15

В следующий раз я проснулась почти в полдень. В ванной кто-то плескался, из-под двери валили клубы пара, видимость в коридоре была минимальная. Я на ощупь добралась до гостиной и обнаружила там Карен, лежавшую на кушетке под покрывалом. Она надсадно кашляла, курила, стряхивая пепел в стоящую рядом на полу переполненную пепельницу, и внешне напоминала панду, потому что перед сном не смыла свой вчерашний макияж.

— Доброе утро, — натянуло улыбнулась она. Вид у нее был измученный. — Что ты поделывала вчера вечером?

— Ничего, — рассеянно ответила я. — А что у нас в квартире за парная? Кто в ванной? И что там можно делать столько времени?

— Там Шарлотта. Шпарит себя горячим душем, трет посудной мочалкой, решила, наверно, содрать кожу до крови. Все никак от греха не отмоется.

Меня захлестнула мощная волна сострадания.

— Боже мой, бедная Шарлотта. Значит, она-переспала с тем пятнистым?

— А ты его разве видела? Когда же ты успела?

Разволновавшись, Карен попыталась сесть, но потом передумала.

— Я наткнулась на него в кухне в полшестого утра.

— Правда урод? Но Шарлотта смотрела на него сквозь пивную бутылку, ну, не пивную, если совсем честно, а сквозь бутылку текилы, и потому решила, что он просто кинозвезда.

— Оптический обман?

— Похоже, что так.

Шарлотта — жизнерадостная, хорошо воспитанная девушка из приличной семьи в маленьком городке недалеко от Брэдфорда. В Лондоне она всего год и до сих пор пребывает в болезненном процессе поиска себя и своего места в жизни. То ли она все та же веселая, нахальная, но вполне благопристойная простушка из Йоркшира, которая заливается румянцем по пустякам и смешно округляет глазки при разговоре с посторонними, то ли роковая обольстительница-блондинка, каковой она становится, когда выпьет лишнего? Странное дело: когда Шарлотта начинает строить из себя соблазнительницу, волосы у нее действительно светлеют на пару тонов, а грудь как будто увеличивается минимум на один размер.

Бедняжке очень, очень трудно примирить столь противоположные стороны своей натуры. Когда она превращается в грудастую соблазнительницу, то потом несколько дней изводит себя попреками, и ее постоянными спутниками надолго становятся чувство вины, самоуничижение, презрение и ненависть к себе, страх наказания, отвращение к своему непристойному поведению.

За то время, что я с ней знакома, она слишком часто принимала горячие ванны.

Большая грудь и светлые волосы для Шарлотты просто несчастье, к тому же она несколько полновата, что тоже порождает массу предрассудков. Для людей вроде Шарлотты блондинка — бранное слово. Но я все равно очень ее люблю, она замечательный человек и полностью устраивает меня как соседка.

— Но хватит о ней. Ты о себе расскажи, — воодушевилась Карен. — Всю эту безумную историю о том, как ты собралась замуж. И поподробней, пожалуйста.

— Ни за что! Не хочу об этом говорить.

— Вот всегда ты так, Люси! Ну я прошу тебя!

— Ладно, только пообещай не смеяться надо мной и не жалеть меня.

Итак, я поведала Карен все, начиная с нашего визита к миссис Нолан с ее предсказаниями, о том, как Меридия получила семь с половиной фунтов, а Меган рассекла губу, а Хетти сбежала с братом Дика, и как Меган с Меридией разболтали всем, что я выхожу замуж.

Карен потрясенно слушала.

— Боже мой, — выдохнула она, — какой ужас! Ты огорчена?

— Есть немного, — неохотно согласилась я.

— Убить мало вашу Меридию! Ты ей этого так не оставляй. Но я поверить не могу, что Меган тоже в этом участвовала. Она всегда производила впечатление нормальной.

— Знаю.

— Наверно, это какая-то массовая истерия, — предположила Карен.

— Интересно, о какой еще истерии, кроме массовой, может идти речь, если за дело берется женщина с такой массой, как Меридия, — заметила я.

Карен засмеялась, но тут же согнулась пополам в приступе судорожного кашля.

