Посетителей в баре было немного и мне они не понравились. Хотя, девочки смотрелись занятно. Но какие-то вялые, скучные, заторможенные. Некоторые, галактика чудес! сидели и читали кристаллы. А в дальнем углу по-моему кто-то плакал. Жутко весело! Музыки и той не было.
      Появился бармен и поставил на столик коктейли. Я с сомнением посмотрел на смесь. Она сильно смахивала на гипердвигатель в разрезе: разноцветные слои в стаканах жили каждый своей жизнью - клубились, подрагивали. Бармен с интересом наблюдал. Мужественно выкатив глаза, я взял стакан...
      Первый коктейль скользнул в желудок без последствий. Бармен произнес: "Пассаж!" и ушел. Мне стало лучше и я повернулся к Мишелю.
      - Продолжение следует?
      - Ты смотри, - ответил он. - Сегодня еще ужин. Желудок расстроишь.
      - Не учи, - хмыкнул я. - Чепуха! Веселый космос, какой это яд?! Это просто очень вкусно. Форсаж! Ты уверен, нам то принесли?
      - То, то, не волнуйся. Не перебирай! Еще не ясно, чем история со станцией кончится.
      - Ладно, старик, брось! Обойдется.
      - Это тебе обойдется. Ты-то выкрутишься, ты у Ломакина в любимчиках ходишь. Он к тебе неравнодушен. В крайнем случае: "Ай-яй-яй, безобразничаете, Симонов?" Я хмыкнул. Наш декан - Михаил Зигфридович Ломакин или, в зависимости от обстоятельств: "дядя Лом", "ломтик", "чертова железяка" из школьной братии меня действительно выделял, считая корнем зла, зачинщиком и подстрекателем.
      Вообще-то он мужик неплохой. Внимательный, спокойный, умный. Но народ он держать умеет и от его бархатного: "Ай-яй-яй, безобразничаете!" холодеют не только первокурсники, но и старички-ветераны. Впрочем, меня он никогда не воспитывал на людях. Со стороны могло даже показаться, что мы с ним большие друзья. Но я-то знал - всплыви сегодняшнее нарушение спецконтроля - Лом отчислит, как на ноготь плюнет.
      Я пожал плечами:
      - Ну, тебя Лом тоже не обидит. Ему до сих пор, наверное, перед тобой неудобно. Он едва пальцем тронул, а ты - в отключку!
      - Да, пальцем! - Мишель покраснел. - Я и к защите подготовиться не успел, а он уже...
      - Не нужно было с ним на спарринг вызываться. Тоже, доброволец!
      - Так вы все не захотели!
      - Да. И знаешь почему? Потому что, против Лома нет приема.
      Мишель поморщился. Я заметил, что второй коктейль кончился и заказал еще.
      - Эх! - грустно сказал я, рассматривая стакан. - Нашего бы Змея, Саньку Портнова сюда. Он экзотику любил.
      Мишель вздохнул. Да, от нашей троицы осталось всего двое. Мы помолчали.
      - Слушай, Миш, - спросил я. - А почему такая скорбная тишь? То ли дело у нас, на Земле! Помнишь?
      - Здесь не развлекаются шумно. Не то место. Не Остров.
      - Что ж мы сидим? - я отпил половину коктейля и поднялся. - Поехали на остров!
      - Сядь, - сказал Мишель. - Во-первых, вечером нам надо быть дома. Я тете обещал. А во-вторых, туда не попадешь, желающих много, очередь.
      - П-паломники! Ритуальное место! Обычаи! - я вспомнил слова Мишеля. Надо смелее ломать старые, замшелые традиции невзирая на...
      Меня понесло. Я стал речист и плавен в жестах. Наверное, подействовало вино. Следовало остановиться, передохнуть. Заказать еще две порции. Так я и сделал.
      - Это не традиции, - нахмурился Мишель. - Тебе трудно понять.
      - Ну-у-у, почему-у-у же? - протянул я. - Спой, Миша, не стыдись!
      - Мы разные - вот и вся песня. Земляне - пройденный этап. Следующая ступень - мы, лабиане. Мы биологически выше.
      О, галактика чудес! У этих глухачей комплекс неполноценности. Считают, что их обделили, обошли, вот и компенсируют апломбом. Биологически они выше! Веселый космос! Что=то я не заметил у нас с Мишелем особых биологических различий. И школьные медкомиссии тоже. Так он же шутит, приколец!
