Толпа сомкнулась, и Заречный того!
      – Подожди, Ганин! – Я поклонился филологическим «девушкам» и отвел за локоть Ганина подальше от толпы. – Давай соображай, куда он мог дернуть?
      – Машина? – предположил Ганин.
      – Сюда он на автобусе вместе со всеми приехал, – возразил я ему. – Хотя права у него просроченные имеются.
      – Ты думаешь, он по ним вчера машину напрокат взял, чтобы к Китадзиме до семи поспеть?
      – Именно так! В прокатных конторах пацаны работают, Ганин. А тут тем более гайдзин, да с настоящими японскими правами! Не то что другие там с международными приходят! Они его небось как увидели с правами – обомлели сразу и на срок действия удостоверения и не посмотрели даже. Понимаешь?
      – Понимаю! – кивнул Ганин. – Так где тогда эта машина?
      – Полагаю, что сдал он ее. Зачем ему такой хвост за собой долго таскать? Сегодня утром, под видом пробежки, и сдал. Это проверить пара пустяков и пяток фигулин!
      – Логично, – согласился задумчивый Ганин. – Тогда, может, угон? Тут вон столько тачек стоит! Хозяева на шоппинге время прожигают. Пока хватятся – он уже в Саппоро будет.
      – Не думаю, Ганин, – возразил я логичному сэнсэю. – Он же умный, он же соображает, что все три дороги на Саппоро – и скоростную, и «пятое» шоссе, и через перевал – мы перекроем в момент. До Саппоро ему не доехать!
      – А если на юг, по «пятому»? На Хакодатэ?
      – И «пятерку» сейчас перекроем! – Я стал набирать по сотовому номер Нисио. – И потом, что ему делать в Хакодатэ?
      – Как что? – взвился Ганин. – Там же аэропорт! Два рейса в неделю на Южно-Сахалинск!
      – Только по понедельникам и четвергам. А сегодня среда, да и как он намерен в самолет попасть? Думай чего говоришь, Ганин!
      Я начал объяснять огорошенному печальным известием о гибели Ирины Прекрасной Нисио ситуацию и требовать от него срочно вводить карантины на всех выездах из Отару, подъездах к Саппоро и дороге на Хакодатэ. Через минуту разговора Ганин вдруг затряс меня за левую руку, да так сильно, что я едва не выронил мобильник, и из его бешеных глаз куда-то мне за спину посыпались сверкающие молнии.
      – Чего тебе, Ганин? – Я извинился перед Нисио за срочную нужду выслушать своего ученого друга, способного в критической ситуации выдавать чего-нибудь не только рациональное, но и талантливое. – Чего ты?
      – Поезд! – Ганин мотнул головой опять мне за затылок. Я оглянулся: прямо за нами поблескивал стеклянными дверями вход на железнодорожную станцию, пристроенную к «Майкалу» сразу после его открытия, с тем чтобы ленивый и нежный хоккайдский народ мог даже в суровую зимнюю пору приезжать сюда в легкой одежде, чтобы не преть в натопленных торговых залах в куртках и пальто, а прямо из электрички нырять в пучину тотального консьюмеризма и прожигания жизни.
      – Поезд! – еще раз прокричал Ганин. – Понимаешь, Такуя!
      – Ты считаешь, что он на поезде в Саппоро поедет?
      – По крайней мере!
      – Пойдем посмотрим! – кивнул я Ганину в сторону дверей.
      На самой станции было немноголюдно, но внизу на платформе довольно плотная толпа насладившихся шопинговым раем и уже реализовавших свой сегодняшний семейный бюджет граждан штурмовала только что подошедший состав. Я мельком взглянул на расписание, которое мне тут же поведало о том, что предыдущая электричка на Саппоро ушла сорок пять минут назад, что, собственно, и объясняло такое большое количество жаждущих уехать в стольный град.
