Необыкновенная весна

Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил Ёжик.

Распустились деревья, зазеленела травка, и тысячи вымытых дождями птиц запели в лесу. Всё цвело.

Сначала цвели голубые подснежники. И пока они цвели. Ёжику казалось, будто вокруг его дома — море, и что стоит ему сойти с крыльца — и он сразу утонет. И поэтому он целую неделю сидел на крыльце, пил чай и пел песенки.

Потом зацвели одуванчики. Они раскачивались на своих тоненьких ножках и были такие жёлтые, что, проснувшись однажды утром и выбежав на крыльцо, Ёжик подумал, что он очутился в жёлтой-прежелтой Африке.

«Не может быть! — подумал тогда Ёжик. — Ведь если бы это была Африка, я бы обязательно увидел Льва!»

И тут же юркнул в дом и захлопнул дверь, потому что прямо против крыльца сидел настоящий Лев. У него была зелёная грива и тоненький зелёный хвост.

— Что же это? — бормотал Ёжик, разглядывая Льва через замочную скважину.

А потом догадался, что это старый пень выпустил зелёные побеги и расцвёл за одну ночь.

— Всё цветёт! — выходя на крыльцо, запел Ёжик.

И взял свою старую табуретку и поставил её в чан с водой.

А когда на следующее утро проснулся, увидел, что его старая табуретка зацвела клейкими берёзовыми листочками.

Весёлая сказка

Однажды Ослик возвращался домой ночью. Светила луна, и равнина была вся в туманен а звёзды опустились так низко, что при каждом шаге вздрагивали и звенели у него на ушах, как бубенчики.

Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.

— Передай кольцо, — тянул Ослик, — а-а-бручаль-ное…

А луна спустилась совсем низко, и звёзды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.

«Ай, как хорошо — думал Ослик. — Вот я иду… Вот луна светит… Неужели в такую ночь не спит Волк?

Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за осликовым домом и думал: «Задерживается где-то мой серый брат Ослик…»

Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:

И когда я умру,

И когда я погибну,

Мои уши, как папоротники,

Прорастут из земли.

Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где-то поблизости и что между ними сегодня произойдёт разговор.

— Ты устал? — спросил Волк.

— Да, немного.

— Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.

Ослик опустил голову, и звёзды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.

«Бейте в луну, как в бубен, — думал про себя Ослик, — крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле.»

— Ты уже отдохнул? — спросил Волк.

— У меня что-то затекла нога — сказал Ослик.

— Надо растереть — сказал Волк.

— Затёкшее ослиное мясо не так вкусно.

Он подошёл к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.

— Только не вздумай брыкаться — сказал Волк. — Не в этот раз, так в следующий но я тебя всё равно съем.

«Бейте в луну, как в бубен, — вспомнил Ослик. — Крушите волков копытом!..» Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звёзды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.

— Ты чего смеёшься? — спросил Волк.

— Мне щекотно, — сказал Ослик.

— Ну, потерпи немножко, — сказал Волк. — Как твоя нога?

— Как деревянная!

— Сколько тебе лет?! — спросил Волк, продолжая работать лапами.

— 365 250 дней.

Волк задумался.

— Это много или мало? — наконец спросил он.

— Это около миллиона, — сказал Ослик.

— И все ослы такие старые?

— В нашем перелеске — да!

Волк обошёл Ослика и посмотрел ему в глаза.

— А в других перелесках?

— В других, думаю, помоложе, — сказал Ослик.

— На сколько?

— На 18 262 с половиной дня!

— Хм! — сказал Волк. И ушёл по белой равнине, заметая, как дворник, звёзды хвостом.

И когда я умру, — мурлыкал, ложась спать, Ослик, —

И когда я погибну,

Мои уши, как папоротники,

Прорастут из земли!

Чёрный омут

Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, — боялся.

Пришёл Заяц к Чёрному Омуту.

— Чёрный Омут, — говорит, — я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!

— Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!

— Как это? — удивился Заяц.

— А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди — и не бойся!

Пошёл Заяц по дороге, встретил Волка.

— Вот кого я сейчас съем! — обрадовался Волк.

А Заяц идёт себе, посвистывает.

— Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? — крикнул Волк.

— А что мне тебя бояться? — говорит Заяц. — Я у Чёрного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?

Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.

— А-а-а!.. — разулыбалась Лиса. — Парная зайчатинка топает! Иди-ка сюда, ушастенький, я тебя съем.