      Истома накатывала ласковыми теплыми волнами. Мысли расплывались, как не успевший затвердеть терролит. Хотелось спать и хохотать одновременно.
      Где-то вдалеке Мишель говорил:
      - ...все время стоять над тобой и грызть душу. Кровь, ничего не поделаешь. Здесь кровь наша и мы ей связаны. Каждому времени свои колдуны, свои призраки, свои страхи. Раньше бесы, экстрасенсы, "летающие тарелки", мутанты Паркинса...
      Я попытался поднять руку - ее словно зацепили из парализатора. Онемела и еле двигалась. Странное чувство. Страшное? Но страшно не было, было смешно. Форсаж!
      - Форса-а-аж-ж-ж! - я засмеялся.
      Мишель долго смотрел на меня, а потом сказал:
      - Попробуй запомнить, Вик. На Лабе боятся не силы, а совести. Боятся и ненавидят. Ух, как ненавидят!
      Он вдруг замолчал. Уставился мне за спину пустым взглядом. Я обернулся. Пусто. Светящиеся уроды вдоль стен, мерцающий коктейль-комбайн. Мрачное место! Ничего, сейчас мы их поразвлечем! У меня и синтезатор с собой, в кармане. Сыграю-ка я этим скучным типам парочку наших, студенческих.
      И я спел. Сначала "Загубленную душу", потом про аборигена на скале, потом "Песню третьего тоста". Играю я здорово, да и голос неплохой, но внимания на меня не обращали. Эти странные люди сидели, уткнувшись в свои кристаллы и коктейли. Я хотел обидеться, но понял, что меня просто не слышат. Врубил синтезатор на полную и чуть не оглох. Зато подействовало. Они стали подходить к нашему столику. По одному, с разных концов зала. Стояли, слушали и молчали. А я играл. Почему-то никто не подсаживался за наш столик. Наверное стеснялись.
      Я вновь начал про аборигена, когда, растолкав толпу, подошел бармен.
      - Извините пожалуйста, - крикнул он, наклонившись ко мне. - Вам придется прекратить играть. Люди отдыхают...
      Веселый космос, сбил он меня! Отложив синтезатор, я отхлебнул из стакана и посмотрел по сторонам. Отдыхающие внимательно разглядывали меня. Не переговаривались даже. Неужели, я плохо сыграл? Им не понравилось? Я так и спросил:
      - Разве плохо? Таких вещей у себя век не услышите. Пользуйтесь случаем.
      - Простите, вы не на острове, - вежливо улыбаясь, ответил бармен.
      Второй раз слышу про остров. Надо обязательно съездить. А бармен прав - не стоит шуметь, пожалуй. Пож-жа-луй! Ха-ха! О чем я? Забыл. Неважно. Сейчас все не важно. Кроме синтезатора. Плевать я хотел на их традиции!
      - Миллион извинений, я не могу не играть, - я церемонно поклонился, едва не свалившись с кресла. - Это выше моих сил.
      Я опять взялся за синтезатор. Толпа зашептала и стала сжиматься. Меня это не испугало, скорее обрадовало. Вскакиваю, хватаю... м-м-м... столик, пожалуй тяжеловато... Значит, хватаю кресло и по часовой...
      - Пассаж! - изумился бармен. - Очень сожалею, но вам придется покинуть бар.
      Покачав головой, я взял аккорд.
      - Минутку, - очнулся от летаргической спячки Мишель. - Мой друг погорячился. Я прошу прощения. Мы уходим.
      Я рассмеялся и покачал головой. Мишель вдруг сжал челюсти и остро посмотрел на меня, ловя мой взгляд. Это что-то напоминало, но я не успел понять что... Глаза Мишеля превратились в узкую, ослепительную полосу. Полоса свилась в спираль и растеклась зеркалом. В нем я увидел себя, падающего и вверх, и вниз, и во все стороны одновременно. А вокруг, кривляясь, плясали идолы Белой Радости.
      Луч "Ньюмена" рассек комнату пополам. В стороны полетели горящие обрывки, дымящиеся клочья и куски. Голова несчастного и чрезвычайно честного инженера Адама, разбрызгивая кровь, укатилась в угол, за диван, а на пол, к моим ногам упала обугленная кисть руки со скрюченными пальцами. Все было кончено и только дым красиво струился в разбитом окне.