В комнату вошла Шарлотта в бесформенном вязаном платье длиной почти до щиколоток, явно призванного играть роль власяницы.

— Ох, Люси! — воскликнула она, расплакалась и бросилась ко мне.

Я обняла ее как могла крепко, что довольно затруднительно, потому что Шарлотта выше меня сантиметров на двадцать.

— Мне так стыдно, — всхлипывала она. — Я себя ненавижу! Лучше б я умерла.

— Тише-тише, — успокаивала ее я. — Скоро тебе полегчает. Не забывай, вчера вечером ты много пила, а алкоголь провоцирует депрессию. Естественно, что ты чувствуешь себя подавленной.

— Правда? — спросила она, с надеждой глядя на меня.

— Честное слово.

— Люси, ты такая хорошая. Ты всегда знаешь, что нужно мне сказать, когда я несчастна.

Разумеется, знаю. У меня такой богатый собственный опыт, что грех было бы не поделиться знаниями, приобретенными кровью и потом.

— Никогда больше не буду пить, — пообещала Шарлотта с воодушевлением.

Я ничего не сказала.

— Люси, я вела себя ужасно, — каялась Шарлотта. — Я сняла блузку и танцевала в лифчике.

— В одном лифчике? — строго спросила я.

— Да.

— Без трусов?

— Ты с ума сошла, конечно, в трусах. И в юбке.

— Значит, все не так плохо, а?

— Нет, Люси, очень плохо. Подбодри меня, пожалуйста. Расскажи что-нибудь. Расскажи мне… погоди, дай подумать… расскажи, помнишь, как тебя бросил парень, потому что он влюбился в другого парня.

У меня екнуло сердце.

Но винить, кроме себя, некого. Я тщательно культивирую свою репутацию комической рассказчицы — по крайней мере, среди близких друзей — и с юмором повествую о собственных житейских трагедиях. Уже когда-то давно мне пришло в голову, что есть только один способ избежать превращения в трагический, достойный жалости персонаж — искриться остроумием и всех смешить. Особенно если шутить над собственными несчастьями и мелкими неудачами.

С тех пор надо мною никто не смеется, потому что я их всех опережаю.

Но сейчас я была на это не способна.

— Нет, Шарлотта, я не могу…

— Да брось ты!

— Нет.

— Ну пожалуйста! Только не забудь рассказать о том, как он заставил тебя коротко подстричься, а потом все равно бросил.

— Гм… Ладно, черт с тобой. Слушай.

И я как можно остроумней и веселей поведала Шарлотте историю одного из многих моих унизительных поражений в любви. Пусть прочувствует, что, как бы ни ужасна была ее жизнь, хуже моей все равно не придумаешь.

— Сегодня будет вечеринка, — сказала Карен. — Ты пойдешь?

— Нет, не могу.

— Не можешь или не хочешь? — проницательно спросила она. Карен шотландка и умеет задавать вопросы по существу.

— Не могу. Пообещала Дэниэлу, что пойду с ним обедать.

— Обедать с Дэниэлом… Везет же людям, — потрясение выдохнула Шарлотта.

— Но почему он пригласил тебя? — возмущенно взвизгнула Карен.

— Карен! — укорила ее Шарлотта.

Карен не стесняется в выражениях, но, по сути, она совершенно права: я тоже не понимаю, почему Дэниэл пожелал пригласить именно меня.

— Он расплевался со своей как-ее-там, — сказала я, с запозданием поняв, что подливаю масла в огонь.

— Ты серьезно? — спросила она оживленно.

— Абсолютно!

— Ух ты, — с блаженной улыбкой протянула Шарлотта. — Вот красота!

— Так он теперь свободный человек? — спросила Карен.

— Безусловно, — торжественно подтвердила я. — Исполнивший свой долг перед обществом и так далее.

— Это ненадолго, если за него возьмусь я, — с металлом в голосе заявила Карен. — Куда он тебя ведет? — по-деловому уточнила она.

— В какой-то русский кабак.

— В «Кремль»? — спросила она, будто не веря своим ушам.

— Точно!

— Ах ты, везучая, везучая, везучая корова.

И они обе уставились на меня с неприкрытой завистью.

— Не смотрите на меня так, — испуганно попросила я, — я и идти-то туда не хочу.