Но Заяц прошёл, даже головы не повернул.

— Я у Чёрного Омута, — говорит, — был, серого Волка не испугался, — уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..

Свечерело.

Сидит Заяц на деньке посреди поляны; пришёл к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.

— Сидишь? — спросил Филин.

— Сижу! — сказал Заяц.

— Не боишься сидеть?

— Боялся бы — не сидел.

— А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?

— Я у Чёрного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошёл — не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.

— Ты уходи из нашего леса, Заяц, — подумав, сказал Филин. — Глядя на тебя, все зайцы такими станут.

— Не станут, — сказал Заяц, — все-то…

Пришла осень. Листья сыплются…

Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:

«Волка серого не боюсь. Лисы красной — ни капельки. Филина мохноногого — и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются — страшно мне…»

Пришёл к Чёрном Омуту, спросил:

— Почему, когда листья сыплются, страшно мне?

— Это не листья сыплются — это время шуршит, — сказал Чёрный Омут, — а мы — слушаем. Всем страшно.

Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.

Как Ослик с Медвежонком победили Волка

Когда Ослик с Медвежонком пришли на войну, они стали думать, кто из них будет главным?

— Ты, — сказал Ослик.

— Нет, — сказал Медвежонок. — Ты!

— Почему я? — удивился Ослик. — У тебя клыки, ты будешь грызть врага…

— И у тебя уши: ты услышишь, когда он придёт.

— Кто?

— Волк.

— Но ведь тогда надо будет бежать, — сказал Ослик.

— Что ты! Как раз тогда начнётся война, и мы пойдём в атаку.

— Куда?

— В атаку. «Ура!» «Вперёд!» В атаку.

— А-а-а… — сказал Ослик и присел на пенёк. У него очень болели уши, связанные под подбородком.

— А почему вперёд? — подумав, спросил он. — Разве нельзя сбоку?

— Сбоку — лучше, но вперёд — вернее!

— И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.

— Правильно, — сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.

— А он укусит тебя — продолжал Ослик, — а я его снова ударю ногой…

— Нет. Укусит он тебя. А я его убью.

— Но если он меня укусит, он тоже меня убьёт.

— Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрёшь.

— Но я не хочу умирать! — сказал Ослик.

— Волк тоже не хочет, — сказал Медвежонок и сел.

— Ты думаешь?

— Ну конечно! Давай спать.

Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: «Если они налетят на меня спереди — я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка лягну. А лучше бы укусить их обоих сразу»

Он уснул под ёлкой в десяти шагах от лесной опушки…

Когда взошла луна. Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.

— Волк спит под ёлкой, — сказал он.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышу.

— А о чём он думает?

— Ни о чём, он спит.

— А-а-а… — сказал Медвежонок. — Тогда нападём на него сзади.

В это время Волк проснулся и подумал: «Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади».

И повернулся к ёлке хвостом.

— Спит? — спросил Медвежонок.

Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.

«Медвежонок укусит его, а я стукну по голове, — твердил Ослик. — Медвежонок укусит, а я стукну».

— Я укушу, — шепнул Медвежонок, — а ты стукнешь!

— Угу!

И они бок о бок подошли к Волку.

— Давай! — шепнул Ослик.

— Ты первый, ты должен его оглушить.

— Зачем? Он и так спит.

— Но он проснётся, когда я его укушу.

— Вот тогда я его и стукну.

— Нет, — сказал Медвежонок. — Ты главный — ты должен первый.

Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.

— Ну вот и убили, — сказал Ослик.

— Действительно…

— А зачем?..

— Если б не мы его, так он бы нас!

— Ты думаешь?

— Ну конечно, — сказал Медвежонок, — он бы непременно нас съел.

— А если б не съел?

— А что бы он с тобой делал?

— Не знаю, — сказал Ослик.

Они возвращались с войны в предрассветных сумерках когда большая лесная роса лизала им ноги.

«А Волк лежит под ёлкой, — думал Ослик, — совсем убитый».

— Зачем? — сказал он. — Лучше бы сидеть дома.

— Ты же на войне, — сказал Медвежонок…

Старинная французская песенка

Лесная полянам как парным молоком, была до краёв залита лунным светом. Возле луны, как гнилушки возле старого пня, шевелились звёзды.

Заяц сидел посреди поляны и был совсем голубой.

Заяц играл на свирели старинную французскую песенку.