      Объем-экран погас и я снова ткнулся лицом в диван. Мне было плохо. Тяжелый фильм. Очень тяжелый фильм местного производства. Я люблю такие. Когда много огня, дыма и кого-нибудь головой об стол молотят. Но здесь перебор. Будто специально к мертвякам приучают.
      Мысль о мертвяках ввинтила в организм новый смерч тошноты и я едва успел к утилизатору. Чтобы я еще раз... Нет, хватит экспериментов! Страшный яд вино! Цианолом на лабораторке и то легче дышалось.
      - Эй, - подал голос вошедший Мишель. - Ты себе голову не утилизируй случайно.
      В ответ я застонал и сжал ладонями виски. От боли звенело в ушах, хотя после бара прошло много времени. Вечер уже. Нет, ребята, так жить нельзя! Лучше, как Адам...
      - Чем там в баре-то кончилось? - промычал я. - Ты мне никаких психоштучек не делал? А то ощущение, будто полем по башке получил.
      - Ты что! - возмутился Мишель. - Мощно ты, старик, перебрал, если не помнишь! Никаких дел не было. Посидели, потрепались, спел ты пару песен, всем понравилось и пошли мы домой. Я шел, а ты за меня держался. Потом отсыпаться тебя положил.
      - У-у-у! - я снова схватился за голову. - Соку мне, соку!
      Мишель кинул мне коробку тоника и задумчиво сказал:
      - Вдолбят нам хорошо!
      - А-а-а? - слабо откликнулся я.
      - Турнут из Школы.
      - Лом не выдаст, ректор не съест, - пробулькал я, не отрываясь от коробки.
      - Да не в нем дело. Тебе-то может, и ничего, а мне... Я с Периферии, глухач.
      - Брось ты эти штучки, - скривился я.
      - Ладно, Вик, - сказал Мишель. - Ты мой друг. Ты и Санька Портнов был. Я же не о тебе! Глухачей всегда отсеивают жестче, процент отчисленных - ого-го, да и зачисляют нас, знаешь... Уровень подготовки, говорят, не тот.
      Я промолчал. Уровень подготовки у Мишеля и впрямь... Все его успехи в Школе - это я и Санька Портнов. Сколько раз мы "тянули" Мишеля на экзаменах, отдавали пайки на лабораторках по выживанию. А на Медаре! Не закрой я его собою... Друг Мишель. Четыре года бок о бок. На Земле, на Экосе, на Магдалине. Все время вместе.
      - Вместе, - ответил я. - Если уж нас турнут, то вместе. Я тебе гарантирую.
      - Ладно, - ответил Мишель. - Бывало и хуже. Ты как, в форме? К ужину готов?
      Застонав, я оторвался от утилизатора и встал.
      Гостиная была обставлена по моде двадцатилетней давности. Впрочем, для провинции неплохо. Конечно же стол-хамелеон, включенный на банкетный режим, изображал нечто низкое и изящное, под белоснежной скатертью. На скатерти сверкало, искрилось, льдисто блестело и аппетитно дымилось. Кухонные киберы и тетушка потрудились на славу. Плюс мало света и в меру музыки. Хорошей, старой музыки.
      В музыке они смотрелись хорошо. Он стоял у огромного окна в сад и смотрел в темноту, а она показывала пальчиком и что-то говорила. Та самая девушка, с которой я не успел познакомиться на космодроме. Теперь успею... Но как она на этого типа смотрит! Что нашла, спрашивается?
      - Миша, познакомься. Яна - моя внучка, - голос Элеоноры резанул перепонки. - Ты должен ее помнить. Вместе играли.
      - А я Вик, - отодвинув Мишеля, сказал я. - Я вас видел, вы рейсовик разгружали. Легко запомнить, вы красивая.
      - Это, - Элеонора кивнула на парня у окна, - тот самый молодой человек, о котором я говорила.
      Я посмотрел на молодого человека. Он важно глядел на нас с Мишелем. Чуть старше нас, а какой надутый! Может у него зубы болят?
      - Слу-у-ушай! Я решил попробовать его разговорить. - Я тебя где-то видел! Ты не с Земли?