      – Если он поедет в Саппоро на поезде, Ганин, то только на этом, – заключил я.
      – Так чего ж ты стоишь тогда, Такуя?! – закричал Ганин. – Это ж проходящий! Тут же не конечная! Он с отарского вокзала сюда идет! Давай вниз!
      Мы ворвались в тамбур последнего вагона подобно паре потрепанных Лаокоонов – плечами и предплечьями разодрав тугую резину смыкавшихся перед нашими носами дверей. Электричка мягко тронулась, и я решил перевести дух, с ним же, с духом, собраться и, перед тем как отправляться в вояж по вагонам, договорить по сотовому с Нисио, поставить в известность Ивахару, а также потребовать от Мураками, чтобы она собрала в управлении всех свидетелей и опросы россиян начала бы проводить лично до моего возвращения, не доверяя сей деликатный процесс лингвистическим девственникам типа сержанта Сомы. Только после выполнения всех этих пунктов спонтанно сложившегося плана я указал Ганину место у себя за спиной и первым выдвинулся в горячую духоту вагона.
      В поезде не только не было свободных сидячих мест, но и в проходах и тамбурах особого простора не наблюдалось. Я не стал занимать свою голову думами о том, почему это в разгар буднего дня мои сограждане предпочитают в массовом порядке разъезжать на пригородных поездах, а не трудиться в поте лица и тела на благо нашей японской родины, – сейчас меня занимала не критика сограждан, а поиск злого гайдзина. Однако через двадцать минут нашего с Ганиным пластунско-постеночного рейда по всем бесконечным девяти вагонам элементарной электрички выяснилось, что предпринят он был напрасно. Ни Заречного, ни вообще иностранцев, кроме кряхтевшего у меня за спиной Ганина, в поезде не оказалось. Мы трижды задерживались у запертых дверей туалетов, терпеливо дожидались раскатов и грохота водопадов с последующим щелканьем запорных щеколд, но каждый раз нас ожидало разочарование в лице, точнее, с лицами то прыщавого старшеклассника в пуленепробиваемой школьной форме, то курносой девчушки неопределенного возраста с двумя серебристыми серьгами в левой ноздре, то симпатичного пенсионера в старомодных золотых очках с верхними дужками из толстой коричневой пластмассы над каждым из стекол.
      Когда мы уткнулись с Ганиным в кабину машинистов, поезд уже проехал Соэн – предпоследнюю перед центральным вокзалом станцию, и подползал к конечной цели своего скоротечного пути. Я дал по мобильному отбой на встречу нас на вокзале Саппоро с цветами и наручниками и сообщил Нисио, что наш с Ганиным железнодорожный проект потерпел фиаско. Через минуту толпа вынесла нас на саппоровский перрон навстречу такой же по размерам толпе, жаждущей поскорее занять освобождающееся пространство. По этому встречному движению, а также по тому, что половина из севших в Отару пассажиров даже не подумали оторвать свои крепкие, тугие зады от темно-синего бархата сидений, я догадался, что это одна из тех электричек, которая выходит из Отару на Саппоро, но здесь, в Саппоро, претерпевает метаморфозу, превращаясь в поезд Саппоро – Муроран или Саппоро – Ивамидзава. В данном случае, как бесстрастно извещало всех желающих электронное табло над нашими бестолковыми головами, мы с Ганиным покинули электричку Саппоро – Читосэ.
      Нам с моим другом синхронно взгрустнулось, и мы, как истинные изгои и парии, решили дать толпе стечь под платформу, во чрево вокзала, и уже только потом повлечься в город. Поезд быстро наполнился, перрон, напротив, опустел, и за нашей спиной произошла смена бригады. Двое мужиков, облаченных в мерзко-коричневого цвета костюмы, такие же фуражки и кожаные сандалии, вывалились из кабины, уступив место паре своих близнецов, и потопали к спуску с платформы. Электричка зашипела дверями и заскрежетала по рельсам по направлению к Читосэ. Мы с Ганиным тоже тронулись с места и на лестнице нагнали отработавших свой скоротечный рейс машинистов, которые вели негромкую и неторопливую беседу.