«Ля-ля! Ля-ля!» — мурлыкала свирель. И старый облезлый Филин улыбался.

Филину было сто лет, а может, больше, но теперь он вспоминал разные страны и улыбался.

«Как это было давно, — думал Филин. — Так же светила луна, так же сидел посреди поляны Заяц, так же осыпались звёзды и играла свирель. Потом поднялся туман. Заяц исчез, а свирель играла…»

«Играй, играй, свирель! — думал Филин. — Я бы съел твоего Зайца, но у меня осыпались перья… И потом — всё равно придёт другой Заяц, сядет посреди поляны и заиграет на скрипке».

Так думал Филин, живший в молодости во Франции, убивший полторы тысячи зайцев и составивший лучшую в мире коллекцию заячьих свирелей, скрипок и барабанов.

«И кто их тянет за уши? — снова подумал о зайцах Филин. — Кто их вытягивает на открытые лунные поляны, кто их заставляет ночи не спать — репетировать, чтобы потом пять минут играть среди лесной тишины?»

«Ля-ля! Лю-лю!» — пела свирель. И Заяц поголубел до того, что у него стали прозрачными уши. Ему было так хорошо, что он весь хотел стать прозрачным, как лунный свет; чтобы его совсем не было; чтобы была одна луна, играющая на свирели.

«Однако, — думал Филин, — этого Зайца не скоро съедят. Я его почти не вижу. Знать, много он репетировала коль может так уйти в свирель, что из неё торчат одни его уши. Знать…»

Филин прикрыл глаза, а когда через мгновение открыл их. Зайца уже не было.

Тысячи лунных зайцев скакали но поляне и у каждого из них в прозрачной лапе была свирель, скрипка или барабан из коллекции Филина.

«Ля-ля! Ля-ля!»

«Пи-пи-пи-пи!»

«Бам-бам!» — пели свирели и скрипки и бил барабан.

И каждый прозрачный Заяц на своём прозрачном инструменте играл старому Филину старинную французскую песенку.

Как Ослик шил шубу

Когда подошла зима. Ослик решил сшить себе шубу.

«Это будет чудесная шуба, — думал он, — тёплая и пушистая. Она должна быть лёгкой, но обязательно с четырьмя карманами: в карманах я буду греть копыта. Воротник должен быть широкий, как шаль: я буду заправлять за него уши. Когда у меня будет шуба, я войду в лес, и никто меня не узнает».

«Кто это, — крикнет Ворона, — такой лохматый?» — «Это Изюбрь!» — скажет Белка. «Это ПТИ-ПТИ-АУРАНГ!» — скажет Филин. «Это мой друг Ослик!» — крикнет Медвежонок, и засмеётся, и весь покувыркается в снегу, и тоже станет непохожим; а я его назову УУР-РУ-ОНГОМ, и все не поверят, кроме нас с ним…

Хорошо бы сшить шубу не из меха, а из ничего. Чтобы она была ничья: ни бобровая, ни соболья, ни беличья — просто шуба. И тогда я буду греться в ничьей шубе, и никто не будет ходить голым. А Волк скажет: «У кого ничья шуба — тот ничей». И никто не будет говорить, что я Ослик: я буду — НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ. Тогда ко мне придёт Лис и скажет: «Послушай, НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ, а ты кто?» — «Никто» — «А в чьей ты шубе?» — «В ничьей». — «Тогда ты — НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ», — скажет Лис. А я посмеюсь, потому что я-то буду знать, что я Ослик.

А когда придёт весна, я пойду на Север. А когда и на Север придёт весна, я пойду на Северный полюс — там-то никогда не бывает весны…

Надо сшить шубу из облаков. А звёздочки взять вместо пуговиц. А там, где темно между облаками, будут карманы. И когда я туда буду класть копыта, я буду лететь, а в тёплую погоду ходить по земле.

Хорошо бы такую шубу сшить прямо сейчас же, вот прямо сейчас. Влезть на сосну и положить копыта в карманы. И полететь… А потом, может быть, пойти по земле… Вот прямо на эту сосну".

И Ослик полез на старую сосну, и влез на самую верхушку, и сложил копыта в карманы, и полетел…

И сразу стал — НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ.

Правда, мы будем всегда?

«Неужели всё так быстро кончается? — подумал Ослик. — Неужели кончится лето умрёт Медвежонок и наступит зима? Почему это не может быть вечно: я, лето и Медвежонок?