      - Вряд ли у меня с вами могло быть что-то общее, - процедил он, глядя на мой комбинезон.
      Я опешил. Вот гад! Словно в рожу плюнули! И к Яне он липнет. Ничего, мы его усмирим!
      За ужином я начал действовать и говорил не переставая. Вспомнил все речевые навыки, которым нас учили в Школе, был весел, легок, неистощим на правду и здоровую крепкую фантазию. На Яну мои речи произвели впечатление, она все чаще посматривала на меня. Даже престарелая Элеонора изменила свое мнение обо мне и обозвала "приличным молодым человеком". Я чуть не подавился соком. Элеонориному квартиранту, носившему аналогичный титул, все это очень не нравилось. Он морщился брезгливо, но сдержанно. Имя его я по злобе забыл и называл попеременно то Арнольдом, то Аркадием. Оказался он агробиологом - специалистом по заболеваниям сои. Родился на Лабе, учился на Магдалине, теперь вернулся работать домой. Отвечал Арнольд-Аркадий неохотно, сквозь зубы. Его психополе лучилось неприязнью это я мог сказать и без "спик-вертушки", не внедряясь в его психику.
      - Виктор, а как у вас с учебой?
      Я на секунду замолчал, занявшись своей тарелкой, и Элеонора решила, что настала ее очередь поддержать разговор.
      - Угу-м-м-м?! - отозвался я, стараясь разделать кусок жареного люстреса. Нож не резал. Все у них не как у людей! Даже вместо контактных бритв мерзкие бреющие аэрозоли, от которых физиономия целый день болит.
      - Так как у вас с учебой? - напомнила Элеонора.
      - А в этой коробке у вас что? - попытался отвлечь ее я.
      - В этой? - ответила тетушка. - Здесь вино.
      Я вздрогнул. Снова захотелось к утилизатору.
      - Как вы учитесь? - не отставала старуха.
      - Да-да-да... - рассеянно ответил я.
      Учеба в Школе - не тот предмет, о котором много расскажешь. Чем меньше людей знает о наших делах, тем лучше. Служба спецконтроля следственный орган. Мы расследуем преступления, выявляем социальные и нравственные патологии, если необходимо, вводим карантин. Глухое Столетие кончилось полвека назад и в Сообществе еще полно неприятных вещей. Снова собирается выходить из Сообщества гордая планетка Экос, прилетают странные люди с Кино-3 и рассказывают странные вещи. А есть еще Белая Радость единственная населенная планета, не вошедшая в Сообщество, провозгласившая "свой путь развития". Планета бустеров, не признающая авторитетов, стремящаяся подмять всех под власть своей идеи. Поэтому для всех, даже для родственников, мы обычные веселые студенты.
      Как обо всем расскажешь? Это надо видеть. Как описать экзамен по спик-тренингу, когда у тебя полчаса и в расслабленной светской беседе ты должен выкачать из собеседника максимум информации. И нельзя молчать ни секунды, и ни на чуть ослаблять волю, потому что тебе тоже задают вопросы и жмут, жмут психополем на извилины и подкорку. Летят к чертям шпаргалки и шаблоны, ведь собеседник такой же студент. Ты его отлично знаешь - это же Жорж по кличке "нон-стоп", с которым вы вчера в "Галактике" гоняли в пуппер. Но сейчас он не Жорж, а "человек икс", и у него то же задание и он хочет сдать экзамен.
      Или прыжки с вакуум-парашютом, когда абсолютно не понимаешь, ты падаешь на планету или она на тебя. А потом парашют раскрывается, начинает гореть арматура и тебя выворачивает наизнанку.
      Да, нам труднее других. Мы видим вещи, которые не пригрезятся и в пост-анабиозном кошмаре. Мы занимаемся неаппетитными делами, выявляем болезни людей и общества. Но никто из нас не откажется от такой жизни. Мы нужны всем, а в первую очередь Периферии. Мы спасаем ее от многочисленных напастей, ассенизируем, лечим, делимся технологией и опытом. Чтобы забылось навсегда и всеми Глухое Столетие. Это наша миссия, долг землян.
      - С учебой у нас содержательно, - ответил я.
      Взвешивая каждое слово, рассказал о Школе, о планетарных тренажерах и учебных астероидах. Слушали внимательно, с уважением. Арнольд-Аркадий холодно улыбался, но молчал.
