Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Риджент-стрит (№3) - Прекрасный незнакомец

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Лэндон Джулия / Прекрасный незнакомец - Чтение (Весь текст)
Автор: Лэндон Джулия
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Риджент-стрит

 

 


Джулия Лэндон

Прекрасный незнакомец

Я встретил деву на лугу,

прекрасную дочь фей.

Длинноволоса и легка,

и дик был блеск очей…

И сладкий стон из уст ее,

и будто страстный взгляд.

Я усадил ее в седло,

она ж, склонясь с коня,

весь день мне пела песни фей,

заворожив меня.

Джон Китс

Пролог

Южная Англия, Данвуди, 1834 год

Церковный двор так зарос травой, что с трудом можно было прочесть имена на надгробных камнях. Это огорчило Артура — кто будет заботиться об этой могиле? Кто положит цветы к этому надгробию, под которым лежит Филипп? Когда викарий взглянул на свинцовое небо и откашлялся, Артур исподтишка оглядел сгрудившихся вокруг ямы участников похорон, мысленно прикидывая, кому из них можно доверить уход за могилой.

Таких среди провожающих Филиппа в последний путь не было.

Густым басовитым голосом викарий запел похоронный гимн, и участники похорон, в траурной одежде и черных шляпах, присоединились к нему, подхватив грустную мелодию. Эту толпу привело сюда всего лишь болезненное любопытство — они пришли, чтобы поглазеть и убедиться, что один из печально известных повес с Риджент-стрит умер.

Артур устремил взгляд на простой сосновый гроб, опущенный в яму, зиявшую перед ним, и представил себе Филиппа, лежащего внутри: руки, как положено, скрещены на том, что осталось от груди, серое лицо, на котором больше нет выражения боли, и саван, окутывающий его тело. Он пожалел, что не нашел ничего лучшего, во что можно было бы облачить друга: к несчастью, в Данвуди не оказалось ничего подходящего, ведь Данвуди — это всего лишь охотничий домик, в который редко кто заглядывал. Там нашелся только комплект какой-то старой, неописуемого вида одежды, которую Артур и выдал хозяину похоронного бюро. Но Филипп был человеком не столь крупного телосложения, как предыдущий владелец домика, да к тому же значительной части его торса больше не существовало — ведь удар был ужасающе сильным. Конечно, Артур не считал, что для загробного существования важно, во что одеть покойника. Просто Филипп всегда был щеголем, крайне щепетильным во всем, что касалось одежды: знай, он, что ему придется лежать в гробу в старой, плохо сидящей на нем одежде, он был бы очень огорчен.

И, кроме того, если бы Артур не думал о том, во что сейчас одет Филипп, ему пришлось бы вспомнить о другом — как дьявольски он разъярен.

Зачем Филипп это сделал? Какое божественное провидение дало лорду Филиппу Ротембоу право сделать это?

Внезапный прилив негодования был острым, как лезвие клинка, таким же, как в тот момент, когда Джулиан поднял голову с окровавленной груди Филиппа и пробормотал слова, до сих пор эхом гуляющие по лесу: «Он мертв».

Траурные голоса внезапно поднялись к высшей точке, потом снова упали, начав новый стих. Артур поежился, заставил себя посмотреть на присутствующих и прищурился, увидев холодный пар, окутывающий собравшихся. Господи, да что они здесь делают? Это не могло быть реальностью. Началось все так невинно — просто очередной отдых в Данвуди, где четверо повес играли в карты, распутничали со своими подружками и лениво рассуждали о предстоящей на следующее утро охоте. Там был Эдриен Спенс, граф Олбрайт, отчужденный и державшийся в стороне, — без сомнения, голова его была занята последней ссорой с отцом. И Джулиан Дейн, граф Кеттеринг, увивавшийся вокруг двух дам полусвета, которые явились вместе с престарелым лордом Харпсром. Карты, изобилие пшеничного виски, и Филипп — как всегда, пьяный в лоск.

Если бы только Эдриен не попросил Филиппа прекратить вранье.

Если бы только Эдриен не обратил внимания на болтовню Филиппа! Но он попросил Филиппа замолчать — хотя и крайне вежливо, — и это оказалось началом конца. Филипп оскорбился и потребовал сатисфакции. Все были поражены. Эдриен принял пьяный вызов кузена, решив, как и все они, что наутро тот протрезвеет и возьмет свои слова обратно. Но Филипп явился на место дуэли, идя нетвердой походкой и держа в руке бутылку. Он и не собирался отступать.

В этот момент по маленькому церковному двору загрохотала повозка, и сквозь этот грохот Артуру показалось, что он слышит отдаленный пистолетный выстрел, раздавшийся в то утро — Эдриен выстрелил в сторону. И когда это произошло, Артур почувствовал всю неотвратимость судьбы, потому что как это ни невероятно, но Филипп, двоюродный брат Эдриена, ответил на этот благородный жест, выстрелив в Эдриена! Разумеется, Филипп промахнулся, потому что с трудом держался на ногах. Но промах, казалось, наполнил его решимостью — он выхватил у Фицхью немецкий двуствольный пистолет и пнул этого дурака в зад, а потом с изяществом танцора крутанулся и выстрелил Эдриену в спину.

Зачем? Зачем, Филипп?

Этот вопрос, как барабанный бой, стучал в голове у Артура, стучал непрерывно, и конца этому не предвиделось. Они никогда не узнают, зачем Филипп заставил Эдриена поднять на него руку, потому что этот проклятый трус Филипп так и не дал им никакого достойного объяснения своему поведению, которое привело к его смерти. Прошло несколько секунд после того, как Филипп выстрелил в спину Эдриену, — и вот Филипп уже лежит на пожелтевшей траве, и его лазурно-голубые глаза спокойно смотрят в небо, и жизнь уходит из зияющей дыры в его груди.

Мертв. Один из них мертв, один из бессмертных повес с Риджент-стрит, и убит он одним из своих же.

Сжалься, Господи, над всеми нами!

Артур посмотрел туда, где стоял Эдриен — такой же неподвижный и окаменевший, как и Джулиан, стоявший рядом. Эти четверо — Эдриен, Филипп, Джулиан и он сам — были кумирами более молодых английских аристократов. Они были повесами, прославившимися тем, что жили в соответствии с собственным житейским кодексом, рисковали здоровьем, чтобы стать еще здоровее, и бесстрашно презирали закон и общество. Они были повесами, которые днем играли нежными сердцами молодых леди в салонах на Риджент-стрит, а по вечерам в клубах проматывали денежки своих отцов, предназначенные им в наследство, и отдавали лучшую часть себя в пресловутых будуарах на той же Риджент-стрит.

Такова была легенда.

Но на самом деле, разумеется, все было совсем не так. Просто все четверо выросли вместе, и им доставляло удовольствие беспечное общество друг друга и хорошеньких женщин из заведения мадам Фарантино. Никто из них не совершил никакого ужасного противозаконного поступка, не запятнал репутацию дамы, никого не довел до долговой тюрьмы после одной-единственной карточной игры. В них вообще не было ничего особо примечательного — кроме того, что один из них счел жизнь до того невыносимой, что, в сущности, убил себя руками своего кузена.

Доказав тем самым, что повесы вовсе не бессмертны.

Артур закрыл глаза, когда собравшиеся хором завели последний стих гимна, и горькая ярость поднялась к его горлу, как желчь. Он ненавидел Филиппа, ненавидел за то, что тот все разрушил, за то, что покончил со всем на вот этой пожелтевшей траве!

Он ненавидел Филиппа почти так же, как ненавидел себя самого.

И все из-за того, что испытывал невыносимое чувство вины. Он ведь видел, к чему все идет, он был рядом и спокойно наблюдал, как Филиппа охватывает отчаяние, а ведь он мог бы подтолкнуть его совсем в другом направлении. Лорд Артур Кристиан, третий сын герцога Сазерленда, которому когда-то было определено стать священником, стоял рядом и равнодушно смотрел, как его друг скатывается в пропасть. Если кто-то и мог удержать Филиппа на краю бездны, так только он. Не Эдриен, не Джулиан, а именно он.

Голоса поднялись в последний раз, и, наконец, несносный гимн закончился. Повисла тишина; толпа неловко зашевелилась. Кое-кто посмотрел на небо, становившееся все более мрачным; викарий сосредоточенно листал маленький сборник молитв. Демонстративно глядя на Эдриена, он нараспев заговорил:

— Вы, кто оплакивает его, можете ли вы узреть в его смерти свет Господа нашего и полноту любви… «Будь он проклят за то, что сотворил с нами!»

— …э-э-э… полноту жизни и узреть всю полноту милосердия? Аминь.

— Аминь, — как эхо, повторили собравшиеся.

Полнота жизни? Милосердия? Да, Господи, начиная с этого дня, Артур будет ощущать полноту жизни, будет вспоминать о ней всякий раз, когда увидит восход солнца, или сожмет в объятиях женщину, или вдохнет запах прекрасной сигары, из тех, что курит Джулиан! А полнота его жизни будет измеряться тяжестью его вины, его негодования и угрызениями совести! Филипп!

Артур отступил на шаг, втянув воздух сквозь стиснутые зубы, а могильщики принялись забрасывать гроб землей. Да-да, с этого дня он будет ценить полноту жизни, потому что каждый Божий день он будет нести на себе тяжесть — ведь он позволил Филиппу погибнуть самым недостойным способом, какой только можно себе представить. Он будет жить с чувством непреходящего гнева, который вызвала у него смерть одного из лучших друзей, униженный от сознания, что вовремя не остановил его, не вернул все в прежнее — правильное — русло и даже не попытался сделать это, сокрушив демонов, которые пожирают душу человека и отдают его, охваченного отчаянием, во власть смерти.

Будь он проклят!

Глава 1

Лондон, Мейфэр, 1837 год

Если бы Артуру Кристиану предстояло быть подвергнутым худшей из всех пыток, палачи не смогли бы придумать ничего более изощренного, чем этот прием, который он сам же и организовал в своем доме.

И во всем был виноват он, только он, и никто больше. В конце концов, ведь это он давал бал в своем особняке на Маунт-стрит, и именно его равнодушие позволило всякому светскому сброду войти в его дом. Уж лучше быть утопленным и четвертованным, думал Артур, чем исполнять роль хозяина этого хорошо продуманного приема — и множества точно таких же в течение сезона, — лишь бы не выносить призывные взгляды Порции Беллоуз, которая к тому же еще и трогала его сейчас за ногу.

И в том, что она трогала его за ногу, был, конечно, виноват он сам. Слишком невнимательно относился он к своим гостям и потому не заметил, когда она пришла, а потом было уже слишком поздно. Порция очень целеустремленно загнала его в маленький альков в стороне от главного коридора, и ее рука нагло принялась шарить по его бедру.

— Я никогда не забывала вас, Артур, ни на мгновение, — промурлыкала она голосом, который больше всего подходил для спальни.

— Ну, разумеется, — протянул Артур и опустил руку вниз, в путаницу обвивающих его тяжелых атласных юбок Порции. И принялся палец за пальцем отрывать от себя ее руку.

— Когда он лежит на мне, я представляю себе, что это вы, — хрипло шептала она, поглаживая крупную черную жемчужину, покоящуюся на ее пышной груди. Она медленно нарисовала пальцем вокруг броши воображаемую линию, опуская ее все ниже и ниже в вырез платья из золотистого атласа. — По ночам мне снится, что вы меня ласкаете.

На самом деле он готов был держать пари, что когда Рот лежит на ней, эта сучка думает только о его немалом состоянии…

Ее пальцы снова с настойчивостью, достойной лучшего применения, принялись шарить у него между ног.

— Я не хотела причинять тебе страданий, милый.

Она проговорила это точно с такой же интонацией, как и в ту пору, когда им было по восемнадцать лет, и в голосе ее было то же нежное мурлыканье, которое заставляло Артура признаваться ей в вечной любви по десять раз на дню. Этот голос, а также огонь, тлеющий в ее взоре, принудили его смиренно просить у ее отца разрешения сделать ей предложение, на что его светлость спокойно ответил, что мисс Беллоуз уже обручена с Робертом Лэмпли. Роберт Лэмпли, двумя годами старше Артура, должен был унаследовать не только состояние, но и титул — как раз то единственное, чем не обладал Артур. Тогда он впервые в жизни понял, как ничтожен в глазах света не имеющий титула третий сын могущественного герцога.

Теперь, в тридцать шесть лет, он уже знал, как несносны, могут быть женщины, и в очередной раз спокойно отвел руку Порции.

— Миледи Рот, вы знаете, что я не верю ни единому слову, которое слетает с ваших губ, — заявил он с улыбкой, словно ее признание его позабавило, хотя на самом деле все было наоборот. Она постоянно унижала его, а когда у нее было соответствующее настроение — делала из него полного дурака. О да, Порция Беллоуз не один, а целых два раза оставила в дураках лорда Артура Кристиана, третьего сына герцога Сазерленда! И судя по тому, с какой наглостью ее пальцы порхали по его чреслам, она решила в третий раз унизить его — на этот раз самым изумительным и превосходным образом.

И теперь, в алькове, Порция нагло обхватила ладонью выпуклость в его панталонах и улыбнулась порочной улыбкой продажной женщины. Артур ответил ей равнодушной улыбкой, зная, что эта женщина никогда больше не вызовет у него ответной реакции. Он обхватил ее запястье и крепко сжал.

— Ваш муж всего лишь в пятидесяти футах отсюда, — проговорил он мягким, увещевающим тоном.

Ее щеки вспыхнули, но она беспечно пожала красивыми плечами.

— Он нас не увидит, а если даже и увидит, не обратит внимания.

— Пожалуйста, мадам, прекратите. — Он сжал ее запястье так сильно, что и сам испугался — вдруг ее кость треснет прежде, чем она его отпустит.

Надув губы, как обиженный ребенок, она вырвала руку и вскочила, потирая то место, где он сделал ей больно.

— Вы ужасно злой! Столько лет прошло, а вы обвиняете меня только в том, что я пыталась выжить в этом жестоком мире!

Фыркнув весьма непочтительно, Артур небрежно скрестил руки на груди.

— Я обвиняю вас во многих вещах, дорогая, но выживание к ним не относится.

Ее карие глаза сверкнули гневом.

— Вы забыли, кого вы оскорбляете, милорд!

— Вовсе нет. — Он насмешливо поклонился. — Я не мог бы этого забыть, поскольку вы — единственная женщина, с которой я не стал бы спать даже ради спасения собственной жизни.

Порция широко раскрыла глаза и издала короткий негодующий возглас.

— А сердиться и вовсе ни к чему! — равнодушно произнес Артур.

Губы Порции сжались в ниточку; она резко повернулась и направилась к двустворчатым дверям красного дерева, ведущим в бальный зал, поставив Артура на место так, как это умеют делать только чистокровные аристократки. Лакей едва успел подойти к двери и открыть ее, и Порция прошествовала мимо него с важным видом, задев его ноги шуршащими золотистыми юбками.

Лениво улыбаясь, Артур поправил галстук и пригладил густые непослушные волосы золотисто-каштанового цвета. Порция все так же хороша, этого у нее не отнимешь. Рыжие волосы, алебастровая кожа… Но все равно это гадюка, и никому это не известно лучше, чем ему. После того как она разбила его глупое молодое сердце, когда им было по восемнадцать лет, она вышла за Лэмпли, спустя пару лет подарила ему дочь, а потом спокойненько дождалась его смерти — он умер от какой-то лихорадки. Она еще носила вдовий траур, когда послала за Артуром, и ей удалось искусно вызвать в нем чувство, которое он считал давно похороненным. Она была настойчива и, когда он, в конце концов, смягчился, призналась сквозь слезы, что все эти годы любила только его. Хотя было глупо с ее стороны надеяться, что теперь ее признание произведет на него впечатление, все же такие слова были ему приятны, и она это, разумеется, поняла. Тем не менее, он был стоек и старался не допустить, чтобы его сердце во второй раз разбилось вдребезги.

И ему действительно удалось бы избежать унижения и боли и не попасться в ее когти, если бы Филипп не погиб тогда, когда погиб.

Вскоре после событий в Данвуди Артур обнаружил, что живет без цели и совершенно не в состоянии найти свою дорогу в жизни. Именно тогда у него появились сны — ему снился Филипп, который бродил с зияющей в груди черной дырой, насмехаясь над Артуром уже самим фактом своей смерти. И вот тогда, в те долгие черные часы, он и обратился к Порции, ища утешения, памятного ему по давно прошедшим годам. Порция отдалась ему со страстью, заставив его поверить, что действительно все эти годы тосковала по нему. Жалкий дурень, вот кем он был. Как он был потрясен, прочтя как-то утром в «Тайме», что весной Порция вступает в брак с лордом Ротом!

Когда Артур явился к Порции, она очень мило запричитала. Что же, восклицала она, остается делать бедной вдове? Но не это было самым страшным — оказалось, что она играет не им одним, но еще двумя поклонниками, имеющими титул. И только у него, у Артура Кристиана, не было титула, а значит, и рассчитывать ему было не на что. Он вздохнул, сунул руки в карманы и направился к входу в бальный зал, где и остановился, оглядывая комнату, переполненную сливками английской аристократии.

В дополнение к двум или более сотням гостей, которые — Артур знал это — отдали бы право первородства за честь оказаться здесь в этот вечер, в зале были еще и те, кого он любил, — его мать и тетка леди Пэддингтон, или Пэдди, как они нежно ее называли. Его брат Алекс со своей женой Лорен. Кеттеринг и его жена Клодия. Не было только Эдриена и Лилианы — они оставались в деревне в связи с рождением сына. Да, равнодушно подумал Артур, это, без сомнения, настоящий дом Сазерлендов. И эта сцена разыгрывается много раз в году.

Артуру хотелось бы оказаться сейчас где угодно, только не в своем доме.

Здесь для него ничего не было, здесь ничто не могло привлечь его интереса, не могло вдохновить его на великие деяния. Ему казалось, что жизнь медленно проходит мимо, а он все устраивает одно великолепное пиршество за другим, тратит на них свою молодость и уже совершенно запутался, не понимая, где его место.

Нечаянно его взгляд встретился со взглядом Алекса, и тот сразу направился к нему. Артур покорно ждал, изо всех сил стараясь придать себе равнодушный вид.

— Должен предупредить тебя, старина, — произнес Алекс, остановившись рядом с ним, — у моей дорогой жены появилась навязчивая идея познакомить тебя с дочерью Уоррентона. — Он бросил взгляд на Артура. — Правда, она не очень-то хороша собой.

— Чудесно, — лениво протянул Артур.

— Кстати, Лорен идет сюда, — сказал Алекс и улыбнулся с сияющим видом, глядя поверх плеча Артура.

Артур повернулся, тоже улыбаясь. К ним подошла жена Алекса.

— Артур! Как хозяин вы просто несносны! Я везде вас ищу, — шутливо пожурила она его.

— Я смиренно прошу вас о прощении. — Он галантно склонился к ее руке. — Меня отвлекли скучные хозяйственные дела.

— Вот как? — удивилась Лорен, но тут же снова заулыбалась. — Хорошо, раз уж я вас нашла, мне страшно хочется представить вас…

— А вон и Кеттеринг! — поспешно прервал невестку Артур, кивнув кому-то через ее плечо. — Извините, дорогая, у меня важное дело, которое, право же, никак нельзя отложить. — Вежливо поклонившись, он отошел, прежде чем Лорен успела хоть что-то сказать.

— Лжец! — услышал он ее веселый голосок, за которым последовал гортанный смешок Алекса.

Артур усмехнулся и исчез в толпе гостей, направляясь к Джулиану. По дороге он остановился только для того, чтобы поздороваться с матерью и теткой. Вдовствующая герцогиня ласково ему улыбнулась.

— Вы сегодня очень красивый, — шепнула она племяннику. — Кстати, сегодня здесь присутствует мисс Эмилия, дочь весьма важного господина — лорда Уоррентона!

Ага! Значит, Лорен уже собрала войско для атаки. Артур нежно любил свою невестку, даже, несмотря на то, что она твердо решила приковать его к какой-нибудь девице, впервые выезжающей в свет.

— Я уверен, что мисс Эмилия великолепно проведет время. — Он похлопал мать по руке. — Вы меня извините, леди?

И, не обращая внимания на возмущенный протест Пэдди, он пошел дальше, пока не оказался у буфета, где его дворецкий, Барнаби, расставил впечатляющее количество бутылок с ликерами и бренди. Он налил себе шампанского в тяжелый хрустальный бокал.

— А я уже решил, что ты намерен бросить меня ради заговорщиков, желающих пристегнуть тебя к мисс Эмилии.

Артур, усмехнувшись, повернулся на знакомый голос. Это был Джулиан Дейн, граф Кеттеринг.

— Неужели они все боятся, что год закончится, а я так и останусь в девицах? Джулиан засмеялся.

— Очевидно, они боятся и за тебя, и за мисс Эмилию, — проговорил он, жестом приказав маячившему неподалеку лакею налить себе бренди.

— Кажется, я буду вынужден откровенно поговорить со своей невесткой. Кстати о несносных женщинах: чем там занимается твоя жена?

Джулиан усмехнулся и посмотрел туда, где находилась Клодия. Она сидела на краешке дивана, уперев локти в колени, и доказывала что-то явно весьма важное скучающему лорду Перри.

— Могу поспорить, что Перри отдаст все, что у него есть, за три процента годовых, даже не поняв, что произошло, — заявил Джулиан, пряча за стаканом гордую улыбку.

Артур не сомневался, что так и будет. Если в Лондоне и есть кто-то, способный добыть средства на достойные дела, то это леди Кеттеринг. Она обладает даром очаровывать мужчин, как говорится, одним махом — именно это и случилось с Джулианом. Он собирался, было поболтать на эту тему, но тут у его плеча внезапно возник дворецкий Барнаби.

— Прошу прощения, милорд, но лорд Ротембоу непременно желает вас на два слова.

Ротембоу. Это имя мгновенно напомнило Артуру его вчерашний сон — такой же зал, как этот, и ускользающий Филипп, которого он пытается поймать, чтобы потребовать объяснений. Черт побери! Артур обменялся взглядом с Джулианом и поставил на стол бокал.

— Проведите его в Утреннюю гостиную, — велел он Барнаби, но вдруг увидел, что Ротембоу пробирается через толпу гостей, направляясь к нему. Гости же, все как один, повернулись к троим мужчинам, когда Ротембоу демонстративно остановился перед ними. Это было неприлично — Ротембоу приглашен не был, и его одежда подтверждала это. Но что бы ни подумали присутствующие, Артур не мог возражать против появления этого человека — он вообще не мог возражать против чего-либо — и только кивнул в знак приветствия.

Ротембоу нахмурился, сведя густые седые брови. Этот дородный старик был гораздо ниже Артура — ему пришлось задрать голову, чтобы бросить на него сердитый взгляд.

— Кристиан, я бы хотел вас на два слова, если можно, — прорычал он и, сунув руку в карман фрака, достал сложенный лист бумаги. — У меня в руках дело, которое повлечет за собой некоторые последствия. Похоже, контора «Братья Кристиан» снова меня подвела?

Артур обменялся с Джулианом быстрым настороженным взглядом.

— Прошу прощения, сэр, но если это деловой вопрос, не лучше ли было бы обсудить его…

— Я не желаю откладывать, милорд! — сердито прервал его Ротембоу. — Я получил это письмо только сегодня, и, поскольку его содержимое крайне меня взволновало, я совершенно не был удивлен, узнав, что, по меньшей мере, один из вас причастен…

— Не пройти ли нам в Утреннюю гостиную? — резко спросил Джулиан.

Коротко кивнув, Ротембоу шагнул в сторону, давая дорогу Артуру.

Артур вряд ли мог упрекнуть отца своего друга за то, что он презирает повес; он полагал, что вполне естественно для любого человека искать виноватого, если он потерял сына, в особенности так, как потерял его Ротембоу. Но, к сожалению, лорд Ротембоу, который некогда учил четверых мальчишек играть в крикет, теперь обливал их презрением при любой возможности и даже публично отказывался находиться в одном помещении с ними. И Артур, тщательно скрывавший свои мысли и безысходное отчаяние, вновь ощутил привычное чувство негодования на Филиппа, которое появилось у него три года назад.

Они молча шли по коридору, покрытому толстым ковром; впереди торопливо шагал Барнаби. Остановились они одновременно, едва переступив через порог Утренней гостиной, и терпеливо ждали, когда Барнаби зажжет канделябры. Когда за дворецким тихо закрылась дверь, Артур повернулся к Ротембоу.

— Милорд? — вежливо вопросил он.

В маленьких синих глазках Ротембоу застыл ледяной холод.

— Вы ведь не захотели остановить его, да? До тех пор, пока не получили пару фунтов, — бросил он и швырнул сложенный лист бумаги на стол. Листок заскользил по отполированной поверхности. — Я абсолютно уверен, что вы знали об этом… об этом безумии!

Джулиан бросил вопросительный взгляд на Артура, который торопливо разворачивал документ. Это было письмо, адресованное в контору «Братья Кристиан», подписанное неким мистером Джейми Реджисом, эсквайром, из Стерлинга, что в Шотландии, и датированное июлем 1835 года — то есть почти два года назад. Артур пробежал глазами буквы, аккуратно выведенные пером на толстой веленевой бумаге, и такие слова, как «долг», «недоимки», «налоги», бросились ему в глаза. Тогда только он начал понимать, что читает.

Стада Филиппа.

Речь шла о землях и крупном рогатом скоте в центральных нагорьях Шотландии, в которые Филипп вложил деньги всего лишь за несколько недель до своей смерти. Артур забыл об этом, но теперь понял, что предчувствие тогда его не обмануло — это было, судя по всему, очень глупое капиталовложение. Он сунул письмо Джулиану и подошел к камину. Перед его мысленным взором четко всплыли события того времени. Ну конечно, он все знал об этой авантюре и считал ее очень неблагоразумным поступком, не имеющим перспектив, поскольку именно в этот период многие скотоводческие хозяйства в Шотландии уступили место овцеводческим фермам.

Но Филипп тогда потерял голову, его мальчишеский энтузиазм оказался сильнее холодного и трезвого расчета. Очевидно, некий шотландский фермер, будучи по уши в долгах, предложил часть своего имущества в обмен на вливание наличными. Филиппа увлекла эта сделка, и он предложил фермеру оплатить покупку коров, уверенный в том, что рынок скота сделает его богатым человеком и принесет необходимые средства, которые помогут ему расплатиться с долгами. Артур предупредил его, что это пустая затея, но Филипп нетерпеливо отмахнулся от него и оформил покупку через контору «Братья Кристиан». И Артур, вместо того чтобы устроить другу головомойку, больше не раскрывал рта, тем самым, позволив Филиппу и дальше рыть себе яму. Для Филиппа эта смехотворная покупка была отчаянной попыткой изменить свою жизнь и начать все сначала — попыткой вернуть себе уважение.

— Я что-то не понимаю, — проговорил Джулиан у него за спиной. — Письмо ведь двухгодичной давности.

— Очевидно, оно долго искало адресата, — произнес Ротембоу.

— Я не знал, что Филипп вложил деньги в землю в Шотландии. — Джулиан был очень удивлен.

— Да, милорд, он купил ненужное стадо и еще менее нужный участок земли всего за пару недель до того, как его убили! — в ярости вскричал Ротембоу. — А теперь я должен выплатить двадцать тысяч фунтов, и дай Бог, чтобы этим дело и ограничилось! — Ротембоу устремил на Артура сердитый взор. — Вы знали об этом, Кристиан! Он заключил эту глупейшую сделку через вашу контору!

— Да, я это знал.

— Значит, вы знали, что он бросает большие деньги коту под хвост! Боже мой, как вы могли позволить это, будучи в здравом уме? Вы обязаны были остановить его, не дать ему сделать такую глупость!

Конечно же, он мог остановить Филиппа и не дать ему убить себя. Именно это он хотел сказать Ротембоу, и оба они это понимали.

— Послушайте, милорд, — поспешно вмешался Джулиан. — Ведь Филипп был взрослым человеком, и сам отвечал за свои поступки!

Теперь Ротембоу набросился на него.

— Он был пьяницей! Никчемным, нищим пьяницей! Он был обречен с того момента, как встретился с вами, — в отчаянии простонал он. — До того мой Филипп был хорошим мальчиком, очень хорошим, но вы его погубили! Повесы погубили его, а теперь… теперь… — Голос Ротембоу внезапно упал; его синие глаза оглядели потолок и стены, плечи опустились, и, словно признавая свое поражение, он испустил долгий, усталый вздох.

Все трое долго стояли молча, пока Артур не задал главный вопрос:

— Что вы хотите, чтобы мы сделали? — Тихий горестный звук, который издал Ротембоу, резанул Артура по сердцу.

— Я бы хотел, чтобы вы вернули мне моего сына, Кристиан, — хрипло ответил он и поднял на него глаза, в которых стояли слезы. — Короче говоря, я был бы весьма вам обязан, если бы вы распорядились в вашей конторе покончить с этим непристойным делом немедленно и обелить имя моего сына. Сделайте это, во что бы оно ни обошлось, но ради Бога, пусть имя моего сына будут уважать хотя бы в одном уголке королевства! Помогите ему обрести покой!

Артур бросил взгляд на письмо, лежащее на письменном столе.

— Я не знаю, что здесь можно сделать, но даю вам слово, милорд, что постараюсь все исправить.

Подавив очередной горестный вздох, Ротембоу посмотрел на Джулиана, повернулся и медленно пошел к двери.

— Боюсь, это никогда не кончится, — произнес он отрывисто, берясь за дверную ручку. — Похоже, мой сын никогда не будет покоиться с миром. — И он громко захлопнул за собой дверь.

— Если его сын никогда не будет покоиться с миром, это его дело, а не наше! — пробурчал Артур обиженно, обращаясь к закрытой двери.

Равнодушно пожав плечами, Джулиан направился к столику с напитками и налил два стакана виски, один из которых протянул Артуру.

— Ротембоу всегда будет считать, что это мы его убили. Тут уж ничего не поделаешь.

— Филипп сам себя убил! И он сам принял это глупое решение, — рассердился Артур, указывая на письмо. — Господи, ну зачем ему понадобилось покупать стадо скота с Северного нагорья?

Артур подошел к столу и взял в руки письмо. Аккуратный почерк адвоката вызвал у него негодование — но по отношению к кому или чему, Артур и сам не знал. Казалось, что все, за что бы ни брался Филипп, так или иначе приводило к краху, словно небеса за что-то ополчились на него. Артур сложил письмо и, сунув его в карман фрака, опрокинул в себя виски.

— Пойдем, Артур. Наверняка твои гости уже удивляются, куда это ты подевался, — вздохнул Джулиан. Артур недовольно посмотрел на него.

— Видит Бог, я пытался понять, зачем он это сделал, но не смог найти причины. Однако я не больше, чем ты или Эдриен, толкал его в эту сторону, и мне смертельно надоело чувствовать себя виноватым, клянусь Богом, смертельно надоело!

— Ну и брось это, — спокойно произнес Джулиан. — Мы никогда не поймем, почему он сделал то, что сделал. — Он открыл дверь и стоял, поджидая Артура. — А, пытаясь понять, можно и свихнуться.

Письмо, лежащее в кармане фрака, жгло грудь, но Артур заставил себя забыть о нем до конца вечера. Он равнодушно делал все, что от него требовалось, — долго разговаривал с тупицей Перри, хотя это было все равно, что говорить со стеной. Затем поболтал с сэром Фоксом насчет скачек, очаровал группу молодых леди, хихикающих, как девчонки, и выдержал две кадрили. В столовой, где гостей ждали накрытые столы, он дружелюбно поболтал с мисс Эмилией, некрасивой, но одаренной дочерью Уоррентона, — одаренной в физическом и финансовом смысле, как осторожно намекнул ему Джулиан за тарелкой с гусем и спаржей, купающейся в сливочном соусе.

Он хорошо исполнял свою роль, но не помнил почти ничего из того, что слышал или говорил сам, — он никак не мог выбросить из головы мысли о Филиппе. Неужели Филипп действительно надеялся, что эта авантюра в Шотландии что-то изменит в его жизни? Почему он не обратился за советом, не попытался выяснить, что ему делать с его все возрастающим долгом? Ведь лучшая в королевстве контора по ходатайствам принадлежала одному из его друзей. Почему он убил себя?

Когда большинство гостей снова пошли танцевать, а в библиотеке собралось избранное общество, Артур увидел, как Джулиан с сияющей улыбкой смотрит на скользившую мимо Клодию. В глазах у него светилось обожание, и Артур ощутил в груди знакомое стеснение, которое можно было определить словами «легкая зависть». Но ведь это не могла быть зависть — Артур Кристиан не завидовал мужчинам из-за их жен. Для этого достаточно было взглянуть на Порцию, и сразу становилось ясно, почему это так.

Сделавшись совершенно несчастным от непрерывных размышлений о Филиппе, о жизни и о разных других проблемах, Артур выскользнул из зала, вышел на веранду позади столовой, решив спрятаться от гостей, которые проникли даже в сад.

Артур удивился, услышав, как кто-то чиркнул спичкой; оглянувшись, он увидел Джулиана, протягивающего ему сигару.

— Изготовлено из смеси лучших американских сортов табака. Доставлено только сегодня утром.

Артур взял сигару, затянулся и стал смотреть, как дымок медленно поднимается к чернильно-черному небу.

— Я не знал, что Филипп вложил деньги в крупный рогатый скот и землю в Шотландии, — помолчав, проговорил Джулиан.

Нахмурившись, Артур сунул руки в карманы.

— Я знал, — спокойно признался он. — Просто казалось… В то время он совершенно помешался на этом, как будто эта дурацкая земля одна только и могла помочь ему уладить какую-то глобальную проблему. Самое плохое в этом — что я не отсоветовал ему, хотя и видел, что он совершает страшную глупость.

— Артур, но ведь Филипп Ротембоу сам нес ответственность за свои дела, а не ты. Ты не можешь винить себя вечно. — И, тем не менее, я обещал Ротембоу, что просмотрю это дело и сделаю что могу. Наверное, мне следует послать кого-то туда — пожалуй, Редмонда. Он весьма толковый работник. Думаю, он с удовольствием…

— Нет. Ты считаешь, что это твоя вина? Вот и поезжай туда сам! — сердито произнес Джулиан, и Артур удивленно взглянул на него. — Поезжай, Артур, обели имя Филиппа, сделай все, что нужно, чтобы облегчить себе то невыносимое чувство вины, которое три года гложет тебя, — если сможешь.

— Поехать в Шотландию? Не смеши меня.

— А что здесь смешного? Ты редко покидаешь Лондон. Помнишь, ты как-то сказал, что хотел бы увидеть один из тех шотландских клиперов, которые всегда обгоняют корабли Кристиана? И поскольку ты внушил себе, что гибель Филиппа — это твой крест, то найдется ли лучший способ помочь себе и ему? В самом деле, Артур, что ты теряешь? Не похоже, чтобы тебя здесь что-то удерживало.

К чести Артура нужно сказать, что ему удалось скрыть за снисходительной улыбкой свое немалое раздражение, вызванное этим замечанием.

— Благодарю, Кеттеринг. Я подумаю. Джулиан швырнул сигару на землю, раздавил ее каблуком и презрительно процедил:

— Прекрасно. В таком случае наслаждайся чувством своей вины.

И он ушел.

Артур смотрел ему вслед, едва сдерживая смех. Что за абсурдное предложение! Но к тому времени, когда он вернулся в зал, улыбка исчезла с его лица, сменившись сосредоточенным выражением.

Не может же он взять и уехать? Поездка в Эдинбург — нелегкое путешествие, на это потребуется время. А здесь нужно сделать столько дел. Здесь? А может, там? Десяток, а то и больше опытных стряпчих занимались состоянием семьи Кристиана; вряд ли он нужен им — разве что поставить свою подпись на документах и банковских счетах. И его, в самом деле, очень интересует, почему шотландские клиперы обгоняют все остальные морские суда.

И все же… Артур покачал головой. Отправиться в глубь Шотландии — это вряд ли то же самое, что смотаться в Париж. И он там никого не знает, а потому окажется совсем один. Но с другой стороны, здесь его жизнь состоит только из светских обязанностей, в которые входит — он скривился — бесконечный парад незамужних дебютанток, мечтающих выйти за него замуж, дружеских попоек с Джулианом и Эдриеном, когда они не заняты со своими семьями, и периодических визитов в заведение мадам Фарантино для удовлетворения телесных потребностей. Ни целей, ни оснований оставаться в Лондоне у него нет. И говоря по правде, он совсем не ощущает себя здесь своим.

Что-то привлекло внимание Артура. Он устремил взгляд через весь зал — Порция посылала ему соблазнительные улыбки и поглаживала жемчужину у себя на груди, откровенно пытаясь его соблазнить.

Да, в Лондоне его ничто не держит. Этим он обязан Филиппу, не так ли? Филипп очень подвел его, и теперь самое меньшее, что он может сделать, — это попытаться разобраться в той ситуации, которая возникла в Шотландии, и восстановить его доброе имя.

Артур размышлял, пока не забрезжило утро и бал, наконец, не подошел к концу. Первыми уехали Джулиан с Клодией. Ожидая, пока им подадут карету, Клодия озорно улыбнулась:

— Я убедила моего упрямого мужа, что мы должны устроить званый ужин в следующую среду. Пожалуйста, приходите, Артур. Мне очень хочется познакомить вас с одной очаровательной леди. Я буду рада вас видеть.

Артур нежно погладил Клодию по руке.

— Мне очень жаль, но боюсь, мне придется отказаться, — с покаянным видом ответил он. — В следующую среду меня не будет в Лондоне.

— Вот как? — протянул Джулиан, усаживаясь в карету рядом с женой. — А где же ты будешь, старина? — В Шотландии, — улыбнулся Артур.

Глава 2

Шотландия, Эдинбург

Мистер Джейми Реджис, эсквайр, с интересом смотрел на человека, сидящего напротив него в кожаном кресле и спокойно читающего какое-то письмо. Вид лорда Артура Кристиана ему сильно не нравился: от него прямо несло удушливым богатством. Дело не в том, что Джейми Реджис имел что-то против богатства, нет, просто он не любил, когда богатство бросало ему вызов.

А именно это и сделал Кристиан, послав ему, письмо месяц назад, в котором очень точно было указано, куда и когда мистеру Реджису следует явиться, и при этом, полностью проигнорировав тот факт, сколько усилий придется приложить мистеру Реджису, чтобы проделать весьма нелегкий путь до Эдинбурга. У этого английского дурня есть дело в Эдинбурге, и поэтому он уверен, что весь мир должен являться к нему на поклон, совсем, как и те богатые фермеры-овцеводы, посредником которых зачастую выступает Джейми Реджис.

Вы только посмотрите на него! Страшно доволен собой, верно? Расселся, точно король, прямо посреди гостиной лучшего отеля «Кеннилворт», небрежно закинув ногу на ногу, и читает письмо из банка. Джейми считал себя франтом, но этот дурень носил темно-коричневый сюртук, сшитый из ткани такой прекрасной, что она явно проделала путь из самого Парижа. А жилет? Подумать только, бледно-зеленый жилет был из шелка, в этом Джейми не сомневался, и расшит розовыми и темно-коричневыми нитками точно такого же цвета, что и фрак! Бледно-зеленый с коричневым рисунком шейный платок завязан безупречно, а волосы — немного длиннее, чем диктовала мода, — были подстрижены так, чтобы смирить их волнистость. Даже бакенбарды у этого наглеца были образцом совершенства! Просто неприлично для мужчины относиться так требовательно к своей внешности!

Джейми перевел взгляд на руки Кристиана и скривился. Руки были крупные, ухоженные, на левой — кольцо с тяжелой золотой печаткой. Эти руки не проработали ни одного дня в своей жизни.

А его ноги? Тут почему-то мистер Реджис перестал улыбаться и лишь тихо втянул в себя воздух. Благоговейный восторг охватил его при виде сапог Кристиана. Дорогая эластичная кожа, начищенная до блеска, безукоризненно облегала ноги англичанина до колен. За пару таких сапог Джейми Реджис не пожалел бы всей жизни.

— Мистер Реджис!

Шотландец покраснел — его застигли в тот момент, когда он облизывался, глядя на чужие сапоги.

— А? — смущенно отозвался он.

— Я не во всем разобрался. Вы управляли капиталовложениями лорда Ротембоу, которые были помещены в собственность в… где бишь находится эта собственность… а, да, в Пертшире, правильно?

Мистер Реджис кивнул.

— Наверное, места весьма живописные?

Поскольку мистер Реджис никак на это не отреагировал, Кристиан улыбнулся с понимающим видом.

— И вы договорились о том, что земля и скот будут проданы Шотландскому банку за половину их продажной стоимости, установленной в восемь тысяч фунтов, которая выплачивается при подписании договора, и о займе под вторую половину, который арендатор обязуется выплачивать ежегодно в течение трех последующих лет с суммы, выручаемой от продажи шести единиц скота?

Мистеру Реджису пришлось хорошенько обдумать это заявление. Наконец он важно кивнул.

Кристиан склонил голову набок.

— Пожалуйста, мистер Реджис, помогите мне разобраться. В этом письме ясно сказано, что долг, лежащий на половине продажной стоимости, состоит из недоимок и налогов, которые не выплачивались с тех пор, как был получен заем. Насколько я понял, значительное стадо скота было куплено вместе с землей — так что же, ее не сочли имеющей отношение к займу? — ровным голосом спросил он.

Господи, ну и взгляд у этого человека — прямо насквозь прожигает! Мистер Реджис, разволновавшись, принялся суетливо рыться в бумагах, лежавших у него на коленях.

— Милорд, кажется, ах… — Господи, да как же зовут этого арендатора? Вот уже три года он не был в той горной долине. Боже Всемогущий, кто же мог подумать, что его спокойная жизнь закончится вот так… — Да, Фрейзер! — произнес он торопливо, добыв имя этого человека из запыленных глубин памяти. — Ага. Да, милорд, Фрейзер не делал выплат в банк, как следовало по договору. В тридцать четвертом году, к примеру, была настоящая засуха, самая настоящая засуха, и я думаю, что пасти скот было просто негде. А в тридцать пятом в том краю был огромный наплыв овец. Это, наверное…

— Мистер Реджис, — нетерпеливо прервал его Кристиан, и от его тона Джейми скрипнул зубами, — разве не следовало этому… Фрейзеру… связаться с вами и попросить вас сообщить представителям лорда Ротембоу в Лондоне о том, что он пропустил первый платеж? И второй? И уж тем более третий?

Ответить на это было нечего. Мистер Реджис перестал рыться в бумагах и храбро посмотрел на несносного англичанина.

— Конечно, милорд, ясное дело, следовало. Но как только я получил сообщение из банка, я тут же послал письмо лорду Ротембоу.

Легкое недовольство отразилось на лице дурня, и Реджис подумал, что будь этот дурень здесь стряпчим, он лично посещал бы своих клиентов, чтобы увидеть, как у них идут дела, а не полагался бы на то, что они сами сообщат ему, если что-то не так. Да, черт побери, ведь Реджис не виноват, что за последние пять лет у него работы прибавилось!

— Прошу вас, мистер Реджис, запомнить, — сказал этот невыносимый тип, сложив пальцы домиком, сузив глаза и устремив их на мгновение в пространство, прежде чем продолжить. — Вы должны не откладывая отправиться к Фрейзеру и поставить его в известность, что в соответствии с принятыми положениями договора, который он заключил с лордом Ротембоу, договор этот разрывается немедленно. — Он замолчал, отхлебнул виски, а потом с любопытством взглянул на мистера Реджиса. — Полагаю, это вы записали?

Каким-то чудом мистеру Реджису удалось сдержаться и не сказать то, что вертелось у него на языке. Он наклонил голову и, сжав карандаш так крепко, что стало больно пальцам, нацарапал полученное указание.

— Записываю, милорд, — пробурчал он.

— Дальше. Вы скажете ему, что отныне он в судебном порядке лишается собственности, земли и оставшегося скота, которые в ближайшее время будут выставлены на продажу, а полученные суммы пойдут на покрытие оставшегося долга и невыплаченных налогов и, кроме того, процентов, набежавших за эти три года. — Он опять замолк, спокойно дожидаясь, пока Реджис запишет его указания. Когда Джейми, наконец, поднял голову, Кристиан подался вперед и уставился ему в глаза. — Когда вы приедете туда, сэр, — тихо произнес он, — вы должны будете с полной ясностью довести до сведения мистера Фрейзера, что я твердо намерен воспользоваться всеми правами в рамках шотландского законодательства, чтобы взыскать убытки, которые он причинил покойному Филиппу Ротембоу, и что я буду заниматься этим в качестве законного представителя интересов Ротембоу, имея на то полномочия, данные мне Британским королевством. Это понятно?

Он говорил как коммерсант, будто он только и делал, что выносил подобные вердикты. Джейми молча кивнул.

Кристиан в ответ тоже коротко кивнул.

— Прекрасно. Тем временем я отправлюсь в Данди, чтобы завершить дела в Глазго и выплатить проценты, а также просроченные налоги, дабы мы могли отделаться от этой собственности без осложнений.

Он снова замолк, поймал взгляд слуги, находившегося в противоположном конце гостиной, и небрежно кивнул на стакан с виски, стоявший у его локтя. Затем опять повернулся к Джейми.

— Я буду ждать вашего сообщения о том, когда мы сможем встретиться и покончить с этим отвратительным делом. Но прошу вас принять к сведению, что в конце месяца я твердо намерен сесть на корабль, идущий в Лондон, и не потерплю никаких отсрочек. Полагаю, это все, сэр. Благодарю за визит.

Мистер Реджис растерянно заморгал. Он был не вполне уверен — дурень говорил очень быстро и отрывисто, как присуще аристократам, — но ему показалось, что его прогоняют. Он прищурил глаза, надул щеки и начал суетливо собирать вещи, возмущенный тем, что проделал дорогу из Инвернесса, как собака, по вызову этого типа только для того, чтобы получить приказание и быть выгнанным, как провинившийся слуга. Эта мысль так возмутила его, что он резко встал, отчего какие-то бумаги свалились с его колен.

Этот наглец перегнулся через ручку кресла и подобрал их.

— Ваши бумаги, сэр.

Мистер Реджис торопливо выхватил у него бумаги.

— Весьма благодарен, милорд! — рявкнул он и повернулся, намереваясь удалиться.

— Мистер Реджис!

Джейми остановился, не зная, стоит ли ему поворачиваться, — он боялся, что взорвется. Но, наконец, он нехотя оглянулся.

— Вы забыли спросить, где меня найти. Когда вы выполните мое поручение, сообщите в контору Шербрука в Глазго — для лорда Артура Кристиана.

— Контора Шербрука, — с трудом сдерживаясь, повторил Джейми и, резко повернувшись, быстро вышел из шикарной гостиной «Кеннилворта», не дожидаясь, пока он натворит глупостей — например, съездит этому типу no-шее. У самой двери он задержался, чтобы привести в порядок себя и свои вещи, и оглянулся — лорд Артур Кристиан пил только что поданное виски и с небрежным видом читал газету.

Нет, ему совершенно не по душе этот высокомерный английский дурень. Совершенно!

Позже, в таверне рядом с дорогой, ожидая ночного дилижанса на Стерлинг, Джейми просмотрел записи, которые сделал во время этого мучительного разговора. Ясное дело, Кристиан совершенно уверен, что он отправится к этому… Фрейзеру? Как, черт побери, его зовут? Но в настоящее время поездка в северную Шотландию была попросту невозможна. Джейми вынул из портфеля тетрадь в кожаном переплете и раскрыл ее. Туда он записывал аккуратным почерком список встреч и судебных дел, которые ждали его решения. Из этого длинного списка было ясно, что времени выполнять указания этого английского наглеца у него нет. Ему необходимо отправиться в Форт-Уильям, где одного из его клиентов втянули в долгое разбирательство из-за корабля с грузом табака, затонувшего у берегов Франции.

Вообще-то письмо произведет не меньший эффект, чем его визит. Можно просто написать Фрейзеру Как-его-там, объяснить суть дела и назначить дату встречи. Надменный англичанин никогда не узнает об этом — он получит то, что ему нужно, то есть избавится от этой собственности. Да, так он и сделает — у него слишком много дел, чтобы тратить время на пустяки. Он просто напишет письмо, сообщит Фрейзеру, что ему следует прибыть через четыре недели, начиная с этого дня, чтобы «покончить с этим отвратительным делом», как выразился Кристиан, а сам отправится по своим делам в Форт-Уильям.

Правильно.

Письмо.

Так он и сделает. Как только вспомнит, черт побери, имя этого человека.

Глава 3

Северная Шотландия, Гленбейден

В день, когда юный невезучий Уилли Кейт должен был доставить очередную почту — он проделывал это регулярно каждую неделю — обитателям скромных домишек, разбросанных по Гленбейдену, эти обитатели все, сколько их еще оставалось, подходили к заборам своих домов и с нетерпением ждали. Не Уилли, конечно, а вдову Керри Маккиннон. На миссис Маккиннон лежала обязанность реально доставлять почту, потому что юный Уилли был так безнадежно в нее влюблен, что не мог правильно прочесть фамилии на конвертах, а уж тем более самостоятельно проделать путь по изрытой колеями дороге, извивающейся по горной долине.

И вот каждую среду Уилли Кейт трясся верхом на своем муле по ячменному полю их мирной маленькой долины. Он не смотрел ни налево, ни направо, но в какой-то момент исчезал за холмом, который вел к большому белому дому покойного Фрейзера Маккиннона. И каждую среду вскоре после прибытия Уилли миссис Маккиннон появлялась на холме с корзиной в руке, а бедный юный Уилли смотрел ей вслед с таким томлением на курносом веснушчатом лице, что жители начинали опасаться, что именно сегодня он и в самом деле умрет от этого томления.

Но при этом среди них не было никого, кто не ощущал бы, что это откровенное томление пробуждает нечто, глубоко скрытое в их собственных чувствительных сердцах. Случайный наблюдатель едва ли мог что-то такое заметить по их виду, но когда-то все они были такими же, как юный Малыш Уилли.

Однако в то особенно ясное и безоблачное летнее утро никто не насмехался над бедным Уилли Кейтом — все были встревожены тем, что Керри Маккиннон непривычно торопливо шла по изрытой колеями дороге, стиснув в руке корзину с письмами. Жители собрались в своих маленьких двориках, обмениваясь недоуменными взглядами. Керри достала аккуратную пачку писем. Ее рассеянность их насторожила — она забыла свою всегдашнюю веселость, забыла спросить, все ли благополучно в жизни каждого из них.

Она вообще почти ничего не сказала.

