Глава 3

Теллеровский институт высоких технологий

Джон Смит поднимался по широким и низеньким ступеням на верхний этаж института, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Бег вверх и вниз по трем главным лестницам этого здания в последнее время оставался единственным физическим упражнением, которое было ему доступно. То время, которое он обычно уделял поддержанию физической формы, сейчас полностью съедала работа в различных нанотехнологических лабораториях, занимавшая все его дни, а частенько и ночи.

Добравшись до верха, он секунду постоял, с удовольствием убедившись в том, что и дыхание, и сердечный ритм нисколько не ускорились. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь узкие окна лестничной клетки, приятно грели плечи. Смит поглядел на часы. Руководитель исследовательской группы «Харкорт-био» обещал показать ему «кое-что чертовски интересное» из своих самых свежих работ, и до назначенного времени оставалось еще пять минут.

Наверху не было обычного шумового фона, сопровождающего жизнь любого крупного учреждения. Внизу остались телефонные звонки, пощелкивание клавиатур, жужжание дисководов, людские разговоры, а здесь царила тишина, наводившая на мысль о торжественности кафедрального собора. Административные помещения, кафетерий, компьютерный центр, комнаты отдыха для сотрудников, научная библиотека — все это размещалось на первом этаже Теллеровского института. Верхняя часть здания была полностью отдана под лаборатории, распределенные между разными исследовательскими командами. «Харкорт-био», как и ее конкуренты из штата института и из «Номура фарматех», помещалась в северном крыле.

Смит повернул направо в широкий коридор, тянувшийся на всю длину здания, имевшего в плане форму среза двутавровой балки. Отполированная множеством ног коричневая кафельная плитка, которой был выложен пол, прекрасно гармонировала со светло-кремовыми саманными стенами. На равных расстояниях размещались nichos, маленькие ниши со сводчатыми потолками, в которых были развешены портреты знаменитых ученых — Ферми, Ньютона, Фейнмана, Дрекслера, Эйнштейна и многих других, — исполненные по заказу института местными художниками. В простенках между nichos были расставлены высокие керамические вазы, в которых красовались желтые цветы чамизы и бледно-лиловые дикие астры. «Если не обращать внимания на длину коридора, — не в первый уже раз подумал Смит, — то можно решить, что находишься в холле частного дома в Санта-Фе».

Он подошел к запертой двери лаборатории «Харкорт» и вставил карточку в щель замка. Красный свет, горевший над дверью, сменился зеленым, и замок, щелкнув, открылся. Карта Смита была одним из тех относительно немногочисленных пропусков, которые открывали доступ во все закрытые зоны. Ученым и техникам из конкурирующих организаций не разрешалось заглядывать на территорию друг друга. Конечно, нарушителей не расстреливали на месте, но их участь оказывалась лишь немногим лучше — их сразу же выдворяли из Санта-Фе без права вернуться. Институт очень ревностно относился к своим обязательствам по защите интеллектуальной собственности.

Смит шагнул за порог и сразу же оказался в совершенно ином мире. Здесь полированное дерево и шершавый саман аристократичного старинного Санта-Фе уступили место сверкающему металлу и суровым композитным материалам двадцать первого столетия. Мягкий свет солнца и разнесенных на изрядное расстояние между собой ламп накаливания сменило резкое сияние висевших под потолком длинных флуоресцентных трубок. В их свете была сильная ультрафиолетовая составляющая, настолько сильная, что от нее гибли микробы на коже и одежде людей. Легкий ветерок рванул Смита за рубашку и пригладил темные волосы: в нанотехнологических лабораториях создавалось избыточное давление, что позволяло свести к минимуму опасность попадания внутрь с воздухом любых загрязнений из открытой части здания. Высокоэффективный кондиционер, снабженный фильтром для улавливания самой тонкой пыли, подавал в помещение очищенный воздух, имевший постоянную температуру и влажность.

Лаборатория «Харкорт-био» состояла из нескольких «чистых» помещений с нараставшими от одного к следующему залу требованиями по чистоте. На первом уровне, куда попал Смит, тесно стояли письменные столы, на которых не только размещались компьютеры, но и громоздились стопки справочников и каталогов оборудования; повсюду валялись бумажные распечатки. В восточной стене было сделано огромное, от пола до потолка, панорамное окно, которое сейчас оказалось задернуто плотными шторами, скрывавшими изумительный вид на горы Сангре-де-Кристо.