      - И куда работать потом? - спросила тетушка.
      - Куда распределят, - пожал я плечами.
      - Каждому свое, - согласилась Натали. - Хотя, куда вас могут распределить? Будете как и те, кто до вас Школу кончил, сидеть на нашей орбите, карантин держать.
      Куда мы могли попасть - им знать не следовало. Я ответил:
      - У вас на орбите не наши выпускники сидят. Так, мелочь. Вторая Школа.
      - И что? - пожала плечами тетушка. - Какая разница? Первая, Вторая...
      - Как это? - возмутился я. - Первая Школа - о-го-го! Сила!
      - О да! Сила! - чрезвычайно серьезно произнес Арнольд-Аркадий. Power and glory! Мощь и великолепие! Яна, в обществе... э-э-э Вадима ты можешь быть спокойна. Супермен в обиду не даст.
      "Форсажно он меня невзлюбил!" - подумал я. Здесь была не неприязнь глухача к землянину, здесь было что-то еще. Я насторожился. Но вслух сказал:
      - Я не Вадим... Ты зря, Аркадий, смеешься...
      - Я не Аркадий, - немедленно отреагировал агробиолог.
      - Извини. Зря ты так! Между Второй Школой и нашей разница как... Вторая Школа, хе! Они не умеют ничего! Спят на постах. Бери голыми руками.
      Я в красках рассказал о героическом приключении на орбите. Вышло значительно красивее, чем в жизни. Драки, псимбо, огонь, дым и кого-нибудь головой об стол... Фильм! "Power and glory" - как Арнольд сказал.
      - Красиво излагаешь, Ганс-Христиан... э-э-э, то есть Вик! прокомментировал мой рассказ он.
      Я внимательно посмотрел на Арнольда. Перед Яной он что-ли за мой счет выламывается? Не похоже. Он сидел и улыбался. Аккуратно подстриженный, невзрачный, невысокий, незапоминающийся. Сплошное "не". Приличный молодой человек, каких тысячи. Среднеарифметический. И лицо у него... Невыразительное лицо посредственности, гордой и довольной собой. На такие физиономии я насмотрелся в космопортах Белой Радости. Может он бустер? Да, не зря он мне сразу не понравился, агробиолог этот.
      Выпад был недвусмысленен. Андерсен сейчас, много веков спустя, опять вошел в моду и сказки его смотрели все. Даже глухачи. Теперь все грамотными стали!
      - А все-таки я тебя где-то видел! - мстительно прищурился я, чувствуя, что Арнольду мои слова неприятны.
      - Мальчики, довольно! - вмешалась тетушка. - Вик, расскажи еще что-нибудь про Школу.
      - Пусть Мишель расскажет, - зло буркнул я. Или вот он... - я ткнул пальцем в Арнольда. - Он знаток, по глазам вижу.
      Агробиолог промолчал. Мишель тоже. Он вообще вел себя странно - пусто глядел в пустую тарелку и беззвучно шевелил губами. Как на экзамене без шпаргалки. Тут я вспомнил про "Гидру".
      - У нас в Школе была отличная шпаргалка, "Гидра". Сами придумали. Вот экзаменаторы помучились! И из аудитории в аудиторию нас переводили, и Туфтеля - робот такой старенький был, привели. Туфтель полста лет в Школе на шпаргалки натаскивался. А нас не поймал! Он после этого слегка не в себе стал. Ходил и напевал тихонько. А все почему? Коллективное изобретение и мое исполнение. Я раньше альпинизмом занимался. Настоящим, без всяких гравистраховок и биокрыльев. Пришлось полазить с одной вещицей по стенам учебного корпуса. Ночью! На километровой высоте! Зато потом, в любом месте можно было прямо на мозжечок подсказки ловить.
      - Вы обманули педагогов? Стыдно! - возмутилась Элеонора.
      - И как ваша "Гидра" выглядела? - с интересом спросила тетушка.
      - Никак не выглядела! В том-то и дело. Ребята ее долго просчитывали. Вся сложность была - активаторы в нужные точки всадить. Для того по стенам и лазал. Без меня не обошлось. Потом просто. Активаторы сработали, перестроилась энергетическая структура материала и, привет!
      - Как?! - вновь вскинулась старуха. - Как же прочность?! Материал стал другим, значит стены могли рухнуть!
