Думали, что все ограничилось дешевым косметическим ремонтом. Проверяющим, видите ли, обои и плинтуса показались слишком дешевыми для заявленной сметы! Естественно, приходилось брать, что подешевле, лишь бы в сумму уложиться! Дополнительных субсидий мне бы давать никто не стал! И потом, мне кажется, что лучше уж дешевые обои, чем упавший потолок или прорванная канализация. А бросать дело на полпути, оставлять недостроенные здания и недоделанные комнаты — увольте, это не в моем характере!

— Совершенно согласна с вами!

Я абсолютно не кривила душой. Симпатия к директрисе крепла — мы оказались очень похожи. Я, например, тоже ужасно не люблю бросать начатое дело на середине. Стараюсь любой ценой довести до конца. Может, наше сходство на этом не ограничится, и я наконец полюблю готовить?

— Но что же никто не мог проверить правоту ваших слов? В конце концов, можно было посмотреть новые канализационные трубы или переделанные стены.

До этого что, никто не додумался?

— Почему же, додумались. Была комиссия, — тут Золотарева как-то недобро усмехнулась. — Знаете, Нонна, я сейчас начну объяснять несколько издалека. Дело в том, что за прожитые годы я, как и всякая неглупая женщина, обросла нужными связями. У меня есть знакомые в различных сферах. Так вот, ремонт делала бригада, которой руководит мой старый друг, школьный приятель. Они достаточно серьезно скостили мне цену на ремонт.

Только поэтому денег и хватило.

— Так что насчет комиссии? — поторопила я ее. Получилось не очень вежливо, но у меня уже поджимало время.

— Комиссия, как я уже и сказала, была созвана. Провела проверку и написала отчет: никакого капремонта произведено не было.

— Как это? — оторопела я.

— А вот так. Узнали тот факт, что мы друзья с руководителем ремонтной бригады и решили, что я вступила с ним в сговор. А остальным рабочим и кое-кому из сотрудников заткнула рот деньгами. Хотя если честно, — директриса перешла на доверительный тон, — я думаю, что этот отчет — подделка. «Липовая» бумажка, состряпанная с целью сместить меня с этой должности.

— У вас есть основания так считать?

Вы видели сам документ, он показался вам подозрительным?

— Да нет, Нонна, сам документ я, конечно, видела. С первого взгляда он не производит впечатление подделки. Но понимаете, мне кажется, если бы документ был подлинный, тот же Коркин уже давно заявил бы в прокуратуру. Однако там заинтересовались бы и поддельным документом! Видимо, Коркин просто не решается рисковать.

А что, в этом есть свой резон! Действительно, если документ липовый, Коркину было бы несдобровать.

— Алла Николаевна, а не могут вас подобными действиями к чему-то принуждать? Или чего-то домогаться от вас?

— Понятия не имею. Чего от меня можно хотеть? Денег? Их у меня не так и много. Назначить на эту должность какого-нибудь своего человека? Так я вам уже сказала — директором детского дома быть очень трудно и хлопотно.

Я тактично смолчала о том, что, в принципе, сама Золотарева тоже могла считаться «своим человеком» чиновника Коркина — ведь именно он определил ее на этот пост. Однако о своем хорошем знакомстве с ним Алла Николаевна мне почему-то сообщать не торопилась. О прорабе ремонтников сообщила, а об этом как-то забыла…

Директриса отхлебнула кофе, потом неторопливо встала, подошла к окну, потом повернулась ко мне. И внезапно улыбнулась. Улыбка у нее вышла неожиданно хищная и неприятная.

— А вы знаете, Нонна, что почти все сотрудники детдома после моего отстранения объявили голодовку? Я имею в виду тех, кто находится в городе, а не разъехался по области вместе с воспитанниками.

Голодают в знак протеста против моего отстранения.

Об этом я уже знала от Зудинцева. Но на всякий случай решила изобразить изумление: громко ахнула и вытаращила глаза.

— Да-да. Весь персонал уже в течение недели ничего не ест.