Из первого зала можно было перейти в зал управления и подготовки образцов. Здесь обстановку составляли лабораторные табуреты с черными сиденьями, компьютерные консоли, значительную часть места занимали массивные глыбы двух туннельных сканирующих электронных микроскопов, а также множество другого оборудования, позволявшего наблюдать за ходом проектирования производства нанообъектов.

Но истинная «святая святых» находилась дальше, за герметическими окнами для наблюдения, прорезанными в дальней стене. За толстыми стеклами сверкали зеркальными боками резервуары из нержавеющей стали, повсюду торчали разнообразные насосы, клапаны, датчики и сенсоры, возвышался диск с набором осмотических фильтров, стояли стопками люцитовые цилиндры, заполненные очистными гелями. Все это было соединено между собой множеством прозрачных силастиковых трубок.

Смит отлично знал, что туда можно попасть лишь через целую серию воздушных тамбуров и комнат для переодевания. Любой входящий в производственную секцию должен был переодеться в стерильную рабочую одежду — комбинезон, перчатки и туфли — и вдобавок надеть шлем дыхательного аппарата полностью замкнутого цикла. Он криво улыбнулся. Если бы активисты Движения Лазаря, разбившие лагерь за забором института, могли увидеть кого-нибудь из исследователей, обряженных в такой костюм, в котором человек становится похож на пришельца с другой планеты, это подтвердило бы все их худшие опасения о сумасшедших ученых, играющих со смертоносными токсинами.

Хотя на самом деле все было совсем наоборот. В мире нанотехнологии именно люди были источником опасности и загрязнения. Невидимая простым глазом упавшая чешуйка кожи, волосяная луковица, капельки слюны, неизбежно вылетающие изо рта при разговоре, не говоря уже о таком стихийном бедствии, как чихание, — все это могло и обязательно нанесло бы непоправимый вред сверхмикроскопическим изделиям, привнеся в атмосферу жиры, кислоты, алкалоиды и ферменты, которые погубили бы производственный процесс. Люди являются также неиссякаемым источником бактерий, а эти быстро размножающиеся организмы портят производственные растворы, забивают фильтры и даже нападают на развивающиеся наноустройства.

К счастью, значительная часть необходимой работы могла быть осуществлена дистанционно, из помещений управления и контроля, находящихся за пределами «ядра». Роботы-манипуляторы, управляемые компьютером устройства для перемещения оборудования и другие новшества позволили почти полностью свести на нет для людей необходимость входить в «чистые» помещения. Труднопредставимый уровень автоматизации лабораторий являлся одной из самых важных инноваций, осуществленных в Теллеровском институте; благодаря этому ученые и инженеры имели здесь гораздо большую свободу действий, чем им могли предоставить другие научные центры.

Преодолев лабиринт столов во внешней комнате, Смит пробрался к доктору Филипу Бринкеру, научному руководителю группы «Харкор-био». Высокий, бледный, тощий как щепка исследователь сидел спиной к входу и был настолько поглощен изучением изображения на мониторе электронного микроскопа, что не заметил почти бесшумного приближения Джона.

Главный помощник Бринкера, молекулярный биолог доктор Рави Парих, оказался более внимательным. Приземистый темнокожий человек внезапно вскинул голову, открыл было рот, чтобы предупредить своего начальника, но тут же закрыл его и застенчиво улыбнулся, увидев, как Смит подмигнул ему и поднес палец к губам, прося не выдавать его.

Джон остановился в шаге за спинами исследователей и стоял все так же молча.

— Черт возьми, Рави, как же мне это нравится, — сказал Бринкер, продолжая рассматривать изображение на экране. — Готов поклясться, что наш любимый призрак — Доктор Д. — будет кланяться нам до земли, когда увидит это.

Теперь Смит не смог сдержать улыбку. Бринкер часто называл его призраком, а иногда шпионом. Со стороны ученого из «Харкорта» это, разумеется, была шутка, своего рода дружеский намек на роль Смита как наблюдателя от Пентагона, но Бринкер даже не подозревал, насколько его шутка близка к правде.

Факт заключался в том, что Джон был не только ученым, носящим армейские погоны старшего офицера. Время от времени он выполнял тайные миссии по заданию «Прикрытия-1», сверхсекретной разведывательной структуры, подчинявшейся непосредственно президенту. «Прикрытие-1» было настолько засекречено, что ни один человек не то что из Конгресса, но даже из официальных чинов военной разведки не имел ни малейшего представления о его существовании. К счастью, миссия, с которой Джон прибыл в институт на этот раз, действительно носила чисто научный характер.

Смит наклонился и заглянул через плечо научного шефа харкортцев.

— Интересно, Фил, чем это вы собираетесь удивить меня настолько, что я буду кланяться до той самой земли, которой касаются ваши ноги?

Бринкер от неожиданности подскочил дюймов на шесть.

— Иисус Христос! — Он резко повернулся. — Полковник, клянусь богом, если вы еще раз сыграете со мной одну из ваших шпионских штучек, у меня не выдержит сердце и я испущу дух прямо у ваших ног. Как вам это понравится, а?

Смит рассмеялся.

— Полагаю, я сильно расстроюсь.

— Да уж, ужасно расстроитесь, — проворчал Бринкер. Впрочем, он тут же отбросил напускную суровость. — Но, поскольку я все-таки жив вопреки всем вашим стараниям, вам удастся увидеть то, что мы с Рави состряпали только сегодня. Удостойте взглядом объект «метка-2» — еще не запатентованный нанофаг Бринкера — Париха, который будет с гарантией убивать раковые клетки, опасные бактерии и прочую подобную гадость. Конечно, в большинстве случаев.

Смит склонился к экрану и всмотрелся в увеличенное в миллионы раз черно-белое изображение на мо ниторе. Он увидел сферическую частицу полупроводника, оплетенную множеством сложных молекулярных структур. Масштабная линейка на краю экрана сообщила, что изображенный объект имеет всего лишь двести миллимикронов в диаметре.

Смит успел познакомиться с основной концепцией харкортовской исследовательской группы. Бринкер, Парих и их соратники были сосредоточены на создании медицинских наноустройств — они называли их нанофагами, — которые должны были отыскивать и убивать раковые клетки и болезнетворные бактерии. Сфера, которую он сейчас рассматривал, была, несомненно, заполнена биохимическими веществами — например, фосфатидилсерином и другими молекулами, выступавшими в качестве ингибиторов одна для другой, — служившими для того, чтобы или провоцировать целевые клетки на ускоренный самораспад, или помечать их для уничтожения силами собственной иммунной системы организма.

Разработанная ими «метка-1» продемонстрировала свою несостоятельность на стадии первых же экспериментов на животных, поскольку сами нанофаги разрушались иммунной системой раньше, чем успевали проделать свою работу. Джон знал, что после этого ученые «Харкорта» испробовали множество различных материалов и конфигураций оболочки, пытаясь найти комбинацию, которая эффективно обеспечила бы нанофагам невидимость для естественных защитных систем организма. На протяжении многих месяцев волшебная формула ловко ускользала от них.

Он перевел взгляд на Бринкера.

— Оно почти не отличается от вашей «метки-1». Не могу понять, что вы изменили?

— Присмотритесь получше к оболочке, — предложил белокурый ученый.

Смит кивнул, подсел к консоли микроскопа и легкими прикосновениями к вспомогательной клавиатуре принялся постепенно наращивать увеличение одного из участков оболочки.

— Так... — протянул он. — Она шершавая, не гладкая. Вижу, что здесь какая-то тонкая молекулярная пленка. — Он нахмурился. — Ее структура кажется мне до отвращения знакомой... только не могу сообразить, где я видел ее раньше.

— Основная идея посетила Рави, как внезапное озарение, — объяснил высокий белокурый исследователь. — И, как это бывает со всеми прекрасными идеями, кажется невероятно простой и совершенно очевидной. По крайней мере, после того, как все произошло. — Он пожал плечами. — Постарайтесь представить себе такую маленькую стервочку — резистентную бактерию staphylococcus aureus. Ну-ка, вспомните, как скрывается она от иммунной системы?

— У нее клеточные мембраны покрыты полисахаридами, — быстро ответил Смит. Он снова уставился на экран. — О, ради всего святого...

Парих кивнул, не скрывая удовлетворения.

— Наши «метки-2» засахарены самым наилучшим образом. Точно так же, как дорогие пилюли.

Смит негромко присвистнул.

— Ну, парни, это блеск. Совершенный блеск!

— Без ложной скромности скажу, что мы с вами согласны, — отозвался Бринкер. Он положил руку на экран монитора. — Эта красотка — «метка-2», которую вы здесь видите, должна заработать. По крайней мере, в теории.

— А на практике? — осведомился Смит.

Рави Парих указал на другой монитор. Этот был размером с широкоэкранный телевизор и показывал стеклянный ящик с двойными стенками, стоявший на лабораторном столе в «чистой» гермозоне.

— Именно это мы и намереваемся узнать, полковник. Мы почти без перерывов проработали последние тридцать шесть часов — создавали новые нанофаги, чтобы их хватило для опыта.

Смит кивнул. Наноустройства, конечно же, не собирали по одному при помощи микроскопического пинцета и клея для соединения атомов. Их изготавли вали десятками или сотнями миллионов, а то и миллиардами, используя биохимические и ферментативные процессы, точно регулируемые путем контроля водородного показателя, температуры и давления. Различные элементы выращивались в различных растворах при различных условиях. Сначала в одном резервуаре формировалась основная структура, избыток смывался, и полупродукт перемещался в другую химическую ванну, где выращивалась следующая деталь конструкции. При этом требовались постоянный контроль и точнейшее, до долей секунды, соблюдение временного графика.

Трое мужчин придвинулись поближе к монитору. В ящичке с двойными стеклянными стенкам находилась дюжина белых мышей. Половина из них были вялыми, изнуренными раковыми и еще не достигшими этой стадии опухолями, которые были выращены у них искусственно. Остальные шесть — здоровые, контрольная группа — суетливо бегали по клетке в поисках выхода. Все животные были снабжены цветными метками, позволявшими безошибочно идентифицировать каждое из них. Вокруг контейнера стояли видеокамеры и множество других устройств, дающих возможность зарегистрировать каждый момент эксперимента.

Бринкер указал на маленькую металлическую канистру, присоединенную толстым шлангом к одной стенке экспериментального контейнера.

— А вон там, Джон, они и сидят. Пятьдесят миллионов нанофагов «метка-2» — может быть, миллионов на пять больше или меньше, — и все готовы к работе. — Он повернулся к одному из лаборантов, который почти так же бесшумно, как Смит, появился рядом. — Ну, что, Майк, сделали уколы нашим маленьким пушистым друзьям?

Лаборант кивнул.

— Конечно, доктор Бринкер. Сделал лично десять минут назад. Один хороший укол для всей банды.

— Нанофаги получаются инертными, — объяснил Бринкер. — Их митохондрии работают такое непродолжительное время, что приходится предварительно защищать их чем-то вроде чехла.

Смит кивнул; он отлично понимал смысл такой операции. Молекула АТФ — аденозинтрифосфорной кислоты — поставляла энергию для большей части метаболических процессов. Но АТФ должна была начать вырабатывать энергию, как только вступала в контакт с жидкостью. А все живые существа состояли, главным образом, как раз из жидкости.

— Значит, инъекция — это нечто вроде шлепка для новорожденного? — спросил он.

— Совершенно верно, — подтвердил Бринкер. — Мы вводим каждому экспериментальному объекту уникальный химический сигнал. Как только пассивирующий сенсор нанофага обнаруживает его, чехол раскрывается, и окружающая жидкость активизирует АТФ. Наши машинки включают моторы и отправляются на охоту.

— Выходит, ваш чехол действует еще и как предохранитель, — понял Смит. — На тот случай, если какая-нибудь из ваших «меток-2» окажется не там, где следовало, — например, у вас в животе.

— Именно так, — согласился Бринкер. — Нет уникальной химической подписи — и активации нанофага не происходит.