Не один из них задался вопросом: уж не заболела ли эта хорошенькая темноволосая девушка? Если так, то неудивительно — ведь она трудится, как лошадь, чтобы никто из них не бедствовал, встает с рассветом и работает до наступления темноты. Она следит за урожаем, кормит скотину, чинит дом и амбар, но, кроме того, Керри Маккиннон находит время заботиться и о них обо всех, и о каждом в отдельности. Она заходила к Рыжему Доннеру, чтобы справиться о его желудке, проверяла, проснулась ли эта старая ведьма Уинифред (хорошо бы не проснулась), помогала молодой матери троих детишек Лорибет управиться с шумной оравой. Она была для этих жителей источником жизненной силы, и при виде даже крошечной морщинки, омрачающей ее прекрасное чело, они начинали ощущать себя потерянными и несчастными.

Соседи не знали, что Керри Маккиннон начала день в превосходном состоянии души и тела. Говоря по правде, она чувствовала себя такой здоровой, что взялась за самое противное дело — наведение порядка в старом амбаре — и занималась этим с удовольствием, пока Уилли не принес еженедельную почту. Она улыбнулась пареньку с волосами цвета морковки, справилась о его занемогшей сестре. Она узнала почерк матери на одном из сложенных листов бумаги, и это, как всегда, заставило ее содрогнуться, но при виде аккуратной короткой подписи мистера Джейми Реджиса на обратной стороне очень толстого письма внутри у нее все сжалось от страха.

Керри прекрасно помнила имя Реджиса, но гораздо хуже было то, что она помнила — Фрейзер вел с ним какие-то дела, но понятия не имела, какие именно, и подозревала, что покойный муж в какой-то момент поступил весьма неблагоразумно. Горло у нее перехватило от дурных предчувствий. Она выхватила письмо из корзиночки, торопливо сломала печать и, бессознательно поднеся руку к горлу, начала читать, задыхаясь от того что, там было написано.

После необходимых и в высшей степени светских приветствий письмо очень доходчиво сообщало, что земля, на которой стоит дом Керри, конфискована и выставлена на продажу, что сама она будет преследоваться в судебном порядке за долги Фрейзера и — о Боже! — немедленно лишена всего имущества.

Всего имущества!

Рука Керри задрожала, и она поспешно вцепилась в письмо другой рукой, чтобы оно не тряслось, и заново его перечитала. Наверняка она что-то неправильно поняла; разумеется, там был какой-то пункт, который она пропустила.

Увы, она все поняла правильно.

Ей как-то удалось улыбнуться Уилли, отослать его на кухню, к свежеиспеченным бисквитам. Ей как-то удалось сложить письма в корзинку и спуститься по дороге к коттеджам, рассыпанным по долине. Она заставила себя улыбаться, здороваясь с соседями и раздавая им письма, а потом ей каким-то чудом удалось выйти из их толпы, уйти от их любопытных взглядов, высоко держа голову, и свернуть к озеру.

Она шла, не видя перед собой дороги, не видя ничего, кроме аккуратной записки мистера Реджиса, в которой сообщалось о невыплаченном долге и плохом ведении хозяйства и о смехотворно коротком сроке в четыре недели, за которые она должна была заплатить долги, чтобы избежать судебного преследования.

Невероятно! Фрейзер продал большую часть своих наследственных земельных владений, одолжил деньги, о чем она не подозревала до его смерти, и теперь она должна из-за этого все потерять и ее вышвырнут, как какой-то мусор, вместе с его родственниками Ангусом и Мэй, а также с Томасом. Не говоря уже о жителях Гленбейдена, последних представителях клана Маккиннонов, его родичах! Господи, да куда же им деваться? Что они будут делать?

Сердце у нее внезапно сжали невидимые тиски; Керри резко остановилась и наклонилась; боль стала невыносимой — она поняла, что означает это письмо.

Но мгновение спустя она заставила себя выпрямиться. Нельзя, чтобы об этом узнали остальные, пока она не придумает что-нибудь. Они впадут в панику, Томас сделает что-нибудь необдуманное. Нет, нельзя, чтобы они что-нибудь узнали, пока она не попытается сделать все, чтобы их спасти.

Но мистер Реджис дает ей всего четыре недели!

Охваченная отчаянием, Керри пошла дальше; она шла, как сомнамбула, к озеру, а мысли ее метались в исступленном поиске способа, как избежать катастрофы. Но это было невозможно — у нее нет ни денег, ни ценностей. Выхода нет, надеяться не на кого, только на мать…

Нет, только не это! Ни в коем случае! Она, шатаясь как пьяная, поднесла руку к глазам и крепко зажмурилась. Слезы жгли ей глаза, но она заставила себя идти дальше, велела себе двигаться, думать, что она и делала почти бессознательно, пока не поняла, что стоит на коленях у могилы мужа с маленьким крестом в изголовье. Рука ее сжимала ужасное письмо.

— Ты лгал мне, Фрейзер!

Она верила ему, когда он говорил, что все будет хорошо. Действительно, ему-то теперь хорошо, упокой, Господи, его душу, потому что он умер прошлой осенью. Но он оставил ее в трясине, и она понятия не имеет, как оттуда выбраться.

Керри оглянулась на маленькое кладбище, на берегу озера, где были похоронены предки Маккиннона и он сам. Она старалась заглушить возмущение, с которым сражалась каждый день. Не следует ей так возмущаться — бедный Фрейзер, он был вовсе не стар, всего лишь тридцать четыре года, когда отправился на встречу со своим Творцом. Керри заморгала и провела ладонью по лицу.

И оно снова пришло к ней — облегчение от того, что его больше нет.

Осталась только долина.

И люди, за которых Керри несла ответственность. Она даже не знала, на протяжении скольких поколений Маккинноны жили в этой долине. Они ловили рыбу в маленьком озерце, которое питали воды большого Лох-Эйгг, возделывали полоску земли, которая в хорошие годы давала много ячменя. Дед Фрейзера, член совета во времена старой клановой системы, был довольно удачлив — он владел несколькими акрами собственной земли, которые, в конце концов, перешли к ее мужу. Вдобавок к этой земле они арендовали землю у барона Монкриффа и жили припеваючи. То есть жили, пока Фрейзер не занемог, и с тех пор счастье от них отвернулось — скот подыхал, ячмень губили засухи.

Она понимала, что дело плохо, конечно же, понимала — но не понимала, насколько плохо.

Будь он проклят, этот Фрейзер! Только когда муж умер, она начала осознавать всю бедственность своего положения. Едва она успела его похоронить, как пришло первое письмо — из Шотландского банка. В нем сообщалось, что за Фрейзером числится недоимка в виде неуплаченных налогов на собственность, что проценты по займу — займу, о существовании которого она не подозревала, — должны быть выплачены и кредиторы с нетерпением ждут, когда им заплатят.

И словно этих ошеломляющих сообщений было недостаточно, пришло второе письмо — от ее матери, в котором та требовала, чтобы Керри немедленно приехала к ней в Глазго.

Керри не знала, какое из двух писем больше ее напугало.

Письмо из Шотландского банка она легкомысленно проигнорировала. Все, о чем в нем говорилось, было ей тогда непонятно, и к тому же в тот момент она была слишком напугана письмом от матери, религиозной фанатички, которая считала, что все человечество погрязло в грехе, и в первую очередь — ее дочь Керри.

Она развернула полученное сегодня письмо от матери, охваченная каким-то болезненным любопытством. Письмо начиналось с нравоучений по поводу Славы Господней, греховности Его детей, недостатков Шотландской церкви и, разумеется, перечисления грехов самой Керри. Заканчивалось оно обычным требованием приехать в Глазго, но — что интересно — преподобный Тейвиш лично соизволил приписать одну строчку, в которой призывал ее с уважением отнестись к пожеланиям матери, отринуть искушения плоти и немедленно приехать в Глазго — только там она сможет обрести чистоту души и тела. Керри закатила глаза и сунула письмо в карман серой юбки.

Она чиста и останется таковой до конца дней своих, но в Глазго она не поедет.

Она подумала о Томасе.

Томас Маккиннон был неуживчивым родственником Фрейзера, за всю свою жизнь ни разу не высунувшим носа за пределы Гленбейдена — хотя каждый день грозился это сделать. Томас любил эти края. Он хорошо знал долину, знал, какой от нее может быть толк. Он считал, что земля здесь не в состоянии долго кормить крупный рогатый скот, потому что пастбища не богаты и не обширны, — но для овец она очень хороша. Будущее за овцами и ячменем, говорил он, овцы и ячмень принесут прибыль, и Керри сможет расплатиться с долгами Фрейзера.

Но… чтобы перейти от крупного скота к овцам, Томас убедил ее занять деньги, необходимые для покупки овец. Он сказал, что если в этом году они получат прибыль от крупного скота, то смогут выплатить половину одолженной суммы, и они уже были на полдороге к этому. Томас даже подумывал одолжить деньги в банке, чтобы купить первую дюжину овец. Но тут пришло то письмо из банка, и, оправившись от потрясения, Томас быстренько придумал новый план — взять в долг у барона Камерона Монкриффа.

Керри считала, что одалживать у лорда отвратительно, но замысел Томаса не шел у нее из головы — отчасти потому, что больше ей некуда было обратиться, отчасти же потому, что в последние два года жизни Фрейзера Камерон Монкрифф был очень частым гостем в их доме.

Монкрифф, богатый землевладелец, жил в Гленбейдене на берегу Лох-Эйгг. Керри как-то услышала, что он владеет тысячью голов овец. Она не задумывалась над тем, правда ли это, но знала, что он жил на широкую ногу. Когда Фрейзер был здоров, он часто заезжал в обновленный дворец Монкриффа и один раз даже возил ее туда на летний бал. А когда здоровье Фрейзера пошатнулось, Монкрифф неоднократно приезжал в Гленбейден. С его стороны это было проявлением внимания, и Керри оценила его заботу о муже.

И все же в этом человеке было что-то такое, отчего ей становилось неловко — так же неловко ей было только с его сыном Чарлзом.

Она не призналась бы в этом ни одной живой душе, но себе-то она может признаться. Чарлз Монкрифф — это десятилетний ребенок, заключенный в тело тридцатилетнего мужчины. Дело было именно в этом теле мужчины и в том, как он смотрел на нее… От взглядов бедняги Чарлза ее начинал бить озноб.

Керри снова посмотрела на письма, стараясь справиться с охватившим ее страхом. Насколько она могла понять, письмо от мистера Реджиса оставляло ей два варианта. Можно смотреть, как обмеривают то, что осталось от земли Маккиннонов, как повышают ренту, как арендаторы теряют свои дома. Им придется переехать в Америку или на скалистые побережья, где они будут разводить морские водоросли. А сама она будет вынуждена уехать в Глазго к матери.

Либо ей надо отправиться к Монкриффу.

У Керри всегда занимался дух при виде великолепного дома Монкриффа. Но сегодня, оказавшись в этой роскошной усадьбе, одетая в Старое платье из черного бомбазина, она почувствовала себя нищей попрошайкой. Она стояла в огромном холле и дивилась дубовым панелям, бронзовым светильникам, полированной оловянной раме овального зеркала, висящего над письменным столом. Даже новый мраморный пол был выметен и натерт до блеска, что вызвало у нее особый восторг — в их скромном доме считалось удачей, если удавалось не запачкать полы грязью.

Керри нервно вытерла влажную ладонь о юбку и взяла шляпку, которую держала в руке, в другую руку.

— Миссис Маккиннон! Какой приятный сюрприз!

Глубокий голос Камерона Монкриффа напугал ее; она даже вздрогнула, когда он медленно вошел в холл через тяжелую дубовую дверь; за ним семенил маленький дворецкий, старательно избегавший ее взгляда. Как обычно, Монкрифф был одет безукоризненно. Она всегда считала его очень красивым мужчиной, но теперь он выглядел невероятно элегантно — седые волосы подстрижены и зачесаны по последней моде, густые бакенбарды аккуратно подрезаны.

— Благодарю вас, милорд, что не отказались принять меня, — проговорила Керри, присев в глубоком реверансе.

— Вы доставили мне большое удовольствие, мадам. Этот день моей жизни засиял ярче… — он поднес к губам ее руку, его губы задержались на ее кисти, потом нехотя оторвались от нее, — благодаря такой прекрасной визитерше.

По коже ее побежали мурашки, Керри стало неприятно. Она осторожно высвободила руку и, крепко стиснув шляпку, заставила себя улыбнуться.

— Вы слишком добры, сэр.

— Вздор, — усмехнулся он, беря ее за локоть. — Давайте сядем.

И, не дожидаясь ответа, он бросил взгляд на дворецкого.

— Чай, — коротко приказал он и повел Керри туда, где стояла мебель, обитая, синим китайским шелком. — Итак, чем я обязан необыкновенному удовольствию видеть вас, миссис Маккиннон?

Она смущенно уставилась на камин, не зная, с чего начать разговор. Как именно следует просить денег?

— Я… Признаюсь, милорд, я пришла по довольно деликатному делу. — Голос ее звучал еле слышно; она робко посмотрела на Монкриффа. Лицо у него было равнодушное, он терпеливо ждал продолжения. — Наверное, нужно перейти прямо к делу, да? — тихо спросила она.

Монкрифф кивнул.

— Ну, говори же!

— Я пришла не со светским визитом, честно говоря, хотя я рада видеть вас в добром здравии, — затараторила она. Он наклонил голову в знак признательности. — Но… мой визит имеет деловую подоплеку. — Вот именно — деловую. Ей понравилось, как это звучит, и она перестала нервно комкать свою шляпку.

— Неужели? — спросил он, снисходительно улыбаясь.

— Э-э-э… Я хочу попросить у вас в долг крупную сумму денег, сэр. У меня возникли небольшие затруднения. — Небольшие затруднения? Скорее уж полная катастрофа!

Монкрифф поощрительно кивнул.

— Прошу вас, продолжайте, миссис Маккиннон. Если у вас… затруднения… я с удовольствием помогу вам, чем смогу.

Это звучало поощрительно, но тут их прервало появление дворецкого с серебряным подносом в руках. Керри опустила взгляд и ждала, пожевывая нижнюю губу. Сердце у нее громко билось, и она боялась, что это слышно всем.

— Так что вы сказали? — вежливо спросил Монкрифф, когда дверь за дворецким закрылась, и налил ей чаю.

— Милорд… мне больше некуда обратиться, — выпалила она, задрожав от собственного признания. — К несчастью и к моему великому изумлению, я узнала, что мой муж… Фрейзер… был должен… то есть он и сейчас должен… очень много денег Шотландскому банку. И… еще налоги.

Монкрифф поднес к губам изящную чашечку из китайского фарфора и стал пить чай с таким видом, словно слышать подобные сокрушительные новости было для него обычным делом.

— И… какие-то там кредиторы, — продолжала она дрожащим голосом. — Хотя, признаюсь, я ничего в этом не понимаю. — Она снова замолчала, уверенная, что сказала достаточно, чтобы вызвать у него отвращение.

— Это все? — любезно поинтересовался Монкрифф, жестом указав на чайный сервиз. — Прошу вас, пейте чай, пока он не остыл.

И это все? Пейте чай? Господи, да слышал ли этот человек хоть слово из того, что она говорила? Керри уставилась на него, не веря своим ушам.

— Вы… вы, наверное, не поняли — я ни за что не пришла бы к вам и не стала бы вас обременять, будь у меня выбор. Но я, правда, в безвыходном положении. Поверьте, мне очень нужны деньги, чтобы на время удовлетворить банк, но я не уверена…

Монкрифф усмехнулся и прервал ее лепет, поставив чашку на стол.

— Прошу прощения, миссис Маккиннон, мне известно, что у вас нет возможности достать деньги для выплаты долга. Вы действительно попали в трудное положение.

Керри тихо пробормотала:

— Д-да, я знаю…

Он поднял руку.

— Думаю, что это не так, — произнес он, и взгляд его голубых глаз пронзил ее хрупкую фигурку. — Затруднения у вашего мужа начались три года назад, когда чумка убила его стада. Как вы думаете, каким образом он расплачивался с банком в тот год? Он получил от меня серьезную помощь, вот как! И то же повторилось на следующий год. Он опять не смог выплатить долг, и я вновь дал ему денег. Тогда Фрейзер просто перестал прилагать усилия, чтобы удовлетворить банк либо меня. Честно говоря, миссис Маккиннон, ваш долг гораздо больше, чем вам кажется. Лично мне вы задолжали более пяти тысяч фунтов.

Пять тысяч фунтов? Ей показалось, что из легких у нее вышел весь воздух; она никак не могла вздохнуть. Сумма была ошеломляющей, значительность ее могла сравниться разве только с ощущением, что ее предали. Она припала к спинке стула, слишком потрясенная, чтобы говорить и даже думать. Ложь Фрейзера громоздилась одна на другую, и Керри показалось, что она погружается в глубокую трясину и тонет прямо здесь, в небесно-голубом кресле. В голове у нее проносились обрывки воспоминаний, десятки случаев, когда Фрейзер уверял ее, что все будет хорошо, что ей бояться нечего…

— Ну-ка выпейте это.

Монкрифф сунул ей в руку стакан с шотландским виски. Керри с трудом вспомнила, где находится, оттолкнула стакан и покачала головой.

— Я… я не знала, — хрипло прошептала она.

— Я уверен, что муж просто не хотел вас тревожить.

В ответ она фыркнула без всякого изящества.

— Действительно, какая мелочь!

— Перестаньте, миссис Маккиннон, — сказал Монкрифф неожиданно деловым тоном. Он подошел к окну и посмотрел на расстилающуюся перед домом зеленую лужайку. — Фрейзер знал, что умирает и ничего не может сделать, чтобы исправить положение. Он знал, что вы будете соответствующим образом обеспечены, и предпочел не омрачать последние месяцы своей земной жизни.

При этих словах Керри подняла глаза и повернулась к Монкриффу.

— Он знал, что я буду соответствующим образом обеспечена? — потрясение спросила она. — Вы, милорд, не можете не понимать, в каком я оказалась положении, и поэтому я просто не могу взять в толк, о чем вы говорите!

— Разумеется, я все понимаю, — улыбнулся он, поворачиваясь к ней. — Лучше, чем вы. — От странной улыбки, внезапно растянувшей его губы, кровь у нее похолодела. — Видите ли, мы с вашим мужем пришли к некоему соглашению касательно вашего долга, и он настоял на том, чтобы ваше будущее было частью нашего договора. Я с радостью пошел ему навстречу.

Внутри у Керри все сжалось от страха.

— Какого договора? — еле выговорила она. Монкрифф поманил ее к себе.

— Подойдите сюда, прошу вас. Я вам кое-что покажу.

Керри медленно поднялась, прошла, как сомнамбула, через всю огромную комнату. Ей было так страшно, что она чуть не потеряла сознание. Наконец она подошла к окну, Монкрифф обнял ее за плечи и тепло улыбнулся.

— Видите, вон там? — показал он на лужайку. Там, на лужайке, его сын Чарлз играл с двумя собаками в «ну-ка, отними» — совсем как маленький мальчик. С другой стороны лужайки, под деревом, стоял Томас и смотрел на Чарлза из-под полей шляпы. — Чарлзу пошел тридцать первый год. Надеюсь, вы понимаете, что он никогда не будет обладать разумом взрослого человека. Но я позабочусь о том, чтобы это не имело значения. Мой сын унаследует значительное состояние. Вдобавок к тому, чем я владею сейчас и что вскоре получу от вас, я почти уверен, что Шотландский банк с удовольствием продаст мне вашу землю, миссис Маккиннон.

— Но… но ведь земля, о которой идет речь, принадлежит кому-то еще. Так написал мне Шотландский банк, — растерянно проговорила она.

— Да, владельцу, который проживает далеко от своей земли и который ни разу не ступил на нее ногой. Думаю, он будет очень рад избавиться от нее.

В этих словах для Керри не было никакого смысла. Она покачала головой и высвободилась из-под руки, лежащей у нее на плечах.

— Я не понимаю.

— Тогда позвольте мне объяснить вам все попроще, — вздохнул он, точно говорил с ребенком. — Банк захочет получить то, что ему задолжали. Владелец земли захочет избавиться от того, что превратилось в огромный долг. Я могу купить ваши ничтожные земли за небольшую долю их рыночной цены и осчастливить и банк, и владельца.

В голове у нее все смешалось; взгляд ее переместился на Чарлза и лужайку, и она машинально отметила, что его рубашка выбилась из брюк, а волосы растрепались — и это сильно контрастировало с аккуратной внешностью его отца.

— Я вам не верю, — пробормотала она. — Фрейзер хотел, чтобы я жила в Гленбейдене. Он не согласился бы отдать то, что у него осталось, ни вам, ни кому-то еще.

Монкрифф засмеялся, снова положил руку ей на плечо и наклонился к ней так, что его губы были совсем близко от ее уха.

— Вы сильно ошибаетесь. Ему не хотелось, чтобы Томас Маккиннон заполучил вас, поэтому в обмен на то, что я прощу ему долг, Фрейзер пообещал, что вы станете красивой женушкой моему Чарли.

Услышав это, Керри отшатнулась и резко повернулась к нему, прижав руку к бешено забившемуся сердцу.

— Да как вы смеете! — вскрикнула она; от густого страха в горле у нее появилась горечь. Как посмел Фрейзер? Как посмел он так ее предать?

— Но послушайте, ведь у вас нет выбора! — напомнил Монкрифф. — Неужели вы думаете, что, когда вы избавитесь от вашего вдовьего траура, какой-нибудь приличный джентльмен прибежит к вашим дверям? Тогда вас не возьмет даже Маккиннон! У вас же ничего нет! Единственная альтернатива для вас моему довольно щедрому предложению — это искать убежища у вашей матери, а уж она-то, я уверен, найдет того, кто захочет вас обеспечить!

Слова не шли с ее окоченевшего языка. Удар был слишком силен; Керри показалось, что она рухнет сейчас под его тяжестью.

Монкрифф тяжело вздохнул.

— Вы не можете надеяться на лучшее решение проблемы, миссис Маккиннон. Да, мой Чарлз умственно отсталый, но у вас будет все, что вы пожелаете…

— Я никогда не выйду замуж за Чарлза, — заявила она, сама, удивившись тому, как спокойно это прозвучало. — И вы не сможете меня заставить!

Монкрифф крепко сжал губы, и некоторое время смотрел на нее.

— Подумайте, прежде чем говорить такое, миссис Маккиннон. Вы можете пожалеть о своих опрометчивых словах.

— Я ни о чем не стану жалеть, — возразила она, и голос ее зазвучал тверже. — Я не выйду за вашего сына ни при каких обстоятельствах! — Монкрифф побагровел, и Керри вдруг страшно захотелось уйти отсюда. — Вы получите ваши пять тысяч, — высокомерно процедила она и, круто повернувшись, направилась к двери. Думать о том, как она совершит, сей необыкновенный подвиг, она не могла и не хотела.

— Миссис Маккиннон!

Рука ее замерла на дверной ручке; инстинкт подсказывал ей бежать, покуда можно, но она вздернула подбородок, заставив себя оглянуться и встретиться с Монкриффом взглядом. В его глазах сверкала ярость, кулаки были крепко сжаты.

— Вы никогда не сможете добыть пять тысяч фунтов! Но я дам вам время попытаться — по правде говоря, вы нам не нужны в ваших траурных одеждах. У вас есть один месяц, и после этого вы выплатите мне долг вашего мужа. Вы хорошо поняли? — процедил он сквозь зубы.

О, она все прекрасно поняла. Поняла так ясно, что чуть не рассмеялась громко — так нелепо было это предположение.

— Я уже сказала. Вы получите пять тысяч фунтов, — повторила она с фальшивой уверенностью, рывком распахнула дверь и вышла, высоко подняв голову, словно у нее было некое представление о том, какое чудо поможет ей раздобыть эти проклятые пять тысяч.

Глава 4

Когда Керри объявила, что собирается съездить в Данди и встретиться с агентом Шотландского банка, Томас воспротивился.

— Это пустая трата времени, вот что. Смысла никакого, — повторял он снова и снова, утверждая, что банк ни в коем случае не одолжит ей денег.

Но поскольку ничего лучшего он придумать не мог, Керри упорствовала. Она не позволит Монкриффу победить, пока она жива. И она надела свое черное бомбазиновое платье, упаковала маленькую потертую сумку — вместе с пистолетом, который ее заставил взять Томас, — и сунула красивую тройную нитку жемчуга в карманчик, пришитый к нижней юбке.

Когда Мэй возразила против ее намерения использовать жемчуг в качестве дополнительного обеспечения долга, Керри рассвирепела. Они что — могут предложить что-нибудь получше? Нет? Она была до смерти напугана тем, что собиралась сделать, и ей совершенно не нужны были их советы. Что ей скажут в банке? Жемчуг принадлежал ее прабабке, потом бабке. Отец подарил его Керри на свадьбу. Воспоминания о свадьбе не улучшили ее мрачного настроения, равно как и воспоминания о летнем бале в Монкрифф-Хаусе, когда она единственный раз за все свои двадцать семь лет надела этот жемчуг. Добрый Боженька на небесах знает, как больно ей будет расстаться с ним: жемчуг был единственной сохранившейся у нее с детства вещью, которая что-либо значила для нее, — но, увы, он к тому же был единственной ее вещью, стоившей больше нескольких фартингов. И она не отдаст свою землю, тем более не отдаст ее Монкриффу, и эта мысль наполнила ее твердой и безоговорочной решимостью. Потрясение, возмущение и удушающее отчаяние, которые овладели ею, когда она вышла из Монкрифф-Хауса, постепенно переросли в дикий гнев. В течение этих суток бывали моменты, когда она прямо-таки радовалась, что Фрейзер мертв, потому что, будь он жив, она бы его удавила. Просто невозможно даже представить, что он мог предложить ее в качестве уплаты долга, посулив ее — и кому? — Чарлзу Монкриффу! Матерь Божья!

Фрейзер не просто предал ее, он поступил гораздо хуже. Он убил всякие чувства, которые она когда-либо к нему испытывала, и самое неприятное заключалось в том, что она не могла потребовать от него объяснений, не могла спросить, почему он с ней так поступил. Она нянчилась с мужем, пока болезнь не победила его, обихаживала, как могла землю — она была ему хорошей женой! Это невероятное предательство оставило глубокий след в ее душе, и, сидя в коляске, с грохотом катившейся среди суровых пейзажей, Керри думала о том, что из-за мужа потеряла все.

Тем не менее, негодование призывало ее к действию. Казалось, что все двери, ведущие к спасению, крепко заперты, но она не собиралась сдаваться. Выход должен быть, и сейчас ей казалось, что выход обретается в Данди.

И вот она ехала в Данди, потратив часть уменьшающейся на глазах суммы из семейного бюджета, чтобы купить билет на дилижанс, отправляющийся вечером от Лох-Эйгг. В Данди она терпеливо прождала четыре часа, пока агент банка, мистер Эбернети, смог ее принять. Он был суетлив, но оказался славным стариком и то и дело похлопывал ее по руке, объясняя, что стоимости жемчуга не хватит, чтобы выплатить хотя бы проценты по займу. Оказалось, что очень красивая тройная низка жемчуга была весьма посредственного качества. Мистер Эбернети очень сочувствовал ее положению — он щедро предложил ей до конца месяца явиться еще с чем-нибудь ценным и использовать это в качестве какого-либо платежа. Любого платежа.

Казалось, весь мир собирается рухнуть к концу месяца.

Но даже после обескураживающей беседы с мистером Эбернети Керри по-прежнему не признала себя побежденной и рано утром, сев в дилижанс, отправилась домой.

Дилижанс сделал остановку в Перте, где вышли почти все пассажиры, и в нем остались только Керри да еще двое мужчин. Она не видела покрытых вереском холмов, пробегавших за рядами высоких изгородей, сосен и кленов, бросавших на дорогу длинные тени. Она холодно отнеслась к попыткам мужчин вовлечь ее в разговор. До разговоров ли ей было! Она боялась, что стоит ей раскрыть рот, как страх и отчаяние вызовут у нее такой словесный поток, что ее попутчики в нем захлебнутся. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой несчастной и одинокой.

И такой разгневанной!

Все кончено. Она потеряет все, что у нее есть, все, что ей нужно для жизни. Когда-то Фрейзер обещал ей богатую жизнь, много детей, дружную семью, уютный домашний очаг. Теперь эти выцветшие воспоминания казались ей просто игрой воображения.

Тихо вздохнув, она закрыла глаза. Ей хотелось уснуть тупым сном, хотя бы на одно мгновение оказаться вне того ада, в который внезапно превратилась ее жизнь. Так и вышло бы, если бы дилижанс не наклонился внезапно вправо с металлическим скрежетом и Керри не швырнуло бы на пол. Мужчины выругались, дилижанс выпрямился и вдруг остановился.

Так не бывает. Именно в тот момент, когда она решила, что больше уже ничего не может случиться.

— Эй, девушка, с вами все в порядке? — спросил один из мужчин.

— Да. — Она застряла между сиденьями и неуклюже попыталась оттуда выбраться.

— Что там стряслось? — распахнув дверцу и чуть не ударив при этом кучера, осведомился второй пассажир.

— Очень жаль, ребята. Кажется, из оси выскочил болт, — с виноватым видом развел руками кучер.

Керри понятия не имела, что это значит, но оба пассажира тяжело вздохнули и уставились друг на друга. Новость явно была дурной. Керри посмотрела на кучера, который поднял плечи, словно хотел пожать ими, но передумал.

— Простите, ребята, придется вернуться в Перт, вот как.

— В Перт! — О нет! Это просто катастрофа! Она не может больше тратить деньги на меблированные комнаты, ей нужно вернуться домой — время-то идет! — А вы не можете ехать дальше? — спросила она, чувствуя, что в голосе ее звучит отчаяние. — Ведь, наверное, неподалеку есть деревня…

Кучер покачал головой.

— Слишком далеко. Перт будет поближе. Ах, девушка, да не смотрите вы на меня так! — воскликнул он, побледнев. — Если мы поедем дальше, можем вообще сломать ось! Без болта ее части начнут тереться друг о друга…

— Но меня ждут дома, сэр! Я не могу вернуться в Перт! Нет ли здесь поблизости деревни, где можно нанять экипаж?

Кучер с рассеянным видом натянул шляпу на глаза, чтобы, размышляя, удобнее было почесывать в затылке.

— Ну… Наверное, можно бы подождать здесь, на перекрестке дорог. Тут регулярно ходит дилижанс из Криффа. — Он замолчал, посмотрев на карманные часы. — Ага, верно, час, ну не больше двух часов. Можете подождать.

— Прошу прощения, — быстро вмешался один из пассажиров, — я бы не советовал вам делать этого, мисс. Мы находимся далеко от цивилизации, а все эти дилижансы — вещь очень ненадежная…

— Уж простите, сэр, но вот этот дилижанс прибывает в Перт каждый вечер в восемь часов ровнехонько! А отходит каждое утро в шесть, а в Блэргоури прибывает точно в…

— Это вы меня простите, — прервал его второй пассажир, — но мы собираемся или не собираемся возвращаться в Перт?

— А вы уверены насчет экипажа из Криффа? — нервно спросила Керри.

Прежде чем ответить, кучер сердито посмотрел на мужчин.

— Уверен, девушка. Вы правильно сделаете, подождав его здесь.

Керри протянула руку, намереваясь сойти. Тот из мужчин, что был поменьше ростом, попытался остановить ее, положив руку ей на плечо.

— Мисс, здесь голая пустыня! Вы погибнете тут одна! — умоляюще проговорил он.

Как будто с ней может еще что-то случиться — ведь даже Иов не пережил столько испытаний! И она улыбнулась обоим джентльменам, стряхнула с себя руку одного из них и легко спрыгнула на землю.

— Джентльмены, благодарю вас за заботу, но я твердо решила добраться засветло до дома. — И она продолжала улыбаться, пока кучер снимал ее сумку с заднего багажника.

Тот из мужчин, что был покрупнее, вскинул руки, показывая, что сдается. Кучер, однако, был доволен ее решением.

— Наша служба вас не подведет, мисс, — бодро заявил он и, широко ухмыльнувшись, прикоснулся пальцами к шляпе, обращаясь к мужчинам, а потом захлопнул дверцу дилижанса. Он довел Керри до того места, где дорога, идущая с востока, соединялась с другой, ведущей на север. — Ждите здесь, и дилижанс придет через час или около того, помяните мои слова. И не волнуйтесь, ничего с вами не случится, — добавил он, ставя к ее ногам сумку.

— Благодарю вас. — Керри наклонила голову в ответ на его веселое «до свидания», а потом долго смотрела, как он развернул экипаж и медленно покатил в ту сторону, откуда приехал.

Когда экипаж исчез из виду, Керри огляделась. Все вокруг было ей незнакомо. Тени удлинились; пройдет совсем немного времени, и сгустившаяся мгла окутает землю. Она посмотрела на сумрачный лес за спиной, но за темной листвой первого ряда деревьев ничего не было видно.

Керри отвернулась и стала смотреть на дорогу. Она не ребенок и не будет пугаться темноты. Просто ей немного непривычно, только и всего. Звук, который доносится до нее из лесу, — это наверняка белка. Дилижанс из Криффа вот-вот появится.

Волноваться не о чем, как сказал кучер.

Но через час дилижанс не появился. И через два часа. И даже через четыре.

Артур быстро пришел к выводу, что ему не очень-то нравится Шотландия — или, скорее, шотландцы, с которыми он до сих пор имел дело. Он не мог отрицать, что этот край красив. Глубокие быстрые реки, пробирающиеся среди темно-зеленых пологих холмов, высокие величественные деревья. Но вот люди… Они довольно упрямы и не слишком любят англичан. Один даже имел дерзость назвать его саксом.

Да, шотландцы не особенно ему по душе. Он пришел к такому выводу, когда стоял недалеко от конюшни на окраине Перта. Рассеянно похлопывая перчатками по ладони, он ждал, когда же, наконец, бесстыжий владелец конюшни приведет верховую лошадь, которую продал ему за немыслимую цену. У него просто не было выбора. Он потратил целый день, только чтобы найти конюшню, где можно купить лошадь, поскольку шотландцы, судя по всему, не испытывали такой потребности в верховых лошадях, как англичане. Спрашивая, где можно найти конюшню, чтобы купить лошадь, он неизменно натыкался на равнодушный взгляд.

— А сюда-то вы как попали? — поинтересовался какой-то человек, очень удивленный, что кто-то может действительно захотеть купить лошадь.

— Я нанял частный экипаж.

— И что, он больше вас не устраивает, милорд? — спросил незнакомец, почесывая лысый затылок.

О Господи!

Честно говоря, Артуру очень понравился Эдинбург и, разумеется, путешествие в Глазго и дальше вверх по реке Клайд. Один плотник пришел в бурный восторг, когда Артур, увидев новый клипер, решил купить его для флотилии «Братьев Кристиан». В такой восторг, что задал празднество в честь Артура, на каковом подали прекрасного омара, испанское вино и хорошенькую девицу, которая с удовольствием согревала этой ночью его постель. Да, река Клайд ему весьма понравилась.

А Перт — нет.

Артур все хлопал и хлопал перчатками себя по руке и сердито смотрел на вход в конюшню. Что могло так надолго задержать хозяина? Все эти испытания подтверждали одно — он совсем сошел с ума, решив продолжать поездку в Данди верхом. Но когда он вернулся после переговоров по поводу новых шотландских клиперов, его ждало письмо от этого смешного маленького Реджиса, в котором тот извещал, что будет рад встретиться с ним в Данди, чтобы обсудить окончательные распоряжения по поводу земли Филиппа, через три недели — срок, вчетверо превышающий тот, о котором они договорились. Это не совсем устраивало Артура. Он был абсолютно уверен, что предупредил этого несносного стряпчего о своем намерении к этому времени уже быть на борту корабля, идущего в Англию.

Охваченный тревогой и отчаянием, Артур направился в Перт, где договорился встретиться с мистером Эбернети из Шотландского банка и тем самым избавиться от необходимости ехать в Данди. Настроение его не улучшилось, когда он узнал, что мистер Эбернети вызван в Инвернесс и что его ждут в Перте только через пять дней.

Столкнувшись с необходимостью ждать почти неделю, Артур пришел к единственному выводу, что в Перте ему совершенно нечего делать. К тому же он был любопытен, а посему решил посмотреть на землю Филиппа лично, вместо того чтобы слушать о ней чьи-то рассказы.

Он стал расспрашивать слугу трактира «Кинросси», где он остановился и где услуги были более чем ненавязчивы. Малый поведал, что горные долины начинаются сразу же за Питлохри, а это совсем недалеко, и нарисовал карту местности, сообщив, что на поездку уйдет день-два. В Данкельде можно будет спросить, где именно находится земля… то есть если он вообще доберется до Данкельда.

— Вся запуталась, дурацкая кляча!

Этот крик донесся изнутри конюшни. Наконец оттуда вышел хозяин, ведя на поводу лошадь. Черт побери — лошадь-то необъезженная, а он заплатил за нее такие деньги! Устало, вздохнув, Артур натянул кожаные перчатки и пошел на выгон. Когда он подошел к лошади, стало ясно, что удила слишком туго затянуты, и он тут же решил их ослабить. Кобыла вскинула голову, когда он к ней прикоснулся, но Артур погладил ее по носу и нежно начал что-то нашептывать, одновременно ослабляя ремешки. Лошадь успокоилась; хозяин конюшни, увидев это, широко раскрыл глаза от удивления.

Идиот!

— Она объезженная, — поспешно заверил он Артура, заметив сомнение на его лице. — Просто она малость горячая, вот и все.

Да, он и сам видит, что лошадь объездили — пять минут назад.

— Мои вещи. — Он повелительно кивнул в сторону ограды выгона, где оставил две большие сумки из мягкой кожи. Мошенник вспыхнул, неловко сунул поводья Артуру, принес сумки и довольно небрежно бросил одну из них на землю, чтобы привязать другую к седлу. Когда он поднял вторую сумку и подошел к кобыле, та недовольно переступила ногами и громко фыркнула, потому что хозяин опять слишком туго затянул ремни. Артур вежливо протянул ему поводья, ослабил ремни так, чтобы лошадь могла дышать, поправил на голове шляпу и протянул руку за поводьями.

Однако лошадь не желала, чтобы на нее садились верхом, и начала нетерпеливо пританцовывать и ржать, когда Артур сунул ногу в стремя. Довольная улыбка приподняла уголок рта хозяина, но Артур имел дело и с более упрямыми лошадьми. Он взлетел в седло, сразу натянул поводья, когда лошадь начала пятиться под ним, и одновременно стиснул ее коленями, давая понять, что здесь командует он. Лошадь еще некоторое время фыркала, вскидывала голову, опускала плечи, стараясь сбросить всадника, подбрасывала задние ноги, намереваясь брыкнуть его, но в конце концов покорилась. Относительно, конечно. Артур посмотрел на хозяина конюшни. Вид у него больше не был самодовольным — он выражал кроткое благоговение.

— Кажется, вы переоценили ваш товар, сэр. За назначенную вами цену я ожидал получить опытную лошадь.

— Что такое? Она объезжена, клянусь вам! — угрожающе проговорил шотландец.

Артур закатил глаза, потом кивнул в сторону ворот. Сейчас кобыла у него под контролем, а цена не настолько велика, чтобы из-за нее стоило торговаться.

— Будьте так любезны, — лениво проговорил он, сжимая ногами бока лошади и все время держась начеку.

Когда ворота отворились, кобыла вылетела с выгона галопом и помчалась по деревенской дороге. К тому времени, когда они добрались до большака, идущего на север, с Хеллион, как Артур ее назвал, управляться стало уже немного легче, но она все еще была чересчур игрива.

Дорога вилась по склонам холмов, мимо глубоких долин и кристально чистых потоков. Местность казалась совершенно необитаемой, и если бы не какая-то старуха, закутанная в плед и бредущая по дороге в сопровождении собаки, такой же старой, как и она, сама, Артур решил бы, что попал в места, где не ступала нога человека.

К вечеру он начал думать, что пропустил поворот. Он остановил лошадь у небольшого ручья рядом со старинным каменным крестом, обозначающим расположение бог весть чего, и дал Хеллион напиться досыта, а сам начал изучать примитивную карту, нарисованную трактирным слугой. «X», вероятно, означало Данкельд, городок, где, по мнению слуги, ему предстояло выяснить, куда ехать дальше. По подсчетам Артура, этот городок должен был находиться именно там, где он сейчас стоял. Он посмотрел на солнце, чтобы определить направление. Держите на север, посоветовали ему, к Кайнлейвену. Кайнлейвен, судя по карте, совсем рядом с Данкельдом, а Данкельд, кажется, отстоит от Перта не больше чем на десять миль.

С тихим вздохом Артур потер затылок. Конечно, он отъехал от Перта больше чем на десять миль. Но может быть, это ему так показалось из-за трудностей, связанных с Хеллион? Он снова направил кобылу на дорогу, решив, что поедет в северном направлении, а если не найдет никакого ориентира в течение часа, повернет обратно.

Спустя час, не обнаружив ничего, кроме каменного фундамента того, что некогда было крепостью, Артур с раздражением и презрением начал думать обо всей Шотландии в целом, а особенно о Пертшире. Он сердито посмотрел на дорогу, ведущую на север.

Ладно, хватит себя обманывать. Он заблудился.

И судя по всему, заблудился окончательно и безнадежно, поскольку здесь не было никаких признаков цивилизации, за исключением старухи в пледе, а он встретил ее два часа назад. Как, неужели он заехал в дикие места, не отмеченные на карте? Может быть, он вообще очутился у черта на рогах?

Артур размышлял о своем затруднительном положении, а Хеллион пощипывала высокие стебли травы. Он повернулся, чтобы рассмотреть поворот к северу, и…

Что это? Что-то лежит на краю дороги. Сумка?

Артур наклонился, чтобы получше рассмотреть предмет. Это действительно оказалась сумка красного цвета. Это открытие его обрадовало — раз есть сумка, значит, есть и человек, который умеет говорить и скажет ему, куда, прости Господи, он заехал. Артур быстро спешился и потянул Хеллион за собой, но лошадь упиралась, гораздо больше заинтересованная травой, чем сумкой. Безнадежно вздохнув, Артур небрежно перебросил поводья через низко свисающую ветку дерева, отошел в сторону и огляделся.

К одной стороне дороги примыкала густая роща, с другой стороны местность немного понижалась, образуя поросшую травой луговину, доходившую до опушки леса. Артур медленно поворачивался вокруг своей оси, вглядываясь в ландшафт и пытаясь отыскать хоть какие-то признаки жизни, но в конце концов понял, что сумка скорее всего выпала из проезжавшего экипажа.

— Просто замечательно, — пробормотал он и, вернувшись к сумке, ткнул ее ногой. Может, внутри есть что-то такое, что поможет ему — хотя он понятия не имел, что это может быть. Карта! Вот что ему нужно. Он присел на корточки и открыл сумку.

Оттуда выпало какое-то белое одеяние из хлопчатой материи. Черт побери, сумка принадлежит женщине, а это значит, что он не найдет в ней ничего для себя полезного. Но все же он снял перчатку и, недовольно фыркнув, сунул руку поглубже, пробираясь сквозь дамские предметы туалета и прочие вещи, на которые он не обращал внимания, пока его пальцы не царапнули по днищу.

Ничего.

Он уже готов был в отчаянии отшвырнуть эту дурацкую сумку в сторону, как услышал не вызывающий сомнения звук взводимого курка.

Ну, разве это не прекрасно? В дополнение к прочим чудесным событиям этого дня его еще и ограбят! Он услышал шелест одежды: негодяй приближался к нему явно на цыпочках — так легка была его поступь. Это показалось Артуру странным; он полагал, что любой уважающий себя разбойник с большой дороги должен держаться на расстоянии от своей жертвы на тот случай, если жертва решит устроить ему сюрприз, как он, кстати, и намеревался сделать. А разве у него был выбор? Прежде чем он достанет свой пистолет, разбойник его пристрелит. К несчастью, положение, в которое он попал, было одной из тех незавидных ситуаций, когда остается только наброситься на этого мерзавца и надеяться на лучшее, поскольку Артуру вовсе не улыбалось, чтобы у него отобрали все его имущество.

Он ждал, внимательно вслушиваясь в тихий шелест, пока прямо-таки не почувствовал, что бандит стоит у него за спиной. С шумным выдохом он резко повернулся и выбросил вперед руку как раз в тот момент, когда выстрел опалил его огнем. Он упал на спину.

Глава 5

Прошло несколько мгновений, прежде чем Артур собрался с мыслями и ощупал себя, чтобы понять, куда он ранен. К счастью, пуля всего лишь оцарапала предплечье, и единственный ущерб заключался в том, что был разорван очень дорогой сюртук для верховой езды и зверски болела рука.

За один день Шотландия выдала Артуру Кристиану столько, что больше он уже не мог вынести.

Он круто повернулся туда, где находился нападавший — должен был находиться, — и раскрыл рот от изумления. Женщина! Вне всяких сомнений! Она сидела на земле и яростно терла локоть; гримаса на ее лице показывала, что она больно ударилась при падении. Очевидно, ее сбила с ног отдача от выстрела. И Артур понял, отчего это произошло: лежавший на дороге пистолет был давным-давно устаревшей конструкции. Шум от его выстрела мог испугать приближающуюся… Хеллион.

Артур стремительно повернулся в ту сторону, где привязал лошадь, и смачно выругался. Несчастное животное убежало со всеми его пожитками. Он помчался вдогонку, в напрасной надежде, что Хеллион просто спряталась в лесу, но быстро понял, что проклятая кляча направилась в свою удобную конюшню в Перте. Артур остановился, ловя ртом воздух и прижимая руку к груди.

— Проклятие! Проклятие! — рявкнул он и, резко повернувшись, пошел на место преступления, с каждым шагом все сильнее приходя в ярость. Наконец он остановился, расставив ноги и уперев руки в бока, и сердито воззрился на девушку, растянувшуюся на дороге; из-под платья у нее высовывались ботинки. Она же смотрела на него широко раскрытыми невинными глазами, и у него от возмущения перехватило дыхание. Он постарался успокоиться и обуздать свою ярость, но это оказалось бесполезным занятием.

— Вы вообще соображали, что делали? — вскричал он. Что-то сверкнуло в глазах женщины, и они угрожающе сузились.

— Я защищала свое имущество, вот что я делала! — храбро ответила она. — А сами-то вы соображали, что делали?

— А вам не пришло в голову, что нужно просто-напросто заявить, что это ваша сумка, а не стрелять в безоружного человека? — сердито возразил он, наклонился, схватил ее за локоть, что-то пробурчал в ответ на ее испуганный возглас и рывком поднял на ноги. Она тут же вырвала руку и отшатнулась, гневно глядя на него и небрежно поправляя шляпку.

В этот момент Артур и заметил, что она одета в черное. Прекрасно! Его сбила с ног вдова. Он громко вздохнул и отвел глаза.

— Вам и в самом деле не следовало шарить в чужих вещах!

Это неожиданное высказывание было произнесено с таким нравственным превосходством, что Артура опять чуть не захлестнула ярость, хотя — он не мог не отметить это — у незнакомки было приятное мягкое шотландское произношение. Он медленно окинул ее взглядом с ног до головы. Она с такой силой стряхивала пыль с юбки, что ему показалось — юбка вот-вот отлетит в сторону.

— Я не собирался грабить вас, мадам! Уверяю вас, если бы я захотел что-то украсть, я нашел бы что-нибудь поинтереснее старой сумки!

Она перестала отряхиваться, встретилась глазами с его сердитым взглядом и ответила таким тоном, что по спине у него пробежал холодок.

— Если вы не собирались меня грабить, то, что же вы собирались сделать?

— Простите меня, но ведь сумки не часто валяются посреди безлюдной дороги! Я подумал, может, в ней найдется что-то, говорящее об имени владельца или о том, куда он направляется!

Негодование в ее взгляде сменилось смятением; он почти видел, как просветление засияло, подобно ореолу, вокруг ее головы.

— Вот оно как, — пробормотала она.

Действительно, вот оно как. Испустив вздох великого отчаяния, Артур смотрел, как она отряхивает себя сзади, и неохотно спросил:

— Вы не ушиблись, нет? Ничего не сломали?

— Явного — ничего, — буркнула она, подозрительно поглядывая на него, и вдруг Артур обнаружил, что глаза у нее очень светлого, прозрачно-синего цвета. Это были красивые глаза, с радужной оболочкой, обведенной темно-серым ободком, с длинными черными ресницами…

— Вы ведь из Эдинбурга, да? — спросила она. Он заморгал.

— Прошу прощения?

— Из Эдинбурга. Вы, наверное, из Эдинбурга, — повторила она.

Как будто не ясно, откуда он.

— Я из Англии, — поправил он.

Она ахнула и внезапно просияла лучезарной улыбкой. Это застало его врасплох.

— Я когда-то знала одну девушку из Англии! — воскликнула она, словно их познакомили за чайным столом, а потом так же внезапно — прежде чем он успел ответить — ее улыбка погасла. — Матерь Божья, а я-то в вас выстрелила!

И свет над ее шляпкой засиял еще ярче.

— Ну да, кажется, мы уже говорили об этом, — лениво протянул он, проследив за ее взглядом, устремленным на его руку. Зрелище малоприятное — честно говоря, в гневе он уже забыл о своей ране, — но при виде крови, покрывшей то, что осталось от рукава сюртука, боль вдруг стала весьма ощутимой.

— Это нужно перевязать. — Она так резко подалась к нему, что Артур невольно отшатнулся. Схватив свою сумку, она быстро сунула туда руку и извлекла из нее белый предмет из хлопчатой ткани, назначение которого для Артура было пока не ясно. — Снимите сюртук, пожалуйста, — попросила она и, поставив сумку, принялась рвать белый предмет.

Ну, нет. Пусть эта безумная вдова и выстрелила в него, но ему вовсе не хотелось, чтобы она еще его и врачевала. Покачав головой, он отступил, чтобы она не могла до него дотянуться, а она шла к нему, и ее светло-синие глаза — она смотрела на его руку — были полны решимости.

— Благодарю вас, мадам, но вы сделали все, что могли.

— У вас кровь, — напомнила она без всякой нужды.

— Это просто царапина…

— Ох, что за глупости! Пожалуйста, снимите сюртук.

— Мы не успеем еще добраться до деревни, а моя рана уже заживет. Вы больше поможете мне, если подведете сюда ваш экипаж. Где он? — спросил Артур, глядя на дорогу.

— Мой экипаж? — Она засмеялась. — У меня нет экипажа, сэр!

— Ну, лошадь или то, на чем вы сегодня путешествуете, — брюзгливо продолжал он.

— Я путешествую на своих двоих.