— Они протянут ноги, — озадаченно прокомментировала я. — А если вас не восстановят? Что они будут делать — умирать голодной смертью?

— Что-то говорит мне, что до этого не дойдет, — в глазах Аллы Николаевны заплясали лукавые искорки. — Я все-таки надеюсь, что Юрий Самуилович прислушается к голосу разума и все утрясется.

В Агентство я вернулась преисполненная самых благожелательных чувств по отношению к директрисе. Золотарева, конечно, женщина непростая, но, по-моему, она ни в чем не виновата. Не доверять своему чутью я, как и Зудинцев, оснований не имела. В голове крепла решимость довести начатое до конца и обелить директрису.

У окна в коридоре я снова увидела Горностаеву с Модестовым. Встретившись со мной взглядом, Модестов как-то виновато поежился. Валентина же взглянула на меня с нескрываемым раздражением и сразу отвернулась к окну. Я торжественно прошествовала мимо них в кабинет и демонстративно захлопнула дверь — аккурат перед самым носом у Модестова. Нечего в рабочее время любезничать в коридоре с этой рыжей стервой! Она заигрывает с ним, это ясно! И Модестов тоже хорош — потакает. И это мой муж, отец двух моих детей! В этот момент я даже пожалела об отсутствии Спозаранника — он бы приструнил Модестова. А заодно и Горностаеву. Кстати, раньше эта ветреная особь постоянно покуривала у окна в компании с Зудинцевым. Начать, что ли, в отместку этой парочке, кокетничать с Георгием Михайловичем? А что, это мысль! Зудинцев мне давно симпатичен. Думаю, не без взаимности. Нужно только разбудить в нем дремлющее чувство. Кстати, этим можно попытаться убить двух зайцев — охмуренный Зудинцев, вполне может быть, позволит мне поучаствовать в расследовании нападения на моего соседа.

Чиновника Коркина, зампреда комитета по делам семьи и детства, подписавшего приказ об отстранении директрисы, я невзлюбила, как только вошла в его приемную. Секретарша, похожая на селедку в маринаде — такая же тощая, скользкая и снулая, — семь раз заходила к нему в кабинет, возвращалась и сообщала, что меня примут через несколько минут. Несколько минут сложились в полчаса. За это время я успела продумать меню на вечер, составить расписание дел на завтра и покупок на сегодня, подсчитать наличность и навести порядок в сумочке. Наконец, после очередного захода в кабинет, секретарша, кисло улыбаясь, пригласила меня в святилище.

Коркин, как и его секретарша, напоминал рыбу. Только не селедку, а угря.

Какой-то он был длинный, черный и дерганый. Просто аквариум какой-то!

— Комментировать отстранение Золотаревой я не собираюсь! Вы ведь за этим пришли? — с порога огорошил меня господин Коркин.

Интересно, а чего ради я торчала у него под дверью?!

— Но именно этот ваш комментарий и был целью моего визита! Я предупредила вас об этом по телефону, и вы назначили встречу. Для чего? Могли бы и отказаться.

— Я могу вам только еще раз повторить то, что я уже сообщал прессе. Надеюсь, вы читали предысторию и уяснили подоплеку случившегося? — надменно подбоченился чиновник.

— Подоплеку уяснила. Повторяйте, — разрешила я, поудобнее устроившись в костлявом кресле рядом со столом чиновника. Коркин уставился на меня, как на кобру. Наверное, он думал, что после его неприкрытого хамства, я зарыдаю от обиды и покину его кабинет. Не на ту напал!

— Вы в курсе истории? Знаете, что Золотарева израсходовала деньги, выделенные на ремонт корпуса детдома?

Я кивнула.

— Тогда что вас еще интересует? Вы считаете, что за присвоение такой суммы денег, выделенных для блага детей, директрису не нужно было наказать?

Видимо, Юрий Коркин еще не привык общаться с прессой. Иначе он бы не допускал таких эмоциональных выпадов. Впрочем, меня его эмоции интересовали постольку-поскольку.