      - Нет, - снисходительно просветил я, хотя теорию и сам до конца не уяснил. Ребята объясняли, я не понял. - Не могли. Материал прежним остался. Макроструктура полей здания изменилась. Ну, силовые поля, электростатические там, магнитные, внутриядерные... Психополе, тоже. Короче, как в химии. Было энергетически аморфное вещество, стал энергокристалл. Вся Школа в "Гидру" превратилась, сделалась единой системой. Что-то вроде большого компьютера. Главное, каждая маленькая часть всю ее целиком повторяла. Не засечешь, не выключишь, не уничтожишь. Как голограмма - по одному осколочку, вся картинка.
      - А как вы ею пользовались? - спросила тетушка Натали.
      - Она на нас настроена была. Ребята выписали из пас-карт какие-то медицинские данные, что-то по ним синтезировали и куда-то ввели. Связь с "Гидрой" у нас через психополя была, непосредственно в мозг. Не успел подумать, она уже подсказку выдает...
      - А подпитка откуда? - вдруг очнулся Арнольд. Он слушал мой рассказ неожиданно внимательно, даже не перебивал.
      - Галактика чудес! Мало ли излучений вокруг! От них и подпитывались. Солнце, тепло Земли, радиоволны...
      - Изобретательный вы народ! - улыбнулась тетушка. - Как декан с вами управляется? Сочувствую!
      - О-о-о! Наш декан - исключительный человек! Кому как не мне Лома знать? Мы с ним...
      Я начал врать, как мы с деканом друг друга ценим и уважаем, но тут снова встрял Арнольд. Он сказал, я ответил...
      - Арнольд, сходите за кофе, - нахмурилась тетя. А ты, Яна, помоги ему.
      Яна, сидевшая тихо, как мышка, послушно кивнула и поднялась из-за стола. Тетушка начала что-то рассказывать, через слово поминая Цепежа.
      - Да кому он нужен, ваш Цепеж? - разозлился я. Ну, системщик неплохой был, учебник у него хороший, я учился по нему...
      - Он был не простым системщиком! - холодно возразила тетушка.
      - Да-а-а? - издевательски протянул я. - А кем же?
      Я перестал злиться. Мне стало смешно. Я покосился на Мишеля. Он молчал.
      - Да ваш Цепеж... - начал я, но тут Мишель, очнувшись от спячки, повернулся ко мне и прищурившись, едва заметно качнул головой. Я осекся. Чужая планета все-таки.
      - Цепеж был не просто системщиком, - чеканила тетушка. - Он был Великим Системщиком, человеком с огромной силой духа. Он подарил нам совесть, совесть Вселенной.
      - Гм...
      - Так же, как едины для Вселенной физические законы, так же существует и нравственный закон Вселенной, единый для всех. Цепеж первым постиг его, соединив свое психополе со Вселенной, а затем помог понять его остальным!
      - Возможно он был чем-то большим, чем просто человеком! - вставила Элеонора.
      Я перестал слушать и машинально кивал, искоса наблюдая за Арнольдом. У меня родился великолепный план. Агробиолог возвращался к столу, неся чашечки, ложечки и аппетитно дымящийся и булькающий кофейный блок. Я прикинул, не зацеплю ли кого-нибудь психополем, если сделаю подсечку. Вроде, нет. Бить буду аккуратно, никто не заметит. А этот тип, споткнувшись, растянется посреди гостиной, залитый кофе и посыпанный сахаром. Божественное зрелище!
      Я облизнулся, сконцентрировался и дал подсечку. "Приличный молодой человек" продолжал спокойно идти к столу. Изумленно посмотрев на него, я ударил сильнее. Закачалась занавеска на окне. Действительно, никто не заметил. Арнольд уселся на место и стал расставлять чашечки. Яна шептала ему на ухо, а он, улыбаясь, кивал. Это меня доконало. Расхотелось говорить и шутить. Я почувствовал, что день выдался слишком бурным и я смертельно устал.
      Следовало срочно подкрепиться. Я взял чашечку, но тут рука моя почему-то подпрыгнула и изящно выплеснула содержимое мне на куртку.
      2
      - Ах ты, галактика чудес! - я похлопал по карманам. - Оставил! Я пропуск на Остров забыл!
      - Вот она - крепкая профессиональная память, - усмехнулся Арнольд.