— Да как ты можешь? — возмутилась Шарлотта. — Такой симпатичный…

— Богатый, — вставила Карен.

— …симпатичный, богатый парень, как Дэниэл, хочет повести тебя в шикарный ресторан, а ты ломаешься!

— Ничего он не симпатичный и вовсе не богатый, — неуверенно возразила я.

— Неправда! — хором вскричали они.

— Ну, может, вы и правы. Но мне-то от этого какой толк? — вяло отбивалась я. — Я не считаю его симпатичным. Он просто мой друг. И, по-моему, в субботний вечер идти куда-либо с другом — пустая трата времени. Особенно когда предпочитаешь вообще остаться дома.

— Странная ты, — буркнула Карен.

Я не стала спорить. Она тратила свой проповеднический пыл понапрасну. Сама знаю, что странная.

— Что ты наденешь? — спросила Шарлотта.

— Не знаю.

— Должна знать! Тебя же не в паб на кружку пива пригласили.

Дэниэл приехал около восьми, а я все еще не была готова. И то, если бы Шарлотта и Карен угрозами и нытьем не вынудили меня принять ванну и напялить вечернее золотое платье, я вообще до сих пор ходила бы в пижаме.

Они закидали меня советами, как одеться, как накраситься и причесаться, и каждую фразу начинали со слов: «Вот если бы с Дэниэлом пошла я…» или: «Если бы Дэниэл пригласил меня…»

— Надень эти, надень эти, — возбужденно затараторила Шарлотта, выкопав из ящика с нижним бельем кружевные чулки.

— Нет, — отрезала я, отнимая чулки у нее и запихивая их обратно в ящик.

— Но они такие красивые!

— Знаю.

— Так почему ты не хочешь их надевать?

— Чего ради? Это же только Дэниэл.

— Какая ты неблагодарная.

— Неправда. Какой смысл носить их? Баловство одно: кто их увидит?

— Батюшки, — хохотнула Карен, вытаскивая из кучи белья лифчик, — я и не знала, что бывают лифчики такого маленького размера.

— А ну, покажи, — потребовала Шарлотта, отнимая лифчик и сгибаясь пополам от смеха. — Господи боже! Как будто для куклы сшит, для Синди или Барби. У меня в такой только сосок поместится.

— Наверно, у тебя соски с булавочную головку, — заржала Карен, подталкивая ее локтем. — Не знала, что такое вообще бывает в природе. Минус первый размер!

Я металась по спальне с пунцовым от стыда лицом и ждала, когда им надоест надо мной потешаться.

Как только в дверь позвонили, Карен ворвалась ко мне в комнату и щедро опрыскала меня своими духами. У меня сразу же защипало в глазах.

— Спасибо, — пробормотала я, затаив дыхание, пока рассеются парфюмерные облака.

— Не за что, глупая, — ответила она. — Это чтобы от тебя пахло, как от меня. Ты мостишь мне дорогу к сердцу Дэниэла.

— Вот как?!

Затем Шарлотта и Карен долго препирались, кто откроет Дэниэлу дверь, и победила Карен, потому что живет в нашей квартире дольше Шарлотты.

— Входи, — с несоответствующим случаю воодушевлением воскликнула она, настежь распахивая дверь. Карен всегда демонстрирует бурную радость, если Дэниэл рядом, и, вероятно, дверь — не единственное, что она желала бы перед ним распахнуть.

Дэниэл выглядел как обычно, но я не сомневалась, что назавтра мне опять предстоит выслушивать восторги Карен и Шарлотты по поводу его неземной красоты.

Даже забавно, что женщины в нем находят, потому что на самом деле ничего особенного в его внешности нет. Другое дело, если бы глаза у него были синие и пронзительные, волосы — черные, как вороново крыло, рот — пухлый и чувственный, а нижняя челюсть размером с чемодан, так ведь ничего подобного!

У него серые глаза, совершенно обыкновенные, ничуть не пронзительные, — по-моему, серый цвет вообще скучный.

Волосы у него просто никакого цвета — каштановые, как и у меня. Правда, его, должно быть, при рождении погладила по голове добрая фея, и потому его волосы прямые и блестящие, а у меня, увы, вьются мелким бесом, а если попаду под дождь, они встают дыбом, как после химической завивки в домашних условиях.