— Насколько мне известно, в корпусе производился не только косметический ремонт. Там менялись коммуникации, перестраивались стены. На это и ушли все деньги.

— Ложь! — перебил меня чиновник. — Не очень умелая ложь! Вы сами видели этот якобы отремонтированный корпус?

Я вынуждена была признать, что нет.

— Вот именно! Если бы вы его видели, вы бы сразу поняли, что никакого капремонта не производилось. Да он там и не требовался! Комиссия, в которую входили специалисты, это подтвердила!

Юрий Самуилович вскочил и забегал по кабинету. Я попробовала следить глазами за его мельтешением, но сразу же отказалась от этой затеи. Беготня Коркина действовала подобно гипнотизирующему маятнику. Неожиданно он остановился и повернулся ко мне:

— А вы знаете, что устроила эта директриса? Подбила весь персонал на демонстративную голодовку! — брякнул он как-то невпопад.

— А мне казалось — это добровольная акция. И как она на расстоянии смогла бы контролировать процесс питания своих сотрудников? — невинно заметила я.

Чиновник злобно посмотрел на меня.

— Неужели непонятно, — прошипел он. Ну чистый угорь! Правда, угорь все же больше рыба, чем змея, а рыбы, кажется, шипеть не умеют. — Это чисто демонстративная акция! Может, по ночам они и трескают за обе щеки! Зато днем демонстративно голодают! Этих протестантов уже телевидение приезжало снимать! Интересно, чего они хотят этим добиться?!

— По-моему, они и не скрывают — возвращения директрисы на ее пост.

— Золотарева предоставила администрации поддельные отчеты. Она здорово сэкономила на ремонте. В корпусе наклеили дешевые обои, купили не слишком качественную краску для полов и плохой линолеум! С начальником ремонтной бригады Золотарева наверняка договорилась — ведь он ее старый приятель. Отчет, составленный специальной комиссией, утверждает, что кроме косметического ремонта ничего в корпусе не менялось!

— Хорошо, ну почему в таком случае вы не обратились в милицию?

Мой вопрос как-то вдруг отрезвил Коркина. Он неожиданно успокоился, сел за стол. Такие перепады настроения характерны для людей с не очень уравновешенной психикой.

— Вы ведь наверняка знаете, что Золотарева была назначена на этот пост по моему предложению… Мы с ней достаточно давно знакомы и, в общем, находимся в неплохих отношениях. Находились до этих событий, — уточнил Коркин. — Обращение в органы — это почти наверняка уголовное дело. Пятно на всю жизнь. Мне все-таки не хотелось бы калечить ее судьбу.

Скажите, какая трогательная забота! Однако одна вещь меня все-таки озадачивала: почему Золотарева ни разу не упомянула о своих задушевных отношениях с Коркиным. Юрий Самуилович же, напротив, говорит об этом совершенно свободно.

В этот момент раздался пронзительный треск местного телефона. Юрий Самуилович снял трубку, выслушал секретаршу и как-то напрягся.

— Прошу прощения, Нонна Евгеньевна, но у меня появились срочные дела.

Если у вас возникнут ко мне еще какие-то вопросы, желательно не по этой теме, буду рад с вами встретиться! — с этими словами он взял меня под локоть, оторвал от кресла и с неожиданной для таких рыбьих мускулов силой повлек к выходу.

Аудиенция явно была окончена. Интересно, что могло случиться? Что это еще за VIP-персона, ради которой меня так беспардонно выставили? Выйдя из кабинета чиновника, я надменно огляделась. Но в приемной было практически пусто, если не считать сельдеобразную секретаршу. Да еще на стуле в уголке сидел один-единственный посетитель: смазливый паренек лет шестнадцати-семнадцати. Вид у мальчонки был какой-то забитый и испуганный. Как сказал бы мой старший сынок Денис — «зачморенный». Паренек с ужасом уставился на меня. Я попробовала ему ободряюще улыбнуться. В этот момент дверь за моей спиной распахнулась. Я носом впечаталась в стену и на какую-то долю секунды превратилась в живой барельеф.