Она просто скромничает, вот и все, но Артуру это пришлось не по душе. Он двинулся к ней, опалив ее самым жгучим презрением, на какое только был способен.

— Мадам, у меня был долгий и трудный день. Поскольку вам удалось ранить меня и спугнуть мою лошадь, я был бы вам весьма признателен, если бы вы предоставили мне ваше средство передвижения. И давайте покончим с этим!

— Лошадь следовало привязать.

Артур удивленно уставился на незнакомку. Он не привык выслушивать нравоучения. О, он с радостью отдаст эту девушку в руки пертского правосудия.

— Я ее привязал, — проговорил он ровным голосом. — А вам следовало сообщить о своем присутствии, а не стрелять, не подумав из этого ржавого пистолета! Так, где же ваша лошадь?

В одной руке она держала длинную полоску хлопчатой ткани, другую уперла в бок, и ее глаза сверкнули от гнева.

— А может, выстрелом вам повредило слух, а? Нет у меня лошади! И экипажа нет! Я ждала дилижанс из Криффа, когда вы прервали вашу прогулку, чтобы меня ограбить!

— Я не… — Что бы он ни собирался сказать, слова замерли у него на губах, потому что он вдруг понял, что она говорит правду. А если она говорит правду, это означает, что они оба попали в переплет. Среди диких мест, на ночь, глядя, да еще и туман поплыл над землей, ограничивая видимость. Господи, чем же он заслужил все это?

Он увидел, что она поняла это одновременно с ним, потому что глаза у нее стали до невозможности круглыми, когда она пробормотала:

— Ах, нет. — И огорченно прижала руку к губам.

— Ах да, — передразнил он ее, и внезапно вся нелепость их положения показалась ему очень смешной. Если бы он не был уверен в обратном, он был бы готов поклясться, что он — актер, играющий в дешевой пьеске в театре «Друри-Лейн». Смех запузырился в его груди, вырвался наружу, и он внезапно так расхохотался, что слезы полились из его глаз. Он стащил с себя сюртук и, все еще смеясь, вытянул руку, чтобы женщина могла ее перевязать. — Валяйте!

Все это чертовски удивительно. Этот незнакомец до такой же степени безумен, до какой сердит, подумала Керри. Но впрочем, он имеет полное право злиться — она посмотрела на рану и передернулась.

— Сначала ее нужно промыть, — вздохнула Керри, кивнув в сторону маленькой лужайки.

Прихватив сумку, она заторопилась к ручью, который обнаружила еще до того, как выстрелила в грабителя.

Керри встала на колени у воды, глубоко вздохнула, ужасно расстроенная, что ей пришлось в кого-то стрелять, особенно если учесть, что этот «кто-то» оказался самым красивым незнакомцем на свете. Господи, разве может ее жизнь стать еще хуже? Неужели нужно было, чтобы этот человек ворвался в ее жизнь, точно вор, и напугал ее до безумия! Откуда ей было знать, что он джентльмен? Что могла она подумать, увидев, как он идет к ее сумке и шарит там? Сумку она забыла, торопясь спрятаться, когда услышала, что что-то приближается по дороге. И тогда она выстрелила в него. Подумать только!

Она опустила в холодную воду кусок ткани, оторванный от ее панталон, потом крепко отжала его.

Нет, вряд ли этот человек — разбойник. Это джентльмен из самой Англии, он просто хотел найти владельца сумки, которую она бросила посреди дороги! Да, но в нем было что-то странное, что-то безумное… Керри повернулась к нему. Прекрасный незнакомец сидел на остатках старой стены, упираясь руками в колени, уставясь… точнее, его взгляд прямо-таки пробуравил в ней дырку.

Колени у нее задрожали.

Но, так или иначе, прежде чем разойтись с ним в разные стороны, она должна перевязать его рану. Это самое малое, что она может сделать, коль скоро эта рана — дело ее рук. Она заставила себя встать и пошла к нему, чувствуя, как от его внимательного взгляда по ее шее и спине бегут мурашки. Она подошла к нему, и ей даже почти удалось уклониться от его пронзительного взгляда, опустившись на колени и внимательно разглядывая рану. Когда она осторожно исследовала ее, прикоснувшись пальцем, незнакомец вздрогнул, судорожно втянул воздух и скрипнул зубами… но так и не отвел от нее карих глаз.

Керри резко откинулась назад.

— Задета мякоть, ничего больше. Его глаза сузились.

— Я так и думал.

Керри легко прикоснулась к ране влажной тряпочкой.

— Это вышло случайно, — услышала она свои слова. — Я не хотела причинить вам вреда, клянусь вам… Понимаете, я… я подпрыгнула, когда вы подпрыгнули, и почему-то он… э-э-э… выстрелил. — Она быстро взглянула на Артура. — Мне, правда, ужасно жаль. Я страшно огорчена. Я ни разу в жизни, ни в кого не стреляла.

— Это ободряет, — сухо заметил он.

— Вам больше нечего бояться, — лепетала она. — Я даже не знаю, как его заряжать. — Господи, да что она такое несет?

Это замечание явно его обескуражило — он склонил голову набок и посмотрел на нее так, словно это с ней произошел несчастный случай.

— Прошу прощения, мадам, но часто ли вы бродите по диким местам, не имея при себе ничего, кроме допотопного пистолета, из которого не умеете стрелять и больше того — не умеете даже заряжать? — недоверчиво спросил он и слегка нахмурился, когда она в ответ покачала головой. — Могу ли я узнать в таком случае, почему вы оказались здесь?

— Я вам уже говорила, — нетерпеливо произнесла она. — Я жду дилижанс из Криффа. Кучер из Перта, сказал, что он скоро должен быть здесь.

Его красивое лицо просветлело.

— Ага! Вот и спасение! А как скоро?

— Ну… может быть, не очень скоро, — смущенно поправилась она.

Он нахмурился.

— В таком случае, когда именно должен был прийти дилижанс?

Керри вдруг опустила голову! спрятав лицо за полями шляпки и теребя сухой конец тряпочки.

— В полдень, — пробормотала она и почти ощутила, как его грудь чуть не лопается от негодования.

— Вы хотите сказать, что ждете дилижанс больше шести часов? Здесь, одна? Да кучера нужно повесить за то, что он бросил беззащитную женщину!

— Но я не беззащитная женщина! У меня есть пистолет!

— Ах, ну конечно — пистолет, которым вы не умеете пользоваться.

Поскольку возразить на это было нечего, Керри занялась тем, что обмотала сухой частью бинта его руку, завязав кончики, отороченные кружевом, в аккуратный бантик. Красивый незнакомец опустил глаза и вздохнул. Она отодвинулась, сделав вид, будто не замечает, как он изучает ее работу.

— В конечном счете, получилось недурно, — протянул он и устремил на нее взгляд карих глаз. — Если учесть, что на это пошла пара дамских панталон.

— Половина пары, — зачем-то уточнила она и, встав, принялась расправлять юбку — лишь бы не смотреть ему в глаза.

Незнакомец громко вздохнул и тоже встал.

— В таком случае, я полагаю, нам нужно найти какое-нибудь укрытие, пока не настала ночь.

— Прошу прощения?

— Укрытие, — повторил он, жестом обрисовав воображаемый дом. — От стихий. От ветра, холода и тому подобного.

— Н-нет, сэр, — испугалась она, отступив на несколько шагов. — Я буду ждать дилижанса здесь!

— Ради Бога, да в чем дело… — Он замолчал, покачал головой, посмотрел на дорогу, а потом снова устремил взгляд на нее. — Миссис… Пардон, но теперь, когда мы так сблизились, — хмыкнул он, указывая на свою руку, — могу я, по крайней мере, узнать ваше имя?

— Маккиннон, — промямлила она.

— Миссис Маккиннон, рад с вами познакомиться. Артур Кристиан, к вашим услугам.

— Как поживаете?

— Превосходно, благодарю вас. Миссис Маккиннон, дилижанс из Криффа не придет. Теперь, насколько я понимаю, у нас есть два варианта. Мы можем отправиться обратно в Перт…

Керри фыркнула.

— У меня нет никакого намерения возвращаться в Перт!

— Ну ладно, тогда утром, — беспечно отмахнулся он. — Пока же мы можем предпринять попытку отыскать место, где можно было бы провести ночь с надеждой, что небеса пошлют нам дилижанс поутру.

Она изумленно посмотрела на него.

— Мистер Кристиан! Я не знаю, кто вы такой и какие обычаи у вас в Англии, но… но вы не можете не знать, что искать убежища с… — Она замолчала, посмотрела на дорогу, сворачивающую к северу, одним долгим выдохом освободилась от волнения, нервно поправила шляпку и громко прошептала: — По-моему, крайне непристойно искать убежища с мужчиной, которого я не знаю. Или знаю. С любым мужчиной, если уж на то пошло. — Она замолчала, искоса взглянула на него и ощутила на лице жаркое покалывание. — Я очень сожалею насчет выстрела, правда, но больше ничего не могу сделать. Желаю вам всего хорошего.

Глаза у мистера Кристиана изумленно округлились — она не желает искать убежища с ним?

— Миссис Маккиннон, я не могу позволить вам простоять здесь всю ночь в ожидании дилижанса, который не придет. Учитывая обстоятельства, думаю, вы можете быть уверены — ваша репутация не пострадает.

Она поняла, на что он намекает, и щеки у нее вспыхнули. Она быстро взяла свою сумку и крепко прижала к груди.

— Вы меня не переубедите, мистер Кристиан. Я буду ждать дилижанса здесь. Всего доброго. — И чтобы ему окончательно все стало ясно, она жестом велела ему уходить.

Но он не пошевелился.

— Миссис Маккиннон, ваша храбрость граничит с безрассудством…

— Простите, сэр, но неужели в Англии считается допустимым, чтобы леди шатались с совсем незнакомыми мужчинами? — быстро вставила она и, еще крепче обняв сумку, оглядела его, потом дорогу. Куда, в конце концов, делся этот проклятый дилижанс?

— Честно говоря, я не понимаю, почему меня должно это беспокоить, — вздохнул он, обращаясь к небу. — Впрочем, будем считать, миссис Маккиннон, что вы победили. Я поищу убежище, а вы можете ждать хоть всю ночь ваш воображаемый дилижанс.

Он набросил на плечи рваный сюртук и зашагал по высокой траве луговины в сторону леса.

Но вдруг он остановился, постоял, размышляя, потом решительно повернулся и двинулся обратно. Пройдя мимо Керри, которая так и стояла на том же самом месте, он вышел на дорогу, нашел ее бесполезный пистолет и подал ей.

— Если на вас посягнут какие-нибудь незнакомые люди, вы сможете, по крайней мере, стукнуть их рукояткой. От этого человек отключится часов этак на двенадцать, — ухмыльнулся он, прикоснувшись к шляпе, и опять зашагал в сторону леса.

Посягнут? Посягнут?! Сердце у нее забилось сильно-сильно.

— Мистер Кристиан! — закричала Керри ему вслед.

Он остановился и лениво повернулся. Легкая улыбка тронула его губы.

— Да, миссис Маккиннон?

— Ч-что вы имели в виду — если на меня посягнут?

— Посягнут, — объяснил он, слегка пожав плечами, — значит, нападут. Ограбят. Разбойники, миссис Маккиннон. В качестве самозащиты вы вполне можете ударить их рукояткой вашего пистолета.

Разбойники?!

— Всего хорошего! Доброй ночи! — крикнул он и продолжил свой путь к лесу, а перед мысленным взором Керри замелькали зловещие картины нападения, лица ужасных воров и убийц, которые увидят, что она здесь одна, без всякой защиты — если не считать рукоятки пистолета.

И она еще крепче прижала сумку к груди.

Дойдя до первых деревьев, Артур свернул направо и нашел местечко, где под кустарником заросли высокой травы загораживали дорогу. Это место показалось ему не хуже любого другого, чтобы провести ночь. Он не удержался и оглянулся. Миссис Маккиннон все еще стояла на том же месте, глядя на север и прижимая сумку к груди.

Упрямая девчонка!

Он вдруг подумал, что хорошо бы появился какой-нибудь разбойник и испугал ее до полусмерти за то, что она такая упрямая. Да неужели же все шотландцы такие твердолобые?

Он оторвал от нее взгляд и осмотрелся. Несколько охапок высокой травы — и постель готова, а там, где под деревьями нет травы, он разведет костерок. К счастью, изучая содержимое своих карманов, он нашел сигару и несколько спичек, а также пистолет, небольшую сумму денег — слава Богу, что он поместил большую часть средств на свой счет в Шотландском банке, — и носовой платок. Если раскладывать костер, то лучше заняться этим немедленно — мгла уже сгущалась над верхушками деревьев.

Забыв о миссис Маккиннон, Артур принялся собирать дрова.

Спустя полчаса он стоял и смотрел на разведенный им огонь и был вполне доволен собой. Давненько он уже не разводил костров из всякой всячины. О каминах в его многочисленных поместьях заботился главный дворецкий Барнаби. Последний раз он разводил костры, когда был мальчишкой: они с повесами несколько раз разжигали огонь там, где им вообще не разрешалось находиться, — на кухне, в лаборатории, а в одну особенно холодную ночь под окном спальни директора школы.

Он повернулся и посмотрел на дорогу. Мгла сгустилась, и миссис Маккиннон больше не было видно. Но он хорошо представлял себе, как она стоит там, прямая, точно шомпол, прижимая к себе эту ужасную сумку. В отдалении раздался крик совы, ему ответил волчий вой где-то еще дальше. Она знает, где он. Если ей захочется погреться у костра, она может подойти и рискнуть своей дурацкой добродетелью.

Артур устроился поудобней у огня, прислонившись спиной к дереву и вытянув вперед одну ногу, а другую, согнув в колене. Он не знал, сколько времени просидел так, но вдруг с удивлением осознал, что мир и покой, царящие в этой дикой местности, это уединение доставляют ему удовольствие.

Ничего не было слышно, кроме звуков леса — белки гонялись друг за другом по стволу сосны, цокая коготками, над головой, овеваемые ночным воздухом, потрескивали ветви. Будь он склонен держать пари — а он был к этому склонен, — он бы поспорил на долг Филиппа, что миссис Маккиннон придет в этот маленький укромный уголок на лужайке, отказавшись от бессмысленной надежды дождаться дилижанса, — придет еще до того, как туман сгустится до такой степени, что больше не будет видно даже серпика луны.

Он снова услышал крик совы, только теперь ближе, и встал, чтобы собрать еще топлива для костра.

Пронзительный женский вопль ворвался в мирный вечер, как нож. Артур отреагировал не задумываясь — выхватив из кобуры пистолет, он бросился к ней, отчаянно пытаясь рассмотреть что-нибудь за пределами небольшого круга света, отбрасываемого костром. Он даже не понял, что она бежит к нему в своем черном платье, пока не заметил, как мелькнула ее дурацкая сумка, когда она на бегу врезалась в него. Она крепко обхватила его за шею и спрятала лицо у него на груди. Он постарался не потерять равновесие.

— Грабители! — в панике крикнула она, прижимаясь к нему изо всех сил.

Он крепко обнял ее дрожащее тело и уставился в темноту.

— Успокойтесь, ну успокойтесь же. Вздохните и расскажите, что вы видели.

Она покачала головой, и пряди ее волос, пахнущие лавандой, попали ему в рот.

— Я не видела. Я слышала. Я их слышала! — лепетала она, задыхаясь, а потом, все так же впиваясь в него мертвой хваткой, слегка отодвинулась, чтобы увидеть его лицо. Глаза у нее были круглые, как блюдца из голубого фарфора. — Какой-то треск… и какой-то свист! Я уверена, что они на той стороне дороги!

Треск. Артур подавил улыбку.

— Тихо, — прошептал он, прижав палец к губам, чтобы она замолчала. Она буквально перестала дышать; ее губы были совсем рядом с его подбородком. Мгновение спустя он услышал цокот белок и отдаленный крик совы. Миссис Маккиннон выдохнула воздух прямо ему в шею.

— Вы это слышали? Это белки, миссис Маккиннон. Лес кишит ими.

Она ничего не ответила; руки ее соскользнули с его шеи. Он немного отклонился и посмотрел на нее. В слабом свете костра было видно, что глаза у нее зажмурены, губы слегка раскрыты, лицо побледнело. Ему стало жаль ее, и он успокаивающе погладил ее по спине.

— Не хотите ли немного со мной посидеть?

Она кивнула, отошла и провела рукой по щеке неловким, застенчивым жестом. Сунув пистолет в кобуру, Артур направился к огню.

— Я тоже сначала испугался непривычных звуков, пока не увидел этих милых зверюшек, — солгал он.

Слабо улыбнувшись, миссис Маккиннон взяла свою сумку, устало подошла к маленькому костерку и опустилась на землю, точно черное облако, поставив сумку на колени. В первый раз с момента их злополучной встречи он заметил, какой у нее утомленный вид. Наверное, этот день дался ей нелегко — одна среди абсолютного безлюдья.

Он оставил ее ненадолго, чтобы набрать еще дров. Положив их в костер, он снова уселся под деревом. Миссис Маккиннон, сосредоточенно нахмурив лоб, рылась в сумке. Шляпку она где-то потеряла, и ее волосы цвета ночи блестели в свете костра, особенно те густые пряди, что, выбились из строгого пучка на затылке.

Она была очень недурна собой. Не выдающаяся красавица, но весьма приятной внешности. Самым замечательным в ней были глаза; носик был симпатичный и дерзкий, полные губы — цвета неспелой сливы… Да, действительно, очень, очень недурна. Можно даже сказать — красавица.

— Бисквиты, — проговорила она, развязывая узелок, который достала из сумки. — Мэй, моя родственница, — это она мне Их положила. — Она смущенно захихикала и пригладила волосы. — Наверное, решила, что в Данди я умру с голоду.

— Так вы приехали из Данди? — спросил он. Его вдруг заинтересовало, какие дела привели к тому, что миссис Маккиннон оказалась в столь отчаянном положении.

Она кивнула, но объяснять ничего не стала. Сунув руку в узелок, она достала то, что называла бисквитом, и протянула ему.

Скорее это можно было бы назвать лепешкой. Артур улыбнулся и с благодарностью принял угощение.

— Очень вкусно, особенно если добавить к ним сливки и джем. Благодарю вас. — Он погрузил зубы в лепешку — и застонал от восторга. Хотя лепешка пробыла в узелке бог весть, сколько времени, она была рассыпчатой и нежной и прямо таяла во рту. — Господи, — пробормотал Артур, откусывая второй кусок. — Пища богов! Передайте от меня комплименты вашей Мэй, миссис Маккиннон.

И тогда она улыбнулась. Это была та улыбка, которая мгновенно пленила его на дороге, — она походила на сверкающую вспышку тепла. Эта улыбка… да, именно от этой улыбки молодая вдова становилась необычайно хорошенькой.

— Замечательные бисквиты, правда? Мэй делает их каждую субботу для Большого Ангуса. — Миссис Маккиннон откусила от своего бисквита небольшой кусочек и стала медленно жевать.

— Ангус? Это что же, ваш сын? — спросил Артур. Она вспыхнула и покачала головой.

— Это муж Мэй, вот кто. У меня нет детей. — В ее голосе слышалось легкое сожаление.

— Значит, вы давно вдовеете, — высказался он, не подумав.

— Восемь месяцев.

Восемь месяцев. Срок никакой. Бедная девочка — она, конечно же, все еще сильно горюет. Но ведь он-то до сих пор переживает из-за смерти Филиппа, хотя и прошло уже три года. Артур посмотрел на хорошенькую вдовушку, и ему снова стало жаль ее. Так молода — и уже пережила смерть любимого человека. Такая хорошенькая — и так страдает.

— Я очень сожалею о вашей утрате. Она удивленно вскинула глаза.

— О! Благодарю вас, но мой муж очень долго болел. Слава Богу, теперь он обрел покой.

Значит, бедняга страдал. Жуя бисквит, Артур подумал — как она пережила это? Леди Уайтхерст выдержала долгое и мучительное умирание мужа, заведя роман с его грумом. При мысли об этом он потряс головой — по некоей пока неясной причине он не мог поверить, что женщина, стрелявшая в него, настолько бессердечна.

Потом они некоторое время молчали; он съел два бисквита, она — один. Когда он жестом отказался от третьего, она аккуратно завязала в узелок два оставшихся и сунула его в сумку, после чего уютно устроилась под своими широкими юбками, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Преимущество его положения позволяло ему видеть ее стройный стан и прямые плечи. Она казалась сильной и здоровой. Теперь Артур жалел того, кого гнусная болезнь вырвала из объятий такой женщины, как миссис Маккиннон.

Помолчав, она спросила:

— А вы что, живете в Шотландии? Артур фыркнул.

— Ни в коем случае! Я приехал уладить кое-какие дела моего друга.

— Это где-то здесь?

— Да. Неподалеку от Питлохри.

— А-а. — Она кивнула. — Это еще немного к северу, но здесь ходит дилижанс.

Он испытал небольшое удовлетворение, узнав, что не сбился с пути. Что за идиот этот трактирный слуга! Если он когда-нибудь вернется в Перт, уж он…

— Мне правда очень жаль, что я выстрелила в вас. — Артур встрепенулся. Он и не заметил, что потирает раненую руку, и покачал головой.

— Ничего страшного, миссис Маккиннон. Я уверен, что гангрена не начнется через день или два, — улыбнулся он. Она смущенно посмотрела на него.

— Понимаете, мне стыдно. Одного взгляда на вас было достаточно, чтобы понять, что никакой вы не грабитель!

— А почему достаточно одного взгляда?

— Ах, да ведь это очевидно! — Она взмахнула рукой. — Грабитель не бывает так хорошо одет, как вы, и уж конечно, он был бы еще грязнее.

Эти слова заставили Артура посмотреть вниз. Действительно, он грязный. Еще одно неизведанное доселе ощущение.

— И еще я думаю, что они не бреются.

Он был с ней согласен, он действительно был побрит.

— Не бреются? А почему бы грабителю не побриться? — спросил он, поставленный в тупик ее логикой.

— Ну, как же, ему ведь нужны бакенбарды, чтобы его никто не узнал! Вот он ограбит кого-нибудь — и сбривает бакенбарды, так что никто не скажет наверняка, что это был он.

— Вот как? Я и не знал, что у грабителей такие обычаи.

— Я прочла об этом в одном романе, — весело пояснила она и устремила взгляд в темноту, не заметив его широкой улыбки. — Я слышала, что именно на этой дороге орудуют разбойники, — пробормотала она. — Они живут в этих лесах, как вы думаете?

Артур сильно сомневался, что разбойник, достойный его пистолета с рукояткой, отделанной жемчугом, будет так глуп, чтобы жить совсем рядом с дорогой, пусть даже дорога эта совершенно безлюдна.

— Вряд ли.

Ее руки, лежащие на коленях, сжались в кулачки.

— А как вам кажется, что случилось с дилижансом из Криффа? — спросила она, чуть ли не шепотом.

— Миссис Маккиннон, вы напрасно себя запугиваете. Криффский дилижанс, вероятно, уже прошел к тому времени, когда кучер высадил вас. Здесь нет никаких разбойников. За несколько часов по этой дороге не прошел ни один человек, и я совершенно уверен, что толковый разбойник с большой дороги сначала изучит, какое здесь движение, а уж потом обоснуется в этих местах.

Она улыбнулась с таким облегчением, что он замер на мгновение и почувствовал, как странная дрожь пробежала по спине, угнездившись где-то внизу живота.

— Конечно, вы правы. — И она опять улыбнулась, но он заметил, что кулачки ее все еще крепко сжаты. — Я читала об Англии, — проговорила она, очевидно, чтобы сменить тему разговора. — В школе я знала одну девочку, она приехала из Карлайла.

— Карлайл. Это рядом с озерами, — пояснил он и, подхватив эту тему, пустился в бестолковое описание Англии, начав с мирного Озерного края, где находилась резиденция предков Сазерлендов, и, перейдя, наконец, к холмистому ландшафту торфяников, где у него был маленький загородный домик. Каким-то образом воспоминание об этом привело к рассказу о потрясающей красоте белых утесов Дувра, а потом — к волшебству лесов Котсуолда.

Где-то в середине его рассказа она подвинулась так, что оказалась прямо перед ним, и ее смешные маленькие ботинки высунулись из-под юбки. Артур обнаружил, к своему удивлению, что мог бы о многом ей рассказать, — просто никто никогда не расспрашивал его о нем самом или о его доме.

Он смотрел, как пламя костра пляшет в ее ясных голубых глазах, и в какой-то момент понял, что в этом что-то есть — общаться с женщиной, которая не расспрашивает о дамских модах, или о последних светских сплетнях, или о том, какую сумму принесет пара прекрасно подобранных жеребцов. Она не задала ни одного вопроса, какие задали бы Порция или любая другая светская дама. Миссис Маккиннон расспрашивала о простых англичанах, о том, что они делают, чтобы заработать на жизнь, куда ходят в школу, на что надеются, что любят, чем увлекаются и чего боятся.

— Прошу прощения, миссис Маккиннон. Я утомил вас, вы засыпаете. — Он достал карманные часы. Его удивило, что уже так поздно — он и не заметил, как прошло время.

— Ах, нет! — воскликнула она, решительно тряхнув головой. — Это так интересно! У меня не было возможности увидеть что-то, кроме своего дома. Мне нравится слушать об Англии. Это, наверное, настоящий рай. — И она зевнула, вежливо прикрыв рот рукой.

— Благодарю вас, но мне кажется, что на этот вечер мы тему исчерпали. — Он встал. — Я подкину дров в костер, — произнес он и направился в лес.

Вернувшись через четверть часа, он увидел, что миссис Маккиннон лежит на боку, сложив руки под щекой, и крепко спит. Спящая, она выглядела намного моложе, несмотря на темные круги под глазами. Артур снял сюртук и осторожно ее укрыл.

Он занялся костром и, когда пламя разгорелось, снова взглянул на миссис Маккиннон. Что здесь делает эта женщина, совсем одна? Что происходит в ее жизни? Он устроился под деревом рядом с ней и долго думал об этом. Вдруг как-то сразу он погрузился в сон и увидел Филиппа, стоящего за деревом, так близко, что Артур мог бы до него дотянуться. Но когда он хотел схватить его, тот исчез, и Артур изо всех сил попытался запомнить, ушел ли он влево или вправо, не в силах сообразить, откуда Филипп появился.

Проснувшись, он обнаружил, что находится в состоянии эротического возбуждения. Он неохотно открыл глаза и понял, что лежит на спине рядом с потухшим костром. Но ему не было холодно, потому что, как постепенно дошло до него, миссис Маккиннон, закутанная в его сюртук, распростерлась буквально поперек него, ровно дыша ему в ухо. Рука ее лежала на его груди, а нога — Боже милосердный! — была прижата к его чреслам.

Глава 6

Как плохо, что она в него выстрелила. Еще хуже — что она бросилась к нему в объятия, услышав звуки, которые издавали лесные зверюшки, но проснуться, буквально лежа на нем, — это уж слишком!

Керри чуть не умерла от стыда, слезая с него. Руки и ноги у нее одеревенели, точно на нее напал рой рассерженных пчел. Она неловко встала, а, встав, окончательно расстроилась, увидев его озорную улыбку, и тут же споткнулась, в последний момент, заметив, что трава скрывает крутой склон. Ее смущение еще усилилось, когда она попробовала одернуть юбку — это было нелегко, учитывая, что она умудрилась совсем запутаться в пышных складках. Потом она обнаружила, что волосы падают ей на плечи, что они превратились в спутанную копну локонов. Господи Иисусе!

И это не помогло, совсем не помогло — то, что он оперся о локоть и произнес своим удивительно бархатным, мягким и спокойным голосом:

— И небесный купол тебе принадлежит, свет Солнца. — С кошачьим изяществом он вскочил на ноги, провел пальцами по золотисто-каштановым волосам, лежащим густой волной, широко развел руки и зевнул. — Нам не терпится направить свои стопы в Перт, не так ли? — бросил он через плечо, направляясь в сторону леса.

Керри смотрела на его удаляющуюся фигуру, не зная, нужно ли крикнуть ему вслед, что она вовсе не намерена возвращаться в Перт, или бежать, чувствуя себя униженной, в противоположном направлении. Боже, Боже, как же это получилось, что она выбрала самого красивого незнакомца в мире, чтобы выстрелить в него? Он так прекрасен, что просто дух захватывает, — она заметила это еще тогда, когда лицо его было так ужасно искажено от боли и когда он ругался из-за убежавшей лошади. Его лицо было выточено ангелами, квадратное и сильное, с высокими скулами и благородным подбородком. А глаза! Она никогда не видела таких красивых карих глаз с крапинками табачного цвета, мерцающих зеленым и золотым. И он был высок, больше шести футов, широк в плечах — когда он уходил в лес, она могла бы поклясться, что видит, как играют великолепные мускулы на его ногах.

Под своей коленкой она чувствовала его возбуждение…

Керри резко отвернулась. Это смешно! Вчера вечером она чуть не задохнулась, глядя, как его длинные, красивые пальцы двигаются в такт его рассказам об Англии, как изящно выгибаются его губы, как гордость светится в его глазах. Как ей удалось уснуть с ним — это было за пределами ее понимания, но от этого внутри у нее вспыхнул огонь, который она не могла погасить.

Какое безумие — выстрелить в этого человека! Через несколько минут они разойдутся по своим дорогам, она в последний раз извинится, а он милосердно превратит все в милую шутку. Она никогда больше не увидит этого красивого мужчину. Так отчего же она прямо-таки задыхается от волнения? Неужели она забыла, что она вдова, причем овдовела всего лишь восемь месяцев назад? Господи, да ведь он — сын английского аристократа! Это… это нелепое увлечение — еще одно испытание, посланное ей Господом, которое она должна преодолеть.

Керри быстро опустилась на колени рядом с сумкой, раскрыла ее одним рывком, чуть не оторвав ручки, порылась там и, найдя расческу, судорожно провела ею по непослушным волосам, но сразу замерла, услышав его веселый свист.

— Прекрасное утро, миссис Маккиннон! — сообщил он.

Керри медленно опустила руку и глянула на него из-под ресниц. Он завязывал шейный платок — не глядя, но очень искусно.

— Наша прогулка обещает быть весьма приятной.

И он взял свой помятый сюртук для верховой езды, осторожно просунул раненую руку в рукав, явно забыв о том, что в нем появилась большая дыра.

Странно смущенная, Керри сунула расческу в сумку.

— Да, день и впрямь хорош. Но я пойду в Данкельд, а не в Перт.

Нахмурившись, он перестал стряхивать землю с сапог.

— Как, неужели вы все еще намерены дожидаться дилижанса? Мне кажется, пройдет много времени, прежде чем он появится, если вообще появится. Я бы сказал, что наши шансы найти подходящее средство передвижения намного возрастут, если мы отправимся в Перт.

— Мне нужно домой, сэр, — вежливо проговорила Керри, вставая и смущенно укладывая волосы в большой узел на затылке; ей казалось, что этот узел был зверьком, примостившимся у нее на голове.

Артур помрачнел еще больше.

— Миссис Маккиннон, до Данкельда, возможно, еще много миль. Прошу вас, будьте разумны и вернитесь в Перт, где вы сможете сесть в другой дилижанс.

— Я не намерена терять еще один день. Мои домашние с ума сойдут. И потом, я поеду не на дилижансе, а на плоскодонке, она идет вверх по реке. — Прекрасное решение, обрадовалась она, как только эта мысль пришла ей в голову. — Если пойти на север, можно будет добраться до реки Тей, а оттуда по притокам — до Лох-Эйгг.

— Я не позволю вам это сделать, — серьезно произнес он. Удивленная его словами, Керри рассмеялась.

— Это не вам решать!

— Я поступлю не как джентльмен, если позволю вам глупо заблудиться.

— Глупо заблудиться? Неужто я должна вам напомнить, кто здесь шотландец?

Его громкий смех был ответом, но он добавил еще и звучное «нет». Надменный дурак!

— Ну что же, спасибо за помощь — и в путь.

— Миссис Маккиннон…

— Я пойду в Данкельд и ни шага не сделаю в сторону Перта! — прямо-таки заорала она. Господи, да как она может так с ним говорить?

Его красивые карие глаза сузились; он надул щеки и задумался, потом наконец выпустил воздух одним громким «уф!».

— Если хотите знать, вы самая упрямая женщина, какую я встречал в жизни. Ну и идите, и пусть ваша глупая особа попадет в опасную ситуацию, — буркнул он, надевая шляпу. — Я не собираюсь присматривать за вами, как за ребенком.

— Никто и не просит, — отпарировала она. — Может, это мне нужно было присматривать за вами, как за ребенком, — я, по крайней мере, сообразила бы привязать свою лошадь.

Он опять нахмурился.

— Неужели? — протянул он, опустив голову, точно бык, готовый к нападению.

Что-то в ней дрогнуло, и она быстро схватила сумку и отошла на несколько шагов.

— Ну ладно. Спасибо за ваше… ваше общество, и мне вправду страшно жаль, что я в вас выстрелила, но ведь бывают несчастные случаи, верно? И я надеюсь, вы все равно хорошо проведете время в Шотландии, и счастливо добраться до Англии, когда наступит время, но теперь, прошу прощения, мне на самом деле нужно идти.

Он шел на нее. Она повернулась и быстро зашагала — скорее побежала — через лужайку, туда, где лес редел, и была видна другая лужайка. Она оглянулась — незнакомец остановился и смотрел ей вслед с презрительным выражением на лице. Она не удержалась и подняла руку.

— Прощайте!

Он ответил не сразу; прошли мгновения, прежде чем он ответил:

— Прощайте, и да поможет вам Бог, миссис Маккиннон.

Ее охватило смутное сожаление. Она так давно не оказывалась рядом с таким мужественным, таким красивым мужчиной… Хватит! Некогда ей тосковать об этом красивом незнакомце; у нее забот и так хватает. И, взмахнув рукой, она зашагала в лес, бережно неся свою сумку.


Артур смотрел, как она удаляется в чащу, видел, как языки утреннего тумана обволакивают ее тело. Эта женщина не поддастся увещеваниям, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. Больше того, она слишком твердолоба — во благо себе, разумеется, она стреляет в безоружных, спит как убитая и так возбуждает, что против подобных женщин должен быть издан закон.

Поэтому, когда ноги понесли его вперед, не спрашивая разрешения у головы, Артур решил, что спятил. Его ноги выдвинули тот аргумент, что — если он об этом забыл — он окончательно заблудился и, насколько ему известно, он должен двигаться куда-то в том же направлении, что и она. И словно этого недостаточно, его сердце добавило, что он джентльмен, а джентльмен не может позволить леди отправиться навстречу возможным опасностям — во всяком случае, женщине с такими формами, — и не имеет значения, как страшно его разозлило упрямство этой шотландской дурочки! Но что же он может сделать? Ведь любому ясно, что ей очень нужна его помощь.

И прежде чем Артур осознал, что происходит, он оказался в нескольких шагах от молодой вдовы и двинулся за ее изящно покачивающимися бедрами черт знает куда.

Интересно, что он задумал? Керри в третий раз оглянулась, вздохнула в ответ на его очаровательную улыбку и устремила взгляд прямо перед собой. Идет за ней, вот как, и идет уже целый час с лишним. Но куда? Ведь он твердо намеревался идти в Перт! Нет, это невозможно — не может быть, чтобы столь изысканный англичанин провожал ее домой!

На краю вересковой пустоши, где снова начинался лес, Керри в отчаянии остановилась у рухнувшего дерева и повернулась. Повесив сумку на плечо и крепко обхватив себя руками, она сердито посмотрела на Артура Кристиана, подходившего к ней с таким видом, словно он направлялся на воскресную прогулку.

— Теперь вы идете за мной? — спросила она.

— Ничего подобного, — ответил он, сделав вид, что его оскорбило это замечание. — Я иду с вами.

Она открыла рот, охваченная одновременно возмущением, смущением и каким-то странным, приятным жаром.

— Идете со мной? Вы… вы не можете провожать меня до дома!

— Почему же?

— П-потому что! — заявила она, смущенная происшедшей в нем переменой. — Потому что это нехорошо! Я вас даже не знаю! Вам нужно в Перт, а не в горы!

— Вообще-то мне нужно в Питлохри. Но думаю, этот вариант устроит нас обоих — я провожу вас до дома, а потом продолжу свой путь.

— Но это нельзя! Не могу же я оставаться наедине с совершенно незнакомым человеком!

— Благодарю вас, мадам, но я не совершенно вам незнаком, — произнес он с бесстыдной улыбкой.

Керри пришла в ужас. Как ей это удалось? Как удалось ей влипнуть в такое двусмысленное положение? Неужто на ее долю выпало слишком мало неприятностей? Неужто она должна вынести еще и такое испытание? Она опустилась на поваленное дерево и беспомощно уставилась на незнакомца.

— Это мне в наказание, да? Я выстрелила в вас, и теперь вы меня решили погубить.

Фыркнув, он присел перед ней на корточки.

— По правде, говоря, я предпочел бы вас задушить, — весело поправил он ее. — Правда же заключается в том, что я — джентльмен, миссис Маккиннон. И я не могу позволить вам блуждать в одиночку. Если вы слишком упрямы, чтобы вернуться в Перт, я просто провожу вас до дома. Спорить нет смысла, я так решил. Теперь вот что. Уж если я решил поразвлечься, таким образом, как насчет одной из ваших восхитительных лепешек? — спросил он, кивнув на ее сумку.

Она смотрела на него, пытаясь понять, не лгут ли эти карие глаза, но не увидела ничего, кроме невыносимо веселого блеска и зеленых крапинок. Очевидно, она утратила остатки разума, потому что, не задумываясь, сунула руку в сумку. — У нас это называют бисквитами, — неожиданно обиделась она.

Они сидели бок о бок на поваленном дереве, доедая последние бисквиты. Одна часть ее сознания считала, что должна бы протестовать малость погромче, но другая задушила окончательно и без того слабый протест. Судя по всему, в этих диких местах нет никаких других живых существ, кроме овец, и, честно признаться, она была рада попутчику. Что же до ее репутации, ну… по правде говоря, теперь ее это уже почти не заботило. Раз ее отделяет всего один шаг от замужества либо с религиозным фанатиком, либо с человеком, обладающим рассудком ребенка, можно пустить все опасения по ветру. И коль скоро ей суждено погибнуть, пусть лучше это произойдет от руки такого потрясающего мужчины.

Когда с бисквитами было покончено, Керри приняла решение. Он может проводить ее до Данкельда — так она ему и сказала. Он улыбнулся, словно заранее принял это решение, и помог ей встать. Когда она положила руку ему на ладонь, ей на миг стало жарко; когда он взял ее сумку и беспечно водрузил себе на плечо, она не выразила благодарности, даже не обратила на это внимания. Они пустились в путь. Чтобы не размякнуть от его взгляда, она стала смотреть на землю перед собой.

— Все же мне хотелось бы знать, уверены ли вы, что река Тей течет на севере?

— Абсолютно уверена, — улыбнулась Керри. — Мы дойдем до нее к полудню, если не раньше.

Но в полдень они еще не вышли даже из леса. Определить направление можно было только по солнцу, которое время от времени показывалось в просветах между верхушками деревьев. А склон, по которому они шли, становился все круче. Керри сильно досаждали ноги — на ней были ее лучшие ботинки, подаренные ей миссис Уэллес. Ботинки были ей велики, поэтому она надевала их только в церковь либо в важных случаях, вроде своего ужасного визита в Монкрифф-Хаус и к мистеру Эбернети в Данди. Они совсем не годились для долгой ходьбы по нагорьям, и она позавидовала прекрасным кожаным сапогам Артура Кристиана. На ступнях она натерла волдыри и вскоре уже с трудом поспевала за своим спутником.

Он ушел вперед и уже стоял наверху большого утеса и смотрел вдаль, когда она, наконец, поднялась по крутому склону.

— Боюсь, что никакой реки не видно, — проговорил он извиняющимся тоном, словно это он предложил столь утомительный маршрут.

Услышав это, Керри чуть не расплакалась. Она беспомощно огляделась — ничего, кроме деревьев и деревьев, с той лишь разницей, что земля стала каменистой, и они поднимались вверх. И еще стало прохладней, и она почувствовала далекий слабый запах дождя.

Заблудились.

Заблудились из-за нее! Кажется, она пошла в направлении, противоположном тому, какое ей было нужно. Этого она уже не могла вынести и, к своему удивлению, почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она быстро прикусила губу, уверенная, что это крайне унизительно — расплакаться именно сейчас.

— Отчаиваться нет причин, миссис Маккиннон, — ласково утешил ее Артур, ловко спрыгнув со скалы. — Мы ведь держались северного направления. Мы найдем вашу реку.

Крупная слеза сбежала по ее щеке, и Керри опустила глаза. Как может он быть таким ласковым? Таким… таким великодушным после всего, что она сделала?

— Ну уж нет, так дело не пойдет, — хмыкнул он, и она услышала, как под ногами у него хрустят сучки. Он шел к ней. — Нет, это не годится. — Он положил ей руку на плечо, чтобы успокоить; Керри едва удержалась, чтобы не броситься, рыдая, к нему в объятия. Вместо этого она торопливо вытерла слезу, умирая от стыда, что ее так развезло.

— Мне очень стыдно, правда. Просто… Просто я не могу больше выдержать. У меня… немного болят ноги.

— Немного болят, да? — Его рука скользнула с ее плеча вниз, по спине. — Тогда мы их полечим. Мы зашли так далеко, что страдать нам нельзя. Даже немного. — Он показал на скалу, на которой только что стоял. — Давайте посмотрим ваши ноги, миссис Маккиннон.

— Не стоит беспокоиться, правда. Нам нужно идти…

— Несколько минут отдыха не помешают, — авторитетно изрек он и снова показал на скалу. При первом же шаге ей стало так больно, что колени у нее подогнулись; Артур издал неодобрительный возглас, сгреб ее в охапку и отнес на скалу. — Вам следовало сказать об этом раньше, — с упреком проговорил он, опуская Керри на камень. Потом он встал перед ней на колено и положил руку на ее лодыжку. Она вздрогнула, ощутив через тонкий чулок его жгучее прикосновение; он посмотрел на нее, вздернув брови. — Спрячьте куда-нибудь вашу скромность, миссис Маккиннон. В конце концов, это всего лишь ступни.

Да, всего лишь ступни, но от прикосновения его пальцев к ее ноге, когда он принялся расшнуровывать ботинок, по телу ее побежал раскаленный жар. Он сел на корточки, положил ее ногу себе на колено и стал осторожно массировать пятку.

О Боже, она, наверное, умерла и вознеслась на небеса. Ощущение от массажа было божественным — одновременно приятным и мучительным, от него все мышцы на ноге успокаивались. Керри закрыла глаза, чтобы полностью отдаться этому восхитительному ощущению. Но тут его фырканье разрушило волшебство, и она неохотно открыла глаза.

— Вы мурлыкаете, словно кошка. Теперь нужно снять чулки, — сказал он, небрежно протягивая руку, чтобы стянуть ботинок со второй ноги.

— Что нужно? — потрясенно пролепетала она.

— Снять чулки. Вы натерли ступни, их нужно перевязать.

Керри заморгала, удивленная, во-первых, тем, что он нисколько не колебался, когда велел ей снять чулки, а во-вторых, предположением, что она может снять чулки перед мужчиной, который ей не муж. Но когда он начал массировать вторую ступню, все мысли о приличиях вылетели у нее из головы. Пусть он будет самим папой римским — она сделает для него все, лишь бы он и дальше массировал ей ногу.

Он рассмеялся, нежно похлопал ее по ступне и встал, с улыбкой глядя на нее.

— Мне нужно найти какое-нибудь растение, которое сгодилось бы для примочки. Долой чулки, дорогая!

Дорогая. Эта ласкательное обращение подействовало на нее как прикосновение шелка, и Керри улыбнулась, смакуя это слово, и продолжала улыбаться, когда незнакомец исчез в лесу. Разве когда-нибудь мужчина так ухаживал за ней? Во всяком случае, Фрейзер никогда не смог бы привести ее в такое расслабленное состояние одним лишь прикосновением. Задумавшись об этом, она сделала так, как ей было велено, сняла свои практичные чулки и содрогнулась, увидев, что ступни у нее покрыты волдырями.

Артур вскоре вернулся — в руке у него были листья плюща. Он опять встал перед Керри на колено и, скользнув рукой по ноге, поднял ее, чтобы осмотреть.

— Боже мой! — пробормотал он, нахмурившись и осторожно опустил ее ногу. — Вам следовало сказать об этом раньше. — Он сунул в рот несколько листиков плюща и принялся жевать их, сняв при этом с себя шейный платок. Затем он достал из сапога нож и разрезал платок на две длинные полоски. Наконец он вынул изо рта кашицу и подмигнул Керри. — Вы уж меня извините, мадам, — улыбнулся он и прижал пережеванные листья к волдырям.

Керри сразу стало легче, а он крепко обмотал одной из полосок ее пятку и лодыжку.

Перевязав вторую ногу, Артур велел ей надеть чулки и, фыркнув, отвернулся, чтобы она не стеснялась. Керри улыбнулась его широкой спине. Этот человек, этот незнакомец, приятно возбуждал ее своими горячими прикосновениями и явно веселым характером.

Может, подстрелив его, она оказала себе большую услугу?

— Я готова, — сказала она.

Он повернулся и взял в руку ботинок.

— Прекрасно. Теперь давайте посмотрим, не продержатся ли ваши ботинки еще какое-то время.

И он осторожно приподнял ее ногу. Совместными усилиями им удалось натянуть один ботинок. Он велел Керри встать и походить, прежде чем двигаться дальше. Кашица смягчила волдыри, а благодаря повязке ботинок теперь плотно охватывал ногу. И хотя пятке по-прежнему было больно, терпеть стало легче.

— Прямо не знаю, что бы я без вас делала, — произнесла она и улыбнулась одобрительно. Она села, чтобы помочь ему надеть ей второй ботинок. — Стало гораздо лучше.

Он хитро прищурился:

— Мне кажется, что, перейдя на другой уровень отношений, мы могли бы называть друг друга по имени, как вы считаете?

Ой, да, конечно, она согласна!

— Превосходно. У вас есть выбор — меня зовут Артур Уильям Пэддингтон Кристиан. Для некоторых — лорд Кристиан. Для матери я просто Артур. Полагаю, это имя ничуть не хуже, чем все остальные. А как зовут вас, миссис Маккиннон?

— Керри. Просто Керри.

Артура Уильяма Пэддингтона Кристиана такой ответ, похоже, застал врасплох. Его карие глаза встретились с ее глазами, и он повторил:

— Просто Керри.

Ее имя в его устах прозвучало как волшебное слово; он все еще держал ее за лодыжку и смотрел ей в глаза взглядом, проникающим в самое ее бешено бьющееся сердце. Много лет она не знала мужских прикосновений, казалось — целую жизнь, и не ожидала, что так изголодалась по ним. Разве Фрейзер когда-нибудь смотрел на нее так… властно? Кровь бросилась ей в лицо, от его пальцев кожа у нее горела, все ее чувства внезапно обострились от одного его присутствия.

Но тут он внезапно опустил ее ногу на землю и, быстро зашнуровав ботинок, поднялся.

— Ну что ж, Просто Керри, не поискать ли нам реку Тей? — предложил он и отошел, чтобы поправить свой воротничок, поскольку шейный платок пошел на бинты.

Да, подумала она, лучше заняться поисками реки Тей, иначе она совершит что-нибудь безрассудное — набросится на этого красавчика и до смерти зацелует его.

Они шли уже, наверное, несколько часов, но Артур был даже рад этому, потому что каждый шаг отдалял его от безумия, которое охватило его в лесу. Был долгий, немыслимо напряженный момент, когда ему пришлось преодолевать яростное желание сцеловать с ее губ слова «просто Керри». Она так проговорила их, такая за ними скрывалась сверкающая быстрая улыбка и блеск ее голубых-голубых глаз. Что-то в нем щелкнуло и превратилось в желание поцелуя — желание, которого он давно уже не испытывал. И он почти поддался ему, воображая, как начнет с ее тонкой лодыжки, как губы его проделают путь к стройной икре, а потом поцелуют каждый дюйм женщины по имени Просто Керри.

К тому же, когда он проснулся утром, эта стройная ножка лежала на его чреслах. Он не мог забыть об этом весь день, пока Керри шла впереди него и ее бедра соблазнительно покачивались в такт шагам…

Боже, о чем он только думает? Что возьмет и опрокинет на землю какую-то шотландскую вдовушку прямо среди леса, а потом доставит ее к ее порогу, а сам продолжит свое веселое странствие? Да, она очень возбуждает — эта путаница черных кудрей и светло-синие глаза. А когда она расстегнула немного свое дорожное платье — ей стало жарко, — ниже шеи показалась нежная плоть, и это чуть не доконало его. Ему захотелось ощутить губами мягкие выпуклости обнаженной груди.

С каждым новым шагом, от которых у него уже ныли ноги, он надеялся, что желание оставит его. Ради этого он готов был идти целый день, но ничто не помогало. Он даже попробовал остановить эти нелепые мысли, бродящие в голове, и начал расспрашивать ее о поездке в Данди. Но эта тактика подействовала как бумеранг — ее запинающиеся описания мужа, который оставил ее, как он понял, в затруднительном положении, вызвали в нем на первый взгляд странное первобытное чувство. Артур сразу же невзлюбил покойного мистера Маккиннона!

И это чувство еще усилилось, когда она спросила о его семье. Когда он объяснил ей, что Алекс — герцог Сазерленд, это произвело на нее именно то впечатление, какое он и ожидал, и восклицания ее были в точности такими, какими они были бы у любой другой из известных ему женщин. Но потом она спросила, что это значит — быть братом герцога, и он стал объяснять структуру аристократии и высшей знати, иерархию и наследование титулов и тому подобное, и звук его голоса жужжал у него в ушах.

— Значит, у вас есть один из этих титулов? — спросила она после его долгих разъяснений.

От негодования по коже у него побежали мурашки.

— Нет, — равнодушно бросил он.

И удивился, когда она всего лишь пожала плечами.

— Это, кажется, малость скучновато, а? — заметила она с милой улыбкой, после чего поведала ему о некоей миссис Доннерсен, которая уверяла всех, что она — потомок шведских королей. Керри весело сообщила, что, по общему мнению, жителей их долины, миссис Доннерсен на самом деле была дочерью фермера, разводившего свиней и жившего на юге, в предгорьях. Пока она с увлечением повествовала о дочери свиновода, Артур понял, что отсутствие титула не только не принизило его в ее глазах — а он уже давно привык, что именно так в большинстве случаев и происходит, — она даже забыла об этом! Этой вдовушке просто все равно! Теперь она предстала перед ним в новом свете — это была первая женщина, на которую не произвели впечатления титулы или тонкие нюансы в иерархии британской элиты. От этого он почувствовал себя… свободным.