Лето умрёт раньше всех, лето уже умирает. Лето во что-то верит, поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль — оно что-то знает. Оно знает что оно будет снова! Оно умрёт совсем ненадолго, а потом снова родится. И снова умрёт… Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!..»

Медвежонок зашуршал опавшей листвой.

— О чём ты думаешь? — спросил он.

— Я?.. Лежи, лежи, — сказал Ослик.

Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождём пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:

— Правда, мы будем всегда?

— Правда.

— Правда, мы никогда не расстанемся?

— Конечно.

— Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?

— Так не может быть!

А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.

«Как же это так? — думал Ослик. — Как же это так, что какой-то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тогда, когда мы проходили под ним?..»

Прилетел Аист.

— Лучше?.. — спросил он.

Ослик покачал головой.

— Как грустно! — вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.

Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. «Я похороню его на высокой-высокой горе, — решил он, — так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, — и мы не умрём никогда…»

— Послушай, — сказал он Медвежонку, — ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.

— Как деревце?

— Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.

— А ты не забудешь?

— Что ты!

— Не забудь, — попросил Медвежонок.

Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть-чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.

Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить — это значит посадить, как деревце.

— С тобой и поразговаривать нельзя, — сказал Ёжик.

Медвежонок молчал.

— Что ж ты молчишь?

Медвежонок не ответил.

Он сидел на крылечке и горько плакал.

— Глупый ты: мы же с тобой б е с е д у е м, — сказал Ёжик.

— А кто будет Медвежонком? — всхлипывая, спросил Медвежонок.

Солнечный Заяц и Медвежонок

Медвежонок проснулся, приоткрыл один глаз и увидел, что на полу перед окном сидит огромный Солнечный Заяц.

— Здорово! — сказал Медвежонок. — Ты кто?

— Я — Солнечный Заяц, — сказал Солнечный Заяц — Я жду, когда ты проснёшься.

И Медвежонок, жмурясь, вылез из постели.

— Сперва застелим постель, — сказал Солнечный Заяц и прыгнул на кровать.

Медвежонок взбил подушку, застелил одеяло.

— Так, — сказал солнечный Заяц. — Теперь будем умываться. — И перелетел к рукомойнику.

Медвежонок умылся.

— Теперь откроем окно!

Медвежонок открыл окно.

— А теперь будем делать зарядку! Раз-два! — И Солнечный Заяц принялся скакать по всему дому.

— Ляжем на спину! — крикнул он, лёг на спину и вытянул уши.

И Медвежонок лёг на спину и постарался передними лапами вытянуть хоть немного свои уши.

«Эх, — подумал он, — мне бы такие уши, как у Зайца!»

— Ты что это делаешь? — спросил Солнечный Заяц.

— Да это я так, — сказал Медвежонок. — Что дальше?

— Переходим к водным процедурам! — сказал заяц и полез в ушат с водой.

— Подвинься, — сказал Медвежонок и сел рядом.

Когда они растёрлись мохнатым полотенцами и сели завтракать, Медвежонок вдруг стукнул лапой по столу.

— А зубы! — сказал он.

— Да, сказал Заяц. — Только я забыл щётку.

И тогда Медвежонок почистил зубы своей зубной щёткой, а Солнечный Заяц — лапой, хотя это не по правилам и у каждого должна быть своя зубная щётка, но что же делать, если Солнечный Заяц в это утро так спешил к Медвежонку, что оставил свою зубную щётку дома?

Когда они снова сели за стол, в дверь постучали и вошёл ёжик со своим Солнечным Зайцем.

— Здравствуй, Медвежонок! — крикнул Ёжик. — Вы уже завтракаете?

— Ага. Садитесь! — сказал Медвежонок.

И они вчетвером сели за стол и вкусно позавтракали.

Трям! Здравствуйте!

Посреди ромашковой поляны стоял задумчивый Ёжик, глядел перед собой серьёзными глазами и думал:

«Сегодня у Зайца день рожденья. Если я ему подарю морковку, он её съест, и ничего не останется. Если капусту — тоже… а что, если я ему подарю…»

И тут на поляне появился Медвежонок.

— Тили-мили, тили-мили! — пел Медвежонок. — Привет, Ёжик! — сказал он и встал на голову.

— Привет! — сказал Ёжик.