— Герман, что случилось, почему ты пришел с таким опозданием? — раздался раздраженный голос Коркина.

Мальчишка в ответ лишь как-то громко икнул и вдруг начал нервно всхлипывать.

В этот момент мне удалось отлипнуть от стены. Я вылетела из пространства между дверью и стеной. Сейчас я объясню этому хаму трамвайному, как нужно двери открывать! А заодно и как с детьми общаться!

За время моего отсутствия дислокация в приемной несколько изменилась. Взволнованная селедка стояла у стола и что-то пыталась объяснить Коркину. Угревидный чиновник стоял возле зареванного паренька и по-отечески утирал ему слезы и поглаживал по голове. Мальчишка ревел в три ручья и, как и секретарша, пытался что-то сказать, но трясущиеся губы его не слушались.

Мое появление произвело на Коркина эффект разорвавшейся бомбы.

— Юрий Самуилович, я пыталась вам сказать, что посетительница еще не ушла, — затарахтела секретарша, наконец обретшая способность говорить.

Коркин наконец справился с испугом.

Однако спросить меня, почему я еще не умотала, ему, видимо, не позволяли остатки воспитания. Он лишь сухо кивнул мне, подтверждая факт нашего прощания, а затем, обнимая за плечи рыдающего пацана, торопливо завел его в кабинет. Мальчишка юркнул внутрь. Чиновник задержался на пороге. Видимо, он решил на всякий случай разъяснить вездесущей журналистке, что делает у него в приемной рыдающий молодой человек.

— Это мальчик, кстати, воспитанник того самого детского дома, о котором мы с вами говорили. У него некоторые проблемы… А я, возможно, могу ему помочь.

Надеюсь, вы понимаете, у детей из детдомов бывают разные проблемы… — Чиновник выжидательно посмотрел на меня.

Я понимающе кивнула. Коркин облегченно вздохнул и радостно последовал за мальчиком. Дверь захлопнулась. Секретарша плюхнулась на свое место и изобразила крайнюю занятость.

Так вот кого, значит, так поджидал Коркин! Важную серьезную беседу с журналистом прервали из-за мелких проблем какого-то сопливого мальчишки! Не верится что-то в такое благосердечие хамоватого чиновника. Да и парнишку он обнимал как-то… не по-отечески. И в кабинете с ним слишком поспешно уединился.

Проблемы! Как же! Это у чиновника Коркина, скорее всего, проблемы! С сексуальной ориентацией. Что, кстати, неудивительно. У таких личностей с неуравновешенной психикой могут быть всяческие отклонения, в том числе и сексуальные.

Я ничего не имею против гомосексуалистов, но прерывать деловой разговор ради плотских утех?!!

Полная самых противоречивых чувств, я помчалась в Агентство. Теплый летний день уже клонился к закату. Природа и погода настраивали на лирический лад.

Я сменила бодрый галоп на легкий шаг, решив прогуляться по вечернему городу.

Прямо по курсу был раскинут небольшой старый парк. Из крон деревьев торчал блестящий шпиль небольшой церквушки.

Все вместе выглядело очень живописно.

Вдоволь налюбовавшись композицией, я уже собралась было идти дальше, когда на фоне церкви неожиданно заметила знакомый силуэт. Судя по тому, как этот силуэт органично вписывался в окружающий церковный антураж, это действительно был Модестов. Я уже хотела подойти к нему, как вдруг мой супруг радостно замахал руками, задергался и сорвался кому-то навстречу. Проследив его краткий — шагов пять — маршрут, я увидела, что навстречу Модестову горделиво плывет… Горностаева! Ничего себе! Им что, стало тесно в рамках Агентства и они решили перенести совместное покуривание на лоно природы?

Парочка тем временем, не замечая никого и ничего вокруг, подошла к дверям церкви, которые перед ними гостеприимно распахнулись. Тут Модестов и Горностаева посмотрели друг на друга долгим взглядом, как влюбленные перед венчанием, взялись за руки и скрылись внутри храма Божьего.