      - Опять за свое! - оборвала нас Яна. - Витюша, разворачивайся, полетели обратно.
      Витюшей она меня не называла давненько и слышать это было приятно. Но возвращаться в Торию с компанией в мои планы не входило.
      - Зачем же? Ведь почти прилетели. Вас высажу, а сам быстренько смотаю.
      - Ты нас потом не найдешь. На Острове нельзя пользоваться фонами.
      Всю дорогу до Острова Яна упорно о чем-то думала. Это было видно по глазам. По огромным зеленым глазищам, в которых легко читались перемены настроения. Я в них много прочел за последнюю неделю. Хорошей девушкой была Яна и нам было хорошо вместе. Но такой я ее еще не видел. Притихшей, молчаливо сосредоточенной, грустной.
      - Ладно, - сказал я. - Не потеряемся. Давай договоримся, где встретимся.
      Машину я посадил в прибрежной зоне. Дальше ни флаеры, ни людей без пропусков не пускали. Высадив Арнольда с Яной, я набрал высоту, разогнался хорошенько и, включив пилот-прибор, откинулся на спинку сидения.
      Две недели я жил на Лабе. Мишель, первое время меня развлекавший, встретил старых друзей и зачастил в гости, а потом и вовсе исчез. Я не обиделся. Может же человек иметь дома свои дела! Но одному было непривычно. Три года вместе - это немало. В какие только перетыки мы не попадали! На Кино-3 я пер Мишеля на плечах десять километров, а кругом горел вельд и нас никак не могли найти, потому что искали в другом квадрате. А потом, на том астероиде, не помню названия, он выуживал меня из этой жуткой воронки...
      Без Мишеля к концу первой недели стало тоскливо. Захотелось крутнуть по планете. Меня хватило на три дня. Я наловил множество пестрых рыбок в мелких теплых озерах. И выкинул их обратно. Попил парного молочка на какой-то ферме. И зарекся делать это в следующий раз, так как поплохел животом. Дважды ночевал под чистым небом. В первую ночь замерз, а во вторую был искусан мелкими ползуче-летучими тварями... Скучной планеткой оказалась Лаба. Множество ферм-близнецов и единственный город - Тория. Раньше городов было больше, объясняла тетушка, но потом жители ушли. Вернулись к природе, к почве, к старым добрым временам. Заброшенные города мне не понравились тоже. Я плюнул на романтику и вернулся в Торию.
      Вторую неделю я бродил по городу. Заходил в старые, пустые дома времен Глухого Столетия, где при каждом шаге поднимались облака пыли и хрустело под ногами стекло. Основательно изучил местные увеселительные заведения и даже исшагал, в надежде на приключения, сумрачный городской лесопарк. Приключений не случилось. Лаба - не Белая Радость. А потом появилась Яна.
      В общем было сносно. Нравилась Яна, нравился город и вежливые лабиане. С отсутствием эпидемии я смирился. Даже к сонной тишине бара привык и стал относиться спокойно. Посетители были любезны друг с другом и чрезвычайно предупредительны. Типичный уездный город уездной сельскохозяйственной планетки. Неспешное течение жизни, радушие, простодушие и скука.
      Но настораживали маленькие странности, на нашем жаргоне "корючки". Незначительные на первый взгляд детальки, не укладывающиеся в общую картину. Они не бросались в глаза и сами по себе были невинны. Но "корючки" могли потянуть на свет ниточку. А на ниточке могла висеть черная бесформенная гадость, с крошечной бирочкой "Опасность!"
      Наверное, я с самого начала нацелился на эту опасность, когда узнал, что Лаба на спецконтроле. Из головы не шла история со стройотрядом и "большой баллон" на орбите. Иначе, ни за что не обратил бы внимания на...
      Стычка с грузчиками на космодроме, их необъяснимая злоба - "корючка". Не были эти парни похожи на тихих, доброжелательных, мирных лабиан. Странная манера горожан отключаться, вступая в немую беседу с самим собой, не реагируя на окружающее - "корючка". "Корючкой" был здешний слэнг. "Голос рассудит", "здесь твоя кровь", "ты не на Острове". И через слово: Цепеж, Цепеж, Цепеж... Что такое Остров я тоже не мог понять и это нервировало. И было главное. Был Арнольд и была Яна.