— Слушай! — закричал Медвежонок. — Я целую страну выдумал — волшебную, необыкновенную! Я её всю ночь выдумывал, еле-еле выговорил! Тили-мили-трямдия!

— Как?..

— Трямдия! Там все ходят на головах.

— А я ромашки собираю, — сказал Ёжик. — Раз — ромашка, два — ромашка!..

— Три — ромашка! — сорвал третью ромашку Медвежонок и запел:

— Семь — ромашка, — подхватил Ёжик. — придумал! — Закричал он. — Надо подарить Зайцу ромашки!

— Погоди! — сказал Медвежонок. — Четвёртую надо сорвать. И потом «семь — ромашка» не пой. Пой: «Семь»! Понял?

— Нет, сказал Ёжик.

— Ну, ты поёшь: «Семь — ромашка!»

— Пою, — сказал Ёжик.

— А у нас в Тили-мили-трямдии поют:

— А зачем? — спросил Ёжик.

— Фу-ты! — рассердился Медвежонок. — Ну, чтобы песня была! Повтори.

— Фу-ты! Ну, чтобы песня была! Повтори, — сказал Ёжик. — И, знаешь, давай эту песню подарим Зайцу…

— Да погоди ты со своим Зайцем! — буркнул Медвежонок, сорвал одуванчик и… и тут же оторвался от земли. И поплыл на одуванчике, как на воздушном шаре.

Ёжик растерянно поглядел на него, но Медвежонок протянул ему лапу, и Ёжик стал подниматься в небо вместе с Медвежонком.

Они поднимались всё выше, выше…

Прям над ними плыло лёгкое облако.

— Слушай, давай поедем в Тили-мили-трямдию! — предложил Медвежонок. — Говорить по-ихнему мы умеем. Смотри, какое хорошее слово: «Трям»!

— Трям? Очень хорошее слово, — сказал Ёжик. — А что оно означает?

— Трям — по-тили-мили-трямски значит «здравствуйте!»

— Трям! Здравствуйте! — сказал Ёжик. — А кто пойдёт на день рождения к Зайцу?

— Мы пойдём. Вернёмся из Тили-мили-трямдии и — сразу к нему!

Медвежонок первым забрался на облако; Ёжик забрался следом, сладко зевнул и лёг в ромашках.

— Надо Зайца взять с собой, — сказал Ёжик, — он никогда не был в этой Тили-мили….

— Тили-мили-трямдии! — подсказал Медвежонок.

— Ага. Приедем…

— Трям! Здравствуйте!

— Отдадим ромашки…

— Нас встретят!

— Покормят!

— Спать положат, сказал Медвежонок. — А утром проснёмся и — назад.

— С Зайцем! — сказал Ёжик. — ему будет очень приятно…

Лёгкое облачко с Ёжиком и Медвежонком, тихо покачиваясь, плыло по небу.

— Что ты ко мне со своим Зайцем привязался? — рассвирепел Медвежонок. — Он лягушек боится!

— Кто? Заяц? Заяц никого не боится! Без Зайца — не поеду!

— Тили-мили-трямдию я выдумал! И… и… — Медвежонок не находил от возмущения слов. — Ты с кем дружишь — со мной или с Зайцем?

— С тобой, — сказал Ёжик. — И с Зайцем.

— А я дружу с тобой, понял?

— А со мной без Зайца дружить нельзя. Понял?

И тут с земли до них долетел голос Зайца.

— Ёжик! Медвежонок! — кричал Заяц. — Я вас целый день ищу!

— Он меня целый день ищет! — буркнул Медвежонок, взял свой одуванчик и встал на край облака. — Я пошёл.

— А… А как же Тили-ми-ли… дия?

— Без меня. С Зайцем! — рявкнул Медвежонок.

И на одуванчике, как на парашюте, поплыл к земле.

Но тут дунул ветер. Одуванчик Медвежонка в миг облетел, и Медвежонок кубарем полетел вниз.

— Ой-ой-ой-ой-ой! — закричал Медвежонок.

А на встречу на трёх одуванчиках поднимался к облаку Заяц.

— Ох! Кто-то падает! — прошептал Заяц.

Ёжик закрыл глаза лапками, а Медвежонок падал, падал, падал, и, казалось, теперь уже ничто не может спасти Медвежонка.

Но тут Заяц, который подымался ему навстречу на трёх одуванчиках, в последний момент подхватил Медвежонка и взлетел вместе с ним на облако к Ёжику.