В конце концов, Артур признался себе, что, кажется, всерьез увлекся Керри Маккиннон. Ему понравилось, что она много читала. Когда он сказал ей об этом, она отмахнулась, заявив, что муж у нее долго болел, и она читала, чтобы скоротать время. Он узнал, что она ходила в школу для девочек в Эдинбурге, а теперь живет в долине под названием Гленбейден, где клан Маккиннонов поселился в незапамятные времена. Она часто в разговоре упоминала Мэй и Большого Ангуса, которые, как он понял, были ее родственниками, но гораздо чаще — Томаса, еще одного родственника, к которому она относилась как к брату.

День клонился к вечеру, когда они добрались, наконец, до притока реки Тей; когда Керри увидела его, она засмеялась от радости.

— Ну, слава Богу! — воскликнула она и повернулась к нему, взволнованно прижав руки к груди. — Пошли скорее — на реке обязательно есть движение!

Она подобрала юбки и побежала вперед, и черный бомбазин развевался за ее спиной, как парус. Артур взял сумку раненой рукой и неторопливо зашагал следом.

Когда он нагнал ее на берегу, она буквально подпрыгивала от нетерпения.

— Вот увидите, плоскодонка может появиться в любую минуту! — проговорила она, запыхавшись. — Они ходят вверх и вниз, от Питлохри до Перта.

Возможно. Но поскольку Артур не видел ни плоскодонки, ни вообще каких-либо признаков ее существования, он уселся на землю в тени дерева и, наблюдая, как Керри в волнении ходит взад-вперед, не терял надежды — ради нее же, — что лодка действительно вскоре появится, потому что ему не нравились темные тучи, собирающиеся на горизонте. Керри промучилась так с полчаса, и ее восторг поутих. Он подумал, что, наверное, ей представлялось, будто река просто кишит лодками, и все они толкают друг друга, торопясь взять пассажиров на пустынном берегу. Он же считал, что плоскодонка — это нечто вроде ее пропавшего дилижанса: на самой реке Тей могло быть движение, но появление лодки на этом узком притоке было бы просто чудом.

И потому он очень удивился, когда она подбежала к нему, радостно махая рукой куда-то вниз по течению.

Артур отбросил травинку, которую жевал, и медленно встал. И в это время из-за изгиба реки появилась плоскодонка. На одном ее конце помещалось примитивное, похожее на коробку сооружение — кабина, как он решил, только она больше походила на гроб. На другом конце была свалена груда всевозможных корзин. Артур разглядел двух человек, которые гребли длинными веслами.

Керри занервничала; он схватил ее за руку и притянул к себе.

— Стойте здесь. Я сам поговорю с ними. Он подошел к воде, когда лодка преодолевала узкий поворот реки. Вот она подошла ближе, и Артур увидел, что люди с веслами — близнецы. Крепкие и приземистые, с абсолютно круглыми головами, они были похожи на двух быков, практически неотличимых друг от друга.

— Здравствуйте, джентльмены! — окликнул он, когда они повели лодку по прямой.

Близнецы обменялись взглядами.

— Ну, здрасте, — нехотя отозвался один из них, с любопытством глядя на Артура, шагавшего по берегу рядом с лодкой.

— Скажите, господа, не хотите ли вы помочь двум заблудившимся путникам?

Гребцы не ответили и лишь молча уставились на него. Не очень-то они разговорчивые. Артур заставил себя улыбнуться.

— Понимаете, нас высадили из дилижанса, чтобы мы дождались другого, но, увы, он так и не появился. Ехать дальше нам не на чем.

Один из близнецов склонил голову набок и окинул Артура любопытным взглядом.

— А ведь вы англичанин, — заявил он, словно сообщая Артуру некую новость.

— Это верно, я из Англии. Близнец тут же потряс головой.

— Нет. Не можем вас взять.

Что такое, черт побери? Когда это ему отказывал простолюдин?

— Прошу прощения? — вопросил Артур надменно. Близнецы посмотрели друг на друга.

— Нам не надобно красных мундиров или там всяких разбойников.

Красных мундиров? То есть английских солдат? Разбойников?

— Но послушайте, сэр! Вот уже двадцать лет как нет никаких красных мундиров! И я не разбойник. И потом, неужели вы не возьмете на борт беспомощную вдову? — пылко спросил он, отчаянным жестом указывая туда, где он оставил стоять Керри.

— Ну да, это можно, — согласился один из близнецов. — А вы можете попросить взять себя на борт, когда придет следующая лодка.

— А когда она придет?

— Может, ночью, — коротко ответил ему лодочник и отвернулся. — А может, и поутру.

Их поведение взбесило Артура. Он схватился за пистолет, но раздавшийся сверху голос его остановил. Он оглянулся, увидел Керри, стоявшую поодаль с сумкой в руке.

— Добрый день, ребята! — крикнула она, улыбаясь своей сверкающей улыбкой. Одну руку она держала у талии, с невинным видом приподняв юбку так, чтобы гребцам были немного видны ее ножки.

Один из близнецов поднял голову; его суровое лицо тут же озарила улыбка.

— Ах, девушка! Попали в неприятное положение, что ли?

— Вот честное слово, вы не поверите, если я вам расскажу! Жуткий день! — затараторила она, поворачиваясь так, чтобы держаться рядом с лодкой, скользившей вдоль берега. — А я вас знаю, ясное дело! Я видела вас обоих в Данкельде, верно?

Второй близнец улыбнулся так широко, что Артур испугался, как бы лицо у него не дало трещину.

— Ага, мы часто ходим туда.

— Вот! Я же знаю! Я бы не могла забыть таких красивых парней.

Два круглоголовых дурака ухмыльнулись одинаково застенчиво, и Артур понял, что сейчас они остановят лодку рядом с Керри.

Она оглянулась на него и улыбнулась короткой самодовольной улыбкой, увидев, что он не верит в такую быструю метаморфозу лодочников.

— Мне страшно нужно попасть в Данкельд. Мои домашние будут ужасно волноваться. Вы не будете очень возражать, если мы поедем с вами? — Она проследила за взглядом одного из близнецов, устремленным на Артура, и поспешно добавила: — Ах, он так помог мне, когда дилижанс не пришел! Я уверена, что он не разбойник.

— Это красный мундир, девушка, — пробурчал более разговорчивый близнец. Артур фыркнул.

— Да, это так, — подтвердила Керри, метнув в него быстрый испепеляющий взгляд. — Но когда появились настоящие разбойники, он защищал меня, рискуя своей жизнью. Я думаю, это значит, что он немного на нашей стороне, а? Он нам не помешает, я обещаю.

— Разбойники? — недоверчиво спросил второй лодочник. Керри кивнула с торжественным видом.

— Разбойники. Четверо, — уточнила она, подняв четыре пальца.

Один из близнецов с подозрением посмотрел на Артура, словно не мог представить, что англичане на что-то способны. Но тут заговорил другой, который все еще не мог отвести глаз от Керри.

— Ну, тогда ладно. Довезем его до Данкельда, — согласился он, не обращая внимания на мрачный вид брата.

— Ах, вот спасибо, ребята! — обрадовалась Керри и улыбнулась им дружеской улыбкой, так что даже Артур ощутил ее теплоту, хотя и стоял в нескольких футах от вдовушки.

Потом с сияющей улыбкой она повернулась к нему и жестом предложила поторапливаться.

Что-то, тихо проворчав, Артур пошел к ней, бросив на быкоподобных близнецов взгляд, явственно выразивший презрение. Он помог Керри сойти в лодку, шагнул вслед за ней, и там ему предложили усесться среди корзин. Наконец братья оттолкнулись от берега и медленно поплыли к северу. К великому раздражению Артура, Керри примостилась на корзине и болтала с близнецами так, словно они были давно потерявшими друг друга знакомцами. Он не мог объяснить, почему именно его это раздражало. Вообще-то ему не нравилось, как мистер Ричи и мистер Ричи — он, наконец, узнал их имена — смотрят на нее. И еще ему не нравилось, как она им улыбается. И как ее веселый смех наполняет все вокруг.

Спустя час или более того ему стала противна ее легкомысленная болтовня, которой хватило бы, чтобы наполнить корабельный парус, и он, подняв голову, начал рассматривать все более темнеющее небо. Он взглянул на примитивный ящик, стоящий на конце лодки, и подавил очередной вздох. Когда упала первая крупная капля дождя, мистер Ричи Номер Один предложил Керри спрятаться в этом домике. Керри потребовала, чтобы Артуру тоже позволили сделать это. Требование вызвало спор, но, в конце концов, братья пошли на уступки.

— Как это любезно, — неискренне проговорил Артур и встал, ожидая Керри, которая искала свою сумку.

Тут-то и начался ливень, без всякого предупреждения. Артур инстинктивно протянул ей руку, но она, неверно поняв его намерения, сунула ему сумку.

— Пошли! — крикнул он, потому что ливень уже стоял стеной, и Керри кивнула, медленно пробираясь по узкому проходу.

За раскатом грома, раздавшимся у них над головами, последовала яркая вспышка молнии, ударившей так близко, что Артуру показалось, будто она попала ему в сердце. Он задохнулся, ошеломленный этим впечатлением, и повернулся посмотреть на Керри.

Ее нигде не было.

Он бросился к борту лодки, и его опасения подтвердились, когда он оглянулся на братьев Ричи и один из них указал вниз.

Проклятие! Тяжело вздохнув, Артур швырнул сумку на берег, бросил свирепый взгляд на близнецов и бултыхнулся в темные воды притока реки Тей.

Глава 7

Чем больше она сопротивлялась, тем сильнее река тащила ее вниз. Керри почувствовала, что идет ко дну, и в панике подумала: неужели это все? Неужели она должна умереть так рано?

Ноги ее ударились о песчаное дно — как быстро она утонула! «Нет!» — мысленно закричала она и снова принялась сражаться — бешено, но бесполезно — с тяжелыми юбками. Она тянула руки вверх в отчаянном стремлении поднять голову над водой. Легкие у нее горели, казалось, они вот-вот разорвутся. Все кончено! Ей суждено умереть в одиночестве, утонуть в реке в своем лучшем черном бомбазине.

Странное ощущение покоя уже окутывало ее, когда по плечу ее хлопнула рука Господа. Это Бог — он тащил ее куда-то, а ноги его яростно боролись с водой, чтобы поднять их обоих; удары были мощные, они вытягивали их наверх, наверх, пока лицо ее не показалось на поверхности. С прерывистым всхлипом Керри заглотнула воздух, она глотала его снова и снова и никак не могла надышаться. Не замечая ни дождя, ни того, что ее пытаются вытащить на берег, она глотала воздух, давилась, отплевывалась и снова глотала.

Прошло некоторое время, и вот в голове у нее прояснилось, и она поняла, что лежит на твердой земле и дождь барабанит по ее лицу.

— Все в порядке, Керри, вы спасены.

Господь спас ее — Он послал Артура спасти ей жизнь! Она вдруг осознала это и разразилась слепящими слезами, припала к нему и спрятала лицо у него на груди, содрогаясь от неудержимых рыданий.

— Ну, ну, милая. Ведь все в порядке, — говорил он, успокаивая ее и гладя по голове. Нет, нет, он не понял!

— Я почти уже умерла, Артур. Почти умерла! Вы спасли мне жизнь, — хрипло запричитала она и опять захлебнулась от рыданий, бессильно опустив голову на песок.

Артур посмотрел ей в глаза и очень серьезно произнес:

— Я бы не дал вам погибнуть, Керри. Впрочем, вы бы и так не утонули. Здесь вообще мелко.

Он не понял, не мог понять, как близко она подошла к тому, чтобы ускользнуть от ужасов этого мира — но не от него.

— Я решила, что это Бог, а не вы, — призналась она.

Ответом ей было изумленное молчание и взгляд, пронзивший ее сердце, прежде чем, потрясенный, он смог прошептать:

— Я не Бог. Просто человек. — И он медленно склонился к ее губам.

Неожиданное мягкое прикосновение его губ парализовало ее, потом взорвалось у нее в сердце, разом вернув ее к жизни. Ощущение это было таким удивительным, таким нежным, что ее тело прореагировало само, растворилось в нем, и она припала к теплу его губ.

Стон прозвучал где-то глубоко в груди Артура, и внезапно его руки обхватили ее, прижали к себе, и он впился в ее губы. Керри забыла про дождь, забыла про реку, забыла обо всем — она приоткрыла рот и почувствовала, как его язык смело вторгся внутрь, сплелся с ее языком, прошелся по ее зубам, вызвав в ней неведомые прежде эмоции.

— О Боже… Керри, — шептал он ей в ухо.

А потом внезапно все кончилось, словно ее грубо пробудили от сна. Его руки скользнули вверх по ее рукам, он нашел ее запястья, оторвал ее руки от своей шеи и крепко прижал их к ее груди.

— Хватит, — хрипло сказал он и, закрыв глаза, прижался лбом к ее лбу, задыхаясь так же, как задыхалась она. Потом он поднял голову и нежно погладил ее по щеке. — Нам нужно где-то укрыться, иначе вы простудитесь насмерть.

Потрясенная близким соприкосновением со смертью, ошеломленная грубой реальностью его поцелуев, Керри ничего не ответила, опасаясь, что если она заговорит, то он догадается о ее тайном желании. Артур поднял ее с земли, крепко взял за руку, и Керри пошла рядом с ним, спотыкаясь, не думая ни об отдаленных раскатах грома, ни о реке, с ревом бегущей рядом, равнодушная ко всему, кроме тепла его руки, утешения и безопасности, исходящей от нее, и желания ощутить эту руку на своем теле.

Артур отыскал некое подобие навеса, где река прорыла под берегом промоину, а ветки деревьев почти не пропускали дождя. Там как раз хватало места, чтобы спрятаться двоим. Он помог ей снять такое количество мокрой одежды, которое позволяло не выходить за рамки приличий, потом разделся сам.

Керри молча опустилась на землю, в смятении от поцелуя, который пробудил в ней какие-то давно спящие чувства. Это пробуждение казалось последней соломинкой — вся тяжесть ее жизни, отчаяние и страхи, надежды и беды обрушились на нее, и она опять не сумела сдержать слезы. Она попыталась удержать их остатками воли, но внезапно ее поглотило и захлестнуло смертельное отчаяние.

— Прошу прощения, — жалобно пролепетала она, смущенная тем, что не могла остановиться.

Артур ничего не ответил; он опустился рядом с ней на землю, молча обнял ее за плечи, положил ее голову себе на грудь и принялся поглаживать по спине долгими успокаивающими движениями. Керри плакала, пока не выплакалась до конца. Последнее, что она слышала, перед тем как уснуть, — ровное биение его сердца у себя под щекой.

Господи, да что же он такое делает?

Что за безумие охватило его, какая чудовищная глупость втемяшилась ему в голову? Артур смотрел на спящую рядом с ним женщину, на блестящую путаницу локонов, темными спиральными лентами обвившихся вокруг ее лица. Ее ресницы, густые и черные, были мокры от слез, кожа на щеках цветом напоминала опал. Хорошенькая вдовушка…

Но ведь она вдова бедного фермера, который легкомысленно обосновался в крохотной долине на краю дикого шотландского нагорья!

Артур отвел глаза и уставился в черное небо, нависшее над такими же черными горами.

Что же, Господи, что он такое делает? Какие силы вмешались в его жизнь, заставив оказаться здесь, в безлюдном краю, в неожиданном качестве защитника хорошенькой молодой вдовы, потерявшей дорогу к дому? Защитник. Но разве он может вывести ее из этой пустыни? И как он умудрился угодить в эту пустыню вместе с ней? Проклятие, ведь он понятия не имеет, что им теперь делать!

Только идти. Да, идти дальше, и тогда они, в конце концов, либо вообще исчезнут с лица земли, либо встретят какие-нибудь признаки цивилизации.

Он снова посмотрел на нее. Господи, эти губы! Он ведь хотел всего лишь утешить ее, хотел лишь один раз ее поцеловать.

Верно.

Но что еще хуже — она отвечала ему с такой страстью, с таким невероятным желанием, что при одном воспоминании об этом его охватывало возбуждение.

Он должен честно признаться себе, что эта женщина увлекла его задолго до поцелуя, набросила на него петлю, как только отправилась на поиски реки Тей. Она была бесстыдна и ранима, смела и робка одновременно. Ее жизненные трудности, каковы бы они ни были, придали ее глазам решительный блеск, который мгновенно сменился восторженным сиянием, как только она заговорила о Гленбейдене, о Большом Ангусе, о Мэй и Томасе. Она прошла много миль, она упала в реку, она целовала его с яростной страстью, очевидно, давно тлевшей под этим черным бомбазином, а потом плакала, пока не уснула, как маленький обиженный ребенок.

Господи, она его измучила!

Он очарован ею.

Он очарован женщиной, которая никогда не будет ему принадлежать. Он приехал в Шотландию ради Филиппа, а не ради того, чтобы пасть жертвой таких ненадежных чувств. Конечно, он проводит ее до дому, искренне пожелает ей счастья, а затем навсегда выбросит ее из головы. Он уладит дела Филиппа и вернется в свою жизнь в Англии, где женщин вроде Керри Маккиннон просто не существует. Возможно, он и держит в руке некую шотландскую звезду, но все это скоро закончится.

Выбора у него нет. Она очаровала его, оживила его мертвое сердце, и в глубине души он прекрасно сознавал это.

Почувствовав солнце на щеке, Керри открыла глаза. Голова страшно болела, руки и ноги закоченели. Тошнотворный запах самшита и мокрой одежды вызвал у нее дурноту, и она, закрыв рукой глаза от солнца, застонала, оттого что все тело ее пронзила боль. Никогда в жизни ей не было так плохо.

— Осмелюсь заметить, я не встречал человека, который спал бы таким крепким сном, как вы, миссис Маккиннон.

Ой, нет. Керри глянула из-под руки на грязные поцарапанные сапоги, стоявшие рядом с ее лицом. Немного передвинув руку, она глянула выше, на испачканные панталоны, покрытый пятнами шелковый жилет, полочки которого развевались на утреннем ветерке, и на то, что было когда-то шелковой белой рубашкой. Рубашка была расстегнута у горла. Она заморгала, попыталась сосредоточиться на красивом лице, покрытом двухдневной щетиной, но внезапно вспомнила о своем отвратительном поведении вчера вечером и снова быстро закрыла лицо.

А он присел на корточки и отвел ее руку в сторону.

— Неужели вы решили проспать целый день?

— Вот еще! — раздраженно буркнула она и приподнялась на локтях, пропустив мимо ушей его фырканье. — Сколько сейчас времени?

Он сунул в рот темно-пурпурную ягоду и покачал головой.

— Боюсь, я понятия об этом не имею. — Он вынул из кармана часы. — Похоже, наше купание нарушило работу этого механизма. Насколько я могу определить, солнце взошло час назад, не более того.

Час. Она никогда не спит так долго. Керри резко выпрямилась и попыталась встать.

— Нам нужно идти!

Артур схватил ее за руку и помог подняться.

— Да, конечно, мы скоро пойдем. Но сначала съешьте вот это. — И он протянул ей горсть лесных ягод.

Керри с изумлением уставилась на них. Ягоды показались ей прямо-таки королевским угощением. При виде их в животе у нее заурчало.

— Где же вы их нашли?

— На рыночном прилавке, — похвастался он и, засмеявшись, небрежно погладил ее по голове. — Это лучшее, что я могу предложить, если не считать сосновой коры; но вам нужно что-нибудь съесть, прежде чем мы двинемся дальше.

Керри не ответила — рот у нее был набит лесными ягодами. Артур опять, фыркнув, отвернулся, подошел к ручью и стал на колени, чтобы напиться воды.

— Ах! — плюнул он, — Какая грязная! — И снова зачерпнул.

Наслаждаясь ягодами так, словно это была ее последняя еда в жизни, Керри внезапно вспомнила его поцелуй, и лицо ее вспыхнуло. Она отвернулась, но воспоминание упрямо не сходило с ее губ. Тот нежданный поцелуй пробудил в ней что-то глубоко запрятанное, что-то, что теперь поднималось к самому горлу.

— Должен заметить, мадам, что вид у вас вовсе не потрепанный — вы так же хороши, как и в тот момент, когда стреляли в меня. — От этого сомнительного комплимента она покраснела еще гуще. — Думаю, вам будет приятно узнать, что моя рана уже заживает. — Он подал ей одежду, которую она сняла вчера вечером, и от улыбки, которую он послал ей, Керри показалось, что кровь в ее жилах загустела.

Она выхватила у него платье и посмотрела в сторону леса.

— Мне… э-э-э… нужно…

— Конечно. Я подожду у воды.

Керри почти не слышала его слов — она уже направилась под укрытие деревьев, уверенная, что ведет себя как дура. Она ведет себя так, словно никогда в жизни ни с кем не целовалась! Но так она действительно ни с кем не целовалась.

Керри никогда не встречала таких мужчин, как Артур Кристиан.

Она попыталась взять себя в руки, натянула непросохшее платье и в очередной раз уложила волосы тяжелым узлом. После чего опасливо вышла из леса, внимательно и настороженно глядя на него.

Заметив ее взгляд, он улыбнулся своей сокрушительно-очаровательной улыбкой.

— Я понимаю, что вы возлагаете надежды на появление лодки, но я решил, что нам лучше идти вдоль реки пешком. Если мы до того времени не погибнем в лесах, то, может быть, вскоре выйдем к главной речной артерии.

И они пошли. Она восхищалась, глядя сзади на его движения, а он показывал ей разных представителей фауны и читал лекцию по ботанике. Когда он устал от этого, он спросил ее о Гленбейдене. Керри рассказала ему, что могла, но оказалось, что это невозможно — объяснить ему, как красивы эти места, как зимы, зачастую свирепые, сменяются великолепной весной. Она попыталась рассказать о клане Маккиннонов, рассеянных по долине, давно уже не таком могущественном, как когда-то. Она очень старалась не говорить о нынешних тяжелых временах, но ненароком упомянула о дыре, зияющей в крыше ее дома.

— Дыра? Мне кажется, все эти Маккинноны должны были бы помочь вам, — проговорил он, замедлив шаг, чтобы рассмотреть листок древнего дуба.

— Они бы так и сделали, будь у меня деньги, чтобы купить строительные материалы, — рассеянно ответила она. Артур уже не рассматривал лист.

— Что? Неужели дыра так и осталась дырой? Керри передернула плечами.

— Мы ее залатаем, непременно.

Нахмурившись, Артур бросил лист, подбоченился и посмотрел на свои сапоги. Потом неожиданно поднял на нее обеспокоенный взгляд.

— Простите, что я спрашиваю, но неужели нет никого, кто мог бы вам помочь?

— Помочь?

Он глянул на реку.

— Я хочу сказать — неужели нет никого, к кому вы могли бы обратиться с… вашими финансовыми трудностями?

Господи, какой она, наверное, кажется жалкой такому человеку, как он! Она вспыхнула от стыда.

— Я сама могу прекрасно справиться, — гордо заявила она.

— А что же ваш отец? Не мог бы он…

— Он умер.

Артур немного поколебался, но потом все-таки спросил:

— Может быть, ваша матушка?

Керри бессознательно поднесла руку к лицу; пальцы были холодны как лед.

— Моя матушка, — с трудом выговорила она, — вышла замуж за пастора, который гордится своей суровостью. Я ценю вашу заботу, но я справлюсь сама.

Он ничего не ответил, отвернулся и устремил взгляд на другой берег реки.

— Все не так уж плохо, как вам, должно быть, показалось. Я не буду нуждаться. — Она рассмеялась, пытаясь скрыть эту явную ложь, но ее голос, ее смех прозвучали фальшиво. Все было именно так плохо, как ему, должно быть, показалось, и даже еще хуже. Но она не станет позорить себя, рассказывая ему, как все плохо. Она пережила такое унижение за одну эту поездку, что просто не может себе позволить пережить еще большее в глазах этого красивого англичанина.

Ей вдруг захотелось изменить направление как своих, так и его мыслей, и она выпалила:

— А что это за дело у вашего друга? — Артур оглянулся.

— Простите?

— Вы сказали, что приехали уладить какое-то дело вашего друга.

— А, да, — отозвался он на ходу. — Мой друг преждевременно скончался, и после него здесь осталась собственность. Его отец желает ее продать. Я действую просто как его агент.

— Прошу прощения, — извинилась Керри, но ее любопытство было разбужено. — А как он умер? Артур, не замедляя шага, коротко бросил:

— Убит на дуэли.

На дуэли! Керри чуть не ахнула вслух — она только слышала об этом, но никогда не встречала человека, который хотя бы видел дуэль. При одной мысли о дуэли по спине у нее пробежал озноб; тысячи вопросов завертелись в ее голове, но она промолчала, потому что его сильные ноги зашагали быстрее.

К середине утра подлесок уступил место полянам, заросшим вереском. Кое-где видны были овцы с черными мордочками. Приток реки Тей змеился по лугам, устремляясь к северу. К полудню они наткнулись на несколько маленьких возделанных террас, которые вызвали у Артура смех.

— Подумать только, ни за что бы не поверил, что человек может обитать на этих Богом забытых холмах! — весело воскликнул он и, схватив Керри за руку, зашагал дальше.

Вдруг Керри увидела мула, пасущегося на лугу, и остановилась. Артур настороженно взглянул на нее.

— Что там? — спросил он, и рука его потянулась к пистолету.

Губы Керри медленно растянулись в улыбке.

— Мул.

Артур повернул голову, увидел мула и перевел взгляд на молодую вдову.

— Превосходно! Можно предположить, что где-то поблизости есть жилье…

Он замолчал и вопросительно взглянул на Керри, но та покачала головой.

— Они зачастую пасутся далеко от дома. Понимаете, травы не хватает. Он придет домой, когда наестся.

— Как, значит, здесь никого нет? — спросил Артур и смущенно взглянул на Керри. Они мгновенно поняли друг друга, и лицо Артура осветилось озорной улыбкой. — Мадам, вы подумали о том же, о чем и я?

— За кражу лошади могут повесить, — предупредила она. — Не думаю, что за мула наказывают мягче.

— Да, но мы же не будем рассматривать это как кражу. Считайте, что мы просто его одолжим. Как только мы доберемся до реки Тей, я найму кого-нибудь, кто вернет мула и передаст небольшой подарок его владельцу. Понимаете? Все очень просто. Итак, мадам, будьте любезны, подождать здесь, а я приведу вам лошадку. — И с этими словами он положил на землю сумку и пошел по полю, размахивая руками.

Керри следовало бы возразить, но она не возразила. Она даже рассмеялась, когда Артур целеустремленно направился к мулу, подошел к нему, словно был уверен, что животное его послушается. Она не могла стоять на месте и, взяв сумку, пошла следом за Артуром. Очевидно, в Англии мулов нет, иначе бедняга знал бы, чем ему это грозит.

Но в Англии мулы были, Артур видел их издалека. Рядом с ними он никогда не оказывался, но вряд ли это имело сейчас значение. С лошадьми он умел обращаться, а посему считал, что умение это простирается и на родича лошади — мула. Поэтому-то он несказанно удивился, когда мул попытался ударить его головой.

Артур отпрыгнул, подняв руки в умиротворяющем жесте.

— Ну, иди сюда, старина, не бойся. — И он протянул руку, намереваясь погладить мула по носу, но животное отшатнулось. — Что, так и будем бегать друг от друга? — нахмурился Артур и начал медленно обходить мула, который уставился на него через плечо. — Понимаете, мистер Мул, — продолжал Артур тихим, успокаивающим монотонным голосом, — я иду вот уже несколько дней, и страшно проголодался, и совершенно измучен, и не в настроении спорить. Я просто подойду к вам с правого фланга, и мы немного поболтаем насчет поездки. Как вы на это смотрите?

Мул ответил громким фырканьем и сильным взмахом головы. Артур на мгновение остановился, а потом снова пошел медленно и упорно, решив сначала схватить мула за гриву, а уж потом за нос. Он не знал, что будет делать дальше, но считал, что, по крайней мере, сумеет убедить животное, что он его друг. Подойдя к мулу справа, он очень осторожно протянул руку, схватил его за гриву…

— Что вы собираетесь делать?

Голос Керри испугал мула, он развернулся и ударил Артура, угодив ему чуть ли не в ребра. Артур уклонился, едва избежав огромных зубов животного, и, улучив момент, схватил мула за морду. Тогда мул сильным ударом повалил его на землю, чуть-чуть не попав Артуру копытом по голове. Артур инстинктивно сжался в комок и откатился в сторону, прикрывая голову руками. Мул еще раз попытался ударить его, промахнулся и отскочил, а потом пустился бежать к дальнему краю поля, издавая при этом такие звуки, точно его смертельно ранили. Артур медленно распрямился и приподнялся на руках, тяжело дыша. Он не только был в земле с ног до головы — земля набилась ему даже в рот. И, судя по специфическому запаху, он умудрился угодить сапогом в навозную лепешку. Сдавленный смех, который он услышал, пронзил его сердце, как выстрел; он поднял голову и сердито посмотрел на Керри. Она опустила голову, плечи ее дрожали. Когда же она, наконец, посмотрела на него, оказалось, что рука ее прижата к губам, и Артур увидел сверкающие на ее голубых глазах слезы, вызванные приступом неуместного веселья.

Вот так взял бы, да и убил ее, удавил бы эту девчонку, что и нужно было сделать сразу же, как только он познакомился с ее пистолетом. Он мгновенно вскочил и бросился к ней. Керри с криком повернулась, подобрала юбки и побежала.

Ну и бегает же эта вдовушка! Скорость ее удивила Артура. Особенно если учесть, что она не рассталась со своей сумкой. Она неслась по вереску, волосы у нее рассыпались и развевались сзади нее, как знамя. Он, мчась за ней, поскользнулся на очередной навозной лепешке, оттолкнулся рукой от земли, обрел равновесие и снова устремился за молодой вдовой по пологому холму.

Наконец на берегу притока он схватил ее за талию, рванул на себя, развернул лицом к себе, намереваясь высказать все, что он думает о ее вмешательстве в его попытку справиться с мулом. Но смех, пузырясь, рвался из этого бесенка, как шампанское из откупоренной бутылки. Ее глаза сияли; она уперлась руками ему в грудь и засмеялась так неудержимо, что голова ее откинулась назад в бурном восторге.

Это развязало ему руки. Артур ничего не мог с собой поделать — он схватил ее за плечи, привлек к себе и стал сцеловывать смех с ее губ, шеи, глаз. Он целовал ее так крепко и увлеченно, что она оттолкнулась от него, задыхаясь, потом снова оттолкнулась, вырываясь из его объятий, а ее глаза все так же блестели от смеха.

— Вот уж не подумала бы, что такому образованному человеку, как вы, нужно объяснять, что мулы — не очень-то милые создания.

— Миссис Маккиннон, из-за вас, меня чуть не затоптали насмерть, вы это понимаете?

Керри опять засмеялась, и ее великолепная улыбка согрела его сердце.

— Да ведь это не я стукнула его по носу!

— Да, но вы закричали на этого вспыльчивого осла, — возразил Артур, сделав два шага вперед. Она тут же отступила на два шага назад.

— Вот здесь вы ошибаетесь — вспыльчивый осел, на которого я закричала, — это вы!

Артур тихо рассмеялся и поманил ее к себе.

— Значит, я вспыльчивый осел, да? Так идите сюда, миссис Маккиннон, и я покажу вам, каким я бываю вспыльчивым, — вкрадчиво проговорил он и потянулся к ней.

Керри круто повернулась, но Артур был проворнее: он схватил ее и повалил на мягкую землю у края воды. Она сопротивлялась, ей удалось перекатиться на спину. Она посмотрела на него теми же широко раскрытыми страстными глазами, какие он видел прошлой ночью. Артур подумал, что это, пожалуй, самое вызывающее выражение, какое только может быть на женском лице.

— Вы не ушиблись? — сердито спросил он.

Она помотала головой.

Его рука скользнула к ее колену, голому под грудой юбок.

— Вы уверены?

Она медленно кивнула. Рука его передвинулась выше, осторожно теребя податливую плоть; он видел, что ее голубые глаза смотрят на него; рука вновь поползла вверх, мимо колена, к внутренней части бедра. Теперь Керри дышала неровно, все так же смотрела на него в упор и удерживала его взгляд с силой, которая неудержимо околдовывала его. Эти светло-синие глаза, такого же цвета, как и безоблачное небо, это тело, мягкое, как зеленая земля. Он прямо-таки ощущал, как шелковиста кожа у нее под панталонами, как крепка и податлива плоть…

Керри оперлась на локти, и Артур склонился над ней, не отрывая взгляда от светло-синих глаз, и поцеловал ее. Ее сочные губы опалили его; рука упала на выпуклости ее груди, погладила хлопчатую ткань сорочки, и он сомкнул на ней пальцы.

— Артур, — простонала она, и от желания, прозвучавшего в ее голосе, его сердце забилось чаще. Свободной рукой он расстегнул ее лиф, опустил голову к ее груди и припал к ней губами. Она сжала руками его голову и прижала к себе. Артур тонул, полностью погрузившись в нее, и ничто не могло его остановить. Он возьмет ее здесь, на берегу притока, и будет ласкать до тех пор, пока не утолит ее неистовую страсть, а его собственная яростная похоть не успокоится. Так он и сделал бы, если бы какие-то голоса не нарушили тишину полдневного зноя. Инстинктивная потребность не дать в обиду, не навредить немедленно сковала его желание; ему даже удалось поднять голову и устремить взгляд на реку, на плоскодонку, которая неумолимо приближалась к ним.

Керри столкнула его с себя с силой, весьма его удивившей, села и резким движением опустила юбки к щиколоткам. Страх, сквозивший в ее движениях, пронзил то, что еще оставалось от похотливой дымки, окутавшей его сознание. Артур встал, потянув за собой молодую вдовушку, привел по возможности в порядок свою одежду, пока она проворно застегивала лиф. Он огляделся с диким видом, сердце у него колотилось. Он понял, что еще немного — и люди увидели бы, как они занимаются любовью.

Эта мысль инстинктивно заставила его отойти от Керри так быстро, что незаметно для него самого он вдруг оказался у самой воды и замахал приближающейся лодке.

— Эй, на лодке! — крикнул он. — Эй!

Плоскодонка, двигавшаяся с севера, немного замедлила ход. Артур опустил руку. Глаза его сузились. Он крепко сжал губы, поняв, что ему придется снова вступить в пререкания с мистером Ричи и мистером Ричи.

Да, это были те же самые быки, и единственная разница состояла в том, что теперь они двигались в противоположном направлении, а их маленькая плоскодонка был забита корзинами с пищащими цыплятами.

Ну ладно. Наверное, это просто Бог так шутит — скорее всего, над ним.

Плоскодонка подошла ближе. Мистер Ричи Номер Один с любопытством посмотрел на Артура с кормы, зацепился веслом за берег и остановил лодку.

— Чего? — крикнул он.

Как будто он не знал, что нужно Артуру!

— Добрый вечер, мистер Ричи. Во второй раз прошу простить меня, сэр, поскольку миссис Маккиннон и я все еще не нашли дороги и находимся в безвыходном положении. Надеюсь, вы найдете способ доставить нас к реке. Нам нужен Данкельд.

Мистер Ричи Номер Два показался из-за корзины со всполошившимися цыплятами и посмотрел на Керри.

— Вы, девушка, давно прошли Данкельд, — равнодушно буркнул он и перегнулся через борт, чтобы сплюнуть в воду табачную жвачку. — А мы как раз идем от Тея.

— Прошли Данкельд? — недоверчиво переспросила Керри, внезапно появившись рядом с Артуром.

Мистер Ричи Номер Один кивнул.

Керри бросила на Артура быстрый смущенный взгляд и опять повернулась к братьям Ричи.

— Значит, мы совсем рядом с Питлохри, да? Сколько же до него?

— Две лиги, не больше, — ответил мистер Ричи Номер Один.

Лицо у Керри посветлело; она весело улыбнулась.

— Ой, правда? Вот здорово, ведь Лох-Эйгг совсем рядом с Питлохри!

Братья Ричи посмотрели друг на друга.

— Лох-Эйгг? Мы там были, девушка. И больше туда не пойдем.

— Но вы должны нам помочь! — не отступала Керри. — Мы так долго идем, и мы почти ничего не ели, а мои домашние прямо сходят с ума, я знаю! Я никогда не выезжала из нашей долины и уверена, они уже обратились за помощью к старосте, и неприятностям теперь конца не будет, и я не успокоюсь — столько горя я им принесла, особенно сейчас, потому что это и правда не очень далеко, мистер Ричи, совсем недалеко…

Прошло пятнадцать минут, и в конце концов братья Ричи решили, что до Лох-Эйгг, наверное, и впрямь не очень далеко. Артур не знал, что ему делать — изумляться или злиться: ведь Керри как-то удалось уговорить их изменить курс и отвезти их к Лох-Эйгг за непомерную плату, которую он, разумеется, тут же предложил им.

Когда они в конце концов сошлись в цене, мистер Ричи Номер Два отвернулся с несколько недоумевающим, но улыбающимся лицом от Керри и хмуро посмотрел на Артура.

— Ну ладно, поторапливайтесь. Дело-то к вечеру, — проворчал он, а мистер Ричи Номер Один помог Керри сесть в лодку.

— Это верно, — протянул Артур, ожидая, пока Керри не усядется на одну из корзин, в которой, кажется, не было никакой живности.

Она устремила на него выжидающий взгляд — одновременно с мистерами Ричи Номер Один и Номер Два, — и Артур наклонился, чтобы взять ее сумку.

Тут-то он и увидел свинью.

Огромную свинью, со счастливым видом жующую что-то в своем загончике.

Невероятно! Просто, черт возьми, до какой степени невероятно! Мысленно сочиняя нечто колоритное, Артур сел в лодку и, хотя ему никто этого не предлагал, расположился между корзиной с цыплятами и свиньей, почти нос к носу. По какой-то странной причине перед его мысленным взором мелькнул его отец, и ему представилось, как его светлость именно в эту минуту перевернулся в своем гробу.

Глава 8

Томас Маккиннон был из тех людей, которые стараются не связывать себя с миром лишними узами. Если ни сердце, ни голова у тебя, ни с кем не связаны, так и некого будет разочаровывать, когда настанет время уйти. А он, в конце концов, уйдет, давно уже ушел бы, если бы не было в Гленбейдене столько всяких делишек. Да, он уйдет, и скоро, судя по всему, потому что кто-то же должен отправиться на поиски Керри.

Это она виновата, что он все еще в Гленбейдене. Но эта девочка… В ней было что-то такое, что проникало мужчине под самую кожу. Томас никогда не забудет тот день, когда он встретил ее. Это было меньше чем через неделю после того, как Фрейзер привел ее в дом. Лицо ее было перепачкано в муке, темные кудри подпрыгивали на плечах, и она улыбнулась ему так, словно он сам Милосердный Господь Бог, и предложила ему тарелку самой вкусной еды, которую он когда-либо отведывал.

Но остался он не из-за этого. А из-за того, с каким уважением она относилась ко всем в Гленбейдене — точно это были ее ближайшие родственники, хотя, по правде говоря, один-два из них были ленивы, что твоя скотина. И из-за того, как она относилась к Фрейзеру, — будто это сам король, а ведь он был просто осел. Томас никогда не любил Фрейзера, не любил с тех пор, когда они были мальчишками, — было в нем что-то противное, что-то, отчего по телу у него время от времени пробегала дрожь.

Но худшим преступлением Фрейзера было то, что он позволил жене работать с утра до ночи и ни разу не похвалил ее при этом. Керри Маккиннон делала все, даже то, что должен делать мужчина, чтобы земля рожала и рента выплачивалась, в то время как жители соседней с ними округи были вынуждены покидать свои дома из-за черномордых овец.

А сейчас ему до смерти надоело беспокоиться о Керри: девчонка уехала два дня назад, и он никогда в жизни не был так напуган.

Вчера вечером они с Большим Ангусом обсудили все это за тарелкой бараньего рубца и решили, что Томас отправится за Керри, если она не вернется домой завтра. К сожалению, он понятия не имел, куда идти — он никогда не выезжал за пределы Гленбейдена — и где ее искать.

И вот настал новый день и почти прошел, а Керри не появилась, и Томас надел фрак, который оставил ему отец, когда умер пятнадцать лет назад, и взял пакетик с бисквитами Мэй. Большой Ангус начертил ему карту — правда, весьма приблизительную, как показалось Томасу, но ведь Большой Ангус и сам не выезжал из долины последние лет десять. Но Большой Ангус, по крайней мере, знал, где находится Питлохри, а Томас задумал добраться туда еще засветло и отправиться дальше на следующее утро.

Он кончил заворачивать бисквиты и вышел, чтобы проститься, но тут внимание его привлек крик Большого Ангуса, раздавшийся откуда-то с ячменного поля. Томас, прищурившись, посмотрел в ту сторону, куда показывал Большой Ангус, и сердце у него екнуло. Слава всем святым! Он никогда в жизни не видывал ничего более замечательного, чем Керри Маккиннон, идущая по полю, хотя она и топтала при этом высокий ячмень.

И никогда в жизни он не покрывался такой мертвенной бледностью, как теперь, когда увидел рядом с ней мужчину.

Кто бы ни был этот незнакомец, Томас надеялся ради него самого, что у него найдется хорошее объяснение, почему миссис Маккиннон задержалась на целых два дня и почему у нее такой вид. Волосы распущены и развеваются на ветру, траурное платье по самое горло в грязи, а хорошенькое личико испачкано чем-то вроде ила. Вид у девочки такой, точно она катилась по земле всю дорогу от Данди!

Поэтому ему показалось издевательством, что Керри идет и улыбается.

Улыбается!

Значит, вот оно как. Что бы ни сказал этот незнакомец, ничто не спасет его шкуру. Томас с удовольствием убил бы его. Он бросил бисквиты и пошел им навстречу.

— Томас! — крикнула Керри. Она подбежала к нему, со смехом обняла за шею и крепко стиснула. В нос ему ударил крепкий запах озерной воды. Томас снял ее руки со своей шеи и поморщился.

— Я до смерти беспокоился за тебя, девочка, — проворчал он, неохотно отпуская ее руки.

— Ах, Томас, ты никогда не поверишь, что случилось! — радостно защебетала она, но, не успев рассказать, что же именно случилось, заметила Большого Ангуса, неуклюже ковылявшего к ним. — Большой Ангус! — Она высвободилась из рук Томаса, а в это время Мэй, прибежавшая вслед за Ангусом, громко благодарила Всевышнего.

Стоя среди этой радостной группы, Томас повернулся и смерил незнакомца весьма холодным взглядом.

К чести его будет, сказано, тот выдержал взгляд Томаса спокойно, а Томас оглядел волнистые волосы, двухдневную щетину, плачевное состояние одежды… и сапоги. Все остальное выглядело, как черт знает что, но таких прекрасных сапог Томас никогда еще не видел. Он язвительно посмотрел незнакомцу в лицо.

— Так что же, как вас зовут?

— Артур Кристиан, — вежливо ответил тот, протягивая руку.

Проклятие! В довершение ко всему он еще и красномундирник! Томас презрительно посмотрел на протянутую руку.

— Видите парня, что стоит вот тут? — процедил он, ткнув пальцем в сторону Большого Ангуса. Незнакомец посмотрел на «парня», оценил, кажется, его необычные размеры и массу ярко-рыжих волос и повернулся к Томасу.

Томас криво улыбнулся.

— Объясните мне, почему бы ему не свернуть вам шею, как старой курице.

Артур Кристиан и глазом не моргнул. Но уголок его губ слегка изогнулся вверх, и он проговорил таким чистым голосом, какого Томас никогда и не слыхивал:

— Вы, стало быть, Томас Маккиннон. Рад познакомиться, сэр.

Эти слова страшно удивили Томаса; он скрестил руки на груди, словно защищаясь, и склонил голову набок, чтобы получше разглядеть этого нахала.

— Ага, я Томас Маккиннон. И если Томас Маккиннон узнает, что вы тронули хотя бы волосок на ее голове — один волосок, заметьте! — то вам не быть в живых, помоги мне Боже.

Можете себе представить, что на эти слова незнакомец фыркнул и посмотрел туда, где Керри взволнованно рассказывала свою историю Мэй, помогая себе жестами! Он смотрел на нее всего лишь мгновение, но за это мгновение Томас успел подавить вздох, потому как он заметил, что в глазах незнакомца блеснуло нечто, исходившее из самых глубин — из тех глубин, где зарождаются узы, которые мужчине не нужны.

Незнакомец снова посмотрел на него, и его усмешка превратилась в кривую улыбку.

— Откровенно говоря, сэр, я считаю это необыкновенным чудом, что нам удалось выжить, проделав такое необычное путешествие, и выйти из него относительно невредимыми. Уверяю вас, опасаться вам нечего — ваша миссис Маккиннон тверда как скала.

Продемонстрировав незнакомцу свое отвращение, Томас хмуро посмотрел на спину Керри. Наверное, не стоит слишком удивляться — в конце концов, кто лучше его знает, что эта девочка умеет влезть мужчине под кожу.

Прошел час или более того. Мэй — настолько же маленькая и темноволосая, насколько Большой Ангус огромный и рыжий — уже отвела Керри в приготовленную ванну в маленьком белом домике с зелеными ставнями. А Артур спокойно думал о том, что ему, скорее всего, придется с боем проложить себе дорогу из дома через крошечную гостиную, если судить по выражению лиц Томаса и Большого Ангуса, загородивших собой дверь и с неприязнью взиравших на него.

Поскольку никто не предложил ему сесть, Артур прислонился плечом к стене, небрежно сложив руки на груди, и с удовольствием рассматривал обоих мужчин. В Англии он уже видывал такие лица у отцов и братьев, но они никогда не бывали настолько… выразительными. Он подумал, что с Томасом справиться будет легче, хотя его высокая худощавая фигура производила обманчивое впечатление — под одеждой скрывались стальные мускулы. Его темные волосы, осыпанные сединой, тоже обманывали — это был человек в расцвете лет.

Если у него был приличный шанс справиться с Томасом, вряд ли с Большим Ангусом его ожидал успех. Ему доводилось управлять экипажами, которые не уступали в размерах этому человеку.

Артур вздохнул, еще раз окинул взглядом комнату, рассматривая обстановку. Дом был намного меньше тех, к каким он привык, но больше, чем казался снаружи, и гораздо больше, чем коттеджи, разбросанные по долине. Пожалуй, несколько обветшал по углам, но как бы то ни было, дом, как и сама долина, представлял собой весьма приятное зрелище.

Сразу становилось ясно, даже без экскурсии по дому, которую позже устроила для него Керри, что здесь царит женщина.

В гостиной два потертых, но хорошо набитых кресла и кушетка с подушками, на которых искусно вышиты изображения сельских сцен. Здесь и там были разбросаны книги — о выращивании скота, популярные романы, книги по истории и даже очень большой атлас. В маленькой нише в конце холла, служившей конторой, счетные книги лежали открытыми — каждый при желании мог в них заглянуть.

Понадобилось четверть часа, прежде чем Артур сообразил, чего здесь не хватает — признаков присутствия мужчины. В маленькой гардеробной у входа, например, не было ни сапог для верховой езды, ни кнута, ни шляп. В столовой не было ящичка с табаком, в комнате с тазом для умывания не оказалось ни бритвы, ни ремня для ее правки, ни мужской одежды.

Единственное, по чему можно было предположить, что здесь принимают мужчин, был небольшой буфет в гостиной, на котором стоял графин с виски.

Один графин.

Артур обнаружил, к своему удивлению, что это производит очень бодрящее впечатление, когда женщина, не связанная общественными условностями, живет именно так, как ей хочется, и никто из ее близких — в том числе и этот сварливый тип — ничего не имеет против.

Подумав о ее близких, Артур снова перевел взгляд на Томаса. Томас Маккиннон был воплощением невыносимого шотландца.

— Итак, — проговорил Артур дружелюбно, надеясь, что застывшее лицо Томаса несколько смягчится от вежливого разговора, — мне объяснили, что вы разводите крупный рогатый скот.

Томас Маккиннон и глазом не моргнул.

Артур продолжал весело:

— Разводить коров — это, должно быть, требует очень больших усилий. Полагаю, для выпаса требуется много земли.

— Что вы здесь делаете, а? — спросил Томас.

Вот вам и вежливый разговор. Очевидно, допрос еще не закончен.

— Кажется, я вам уже говорил. Я приехал в Данди по делам моего старого друга.

— Ну и что это за дела?

Как будто он обязан что-то объяснять этому человеку.

— Личного характера.

— Личного, — повторил Томас, слегка сузив голубые глаза. — Ваши личные дела не имеют никакого отношения к нашей миссис Маккиннон, верно ведь?

О Господи!

— Прошу прощения, сэр, но я не могу объяснить подробней, чем уже объяснил. Как сказала вам сама миссис Маккиннон, она выстрелила мне в руку, а потом настойчиво устремилась в лес, не имея никакого оружия для самозащиты. Как джентльмен, я был обязан позаботиться, чтобы с ней ничего не случилось, и хотя она и вернулась домой вся в грязи, уверяю вас, что результаты ее странствий были бы куда плачевней, если бы я оставил ее одну и ей пришлось бы полагаться только на самое себя. Я уверен, что вы заметили еще до этого случая, что миссис Маккиннон несколько упряма, верно? Могу сказать, что это совершенно очевидно, и что у меня нет на нее никаких видов, и что я не был с ней знаком за день или за два до того, и, разумеется, не намерен пользоваться ее гостеприимством ни минуты дольше, чем необходимо, учитывая всю эту злосчастную цепь событий. Томас помрачнел еще больше.

— Значит, вы не будете возражать, если мы положим вас спать в сарае?

— Ах, Томас, не смеши меня! Он будет спать в комнате в конце коридора!

Позади двух стражей Артура возникла Керри. Она протиснулась между их локтями с такой силой, что даже споткнулась, после чего появилась в комнате во всем своем великолепии. Щеки у нее порозовели после ванны; волосы были заплетены в одну длинную косу, мелкие черные завитки обрамляли лицо. Слава Богу, она оставила свой черный бомбазин и надела платье мягкого серого цвета с узким лифом и с пуговицами до выреза, открывающего плечи. Она улыбнулась так широко, что на щеках появились ямочки.

Томас хрюкнул; Артур не сумел сдержать усмешки, растянувшей его губы.

— Я кое-что нашла из старой одежды Маккиннона, можете переодеться, — предложила она, не обращая внимания на Томаса.

— Весьма признателен.