Он улыбнулся Карен. Он вообще много улыбается, и все, кто находит Дэниэла привлекательным, без конца твердят, какая у него приятная улыбка, чего я понять не могу. Невелика хитрость зубы показывать.

Ладно, допустим, у него все зубы на месте, и даже похоже, будто все свои, притом здоровые и растут не торчком. Ну и что?

Секрет его успеха, как мне кажется, в том, что на вид он симпатичный парень, приличный, дружелюбный, с традиционным, несколько старомодным воспитанием, и со всеми женщинами обращается, как с леди.

В действительности это настолько далеко от истины, что просто смешно, но, когда его девушки начинают это понимать, бывает уже слишком поздно.

— Привет, Карен, — сказал Дэниэл, снова проделывая фокус с улыбкой. — Как дела?

— Бесподобно! — воскликнула она. — Просто замечательно!

И немедля пустилась бесстыдно кокетничать. Она искоса взглядывала на него, загадочно улыбалась, делала понимающее лицо и обнаглела до такой степени, что хозяйским жестом смахнула несуществующую пушинку с лацкана его пальто.

— Привет, Дэниэл, — прощебетала Шарлотта, томно выплывая из своей комнаты. Она тоже в открытую с ним флиртовала, но решительным действиям предпочитала милые, застенчивые улыбки и потупленные глазки. Вся такая зардевшаяся, стыдливая, ясноглазая, свеженькая, наивная девочка, которая ничего крепче молока не пьет и слушается маму.

Дэниэл стоял в нашей маленькой прихожей и улыбался.

Попыткам Карен затащить его в гостиную он воспротивился решительно.

— Спасибо, нет. Внизу ждет такси.

И многозначительно посмотрел на меня, а потом на часы.

— Ты пришел раньше времени, — огрызнулась я, бегая туда-сюда по коридору и пытаясь найти свои туфли на высоком каблуке.

— Вообще-то я пришел вовремя, — мягко возразил он.

— Помнить надо, с кем имеешь дело, — крикнула я из ванной.

— Прекрасно выглядишь, — сказал он, когда я пробегала мимо, и схватил за руку с намерением поцеловать. Шарлотта стояла рядом мрачнее тучи.

— Фу, — поморщилась я, вытирая щеку. — Отстань, ты мне всю красоту размажешь.

Туфли на каблуках оказались в кухне, в проеме между плитой и посудомоечной машиной. Я обулась и встала рядом с Дэниэ-лом. Даже сейчас он был намного выше меня.

— Ты очень красивая, Люси, — с грустью сказала Шарлотта. — Мне ужасно нравится на тебе это золотое платье. Ты в нем похожа на принцессу.

— Верно, — согласилась Карен, улыбаясь прямо в глаза Дэ-ниэлу и удерживая его взгляд намного дольше, чем было необходимо, а он, дамский угодник, и не возражал.

— Правда, они чудесная пара? — спросила Шарлотта, поочередно улыбаясь то мне, то Дэниэлу, то снова мне.

— Ничего не чудесная, — буркнула я, смущенно переминаясь с ноги на ногу на неудобных каблуках. — Мы просто смешны. Он слишком длинный, а я слишком маленькая. Люди подумают, что мы сбежали из цирка.

Шарлотта замахала руками, заспорила, но Карен мне не возразила.

В Карен очень силен дух соревнования.

И с этим она ничего поделать не может, бедняжка. Она из тех, кто никогда не позволяет себе страдать от уныния, никогда не занимается самоедством, никогда не отпускает иронических замечаний на свой счет. В то время как я, наоборот, только этим всю жизнь и занимаюсь. Но она правда так не может, я же вижу.

Карен вообще-то славная, но берегитесь хоть в чем-нибудь перейти ей дорогу, особенно если она выпьет. Тогда ей вообще лучше не попадаться под руку: у нее пунктик насчет уважения и чувства собственного достоинства. Честно говоря, она вообще на этом сдвинута.