Они что, двинулись венчаться, очкастый Ромео и стервозная Джульетта?! Я ринулась следом, но дверка неожиданно оказалась заперта.

Я забарабанила по ней. Внутри послышались торопливые шаги. Мне открыл дверь молодой парень — лет 25-26 с испуганным лицом. Везение мне, что ли, сегодня такое, на перепуганных молодых парней?

— Вам кого? — задал он глупый вопрос.

— Мне нужна та пара, которая минуту назад вошла внутрь!

— Сюда никто не заходил! Храм на сегодня уже закрыт! Приходите завтра! — истерично выкрикнул служка и захлопнул дверь.

Я присела на нагретые вечерним солнцем ступеньки церквушки. Со стороны я, наверное, напоминала странницу, ожидающую приюта в монастыре. Но это меня не волновало — было о чем подумать.

Итак, нужно признать, что семейная жизнь дата трещину. Эта Горностаева… Эта рыжая стерва… Мало ей Скрипки и Зудинцева — ей еще и Модестов для коллекции понадобился! Теперь мне тем более необходимо было охмурить Зудинцева. Хотя бы для повышения самооценки. С Горностаевой — в контры. Модестову — бойкот.

Пусть подумает, кто ему дороже — его законная супруга или какая-то рыжая прохиндейка.

Я вернулась, отыскала в справочнике телефон детского дома. Надо назначить встречу сотрудникам. На улице лето, значит, воспитанники, скорее всего, где-нибудь на пригородных дачах или в трудовых лагерях. Следовательно, у голодающего персонала должно быть больше свободного времени, и они смогут меня принять в любой момент. Однако на другом конце провода трубку никто не брал. Так продолжалось минут двадцать. Наверное, без любимой директрисы сотрудники так оголодали, что трубку не в состоянии поднять.

Плюнув на это гиблое занятие, я начала думать о вещах более приятных и полезных — об охмурежке Зудинцева. План его соблазнения надо разработать досконально, чтобы не повторить предыдущих ошибок, допущенных со Спозаранником. Тут у меня не просто флирт, тут любовь с интересом. Зудинцев в настоящий момент начальник отдела, от него многое зависит.

К тому же он во всех отношениях — настоящий мужчина. А народная мудрость, которой не стоит пренебрегать, гласит, что путь к сердцу и другим органам настоящего мужчины лежит через его желудок. Однако я никак не могла вспомнить, что же именно любит Зудинцев. Прозорливый Спозаранник составил последний график обедов сотрудников расследовательского отдела таким образом, что мы с Зудинцевым не пересекались. Можно, конечно, расспросить нашу буфетчицу Татьяну Петровну.

Нет, излишние сплетни мне ни к чему.

Все— таки Спозаранник зверь -из ревности составить такое паршивое расписание!

Промаявшись минут двадцать, я наконец вспомнила, что он любит кофе. Ну, может, не любит, но, по крайней мере, пьет. Значит, надо угостить его этим напитком по какому-нибудь необычному рецепту. Только вот варить кофе я не умею — предпочитаю растворимый. Причем, по моему мнению, все марки растворимого похожи друг на друга. Впрочем, это не проблема — рецепт можно спросить у Соболина. Как знаток хорошего кофе, просиживающий в разных кофейнях, он наверняка сможет посоветовать мне что-нибудь необычное. Еще вариант — Агеева. Она тоже обожает кофе, у нее в кабинете постоянно стоит его аромат. Приняв решение, я отправилась искать Соболина.

В репортерском царило оживление.

Правила бал, как обычно, Завгородняя.

Она восседала на столе, при том что в кабинете было до фига свободных стульев.

Роль благодарных слушателей исполняли Соболина, Каширин и Гвичия.

— Нет, ну вы представляете, он мне говорит: «Светочка, эта песня словно специально написана про вас!» А по радио какая-то группа заливается: «У нее глаза — два брильянта в три карата!» Я его спрашиваю: он когда-нибудь видел бриллианты в три карата? Это же совсем махонькие брюллики! Что же, получается, у меня и глазки, как у свинки?