— Большой Ангус приготовит вам горячую ванну… — Она оглянулась через плечо. — Ведь так, Большой Ангус? — И, удовлетворенная его кивком, снова обратилась к Артуру: — Мы ужинаем в девять часов, если это вас устроит.

Он подумал, что его устроит что угодно, пока она вот так ему улыбается.

— Благодарю вас, вы очень гостеприимны. С нетерпением буду ждать настоящей еды, — ехидно высказался он и, оттолкнувшись от стены, пошел к ней. Подойдя, он остановился и дружески улыбнулся. — Довольно впечатляющее улучшение, — произнес он, подмигивая и, фыркнув в ответ на зловещий взгляд Томаса, вышел из гостиной вслед за Большим Ангусом.

Керри очень старалась доходчиво объяснить Томасу, что Артур спас ей жизнь, несмотря на то, что она в него выстрелила. Тем не менее, Томас по-прежнему относился к Артуру с упорной подозрительностью. Большой Ангус помалкивал, но торжественно кивал в знак согласия на все, что говорил Томас. Только Мэй, казалось, ничто не тревожило; готовя ужин, она несколько раз пробормотала, что, дескать, Артур — прекрасный образец мужчины.

Но никакие слова и никакие поступки не могли испортить настроение Керри. Вымывшись и переодевшись в чистое, она ощутила себя новым человеком. Она была в восторге. Во-первых, потому, что пережила самое главное приключение в жизни и доказала себе, что может выжить, даже уже почти умерев. А во-вторых, потому… ну просто потому, что он здесь.

Он здесь. В ее доме, в конце коридора, отдыхает в горячей воде… обнаженный.

Как она и предполагала, Томас страшно рассердился на мистера Эбернети и на Шотландский банк. Свое негодование он выразил в довольно долгой брани по адресу банков, правительств и владельцев овец — этих он присовокупил просто для полноты меры. Он так увлекся своей речью, что, к счастью, на время забыл об Артуре. Он не замолчал, даже когда Керри сунула ему в руки стопку тарелок и велела расставить их на длинном деревянном столе, занимавшем большую часть кухни. Замолчал он только тогда, когда в дверях кухни появился Артур, вымытый и одетый в тяжелые штаны из оленьей кожи и накрахмаленную льняную рубашку.

Тогда замолчали все.

Сердце у Керри остановилось.

Если раньше она считала его красивым, то теперь он выглядел еще и очень мужественным. Волнистые волосы были зачесаны назад, кончики у них еще не высохли. Одежда была облегающей — такой облегающей, что под ней ясно вырисовывались широкие мускулы плеч и ног. Грубая щетина исчезла, сбритая старой бритвой Фрейзера.

Они смотрели на него, Артур — на них.

— Что-то не так? — спросил он и опустил глаза. — Наверное, они сидят не очень хорошо.

— М-м-м, — пробормотала Мэй, качая головой, и снова занялась приготовлением ужина.

— Ах, нет! У вас вид… у вас вид… величественный… освеженный, — выпалила Керри и поспешно занялась содержимым горшка, висящего у очага. — Хотите кружку эля? Ужин скоро будет готов, — проговорила она, смущенно указывая на стол, за которым сидели Томас и Большой Ангус.

— Эля, — повторил Артур, словно пробуя это слово на вкус, а потом радостно улыбнулся. — Благодарю вас, кружка эля — это как раз то, что надо. — И он сел за стол рядом с Томасом, а когда Керри поставила перед ним эль, незаметно ей подмигнул. — Пахнет чем-то замечательным, — заметил он, с дружеской улыбкой обращаясь к Мэй.

Мэй раздулась от гордости, а Томас пробормотал что-то, больше походившее на рычание, и со стуком поставил свою кружку на стол.

— Надеюсь, у тебя хороший аппетит, парень. Большой Ангус принес прекрасную форель.

— Я умираю с голоду, миссис Грант, и мне страшно хочется попробовать вашей форели. Я имел удовольствие познакомиться с вашим кулинарным мастерством, когда миссис Маккиннон поделилась со мной бисквитами. Кажется, это самый вкусный хлеб, который я имел счастье отведать в своей жизни.

От этого комплимента Мэй просияла. А Большой Ангус обменялся с Томасом хмурым взглядом, потом так же хмуро посмотрел на Артура, который блаженно потягивал эль, словно ему подали его в изысканном хрустальном стакане.

— Так как вы сказали, что вас привело в наши края? — снова спросил Томас.

— Я сказал, что это личные дела, — вежливо отозвался Артур, а Керри в качестве предупреждения грохнула на стол перед Томасом тарелку со свежеиспеченным хлебом. — И не один раз.

Томас не обратил на Керри никакого внимания.

— А странно как-то, что ради личных дел какой-то англичанин может проделать такую дорогу.

Артур пожал плечами и спокойно посмотрел на Томаса.

— Мне это вовсе не кажется странным.

— Да нет, Томас, у него дела не в Гленбейдене, — вмешалась в разговор Керри, пронзив родича сердитым взглядом. — Ты ведь не забыл, что этот джентльмен просто любезно проводил меня до дому.

Томас нахмурился и уставился на свой эль.

— Вообще-то у меня дела в Данди, — сообщил Артур. — Мне нужно встретиться со стряпчим по имени Реджис. У Керри дух перехватило.

— Реджис? — вырвалось у нее; она вздрогнула, потому что Томас, Большой Ангус и Мэй устремили на нее вопрошающие взгляды.

— А, так вы его знаете, да? — добродушно спросил Артур. — Довольно усердный малый, кажется.

Керри старательно избегала взглядов своего семейства и слегка улыбнулась Артуру.

— Я его не знаю. Это имя я слышала в Данди, — соврала она.

— Да, так вот, я должен был встретиться с ним в Данди на этой неделе, но он прислал сообщение, что должен непременно задержаться в Форт-Уильяме.

— На две недели, — не подумав, повторила Керри и тут же прикусила язык.

Артур удивленно взглянул на нее.

— Да, на две недели, — подтвердил он, продолжая смотреть на нее.

Керри почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо, и постаралась отбросить нелепую мысль, мелькнувшую у нее в голове. Она резко отвернулась, взяла блюдо с дымящейся капустой и поставила на стол. Дура она, просто дура! Подумать такое! Но какой от этого вред? Пригласить его побыть в Гленбейдене до встречи с мистером Реджисом — это самое меньшее, чем она могла отблагодарить его за то, что он вернул ей жизнь. Самое меньшее.

Бросив исподтишка взгляд на Томаса, который внимательно смотрел на нее, Керри выпрямилась и пошла к Мэй, которая выкладывала на блюдо румяные куски форели.

В конце-то концов, это ее дом. И если уж шотландцы, чем и славятся, так это гостеприимством, правда? Отпустить его на две недели, в течение которых ему нечем будет заняться, — да хуже обиды не придумаешь.

— Окажите нам честь, поживите здесь, пока не вернется мистер Реджис, — быстро сказала она.

Услышав это приглашение, Томас пролил свой эль. Мэй, стоявшая рядом с Керри, спокойно улыбнулась, укладывая форель.

— Мне бы не хотелось быть навязчивым, миссис Маккиннон, — ответил Артур.

Керри обернулась и чуть не вздохнула во всеуслышание, потому что заметила в карих глазах Артура лукавую улыбку.

— Это не навязчивость, а удовольствие для нас.

Томас вздохнул, но, к счастью, ничего не сказал, только сильно насупился, глядя на форель, которую поставила на стол Мэй.

— Ну… тогда я мог бы быть вам весьма полезен. Мне хотелось бы помочь вам — если я сумею.

Томас поднял глаза и понимающе улыбнулся:

— Да неужто?

Наконец Томас и Большой Ангус встали из-за стола, и Артур спросил Томаса, сопроводив свои слова улыбкой, когда у них начинается день.

— Мы здесь встаем вместе с солнцем, — непреклонным тоном заявил Томас, взглянув на Керри. — Если вы решили остаться, мы воспользуемся помощью, которую вы предлагаете.

— Буду очень рад, — проговорил Артур и насмешливым кивком простился со сварливым шотландцем.

Томас пробормотал что-то невразумительное и пошел из кухни вслед за Большим Ангусом. За ними, мечтательно улыбаясь, проплыла хорошенькая крошка Мэй.

Артур поднялся и обошел вокруг стола, чтобы встать рядом с Керри.

— Вы необычайно добры, что пригласили меня.

— Это честь для нас.

— Я думаю, — сказал он, беря ее за руку, — что для меня это еще большая честь.

Она посмотрела на свою руку и робко улыбнулась.

— Мне кажется, нет ничего красивее, чем наш Гленбейден. Не хотите пройтись со мной?

О да, ему хотелось бы пройтись с ней… прямо над краем утеса, если она попросит.

Но к счастью, ему пришлось всего лишь выйти за ней из дома, где она взяла его под руку, и они пошли в приятном безмолвии к вересковой пустоши, лежащей в долине. Ночной воздух был напоен запахами самшита и вереска; маленькое озерцо внизу мерцало в свете луны. Артур посмотрел на небо, на тонкие полосы тумана, проплывающие под луной. Керри права — он никогда не видел ничего более удивительного, чем свет полной луны, заливающий землю.

— Здесь красиво, — произнес он одобрительно, глядя на звезды. Их были мириады; казалось, они так близко, что почти касаются лица.

Он посмотрел на Керри. Ее кожа, на которую сверху свободно падал лунный свет, светилась, как жемчуг. Губы по сравнению с лицом казались странно темными, и Артура охватили воспоминания об этих губах и атласных щеках. Он отпустил руку Керри и коснулся ее стройной шеи.

Керри стояла не шевелясь, пока он гладил впадинку на ее шее, и лишь подняла голову и посмотрела на него светящимися голубыми глазами, в которых отражалось растущее в нем желание.

Желание, испытывать которое он не имеет права.

Он не собирается оставаться в Гленбейдене. Его маленькое приключение закончено; он уедет через несколько дней. У него нет никакого права целовать эти губы, давать обещания, которых он не выполнит. И все же он никак не мог оторвать взгляд от этих глаз, от желания, которое в них отражалось. Очарованный, он смотрел в эти голубые ирисы, и сердце его и рассудок покорились волшебству шотландской луны над Гленбейденом.

Керри припала к нему, поднявшись на цыпочки; он смутился, не зная, что она собирается сделать; но вот ее губы коснулись его губ, легко задержались на нижней и вдруг прижались к ним. Дерзость или эротическая наивность этого поцелуя ошеломили его. Он стоял под лупой, похолодев, и ничего не мог поделать с жаром, бегущим по его венам. Но когда он почувствовал, что она колеблется, все его мужские инстинкты тут же вмешались в происходящее — он смело впился в ее губы, и Керри ответила с пылкостью, которую выказывала и раньше: обхватила руками его шею и прижалась языком к его языку. Когда его губы скользнули к ее уху, она поцеловала его в глаз, в висок, руки ее пробежали по его предплечьям, по груди, она наклонила голову так, чтобы он мог поцеловать ее шею там, где она переходит в плечо. Артур услышал ее вздох, ощутил прикосновение ее губ к своей груди сквозь грубую льняную рубашку, почувствовал, как крепко она держит его руку. Он ощущал ее тело рядом с собой, чувствовал, как его охватила дрожь, но, когда его рука устремилась к ее груди, она прерывисто вздохнула — и отстранилась.

Артур не сразу пришел в себя. Он не мог думать и сосредоточился на ощущении ее пальцев, которыми она провела по его губам.

Провела и оставила их там.

— Я… я… От ваших прикосновений, Артур, все нравственные соображения вылетают у меня из головы. Кажется, я ступила на опасную почву, оказавшись с вами здесь наедине.

Как Артур ни старался, он не мог сказать на это ничего разумного. Странно, что она нашла именно эти слова — слова, которые говорили почти то же, что испытывал в эту минуту он сам.

Но даже если бы он и сумел сказать что-то разумное, слова его уплыли бы в ночь на хвостах тумана, ибо Керри ускользнула прочь, быстро войдя в дом и оставив его одного на пустоши.

Чтобы он испытывал голод, который, как он боялся, не будет утолен ни теперь и никогда.

Глава 9

В эту ночь Артуру снилась Англия.

Он находился в своей парадной гостиной в особняке на Маунт-стрит, здоровался с гостями, и Порция стояла рядом с ним. Потом появился Филипп, его белокурые волосы были спутаны, рубашка покрыта пятнами крови, он реял над толпой гостей и улыбался Артуру из-за их голов. Он приблизился, но, когда Артур потянулся к нему, растаял среди собравшихся. Артур повернулся к Порции, но оказалось, что теперь рядом с ним стоит Керри, одетая в простое серое платье из бумажной ткани, а вокруг нее — море шелков пастельных оттенков, и ее голубые глаза ярко блестят. Он наклонился, чтобы поцеловать ее… но она резко остановила его, ткнув в ребра. Ему стало больно, он схватился за ребро, но она снова ударила его, еще больнее.

Уф!

— Ох, ну и спите же вы — как мертвый.

Скрипучий голос Томаса Маккиннона извлек Артура из глубин сновидений, и, снова ощутив боль в ребрах, он открыл глаза. При тусклом свете одной свечи он увидел, что в ребра ему ударяет носок Томасова сапога. Чертов мерзавец!

Он откатился, повернулся к Томасу спиной и спросил, широко зевая:

— Что я могу для вас сделать, мистер Маккиннон, в такой неподобающий час ночи?

— Я вам сказал, что в Гленбейдене встают рано. Если вы встанете, мы воспользуемся вашей помощью, — проговорил Томас и опять ткнул Артура ногой. — Ну, вставайте же!

Следующее, что услышал Артур, было цоканье подковок на Томасовых сапогах — он вышел из комнаты.

Тяжело вздохнув, Артур медленно встал и, уставившись затуманенным взглядом в окно, поморгал, чтобы прочистить сонные глаза, потому что за окном была дегтярная тьма. Опять поморгал… Господи, да который же час?

Он оделся, поплелся в кухню и нахмурился. Томас был там, пил дымящийся кофе; перед ним стояла миска с овсянкой, рядом — деревянная тарелка, доверху наполненная лепешками. Керри тоже была здесь, она возилась у таза. Посмотрела на него через плечо и улыбнулась сверкающей улыбкой, от которой у Артура заболела голова.

— Доброе утро, Артур Кристиан! Надеюсь, вы хорошо спали?

Артур бесцеремонно уселся на деревянную скамью.

— Да, очень хорошо — до недавнего времени. — Томас поднял жесткую бровь.

— Стало быть, англичане не считают, что нужно работать целый день?

— Англичане, сэр, так умеют работать весь день, что у них нет нужды вставать среди ночи! — раздраженно буркнул Артур. — Где вы взяли это варево?

Томас молча наклонился над столом. Артур рывком встал и пошел за чашкой.

— Вы умеете обращаться со скотиной? — спросил Томас. Перед тем как ответить, Артур влил себе в глотку горячий кофе.

— Я неплохо умею обращаться с лошадьми, так что, наверное, сумею, — запальчиво проговорил он, проигнорировав презрительную ухмылку Томаса.

— Учти, Томас Маккиннон, — нахмурилась Керри, стоявшая у таза, — я найду, чем его занять, так что на этот счет не волнуйся.

— Ага, — кивнул Томас, и в его голубых глазах мелькнула самодовольная ухмылка. — Уж я за этим прослежу.

Солнце только-только начинало подниматься над горизонтом, когда Артур понял, что умение обращаться с лошадьми, которым он похвалился, совершенно не означает, что он сумеет справиться и с домашней скотиной, особенно со свиньями. Он недоуменно посмотрел на Керри, когда та подала ему большое ведро, наполненное отвратительно пахнущими, явно протухшими отбросами, и показала на загон, устроенный неподалеку от дома. Артур посмотрел на животных, потом на отбросы, потом на Керри.

— Они непривередливы, — заверила его Керри, сморщив нос от обиды за помои.

— Прошу прощения, что я должен делать? — спросил Артур, все еще недоумевая.

— Раскидать это по земле. Свиньи будут выкапывать, — терпеливо пояснила она и нахмурилась, увидев, что это поручение вызвало у него брезгливую гримасу. — Если вы не хотите, я…

— О нет, — быстро возразил он. Он вовсе не собирался порадовать Томаса Маккиннона, дав ему возможность себя унизить. Если обитатели Гленбейдена кормят свиней отбросами, так тому и быть. — Я все сделаю.

И, благородно подавив в себе желание, убежать, он пошел в загон, с трудом сдерживая рвущееся наружу ругательство. Свиньи направились к нему, их круглые пятачки забавно дергались — наверное, им очень хотелось познакомиться с Артуром. Зная, что Керри наблюдает за ним — и Томас тоже, он не сомневался, — Артур глубоко втянул воздух, задержал его и принялся разбрасывать помои.

После того как он выполнил это задание, удовлетворительно и в рекордно короткие сроки — в этом он был уверен, — Керри тут же повела его в сарай, который выглядел так, словно мог в любой момент рухнуть. Внутри стояла дойная корова, с довольным видом жевавшая сено.

— Ее нужно подоить, — объяснила Керри и сунула ведро Артуру. — Я пока соберу яйца, если только наша старушка соблаговолила снести хоть сколько-то.

— Неужели у вас нет доярки или кого-то еще, кто мог бы этим заниматься? — тяжко вздохнул Артур, беря ведро. Керри рассмеялась.

— Осторожней с сиськами, — предупредила она, — Нелл не любит, когда их слишком стискивают. Ну, давайте. — Она беспечно помахала рукой, повернулась и вышла из сарая, полагая, вероятно, что он прекрасно разбирается в доении коров.

О Господи! С тяжелым вздохом Артур осторожно подошел к корове, осторожно поставил скамеечку и ведро, а потом осторожно похлопал старушку по боку.

— Пока мной все довольны, Нелл. Мы ведь не захотим обидеть человека, выразив свое недовольство им, верно? — заискивающе проговорил он и сел на скамеечку. Рассмотрев, как устроено вымя, он скривился и протянул руки, чтобы избавить Нелл от молока.

Спустя полчаса он решил, что доение, как и кормление, отбросами, на удивление ему удалось — Нелл выразила недовольство всего три раза, но только один раз ей удалось столкнуть его со скамеечки. После этого Артур обнаглел — с серьезной решимостью он сообщил Нелл, что добудет молоко, даже если это будет стоить жизни им обоим, и упрямо продолжал доить до тех пор, пока все сиськи не опустели.

Поздно утром, когда все уважающие себя английские джентльмены еще только встают, Керри потащила Артура сквозь густой туман по изрытой колеями дороге. На спине он нес тяжелые инструменты для разбивания камней, для того, как объяснила Керри, чтобы помочь Томасу починить изгородь. Артур с нетерпением ждал встречи с ним, чтобы освободиться от тяжести.

Но как выяснилось, у Керри было запланировано несколько визитов, которые необходимо было нанести до встречи с Томасом.

Она остановилась у первого коттеджа, и Артура представили Рыжему Доннеру, человеку почти такому же крупному, как и Большой Ангус, чьи ярко-рыжие волосы уже начали седеть. Оказывается, он порезал один из своих похожих на сосиски пальцев, но уперся, когда Керри извлекла из корзинки мазь и хотела помазать порез. Он так испугался этого, что только молча кивнул Артуру огромной головой, а потом опять стал сопротивляться намерениям Керри, выражая свое недовольство то на английском, то на гэльском — то есть на языке шотландских горцев.

— Нам не обойтись без твоей скрипки, Рыжий Доннер, — ласково промурлыкала Керри, и не прошло и двух минут, как рука Рыжего Доннера оказалась в ее руке и она уже втирала какую-то вонючую мазь в рану, а могучий горец хныкал, как малое дитя.

Второй коттедж стоял в густой рощице у подножия одного из холмов, окружающих Гленбейден. Коттедж был расположен как-то необычно, как будто его хозяин вознамерился отдалиться от всех соседей. Керри не стала стучать, она открыла дверь и, пригнувшись, шагнула через порог.

Спустя какое-то время покой долины нарушил ужасный крик. Артур кинулся к коттеджу, но Керри уже вышла; лицо ее сияло.

— Это Уинифред, — сказала она, закатив глаза. — Старая, как сама эта долина, она проклинает каждый новый наступивший день и грозится застрелить меня за то, что я приношу ей хлеб. Но ничего, хлеб она съедает, а ружья у нее нет, — хмыкнула Керри и пошла дальше.

Последний коттедж, стоявший как раз там, где кончалась изрытая колеями дорога, принадлежал молодой вдове с тремя маленькими детьми. Муж Лорибет, как объяснила Керри, утонул, пытаясь спасти младшенького, который нечаянно упал в озеро. Тела ребенка так и не нашли, и Лорибет с тех пор очень изменилась. Когда она появилась в дверях, Артур увидел осунувшуюся постаревшую женщину, одетую в лохмотья, и сердце у него сжалось. Он задумался — как ей удается прокормить троих детей, но тут понял, как — Керри принесла ей бисквиты и кусок ветчины.

Выйдя из коттеджа Лорибет, Керри свернула на луг, заросший высокими травами и казавшийся бесконечным. Она шла туда, где Артур должен был встретиться с Томасом. Мысль о Томасе внезапно напомнила ему о тяжелых инструментах, которые он нес на спине.

— Как вы полагаете, Керри, что именно сделает со мной Томас при помощи этих орудий? — ухмыльнулся Артур. Керри весело рассмеялась.

— Он вспыльчивый человек, это верно, но он будет благодарен вам за помощь, не сомневайтесь.

В этом Артур как раз сомневался. И засомневался еще больше, когда они приблизились к той части изгороди, о которой шла речь. Пока Томас объяснял, что задача Артура — починить старую каменную изгородь, чтобы их скотина не уходила слишком далеко, Артур задавался вопросом: куда может забрести эта скотина, ведь со всех сторон луг окружают каменистые откосы? Но он решил, что, задав вопрос, получит в ответ очередной взгляд, исполненный презрения. Старая изгородь разрушалась, и непонятно было, что изменится, если ее починить именно в этом месте.

— Ну ладно, я пошла, а вы работайте, — прочирикала Керри, махнула рукой, нежно им улыбнулась и двинулась обратно через луг.

Посмотрев ей вслед, Томас, для начала уронив большой камень к своим ногам, с суровым видом объяснил Артуру, какие камни надо собирать, как их разбивать и как потом использовать куски для восстановления изгороди. Он показал, как орудовать киркой, понаблюдал немного за Артуром, затем круто повернулся и направился к дому.

И тут Артур вдруг понял, что Томас собирается бросить его здесь одного.

— Эй, мистер Маккиннон! Хотелось бы мне знать, куда это вы идете?

Томас, остановившись на секунду, посмотрел на Артура через плечо.

— У меня есть другая работа! — крикнул он и пошел дальше, а Артур так и остался стоять, от изумления открыв рот. Ну что ж, теперь все ясно. Томас твердо решил его угробить.

И ему это почти удалось.

Дробить камни — работа каторжная. И хотя день был прохладный и все время дул ветерок, пот лил с Артура градом. Руки, державшие кирку, болели, мышцы спины горели от усилий, с которыми он поднимал камни на изгородь. Он ощутил наличие у себя таких частей тела, о существовании которых даже не подозревал.

С колыбели его растили в убеждении, что аристократ должен избегать физического труда. Так что ничего удивительного, что сегодня этот труд оказался таким непривычным.

Господи, до чего же у него все болит!

Вскоре после полудня Артур прервал работу, чтобы выпрямить спину. Он оглядел луг, и довольная улыбка раздвинула его губы. Она стала еще шире, когда он увидел, что к нему идут Томас и Керри. На боку у Керри весело болталась корзинка, простое серое платье облегало гибкую фигурку, и Артур вспомнил, как держал ее в объятиях и ее бедра прижимались к нему.

Воспоминание об этом поцелуе охватило все закоулки его сознания; сердце у него забилось сильнее, когда он, очарованный, смотрел, как она словно скользит по воздуху. И он подумал, что все, что он сейчас видит, — это ожившая картина великого мастера.

— Рубаху вам одолжили, так что постарайтесь не слишком ее марать, — буркнул Томас, проходя мимо Артура, чтобы проверить его работу.

Артур кинул быстрый нетерпеливый взгляд на спину Томаса, бросил кирку и пошел навстречу Керри.

Она одарила его блаженной улыбкой.

— Что у вас там?

— Сыр, и яйца, и хлеб, а от Мэй — бисквит. — Она улыбнулась и застенчиво подмигнула. — Кажется, наша Мэй в вас влюбилась.

— Вот как? Я бы сказал, что у этой женщины на редкость хороший вкус.

Керри засмеялась, показав белые зубы. Артур порывисто схватил ее руку и нежно погладил.

— Мне нравится слушать, как вы смеетесь. Ваш смех кажется мне музыкой.

Ее улыбка медленно погасла; она открыла рот, чтобы что-то сказать, но это «что-то» так и не было произнесено, поскольку в разговор вмешался Томас.

— Вы бы поели, — резко бросил он, забирая корзинку у Артура. — Мы пришли на минутку, не больше. Здесь еще много дела, — сообщил он Керри и Артуру и пошел прочь, унося с собой корзинку.

— Он не любит, когда я вмешиваюсь в работу, — шепнула Керри, а потом окликнула Томаса: — Ты ведь оставишь еду мистеру Кристиану, да, Томас?

— Ну да, да, — ответил тот, набив рот бисквитом. Она глянула на Артура из-под ресниц и улыбнулась.

— Теперь мне нужно идти. — Она покосилась на Томаса и отступила. — Поторопитесь, не то он съест и вашу долю.

Артур кивнул. Керри пошла назад; шла она неохотно, походка ее была странно возбуждающей. Он не мог оторвать от нее глаз, он смотрел и смотрел на нее, чувствуя, что улыбается все шире. Но вот она, наконец, обернулась и, бросив на него последний взгляд, пошла по лугу.

Он смотрел на нее, пока она не дошла до середины луга, и только тогда отвернулся. Томас кончил завтракать и вновь начал осматривать проделанную Артуром работу, неодобрительно покачивая головой. Черт бы его побрал! Голодный, Артур пошел туда, где Томас оставил корзинку. Одно яйцо, полусъеденный бисквит и маленький кусочек козьего сыра — вот и все, что осталось. Артур бросил взгляд на Томаса.

Он мог бы поклясться, что этот старый пес смеется.

Обстоятельно покритиковав умение Артура — естественно! — Томас снова оставил его, а вернулся за ним, когда солнце начало клониться к западу. Артур, морщась от боли в непривычных к труду мышцах, собрал свои орудия труда. Он был абсолютно уверен, что ноги ни за что не перенесут его через луг, тем более по изрытой дороге. Но вот в чем он вообще не сомневался — это в том, что Томас Маккиннон никогда не узнает, как ему больно. Ему как-то удалось взвалить инструменты на спину. Ему как-то удалось улыбнуться Томасу с таким видом, будто он мог бы проработать еще не один час. И как-то ему удалось зашагать бодрым — как он надеялся — шагом.

По дороге Томас подозрительно поглядывал на него. Артур знал — Томас надеется, что он вот-вот рухнет, и, честно говоря, он и сам ожидал, что так оно и будет. В тщетной попытке скрыть свое состояние он попробовал отвлечь Томаса разговором.

— Кажется, земля здесь плодородная. Она может прокормить много голов скота, — весело заметил он.

Томас удивил Артура тем, что громко рассмеялся в ответ.

— На этой земле не вырастишь и боба, — презрительно процедил он. — Коровы хилые, а ячмень родится раз в пять лет. Да, Фрейзер Маккиннон был дураком — купил много коров, а земля эта может прокормить только овец.

Фрейзер… Услышав это имя, Артур споткнулся. Так же звали человека, у которого Филипп купил землю, а потом и скотину. Нет, не может быть… Фрейзер — это Фрейзер, а здесь Маккинноны.

— Он покойный муж Керри. Почти год как помер.

Смешно предположить, невообразимо просто, что это один и тот же человек! И потом, его Фрейзер жив, здоров и задолжал банку кучу денег.

— Небольшая часть земли клана Маккиннонов в этой долине принадлежала моему родственнику Фрейзеру, — начал обстоятельно объяснять Томас. — Он-то и купил коров — таких хилых, что почти все стадо передохло от лихорадки. А те, что остались, до сих пор ни разу не телились. Если рынок позволит, мы продадим коров — если они отелятся — и купим столько «черных морд», сколько сумеем. А до тех пор придется продержаться.

Состояние рынка домашнего скота в Шотландии не относилось к предметам, в которых Артур хоть что-то понимал, за единственным исключением — что овцеводство возобладало здесь над большинством отраслей сельского хозяйства. Это он знал потому, что клиенты «Братьев Кристиан» усиленно вкладывали деньги в будущие рынки овец.

Артур размышлял над тем, что услышал от Томаса.

Если «его» Фрейзер потерял свое стадо, тогда понятно, почему он не выплачивал долги. И если предположить, что для восстановления поголовья требуется два-три года, тем более понятно, почему платежи не поступали в течение нескольких лет. И все же совпадений слишком много. Но как же могло получиться, что он ступил на землю Филиппа таким причудливым способом? Нет, это невозможно.

Так просто не бывает.

Сначала Томас проверил, положил ли Артур орудия своего труда на место, а потом показал ему насос, где можно вымыться. Только после этого ему разрешили войти в «белый дом» — так он стал его называть, — где его встретил запах свежеиспеченного хлеба, от которого у него потекли слюнки. Желудок его вдруг возопил от голода, он устало побрел на кухню, улыбнулся просиявшей при виде его Мэй и равнодушно пожал плечами, когда явно раздраженный Большой Ангус заворчал, увидев его.

Мэй указала ему на деревянную скамью у стола.

— Я думала, вы никогда не придете, — весело прощебетала она. — Керри пошла, проведать Филберта Маккиннона — у него зубы болят, — но если хотите, пока съешьте куллен скинк.

Артур не имел ни малейшего понятия о том, что такое «куллен скинк», но восторженно воскликнул:

— С огромным удовольствием! — И с трудом удержался, чтобы не выхватить из рук Мэй дымящуюся миску.

Когда он с наслаждением проглотил — отвратительно быстро — то, что оказалось превосходным рыбным супом, глаза у него начали слипаться, но гордость требовала, чтобы он принял трубку, которую протянул ему Большой Ангус. Он втянул дым, мгновенно позеленел и тут же предположил, что имеет редкое удовольствие вдыхать торф.

— Отличная смесь, — прохрипел он, борясь с кашлем.

Томас с Ангусом обменялись понимающими улыбками и продолжили свой разговор. Артур вскоре перестал воспринимать его смысл; их речь пестрела гэльскими оборотами и словами, казавшимися ему иностранными. Он слушал прокуренный голос Томаса, и с каждой новой гэльской фразой, проникавшей в сознание, веки его тяжелели. Он спрашивал себя, когда же появится Керри. Последнее, что он услышал, — как Большой Ангус говорит о каком-то бедолаге, которого согнали с его земли овцеводы.

Чья-то рука похлопала его по плечу, и он, встрепенувшись, поднял затуманенные глаза. Это, конечно, Томас, и на лице его он увидел то, что иначе как кривой ухмылкой назвать было нельзя.

— Ступай-ка ты спать, малый. Завтра у нас работы больше обычного.

Рывком Артур принял сидячее положение и скривился, потому что все его мышцы обожгло точно огнем.

— Наверняка все опять начнется в какое-то несусветное время.

Большой Ангус фыркнул; Томас с ухмылкой откинулся назад.

— Да уж, придется встать пораньше.

— Великолепно, — протянул Артур и, неожиданно поняв, что ноги вполне могут выдержать его вес, встал из-за стола. С каждым шагом он все крепче сжимал челюсти — больше из-за смешков, которые слышались у него за спиной, нежели от боли во всем теле.

Он дотащился до узкого коридора, остановился, чтобы потереть спину, и тут заметил тонкую полоску света, проникавшую в коридор из отведенной ему комнаты.

Керри.

Она по-прежнему оставалась в его мыслях, маячила в углах сознания. Деревянной походкой он направился к приоткрытой двери и остановился там, с облегчением прислонившись плечом к косяку. Из последних сил он сложил руки на груди и уставился на изысканное зрелище, которое предстало его взгляду.

Керри стояла на четвереньках, подняв вверх свою круглую попку и сунув голову под кровать, на которой он спал предыдущую ночь. Вот она вылезла из-под кровати, держа в руке маленькую жестяную коробку, и, сидя на корточках, открыла ее и вынула оттуда пачку писем. Развернув первое письмо, она машинально покосилась на дверь.

Ее крик заглушил звук жестяной коробки, покатившейся по полу.

— Господи, как вы меня напугали, — проговорила она, задыхаясь и прижимая к груди кулачок.

— Примите мои искреннейшие извинения. Я не знал, что вы… — он лениво кивнул на кровать, — здесь. Она мгновенно вспыхнула.

— Ой, да, — пробормотала она и принялась торопливо собирать письма, рассыпавшиеся по полу из сосновых досок.

— Я могу вернуться позже, если вам угодно.

— Да нет! — чуть не закричала она и, быстро запихнув письма в коробку, встала, и начала нервно отряхивать колени. — Я… я вспомнила, что у меня кое-что лежит в этой комнате, — пролепетала она, краснея.

— Ничего страшного. Это ведь ваш дом.

— Да. — Она внимательно оглядела комнату, сунула коробку под мышку и улыбнулась. — Ну и хорошо. Вы поели? Мэй приготовила…

— Куллен скинк. Да, я поел.

— Вот как. — Она опустила глаза. — Ваша одежда. Мы все привели в порядок, — произнесла она, кивая в угол.

Артур перевел взгляд туда, где находилась его одежда, вычищенная и отглаженная. При виде жилета он содрогнулся. Теперь ему нравилась свобода движений, которую давала одолженная ему льняная рубаха и кожаные штаны.

— Благодарю вас.

— Ладно. Вам, наверное, хочется спать? — робко проговорила она.

Спать. Да, хочется, но, глядя на эту женщину с толстой черной косой, перекинутой через плечо, меньше всего он мог думать о сне. Казалось очень странным, что женщина может выглядеть настолько влекущей в платье мягкого серого цвета, без всякой прически, с милым лицом, на котором нет никакой косметики. Керри Маккиннон влекла его, ужасно влекла, и в гораздо большей степени, чем ему хотелось бы в этом признаться.

Если забыть о том, что эта женщина так далека от его мира, как только можно себе вообразить.

К несчастью, это было даже смешно, что он неожиданно оказался в этой далекой маленькой долине в Шотландии и деревенская женщина пленила его сердце, — женщина, которая стояла, склонив голову набок, и с любопытством смотрела на него.

Артуру все-таки удалось оторваться от двери.

— Да. Мне нужно поспать, пока это возможно. У Маккиннона особые взгляды на то, в какое время следует вставать.

Услышав это, Керри мягко улыбнулась, глаза ее весело сверкнули.

— Он не причинит вам вреда, правда же. Учитывая, что он едва может шевельнуть рукой или ногой, Артур подумал, что эта тема открыта для обсуждений.

— Ну, я вас оставляю. Приятных снов, — пробормотала она и направилась к двери. Когда она шла мимо него, он уловил запах лаванды и, не успев подумать, стремительно схватил ее за талию и привлек к себе прежде, чем она успела отступить.

— Я буду спать лучше, вспоминая о прикосновении к вашим губам.

Ее красивое лицо опять вспыхнуло; улыбка стала нежнее, и она посмотрела на его руку, обвивавшую ее талию.

— Это неразумно.

— Все равно мне хочется этого, Керри Маккиннон, и я уверен, что и вам тоже. Она рассмеялась.

— Какой бесстыжий.

Да, он бесстыжий — она и понятия не имеет, до какой степени. Он привлек ее к себе и коснулся губами ее волос.

— Полностью и непоправимо бесстыжий, — бормотал он, осторожно подталкивая ее в комнату, подальше от открытой двери, и теперь она оказалась прямо перед ним.

Он прижал ее к себе так крепко, что ощутил все ее легкое тело, выпуклости ее грудей на своей груди, изящный изгиб живота у своих чресел. Керри вздохнула, откинула голову назад, и Артур прижался к ее губам, наслаждаясь, поцелуем, точно изысканным деликатесом. Ее тело изогнулось, зашевелилось рядом с ним, тем самым лишая его джентльменского благоразумия.

Он старался удержаться на поверхности этого поцелуя, устоять перед зовом желания, которое грозило втянуть его в мощный водоворот. Очень осторожно, очень неохотно он прервал поцелуй. Керри так и осталась стоять с закрытыми глазами, прижавшись к нему; губы ее, влажные и сочные от его поцелуя, были слегка приоткрыты. Наконец она неохотно открыла глаза.

Они долго стояли так, молча, глядя друг на друга, и он обнимал ее, а она и не пыталась вырваться из его объятий. И Артур подумал, что они могли бы простоять так всю ночь, молча, глядя друг на друга. Но Керри выскользнула из его рук, ничего не сказав, только улыбнувшись нежно и влекуще, и вышла в коридор, все еще прижимая к себе жестяную коробку и поправляя одной рукой волосы на виске. Испустив долгий вздох, он повернулся и посмотрел на кровать.

Он отдал бы все на свете, чтобы утро уже настало и прошло, потому что уснуть он не сможет.

Еще бы — после такого поцелуя!

Глава 10

Когда наутро Керри пробудилась от своих снов — эротических снов об Артуре Кристиане, — мужчины уже ушли на работу.

Сны эти пробудили в ней живущее, дышащее существо, алчущее его прикосновений, заставили ее чувствовать приятную слабость, когда она вспомнила ощущения его рук и губ на своей коже, снова и снова воображать на все лады, как и где, могли бы эти руки к ней прикасаться.

Эти мысли сильно отвлекали ее, и Керри провела утро за прополкой маленького садика перед кухней, чтобы спрятаться от вопросительных взглядов Мэй. Она сражалась с густой путаницей лоз, на которых можно было бы повесить взрослого человека, и с растениями такого странного вида, что не сразу решилась прикоснуться к ним. Когда же сад успел так зарасти?

Работа не смогла ее отвлечь.

Пока она дергала и тащила упрямые сорняки, ум ее блуждал, переходя от снедающей ее тревоги за долину к жарким мыслям об Артуре, и его образ витал перед ней, обещая мучительные любовные ласки, от которых все тело ее пылало. Она перестала думать о любовных утехах задолго до смерти мужа и, честно говоря, почти не могла вспомнить, как это бывает, когда тебя обнимает мужчина. Но Артур… Артур разбудил в ней что-то такое, о существовании чего она никогда толком и не знала. То была глубоко запрятанная жажда мужских прикосновений.

Керри опустилась на корточки, потрясенная непристойностью своих мыслей, прижала к лицу грязные руки, чтобы охладить пылающие щеки. Неужели она превратилась в шлюху, обуреваемую такими непристойными, похотливыми… замечательными мыслями?

Да, это замечательные мысли — мысли, от которых ей делалось тепло, а в животе появлялся трепет, которого она не знала столько лет. Мысли, которые изгнали из головы все остальное, даже остатки здравого смысла. Мысли, от которых она тает, чувствуя себя очень хорошенькой, и мечтает о том, чтобы он снова и снова смотрел на нее и прикасался к ней.

Везде.

Керри смятенно погрузила руки в черную землю, откапывая, круглый корень какого-то крупного пурпурного растения. Нужно сосредоточиться на насущных проблемах, а не мостить дорогу в преисподнюю.

И видит Бог, ее проблемы требуют всего ее внимания.

Без всякой охоты и с изрядной долей усилий она заставила себя снова обдумать свое затруднительное положение, как уже делала это тысячу раз в поисках выхода. Ничего не изменилось. Впрочем, нет — вчера вечером она снова перечитала те письма, тщетно надеясь — а вдруг она что-то не так поняла в письмах мистера Реджиса. Но она все поняла верно — мистер Реджис выражался весьма точно: их сгонят с земли, и каждый проходящий день — это еще один день, который она потеряла, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации.

И все же она была охвачена ошеломляющей и безумной решимостью выжить в этой катастрофе. Ее поездка в Дании и обратно пробудила у нее поразительную веру в себя. Впервые в жизни она ощутила, что в состоянии жить без мужа, без матери или отца. Она всегда думала о себе или как о несчастной дочери своей матери, или как о жене и сиделке мужа. Даже когда Фрейзер уже не мог заботиться об их скромном хозяйстве и за хозяйством старого клана Маккиннонов присматривала Керри, она все равно считала, что это он заботится о них.

Потребовалась эта необычная поездка из Данди, чтобы она увидела — она, Керри Маккиннон, живучая. Она проживет без Фрейзера, без лорда Монкриффа, даже без Томаса. Она в состоянии вылепить свою судьбу, в состоянии пережить худшее. И ей же богу, она намерена пережить то, что угрожает ее очагу, пусть она не имеет ни малейшего понятия, как остановить то, что на нее надвигается. Она знала только, что не потеряет все и ее не отошлют в тот ад, который ждет ее в Глазго. Лучше умереть!

Плечи ее поникли; руки отпустили пурпурное растение и упали.

Она подумала, не продать ли все, что принадлежало Маккиннону, — все, что не было прибито к полу. Фрейзеру повезло — он унаследовал от своего отца много красивых вещей, но, внимательно осмотрев то, что можно продать — мебель, немного старого фарфора, кое-какие золотые безделушки, даже ржавый плуг, — она сильно усомнилась. Все это, вместе взятое, вряд ли будет стоить больше нескольких сот фунтов. Это не было сопоставимо с теми пятью тысячами, что она должна барону Монкриффу, не говоря уже об из ряда вон выходящей сумме, которую она задолжала Шотландскому банку.

Вероятно, клан Маккиннонов сможет уехать отсюда, как это делали многие до них. Вероятно, в конце концов, это не такой уж плохой выход из положения.

Вероятно, Господь Бог не считает, что она должна оставаться в Гленбейдене, как ей всегда этого хотелось.

Но куда им деваться? Америка? Она слыхала о богатых возможностях, которые предоставлены там всякому, вне зависимости от сословия или национальности. Сейчас у нее нет денег на проезд для них всех, но если продать коров, может, и наберется. Ну, хорошо, а что будет с ними в Америке? Вряд ли денег от продажи коров хватит, чтобы они смогли обосноваться в чужой стране.

Керри снова вцепилась в растение с пурпурным стеблем, отказавшись уступить его упрямым корням. Она не позволит себе думать о том, какой выход остается у них, но одно ей ясно — в Глазго она не поедет.

Должен же быть какой-то выход. Не может не быть, и, черт все побери, она найдет его или умрет, пытаясь найти.

Наконец растение было вырвано, и комья земли разлетелись во все стороны.

Следующие дни прошли в водовороте беспокойных мыслей — Керри отчаянно искала выход из положения.

Единственным светлым пятном в ее грустном существовании был Артур.

Он постоянно дразнил ее, крал интимные прикосновения, ловил наедине и целовал страстно, так что она задыхалась, краснела и улыбалась, как лунатик. Краденые прикосновения и тайные поцелуи помогали ей быть нечувствительной к ужасной дилемме, стоявшей перед ней, но только на короткие отрезки времени. Но даже когда она остро ощущала нависшую над ней катастрофу, ее подбадривали стойкость и веселость Артура.

Он даже начал проделывать отверстие в броне, которой окружил себя Томас.

Даже Томас не мог укорить того, кто улыбался в лицо всему, через что он провел Артура. По причинам, совершенно не понятным Керри, Томас придумывал для него самые немыслимые и невыполнимые поручения — от хождения за старинным плугом, в который были впряжены два старых быка, до вскарабкивания на вершину Дин-Феллона, чтобы найти гнездо хаггиса. Гнездо это, разумеется, было исключительно плодом воображения Томаса. Хаггис — шотландское блюдо, приготовленное из овечьих потрохов, это же всем известно.

Всем, кроме Артура Кристиана.

Керри не увидела, когда началась эта потеха, — ее сильно беспокоили несушки, не желавшие класть яйца. Узнав, что натворил Томас, она сердито пригрозила удушить его собственными руками. Но на эту угрозу Томас только отмахнулся.

— Человек должен знать, девочка, как выживают в этих краях.

Это грубое замечание еще сильнее разозлило ее, и Томасу пришлось спешно ретироваться в сарай, поскольку Керри напомнила ему, что шотландцы славятся своим гостеприимством и потому она искренне надеется, что в Америке его ждет такое же гостеприимство, когда он, наконец, отправится в свое путешествие.

Вторая половина дня тянулась черепашьим шагом; казалось, стрелки на отцовских часах стоят на месте. Когда было уже далеко за полдень, Керри пришла в отчаяние, решив, что Артура постигла какая-то ужасная участь, если не сама смерть. Ей представлялось, что его великолепное тело распростерто, изломано падением на острые скалы. Она так встревожилась, что, когда начало смеркаться, потребовала от Томаса послать людей на поиски, но этому помешал звук рога, долетевший от одного из коттеджей.

Керри бросилась в маленький дворик «белого дома», Томас бежал следом за ней.

Артур вернулся. Он шел и беспечно насвистывал — несмотря на прихрамывание, которое он вовсе и не собирался скрывать, — и нес грубый тканый мешок, небрежно перекинутый через плечо. К Томасу и Керри тут же подошли Мэй и Большой Ангус. Все четверо с благоговейным восторгом смотрели, как внизу, по изрезанной колеями дороге, идет Артур — идет хромая, но весело — между коттеджами, крытыми соломой, кивая и обмениваясь приветствиями с их соседями.

Когда он подошел к «белому дому», Керри заметила, что штаны у него разорваны, по меньшей мере, в двух местах, прекрасные сапоги испорчены так, что починить их уже не удастся, а на спине и под мышками виднеются пятна пота — результат его трудов.

Несмотря на чумазый вид, он широко улыбнулся.

— Томас, мой славный друг, — весело крикнул он, — какой вы умница, сэр, право слово! Вы были совершенно правы — гнездо хаггиса действительно находится на вершине самого высокого утеса Дин-Феллона, и притом в самом недоступном месте. Я уже казался себе птицей и начал хлопать крыльями. Но поскольку я малый проворный, мне удалось подняться на вершину, и я очень рад, что сделал это. Вы представить себе не можете, какое сокровище обрел я на этом морозном пике!

Томас смущенно взглянул на Большого Ангуса и искусно проигнорировал убийственный взгляд, который бросила на него Мэй.

— Неужто? — осторожно вопросил он, глядя на Артура.

— Вот вам и неужто, — протянул Артур. — Жаль, что у меня не было четырех мешков — я бы с легкостью наполнил их доверху обильными дарами вашего хаггиса. Я с нетерпением предвкушал, какой вкусный пирог сделает из него Мэй, и когда я размышлял об этом, — продолжал он, небрежно скинув мешок с плеча, — мне вспомнился по совершенно необъяснимой причине один особенно скучный вечер в Эдинбурге, в отеле «Кеннилворт», когда мне представился случай поговорить с каким-то малым, который закусывал тушеным хаггисом. — С этими словами он швырнул мешок Томасу, и тот поймал его на лету. — Да, сэр, я вспомнил об этом тушеном хаггисе и надеюсь, что ваш пирог с хаггисом окажется столь же вкусным, как-то восхитительное блюдо в Эдинбурге. А теперь я прошу прощения — мне бы хотелось смыть… э-э-э… хаггис с рук. — Он кивнул и пошел, хромая и насвистывая, к насосу.

Большой Ангус, Мэй и Керри все как один повернулись к Томасу. Он смотрел на мешок, прищурившись; потом медленно поднял его, открыл и тут же сморщился — в нос ему ударило отвратительной вонью. Моментально рядом с Томасом оказался Большой Ангус; он вытянул шею, заглянул в мешок — и расхохотался. Вырвав мешок из рук Томаса, он протянул его Мэй, чтобы та тоже посмотрела.

— Овечий помет, — весело прогудел он и оглушительно заржал в ответ на какую-то неотчетливую фразу, которую Томас пробормотал себе под нос.

Мэй немедленно разразилась потоком упреков по адресу Томаса на гэльском языке, а Большой Ангус восторженно хлопал его по спине.

Незаметно для других Керри повернулась, чтобы посмотреть на Артура. Тот, качая воду в ведро, ощутил ее взгляд, поднял глаза и подмигнул ей, ласково улыбнувшись.

Именно в этот момент Керри и поняла, что никогда больше не встретит такого удивительного человека, как Артур Кристиан. Она его любит. Она любит этого прекрасного человека всем сердцем.

На следующий день чувство это укрепилось. Уилли Кейт принес почту и весть о том, что великолепная лошадь барона Монкриффа повредила ногу. Она паслась в долине, но никто не мог подойти к испуганному животному, чтобы заняться его ногой. По мнению большинства, кобылу нужно было прикончить — лучше всего из ружья.

Артур, чинивший курятник, услышал это и тут же бросился к ним.

— Где эта лошадь?

— Вы ее легко найдете, милорд. Она внизу, в долине, у края озера.

— Как далеко?

— Миля, не больше, — ответила Керри. — У нас есть повозка…

— Некогда ждать. Но если у вас есть лишний овес, буду весьма признателен. Эй, малый, проводи меня к ней. — Он обнял Уилли за плечи и тихонько подтолкнул его вперед, чтобы парень отвел его туда, где находится поранившаяся лошадь, которой грозил выстрел из баронского ружья.

Спустя некоторое время, протрясясь по рытвинам гленбейденской дороги, Керри и Томас нашли лошадь и небольшую кучку людей, собравшихся у северной оконечности озера. Одни сидели в повозках, другие стояли небольшими группами, и все они явились ради кровавой потехи — посмотреть, как кто-то издали пристрелит молодую чалую. Посреди толпы возвышалась высокая представительная фигура барона Монкриффа, стоявшего подбоченясь; рядом был его сын Чарлз, который смеялся так весело, словно пришел на воскресный пикник.

Томас еще не успел остановить повозку, а Керри уже мчалась к ним, прижимая к себе мешок с овсом. Она подбежала к собравшимся и устремила взгляд в том направлении, куда смотрели и указывали все.

Артур стоял один на пустоши, сунув руки в карманы. Поранившаяся лошадь била копытом немного в стороне, в нескольких ярдах, под тенью одинокого дуба. Ужас ясно читался по выкатившимся белкам ее глаз, которые были видны даже с того места, где стояла Керри. Артур вынул из кармана руку и почесал в затылке. Потом сделал один пробный шаг вперед, но лошадь заржала и отступила, припадая на больную ногу. Артур тут же присел на корточки, хлопнул в ладоши и, кажется, заговорил с лошадью. Та навострила уши, потом склонила голову набок, чтобы лучше видеть Артура, словно страшно заинтересовалась тем, что он говорит.