      – …Смешной мужик, да? – говорил первый.
      – Ничего, забавный! – соглашался с ним второй.
      – И по-японски немножко может, да?
      – Не очень, конечно, но разобрать, чего он хочет, можно вполне! Я так по-английски не могу!
      – А он чего, думаешь, американец?
      – Ты, Ганин, давай-ка подумай, как нам твой «галант» тебе вернуть. – Я повернулся к остановившемуся вдруг на ступеньке сэнсэю.
      – А ты, Такуя, лучше послушай, о чем, вернее, о ком эти локомотивщики говорят! – воскликнул Ганин, указывая на спины только что миновавших нас машинистов.
      Тут только до меня дошел смысл пойманных ухом, но не пропущенных ни через мозги, ни через сердце слов.
      – Извините! – Мы кинулись к ним, и я на ходу извлек из кармана свой служебный жетон в кожаном «переплете». – Я из полиции! Можно вас на минутку!
      – Чего такое? – буркнул один из них.
      – Вы что, сейчас в своей кабине кого-то везли?
      При этих моих словах они дружно переменились в лице и сразу как-то скисли и опали.
      – Не беспокойтесь! – поспешил я их успокоить. – Я не собираюсь об этом сообщать вашему начальству. Нас интересует только тот иностранец, которого вы везли.
      – Ну иностранец, – опять буркнул один из них.
      – Ну везли, – согласился с ним второй.
      – Из Отару? – спросил я.
      – От «Майкала».
      – Высокий, красивый, средних лет, да? В хорошем пиджаке, очки узкие, затемненные, да?
      – Вроде да…
      – Что он вам сказал?
      – Сказал, что никогда на японском поезде не ездил. Попросил в кабину пустить, чтобы на дорогу из переднего окна посмотреть. А нам чего? Нам не жалко! А что мы у него билет не проверили, так это…
      – Да подождите вы с билетом! – остановил я его. – А где он вышел? На какой станции?
      – А он не вышел, он дальше поехал, – обрадовал нас с Ганиным машинист.
      – Как – дальше?
      – Так, дальше. Этот поезд сквозной, на Читосэ. Он нас поблагодарил, подождал, пока народ рассосется, и в вагон пошел. Мы на перрон, он – в вагон, обычное дело…
      – В Читосэ поехал! – констатировал Ганин. – В аэропорт!
      – Там сегодня сахалинский рейс есть?
      – Нет, рейс на Южно-Сахалинск там по воскресеньям. Но есть шанхайский и, по-моему, еще на Сеул…
      – Поезд ваш – экспресс или с остановками идет? – спросил я растерянно топтавших нижние ступени широкой лестницы машинистов.
      – Экспресс, – ответил один из них и посмотрел на свои часы. – В Син-Саппоро остановка только через две минуты. Потом сразу Читосэ…
 
      Ехать в Отару за своим «галантом» и тем более пассивно ждать его в управлении, благо Ивахара по телефону предложил свои услуги по перегонке его в Саппоро кем-нибудь из своих подчиненных, упрямый Ганин наотрез отказался, и мне пришлось умолять Нисио разрешить сэнсэю вылететь с нами в аэропорт. Взлетать с крыши здания главного управления полиции Хоккайдо мне еще ни разу не доводилось. Строение новое, суперсовременное, оборудованное всем, чем только можно оборудовать казенный небоскреб за счет средств налогоплательщиков, включая вертолетную площадку на крыше. Наши ребята ею практически не пользуются – так только, чтобы перевезти в аэропорт тайком от газетчиков и телевизионщиков какого-нибудь депутата-коррупционера или тяжелораненого бойца невидимого фронта, спасти жизнь которому могут только в Токио.