В доказательство обратного Завгородняя распахнула глаза и доверчиво оглядела публику, при этом не забыв закинуть ногу на ногу. Юбка сползла до критической отметки. Размер глаз отступил на второй план, на первый вылез объем бедер. Слушатели мигом превратились в зрителей.

Гвичия шумно вздохнул, Каширин прищелкнул языком. Аня метнула на Завгороднюю выразительный взгляд, но смолчала. Я решила разрядить ситуацию. Тем более мне позарез требовался рецепт кофе.

— А где начальник?

— Начальник на выезде. Притон громит с «полицией нравов» и местными обэповцами.

Тут в отделе появился искомый начальник. Его довольный, гладкий вид и сытая улыбка безошибочно свидетельствовали — да, он только что разгромил притон.

— Ну как, еще одним гнездом разврата на карте города стало меньше? — поинтересовалась Завгородняя.

— Одно из гнезд разврата находится прямо здесь. И чего было так далеко ездить? — пробормотала себе под нос Аня Соболина, покосившись на кружевные резинки чулок, недвусмысленно выглядывающие из-под юбочки секс-дивы.

— Вы не представляете! Это просто бомба! — Соболин встал в театральную позу и вдохновенно вскинул руки.

Присутствующие замерли, предвкушая речь.

— Эти ироды — содержатели притона в клубе «Серебряная Незабудка» — заставляли работать там малолетних детей! Проститутками были девочки-подростки! Наряжали юных девочек в школьные платьица с фартучками, юбочки в складку, бантики завязывали и в таком виде к клиентам выпускали!

— Ты сам этих девочек видел? — прищурилась Аня Соболина.

— Нет, но информация точная! Свидетели есть! Я даже знаю, откуда брали девочек и мальчиков! Помещение принадлежит детдому «Детский вопрос». Бедных воспитанников наверняка силком заставляли обслуживать клиентов. Кстати, среди посетителей были директор банка, руководитель крупного агентства недвижимости, ну и так, по мелочи — парочка адвокатов, предпринимателей. Тут пахнет не просто заметкой! Я этих педофилов под орех сейчас разделаю! Такой материал в «Явку» напишу! — И Соболин сел творить шедевр.

Так, кажется, порученное мне дело принимает интересный оборот.

— Соболин, отвлекись от компьютера!

Я тебя правильно поняла — помещение, где ты разгромил притон, закреплено за детским домом «Детский вопрос»?

— Угу… — Соболин уже всем сердцем был вместе с несовершеннолетними проститутками и богатыми извращенцами.

— Откуда ты это узнал?

— О чем? — наконец отвлекся Соболин.

— Что здание закреплено за детдомом.

— Слушай, я точно не помню. По-моему, на месте кто-то из обэповцев ляпнул.

Но я потом уточнял и «пробивал» адрес — здание действительно детдомовское.

— Какой район там работал? Какой ОБЭП? — не отставала я.

Соболин на минуту отвлекся от писанины и в порыве вдохновения и щедрости продиктовал мне координаты сотрудников правоохранительных органов, принимавших участие в разгроме притона. Просить у него вдобавок еще и рецепт кофе было бы непозволительной наглостью. Ладно, позже схожу к Агеевой. Сейчас есть дела поважнее.

Я бросилась в кабинет и принялась названивать по полученным от Соболина телефонам. Первый номер молчал, второй был занят, третий послал меня по первому, четвертый оказался квартирой. Наконец второй номер отозвался, но сообщил, что не в курсе ситуации. Те сотрудники, которые могут что-то сказать по данному вопросу, вот только что, буквально секунду назад, отправились домой. А завтра их не будет, потому как они отправляются в краткосрочный отпуск. Звоните, барышня, недельки через две.

Одна ниточка оборвалась. Но сдаваться еще рано. Попробую воспользоваться старыми милицейскими связями Зудинцева. Означенный субъект как раз маршевым шагом входил в кабинет.