Наконец Артур очень медленно встал и сделал один неспешный шаг к животному, потом еще один. Лошадь тихонько заржала, оскалив зубы, но Артур шел к ней, не переставая говорить. Керри прямо-таки слышала его спокойный, уговаривающий голос, и, что бы он там ни сказал, это возымело желаемый эффект. Медленным и ровным шагом он подходил все ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от лошади.

Толпа вокруг Керри затихла; люди смотрели, как Артур протянул руку и коснулся лошадиного носа. Все затаили дыхание, а он подошел еще ближе и погладил шею лошади. Та не шевельнулась, и даже казалось, что она немного расслабилась, словно ощутив облегчение и доверие.

Артур долго поглаживал лошадь по шее, а потом присел на корточки и принялся рассматривать поврежденную ногу. Вскоре он встал, опять погладил лошадь по шее и плечам, затем повернулся и целеустремленно зашагал через пустошь. Он шел широким уверенным шагом, таким уверенным, что, глядя на него, Керри не смогла сдержать гордой улыбки.

Керри оглянулась; это было опрометчиво с ее стороны — она наткнулась на пронзительный взгляд барона Монкриффа и вздрогнула.

— Кто это такой? — резко спросил он. Улыбка Керри погасла.

— Один англичанин, милорд. Я… он…

— Это просто странник.

Керри удивленно обернулась к Томасу, но тот смотрел на Монкриффа с непроницаемым выражением лица.

— Странник? — Голос Монкриффа звучал недоверчиво.

— Да, это английский странник, ищет поэзии, вот и все. — Монкрифф с подозрением покосился на Томаса, а затем обратился к Артуру, вступившему в центр толпы.

— Ну, сэр, — проговорил барон, преувеличенно низко кланяясь, — я ваш благодарный должник. — И, протянув руку, он многозначительно улыбнулся: — Позвольте мне отблагодарить вас по достоинству в Монкрифф-Хаусе.

Артур посмотрел на протянутую руку, на мгновение заколебался — что не укрылось от Монкриффа — и пожал ее.

— Вы ничего мне не должны, сэр, — просто я очень люблю лошадей.

— Вы англичанин, — заметил Монкрифф, когда Артур отпустил его руку. — В нашем медвежьем углу гости бывают не часто… особенно англичане. Вы должны прийти к нам на маленький фуршет. А мой работник отведет лошадь.

— Благодарю вас, но мне не хотелось бы навязчиво злоупотреблять вашим гостеприимством.

— При чем тут навязчивость? — пожал плечами Монкрифф. — Особенно если речь идет об английском приятеле покойного мистера Маккиннона. — Он оглянулся на какого-то старика с обветренным лицом и коротко кивнул ему.

— Прошу прощения, сэр, но вы ошибаетесь. Я никогда не был знаком с покойным мистером Маккинноном, — возразил Артур.

Монкрифф равнодушно пожал плечами.

— Вот как? А я уверен, что Маккиннон говорил о каком-то своем знакомом англичанине. Ну да ладно, — махнул он рукой. — Если вы не хотите принять мое приглашение, то, разумеется, позволите мне заплатить вам, милорд…

— Как я уже сказал, вы ничего мне не должны, но чалой вы задолжали — ногу она повредила давным-давно. У нее порез на щетке над копытом, он гноится и требует немедленного лечения, — холодно сообщил Артур.

Это заявление удивило Монкриффа. Его взгляд мгновенно устремился на Чарлза, который ковырял землю носком сапога, робко посматривая на Керри.

— Миссис Маккиннон, вы принесли овес? — нетерпеливо спросил Артур и взял у нее мешок. Он не стал ждать, когда Монкрифф придет в себя; тот еще ничего не сказал, а Артур уже шел через пустошь.

Барон Монкрифф был недоволен. Он повернулся к Керри, глаза его сверкали.

— Я не позволю себя одурачить, миссис Маккиннон! — процедил он. — Фрейзер Маккиннон посматривал в сторону Англии, но это ничего ему не дало!

Фрейзер посматривал в сторону Англии? Что это значит? Керри взглянула на Томаса, но тот тоже был удивлен.

— А лошадь поправится? — спросил Чарлз.

— Да, Чарлз, — буркнул Монкрифф и снова бросил на Керри сверкающий взгляд, хлопнув сына по плечу. — Не хитрите, миссис Маккиннон! Можете думать, что ваш англичанин вам поможет, но это не так! Пошли, Чарлз.

Подтолкнув сына в сторону ожидавшего их экипажа, он бросил на Керри уничтожающий взгляд и отправился следом. Керри показалось, что взгляд этот пронзил ее насквозь. Внутри у нее все сжалось. Она отвела взгляд, чтобы не видеть Чарлза. Ни за что! Ни за что она не пойдет к нему, ни ради своего клана, ни ради кого бы то ни было. Она задохнулась, втянула воздух, но тут перед ней предстал Томас, и лицо у него было угрюмое.

— Что он имел в виду, говоря об англичанине? — насупившись, осведомился он.

Она пожала плечами, устремила взгляд на Артура — он снова сидел на корточках и рассматривал раненую ногу лошади, которая с довольным видом жевала овес.

— Правда же, я понятия не имею, — солгала Керри. И, увидев недоверчивый взгляд Томаса, воскликнула: — Он человек с причудами, Томас! Не могу же я читать его мысли! — Услышав это, Томас сузил глаза и посмотрел на нее с еще большим недоверием, так что Керри предпочла повернуться в ту сторону, где Артур обихаживал лошадь. — А ведь он умеет обращаться с лошадьми, верно?

— Да, — проворчал Томас, неохотно переводя взгляд на Артура. Тот уже успокоил лошадь и перевязал ей ногу бинтом, который принес слуга барона.

Керри смотрела на Артура, стараясь казаться равнодушной, хотя ее сильно встревожили слова Монкриффа. Она и вообразить не могла, что у Фрейзера был знакомый англичанин — уж она-то, конечно, знала бы об этом! Но даже если это было так, что это могло бы означать? Наверное, Монкрифф просто старается запугать ее, вызвать у нее смятение.

И все же ее это тревожило.

Тем временем Артур закончил работу и передал лошадь слуге барона.

Толпа разошлась. Артур с довольным видом поднимался по склону, где его поджидали с повозкой Керри и Томас.

— Полагаю, завтра девочка будет чувствовать себя лучше. Она молодец и не даст одолеть себя противному порезу или упрямому шотландцу, — пошутил он.

— Да, вы умеете обращаться с лошадьми, — пришлось согласиться Томасу.

От этих слов улыбка Артура стала широкой до невозможности.

— Боже мой, мистер Маккиннон, неужели уши не обманывают меня? Неужели с ваших уст действительно сорвалось доброе слово? — Он расхохотался, а Томас вытаращил глаза, пробормотал по-гэльски, что он об этом думает, и буквально взлетел на повозку.

Все еще посмеиваясь, Артур улыбнулся Керри.

— Прежде чем я уеду, этот старый дурень, ваш родич, будет, есть хаггис из моих рук, помяните мое слово, — пообещал он и небрежно положил руку ей на спину, чтобы помочь устроиться рядом с Томасом.

Впервые она не ощутила странного жара, который всякий раз охватывал ее, когда он небрежно прикасался к ней. Она просто ощутила его руку у себя на спине — так поразили ее эти слова, они обрушились на нее, как гром, пронзили до мозга костей.

«Прежде чем я уеду…»

Впервые она позволила себе задуматься об этом, впервые увидела мысленным взором его спину — как он выходит из дверей ее дома.

Чтобы никогда больше не возвращаться.

Неужели она сможет стоять и смотреть, как он уходит?

Ее охватила жуткая паника; ей очень захотелось броситься в его объятия и умолять его не уезжать, никогда не покидать ни ее, ни Гленбейден… Но разум сумел одержать верх над глупым сердцем. А практический ум предупредил ее сердце, что он уйдет из ее дома через несколько дней — разумеется, уйдет! — ибо, что делать в Гленбейдене такому человеку, как Артур Кристиан? О да, он выйдет за дверь, и когда это случится, ей придется посмотреть в лицо неизбежности — она никогда больше его не увидит. Его присутствие здесь — не более чем забавная шутка судьбы, мгновение во времени, которое принесло ей неожиданное утешение в самый темный период ее жизни.

В одно прекрасное утро он разбудил ее и показал ей солнце. Неужели она сможет теперь смотреть, как он уходит, зная, что после его ухода она снова погрузится в вечную тьму?

Потому что, как бы она ни любила его, как бы ни обожала, лорд Артур Кристиан, из рода английских Сазерлендов, так далек от простушки Керри и от Гленбейдена, как только может быть далека Земля от Солнца. Потому что, как бы он ни был ей желанен — а видит Бог, это так, — ему здесь не место. Ни теперь. Ни когда-либо. Ни с ней. Этот эпизод должен закончиться.

И пока они тряслись по расхлябанным колеям, она убедила себя, что это, наверное, и к лучшему — если он разобьет ее сердце вдребезги. Ибо на что ей сердце без него?

Глава 11

На следующее утро Артур поднялся до рассвета из-за очередного смутного ночного явления Филиппа, который все время маячил рядом, пока Артур лечил лошадь на пустоши. Мало того, что лошадь застрелили, и она умирала, так еще Филипп крутил на пальце свою шляпу и зевал от скуки, глядя на попытки Артура спасти животное.

— Ты ее не спасешь — она предпочитает смерть такой жизни, — небрежно заметил Филипп, и Артур резко обернулся, намереваясь придушить друга за его равнодушие.

Он проснулся прежде, чем успел до него дотянуться.

И еще он проснулся прежде, чем кто-либо в долине. Артур позавтракал черствым хлебом, уселся на поваленное дерево перед «белым домом» и так долго драил свои сапоги, что дождался удовольствия наблюдать за солнечным восходом. Он обнаружил после недели с лишним пребывания в Гленбейдене, к своему немалому удивлению, что ранние утренние часы — лучшая часть дня. Эту простую истину он осознал только теперь.

Никогда раньше не вставал он с первым светом утра. Но в Гленбейдене он делал это каждый день, умывался, брился, надевал простую одежду, потом спокойно шел через холл, влекомый запахом ветчины, которую Мэй готовила для мужчин, прежде чем они примутся за работу.

Но он всегда останавливался перед дверью в комнату Керри — она оставляла дверь полуоткрытой, так что он мог видеть ее спящую. В эти утренние часы в ней было что-то от ангела. Она спала с распущенными волосами, они окутывали ее милое личико. Артуру страшно хотелось дотронуться до нежных завитков у нее на виске, приложить два пальца к этому местечку, где кожа такая мягкая и нежная…

Но он неизменно шел дальше, стараясь ступать легко, чтобы не разбудить ее.

Сидя за покрытым шрамами кухонным столом, Артур наслаждался овсянкой с ветчиной, которые ставила перед ним Мэй, готовый съесть в два раза больше, чем ел в Лондоне. Это казалось ему особенно интересным, потому что штаны на нем болтались, как никогда не бывало раньше, несмотря на то, что он ел не меньше, чем огромная свиноматка Маккиннонов.

Наевшись за завтраком до отвала, он шел во двор к Томасу и Большому Ангусу, где Томас, оставив, наконец, свои целеустремленные попытки угробить Артура, распределял между ними тремя дела на предстоящий день. После этого он уходил, бодро шагая по свежей утренней прохладе. Ему очень нравилось смотреть, как тает мгла, когда солнце медленно пробирается вверх по утреннему небу. И еще его изумляло, как лучи его начинают играть на покрытой росой траве и как тепло растекается по долине.

Роса.

Господи, да что это с ним?

Он плывет по течению в каких-то странных водах, вот что. Он плывет, весело качаясь, вокруг вопроса, на который у него нет ответа. Забавно, что эта жизнь в шотландской долине ему очень нравится. Он наслаждается тяжелой работой, ощущением полноты… и смысла. Но все же эта жизнь чужда ему и в общем-то совершенно не подходит для человека его положения. Но ведь ему нравится это, очень нравится; его здесь очень многое трогает, думал он, глядя, как солнце прогоняет утреннюю мглу. Глубоко трогает.

Какой-то звук, раздавшийся справа, заставил Артура повернуться, и улыбка медленно раздвинула его губы. Сонная Керри брела по маленькому дворику к насосу, прикрывая рукой зевок. Она была босиком; подол серого платья, волочившийся по росистой траве, намок. У насоса она остановилась, на мгновение высоко подняла руки над головой, а потом наклонилась вперед, чтобы наполнить ведро. Спина у нее была сильная и гибкая.

Именно это, лениво подумал он, и кажется ему таким красивым в ней.

По мере того как проходили дни, Керри стала для него воплощением всех качеств в женщине, которые, как он теперь понял, ему необходимы. Керри Маккиннон была настоящей, без всяких претензий, без всякой фальши. Она не боялась работы, и он быстро понял, что именно она поддерживала жизнь в этой маленькой долине, заставляя всех шевелиться, работать, жить. И он, пресыщенный, циничный аристократ, поверил в ее искренность, когда она здоровалась с соседями и говорила о хорошей погоде — даже если погода была холодной и сырой. Но именно это и было в Керри необыкновенным; он искренне уважал ее непоколебимую способность переносить трудности без всяких жалоб, и больше того — он искренне восхищался ее твердым намерением выжить, хотя его мучило сознание того, что денег у нее нет.

Она была душой этой долины, единственным светом, что сиял среди этой скудной жизни, и стимулом, заставлявшим, как полагал Артур, многих из этих бедных душ бороться с невзгодами, вдохновлявшим и объединявшим людей благодаря ее энергии и заботе. Артур не сомневался, что это именно ее заслуга в том, что Томас Маккиннон так и не уехал из долины, а ведь он грозился по меньшей мере дважды в день сделать это.

И он мог только благодарить Господа, что Реджис пренебрег его указанием и уехал в Форт-Уильям, вместо того чтобы прямиком отправиться в Гленбейден, как ему было приказано. Для Артура так же нелепо было согнать с земли Керри Маккиннон, как отрезать себе правую руку. О, он уже не сомневался, что собирался отобрать землю именно у Керри. Он видел и слышал достаточно, чтобы это понять.

Забавно, а скорее до странности смешно, что он оказался на земле Филиппа при таких причудливых обстоятельствах. Это было до того невероятно, что нельзя было не заподозрить во всем этом Божественного вмешательства. Если бы Керри не выстрелила в него в тот вечер на дороге, он никогда не узнал бы, кого он сгоняет с земли, и тем более не смог бы воспрепятствовать этому. Он никогда не узнал бы простых удовольствий, не узнал бы красоты этой долины.

Он никогда не узнал бы Керри.

Ах, Керри.

И когда он смотрел, как она повернула к дому — и улыбнулась сверкающей улыбкой, увидев, что он сидит на поваленном дереве, — он задался вопросом, что ему делать, как жить дальше, поскольку, хотя он и постарается, чтобы Керри осталась в Гленбейдене, где ей и место, сам он этого сделать не может. Его происхождение, долг и обстоятельства вынуждают его покинуть эти места и эту жизнь, которая так ему полюбилась.

Равно как и красивая женщина, которая сейчас идет к нему.

— Вы, наверное, решили напугать Томаса до безумия, встав еще до рассвета, — засмеялась она, войдя во двор.

— Скорее я сказал бы, что он может сыграть в ящик, увидев, что вы поднялись до рассвета.

— Здесь нужно вставать рано, иначе умрешь с голоду — ведь утром вы не оставляете для нас ни кусочка хлеба, — лукаво проговорила она, проходя в ворота.

— Прошу прощения, но я всего лишь следовал законам природы. Человек должен съесть то, что стоит перед ним, иначе его самого сожрет Томас, послав выполнять какое-нибудь смертельно опасное поручение.

Смех Керри раздался в утренней мгле; она подобрала юбки и пошла прочь, но запуталась в обвисшем подоле и споткнулась. Артур, привстав, схватил ее за локоть. Она выпрямилась, но он быстро притянул ее к себе. Блеск ее голубых глаз погас; она вспыхнула так жарко, что Артур ощутил сквозь грубую полотняную рубашку, как между ними заструился поток желания.

Взгляды их скрестились; он медленно встал во весь рост, не заметив, что с колен его скатился сапог и упал в траву. Некая мысль терзала его вот уже несколько дней, дразня дальние уголки сознания, сражаясь с чувством долга, воспитанным в нем с колыбели. Он не может оставить ее, не вкусив ее ласк, не поцеловав ее грудь.

— Я очень старался, но ничего не смог поделать со своим желанием, — тихо признался он.

Ресницы ее дрогнули; она опустила взгляд на его плечо.

— Я ничего не могу поделать — я хочу ощутить вашу кожу, — прошептал он и отвел завиток волос с ее виска, чтобы поцеловать тонкую кожу. — Последняя моя мысль перед сном — о вас, и о вас моя первая мысль, когда встает солнце.

Она глубоко вздохнула и произнесла его имя так тихо, что он едва расслышал. Он провел губами по ее лбу.

— Вы красивы, — шептал он, не отрывая губ от ее кожи, — очень красивы. Я хочу обладать вами, обладать вашим телом, обладать целиком.

Она подняла руки, схватилась за отворот его рубашки и закрыла глаза.

— Ваши слова трепещут во мне точно птица, — прошептала она в ответ. — Но… это очень неразумно. Артур вдохнул запах ее волос.

— Да, — ответил он честно и неохотно. — Неразумно. — И он взял ее руки, лежавшие на отвороте его рубашки, крепко сжал их на мгновение, перед тем как она уйдет.

— Н-но мне тоже хочется обладать вами, — проговорила она, опустив ресницы. — Целиком.

Эти слова проникли ему в самое сердце. Он крепко стиснул ее руки.

— Вы не понимаете, о чем говорите. Губы ее растянулись в робкой улыбке.

— Ой, неужели ты забыл, милый, что я была замужем?

Артуру показалось, что земля уходит у него из-под ног. Она точно знала, чего хочет, и он хотел, чтобы она им обладала, очень хотел. И еще он понял в это необычное мгновение, что до этого хотения довел ее он, что за то время, что он провел в Гленбейдене, он соблазном, лестью и обольщением добился ее милостей. Керри подтвердила очевидное — это было не только неразумно, это было безумно. Да, безумно, и у него есть моральные обязательства — хотя и крайне ослабленные в данный момент — остановить это прежде, чем все зайдет слишком далеко и погубит их обоих.

Он поднес ее руки к губам и поцеловал, а потом одарил Керри лукавой улыбкой, доведенной до совершенства на многочисленных балах, раутах и ассамблеях.

— Мадам, вы можете довести мужчину до того, что он будет с обожанием стоять перед вами на коленях. Неудивительно, что ваш родственник так усердно вас охраняет. — Он отпустил ее руки. — Кстати, об этом воплощении дьявола — мне пора заняться данными мне на сегодня противными поручениями, ибо бог весть, что он сделает, если увидит, что я бездельничаю.

И он сунул руки — руки, которым так хотелось прикоснуться к ней, — глубоко в карманы и отступил, все еще улыбаясь, хотя сердце у него билось где-то в горле.

Керри смутилась, опустила глаза и машинально пригладила волосы на виске.

— Да уж. Отдыхать он вам не позволит. — И она неловко повернула к дому.

Шаги ее были торопливы, но неровны, и она ушла от него, подолом собирая по дороге всю росу с травы.

Артур закусил губу, стараясь подавить желание вернуть ее… и свои глубокие сожаления.

На следующий день началась уборка ячменя. Обитатели Гленбейдена, на взгляд Артура, слишком обрадовались столь маленькому урожаю, и он сказал об этом Томасу. Это потому, хмуро ответил ему Томас, что в нынешнем году есть что убирать, а вот в два предыдущих года ячмень вообще не уродился.

Он показал Артуру этот злак, объяснил, как из него делают хлеб и ячменное «бри» — Артур решил, что это шотландское виски, — и что солома пойдет зимой на корм скоту. Томас показал ему, как держать и поворачивать длинную кривую косу, которой косят ячмень, и они пошли косить бок о бок, в одном ритме. За ними шли еще двое косцов, а дальше Мэй и Керри обдирали зерно со стеблей, а Большой Ангус и двое пожилых мужчин связывали их в большие снопы.

Косьба приносила облегчение: это была физическая работа того сорта, ценить которую Артур научился, живя в долине. Но пока его ум наслаждался, освободившись от тяжелых мыслей, тело его мучительно ныло. Мышцы спины, казалось, горели, угрожая прожечь грудную клетку; правая рука покрылась кровавыми волдырями, натертыми косовищем — он косил целый день.

Когда начало смеркаться, Томас прекратил работу до следующего дня. Выпрямив спину, Артур оглянулся на скошенную часть поля, уверенный, что уборка урожая почти закончена. К его великому удивлению, оказалось, что скошено меньше четверти ячменя. Он стоял, изумленно созерцая, сей феномен, а Томас крепко хлопнул его по спине и рассмеялся:

— Не бойся, малый! На завтра еще осталось!

Артур ухмыльнулся; некоторое удовлетворение ему принесла мысль о том, что, когда через два дня он отправится в Данди к мистеру Реджису, Томас Маккиннон будет скучать по нему. Да, очень будет скучать.

Он пошел следом за Томасом и остальными, которые — с раздражением отметил он — оставались удивительно бодрыми после целого дня очень тяжелой работы. Они направились не к «белому дому», а туда, где стояла старая заброшенная постройка, похожая на сарай. Артур слегка удивился, когда Томас свернул налево вместе со всеми, вместо того чтобы пойти к дому, где Артур намеревался насладиться замечательным ужином, приготовленным Мэй. Но, к его великому сожалению, Большой Ангус и Мэй тоже пошли за Томасом. Артур остановился подбоченясь в ожидании разумного объяснения, почему это ужин не будет готов в обычное время.

— У нас такой обычай — праздновать начало уборки урожая общей трапезой.

Артур обернулся на звук голоса Керри, раздавшийся у него за спиной, и поморщился — такой болью отозвались натруженные мышцы шеи.

— Вот как?

Керри кивнула и легкой походкой подошла к нему. Тяжелая работа — молотить ячмень — явно не сказалась на ней.

— У нас есть шотландское пиво, только вот нет баранины. Он не знал, что это означает, но весело проговорил:

— Звучит восхитительно, — и положил руку на поясницу. — А когда же начнется этот самый праздник? — спросил он, с интересом разглядывая свою руку, покрытую волдырями.

Керри вдруг остановилась и схватила его за руку.

— Боже мой! — вскричала она, и Артур задрожал от запаха лаванды, когда она наклонилась к его руке, чтобы рассмотреть ее получше. Она смотрела на нее некоторое время, потом подняла глаза, полные сочувствия. — Артур… ваша рука…

Он пожал плечами:

— Немного волдырей, только и всего.

— Немного?! — изумленно повторила она и осторожно прикоснулась к ладони — и снова взглянула на него, потому что от боли он поморщился. — Пошли. — Она выпустила его руку и решительным шагом направилась к дому.

Ему и в голову не пришло ослушаться. Он вошел следом за ней в кухню «белого дома», и там Керри поставила маленькую деревянную табуретку перед полкой, висевшей над окном. Встав на табурет, она приподнялась на цыпочки, достала банку, наполненную каким-то странным зеленоватым веществом. Он видел, что этим же веществом она врачевала Рыжего Доннера.

А потом Керри спрыгнула с табуретки, нетерпеливым жестом велела Артуру сесть на скамейку у стола и открыла банку.

— Запах вам не понравится, но это вытянет кровь и воду из-под кожи.

Он инстинктивно отпрянул, почуяв отвратительный запах, заполнивший кухню.

— Запах скоро улетучится, — успокоила она его и, со смаком погрузив в банку два пальца, что не очень-то пришлось по душе Артуру, извлекла оттуда довольно большую порцию мази.

— Я не боюсь, но предпочел бы дозу поменьше. Вы уверены, что нужно так много?

Керри не обратила внимания на его слова.

— Давайте-ка сюда руку. Немного пощиплет, но вы будете танцевать с Мэй, когда я закончу, помяните мое слово. — И поскольку он медлил, она схватила его руку и дернула на себя. Он и рта не успел раскрыть, как она шлепнула противную мазь ему на ладонь, и тут же огонь побежал по всей его руке и торсу, и он удивленно вскрикнул. Но Керри была сильной и крепко держала его за запястье, втирая зернистую мазь в волдыри. Вслед за огнем почти сразу же последовал холод; Артур увидел, что волдыри постепенно исчезают и жидкость вытягивается из них. Наконец Керри перестала втирать мазь и вынула полоску ткани из корзинки, стоявшей рядом с очагом. Сев рядом с Артуром, она положила его руку себе на колени и туго перевязала.

— Не снимайте повязку два дня, иначе не заживет как надо.

Артур посмотрел на свою руку, потом на Керри. Она нежно улыбнулась, смешно сморщив носик.

— Вам ведь не очень больно, да?

Откуда ему знать? Он слишком засмотрелся на резкую морщинку у нее на переносице. Потом потянулся к ней, намереваясь поцеловать эту морщинку, но Керри резко отпрянула, и его губы уткнулись ей в плечо. Так они и просидели, казалось, целую вечность — его губы прижимались к серому платью, скрывавшему ее плечо, ее голова слегка наклонена, — пока Керри не повернулась к нему. Тогда Артур поймал уголок ее губ, намереваясь захватить их целиком.

Гибкая рука легла на его подбородок, и ее губы раскрылись ему навстречу.

Не раздумывая, он прижал ее к себе яростным объятием и поцеловал по-настоящему, чувствуя каждое место, которым они соприкасались, запах лаванды, толстую косу, попавшую между ними, ее шелковистую, нежную кожу. И он целовал все это, не отрываясь от нежных впадинок ее рта, от ее языка и спелых губ. Он целовал все это, все трогал, пока мысль о неизбежном отъезде не загромыхала в его сознании.

Он поднял голову, перевязанной рукой прижал голову Керри к своей груди и попробовал перевести дух. Рука ее вяло упала с его лица ему на плечо; он ощутил ее разочарование и нежелание уходить и крепко прижал к себе эту руку. Сердце у него билось с перебоями — он разрывался между сильнейшим желанием и чувством приличия, как бы ни было оно слабо. Но все же приличие одержало верх, и, не успев подумать, он услышал свои слова:

— Вы знаете, что я скоро уеду.

Она не пошевелилась, не заговорила.

— Я должен ехать в Данди. Я должен прекратить ваше выселение! Вы ведь это знаете, верно?

Он ощутил, что она задрожала всем телом, а потом резко вырвалась из его объятий. Взгляд ее был устремлен куда-то через кухню, но не на него.

— Да, конечно, я знаю, — проговорила она безжизненно и отошла, прихватив с собой банку с мазью. — Вы будете скучать по мне, когда уедете, вот увидите, — хрипло произнесла она, подойдя к полке, и попыталась засмеяться.

— Я… я очень буду скучать, Керри, — беспомощно признался он.

Она ничего не ответила, молча вскарабкалась на табурет, поставила банку на место, потом слезла, взяла в руку картофелину и сделала вид, будто рассматривает ее.

— Когда? — спросила она.

Он устало вздохнул, посмотрел на перевязанную руку и постарался не обращать внимания на то, как напряглись струны его сердца.

— Завтра.

Он поднял глаза и увидел, что она нервно вскинула руку и прижала ее ко рту.

— Не смотрите на меня так, — проговорила она чуть позже, взволнованно крутя в руке картофелину. — Это всего лишь луковица.

Только это была картофелина. Артур не знал, что делать, не знал, как утешить Керри и самого себя. Но когда спустя мгновение Керри обернулась к нему, она уже улыбалась.

Но взгляда его она избегала, она смотрела на что угодно, кроме него.

— Ну что ж, вас недурно починили для путешествия. Пошли на праздник, что ли? — И она направилась к двери с таким видом, словно намеревалась выйти в любом случае — пойдет он за ней или нет.

А он был охвачен необычным чувством — странной смесью искреннего сожаления и облегчения, словно он слишком глубоко заблудился в океане и почти потерял опору под ногами. Он встал и небрежно улыбнулся.

— Пошли, — только и сказал он и вышел за Керри из дома в гаснущий свет солнца, отбрасывающего золотые тени на неровную тропинку. Он вошел по этой позолоченной тропе в круг веселого смеха — маленькая община, которую лелеяла Керри, пила виски из общего кувшина.

Глава 12

Мгла спустилась над Гленбейденом, и Керри оставалось только надеяться, что полумрак скрывает ее отчаяние.

Смешно, думала она, принимая кувшин с виски, который протянула ей Мэй, что его сообщение так подействовало на нее. Она же знала, что так и будет, даже могла бы, наверное, предсказать момент, который он выберет для своего ухода. Ни на единое мгновение она не думала, что все кончится как-то иначе. Так почему же сердце ее рвется на части?

Потому что она обожает его, как никого из тех мужчин, которых знала в жизни.

Она глотнула горького шотландского виски и пустила кувшин по кругу.

Оказалось, что он тверд как скала, у него сильный характер, он умеет так спокойно ко всему относиться, что ее не один раз охватывало желание рассказать Артуру о своих трудностях, положить голову ему на грудь, и пусть он все уладит. Она даже позволила себе вообразить, каково это было бы — стареть вместе с ним. Она его любит.

Она любит его.

В том-то и заключалась ее беда. Она его любит, но ей никогда его не заполучить. Такому человеку, как Артур Кристиан, место в модных английских гостиных, где просто не существует таких забот, как у нее. Она не может и не станет впутывать его в свои дела.

Конечно, он уедет… но как она будет смотреть ему вслед? Как она это переживет?

Керри покачала головой, заставила себя сосредоточиться на Рыжем Доннере, который играл на скрипке веселую джигу. Его порезанный палец, похоже, зажил. Молли Маккиннон и Белинда Доннер танцевали под эту музыку; юбки их высоко взлетали вверх, руки были сплетены, и они без устали кружились вокруг небольшого костра, словно в жизни у них не было никаких трудностей.

Но трудности у этих бедных женщин есть, хотя они даже не подозревают об этом, угрюмо подумала Керри, и ничего не узнают о них, по крайней мере, до завтра. Она уже решила сказать им правду — что у них остается меньше двух недель, чтобы принять решение, как жить дальше, поскольку она так и не смогла найти способ спасти Гленбейден.

Она все им расскажет и признается в своем поражении.

Как только убедится, что Артур ушел, — она не хочет прибавлять к своей боли еще и унижение.

Кувшин снова вернулся к ней, и Керри сделала еще один большой глоток, а потом передала кувшин кому-то справа. Рядом с кругом танцующих на земле сидел Артур, прислонившись плечом к старому дубовому бочонку, и смотрел на нее. Смотрел точно так же, как и тогда, когда они впервые встретились, отчего кожа ее под шерстяным платьем вспыхнула. Она старалась не поворачиваться к нему, изо всех сил старалась преодолеть чувства, борющиеся в ее теле, душе и сердце. Господи помилуй, она и представить себе не могла, что бывает такая тоска, а страх перед его уходом был теперь мучительно реален. Ей страстно хотелось ощущать этот жар и странное пощипывание внизу живота, появляющиеся, когда он смотрел на нее. Ей страстно хотелось, чтобы стало реальным то, что представлялось ей в мыслях, — как он ляжет на нее, как овладеет ею…

От всего этого ей стало не по себе, и внезапно она вскочила и оказалась среди танцующих. Крепко держа свои юбки, она постукивала ногой в ритме музыки, поднимая ноги выше всех остальных. Она подпрыгивала и вертелась, подпрыгивала и вертелась, и лицо Артура мелькало перед ней, и она засмеялась почти истерично, когда Большой Ангус схватил ее за руку и сунул ее руку себе под согнутый локоть, закружившись еще быстрее. Рыжий Доннер заиграл еще живее, танцоры задвигались в бешеном темпе, кто-то столкнулся с ней, она споткнулась, отлетела назад, но Томас поймал ее и снова вытолкнул в круг.

Она танцевала, не замечая, что пот струится по ее спине, она думала лишь об одном — эта старинная мелодия должна избавить ее от безумной тоски или хотя бы загнать эту тоску как можно глубже. Но танец не помогал: боль не стихала — наоборот, словно становилась еще сильнее. Множество мыслей беспорядочно проносилось в ее голове; сердце и разум боролись с дерзким физическим желанием — с томительным желанием провести такую ночь любви, какой у нее никогда больше не будет. Это желание лишало ее рассудка, захватывало ее целиком, будило неистовый голод по его прикосновениям, по утешению, которое мог дать ей только он.

Когда Рыжий Доннер закончил играть джигу, Керри рухнула на траву, ловя ртом воздух. Не удержавшись, она отыскала взглядом Артура — он все так же сидел, прислонившись к бочонку, и все так же смотрел на нее. Взгляд его был внимательным, жестким; он никогда еще так на нее не смотрел — он проникал в ее сознание, словно прекрасно понимал, о чем она думает.

Сердце у нее упало; она отвернулась, разорвав соединяющую их нить взглядов, и посмотрела на окружающих. Но все было бесполезно — она все равно ощущала, как его взгляд сверлит ее.

Когда был допит последний глоток виски, маленькая группа собравшихся на праздник разошлась. По двое или по трое шли они, пошатываясь, направляясь к своим коттеджам, и смех их раздавался в тишине холодной ночи. Артур заметил, что Томас ушел раньше — он выпил больше виски, чем следовало, и теперь, спотыкаясь, брел по неровной дороге к своему чердаку над сараем. Большой Ангус водрузил кувшин на плечо и вместе с женой направился в стоявший ниже «белого дома» коттедж, в котором он жил с Мэй. По дороге они тихонько о чем-то переговаривались.

Артур сидел, наблюдая, как расходится по своим домам клан Маккиннонов, но перед его мысленным взором все еще стоял образ Керри, самозабвенно кружащейся в танце. Она ворвалась в круг танцующих, грациозная, легконогая, как лесная нимфа, но в неистовстве ее танца было что-то демоническое. Движения ее были вызывающи, они так и стояли перед ним, воспламеняя его кровь и заставляя сильнее биться сердце.

Он не отрывал от нее взгляда и тогда, когда она пошла, загасить праздничный костерок, а он, глядя на нее, вспоминал, как высоко у нее взлетали юбки, как мелькали ее лодыжки, когда она подпрыгивала в танце. Она посмотрела на него и робко улыбнулась, теребя пальцами кончик длинной черной косы.

— Вы никогда еще не видели праздника сбора урожая, правда?

Да, он никогда не видел праздников сбора урожая.

— Не видел, но мне было очень весело. — Улыбка Керри поблекла.

— В Лондоне вы будете скучать по нашим обычаям.

Это было явным преуменьшением — она понятия не имела, как сильно будет он скучать по всему, связанному с этим местом, — по работе, пейзажам, дружеским отношениям… «по тебе, Керри, по тебе я буду скучать».

— Мы напекли свежих бисквитов. Я дам вам в дорогу столько, чтобы хватило на несколько дней.

— Это будет замечательно.

Она на мгновение отвела взгляд, ей явно хотелось что-то сказать. Но, снова взглянув на него, она только повела своими узкими плечиками, словно на них лежала огромная тяжесть.

— Ну что ж, вроде бы остается только хорошенько выспаться.

Ах, Керри, остается очень многое, столько всякого остается позади, столько…

— Интересно, а вдруг моя мечта проспать до тех пор, пока солнце не коснется неба, осуществится благодаря чрезмерному преклонению Томаса перед шотландским виски, — проговорил Артур, растягивая слова; он шел рядом с Керри, направляющейся к «белому дому».

В ответ она легко засмеялась, и этот смех капал на него, точно мед.

— На вашем месте я не очень-то на это надеялась бы. Этот человек обладает способностью быстро восстанавливаться после излишних возлияний.

Артур ничего не ответил — он слишком ощущал ее присутствие, все фибры его души трепетали от ее близости и сознания, что скоро ему предстоит уехать, и он никогда ее больше не увидит.

Они шли в молчании.

Войдя на кухню, оба остановились в некоторой неловкости. Артур заметил, что не знает, куда девать руки.

— Вы, наверное, уйдете рано…

— Да. — Он сунул руки в карманы. Керри стряхнула воображаемую ниточку со своего серого платья.

— А вы не пришлете нам весточку? Ну, то есть… чтобы мы знали, что вы доехали благополучно.

— Конечно. — Он вынул руки из карманов и заложил их за спину.

Она кивнула, продолжая стряхивать что-то с воротника.

— Ну ладно, тогда…

— Керри, благодарю вас, — вырвалось у него, и он снова сунул руки в карманы. — Это было… — Что он мог ей сказать? Не существует слов, чтобы описать случившееся с ним, нет способа донести до нее, что значит для него это необыкновенное путешествие в Шотландию.

— Да, было, — спокойно подтвердила она. — Вам предстоит долгое путешествие, желаю вам доброй ночи. — Она избавила его от необходимости отвечать, выйдя из кухни.

Артур остался один; он стоял у изрезанного стола, глядя ей вслед, жалея, что не может сказать все, что ему так хотелось сказать.

Но так даже лучше. Да, определенно так лучше.

И он повторял это себе снова и снова, пока шел в свою комнату, в которой спал вот уже две недели. Мимо ее двери он прошел без всяких колебаний. Оказавшись в своей комнатушке, он стянул с себя полотняную рубашку, скривился, взглянув на свою одежду, аккуратно развешанную в шкафу. Затем неторопливо умылся, хотя мысли его рассеянно блуждали и образ Керри стоял перед ним. Постояв немного, он подошел к одному из двух маленьких окошек и стал смотреть на шотландскую луну, ярко сиявшую над землей, чистой и неиспорченной.

Он и сам не знал, сколько простоял так, пока внимание его не привлек легкий стук в дверь.

Артур оглянулся. Дверь отворилась, и сердце у него ушло в пятки. На пороге стояла Керри; волосы ее были распущены, голые ноги высовывались из-под ночной рубашки. Он медленно повернулся к ней, не зная, как надо вести себя в подобных обстоятельствах, и неуверенность его только возросла, когда она тихо закрыла за собой дверь.

Она стояла, обхватив себя руками и глядя в пол. Артур терпеливо ждал, когда она заговорит. Но она крепко сжимала губы; потом раскрыла их, словно хотела что-то сказать, и снова закрыла.

Артур сглотнул комок, застрявший в горле. Сглотнул с трудом.

Она подняла глаза, быстро глянула на постель, потом на него. Вид у нее был такой печальный, что Артура будто толкнули в грудь.

— Я хочу навсегда запомнить, как ваши губы прижимаются к моим, — прошептала она и потрогала пальцами свои губы, словно боялась, что он ее не поймет, — или как ваши руки прикасаются к моей коже. Вы заставили меня тосковать по объятиям, чего со мной не было много лет. Артур, я… я не вынесу, если вы уйдете, а я вас так и не узнаю…

Ноги Артура оказались проворнее разума — тремя широкими шагами он пересек комнату и грубо схватил ее в объятия. Он все прекрасно понял, будто это были его слова, но говорить он не мог. Ему хотелось сказать ей, как он ею восхищается. Ему хотелось сказать ей, что он сожалеет о том, что судьбы у них разные, что он не тот, за кого его здесь принимают, — и он открыл уже рот, собрался с духом, чтобы заговорить, но она положила палец ему на губы.

— Ничего не говорите, — прошептала она и начала расстегивать ночную рубашку. Не отрывая взгляда от его глаз, она медленно расстегнула пуговицы, и рубашка легко соскользнула с плеч и упала на пол к ее ногам.

Артур затаил дыхание, глядя на ее нагое тело. Груди ее «были прекрасно выточены, как раз по мерке его ладоней; гибкая талия изящно переходила в женственные бедра, из которых вниз устремлялись ноги, крепкие и сильные, как у кобылицы. Она была красивее и соблазнительнее, чем ему представлялось, — и он упал на колени и зарылся лицом в мягкую впадину внизу ее живота. Он почувствовал ее руки у себя на голове, ее пальцы у себя в волосах, услышал ее тихий вздох.

От этого вздоха по телу его пробежало спиралью жадное желание. Он стиснул ее бедра, сминая их нежную плоть и вдыхая в себя ее женственный запах.

Керри гладила его плечи и руки, а он крепко прижимал ее к себе, жадно вбирая ее в себя, чтобы насладиться той ее частью, которая могла бы постоянно жить в нем. Желание его было непреодолимо, оно бушевало в нем, как некое чудовище. Казалось, он никогда ею не насытится — он сознавал только ее присутствие; каждое чувство, каждая пора его кожи были полны ею, ее сладостным ощущением, ее ароматом. Кожа его груди горела там, где к нему прижимались ее голые ноги, его плечи были опалены ее пальцами, пламя так неистово бушевало внутри его, что угрожало окончательно его испепелить.

Он с трудом встал, проведя губами по ее животу, по упругой груди и шее, потом коснулся ее губ, и его язык пробрался между ними, наслаждаясь тайниками ее рта и сладким дыханием. Его рука скользнула по ее шее, погладила щеку. Пальцы Керри вцепились в его запястье, и он почувствовал, как ее тело без всяких усилий обтекло его крепкое, сильное тело.

Желание мчалось по его жилам, точно жидкая лава. Керри отвечала ему со страстью; ее бедра прижимались к нему, соблазнительно двигаясь в первобытном танце. Он быстро терял терпение — он должен получить больше, должен получить ее всю, и он положил ладони на ее горячие груди. Она выгнулась навстречу ему, его ладоням, и тогда уже его вздох растаял между ним и ею.

Это было больше, чем мужчина способен вынести. С тихим стоном Артур подхватил ее на руки и понес к кровати. Он упал вместе с ней на старое хлопковое покрывало. Рука его погрузилась в ее распущенные черные волосы, захватывая их полной горстью, а сам он жадно впился в ее губы. Желание Керри было таким же безумным — ее руки вдруг оказались везде, они скользили по его рукам, его груди, вниз, к бедрам.

Он гладил ее грудь, осторожно мял сосок, пока тот не стал твердым и напряженным, и, оторвавшись от ее шеи, стал целовать его. Ощущение ее гладкой кожи у него во рту пьянило; а Керри провела пальцами по его волосам, прижала его голову к своей груди, застонала низким гортанным голосом, когда он стал ласкать другой сосок. Теперь страстные содрогания пробегали по всему его телу, концентрируясь в чреслах.

— Какая ты красивая, — восхищенно прошептал он и, протянув руку к ее бедру, стал поглаживать теплую, нежную кожу.

Керри задохнулась. Артур горел, точно в преисподней, и снова нашел ее губы и глубоко погрузил язык в ее рот.

Керри извивалась, выгнув бедра навстречу ему и вцепившись пальцами в его тело, а он нежно описывал пальцами круги вокруг средоточия ее наслаждения.

— Милая моя, — шептал он, — моя прекрасная милая шотландка.

Руки Керри соблазнительно двигались по его соскам, по животу, но когда она дерзко погладила его поверх штанов, мир словно опрокинулся. Она высвободила его из тесной одежды, и по спине у него пробежала волна добела раскаленного пламени. И когда она обхватила его рукой, он чуть не взорвался.

Ощущение было потрясающим — каждое ее новое движение оказывалось поразительнее предыдущего. Эта женщина, эта молодая деревенская вдовушка сумела довести его до таких пределов желания, каких он не испытывал в объятиях ни одной женщины. Он был в опасной близости от эмоциональной и физической пропасти, и он знал, что, если в нее упадет, ему уже никогда оттуда не выбраться.

Слишком поздно.

Он упал туда много дней назад. Артур неожиданно схватил Керри за руку и оторвал ее от себя, отчего светло-синие глаза открылись и с удивлением уставились на него. Никогда еще он так сильно не желал женщины. Никогда ему до такой степени не хотелось показать ей, что он испытывает, дать ей все наслаждение, какое только в его силах, удовлетворить ее такими способами, каких она до сих пор не знала.

Керри нежно коснулась его виска, и он увидел в ее глазах свет, отблеск чего-то, запрятанного глубоко в ней, и почувствовал, что падает в эти глаза, тонет в них. Полностью погрузившись в них, он не мог оторвать взгляда от ее глаз, когда раздвигал ее бедра и медленно входил в нее. Губы ее раскрылись вместе с телом; она испустила долгий вздох, веки ее затрепетали и опустились, спина выгнулась, груди вжались в его грудь. Она инстинктивно подладилась под его ритм.

К его великому изумлению, поток незнакомых, но сильных эмоций неожиданно охватил его, и он ощутил странную нежность. Керри, кажется, поняла это; она вдруг открыла глаза и улыбнулась сверкающей улыбкой.

— Артур, — она погладила его по щеке, — ты разбудил во мне зверя, Артур Кристиан, — прошептала она и задвигалась.

О Боже, как она двигалась! Артур обхватил ее бедра; его удары становились все быстрее и быстрее; она прижалась к нему, дыхание ее было горячим, она задыхалась.

В конце концов, его чресла не выдержали напряжения и взорвались; в тумане сотрясающего апогея он услышал ее крик откуда-то издалека и почувствовал, как ее тело бьется в конвульсиях рядом с ним, вытягивая из него жизнь. Гортанный стон вырвался из его груди, и он отдал ей всю свою жизнь без остатка.

Задыхаясь, Артур крепко обнял ее и прижал к себе. Оба молчали; они были ошеломлены этим сладостным ощущением, пламенем, вспыхнувшим между ними.

Он гладил ее по волосам, по шелковистой коже спины. Не сразу он осознал, что его плечо влажно не от пота, а от ее слез. Он посмотрел на нее, но Керри уткнулась лицом в его плечо. Он молча обнял ее и привлек к себе на грудь.

Так они и лежали — Артуру показалось, что прошла целая вечность, — и каждый был погружен в свои мысли, и лунный свет, проникающий в окно, озарял их любовь. Когда она, наконец, заговорила, ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее слова.

— Ты должен знать, что я люблю тебя.

Это признание ударило его прямо в солнечное сплетение.

— Нет, — не согласился он. — Просто прошло очень много времени, с тех пор как ты…

Она остановила его, тихонько фыркнув.

— Артур, даже слепому ясно, как я тебя люблю. — Она замолчала; усмешка замерла в ее горле. — Не нужно ничего говорить. Обещай мне только, что уйдешь до рассвета, хорошо? И… не буди меня. Будет просто невыносимо смотреть тебе вслед.

И уходить будет тоже невыносимо.

Он нежно поцеловал ее в макушку.

— Обещаю.

— А когда ты доберешься до дома, пришли весточку. Обещаешь, да?

— И это обещаю.

Она вздохнула, тихо и мучительно, и сердце у него заныло.

— Керри… эти полмесяца были совершенно необыкновенными. Я никогда не забуду то, что пережил здесь.

— Тогда ты, может, станешь, время от времени думать обо мне.

— Да, девочка. Я буду обязательно думать о тебе; каждый день буду думать, — клялся он ей в волосы.

Она повернулась в его объятиях, ища его губы. Они снова занимались любовью, медленно и нежно, чтобы получше узнать друг друга, чтобы продлить этот миг. Когда они одновременно достигли высшей точки, она снова прошептала слова любви. И только тогда они погрузились в сон, обвивая друг друга руками.

Артур проснулся задолго до восхода солнца, сон его был чуток. Слава Богу, что Керри так крепко спит. Он осторожно высвободился из ее объятий и оделся, стараясь не шуметь, хотя с узким жилетом пришлось повозиться. Натянув, наконец, на себя одежду, он взял в руки сапоги и повернулся, чтобы еще раз взглянуть на Керри Маккиннон. Погладил ее длинные черные волосы, постарался запечатлеть ее облик в памяти — тот же милый облик, который он впервые увидел на ложе из сосновой хвои, тот, который он пронесет через всю свою жизнь.

Ему страшно хотелось поцеловать ее напоследок, обнять, услышать, как она шепотом признается ему в любви, но, верный своему обещанию, он вышел из комнаты, так и не разбудив ее.

Он прошел на цыпочках в кухню и страшно удивился, обнаружив там Томаса. Сварливый шотландец вел себя странно. Голова его нависала над чашкой кофе, которую он крепко держал в ладонях. Когда Артур сел на скамью, чтобы натянуть сапоги, Томас нахмурился.

— Уходишь, — произнес он безжизненным голосом.

— Ухожу, старина.

— Ну а зачем? Тебе вроде бы здесь понравилось. — Артур улыбнулся, натягивая второй сапог.

— Маккиннон, я все это время подозревал, что ты — сентиментальный дурень. Мне действительно здесь понравилось, но мне пора заняться своим делом. Я договорился о встрече в Данди и не могу нарушить этот договор, а мои близкие в Лондоне ждут моего возвращения.

Томас усмехнулся и пробурчал, глядя в свой кофе:

— Такого рая на земле ты нигде не найдешь, попомни мои слова.

— Это я знаю, — серьезно согласился Артур и встал. Он подкрепился бисквитами, лежащими горкой на блюде, которое стояло в центре стола, такими же, какие сунул в полотняный мешок, подаренный ему Мэй. Повернулся, пошел к двери и остановился там, последний раз оглянувшись. — Тебе, Томас, следовало бы и самому побродяжничать. В этом мире много разных сокровищ, которых не найти в Гленбейдене. Попомни мои слова, — проговорил он и, помахав рукой, вышел в прохладный воздух раннего утра.

Он шел, пробираясь по тому, что осталось от поля с ячменем, шел бодрым и сильным шагом. Шел, через силу передвигая ноги.

Он ни разу не обернулся, боясь рухнуть прямо посреди этого рая на земле, который называется Гленбейден.

Глава 13

Размышляя позже о своем путешествии в Данди, Артур вспоминал этих несносных братьев Ричи. Один из близнецов вытянул из кармана Артура немалую сумму за весьма сомнительное удовольствие проплыть по Лох-Эйгг на каком-то, в сущности, куске дерева.

Добравшись до южного берега озера, Артур отправился пешком в Перт, где с него снова запросили невероятную цену — на сей раз за малопривлекательный кусок лошадиного мяса, на каковой и ушли последние кроны, что еще оставались у него в кармане. Наверное, подумал он, придется питаться ягодами и древесной корой, пока он не доберется до Данди и до Шотландского банка, где, к счастью, он хранил приличные деньги. Артур недоумевал, как же обычно удается шотландцам добывать лошадей — ведь в двух случаях, когда он был вынужден покупать их, продавцы вели себя так, словно были одержимы желанием не продать лошадь, а купить ее. На самом деле удивляться здесь нечему, подумал он, увидев то, что ему назвали подходящей лошадью. У нее была провалившаяся спина, она шла чудовищно медленно и тряско, а когда Артур попробовал ее подстегнуть, отреагировала так сердито, что он тут же назвал эту старую клячу Томасом.

Путешествие в Данди заняло, как ему показалось, не пару дней, а пару недель. Потому что за каждым холмом, на который Томасу удавалось подняться, оказывался следующий, более высокий. Что еще хуже — приятная летняя погода вдруг резко испортилась. Над головой низко нависли тяжелые серые тучи, а холодный затяжной дождь, похоже, и не думал прекращаться. Настроение у Артура не намного улучшилось, когда он осведомился у какого-то фермера, как проехать на Блэргоури. Фермер по меньшей мере с полчаса — Артур мог бы в этом поклясться — гладил свою рыжую бороду, размышляя над его вопросом, после чего показал костлявой рукой и еще более костлявым пальцем вправо.

А потом стал объяснять, куда он указывает, с таким сильным акцентом и такой скороговоркой, что Артур совершенно не понял, что он сказал. И вместо того, чтобы попросить фермера повторить сказанное, просто поехал в ту сторону, куда указывал костлявый палец, — как выяснилось, в неправильном направлении. Факт этот он, естественно, не осознал, пока не въехал в ту же деревушку, из которой выехал утром, — но с противоположной стороны.

При свете дня — когда ему удавалось отличить дневные часы от ночных — он то и дело встречал каких-то странных людей, и эти встречи убедили его, что он попал в волшебную сказку. Например, он встретил молодого человека, копавшего яму возле дороги. Артур остановился, чтобы Томас мог поесть, что он делал семь раз на дню, и стал смотреть на незнакомца. Тот не обращал на Артура ни малейшего внимания, ни разу не замедлил темпа своей работы и предавался ей с таким пылом, что Артур не выдержал и спросил, в конце концов:

— Неужели вы хотите прокопать тоннель до Китая? — Он усмехнулся собственной шутке. Человек продолжал копать.

— Нет.

— Значит, роете колодец? — спросил Артур уже более серьезным тоном.

Человек бросил на него взгляд, не переставая копать. •

— Нет, — снова ответил он.

Однако чета, которую Артур встретил неподалеку от Данди, затмила этого человека своим странным поведением. Артур остановился напоить Томаса — старая кляча не могла пройти больше сорока футов, не подкрепившись каким-нибудь способом, — и спросил, можно ли напоить лошадь из их ручья. Услышав его произношение, женщина всплеснула руками, а мужчина послал Артуру беззубую ухмылку. Они пылко предложили напоить лошадь досыта и с такой же пылкостью предложили ему войти в их маленький коттедж закусить тушеным мясом, пока лошадь пьет. Наконец-то, решил Артур, вот шотландская семья, которой действительно пришелся по душе англичанин. Они выглядели совершенно нормальными людьми, и он с удовольствием слез с Томаса и вошел в коттедж, ожидая увидеть нечто столь же опрятное и веселое, как уютные комнатки Мэй. Но, едва войдя, застыл на месте. Главную комнату коттеджа занимала огромная корова, жующая сено.

За исключением этой полоумной пары, которая не видела ничего необычного в том, что корова помещается в жилой комнате, каждый встречный приветствовал Артура со слегка завуалированным презрением — это становилось ясно, едва он открывал рот. Он вскоре понял, что сакс — в здешних местах лицо нежелательное. Чем дальше он ехал, тем отчетливей понимал, что всеобщее презрение к англичанам почти никак не связано с историей, а скорее с уверенностью, что за повсеместным вытеснением горцев из их долин стоят англичане.

Артур понятия не имел, на самом ли деле за этими быстрыми переменами в сельском хозяйстве стоят именно английские инвесторы, но к тому времени, когда он добрался до Данди, он тоже начал относиться к англичанам с неприязнью.

Однако в Данди сочувствие, которое вызывали у него шотландцы, быстро улетучилось.

Прежде всего, мистер Джейми Реджис, эсквайр, не приехал на назначенную встречу, что вызвало сильное раздражение у Артура. Если и было нечто такое, чего он не мог простить, — так это когда ему что-то обещали и не выполняли обещанного. По мнению Артура, мистер Реджис именно так и поступил, нарушив обещание вдвойне, если учесть, что он небрежно отнесся к вопросу о выселении.

Но выселение Артур не ставил ему в вину.

Во-вторых, он не мог найти подходящего жилья в городе. Там не было ни отеля, ни трактира для путешественников, где мог бы остановиться на время приличный человек. «Уэллес Армз», лучшее, что мог предложить Данди, оказалось ветхим сооружением, где даже некуда было поставить лошадь. В те дни, пока он поджидал тучного маленького стряпчего, он переезжал из одного паба в другой — судя по всему, в Данди их было предостаточно — в поисках комнаты, где он мог бы выспаться, не слыша на протяжении всей ночи шумного веселья и песен.

К счастью, он сумел выяснить в единственной юридической конторе города, что мистера Реджиса ждут на днях. Он пожалел, что не знал об этом раньше, поскольку ему никак не удавалось отогнать мысли о Керри; мысли эти терзали его с того момента, как он вошел в туман, стоящий над наполовину сжатым ячменным полем, оставив ее позади. Теперь стало еще хуже — ему нечем было занять себя, образ Керри, лежащей обнаженной в постели в то утро, когда он ушел, преследовал его повсюду. Ведь теперь он знал, что мог бы пробыть там дольше и смотреть, как она спит…

Артур часто думал о ней в те одинокие, беспокойные часы, что он проводил на качающейся спине своенравной клячи, а в Данди с воспоминаниями стало еще хуже.

Поначалу он попытался облегчить свое состояние, написав письма друзьям и родным. Он написал десятки писем и в каждом новом письме подробнее, чем в предыдущем, описывал свою жизнь в Шотландии. Когда он истощил свой мысленный список всех кандидатур, хотя бы отдаленно подходящих для того, чтобы написать им письмо, он стал бродить по узким улочкам Данди. Но отвратительный запах джута и льна, распространявшийся из текстильных фабрик, смешанный с тяжелым запахом рыбы, загонял его в очередной трактир, где его охватывало все большее беспокойство и преследовали воспоминания о Керри.

Она ему снилась. Ночь за ночью ее образ медленно и упорно вытеснял образ Филиппа в ночных видениях его рассудка. Керри смеется, Керри идет, Керри просто есть на свете — и всегда, всегда вне его досягаемости.

Совсем как Филипп.

Проведя несколько суток, таким образом, Артур решил, что ему необходимо развлечься, иначе из-за этих сновидений он и впрямь сойдет с ума.

И он занялся гольфом.

Он видел пару раз в Англии, как играют в эту незнакомую игру, но в Данди обнаружил, что жители буквально взводами отправляются за город, крепко зажав под мышкой деревянные клюшки, которыми они будут ударять по мячу. Как-то он увидел трех юношей, каждый из них нес по три таких клюшки. И Артур пошел за ними, поскольку делать ему было абсолютно нечего.

Они привели его на вершину травянистого холма, где он увидел своего рода скаковую дорожку, которую шотландцы, как он выяснил, называют полем для игры в гольф; разбито оно было среди песчаных гряд и холмов, смотрящих в сторону Ферта, притока реки Тей. Один из юношей достал маленький кожаный мяч и положил его на землю прямо перед собой. Выбрав одну из трех деревянных клюшек, он расставил ноги в кожаных штанах, опустил голову и ударил клюшкой по мячу. Все трое стояли молча, сосредоточенно глядя на кожаный мяч, взлетевший высоко к солнцу, а потом приземлившийся посредине лунки с водой. При виде этого у юноши, бившего по мячу, вырвался огорченный крик, а двое других рассмеялись.

Когда второй юноша занял его место, они заметили, что неподалеку стоит Артур.

К тому времени, когда село солнце, Артур сделал сто четырнадцать ударов клюшкой.

К сожалению, они не принесли покоя его голове.

Образ Керри не покидал его даже после того, как он просыпался по утрам, и преследовал на протяжении всего дня, заставляя сомневаться во всем, что он делал. В сновидениях присутствовал и Филипп, его ночной посетитель, и негодование, от которого Артур никак не мог избавиться, хотя прошло уже три года. Особенно не давало ему покоя негодование, которое вызывала затеянная другом немыслимая авантюра. Ну, зачем Филипп так беспечно поместил свои деньги? Это же просто смешно — и это тоже Артур мог добавить к списку прегрешений Филиппа — так неудачно поместить деньги, совершенно не зная положения дел, а ведь платить, в конечном счете, придется Керри, которая потеряет все средства к существованию.

Не сделай Филипп того, что сделал, Артур никогда не встретился бы с Керри и его никогда не терзали бы с такой жестокостью воспоминания о ней.

Да, но как он может обвинять Филиппа, коль скоро сам виноват в том, что не обратил на это ни малейшего внимания, когда еще имел возможность чем-то помочь? Что же он за человек в таком случае, если отвернулся от Филиппа, когда тот больше всего в нем нуждался? Филипп, единственный человек в жизни Артура, который пожелал, чтобы Артур вел его, единственный, кто верил, что Артур способен на это. Ну, вот он и привел его — не так ли? — прямиком в могилу.

Артур ненавидел себя за то, каким он был и каким стал.

Вот если бы он был похож на Керри!

Господи, он никак не мог перестать думать о ней, о необыкновенном ощущении ее кожи под своими губами, ее тела, жара ее недр. Ему все время виделось, как она идет по ячменному полю, проводя рукой по верхушкам колосьев. Не мог он отогнать даже такие простенькие воспоминания, как ее веселая болтовня с Мэй, ее смех, который озарял их всех, точно солнечные лучи, ее пляска под скрипку Рыжего Доннера, ее улыбка во время ежедневных посещений старой карги Уинифред, то, как стряхивала она зерна со снопа ячменя. Он никогда не видел женщины, подобной ей, никогда так не восхищался женщиной. Среди светских леди, благосклонности которых он добивался, или тех, кто добивался его благосклонности, он никогда не встречал такой, которая обладала бы хоть частицей естественной красоты — красоты, которой обладает Керри.

Не правда ли, забавно, что она так недосягаема? Керри родилась в иной стране, в ином общественном слое, иначе воспитана. С таким же успехом он мог бы положить глаз на воображаемую королеву луны — Керри для него точно так же недосягаема.

И за это он возненавидел весь мир, возненавидел все, что получил по праву своего рождения. Он завидовал скромной и простой жизни Томаса — труженика, покой которого могло смутить только желание попутешествовать и повидать мир. Но Артур не шотландец и уж ни в коей мере не фермер. Он принадлежит к самому высокому социальному слою, вхож в самые престижные дома на всех Британских островах. Он не мог ни при каких обстоятельствах — реальных или выдуманных — вообразить себя в Гленбейдене.

И это его злило.

Так злило, что он с яростью бил и бил по «мячу», отбрасывая его с каждым днем, все дальше и дальше, словно цель его оказывалась все дальше и дальше от лунки. Его это не волновало.

Он как раз возвращался с очередной игры в гольф, которой занимался недалеко от замка Эффлек, когда хозяин трактира «Ястреб и чертополох» вышел ему навстречу. Артур сразу же подумал, что трактирщику вздумалось запросить с него побольше денег за содержание Томаса, который безмерно раздражал его — невыносимо было тратить хорошие деньги на такую бесполезную лошадь. Но трактирщик удивил его, сообщив новость — мистер Реджис, эсквайр, оставил Артуру свою визитную карточку.

Давно пора, черт побери!

Артур спешился, бросил поводья какому-то веснушчатому парню и нетерпеливо выхватил карточку из руки трактирщика.

— Надеюсь, он сообщил, где его можно найти? — резко спросил Артур.

— Да. Сообщил, — спокойно ответствовал трактирщик и вернулся в дом, не взяв на себя труд, поведать Артуру, где же именно можно найти Реджиса.

Артур, нахмурившись, перевернул карточку. Там было написано очень аккуратным почерком: «Трактир „Броти“.

Замечательно. Он должен отправиться в трактир «Броти», словно он стряпчий, а Реджис — клиент. Он повернулся, схватил поводья, взлетел на проваленную спину Томаса и выехал со двора, радостно предвкушая, как удавит сейчас этого негодяя.

Между тем негодяй-стряпчий был не склонен терпеть мрачное настроение Его Высокомогущественного Я. Джейми совершил очень тяжелое путешествие из Форт-Уильяма, устал, проголодался и так перетрудился, что ему начало казаться, будто он никогда уже не сумеет отдохнуть. Увидев, что по двору идет лорд Кристиан, Джейми тяжко вздохнул и допил свой горький эль. Когда лорд Кристиан ворвался в маленькую общую комнату трактира, Джейми вскочил на ноги. Но едва невыносимый сакс подошел к нему, мистеру Реджису пришлось прикусить язык и согнать с губ насмешливую улыбку — безупречные сапоги, вызвавшие у него такое восхищение всего лишь три недели назад, были вконец испорчены. Похоже, лорд Кристиан претерпел на шотландской земле кое-какие испытания, и от мысли об этом мистер Реджис почувствовал себя счастливым. Настроение его значительно улучшилось, и он протянул руку.

— Милорд, как поживаете?

Подойдя к нему, Кристиан резко остановился, посмотрел на протянутую руку, еще сильнее — как это ни невероятно — нахмурился и скрестил руки на груди. Некоторое время он сверлил гневным взглядом мистера Реджиса, потом скрипнул зубами, сдерживая ярость, и, наконец, процедил:

— Реджис.

Джейми ухмыльнулся и указал на стул напротив себя.

— Не присядете ли?

Сакс с подозрением посмотрел на стул, потом на Джейми. Всем своим видом, показывая, что не намерен здесь рассиживаться, он медленно опустился на стул, а Джейми удобно устроился на своем.

— Извините за опоздание, милорд. Ничего не мог поделать — задержали в Форт-Уильяме.

Кристиан неловко поерзал на стуле, пытаясь просунуть свои длинные ноги под стол.

— Вы не только опоздали, мистер Реджис, вы еще и не последовали моим настоятельным указаниям…

— Я прошу прощения, действительно прошу! — торопливо прервал его мистер Реджис.

— Это я прошу прощения! Вы хотите сказать, что выполнили мои указания выселить мистера Фрейзера? — спросил Кристиан; грудь у него раздувалась от высокомерия.

Надменный дурень.

— Возможно, не строго так, как вы наказали, но я определенно следовал вашим указаниям!

Явно сбитый с толку, Кристиан медленно подался вперед и уставился на Джейми, словно обнаружил у того между глазами какое-то крошечное пятнышко.

— Говорите яснее, Реджис. Заехали вы или не заехали к некоему Фрейзеру Маккиннону и сообщили ли ему, что…

— Я лично у него не был, но послал соответствующее уведомление, — прервал его Джейми. — Уверяю вас, сэр, в моей профессии это обычная и принятая повсеместно форма оповещения, и я думаю, что в таких делах, как это, лучшим способом, пожалуй…

Раздался внезапный резкий звук — Кристиан хлопнул ладонью по столу. Мистер Реджис подпрыгнул, не закончив фразу.

— Что вы сделали? — шепотом проговорил Артур, и голос его дрожал от ярости (Джейми инстинктом понял это), доведенной до белого каления.

Мистер Реджис нервно откашлялся.

— Я… э-э-э… направил письмо мистеру Маккиннону, в котором сообщал, что заеду к нему в течение двух недель, чтобы обсудить все детали его выселения, а также…

— Вам известно, мистер Реджис, что Фрейзер Маккиннон давно умер? — угрожающе прошипел Кристиан.

Это что-то новенькое. Маккиннон умер? Вот жалость-то. У него была хорошенькая женушка, право слово.

— Если бы вы взяли на себя труд присматривать за капиталовложениями лорда Ротембоу, вы бы это знали, — процедил Кристиан.

От этих слов Джейми отшатнулся.

— Послушайте-ка, милорд, вы не имеете права меня оскорблять! За два последних года количество дел, которые я веду, утроилось, и нельзя же, в самом-то деле, полагать, что я отправлюсь в какую-то далекую высокогорную долину проверять, все ли там живы!

— Вы именно так и должны были сделать, сэр, когда перестали поступать платежи!

Мистеру Реджису стало совестно, но он быстро справился с этим незнакомым ощущением и откинулся на стуле, сердито сверкая глазами.

— Это все совсем не так! Письмо было отправлено за ваш счет потомкам мистера Маккиннона, и, осмелюсь заметить, они вполне в состоянии понять серьезность ситуации…

Голос его замер. Джейми вдруг забыл, что собирался сказать, потому что лицо у лорда Кристиана изменилось прямо на глазах. С него сбежали все краски, он изумленно смотрел на стряпчего, и взгляд у него был таким острым, что мог бы пробуравить его насквозь, но у мистера Реджиса создалось отчетливое впечатление, что Кристиан его вообще не видит.

— Боже мой, — простонал Артур. — Боже мой!!! — рявкнул он и внезапно вскочил со стула и исчез за дверью прежде, чем Джейми успел встать.

Джейми подумал, было пойти за ним и объяснить, что он приготовил все необходимые документы и отправил их в Шотландский банк, но было поздно — лорд Кристиан уже исчез в уличной толпе.

Пока мистер Реджис пытался разобраться в странном поведении англичанина, Томас Маккиннон присматривал за тем, чтобы пожитки последней четы, покидавшей Гленбейден, были крепко привязаны к старой повозке, которой предстояло доставить их к Лох-Эйгг.

Да уж, в хорошенькую передрягу втянул их всех Фрейзер, этот чертов дурень.

Завязав очередной веревочный узел, Томас увидел Керри, медленно бредущую по сжатому полю ячменя. Он будет проклинать Фрейзера до своего смертного часа за то, что тот взвалил на нее это бремя, но сейчас он не мог не удивляться, как долго и безропотно несла она на своих плечах тяжесть Фрейзерова обмана. Да, он ею восхищается, но еще и сердится на нее — почему она ни с кем не поделилась своими тревогами? Что заставило эту девочку поверить, будто ей удастся раздобыть пять тысяч фунтов и спасти их всех? Весь Гленбейден не стоил этих денег! Выселены.

Это слово болью отозвалось в его голове. Впрочем, рано или поздно, но выселение было неминуемо. И Томас снова занялся багажом. Такое происходило в каждой долине и на каждой равнине здесь, в Северном нагорье, и Гленбейден ничем не отличался от остальных. Вот уже два десятка лет повсюду в Северном нагорье славных, порядочных, работящих шотландцев сгоняли с родных мест богатые землевладельцы ради овец породы «черномордые» и «шевиотовые». К сожалению, овцы гораздо больше подходят для Северного нагорья, чем крупный рогатый скот, и разведение овец — самое эффективное и прибыльное дело для баронов. А это означает, что шотландцы, которые жили и хозяйствовали в этих долинах и на равнинах не одно столетие, стали теперь для них помехой. Как ни пытался он объяснить Керри, что Монкрифф поступает с ними так же, как и другие, она в это не верила. Девочка решила, что отвечает за все эти неприятности, но Всевышний-то знает, что к такому концу их привел Фрейзер и его темные делишки с Монкриффом. Земля, «белый дом», вся мебель, конюшни, сарай — все это пойдет на уплату долга Монкриффу и Шотландскому банку. Единственное, что Керри и Томас решили сохранить, — это двенадцать коров, которых Фрейзер купил перед смертью. Коровы были единственной ценностью, которая у них еще оставалась.

Посовещавшись с Большим Ангусом и Мэй, они надумали отвести скотину на рынок, получить за них, что дадут, и уповать на небеса, чтобы этой суммы хватило на проезд в Америку для всех, кто захочет туда уехать. Большой Ангус и Мэй решили остаться здесь и постараться устроиться на фабрику.

— Уж не знаю, как мы будем жить, но я ее прокормлю, — заверил Томаса Большой Ангус как-то ночью, когда они чистили сарай. — Ты-то, верно, увидишь Америку, — вздохнул он.

Томас тоже так считал. Спустя тридцать пять лет наконец-то для него настало время поискать свою дорогу в жизни. С тех пор как Керри рассказала ему о выселении и показала письмо, мысль о том, чтобы отправиться в неизвестность, и манила и пугала его. С тех пор он жил словно в тумане, мысли его блуждали за много миль от Гленбейдена.

Что же до Керри, она не говорила, что будет делать. Она любит этого англичанина, Томас это знал. Но еще он знал, что Кристиан никогда не останется здесь — он слишком аристократичен для этой части света и клана Маккиннонов. Но ее осунувшегося лица было достаточно, чтобы привести в уныние самого крепкого человека, и Томас надеялся, ради ее же блага, что она поедет в Америку вместе с ним и остальными и выкинет из головы этого сакса.

Последняя повозка с горой всевозможного скарба подпрыгивала на ухабистой дороге, которая вилась вдоль восточного берега Лох-Эйгг в сторону Перта. Выглянув в окно комнаты, где жил Артур, Керри смотрела, как последние обитатели Гленбейдена исчезли за гребнем холма. Теперь здесь никого не осталось, кроме нее и Томаса, но и Томас уедет завтра утром, еще до восхода солнца, — он погонит стадо в Перт.

Они задумали сообщить Монкриффу о том, что теперь Гленбейден принадлежит ему лишь после того, как Томас уведет коров, — на тот случай, если Монкрифф захочет их забрать себе. Керри вообще-то считала, что он этого не сделает, поскольку коровы у них были хилые, за них особенно много и не выручишь. Она же подождет два дня, заберет у Уилли Кейта последнюю почту, потом зайдет к Монкриффу и сразу после этого отправится в Перт, где и встретится с Томасом. Вместе они доберутся до Данди, где их будут ждать остальные. А потом она… Она — что?

Из сорока обитателей их долины все, кроме четверых, решили отправиться в Америку. А разве у них есть выбор? Однако, думала Керри, вряд ли за коров они выручат столько, что хватит оплатить проезд хотя бы для половины желающих. Самой же ей совесть не позволит занять чье-то место на корабле, идущем в Америку. И что тогда?

Только не в Глазго. Ни в коем случае! Что же с ней станется? Никакими умениями, которыми можно зарабатывать деньги, она не обладает. Она слышала о текстильных фабриках, нанимающих на работу женщин вроде нее, но понятия не имеет, как прясть шерсть. Больше того, она вообще не знает, как наниматься на работу. Какая ирония, думала она, — отец дал ей превосходное образование, но вот прошли годы, и у нее ничего не осталось, кроме полузабытых представлений об искусстве и литературе. Ничего не скажешь, полезные знания. Артур.

Мысли о нем постоянно терзали ее. Она столько слов не успела ему сказать, о стольком не успела рассказать, но он для нее умер, и у нее никогда не будет возможности высказать ему все, что у нее на сердце. Или увидеть его улыбку, его глаза. Ощутить на своей коже его губы…

Жаркие, жгучие, горькие слезы покатились по ее щекам, и Керри, рассердившись на себя, быстро смахнула их. Как ей хотелось, чтобы Артур сейчас оказался здесь, с его спокойной силой, с утешительными объятиями.

На следующее утро Керри, дрожа от холодного тумана, стояла и смотрела, как Томас перекинул через плечо сумку с остатками бисквитов, сыром и сушеной рыбой. Убедившись, что сумка удобно держится на плече, Томас поднял взгляд на Керри и скупо улыбнулся.

— Ну ладно. Я пошел. Керри кивнула.

— Я буду ждать тебя на дальней окраине Пертшира не позднее четверга, девочка. Если ты к тому времени не появишься, я приду за тобой.

— Не волнуйся, Томас. — Она попыталась его успокоить. — Со мной ничего не случится. Ты ведь помнишь, я проделала дорогу до Данди и обратно.

— Да, помню, — кивнул он, прищурившись. — У тебя есть пистолет?

— Да.

— Ты не забыла, как из него стреляют?

— Нет, — улыбнулась она.

Томас, нахмурившись, окинул взглядом ячменное поле. Сердце Керри рванулось к нему; вопреки всем его разглагольствованиям об Америке было немыслимо даже представить, что он сейчас испытывает.

Словно в ответ на ее мысли, он тяжело вздохнул:

— Не могу с этим расстаться, понимаешь? — Он перевел взгляд на нее и улыбнулся. — Ах, девочка, мир манит меня, — проговорил он и наклонился, чтобы поцеловать Керри в щеку. Потом повернулся и ушел в туман. — В четверг! — сурово крикнул он, когда туман уже почти поглотил его.

— В четверг! — откликнулась она и смотрела на него до тех пор, пока он окончательно не скрылся из глаз.

Ей казалось, она простояла так целую вечность, прежде чем медленно вернуться в дом; каждый шаг давался ей с трудом, словно к ногам ее были привязаны гири. Интересно, что сейчас делает Артур? Она думала об этом по тысяче раз на дню с тех пор, как он исчез до восхода солнца, выполнив ее желание уйти до того, как она проснется.

Господи, как же она соскучилась по нему!

Керри приготовила завтрак, но съесть его не смогла — тишина ее угнетала. И тогда она вышла из дома и окинула взглядом долину, дрожа от странного холодка, пробежавшего по спине. Ни единого дымка не поднималось из труб. опустевших коттеджей, разбросанных вокруг, не слышно было ни смеха, ни собачьего лая, ни кудахтанья кур, ни мычания коров, ни грубого голоса Большого Ангуса. Создавалось впечатление, что какая-то неведомая сила украла ночью жизнь у Гленбейдена и уничтожила ее. Ей стало жутко и захотелось уехать отсюда как можно скорее, убежать от этого несчастья.

Убежать от воспоминаний о нем.

Он нежданно ворвался в ее жизнь, лишил ее дыхания, а когда она, наконец, снова обрела способность дышать, ушел. Но ее мечты по-прежнему окружали его, и когда ей случалось пройти мимо той комнаты, где он ласкал ее так удивительно, страстно, великолепно, глаза ее всякий раз наполнялись слезами. Она и не знала, что любовные ласки бывают такими волшебными, не знала, что мужчина может вознести женщину к таким сверхъестественным высотам наслаждения. А он вознес ее, не один раз он возносил ее и наполнял такой нежностью, что, вспоминая об этом, она каждый раз начинала дрожать.

Вспоминать об этом теперь — дело бесполезное, с горечью подумала она и принялась наводить порядок в «белом доме», чтобы поставить точку в конце этого грустного повествования и напрочь стереть даже память о Маккиннонах. На это ушел весь день. Когда настала ночь, она села, дрожа, на старое поваленное дерево, устремила взгляд на звезды, размышляя, не смотрит ли Артур, где бы он ни был, на эти же звезды.

На следующий день она двигалась, как слабоумная, с трудом соображала, укладывала какие-то вещи, которые собиралась увезти с собой из Гленбейдена. К вечеру, ощущая неясную тревогу, она вышла из дома и стала бродить вокруг огорода у кухни. На лозах оставалось немного фасоли, но в остальном огород — то немногое, что успело вырасти за лето, — был обобран за последние недели. Хорошо, что они уехали, подумала она, потому что, скорее всего еще до наступления осени у них кончились бы все припасы.

Керри встала на колени, чтобы собрать фасоль — заняться ей больше было нечем, — и вдруг внимание ее привлекло какое-то движение позади дома. Там, на камне, торчащем из склона холма, она увидела черномордую овцу. Керри медленно выпрямилась и заметила еще двух овец, покрупнее первых.

— Куда подевались люди?

Вздрогнув, Керри резко повернулась, уронив стручки. Перед ней стоял Чарлз Монкрифф, на лице его застыло недоумение. Она не слышала, как он подошел.

— Здесь раньше были люди, — сказал он. Что он здесь делает?

— Чарлз! Вы пришли один? — спросила она, охваченная ужасом при мысли о встрече с Монкриффом. Слишком быстро! Томас не успеет!

Чарлз кивнул и вошел в ограду огорода.

— Только я. Так что случилось с людьми?

— Они… уехали на праздник.

Это, кажется, его смутило; некоторое время он смотрел на дорогу, и на лбу его появились морщины от усиленной работы мысли. Но вот его губы искривила похотливая улыбка, и Керри отступила на шаг, а он снова посмотрел на нее.

— Мой па послал меня за вами.

Внутри у нее все сжалось от страха. Керри отступила еще дальше, только сейчас осознав, что она совершенно одна и защитить ее некому…

Чарлз быстро облизал нижнюю раздвоенную губу. Глаза его впились в лиф ее серого платья.

— Мой па с нетерпением ждет вас, потому что вы должны ему деньги, — сообщил он с радостным видом. — Он говорит, что вы должны приехать в Монкрифф и что все должно быть готово для уплаты.

Она сглотнула.

— Что должно быть готово?

— Свадьба.

Теперь страх охватил ее с ног до головы; Керри попятилась и в отчаянии огляделась в поисках выхода. Но Чарлз, похоже, понял, что она собирается сделать, и пошел за ней.

— Вы не можете убежать, потому что я должен отвезти вас в Монкрифф. Мой па говорит, что мы поженимся. — Он неотвратимо надвигался на нее.

Керри вскинула руку:

— Прошу вас, сэр…

Он удивительно проворно схватил ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть.

— Я буду разделять с вами ложе, — произнес он и грубо притянул ее к себе, ощупывая рукой ее тело и пытаясь поцеловать.

Ей стало противно до тошноты, и она вывернулась из его рук.

— Пожалуйста! — взмолилась она, отскакивая от него.

— Вы должны поехать со мной! — Голос его изменился — теперь в нем звучала угроза, — и тут он снова рванулся к ней.

Керри выбежала из огорода — и сжалась, услышав смех Чарлза. Думай! — вопил ее разум.

— Это что — такая игра? — крикнул он ей вслед.

Пистолет. Он в сумке, которую она уже упаковала. Она опрометью бросилась к дому. Но Чарлз схватил ее сзади и швырнул на землю.

— Мне нравится эта игра, — засмеялся он и грубо уткнулся носом ей в шею, прижав руку к ее груди.

Керри оттолкнула его, удивив их обоих своей силой. Толчок застал его врасплох; она перекатилась на бок и снова оттолкнула его изо всех сил, прежде чем он успел ее схватить. Но у Чарлза было такое выражение лица, что кровь ее застыла, а он быстро схватил ее за лодыжку и, больно опрокинув на спину, навалился на нее. Губы его были повсюду, руки рвали ее одежду. Отчаяние придало Керри сил, она лупила его по плечам, рвала на нем волосы, кусалась и царапалась. Однако он не обращал на это внимания до тех пор, пока ей не удалось поднять ногу и сильно ударить его коленкой в пах.

Чарлз взвыл от боли и скатился с нее, прижав руки к больному месту. А Керри вскочила с земли и помчалась со всей быстротой, на какую были способны ее ноги, домой, к оружию. Она перелетела через порог, промчалась по узкому коридору и, круто повернув на бегу, бросилась к своей спальне. Сумка лежала на кровати; Керри подскочила к ней, проклиная себя за то, что положила пистолет на самое дно. Каждое клацанье сапог Чарлза, который уверенно шел по коридору к ней, было, как удар молота по сердцу. Она продолжала, бешено рыться в аккуратно упакованных вещах.

Чарлз появился в дверях, когда ее пальцы нащупали, наконец, холодный стальной ствол.

— Вы не должны убегать от меня! — взревел он. Керри неловко взяла пистолет в руку и повернулась, направив длинный ствол прямо в грудь Чарлзу; но рука у нее так дрожала, что оружие ходило ходуном. Чарлз шагнул через порог, глаза его сверкали, и она увидела, что в руке он сжимал большой камень. У нее перехватило дыхание. «Матерь Божья, помоги мне!» — мысленно взмолилась она.

Чарлз посмотрел на ее пистолет и рассмеялся, что никак не соответствовало выражению мрачной решимости на его лице.

— Не будь дурой, — проговорил он и вошел в комнату, — этим меня не остановишь.

Глава 14

Как ему удалось раздобыть в Лох-Эйгг лошадь приемлемых достоинств, останется тайной для Артура до конца его земной жизни. Но появился какой-то старик, согбенный и покрытый шрамами, как старый дуб, и он вел в поводу прекрасную лошадь. Артур остановил его, спросил, можно ли купить или нанять его лошадь, и после яростных торгов вручил старцу очередную внушительную сумму плюс Томаса.

Конь стоил таких затрат. Явно в благодарность за то, что ему дали волю, он мчался от берега Лох-Эйгг, покрывая ярд за ярдом шотландские верещатники, что вполне соответствовало настроению Артура, которому не терпелось добраться до Гленбейдена и Керри. Но хотя мили и оставались позади, беспокойство Артура все росло — его волновало, что он не до конца продумал, что станет делать, оказавшись в ее доме.

Учитывая, что Маккинноны уже получили письмо от Реджиса, вряд ли стоило врываться к ним и сообщать, что за их выселением стоит он сам. Честно говоря, это казалось ему не очень-то деликатным способом сообщить им правду или заставить Керри понять, что он, дескать, не знал, что речь идет о ней. Или что он твердо намерен все уладить, что он никогда не причинит ей зла, никогда намеренно не повредит ей и никогда ее не покинет.

Проклятие! Именно эта мысль снова и снова возвращалась к нему, непрошено врываясь в его сердце. Именно мысль о неразрывных узах преследовала его, не давая ему покоя. Он не хочет ее покидать.

Он не хочет и дня прожить без нее.

Потребовалось четыре дня игры в гольф с самим собой, чтобы, наконец, это понять, и четыре бессонных ночи; но что еще хуже — она являлась ему при свете дня, когда он смотрел на игровую площадку. Поначалу он решил, что просто увлечен, как был в свое время ослеплен и лишен разума красотой Порции почти двадцать лет назад. И он решил, что, стало быть, и это тоже пройдет.

Но что-то все время тревожило его, что-то такое, что не вполне соответствовало простому увлечению. Это было неразрывно связано с воспоминаниями о той фантастической ночи любовных ласк и о тех нежных чувствах, которые его переполняли, чувствах настолько сильных и притом настолько странно-неуловимых, что он никак не мог придумать, какими же словами их обозначить, пока Реджис не рассказал ему о письме. И в тот момент, когда Артур узнал, что Керри получила письмо о выселении, сердце его словно взорвалось в груди, а взрыв сожалений и тревоги ударил прямо в солнечное сплетение. Он даже не помнил, как уехал из Данди. Он знал только одно — ему нужно добраться до Керри и объяснить ей, что он не знал, что речь идет о ней, что с ней он никогда не поступил бы так, потому что он… он… Господи, да потому что он ее любит. Сожаления и тревога прошли за те дни, пока он мчался к ней по пустынным землям Шотландии, сменявшись одной-единственной и уверенной мыслью — он ее любит. Это изумляло его, пугало, сбивало с толку, но, тем не менее, было так же очевидно, как и то, что на лице у него есть нос. Он любит Керри Маккиннон, и полюбил ее в то мгновение, когда она согласилась вместе с ним отправиться к притоку реки Тей. Он полюбил ее уже тогда, а еще больше — когда наблюдал за ней в Гленбейдене; полюбил ее бодрую стойкость перед лицом бедствий, ее естественную красоту, доброту, нежный, самоотверженный нрав. Он полюбил ее.

Но, черт побери, что же ему с этим делать? Увезти ее в Лондон? Эта мысль была настолько несусветной, что он тут же отогнал ее, сказав себе, что сейчас не в состоянии думать об этом. В настоящий момент только одно имеет значение — заставить ее поверить, и он пришпоривал свою замечательную лошадь, которую назвал Саксом в честь энергичных англичан, где бы они ни находились.

Перевалив через гору, у подножия которой простиралось поле ячменя, Артур вдруг понял, что в Гленбейдене что-то не так. Сакс легко трусил по стерне, а по спине у Артура пробежал холодок дурного предчувствия — произошло что-то ужасное. Вокруг не было ни души, из труб. не шел дым, не лаяли собаки, не кудахтали куры, и Томас не бросился навстречу ему. Керри не было тоже.

Все выглядело заброшенным и покинутым.

Лошадь пересекла ячменное поле, и Артур направил ее к «белому дому», перебрав в уме несколько разумных объяснений этого странного запустения, какие пришли ему в голову. Возможно, все собрались где-то в одном месте; в конце концов, ведь сошлись они все посмотреть, как он будет лечить лошадь Монкриффа. Но этим не объяснялось отсутствие домашних животных. Возможно, они перегнали стадо на другой выпас, но…

Внезапно тишину нарушил звук выстрела.

Артур, не раздумывая, пришпорил лошадь, и она стрелой полетела вперед. Подъехав к дому, он спрыгнул с седла и бросился к двери, на ходу выхватив пистолет, так как не знал, что ждет его внутри.

И вдруг он услышал ее леденящий кровь крик.

Крик Керри был таким страшным, таким пронзительным, что по спине у него пробежала дрожь. Пинком, распахнув дверь с такой силой, что створка стукнулась о стену, он рванулся туда, откуда долетел ее крик; в ноздри ему ударил кислый запах порохового дыма. Сердце у него гулко забилось от ужаса, он ворвался в первую же комнату и остановился в дверях с пистолетом на изготовку.

Открывшаяся ему картина потрясла его до глубины души. Он медленно опустил пистолет.

На полу лежал мужчина, чем-то показавшийся Артуру знакомым, под ним натекла лужа густой темной крови, медленно расползающаяся по полу из сосновых досок и обходящая большой камень с острыми краями. Артуру хватило одного взгляда, чтобы понять — этот человек мертв. Глаза его уставились на Артура, в них было удивление, с которым он встретил свою смерть. Около незнакомца на коленях стояла Керри, рядом на полу валялся ее старый пистолет; ее разорванное платье было испачкано в крови. Ее била сильная дрожь, по щекам текли слезы, падая из полных ужаса глаз, устремленных на Артура. Она медленно протянула руки, покрытые кровью, и показала ему.

— Посмотрите на мои руки, — прошептала она. А он и не мог смотреть ни на что другое.

— Уберите это, — попросила она, поднимая руки еще выше, а поскольку Артур не сразу бросился к ней, она принялась в бешенстве их отряхивать. — Уберите это! — закричала она.

От ее ужаса он очнулся. Он схватил ее руки и попытался закрыть их своими руками, чтобы она не видела крови, и потащил ее через всю комнату — она все так же кричала, чтобы он убрал кровь, — и сунул ее руки в таз. Вода окрасилась в ало-красный цвет; Артур как мог загородил воду от Керри, пока смывал с нее кровь, а она, захлебываясь слезами, бормотала о том, что произошло, но объяснения были не нужны — ему и так все было ясно. Он сейчас думал только о том, как увести ее из этой комнаты, подальше от мертвеца — прежде, чем ее охватит безумие.

Но кто этот человек?

— Керри! — громко произнес он, вытирая ее чистые руки льняным полотенцем.

Она, похоже, его не слышала — ее взгляд был прикован к мертвому.

— Керри! — Он начал трясти ее, пока она не посмотрела на него. — Кто это?

— Чарлз Монкрифф, — прошептала она, и глаза ее снова до краев наполнились слезами. — Сын Монкриффа!

Боже мой!

Монкрифф вызвал у Артура антипатию с первых же минут встречи, и это чувство лишь укрепилось, когда Томас сказал, что Монкрифф обладает значительной властью и влиянием, а душа у него змеиная. Теперь Артур смотрел на сына Монкриффа, и внутри у него зашевелился панический страх — такой же удушающий, сжимающий внутренности страх, какой он ощутил в момент смерти Филиппа.

Он совершенно не знал, что теперь делать. Будь они в Англии, он спокойно обратился бы к властям. Его слово и имя сами собой пресекли бы ненужное расследование, и все это злосчастное происшествие было бы похоронено без всяких последствий для Керри. Но здесь не Англия. Он не только не знаком со здешними законами, он сакс, презираемый, как ядовитое насекомое. Его присутствие вызовет еще большие подозрения. А, судя по тому немногому, что он знал о Монкриффе, нечего и говорить, что захочет и может сделать этот человек, узнав о смерти своего сына.

Единственное, что им остается, — во всяком случае, до того, как у него появится возможность все обдумать, — убраться отсюда прежде, чем кто-нибудь их обнаружит.

Артур, встряхнув Керри за плечи, заставил ее посмотреть на него.

— Где Томас? Мэй?

Она покачала головой и снова уставилась на сына Монкриффа; Артур снова встряхнул ее.

— Керри, да выслушайте же меня! Где Томас? — Теперь он почти кричал.

— Ушел! — прошептала она. Артур впился пальцами в ее плечи так сильно, что она вздрогнула. — Выселены, все мы, — простонала она, закрывая глаза, в уголках которых показались слезы. — И Большой Ангус, и Мэй — они увезли всех в Данди, чтобы выяснить, как можно уехать в Америку. Томас и Рыжий Доннер погнали скотину в Перт. Там я должна встретиться с ним. Он не поймет, если я не приеду.

Ее объяснения и смутили, и потрясли его. Теперь, когда стало ясно, что Маккинноны не только получили письмо, но и вырвали свои корни из долины и бросили Гленбейден, исчезла всякая надежда на то, что он сумеет осторожно сообщить ей новость. Но он не понял, почему она осталась дома.

— Господи, но почему вы здесь одна?

— Чтобы у Томаса хватило времени добраться до Перта, — безнадежно пробормотала она и снова посмотрела на убитого. — Коровы — это все, что у нас осталось, и мы испугались, что Монкрифф их отберет. Господи, да ведь меня повесят за это! — закричала она.

Артур тоже этого боялся.

Нужно увезти ее как можно дальше от Гленбейдена. Тогда он все обдумает и решит, что делать. Он схватил ее за руку и потащил за собой, задержавшись только для того, чтобы торопливо сунуть в старую красную сумку кое-что из ее вещей, разбросанных по комнате. Взяв сумку в свободную руку, он быстро пошел к выходу, перешагнул через тело баронского сына и потянул Керри за собой — она опять закричала, когда ей пришлось сделать то же самое.

Выйдя из дома, он закинул сумку на спину Сакса и быстро привязал ее к седлу. Керри все еще плакала; плакала она и когда он усадил ее на спину Сакса и взлетел в седло позади нее. Крепко прижимая ее к себе, он дал Саксу шпоры, вознеся молитвы небесам, чтобы у этой лошади хватило темперамента (каковой он в ней предполагал), потому что ему нужно было доскакать до Лох-Эйгг так же быстро, как и до Гленбейдена.

И Сакс действительно показал себя с лучшей стороны, но на полдороге к озеру устал, перешел на ровную трусцу, и панический страх Артура достиг пугающих размеров. Впервые в жизни он не знал, что ему следует делать. Никогда, ни разу еще не попадал он в такую ситуацию, из которой не знал бы, как выпутаться. Его пугал страх за Керри, и единственной его отчетливой мыслью было — убраться подальше от Гленбейдена. Но куда именно? В Англию? И что потом? Вряд ли он может отвезти ее в Лондон, верно? Сможет ли она выжить в его мире?

Есть еще ее мать. Он вспомнил, что у нее жива мать, обитающая где-то недалеко от Глазго. С ее матерью было связано еще что-то, но сейчас он этого никак не мог вспомнить. Будет ли Керри там в безопасности? Можно ли отвезти ее туда?

Керри ничем не могла ему помочь. Плакать она перестала, и он был благодарен ей уже хотя бы за это. Но зато она впала в какое-то потрясенное молчание, прислонилась к его груди, опустив голову и вцепившись пальцами в его руку. Он попробовал заговорить с ней, добиться какого-то ответа — хоть какого-то, — но Керри только слабо покачала головой и пробормотала, что она убила человека.

Когда они добрались до переправы через озеро, солнце только-только начало садиться за горизонт. Горстка людей ждала переправы, чтобы попасть на дорогу, ведущую в Перт, иначе пришлось бы идти пешком по длинной дороге вокруг озера. Артуру не хотелось ждать переправы вместе со всеми — вдруг кто-нибудь впоследствии вспомнит, что видел его с Керри. Но Сакс был измучен; он опустил голову и едва переставлял ноги. Лошадь нужно накормить и напоить, если они решат пуститься в объезд.

Они ехали еще час, и Сакс то и дело спотыкался, а Керри все больше погружалась в бездну надвигающегося безумия. Артур был угнетен и расстроен: он очень боялся, что лошадь падет — и что им тогда делать? Как только Монкрифф обнаружит, что его сын мертв, по всему Северному нагорью начнется хорошо организованная охота и их обоих повесят на ближайшем же дереве. Он никогда не оказывался в такой полной незащищенности, и это пугало его до смерти.

Но вот, наконец, тропа обогнула дальний конец озера, и Артур заметил в сумрачном небе слабый дымок, и в душе у него забрезжила надежда. Он направил Сакса туда и спустя четверть часа привязал его и помог Керри сойти на землю — или, точнее, подхватил ее, когда она стала падать, а потом усадил ее отдохнуть у лохматой березы.

— Я вернусь, — шепнул он и отвел от ее лица прядь волос.

Но Керри не слышала его, погруженная в свои мысли, и в нем снова вспыхнул страх. Проклятие, он больше не может выносить этот страх!

Он заставил себя отвернуться от нее, крадучись пошел лесом в сторону дыма и наконец заметил группу покрытых соломой коттеджей, примостившихся у склона холма. Коттеджей было четыре, а на отшибе стоял дом, похожий на сарай.

Именно это Артур и надеялся найти.

Быстро окинув взглядом открывшуюся картину, он понял, что здесь никого нет, за исключением собаки, лежащей перед одним из коттеджей, положив голову между лапами. Не очень-то ободряющее зрелище для того, кто задумал украсть ведро овса. Да, да, ему и самому-то с трудом верилось, но он, Артур Кристиан, действительно намеревался пересечь порог чужого дома с целью обычного воровства.

Такого с ним еще не бывало.

Однако собака предоставила ему передышку. Артур размышлял о том, что сделал бы в подобной ситуации обычный вор, как вдруг взгляд его упал на камни, лежащие у его ног. Издав довольный смешок, он нагнулся и подобрал несколько штук. Выбрав самый большой, он вышел из-под укрытия деревьев и изо всех сил швырнул камень в сторону, противоположную сараю. Это произвело ожидаемый эффект — собака резко вздернула голову, навострила уши и посмотрела туда, куда упал камень. Артур бросил второй камень, собака вскочила и потрусила в ту сторону, где раздался шум. Вскоре она исчезла в лесу.

Артур, пригнувшись, бегом пересек луг перед сараем, двигаясь с такой быстротой, с какой ему бегать, еще не приходилось.

Войти в сарай оказалось просто; он быстро проскользнул внутрь и прислонился к полусгнившей двери, чтобы перевести дух. Пока он втягивал воздух в легкие, что-то потревожило его, и внезапно Артур понял, что он не один. Он осторожно повернул голову — и тут же, не думая, улыбнулся очаровательной улыбкой молодой девушке, сидевшей рядом с дойной коровой, улыбнулся так, словно у него вошло в привычку забираться в чужие сараи.

Застигнутая врасплох, девушка не успела снять руки с коровьих титек и лишь удивленно смотрела на него.

— Ах, что за славная девочка, — ласково заговорил он, сунув руки в карманы. — Право же, славная девочка. Девушка не шелохнулась.

— Вы простите меня за мое поведение, верно? К сожалению, у меня есть небольшая проблема, — прошептал он с видом заговорщика. — У меня заболела лошадь, вон там, на дороге в Перт. — Это сообщение не вызвало у девушки никакого ответа, если не считать того, что она отняла руки от титек и положила их себе на колени. Артур откашлялся. — Я очень надеялся, что смогу одолжить немного овса.

— Украсть хотели, — только и сказала она. Не желая заострять на этом внимание, Артур вынул руки из карманов и невинно пожал плечами, подняв ладони вверх.

— Вы угадали. Мне ужасно противно, что дошло до такого, честное слово, противно, но я попал в довольно затруднительное положение. Моей лошади совершенно необходимо подкрепиться, а трава в здешних местах не очень-то годится для лошадей, верно?

Он удивился и почувствовал облегчение, потому что она в ответ согласно кивнула. Он послал ей свою лучшую улыбку повесы и очень медленно вышел на середину сарая.

— Видите? Я был совершенно прав насчет вас. Очень славная девочка с золотым сердечком.

— Мой па меня убьет, — вздохнув, сообщила она. — Он не любит англичан. Говорит, они воруют и грабят шотландцев.

Проклятие! Он еще и руку не протянул, а его уже побили козырной картой. Девушка встала, тщательно вытерла руки о лоскутную юбку, и Артур напряг мозги — как бы заставить ее остаться здесь, не пуская в ход физическую силу. Он не мог, он ни в коем случае не мог ударить ее.

Но если будет необходимо, он это сделает.

— Ваш па, — произнес он, растягивая слова, — человек проницательный. Я бы набросил петлю себе на шею, ей-богу, но понимаете, я не могу позволить умереть своей лошади. Она совсем плоха, а я еду целый день. Целый день! — воскликнул он пылко, отчаянно стараясь найти нужное объяснение. — Это правда, девочка! Ехал целый день, чтобы… э-э-э… повидаться с одним человеком здесь, в Северном нагорье: говорят, он может ее вылечить.

К его величайшему изумлению, девушка перестала разглаживать свой передник и посмотрела на него.

— С Роджером Дугласом, что ли? — осторожно спросила она.

— Ну да, — быстро ответил он, уповая на небеса, чтобы этот Роджер Дуглас оказался тем, кем надо. — А вы о нем слыхали?

Девушка опустила глаза, смущенно улыбнулась и, как показалось Артуру, даже слегка покраснела.

— Ага, слыхала, — проговорила она уже гораздо мягче. — О нем в этих долинах рассказывают чудеса. То есть о его врачевании.

Слава тебе, Господи!

— Понимаете, у него прекрасная репутация, которая дошла до Англии, я бы не заехал так далеко, если бы эта лошадь не была со мной с тех пор, как я был мальчишкой… Мой дед подарил ее мне, когда она была ростом с пони, признаюсь, я сильно привязан к своей старой подружке, — тараторил он, удивляясь, с какой легкостью ложь струится по его губам.

— А у вашей лошади есть имя? — с любопытством спросила она.

О, разумеется, черт побери!

— Есть. Я называю ее… Брюсом, — ответил он, вытащив это имя из какого-то далекого урока шотландской истории. Девушка просияла.

— Брюс, — тихо повторила она, а потом вдруг направилась к нему.

Артур немедленно расставил ноги, приготовясь сразиться, если придется, с этой юной дикаркой.

— Послушайте-ка, девушка…

— Ведро-то у вас за спиной, вон там. — Она показала куда-то за его плечо. — Хорошо бы вы оставили его на дороге, а я утром его подберу. Вы знаете, где его найти, а? — поинтересовалась она, показывая на ведро. Артур поспешно схватил его и подал ей. — Это я про Роджера говорю, — добавила она с милой улыбкой.

— Про мистера Дугласа? Ах… на самом деле я очень рад, что вы спросили, потому что я не очень-то уверен. Вы можете указать мне дорогу? — спросил он, а она пошла к деревянному ларю, стоявшему у стены.

Подняв крышку, девушка наклонилась над ларем, встав спиной к Артуру. Когда же она выпрямилась и снова повернулась к нему, ведро было наполнено свежим овсом.