Месяца два тому назад ее парень Марк робко предположил, что их отношения, кажется, становятся слишком серьезными. Она едва дала ему закончить фразу, а потом велела выметаться из квартиры и больше никогда не приходить. Она почти не дала бедняге времени одеться. Его трусы так и остались у нас — Карен торжествующе махала ими ему вслед из окна, когда он брел восвояси. Затем купила трехлитровую посудину вина и потребовала, чтобы я сидела рядом, пока она все не выпьет.

Так что если не считать ее страсти во всем быть первой, она соседка что надо! Она не скучная, у нее классные шмотки, которые не приходится слишком долго выпрашивать поносить, она умеет говорить смешные пошлости и всегда вовремя платит за квартиру. Разумеется, я понимаю, что, если наши интересы пересекутся, надо быть готовой либо изящно отступить, либо работать на аптеку. Но до сих пор наши интересы ни разу не пересекались и вряд ли пересекутся из-за Дэниэла.

— У нас сегодня вечеринка, — сообщила Карен, обращаясь к нему и только к нему одному. — Может, потом зайдешь?

— Звучит заманчиво, — улыбаясь во весь рот, согласился он. — Давай я запишу адрес.

— Не беспокойся, — вмешалась я, тронутая романтической атмосферой, установившейся в прихожей. — У меня он есть.

— Ты уверена? — забеспокоилась Карен.

— Уверена. А теперь идем. Все, хватит, поговорили и проехали.

— Пожалуйста, приходи на вечеринку, — томно протянула Карен. — Даже если Люси не захочет.

Она хотела сказать — особенно если Люси не захочет, подумала я и рассмеялась.

Мы вышли. Дэниэл послал через плечо улыбку Карен и Шарлотте, а я бросила на него вопросительный взгляд.

— Что?! — воскликнул он, пока мы спускались по лестнице. — Что я сделал?

— Ты невозможен! — снова рассмеялась я. — Ты хоть когда-нибудь говоришь с женщинами просто так, без флирта?

— Но я не флиртовал, — запротестовал он. — Просто вел себя как положено. Проявлял учтивость.

«Меня не одурачишь», — глазами ответила ему я.

— Люси, ты такая красивая, — сказал он.

— А ты — трепло несчастное, — парировала я. — Тебе надо упреждающий знак носить, когда на улицу выходишь. Чтобы женщины знали, с кем имеют дело.

— Не понимаю, что я сделал не так, — сокрушенно вздохнул он.

— А знаешь, что там должно быть написано? — продолжала я, не услышав.

— Так что же, Люси?

— Осторожно, бабник.

Он распахнул передо мною дверь подъезда, и холодный воздух хлестнул меня по лицу, как пощечина.

Господи, тоскливо подумала я, переживу ли я этот вечер?

16

Мы приехали в ресторан, и нам навстречу вышел человек, печальнее которого я еще не встречала.

— Дмитрий возьмет у вас пальто, — с сильным русским акцентом сказал он.

Затем помолчал, как будто собираясь с силами, чтобы говорить дальше.

— А потом, — вздохнул он, — Дмитрий проводит вас к вашему столику.

Он вяло щелкнул пальцами, и минут через десять действительно явился Дмитрий — низенький, плотный мужичок в плохо сидящем фраке. Казалось, он вот-вот заплачет.

— Уотсон с группой? — скорбно, как плакальщик на похоронах, промолвил он.

— Простите? — не понял Дэниэл.

Я толкнула его в бок.

— Он имеет в виду нас с тобой. Ты ведь мистер Уотсон.

— Да? А, правильно, спасибо.

— Сюда, пожалуйста, — сипло шепнул Дмитрий.

Сначала он подвел нас к прилавочку, где мы вручили наши пальто очень красивой, но крайне уставшей от жизни молодой женщине. У нее были высокие скулы, матово-белая кожа, волосы цвета воронова крыла и застывшая в глазах вековая тоска. Даже тысячеваттная улыбка Дэниэла не вывела ее из меланхолии.

— Лесбиянка, — пробормотал он.

Затем мы проследовали за Дмитрием через весь ресторан в темпе, который ему, видимо, казался размеренным, а на самом деле просто очень, очень медленно, так что я все время дышала ему в затылок, пока наконец не наступила на пятку. Тогда он обернулся и наградил меня долгим взглядом — скорее горестным, чем гневным.