— Георгий Михайлович, есть серьезные наработки по делу Золотаревой, — бросилась я к нему.

— Похвально, Нонна. Докладывайте. — И.о. начальника уселся на свое рабочее место.

Я изложила все, что услышала от Соболина.

— Подтвердить тот факт, что здание принадлежит детдому, мне пока никто не может — все обэповцы снялись с места и в полном составе ушли в отпуск, — закончила я.

Зудинцев вскочил с места и принялся кавалерийскими шагами мерить кабинет.

Его усы топорщились как мини-антенны, что означало крайнюю степень заинтересованности. Приблизительно на втором километре Зудинцев резко затормозил и повернулся ко мне.

— Что вы намерены делать дальше?

— Георгий Михайлович, мне, видимо, потребуется ваша помощь. Сама я узнать о притоне вряд ли смогу. Вы ведь не откажете?

Тут я, очень кстати вспомнив маневр Завгородней, уселась на стол и медленным томным движением закинула ногу на ногу.

Правда, юбка на мне была не мини, а скорее уж макси, но получилось тоже неплохо.

Для усиления эффекта я зазывно улыбнулась. Зудинцев, по-моему, немного оторопел. И даже частично потерял дар речи.

— Я попробую, — только и смог лаконично сообщить он.

Так, трогательную беспомощность изобразила. Хватит о работе. Нужно сменить тему.

— Вы сегодня уже обедали? — попыталась я проявить заботу.

— Да, Нонна, уже обедал. А вы? — Зудинцев был галантен просто по-гусарски.

— Я тоже. А куда вы направляетесь сейчас? — полюбопытствовала я, увидев, что мой кандидат для охмурежки взялся за ручку двери.

— В бистро «Рио». Пить кофе. У Татьяны Петровны он закончился. Если понадоблюсь в течение ближайших двадцати минут — звоните или ищите меня там. — И тем же кавалерийским шагом Зудинцев направился в коридор.

Я продолжила мыслеобразующий процесс, параллельно пытаясь дозвониться до детдома. Однако мысли растекались в разные стороны и в одно русло сливаться не желали. Выходило так, что притон для педофилов организовал чиновник. Парнишка, которого я видела у него в приемной, вполне мог оказаться из тех несчастных детей, которых заставляют работать в притоне. Бедный мальчик, как он плакал тогда в приемной у этого негодяя в чиновничьем обличье! Наверняка к любовным забавам его принуждали! "Ну ничего, — мысленно ободрила я его и себя, — подожди, мальчуган, недолго осталось ждать.

«Золотая пуля» выведет твоего мучителя на чистую воду и у тебя будет прекрасное счастливое детство… то есть юность".

Детдом словно и вправду вымер с голодухи. Так как других дел пока не было, я отправилась к Агеевой за рецептом кофе. Нельзя вторично допустить, чтобы в самый ответственный момент Зудинцев снова от меня смылся в кофейню. Просто безобразие — полно людей в Агентстве, а напоить настоящего мужчину пристойным кофе некому!

— Вот скажи, Нонна, на кого бы ты поставила — на Завгороднюю или на Лукошкину? — обратилась ко мне Агеева, когда я переступила порог ее кабинета.

— Они что, в скачках участвовать собираются? В качестве лошадей?

— Да нет, ты что, не в курсе? Завгородняя и Лукошкина соперничают друг с другом из-за Обнорского…

Минут пять я слушала не очень внятную историю об Обнорском, Лукошкиной и Завгородней, каких-то грязных шмотках, автомобиле, ревности и предательстве.

— Пусть устроят дуэль. На маникюрных ножницах, — предложила я.

— Нонна, я, между прочим, серьезно спрашиваю, — разобиделась Агеева.

— Тогда я бы поставила на Завгороднюю.

Аккуратно выщипанные и подкрашенные брови Агеевой поползли вверх.