      Странно складывались наши отношения. Все как обычно и все не так, как на Земле. Яна то была ласковой, то доводила подковырками до бешенства. Могла одернуть, если я, забывшись, пускал в ход руки. А сама сыпала странными анекдотами, которых я не понимал, но над которыми смеялся. Или вдруг начинала липнуть к Арнольду, а когда я, разозлившись, гнал ее, невинно улыбалась: "Вик, нельзя быть таким ревнивым! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!" Я знал и потому терпел все. Даже Арнольда.
      В первый момент он поразил меня высокомерием и неприязнью, которую даже не старался скрыть. Я было подумал, что дело в Яне, но быстро понял, что ошибся. Делать было нечего, времени на наблюдения хватало. Интересно вел себя Агробиолог. Не знаю, когда он занимался агробиологией и занимался ли ей вообще. Очень уж настойчиво вился он вокруг нас: Яны, Мишеля, Натали, бабки Элеоноры и меня. Шнырял по дому, а потом вдруг садился с тетушкой во флаер и мчался смотреть развалины лаборатории Цепежа. Или, запершись, вел долгие разговоры со старухой Элеонорой. Не представляю, о чем они там могли говорить. Все это казалось очень странным и я решил поговорить с Арнольдом, устроить маленькую "спик-вертушку". Тут-то и началось самое форсажное! Как ловко уходил он от разговора! И "спик-вертушка" не получалась, не мог я поймать его взгляд дольше чем на секунду, "зафиксировать" на себе. Похоже, Арнольд знал, что я собираюсь делать. Это было уже не мелкой "корючкой", а большим добрым "зацепом".
      Я решил поговорить с Мишелем. С трудом отыскал его на Южном Побережье, но тот лишь отмахнулся: "Делать нечего! Ты из-за Яны..." Зато, когда я, разозлившись, наврал, как не смог на званом ужине уложить Арнольда, хотя колошматил психополем изо всех сил, Мишель впился в меня и долго расспрашивал. Я понял, что погорячился и, испугавшись за здоровье агробиолога, принялся Мишеля успокаивать. Успокоил вроде...
      На подходе к городу я отключил пилот-прибор и посадил флаер на соседней улице. В доме было прохладно и пусто. Наверху гудел, трудясь над полом, работящий полотер Апполинарий, да тихонько позвякивал, готовя ужин, кухонный комбайн. Убедившись, что никого нет, я прошел по длинной галерее в другую половину дома. Здесь жила Элеонора и остановился на постой Арнольд. Я стал еще более осторожен. Будет сложно объяснить, что я тут делаю, если застанут.
      Арнольд жил наверху, в башенке. Я поднялся по винтовой лестнице и остановился перед дверью. Начиналось то, из-за чего я вернулся. Дверь, разумеется, была заперта. Я внимательно осмотрел ее. Кажется чисто. Детектор меток бы сюда! Хотя, он тоже не гарантирует от ошибок. Чем только народ не метит свои вещи! Начиная волосками и кончая тончайшей электроникой. Ладно, положимся на интуицию.
      Комната моей интуиции не понравилась. В такой ничего не спрячешь. Полукруглая стена, выходящая на улицу, прозрачная изнутри. Вдоль нее диван. Стол, встроенный шкаф, объем-экран в углу. Стена на лестницу увешана картинами, видеобезобразность которых так возмущала Элеонору.
      Я прошелся на цыпочках, запоминая, как все висит, стоит и лежит. Закрыл глаза, воспроизвел в уме обстановку. Получилось неплохо. Я хмыкнул и принялся за работу.
      Через час я уже не хмыкал, а тяжело дышал. Я был потен, грязен и зол. Тайников не было, ничего подозрительного не было, времени не было тоже. Я успел внимательно осмотреть стены и пол, разобрать и собрать диван, изучить содержимое стола и шкафа. На столе были аккуратно разложены кристаллы и конспекты по агробиологии, а шкаф содержал нереально мало вещей.
      Я подошел к стене с объемными картинами. Последний шанс. Картины. Эти объемные произведения искусства висели в воздухе, вплотную к стене. Они отключались дистанционно, но пульта среди вещей Арнольда я не нашел. Это обнадеживало, но задачу не упрощало. При ручной работе на отключение одного полотна уходит минут десять. Итого, час с лишним. Много!