Несмотря на то, что сделала все возможное, чтобы сюда не поехать, я не могла не признать, что здесь было очень здорово: сверкающие канделябры, много красного бархата, огромные зеркала в золоченых рамах, пальмы в кадках. Весь зал гудел, звенел, молодые красивые люди смеялись, пили водку, роняли себе на грудь и колени черную икру.

Теперь я была несказанно благодарна Карен и Шарлотте за то, что они насильно облачили меня в золотое платье. Может, я и чувствовала себя не в своей тарелке, но, по крайней мере, выглядела, как полагается.

Дэниэл слегка приобнял меня за талию.

— Сгинь, — буркнула я, отшатываясь от него. — Ты как себя ведешь, скажи на милость? Прекрати обращаться со мной так, будто я одна из твоих пассий.

— Прости, виноват, — покаялся он. — Привычка — вторая натура. Я на минуточку забыл, что со мной ты, и начал действовать по обстановке.

Я хихикнула, и Дмитрий немедленно повернулся ко мне, сверля укоризненным взглядом.

— Извините, — пробормотала я. Мне стало так стыдно, будто я осквернила святыню или сказала что-то до крайности неприличное.

— Ваш столик, — повел рукой Дмитрий, указуя на бескрайнюю равнину под белоснежной, до хруста накрахмаленной скатертью, уставленную звонкими хрустальными бокалами и сверкающими столовыми приборами.

Может, подумала я, нам и подадут только сырую репу, но съедим мы ее в роскошной обстановке и за безупречно сервированным столом.

— Здесь очень мило, — улыбнулась я Дэниэлу.

Затем мы с Дмитрием еще немного покружили вокруг моего стула, который не желал отодвигаться. Пришлось предпринять обманный маневр, оставить его в покое, а потом снова дружно налечь и потянуть на себя.

— Не принесете ли вы нам что-нибудь выпить? — спросил Дэниэл, когда наконец мы оба разместились друг напротив друга за огромным круглым столом.

Дмитрий вздохнул, тем самым давая нам понять, что он ожидал услышать нечто подобное, что просьба наша ни с чем несообразна, но он — человек незлобивый и работящий и постарается нам угодить.

— Я позову Григория, он принесет карту вин, — промолвил он и чинно отбыл.

— Но… — воззвал к его удаляющейся спине Дэниэл. — Ну вот, — сказал он, — я только хотел попросить, чтобы нам принесли по рюмке водки, а теперь придется исполнить весь этот винный ритуал до конца.

Тем временем появился Григорий и, грустно улыбаясь, предъявил нам длиннейший перечень напитков, где значились водки всех мыслимых и немыслимых сортов.

Не буду лукавить: это мне очень понравилось. Я почти была рада, что оказалась здесь.

— Так, — приходя в приятное волнение, протянула я, — что скажешь о клубничной? Или, может, манго? Или лучше… нет, нет, погоди… черносмородиновой?

— Выбирай, что душе угодно, — отозвался издалека Дэниэл. — И мне тоже закажи.

— В таком случае, — сказала я, — давай-ка для начала попробуем лимонную, а потом, может быть, закажем что-нибудь другое.

Когда я была моложе, меня просто завораживали страницы меню с длинным перечнем напитков. Мне хотелось попробовать все, пройти по всему меню в алфавитном порядке, ни разу не заказав одно и то же дважды, но я слишком боялась упиться до бесчувствия, чтобы осуществить свое желание. Наверное, то, что я предлагала проделать с разными сортами водки, было взрослым вариантом моей девичьей мечты. Я по-прежнему боялась опьянеть, но почему-то чувствовала, что сегодня вечером как-нибудь с этим справлюсь.

— Значит, лимонную, — кивнул Дэниэл.

Как только Григорий ушел, он через стол прошипел мне:

— Иди сюда. Ты слишком далеко.

— Нет, — занервничала я, — Дмитрий сказал, чтобы я села здесь.

— И что? Ты ведь не в школе.

— Но я не хочу его сердить…

— Люси! Не будь такой трусихой. Двигайся ко мне.

— Нет!