— Нонна, но почему? Ведь Завгородняя ведет себя ну совершенно непристойно — кокетничает с Обнорским, заигрывает просто в открытую…

— А чего вы, собственно, все на Завгороднюю-то ополчились? Тогда уж Обнорского костерить надо. Светка девчонка незамужняя, эффектная, э-э-э… — я на секунду задумалась, прикидывая каким еще эпитетом можно обозначить сущность Завгородней. Эпитет нашелся, — пикантная…

— Сексуально раскрепощенная, — ядовито добавила вошедшая в кабинет Горностаева. Я демонстративно не обратила на нее внимания.

— Что же, Завгородней теперь серной кислотой облиться или в паранджу завернуться? Это же Обнорский на ее формы таращится. С него и спрос. Не маленький, за свои поступки отвечать должен.

— Ну я не знаю, Нонна. Мне казалось, вы с Аней подруги,… — огорчилась Агеева.

Из кабинета Агеевой я вышла в растрепанных чувствах, так и позабыв спросить про кофе. С Анькой мы, конечно, подруги. Но неужели ей всерьез нужен такой… человек, как Обнорский? Сильно сомневаюсь. Но ей самой я об этом говорить не буду — не маленькая, сама догадается.

Однажды я уже пыталась устроить ее судьбу — такого потом наслушалась! Я даже не предполагала, что интеллигентная с виду женщина знает такие обороты. Парочку из них я запомнила и собиралась при случае к месту применить. Потом мы, конечно, помирились. Мои чувства к Завгородней были более противоречивыми. Однако я защищала ее перед Агеевой вполне искренне. Светка — девушка незамужняя, Обнорский не женат. Впрочем, Лукошкина тоже не замужем. Хотя последнее время ходят упорные слухи, что она как раз туда собирается. Короче, пусть между собой сами разбираются.

Я вернулась в свой кабинет и продолжила попытки дозвониться до приюта.

Сначала голодающие не отвечали. Наконец раз на пятнадцатый мне повезло.

— Ал-ло-о… — послышался полуобморочный голосок.

Судя по интонации, моя собеседница собиралась вот-вот отойти в мир иной.

Нужно хотя бы успеть представиться и сообщить, чего я хочу.

— Вас беспокоит корреспондент Агентства «Золотая пуля», Железняк моя фамилия! Могу я побеседовать с тем, кто в настоящий момент исполняет обязанности директора?

— А что вы хотите? — голос слегка оживился. Похоже, дама передумала помирать.

— Хотела бы побеседовать с сотрудниками о самом детдоме и о вашей директрисе, Алле Николаевне. Хотелось бы попытаться разобраться в этой темной истории с ее отстранением от должности.

Голос, представившийся Ниной Петровной, сразу окончательно ожил и пригласил меня приехать тогда, когда мне будет угодно — персонал хоть и голодный, но на рабочем месте присутствует и на вопросы ответить сумеет.

Такой ушат дифирамбов, направленный на одного человека, мне приходилось выслушивать нечасто. Разве что от группы поддержки безвинно арестованного бизнесмена Гурджиева. Если послушать сотрудников детдома, так Алла Николаевна, даже находись она в коме, все равно умудрилась бы наделать кучу добрых дел. Солировала одна пожилая бабуля с седым перманентом. Она назвалась Матильдой Львовной.

— Аллочка просто прелесть, душка! Да ей все просто завидуют — и хороша собой, и умна, и при хорошем деле! Просто страсть, сколько вокруг развелось нехороших, завистливых людей!

Остальные сотрудники — человек пять — в основном согласно кивали. Но все больше помалкивали.

Я попыталась вцепиться в разговорчивую бабулю хваткой бульдога. Однако никаких усилий и не понадобилось — старушенция охотно посвящала меня в подробности биографии «милой Аллочки».

— Вы знаете, с Аллочкой мы знакомы уже очень давно. Вы извините за такую фамильярность, но я в силу своего преклонного возраста могу называть ее так, — кокетничала собеседница. Морщинистая рука с ярким маникюром взлетела к виску и поправила перманентный локон. После пары приличествующих случаю комплиментов с моей стороны она продолжила: