Интеллектуал-работник и городская стройка

Этот тип интеллектуала мог развиться лишь в городских стенах. Его противники, его враги прекрасно видели это и слали одно и то же проклятие городам и новой разновидности интеллектуалов. Этьен де Турнэ, аббат Сен-Женевьев, в конце века ошеломлен нашествием «disputatio» в теологию: В нарушение священных установлении, божественных таинств и воплощения Слова ведут публичные споры… Неделимую Троицу режут на части на каждом перекрестке. Сколько докторов, столько заблуждений, сколько аудиторий, столько мнений, сколько площадей, столько богохульства. Он называет парижских мэтров торговцами слов (venditores verborum).

Тут он откликается на сказанное аббатом из Детца Рупертом, который в начале века, узнав, что над ним насмехаются в городских школах, смело покинул свой монастырь и явился к своим врагам в город. Уже тогда он заметил дискуссии на каждом углу и предвидел распространение этого зла. Он напоминает, что строители городов — нечестивцы, поскольку вместо того чтобы жить на земле, этом месте, отпущенном нам на краткий срок, они воздвигают и воздвигают все новые постройки. Перелистав всю библию, он набрасывает грандиозную антиурбанистическую фреску. После первого города, построенного Каином, после Иерихона, разрушенного священными трубами Иисуса Навина, он упоминает Енох, Вавилон, Ассур, Ниневию, Библ. Бог, как он говорит, не любит города и горожан. А нынешние города с шумихой пустопорожних диспутов между мэтрами и школярами — это же просто воскресшие Содом и Гоморра!

Интеллектуал XII в. чувствует свое сходство с мастером, с ремесленником, с другими горожанами. Его задача — изучение и обучение свободным искусствам. Но что такое искусство? Это не наука, а техника. Ars есть «techne», а специальность профессора в этом смысле не отличается от специальности плотника или кузнеца. Вслед за Гуго Сен-Викторским св. Фома в следующем веке выведет все следствия из этого положения. Искусство представляет собой всякую рациональную и правильную деятельность, примененную для фабрикации как материальных, так и интеллектуальных инструментов; это умная техника, предназначенная для делания. Ars est recta ratio factibilium. Таким образом, интеллектуал является ремесленником; среди прочих наук они [свободные искусства] называются искусствами, поскольку предполагают не только познание, но также производство, прямо проистекающее из разума: таковы функции построения (грамматика), силлогизма (диалектика), речи (риторика), чисел (арифметика), меры (геометрия), мелодий (музыка), расчета движения звезд (астрономия).

В тот день, когда Абеляр, вновь впав в нищету, замечает, что он не способен возделывать землю и что ему стыдно попрошайничать, он возвращается к преподаванию (scolarum regimen}. Я вернулся к знакомому мне ремеслу, не имея способности работать руками и принужденный работать своим языком.

Исследование и обучение

Как человек ремесла, интеллектуал сознает, что его профессия требует подготовки. Он признает необходимую связь между наукой и преподаванием. Он уже не считает, что знания нужно просто копить, но убежден в том, что накопленное следует пускать в оборот. Школы суть мастерские, откуда экспортируются идеи, наподобие прочих товаров. На городской стройке профессор в своем стремлении производить подобен ремесленнику и купцу. Абеляр напоминает Элоизе, что филистимляне хранили в тайне свою науку, чтобы прочие ею не воспользовались. Что касается нас, то обратимся к Исааку, выроем вместе с ним колодезь с живой водой, даже если филистимляне тому препятствуют, даже если они тому противятся, и продолжим копать такие колодцы, дабы о нас тоже могли сказать: «Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя. (Притч., 5, 15). И выкопаем так, чтобы колодези на наших площадях переполнились таким избытком вод, дабы наука Писания уже не ограничивалась нами, но чтобы мы и других научили ее пить. Такова щедрость интеллектуала. Он знает, что первый от этого выиграет. Если я смог написать эту книгу, — пишет одному из друзей Герман Далмацкий, — то лишь потому, что 6 общественных школах должен был защищаться от хитроумных нападок противников.

Орудия

На великой фабрике, именуемой вселенной, интеллектуал должен найти свое место, т. е. пользоваться собственными способностями, применяя их к творческому труду. У него нет иных инструментов, кроме собственного ума, но он может привлекать книги, также служащие для него рабочими орудиями. Насколько далеко мы ушли от раннего средневековья с его устным обучением! Жиро Беррийский заявляет: Сегодня неграмотные клирики подобны дворянам, не способным к военному делу. Они застывают перед детской книжкой, словно это театральное представление, поскольку не ведают, что книги суть инструменты, для клирика, хотя кузнец знает, что сети суть орудия рыбака, а рыбаку ведомо, что наковальня и молот являются инструментами кузнеца. Первый не умеет пользоваться искусством второго, но каждый знает, как называются инструменты, несмотря на свое незнание, как использовать эту технику…

Этим ремесленникам духа, вовлеченным в расцветающие города XII столетия, остается лишь организоваться внутри корпоративного движения, увенчанного коммунальным движением. Такими корпорациями преподавателей и студентов в строгом смысле слова станут университеты. Они будут творением XIII века.

ЧАСТЬ II. XIII век. ЗРЕЛОСТЬ И ЕЕ ПРОБЛЕМЫ

Очертания XIII века

XIII столетие — это век университетов, поскольку он является веком корпораций. В каждом городе, где имеется какое-нибудь ремесло, объединяющее значительное число занятых им, ремесленники организуются для защиты своих интересов и для установления монополии на прибыль. Институциональная фаза городского развития материализует политические свободы, завоеванные коммунами, а в корпорациях — позиции, достигнутые в экономической области. Эта свобода двусмысленна: независимость она или привилегия? Мы обнаружим эту неоднозначность и в университетской корпорации. Корпоративная организация цементирует то, что она уже обеспечила. Будучи последствием и санкцией прогресса, она уже выдает одышку, начало упадка. Это относится и к университетам XIII века — в полном согласии с контекстом столетия. Демографический рост достигает вершины, но он замедляется; население христианского мира остается статичным. Гигантская волна распашки целин, отвоевавшая земли, необходимые для пропитания возросшего населения, разбивается и останавливается. Созидательный порыв воздвигает сеть новых церквей для христианского мира, построенных в новом духе, но эра великих готических соборов завершается вместе со столетием. Тот же поворот обнаруживается в университетах. В Болонье, Париже, Оксфорде прекращается рост числа студентов и преподавателей, а университетский метод — схоластика — уже не создаст более высоких монументов, чем «Суммы» Альберта Великого, Александра Галльского, Роджера Бэкона, св. Бонавентуры и св. Фомы Аквинского.

Завоевав себе место в городе, интеллектуал оказывается неспособным осуществить выбор будущего перед лицом новых альтернатив. В серии кризисов, кажущихся кризисами роста, но уведомляющих о наступлении зрелости, он уже не может осуществить выбор в пользу обновления. Он укрепляется в социальных структурах и в своих интеллектуальных привычках, он в них вязнет.

Истоки университетских корпораций зачастую столь же темны, как и у всех прочих ремесленных цехов. Они организуются постепенно, последовательными завоеваниями, происходящими по тому или иному случайному поводу. Уставы часто санкционируют завоеванное с большим запозданием. Мы не всегда можем сказать, что находящиеся в нашем распоряжении статуты были первыми. В этом нет ничего удивительного. В городах, где они сформировались, университеты являли собой немалую силу числом и качеством своих членов, вызывая беспокойство других сил. Они достигали своей автономии в борьбе то с церковными, то со светскими властями.

Против церковных властей

Сначала начинается борьба с церковными властями. Преподаватели университетов были клириками. Местный епископ считал их своими подданными. Преподавание было функцией церкви. Как глава всех школ епископ издавна делегировал свою власть кому-то из своих помощников, кто в XII в. обычно именовался scolasticus и кого вскоре стали именовать канцлером. Последнему совсем не хотелось расставаться со своей монополией. Там, где эта монополия не была абсолютной, где аббаты достигли прочных позиций со своими школами, они представляли собой других противников университетской корпорации. В конце концов, культура есть дело веры, а потому епископ притязает на сохранение контроля над нею.

В Париже канцлер практически утрачивает привилегию вручать licence, т. е. право на преподавание уже в 1213 г. Это право переходит к университетским мэтрам. В 1219 г. канцлер в связи со вступлением в университет монахов нищенствующих орденов пытается противостоять этому новшеству. И тут он теряет все оставшиеся у него прерогативы. В 1301 г. он перестает быть даже официальным главой школы. Во время великой забастовки 1229-1231 гг. университет выходит из-под юрисдикции епископа.

В Оксфорде епископ удаленного от него на 120 миль Линкольна официально возглавляет университет через своего канцлера, тогда как аббат монастыря Осенэй и приор Фрайдсвайда сохраняют лишь почетные звания. Но вскоре канцлер поглощается университетом, его начинают здесь избирать, и он становится официальным представителем не епископа, но самого университета.

В Болонье ситуация была более сложной. Церковь долгое время не интересовалась преподаванием права, считая его мирским делом. Лишь в 1219 г. главой университета становится архидиакон Болоньи, функции которого напоминают функции канцлера (так

его иногда и называли). Но его власть является внешней, он довольствуется тем, что председательствует на защитах и разбирается с оскорблениями, нанесенными членам университета.

Против светских властей

Из светских властей борьба ведется прежде всего против королевской власти. Суверены хотят наложить свою руку на корпорации, приносящие богатство и престиж их королевствам, на этот питомник, взращивающий для них чиновников и функционеров. Преподаватели университетов живут в городах их королевств, а потому им стремятся навязать свою власть, которая вместе с прогрессом монархической централизации в XIII веке становится вполне ощутимой для их подданных.

В Париже автономность университета была окончательно обретена после кровавых столкновений студентов с королевской полицией в 1229 г. В одной из стычек несколько студентов были убиты полицейскими. Большая часть университета объявила забастовку и удалилась в Орлеан. На протяжении двух лет в Париже почти не было занятий. Лишь в 1231 г. Людовик Святой и Бланка Кастильская торжественно признали независимость университета, возобновили и расширили те привилегии, которые были признаны Филиппом-Августом в 1200 г.

В Оксфорде университет получил свои первые свободы в 1214 г., когда он воспользовался упадком власти отлученного Иоанна Безземельного. Серия конфликтов в 1232, 1238 и 1240 гг. между университетом и королем завершилась капитуляцией Генриха III, испуганного поддержкой, оказанной частью университета Симону де Монфору.

Но борьба шла также и с коммунальными властями. Возглавлявшие коммуну буржуа были раздражены тем, что обитатели университетов не подпадали под их юрисдикцию; их беспокоили ночной шум, грабежи, преступления отдельных студентов. Они плохо переносили и то, что преподаватели и студенты ограничивали их экономическую власть, устанавливая твердые цены на жилье и продукты питания, заставляя торговцев совершать свои сделки, не преступая законов.

В Париже именно в драку между студентами и буржуа грубо вмешалась королевская полиция. В Оксфорде первые шаги к независимости университета в 1214 г. были следствием того, что в 1209 г. отчаявшиеся буржуа без суда повесили двух студентов, подозреваемых в убийстве женщины. Наконец, в Болонье конфликт между университетом и буржуа был еще ожесточеннее, поскольку тут коммуна вплоть до 1278 г. безраздельно правила городом под суверенитетом находившегося вдали императора (в 1158 г. Фридрих Барбаросса самолично даровал привилегии преподавателям и студентам). Коммуна навязывала профессорам пожизненный контракт, делая их своими чиновниками, она вмешивалась в присуждение степеней. Учреждение архидиаконства ограничило это вмешательство в университетские дела. Ряд конфликтов с последовавшими за ними забастовками, исходом преподавателей и студентов в Виченцу, Ареццо, Падую, Сиену принудили коммуну пойти на соглашение. Последнее столкновение произошло в 1321 г. Университет более не страдал от вторжений коммуны в его дела.

Как сумели университетские корпорации выйти с победой из этих схваток? В первую очередь, благодаря единству и решимости. Они угрожали грозным оружием и действительно его применяли — забастовку и уход. Гражданские и церковные власти видели слишком много преимуществ в наличии университета, который имел большое экономическое значение, был уникальным питомником, взращивающим советников и чиновников, источником немалого престижа, а потому он мог применять подобные средства для своей защиты.

Поддержка папства и переход под его юрисдикцию

К тому же университеты нашли могущественного защитника — папство. В Париже Целестин III в 1194 г. даровал университетской корпорации первые привилегии, а Иннокентий III и Григорий IX утвердили ее автономию. В 1215 г. кардинал и папский легат, Робер де Курсон, дал университету первые официальные уставы. В 1231 г. Григорий IX осудил парижского епископа за нерадение и принудил короля Франции и его мать пойти на уступки: своей буллой Parens scientiarun, которую поминают как Великую Хартию университета, он даровал последнему новые статуты. Еще в 1229 г. понтифик писал епископу: Хотя ученый богослов подобен утренней звезде, которая сияет во мраке и должна освещать свое отечество блеском святых, умиротворяя разногласия, ты не довольствовался тем, что пренебрегал своими обязанностями, но, согласно сведениям заслуживающих доверия людей, своими махинациями сам способствовал тому, что поток преподавания свободных искусств, по милости Св. Духа орошавший и оплодотворявший рай вселенской церкви, иссяк в самом своем источнике, т. е. в городе Париже, где доселе он бил не переставая. Но затем это преподавание оказалось разбросанным по разным местам и сошло на нет подобно тому, как иссыхает разделившийся на множество рукавов поток.

В Оксфорде начало независимости университета было также обеспечено легатом Иннокентия III, кардиналом Николаем Тускуланским. Иннокентий IV выступает против Генриха III и ставит университет под защиту святого Петра и папы, поручая епископам Лондона и Солсбери защищать его от происков короля.

В Болонье Гонорий III ставит архидиакона во главе университета, чтобы тот оберегал его от коммуны. Университет окончательно освобождается, когда город в 1278 г. признает папу сеньором Болоньи.

Отметим значение такой поддержки со стороны понтифика. Безусловно, святой престол признавал важность и ценность интеллектуальной деятельности; но его вмешательства не были бескорыстными. Выводя университеты из-под светской юрисдикции, он подчинял их церкви. Так, чтобы получить эту решающую помощь, интеллектуалы должны были избрать путь церковной принадлежности — вопреки сильному тяготению к мирскому пути. Если папа освободил преподавателей от контроля местной церкви — да и то не полностью, мы увидим, сколь серьезной была роль епископских осуждений на протяжении этого столетия, — то лишь с тем, чтобы подчинить их папскому престолу, вовлечь их в свою политику, навязать им свой контроль и свои цели.

Тем самым интеллектуалы, подобно новым орденам, оказались в подчинении у апостольского престола, оберегавшего их с тем, чтобы их же приручить. Известно, как эта защита со стороны папы изменила на протяжении XIII в. характер и первоначальные цели нищенствующих орденов. Известны, в частности, нерешительность и страдания Франциска Ассизского из-за тех искажений, которые претерпел его орден, все более вовлекаемый в интриги, в насильственное подавление ересей, в римскую политику. То же самое относится к интеллектуалам, к их независимости, к бескорыстному исследовательскому духу и преподаванию. Даже если не брать крайний случай основанного в 1229 г. Тулузского университета — по ходатайству папы и для борьбы с ересью, — отныне все университеты идут по тому же пути. Конечно, они обрели независимость от местных властей, зачастую куда более тиранических; они смогли расширить горизонты всего христианского мира светом своей учености, покоряясь власти, которая не раз выказывала широту своих взглядов. Но за эти завоевания им пришлось заплатить дорогую цену. Интеллектуалы Запада в какой-то степени сделались агентами папского престола.

Внутренние противоречия университетской корпорации

Теперь нам следует бросить взгляд на те особенности университетской корпорации, которые объясняют ее двусмысленное положение в обществе, приводившее к периодическим кризисам ее структуры.

Прежде всего это церковная корпорация. Даже если далеко не все ее члены приняли сан, даже если в ее рядах становилось все больше и больше чистейших мирян, все преподаватели были клириками, на которых распространялась юрисдикция церкви, даже более того — Рима. Появившись из движения, носившего светский характер, они принадлежат церкви — даже там, где они пытаются найти институциональный выход из нее.

Корпорация, цели которой являются локальными и которая широко пользуется национальным или местным подъемом (Парижский университет неотделим от роста могущества Капетингов, Оксфорд связан с усилением английской монархии, Болонья пользуется жизненностью итальянских коммун), оказывается в то же самое время интернациональной: ее члены, преподаватели и студенты, прибывают из всех стран; она интернациональна и по способу деятельности, ибо наука не знает границ, и по своим горизонтам, поскольку санкционирует licentia ubique docendi — право преподавать повсюду, чем и пользуются выпускники крупнейших университетов. В отличие от других корпораций, у нее нет монополии на местном рынке. Ее пространство — весь христианский мир.

Тем самым она выходит за те городские стены, в которых родилась. Даже более того, она вступает в конфликты — иногда жестокие — с горожанами как в экономическом плане, так и в юридическом или политическом.

Поэтому она обречена на службу разным классам и социальным группам. И для всех них она оказывается предательницей. Для церкви, для государства, для города она способна сделаться «троянским конем». Она не помещается ни в какие классы.

Город Париж, — пишет в конце века доминиканец Фома Ирландский, — подобно Афинам разделен на три части: первая из них состоит из торговцев, ремесленников и простонародья, ее называют большим городом; к другой принадлежат благородные, тут находятся королевский двор и кафедральный собор, ее именуют Сите; третью часть составляют студенты и коллегии, она называется университетом.

Организация университетской корпорации

Типичной можно считать университетскую корпорацию в Париже. На протяжении XIII в. происходило становление как административной, так и профессиональной ее организации. Она состояла из четырех факультетов: Свободные искусства. Декреты, или Каноническое Право, — папа Гонорий III запретил факультету преподавать гражданское право в 1219 г. — Медицина и Теология. Они образуют соответствующие корпорации внутри университета. Высшие три факультета — Права, Медицины и Теологии — управляются титулованными мэтрами, или регентами, во главе с деканом. Факультет Искусств, значительно более многолюдный, подразделяется на нации. Преподаватели и студенты входят в группы, образуемые согласно месту рождения. В Париже имелось четыре таких нации: французская, пикардийская, нормандская и английская. Во главе каждой нации стоял прокуратор, избираемый регентами. Четыре прокуратора были помощниками ректора, возглавлявшего факультет Искусств.

Тем не менее, в университете имелись общие для всех факультетов службы. Но они были сравнительно слабыми, поскольку факультеты не имели большого числа общих для всех них проблем. У них не было ни общих зданий, ни общих для всей корпорации земель, исключая площадку для игр за пределами городских стен. Представители всех факультетов и наций собирались в церквях и монастырях, где они были гостями: в церкви Св. Юлиана Бедного, у доминиканцев или францисканцев, в капители бернардинцев или цистерианцев, чаще же всего в трапезной матуринцев. Именно в ней собиралась генеральная ассамблея университета, включавшая в себя и регентов и нерегентов.

Наконец, по ходу века появляется глава всего университета; им становится ректор факультета Искусств. Мы еще вернемся к той эволюции, которая сделала этот факультет leader университета. Это преобладание ему обеспечили многочисленность, вдохновлявший его дух, равно как и его финансовая роль. Ректор факультета искусств распоряжался финансами университета и председательствовал на генеральной ассамблее. К концу века он становится признанным главой корпорации. Этого положения он добивается в итоге длительной борьбы между белым и черным духовенством, о которой речь впереди. Но его власть все же остается ограниченной временными рамками. Он не только переизбирается, но и функции свои он исполняет лишь на протяжении триместра.

С немалым числом вариаций сходную структуру мы находим в других университетах. В Оксфорде вообще не было единого ректора. Главой университета был канцлер, избираемый, как мы уже видели, своими коллегами. В 1274 г. тут исчезает система наций. Это объясняется, конечно, региональным характером набора. Теперь уже нет северян (или Boreales, включая шотландцев) и южан (или Australes, включая галлов и ирландцев), составлявших основные группы.

В Болонье самым оригинальным было то, что профессора не составляли части университета. Университетская корпорация включала в себя только студентов. Мэтры образовывали коллегию докторов. По правде говоря, в Болонье было несколько университетов. Каждый факультет образовывал собственную корпорацию. Но над всеми возвышались два юридических университета: гражданского и канонического права. Их влияние росло на протяжении всего века, поскольку эти два организма практически слились друг с другом. Чаще всего их возглавлял один и тот же ректор. Как и в Париже, он выдвигался от наций, система которых в Болонье была довольно сложной и весьма жизненной. Нации группировались в две федерации (цитрамонтанцев и ультрамонтанцев). Каждая из них подразделялась на многочисленные секции с разным числом — до 16 у ультрамонтанцев, представляемых советниками (consiliarii), игравшими значительную роль наряду с ректором.

Могущество университетской корпорации опиралось на три главные привилегии: автономную юрисдикцию (в рамках церкви — при наличии местных ограничений, но с правом обратиться к папе), право на забастовку и уход, монополию на присвоение университетских степеней.

Организация учебы

Университетские статуты регулировали также организацию учебы. Они определяли ее длительность, программы курса, условия проведения экзаменов.

Сведения относительно возраста студентов и длительности учебы, к сожалению, не точны и зачастую противоречивы. Они менялись в зависимости от места и времени, а разбросанные то тут, то там намеки показывают, что практика нередко далеко отходила от теории.

В каком возрасте и с каким интеллектуальным багажом поступали в университет? Конечно, очень молодыми, но как раз здесь мы сталкиваемся с проблемой:

являлись ли грамматические школы частью университета, предшествовало ли обучение письму поступлению в университет или же оно было, как полагает Иштван Хайналь, одной из важнейших его функций? С уверенностью можно сказать, что средние века слабо различали уровни образования, а средневековые университеты не были учреждениями одного лишь высшего образования. Отчасти там практиковалось наше начальное и среднее образование (либо они находились под университетским контролем). Система коллежей — о них речь пойдет далее — только способствовала этой путанице, поскольку учиться в них могли с 8 лет.

Можно сказать, что в целом базовое университетское образование, а именно изучение свободных искусств, длилось 6 лет и получали его где-то между 14 и 20 годами. В Париже это предписывалось статутами Робера де Курсона и включало в себя два этапа: примерно за 2 года получали степень бакалавра, а к концу учебы — степень доктора. Затем происходило обучение медицине и праву — где-то между 20 и 25 годами. Первые статуты медицинского факультета предписывали 6 лет учебы для достижения степени лиценциата или доктора медицины после того, как становились магистром искусств. Наконец, богословие требовало большего времени: статуты Робера де Курсона назначали 8 лет обучения и, как минимум, 35 лет для получения звания доктора теологии. В действительности богословию учились примерно 15-16 лет. Простой слушатель на протяжении первых шести лет должен был проходить одну ступень за другой; в частности, на протяжении 4 лет изъяснять Библию и еще 2 года Сентенции Петра Ломбардского.

Программы

Поскольку учеба в основном сводилась к комментированию текстов, то статуты указывают на труды, которые включались в университетскую программу. Авторы здесь также меняются в зависимости от места и времени. На факультете свободных искусств преобладают логика и диалектика, по крайней мере в Париже, где комментируется почти весь Аристотель, тогда как в Болонье он представлен только в отрывках, зато программы уделяют большее внимание риторике, в том числе De Inventione Цицерона и Риторике к Гереннию, а также математическим и астрономическим наукам, включая Эвклида и Птолемея. Для изучавших право основным учебником был Декрет Грациана. В Болонье к нему прибавляли Декреталии Григория IX, Клементины, и Экстраваганции. В области гражданского права комментировали Пандекты, разделенные на три части: Digestum Vetus, Infortiatum и Digestum Novum, а также Кодекс и сборник трактатов, именуемый Volumen или Volumen Parvum, включающий в себя Institutiones и Autbentica (т. е. латинский перевод новелл Юстиниана). В Болонье к этому добавляли свод ломбардских законов — Liber Feodorum. Медицинский факультет опирался на Ars Medicinae, свод текстов, объединенных в XI в. Константином Африканским, содержавший труды Гиппократа и Галена. Позже к ним были прибавлены великие «Суммы» арабов: Канон Авиценны, Colliget или Correctorium Аверроэса, Альманзор Разеса. Богословы прибавляли к Библии в качестве основополагающих текстов Книги сентенций Петра Ломбардкого и Historia Scbolastica Петра Едока.

Экзамены

Наконец, регламентации подлежали экзамены на получение степени. Тут у каждого университета также имелись свои обычаи, которые изменялись со временем. Возьмем в качестве примера два типичных curriculum — юриста из Болоньи и парижского артиста.

Новоиспеченный болонский доктор получал свою степень в два этапа: собственно экзамен (ехатеп или ехатеп privatum) и публичный экзамен (conventus, conventus publicus, doctoratus), представлявший собой, скорее, церемонию вступления в должность.

Незадолго до личного экзамена consiliarius нации, к которой принадлежал кандидат, представлял его ректору. Кандидат клятвенно заверял последнего, что исполнил все, что требуется уставами, и не пытался подкупить своих экзаменаторов. В предшествующую экзамену неделю один из мэтров представлял его архидиакону, ручаясь за его способность выдержать проверку. Утром в день экзамена кандидат, прослушав мессу Св. Духа, представал перед коллегией дикторов, один из которых давал ему два отрывка для комментирования. Он удалялся к себе, чтобы подготовить комментарий, который зачитывался вечером в общественном месте (чаще всего в соборе) перед жюри из докторов, в присутствии архидиакона, который, однако, не имел права вмешиваться. Вслед за комментарием он отвечал на вопросы докторов, которые затем удалялись для голосования. Решение принималось большинством голосов, архидиакон сообщал о результате.

Сдав этот экзамен, кандидат становился лиценциатом, но еще не получал докторского звания и права на преподавание — для этого требовалось пройти публичный экзамен. С помпой его сопровождали в собор, где он произносил речь и зачитывал тезисы о каком-нибудь из правовых положений, а затем защищал их от нападавших на него студентов. Тем самым он впервые играл роль мэтра на университетском диспуте. После этого архидиакон торжественно вручал ему лицензию, дающую право преподавать и соответствующие знаки отличия: кафедру, раскрытую книгу, золотое кольцо, судейскую шапочку или берет.

От юного парижского артиста требовалось получение предварительной степени. Трудно утверждать с полной уверенностью, но вероятнее всего она была итогом первого экзамена: determinatio, в результате которого студент становился бакалавром. Determinatio предшествовали еще два экзамена. Сначала кандидат должен был выдержать дискуссию с мэтром во время responsiones. Дебаты происходили в декабре перед постом (во время которого происходил экзамен). Если кандидат успешно проходил эту проверку, то его допускали к ехатеп determinaium или baccalariandorum, где он должен был доказать, что удовлетворяет требованиям статутов, и продемонстрировать знания включенных в программу авторов, отвечая на вопросы жюри мэтров. Вслед за этим следовало determinatio: во время поста он читал ряд курсов, чтобы показать свою способность к университетской карьере.

Вторым этапом был собственно экзамен, который давал лицензию и степень доктора. Он также подразделялся на несколько этапов. Самый важный из них заключался в серии комментариев и ответов на вопросы перед жюри из четырех мэтров под председательством канцлера или вице-канцлера. Несколькими днями позже канцлер торжественно вручал кандидату лицензию во время церемонии, включавшей в себя лекцию (collatio), которую он должен был прочесть, но она была чистой формальностью.