— Рядом с пристанью на озере увидите тропку, она ведет направо. Он живет в соснах, на Дин-Фаллон. Да уж, Роджер Дуглас вылечит вашу лошадь, — проговорила она и снова покраснела. — Вы скажете ему, правда же, что Люси Макнэр шлет ему горячий привет?

Артур взял у нее ведро и низко поклонился.

— Можете на меня положиться.

На этот раз она покраснела неистово и неловко затеребила воротник своего платья.

— Вы там поосторожней, чтобы мой па вас не увидел. — Артур улыбнулся.

— Я буду очень осторожен. Благодарю вас, мисс Макнэр. Вы просто спасли жизнь моему Брюсу.

С этими словами он оставил зардевшуюся девицу и быстро вышел из сарая, предварительно выглянув наружу, чтобы узнать, где собака. Поскольку собаки нигде не было видно, он послал, оглянувшись, последнюю улыбку повесы девушке по имени Люси, быстро перебежал поле и влетел в лес с ведром в руке. Остановился Артур, только оказавшись в безопасности под покровом леса. Он прислонился к дереву и прижал руку к боку, где у него закололо от внезапно охватившего его приступа веселья.

Замечательно! Он только что украл ведро овса. Но не просто украл — он еще и налгал хорошенькой девушке, причем испытал при этом не больше угрызений совести, чем какой-нибудь слизняк.

Он оттолкнулся от дерева и поспешил по тропинке туда, где оставил Керри.

Саксу — или Брюсу, как вам угодно, — не понравилось, что ему не дали сразу же съесть весь овес, однако Артур заставил его пройти еще немного, чтобы оказаться подальше от хутора Макнэров. Он остановился у небольшого ручейка, снова помог Керри сойти с лошади, после чего поставил ведро с овсом перед Саксом. Пока лошадь ела, Артур расседлал ее и весьма тщательно вытер старым одеялом, которое купил вместе с лошадью.

Потом он занялся Керри.

Она сидела под деревом, раскачиваясь взад-вперед и бессмысленно глядя куда-то вдаль. С тех пор как они покинули Гленбейден, она не сказала ни одного слова, не поинтересовалась, куда они едут. Ни разу. Она все еще была в шоке, ее потрясение и горе казались физически осязаемыми. Артур ни разу в жизни никого не застрелил и потому, чтобы представить себе ее состояние, он вспомнил, как умер Филипп и как страдал при этом Эдриен.

Как страдали они все.

С горьким вздохом он снял с седла сумки и отнес их туда, где сидела Керри. Он услышал ее слабый стон и присел на корточки, положив руки ей на плечи.

— Поспите-ка, — посоветовал он и уложил ее на бок.

Керри свернулась калачиком на его сюртуке; бледный вечерний свет играл на ее щеках, там, где горячие слезы проложили новую дорожку.

Артур сел рядом с ней и положил руку ей на плечо. Она неожиданно придвинулась к нему поближе и пристроила голову у него на коленях. Он погладил ее по волосам и принялся размышлять о том, как выбраться из этой передряги.

К тому времени, когда луна начала заходить, он принял решение. Он отвезет Керри в Глазго, к матери. Это единственный приемлемый выход из положения. В Англию он ее отвезти не может — как бы он ни любил ее, она не приспособится к его образу жизни. И в Перт он не может ее отвезти. Монкрифф будет искать их, и рисковать им нельзя — пытаясь найти Томаса, можно нечаянно наскочить на Монкриффа. Решение было не идеальное, но разумное. Он предложит денег ее родным; заставит их эмигрировать в Америку вместе с остальными, учитывая сложившиеся обстоятельства. Это единственный подходящий вариант.

Так он твердил себе снова и снова, надеясь, что, в конце концов, сам поверит в это.

Сквозь дымку сна Керри ощутила толчок и с трудом разлепила тяжелые веки. Она прищурилась, устремила взгляд на луну и попыталась вспомнить, где находится.

Несчастье обрушилось на нее, навалилось страшной тяжестью на грудь. Она застрелила человека насмерть, видела его удивленный взгляд, когда он понял, что жизнь уходит из его тела. Она закрыла глаза, надеясь, что это всего лишь дурной сон.

— Вставайте, милая моя! Нам нужно пускаться в путь, пока солнце не встало.

Это его голос, это ее Артур, ее странствующий рыцарь, он явился в разгар той чудовищной сцены и увез ее. Она застрелила человека насмерть. Боль в голове, стук в висках были неистовыми и безжалостными. Она отодвинулась от звука его голоса, не желая смотреть в лицо реальности.

— Керри, нам нужно уехать отсюда, иначе нас найдут. Она стала преступницей. Если ее найдут, ее повесят.

— Ну, пошли же.

Она почувствовала, как его руки подхватили ее под мышки и заставили встать. Ноги ее не слушались; она пошатнулась, не чувствуя их под собой. Кажется, ничто у нее не шевелится и не действует, как положено. Рука Артура обвила ее талию и повлекла через небольшую лужайку к оседланной лошади.

— Ну, будьте же хорошей девочкой, — упрашивал он, затем усадил ее в седло и положил ее руки на луку. — Держитесь крепче.

На мгновение он исчез из виду; потом она ощутила, как дернулось седло, когда он привязал к нему сумки, как затем оно осело под его тяжестью, когда он уселся позади нее. Он обхватил ее руками, взял поводья, и она почувствовала его губы у себя на макушке, когда лошадь поскакала вперед.

— Ах, милая девочка, — пробормотал он сочувственно, пришпоривая лошадь.

Ах, милая девочка, что же ты наделала?

Глава 15

Должно быть, она опять уснула; когда же проснулась, было утро, солнце вставало и поднимало вместе с собой туман. Все ее суставы ныли; Керри пошевелилась, и тут же Артур крепче прижал ее к себе.

— Слава Богу, я уже подумал, что вы уснули навечно, — произнес он откуда-то сверху.

— Где мы?

— А, она еще и заговорила, слава тебе, Господи. — И он нежно отвел волосы с ее лба. — Могу сказать только, что мы находимся где-то к западу от Перта. К сожалению, у меня нет компаса — он очень пригодился бы в нашем путешествии.

— Томас ждет, — прошептала она.

— Да, кстати о Томасе. Я постараюсь сообщить ему, но не стоит возлагать на это особые надежды.

Эти слова ее смутили — она повернула голову, зажмурилась от яркого солнца и попыталась всмотреться в Артура.

— Сообщить ему?

Артур, нахмурившись, подхлестнул лошадь.

— Мы не можем рисковать, показавшись в Перте. Монкрифф станет искать нас, прежде всего там, особенно когда узнает, что коровы тоже исчезли. Он, скорее всего, предположит, что их погнали на рынок, и отправится в Перт, чтобы это выяснить. Так что, я думаю, это слишком рискованно.

Не в Перт? А тогда куда же? И как же Томас? Она закрыла глаза, ужас ворвался в ее сознание, от воспоминаний застучало в висках.

— Нам нужно ехать в Перт, — промямлила она. — Мне больше некуда ехать.

— Есть еще Глазго.

Мягкий тон его голоса не притупил удара, с которым можно было бы сравнить эти слова, — они резанули ее, как ножом, и она отпрянула, чуть не свалившись с лошади.

— Осторожней! Вы сломаете себе шею! — вскрикнул Артур, крепче обнимая ее и натягивая поводья.

— Только не в Глазго! — в испуге взмолилась она, не обращая внимания на его предостережения. — Вы не сделаете этого!

— Это единственный выход…

— Нет! — завопила она и яростно начала вырываться, охваченная внезапным и сильнейшим желанием оказаться подальше от него.

Она ощутила на своих плечах его крепкую хватку, он прижал ее к груди так сильно, что она с трудом могла вздохнуть.

— Успокойтесь, Керри Маккиннон, — прошептал он ей на ухо. — Я знаю, что вы не хотите ехать в Глазго, но какой у вас выбор, учитывая обстоятельства?

— Только не в Глазго! — в ужасе повторила она, пытаясь вырваться. — Мне все равно, что со мной будет, но я не хочу ехать в Глазго, не хочу!

— Прекратите это немедленно! — рявкнул он и, грубо схватив ее за плечи, повернул к себе. Лицо у него было напряженное; темные круги под глазами и густая щетина на подбородке выдавали его усталость. Он выглядел таким же измученным, какой она ощущала себя. — Выслушайте меня, сударыня. Я не могу позволить вам отправиться в Перт, где вы можете попасть в руки Монкриффа. Я не допущу, чтобы вас повесили, вы меня понимаете? Единственное, в чем есть хоть какой-то смысл, — это отвезти вас в Глазго!

Он говорит серьезно, он так и сделает. Жизнь ушла из нее; ее начала бить дрожь. Керри закрыла глаза и почувствовала, что падает с лошади.

— Ну же, ну! — рассердился он и снова водрузил ее на седло. — Вряд ли это такой уж плохой вариант. Я постараюсь, чтобы у вашей матушки хватило средств на вашу безбедную жизнь — вас не будут заставлять работать где-нибудь на фабрике…

— Нет, — прорыдала она. — Прошу вас, не надо! Я не могу ехать к ней, Артур! Вы просто не понимаете…

— Я понимаю только то, что вас некому защитить, Керри! — прорычал он. — У вас никого нет, кроме вашей мамы. Томас сейчас не может вам помочь. Мне ничего не остается, кроме как отвезти вас…

— Тогда бросьте меня умирать здесь! — истерическим голосом возопила она. — Я лучше умру, я заслужила смерть за то, что я сделала, так что оставьте меня здесь — умереть среди волков! Но только не в Глазго, Артур! Все что угодно, только не Глазго!

Потрясенный этой истерикой, Артур смятенно вглядывался в ее лицо. Он так крепко сжимал ее, что ей стало больно; нахлынувшие на него чувства отражались в его глазах, и на мгновение, на одно-единственное мгновение, Керри ощутила надежду. Но, в конце концов, он опять стал ласково просить ее понять.

— Керри, милая моя, что еще могу я сделать? Предложите мне что-нибудь другое, предложите хотя бы один…

Ну что ж, он ведь существует, этот «один». Керри предпочитает смерть жизни со своей матерью и окружающими ее фанатиками. Лучше умереть, чем думать об утраченном Гленбейдене или о том, что она убила Чарлза Монкриффа. Да, угрюмо подумала она, когда Артур нежно привлек ее к себе, теперь она знает, чего ей хочется.

Ей хочется умереть.

Они ехали до тех пор, пока Сакс уже не мог двигаться дальше. Керри молчала — она, похоже, покорилась своей судьбе, совсем как приговоренный человек, который смотрит в лицо неизбежной смерти, подумал Артур.

Он пребывал в безнадежном смятении.

Он понял, наконец, что после всего, что произошло за последние дни, одна только мысль о Глазго окажется тем, что окончательно ее доконает. И его тоже. Кто мог бы осудить ее сейчас, когда ее отчаяние, словно саваном окутывало их обоих? Кто мог бы отправить ее в Глазго? Как человек он не мог и дальше настаивать на том, чтобы она отправилась в то место или к тем людям, пребыванию с которыми она, судя по всему, предпочитает смерть. Но как член английского высшего общества он не мог взять ее с собой в Лондон, в ту жизнь, которую она — пока еще не зная этого — будет презирать.

В жизнь, где будут презирать ее.

Да, Лондон — это совсем другой мир. Гленбейден — просто сказочная страна по сравнению с жестокой реальностью, которую он называет своим домом. Как сможет такая трепетная и прекрасная женщина, как Керри Маккиннон, там выжить?

В середине дня они остановились, чтобы отдохнуть и напоить Сакса. Артуру не нравилось, как выглядит лошадь — она была измучена настолько, что того и гляди, могла свалиться в любой момент. Керри серым ворохом опустилась на травянистый холмик и безжизненным взглядом следила за тем, как Артур пытался получше обиходить лошадь. Ясно, что при такой спешке животное долго не протянет. Сколько им еще осталось? Пять миль? Десять?

Он занимался лошадью, и его снедало беспокойство, хотя он был слишком измучен, чтобы мыслить четко. Закончив, он снял сюртук, решив немного отдохнуть, чтобы потом снова пуститься в путь. Расстегивая жилет, он взглянул на Керри. Лицо у нее изменилось; теперь она выглядела очень печальной. Это его удивило.

— Что такое? — спросил он. Она опустила глаза.

— Я думала… вспоминала… сколько счастья вы мне дали.

Он ничего не ответил, а просто лег на бок, спиной к ней, и закрыл глаза, надеясь, что ее слова уйдут и не будут его тревожить. Он безумно устал, забвение явилось быстро — и он погрузился в тяжелый, глубокий сон.

И вдруг опять появился Филипп. Он сидел на корточках и усмехался, глядя на что-то лежащее, на земле перед ним и не видимое Артуру. Впервые Филипп оказался настолько близко, что, если бы Артур пошевелил рукой, он наконец-то сумел бы схватить этот навязчивый призрак. Но он только смотрел на Филиппа, чья порванная одежда резко контрастировала с лицом, бледным, как шотландский туман. Что-то привлекло внимание Артура, что-то, лежащее на траве. Артур попытался встать, но его одолевал тяжелый сон, прижимая к земле так, что он не мог пошевелиться.

Филипп наклонился к нему, его тихий смешок превратился в резкий смех, и Артура сковал ужас при виде зияющей пустоты там, где должна быть грудная клетка. Артур смотрел, а Филипп медленно поднялся на ноги, став выше шести футов — такого роста он был при жизни, — и теперь он возвышался над землей. Он снова засмеялся и галантно поклонился, махнув рукой куда-то в сторону.

— Глазго, — произнес он.

Артур посмотрел туда, куда показывал Филипп, и почувствовал, как страх прошел сквозь его тело, точно коса, — там, среди вереска лежала Керри, такая же бледная, как Филипп, и в груди ее зияла дыра, такая же черная и страшная, как у Филиппа. Охваченный ужасом, Артур попытался сопротивляться, пустив в ход всю свою силу, чтобы выплыть на поверхность сна, он боролся отчаянно и, в конце концов, вынырнул из сновидения.

Он резко выпрямился и рванулся туда, где должен был стоять Филипп.

Филипп исчез.

Артур быстро посмотрел в другую сторону и вздохнул с облегчением. Керри спала. Дыры не было в ее груди. Губы шевелились в беззвучном монологе, а милое лицо было очень несчастным.

Глазго.

Шепот Филиппа, который слышал он во сне, продолжал преследовать Артура, когда он усадил Керри перед собой на лошадь и пустился в путь ранним утром. Что имел в виду Филипп? Подал ли он ему какой-то знак? Скрыт ли в этом какой-нибудь смысл или просто тяжелые впечатления последних тридцати часов сделали его таким чувствительным? По правде, говоря, Артур не привык убегать от опасности. Да и вообще мир с каждым днем как-то все больше кренился набок, что приводило его в смятение.

Артуру никак не удавалось растолковать сон, но, тем не менее, сновидение это погрузило его в настоящую панику. И вдруг тропа, которую он выбрал, внезапно закончилась на берегу маленькой речушки, протекавшей к югу от Перта. Ограниченные познания Артура в географии этой местности сказали ему, что река впадает в приток Тея — Ферт, а это означало, что на реке есть оживленное движение, а значит, они смогут, наконец, добраться до моря и до Англии. Если все пойдет хорошо, они окажутся в Глазго через два, от силы через три дня. Там он разыщет матушку Керри, оставит Керри у нее и купит билет до Англии.

Глазго.

Явление Филиппа не давало ему покоя. За эти три долгих года после его смерти Артур убедился, что Филипп донимает его из могилы, чтобы отомстить за то, что он позволил ему погибнуть. Но сейчас неожиданная и странная мысль посетила его — а вдруг Филипп пытается что-то ему сообщить или от чего-то предостеречь?

Глазго.

— Что мы будем делать?

Вздрогнув от неожиданности, Артур повернулся на звук голоса Керри. Она стояла, строго сжав руки перед собой, и смотрела на него широко открытыми светло-синими глазами, но в них не было искорок, которые он так любил.

Господи, он теряет ее, теряет собственное сердце.

Ее черные волосы были в ужасном беспорядке, лицо побледнело так, будто из него ушла вся жизнь. И он понял в это мгновение, что слишком любит эту женщину, чтобы оставить ее в Глазго. Его внезапно охватило настоятельное желание защитить ее от ударов судьбы, вернуть в ее глаза жизнь.

Будь что будет, он возьмет ее с собой в Англию!

Он решительно зашагал к ней. Приблизившись, он так же решительно обнял ее и прижал к себе. Она хотела что-то сказать, но Артур не дал ей сделать это, его губы жадно впились в ее рот, наслаждаясь поцелуем, ее дыханием. Ее сладкое дыхание подкрепило его, утвердило в намерении сохранить ее в своих объятиях навечно и преодолеть все преграды, которые встанут у них на пути.

Задыхаясь, он поднял голову.

— В Англию, — с трудом выговорил он. — Хотите? То есть поедемте со мной в Англию. Я совершенно не представляю себе, что нас там ожидает, но это все, что я могу предложить вам сейчас.

Керри заморгала; смятение затуманило ее лицо, точно летнее облако. Потом она неожиданно издала странный горловой звук, закрыла глаза, и из-под длинных ресниц потекли слезы.

— Неужели я огорчил вас? Прошу прощения, Керри, но большего я не могу сделать…

Громкий смех вырвался у нее, и она обхватила его руками за шею.

— О Боже! О Боже, благодарю тебя!

Он крепко стиснул ее и спрятал лицо в изгибе ее шеи. Так они стояли, крепко обнимая друг друга, пока необходимость вернуться к делам насущным не вынудила Артура отпустить Керри.

— Есть, правда, небольшие затруднения с переездом, — произнес он и пошел туда, где пощипывала траву его лошадь. Он освободил бедное животное от их багажа, потом от седла, которое спрятал в кустах.

Он постоял немного, глядя на измученное животное и ощущая странное жжение в глазах.

— Помоги тебе Бог, — прошептал он, ударив лошадь по крупу, и она побежала туда, где трава была зеленее. Артур взял одной рукой обе сумки и показал на тропинку, ведущую в западном направлении.

— Миссис Маккиннон, если вы позволите мне сопровождать вас бог весть куда, я постараюсь найти лодку, чтобы облегчить вам путешествие.

Керри улыбнулась. При виде ее улыбки прилив горячей энергии охватил все его существо.

— Можете сопроводить меня хоть на край света, пешком, верхом, на лодке. Пока вы со мной, я ничего не боюсь, — улыбнулась она и храбро двинулась впереди него по узкой заросшей тропе — совсем так же, как много недель назад.

Они шли час, а может, и больше по тропе, бегущей вдоль речушки, которая извивалась и становилась все шире, приближаясь к притоку реки Тей — Ферту. Когда они поднялись на невысокий холм, Артур заметил плоскодонку, привязанную к пристани на противоположном берегу; несколько человек грузили на корму маленькие корзины. Наконец-то появилась надежда уехать из Северного нагорья.

Керри тоже увидела плоскодонку; она всматривалась в мглу, пытаясь разглядеть людей, копошащихся возле нее.

— Я поговорю с ними, — сказал Артур, положив сумки на землю, и бодро направился к тому месту на берегу, что находилось прямо напротив плоскодонки.

— Эй, ребята! — позвал он, сложив руки рупором. Один из мужчин выпрямился, сказал что-то другому. Было в них что-то знакомое, что-то…

— Чего? — спросил этот человек, скрестив свои бычьи руки на голой груди, и Артур тяжело вздохнул при виде знакомой позы — это опять были братья Ричи.

Ничего хуже для их Маленького путешествия просто и придумать было нельзя.

К счастью, Артур уже стал экспертом в том, что касалось братьев Ричи, и ему удалось договориться, что они довезут их до Ньюберга, после чего братья попытаются передать весточку Томасу — все это за безумную цену, составляющую примерно половину его наличности. Но зато братья Ричи согласились сохранить в тайне тот факт, что некий сакс и миссис Маккиннон в третий раз захотели воспользоваться их лодкой. Артур был, впрочем, уверен, что свое обещание они сдержат — мистер Ричи Номер Один доложил ему, всего в четырех словах, что в Ньюберге он может купить билет до Данди, а оттуда и до Англии. Разумеется, с тем условием, что в сундуках герцогства Сазерленд к тому времени хоть что-нибудь останется.

Итак, в очередной раз, погрузившись на плоскодонку, они молча поплыли сквозь ночь. Измученная Керри, к счастью, погрузилась в сон. У Артура же нервы были слишком напряжены; он засыпал и тут же просыпался от малейшего шума или звука голосов. Сомнения терзали его — он никак не мог решить, разумно ли он поступает, но желание оставить Керри при себе навсегда, в конце концов, победило. Да, он отвезет ее в Англию, в свой дом… И опять он погружался в размышления о правильности своего поступка.

Но потом он обращал взор на темную головку Керри, трогал завиток у нее на виске и чувствовал, как кровь быстрее бежит по венам и вера в свои силы вновь возвращается к нему. Когда наконец стало светать, Артур пришел к разумному выводу — он бросился очертя голову в омут еще тогда, когда набрел на эту красную дурацкую сумку, и теперь ему предстоит бороться изо всех сил, чтобы выплыть самому и вытащить на поверхность Керри.

Глава 16

До Данди они добрались без всяких приключений, но им пришлось прождать целых два дня, прежде чем Артур сумел, наконец, купить билеты на корабль. Цена за проезд лишила его почти всех наличных денег, которые он взял с собой в Шотландию, а потому, из опасения, что Монкрифф начнет искать Керри даже в таком далеком городе, как Данди, Артур нашел «Дешевку» — жуткий трактир рядом с доками, где они и поселились на это время.

Ожидание казалось бесконечным, невыносимым; в маленькой комнатушке пахло рыбой и человеческим потом. Артур каждый день оставлял Керри, чтобы купить билет на любое судно, какое направлялось в Англию, и — по настоянию Керри — пытался разыскать Большого Ангуса и Мэй. И каждый раз, вернувшись, он находил Керри сидящей в одной и той же позе на продавленном матрасе и сражающейся со своими страхами.

Каждый звук, каждый скрип половицы под сапогом за дверью заставляли сердце Керри бешено колотиться. Стоило ей закрыть глаза, и она видела петлю палача, качающуюся перед ее лицом. Когда, измученная, она, наконец, засыпала, ей неизменно снилось, что она стоит под виселицей, а палач в капюшоне накидывает петлю ей на шею и крепко затягивает ее. Если каким-то чудом ей удавалось уснуть и не увидеть во сне, как ее вешают за совершенное ею преступление, ей снился Чарлз Монкрифф, безжизненно лежащий перед ней в луже крови.

Но в эти жуткие мгновения, когда она резко выныривала из сна в ужасе от своих сновидений, Артур всегда был рядом, он убаюкивал ее в уюте своих объятий и шептал ей на ухо какие-нибудь успокоительные пустяки, пока она не переставала дрожать. Казалось, что он тоже видит ее сны и сам ощущает ее ужас.

В то утро, когда они, наконец, отплыли в Англию, Керри стояла на палубе шхуны и смотрела, как земля медленно превращается в темную полосу на горизонте. Множество разнообразных эмоций охватили ее — облегчение, глубокая печаль, страх. Она крепко вцепилась в поручень, ощутив в груди какую-то тягу, словно Шотландия звала ее обратно, пыталась вернуть домой.

Но дома у нее больше не было. Что не разрушил Фрейзер, то разрушила она. У нее не было никого, ничего, что могло бы теперь удержать ее в Шотландии; все, что у нее было, — это милосердие необыкновенного, прекрасного человека, который почувствовал боль ее сердца.

Именно вера в этого человека и помогла ей повернуться спиной к последнему отблеску родины. Кто знает, когда она снова увидит родные края. Керри, вздохнув, направилась в маленькую каюту, где ее ждал Артур.

Судно, которое он нашел, везло джут и табак. Артур объяснил ей, что сначала они прибудут в Хок-ван-Холланд, чтобы разгрузиться, там возьмут новый груз, а потом отплывут в Англию и причалят в Кингстоне-на-Холме. Оттуда они проследуют в место, именуемое Лонгбридж. Это дом его друга, сказал он, там они смогут пробыть некоторое время, пока он не решит, что им делать дальше.

Он, разумеется, имел в виду — что ему делать с ней, но был слишком добр, чтобы сказать ей это. Тем не менее, Керри прекрасно понимала, какое бремя он взвалил на свои плечи, — у нее не было почти ничего, кроме серого платья да пары нижнего белья все в той же красной сумке. К тому же она не представляла, что будет делать в Лондоне. У нее не было никаких профессиональных навыков, о которых стоило бы говорить, и она надеялась, что сумеет наняться к кому-нибудь в гувернантки, но без поручителей вероятность занять такое место была крайне мала. Скорее всего, она кончит тем, что устроится служанкой в каком-нибудь английском доме — в том случае, разумеется, если Артур поможет ей найти такое место.

Пока судно поглощало милю за милей, Керри оставалась в каюте со смятением и болью в сердце. Она часто вспоминала о Томасе — что он сейчас думает о ней? От мысли, в каком он находится недоумении, у нее начинало ныть сердце, но она просто заболевала, представив себе, что он вернулся ради нее в Гленбейден и узнал, что она исчезла. А другие, Большой Ангус и Мэй? Что сталось с ними?

И конечно, было еще чувство вины. Ее постоянно грызла мысль, что ей следует вернуться, отдаться на милость Монкриффа и храбро встретить наказание, которое ей вынесет суд.

Если бы не Артур, она, скорее всего, перелезла бы через поручень и позволила своему горю ее утопить. Когда первый день плавно перешел во второй, Артур стал тем спасательным леером, который накрепко привязал ее к себе и к жизни.

Но он тоже не находил себе места от тревоги; он то выходил, то возвращался в их маленькую каюту; перекладывал вещи с места на место, разговаривал, чтобы заполнить молчание, которое, словно пучина, того и гляди грозило их поглотить. Он рассказывал ей о своих самых близких друзьях, о графе Олбрайте, чей дом они посетят в первую очередь, о том, как его друг превратил маленькое разоренное поместье в один из самых мощных сельскохозяйственных центров Англии. Он восхищался графом Кеттерингом, который с шестнадцати лет растил четырех младших сестер. Он гордился своей семьей, но с особой любовью и восхищением относился к брату Алексу. И он нежно улыбался, рассказывая о своей матери и даже о тете Пэдди и ее друге, миссис Кларк, которые — тут Артур даже закатил глаза — провели лучшую часть жизни, подыскивая девушку, годящуюся ему в жены. Он был очень привязан к своим родственникам и друзьям, и это было еще одним из множества достоинств, которые навечно внушили Керри любовь к нему.

Керри лежала в темноте каюты, слушая, как ветер качает судно, точно ее печаль качает душу. Она оплакивала свои потери, но больше всего она оплакивала неизбежную потерю Артура. Они выходцы из двух разных миров, и, несмотря на его героический поступок — когда он спас ее, — в конце концов он вернется в свою жизнь, как и она — в свою.

Ужасающая картина ее жизни — вот последнее, о чем она подумала перед тем, как погрузиться в сон.

Немного погодя ее разбудил какой-то шум, и, открыв глаза, она обнаружила, что судно больше не качает. Единственная в каюте лампа была пригашена. Она прищурилась в слабом свете и увидела Артура, который пытался расположить свое длинное тело на двух стульях.

Нежность захлестнула Керри. Она приподнялась на локтях.

— Артур.

Он рывком поднял голову и обернулся на звук ее голоса, а ноги его в тот же миг оказались на полу. Керри протянула ему руку. Он отпрянул, недоверчиво глядя на нее.

— Не нужно, — качнул он головой. — Не предлагайте мне руки, потому что я не могу удовлетвориться только этим. Если у меня будет какая-то часть вас, я захочу получить вас целиком. А если вы берете меня, Керри, вы должны взять меня всего.

— Тогда идите ко мне, — позвала она.

Он поднял на нее взгляд. Взгляд этот был одновременно тлеющий и смущенный. Жгучий жар охватил ее; она снова позвала его:

— Идите же сюда, Артур.

Он встал, быстро разделся и подошел к ней.

— Керри, — прошептал он, опустившись на колени около кровати и взяв в ладони ее лицо. — Керри, — повторил он и замолчал на секунду. — Керри, вы хоть немного представляете себе, что вы со мной сделали? Вы хоть немного представляете, как я тосковал по вас, как видел вас во сне? Вы знаете, что вы появлялись в моих дневных грезах, вместе со мной ехали верхом, спали в моих объятиях ночью? Мое уважение к вам не изменилось со временем, оно лишь стало еще сильнее.

Серьезность этих слов потрясла ее. Она слышала его признания в любви в ту ночь, когда они ласкали друг друга, но считала, что признания эти вызваны моментом. Сколько раз она проигрывала эти слова в своей памяти, желая — нет, надеясь, — что это так и есть. И сколько раз она потом бранила себя за свои глупые мечтания, за детские надежды! А он вот, стоит перед ней на коленях и произносит именно те слова, которые ей так хотелось услышать.

— Артур, — вздохнула она, прижав ладонь к его небритой щеке, — как я люблю вас…

Тепло наполнило его глаза, и он наклонился к ее лицу и стал пить эти слова с ее губ, а потом осторожно опустил ее на спину и лег сверху. Он нежно целовал ее губы, глаза, щеки. Его влажные губы прикасались к каждой части ее лица и шеи, он нарочно дразнил ее, лаская руками, и его ладони легко скользили по ее рукам и груди, пальцы осторожно прикасались к ее шее.

— Я часто думал о той ночи, что мы провели вместе, — тихо произнес он, поглаживая ее волосы. — Столько раз, что и сам не мог бы сосчитать. — Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа. Потом с улыбкой добавил: — Я все время думал о вас.

— А я — о вас, — призналась она, осторожно отводя с его лба прядь волос. — Я и мечтать, не смела, что вы ко мне вернетесь.

Его взгляд упал на ее губы.

— Много раз смотрел я на вас в Гленбейдене, и дивился вашей красоте, и мечтал, чтобы эта красота была моей, чтобы я мог всегда держать ее в объятиях. — Он потеребил ее нижнюю губку, а потом забрал ее в свои губы целиком.

Его руки скользили по ее телу нетерпеливо и настойчиво, и от этих прикосновений Керри почувствовала, что к ней возвращается жизнь. Она погрузила пальцы в его волосы и неистово поцеловала его, и тело ее выгнулось навстречу его телу.

Желание поглотило ее целиком, ее рука принялась ласкать его плоть, гладить с таким же нетерпением, с каким он ласкал ее, и, в конце концов, Артур сдался. Он взял ее так же плавно, как прилив омывает берег. Она ощутила свое тело так, как никогда не ощущала раньше. Ее словно объяло пламя, каждая пора горела, воздух вокруг нее был полон запахом и телом Артура.

Каждым ударом, каждым поцелуем, он возвращал ей себя. Все было таким текучим, таким не имеющим ни начала, ни конца, что она едва могла сказать, где кончается ее тело и начинается его. Он втекал в нее, как вода, потом уходил прочь, как отлив, для того чтобы вернуться и проникнуть еще глубже. Керри отзывалась на каждый его удар, но уже теряла голову, предчувствуя телесное освобождение, такое восхитительное, что от предвкушения его у нее захватывало дух.

— Никто никогда не соблазнял меня так, как вы, — хрипло проговорил он. — Вы вызываете у меня сумасшедшее желание, Керри Маккиннон. — Он пылко поцеловал ее, его рука легко скользила по ее телу.

Он прижался щекой к ее щеке и зарылся рукой в путаницу ее волос. Другой рукой он продолжал поглаживать ее в одном ритме со своими ударами. Все произошло внезапно — ощущение, что она быстро погрузилась, а потом всплыла на поверхность, и вот снова начался отлив. Восхитительное ощущение заставило ее закричать от радости; руки ее безвольно упали по обе стороны тела.

Его удары стали еще сильнее; вдруг он содрогнулся с задавленным всхлипом — и Керри охватило ощущение безумной радости.

Она лежали, обнявшись и тяжело дышали. Спустя какое-то время Артур привлек Керри к себе и перевернулся на бок, так что теперь они оказались лицом к лицу. Она почувствовала, как он выскользнул из нее. Отдышавшись, он отвел с ее лба влажную прядь и прошептал:

— Вы, сударыня, украли у меня сердце.

Ах, но ведь он-то украл у нее сердце много недель назад, сорвал его, точно зрелый плод. Внезапно, подавленная нахлынувшими чувствами, она уткнулась ему в шею — ей показалось, что в эту минуту здесь, в открытом море, они просто мужчина и женщина, и близость их так огромна, как бывает только в сказках, и она любит его сейчас за полноту их близости.

Они лежали, сплетясь в объятии, и почти не разговаривали, наслаждаясь прикосновением, запахом и созерцанием друг друга при мерцающем свете лампы. Керри знала, что сохранит до конца дней своих воспоминание о том, как они ласкали друг друга в эту ночь, как стали одним целым в сером ночном море.

На следующее утро руки и губы Артура пробудили ее от спокойного, глубокого сна, который посетил ее впервые за много суток. Он ласкал ее нарочито медленно, старательно довел до высшей точки, еще старательней довел до высшей точки себя, сохраняя на лице веселую улыбку. Он больше не выходил из каюты до тех пор, пока они не пристали в доке Хок-ван-Холланда, разве что пару раз, чтобы раздобыть еду и дать Керри возможность побыть одной. За исключением этих редких отлучек, они лежали на узкой койке, заменявшей кровать, тщательно и всесторонне изучая тела, друг друга, тихонько смеялись интимным шуткам и негромко говорили о жизни, надеждах и своих мечтах.

И нежно шептали друг другу о своей любви.

Даже лишающее сил чувство вины начало исчезать в том покое и безопасности, которые она ощущала в объятиях Артура. Казалось, что все произошло когда-то давно, десятилетия назад, и порой у нее возникала мысль, что, скорее всего ничего и не было. В этой каюте не существовало ни Шотландии, ни Монкриффа, ни предательства Фрейзера. Ничего, кроме нее и Артура и их любви.

Но когда во второй половине дня судно причалило к Кингстону-на-Холме, первый сквознячок омерзительной реальности проник в их каюту. Картины и звуки оживленной маленькой гавани холодной правдой ворвались в мир, сотворенный ими, безжалостно заставив Керри вспомнить обо всем, что с ней случилось.

Артур вышел из каюты, а Керри, безжизненно двигаясь по ней, надела простую юбку и блузку, вынутые из сумки, уложила волосы строгим пучком на затылке.

Из глаз ее заструились слезы, они были быстрыми и тихими, и с ними ушло волшебство этих немногих дней. То, что случилось между ними в этой каюте, кончилось, кончилось навсегда, и Керри была уверена, что больше никогда не изведает такого покоя.

Когда вернулся Артур, ей удалось держаться спиной к нему, чтобы он не увидел ее покрасневших глаз. Но присущее чутье подсказало ему, как сильно она расстроена. Он подошел к ней сзади — она укладывала свои немногочисленные пожитки — и, обняв за талию, привлек ее к себе на грудь.

— Все будет хорошо, — пообещал он. — Я не позволю никакому злу коснуться вас, пока я жив.

Ей стало теплее от этих слов, и она повернулась в его объятиях и жадно поцеловала его, положив конец дальнейшим обещаниям, потому что слышать их ей было невыносимо.

Невыносимо было смотреть в лицо реальности — Керри страшило не преступление, совершенное ею, но преступление, которое совершил он.

О, в сердце своем она не сомневалась, что каждое сказанное им слово говорилось искренне. Он продемонстрировал ей свою чудесную любовь, полную и самозабвенную, и, радостно поклявшись своей жизнью, пообещал обеспечить ее безопасность. Но она боялась именно его жизни, его имени, его положения среди британской аристократии, всего того, что их разделяет.

Это же совсем другой мир, подумала она, когда Артур взял ее за руку и повел мимо скупщиков рыбы, моряков и всяких торговцев по оживленным улицам Кингстона, — мир, не похожий на то выдуманное царство, которое они сотворили для себя в последние дни. И когда она смотрела, как он договаривается о найме экипажа — крытого экипажа, пояснил он, поскольку ему не хочется подвергать леди буйству стихий, — она притворилась, будто смотрит на человека, который всегда будет любить ее и всегда лелеять.

А потом сглотнула горький вкус реальности, подступивший к горлу.

Глава 17

Если бы Артур не знал, что этого не может быть, он готов был бы поклясться, что они все еще в Шотландии. Процедура найма подходящего экипажа оказалась почти такой же вульгарной здесь, как и покупка лошади в Северном нагорье. Артур от всей души надеялся, что Алекс не делал за последние недели никаких серьезных капиталовложений наличными, потому что, похоже, он потратил целое состояние, с тех пор как отправился устраивать дела Филиппа.

И словно с него недостаточно было дурацких осложнений на этот день, извозчику не очень-то пришлась по душе идея отправиться в Лонгбридж.

— На дорогах у нас очень уж грязно, милорд, — пробурчал он, теребя шапку. — У нас тут ужас, сколько было дождей. Может, вам лучше поехать на юг?

Неужели вся Англия спятила за время его отсутствия? Когда это наемный извозчик вступал с ним в пререкания?

— Я совершенно уверен, что мне не нужно на юг, — процедил он надменно, — точнее, я в этом непоколебимо уверен. А теперь, сэр, если вам угодно оказать мне величайшую любезность покончить с разговорами, я буду вам весьма признателен!

Извозчик, нахмурившись, надел шапку.

— Говорю же, грязно, — пробормотал он себе под нос, уселся на свое сиденье и добавил к сказанному еще что-то такое, чего Артур не разобрал, но что прозвучало достаточно язвительно.

— Я прекрасно вас слышу! — заявил ему Артур, влезая в фаэтон. Захлопнув дверцу, он с рассерженным видом опустился на скамью напротив Керри.

Но достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы Артур забыл о своем раздражении.

— Можно подумать, что наш извозчик питает особое отвращение к дорожной грязи. Остается только удивляться, зачем он вообще стал извозчиком, — хмыкнул он.

Керри молча улыбнулась и посмотрела в мутное серое окно.

Артур нахмурился — еще два дня назад Керри засмеялась бы. Эта молчаливость появилась у нее, когда он сказал, что они входят в кингстонскую гавань. Он вообще-то не очень разбирался в изменчивых женских настроениях — и не имел к этому склонности, — но тогда он это заметил и предположил, что ее грусть связана с воспоминаниями о Шотландии — и о Томасе. На протяжении последних нескольких дней она не один раз вслух высказывала тревогу о своем родственнике. Правда, Артур считал, что эти тревоги — непоправимая растрата хорошего настроения; кто-кто, а уж Томас, этот грубый осел, проложит себе дорогу в жизни. Черт побери, Артур не удивился бы, если бы узнал, что этот упрямый осел добыл себе славу и состояние какой-нибудь жуткой выдумкой. У мужчин вроде Маккиннонов всегда так получается…

— А ваш друг граф, он, правда, не сочтет, что я бесцеремонна?

Тихий голос Керри оторвал Артура от размышлений; он заметил озабоченное выражение на ее лице и успокаивающим жестом положил руку ей на колено.

— Поверьте мне, Олбрайт с радостью нас примет.

Керри окинула взглядом свою поношенную черную юбку и нахмурилась.

И вдруг Артур все понял и впервые в жизни пожалел, что в его распоряжении нет целого королевства — или больших денег под рукой, — чтобы предоставить Керри возможность выбрать себе платья, драгоценности и обувь прямо здесь, в этой малонаселенной области Англии. Он был готов на все, лишь бы порадовать ее, лишь бы на лице ее вновь появилась веселая улыбка.

Конечно, он дарил безделушки своим любовницам или делал им маленькие подарки, чтобы пригладить взъерошенные перышки, когда они начинали высказывать свое недовольство его отношением к ним. Но никогда еще ему до такой степени не хотелось положить к ногам женщины весь мир, никогда еще не ощущал он такой жгучей потребности сделать женщину счастливой. И никогда еще он не признавался себе, что абсолютно не способен это сделать. Потому что, каким бы влиятельным человеком он ни был, какими бы возможностями ни обладал, сейчас это не имело значения, ибо у него при себе осталось так мало денег, что и говорить о них не стоило, и он знал, что их примут в Лонг-бридже в том виде, в каком они предстанут перед его друзьями. Или не примут… Артур понятия не имел, как он поступит, если Лилиане не понравится их вторжение в ее дом — неожиданное и неуместное. Больше того, он сознавал, что способность сомневаться абсолютно во всем за последнее время стала для него привычной.

Вот что, значит, связаться с Керри Маккиннон.


К тому времени, когда они добрались до подъездной аллеи длиной в милю, ведущей к имению Лонгбридж, Артура уже перестало заботить, в каком виде они предстанут перед Олбрайтами и вообще перед всем дурацким высшим обществом. Дважды они увязали в грязи, и ему приходилось вместе с кучером толкать экипаж. Снова пошел холодный дождь, и он промок до костей. Никогда в жизни он не был таким измученным, озябшим и изголодавшимся, как в этот день, и ей же богу, Эдриену Спенсу, так или иначе, придется их принять.

Естественно, извозчик отказался ехать дальше, когда начался ливень. Вследствие чего Артур и Керри стояли в массивных кирпичных воротах под почти не защищающим от дождя навесом, пока дождь не стих. То есть почти стих. Поскольку Артур уже смирился с мыслью, что солнце навсегда спряталось за тучами, он взял их сумки, изобразил на лице улыбку — ради Керри — и направился по раскисшей дороге к дому, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Этот отрезок пути отнял у них последние силы, но Керри ни разу не пожаловалась и не заявила, что больше не в состоянии идти. Характер у нее сильный, в этом ей не откажешь, более сильный, чем у него, потому что он уже готов был сесть у дороги и захныкать, как дитя.

Они шли, пока не оказались у огромного навеса, предохраняющего массивные дубовые двери Лонгбриджа от дождя. Остановившись, они уставились на страшную морду, вырезанную на медном дверном молотке. Они долго стояли молча около дверей. Когда Артур, наконец, покосился на Керри, он увидел, что она смотрит на него с таким сокрушенным видом, что он не сумел — хотя и пытался изо всех сил — найти слова ободрения. Артур перевел глаза на мерзкую морду на молотке; он мог бы весь вечер изучать это произведение искусства, если бы вдруг дверь не распахнулась так стремительно, что их с Керри чуть не сбило с ног. Артур жмурился от хлынувшего на них яркого света, пока не начал ясно различать мраморные плиты и позолоченные статуи, украшающие холл.

— Боже мой! Боже мой!

Артур сразу узнал этот голос — он принадлежал Максу, дворецкому Эдриена, весьма надменному малому.

— Макс, — заговорил он, растягивая слова и пытаясь сфокусировать на нем ослепленный взгляд, — а что, Эдриена здесь нет?

Макс, который был на добрых шесть дюймов ниже Артура, изумленно уставился на него, и его круглые глаза явственно выразили, насколько он шокирован.

— Милорд Артур! — задохнулся он. — Что за трагедия вас постигла?

Что за трагедия? Почему трагедия? Приключение настолько причудливое, что в него нельзя поверить, — это так, но трагедия? Это вовсе не трагедия; это дурацкая комедия! Артур ничего не смог поделать: происходящее внезапно показалось ему необычайно смешным, и он расхохотался.

— Тысяча звезд свалилась на меня, если хотите знать, — проговорил он сквозь смех, прекрасно понимая при этом, что вид у него совершенно безумный. — Тысяча звезд, Макс, и все на голову. А теперь, будьте так добры, сообщите старине Эдриену, что я явился к нему с визитом.

Макс смерил Артура взглядом с ног до головы, потом посмотрел на Керри.

— Милорд, граф пребывает в поместье. Прошу вас, проходите. — Он поклонился и отступил в сторону, слабым жестом предлагая им войти в холл.

Все еще посмеиваясь, Артур положил руку Керри на талию и легонько подтолкнул вперед. Но она неожиданно отпрянула и отказалась входить.

— Ничего страшного, — прошептал он. — Пойдемте.

— Нет, — замотала она головой и с такой силой оттолкнулась от него, пытаясь отойти от дверей, что он чуть не потерял равновесие.

Вид у Макса был огорченный; ради дворецкого Артур изобразил на лице улыбку и, наклонившись к уху Керри, прошептал:

— Что вы намерены делать? Простоять здесь всю ночь? Пошли же, мы просто войдем, и все.

— Нет! — прошипела она и толкнула его локтем под ребра. — Я не войду сюда в таком виде!

Чудно. Ну, просто чудно! Он тащит ее из самой Шотландии, и выходит, только для того, видите ли, чтобы она теперь артачилась! Ладно, ладно, он ведь понимает, почему ей не хочется входить — Олбрайты ничего никогда не делают наполовину, и продуманный декор их холла — расписанные карнизы, покрытые позолотой статуи и оконные переплеты, мраморные плиты и великолепный размах лестницы — заявлял о том, какие сокровища спрятаны в этом доме. При всем при том для Артура и Керри это было единственное убежище на много миль в округе, а они промокли до нитки. Поэтому Артур не склонен был дискутировать на сей счет.

— Входите, — сказал он тоном, исключающим любые возражения. — Мы можем все обсудить в тепле с таким же успехом, как и под дождем.

— Нет!

Резко вздохнув, Артур повернулся и схватил Керри за плечи, больше не думая о том, что услышит или увидит Макс.

— У вас нет выбора, Керри! Либо этот дом — либо конюшня, и поверьте, вам не захочется находиться в конюшне рядом с Громом!

Керри с вызовом вздернула подбородок.

— Я предпочитаю конюшню!

— Это нетрудно устроить! — сердито парировал он.

— Прекрасно! В таком случае скажите, куда мне идти, потому что мне очень хочется поскорее уйти отсюда, пока я не попалась на глаза еще кому-нибудь!

— Артур?

Вздрогнув при звуке женского голоса, Артур и Керри одновременно посмотрели в ту сторону. В холле стояла Лилиана Спенс, вид у нее был недоумевающий. Она изумленно воззрилась на Артура, потом перевела взгляд на Керри. Точеная светлая бровь приподнялась в немом вопросе.

Проклятие! Артур откашлялся.

— Лилиана. Я должен извиниться за то, что прибыл так… да, так… вы, конечно, удивлены…

— Прошу вас, войдите. Вы, наверное, очень замерзли, — проговорила она, обращаясь к Керри и торопливо направилась к ним, протягивая руку.

— Н-нет, благодарю вас, — пробормотала Керри, отшатнувшись и наступив при этом Артуру на ногу. — Мне бы не хотелось портить ваш дом — я имею в виду грязь…

— Вздор. Это всего лишь пол, и вы не могли бы испортить его, даже если бы попытались, мисс…

— Леди Олбрайт, позвольте представить вам миссис Маккиннон из Гленбейдена, что в Шотландии, — быстро вмешался Артур.

— В Шотландии! — Лицо Лилианы просияло улыбкой. — То-то мне показалось, что я заметила легкий акцент! Ах, как это чудесно, миссис Маккиннон! Мне страшно хочется побывать в Шотландии, и я уже прочла все прекрасные стихотворения Вордсворта. Муж обещает отвезти меня туда, как только дети немного подрастут. — Лилиана замолчала, посмотрела через открытые двери на серое небо, потом на грязную красную сумку и дружелюбно улыбнулась Керри. — Нужно переодеть вас в сухое, — озабоченно произнесла она, жестом приказав Максу закрыть двери.

— Нет, — мгновенно возразила Керри, — я не хочу вторгаться…

— Что значит «вторгаться», миссис Маккиннон? Для меня это истинное удовольствие — принять в своем доме настоящую шотландку. А вам, Артур, — сурово проговорила Лилиана, — вам, простите, что я так говорю, нужно принять ванну. Макс, велите немедленно приготовить две ванны, — распорядилась она и обняла Керри, не обращая внимания на грязь, тут же прилипшую к ее руке. — Прошу вас, миссис Маккиннон, входите. Вы можете простудиться до смерти.

Сердито зыркнув на Артура, Керри позволила Лилиане увлечь себя в холл.

— Артур, Макс сейчас поможет вам, — бросила Лилиана через плечо, поднимаясь по изогнутой лестнице и увлекая за собой Керри.

Артур понял, почему Эдриен так любит эту женщину — она ни разу не оглянулась, чтобы посмотреть, как грязная юбка Керри волочится по голубому ковру, покрывающему лестницу, равно как не взглянула ни на ее волосы, ни на испачканную одежду. Она разговаривала с Керри как с равной, и за одно это Артур будет преклоняться перед Лилианой Спенс до конца своих дней.

— Господи, да что такое случилось с твоими сапогами?

Артур закрыл глаза и быстренько попросил Господа, чтобы в его жизни не часто выпадали такие дни, как этот. Наконец он открыл глаза и увидел Эдриена, небрежно прислонившегося к стене и поглядывавшего на него с удивлением и насмешкой.

— Могу сообщить вам, сударь, если вы сами этого не знаете, что вид у вас просто чудовищный.

— Весьма благодарен, Олбрайт, за любезный комплимент. — Эдриен пропустил эти слова мимо ушей и, закинув голову, посмотрел туда, где только что исчезли Лилиана и Керри.

— Полагаю, ты догадываешься, с каким трепетом я предвкушаю рассказ о том, как ты оказался здесь и, естественно, почему в таком виде — и с новой подопечной.

Да, Артур мог себе представить, какой трепет охватил Эдриена, и, нетерпеливо издохнув, провел грязной рукой по спутанным волосам.

— Я был бы очень рад получить от тебя взамен горячую ванну и бутылку твоего лучшего виски. — Эдриен поднял брови.

— Бутылку, вот как? Прекрасно, я велю Максу принести самое лучшее виски — думаю, ничто другое недостойно сопровождать твой занимательный рассказ.

И судя по всему, он вознамерился услышать этот рассказ немедленно, потому что пошел следом за Артуром в ванную комнату, где уже была готова для него ванна. Артур пренебрег нетерпением Эдриена и с наслаждением погрузился в горячую воду. Закрыв глаза и положив голову на край фаянсовой ванны, он позволил воде пропитать все поры кожи и с помощью мыла и мочалки избавился от десятидневной грязи. Время от времени он открывал глаза и снова видел Эдриена, который растянулся на длинной, обитой шелком скамье у окна, согнув ногу в колене и упираясь в нее каблуком, не жалея прекрасной ткани. Одной рукой он поддерживал голову, в другой держал хрустальный стакан, из которого неторопливо потягивал старое шотландское виски — в те минуты, когда не устремлял внимательный взгляд на Артура.

Артур только еще начал чувствовать себя человеком, когда Эдриен нетерпеливо произнес:

— Ну, давай же.

Артур фыркнул в ответ, растирая себя мочалкой.

— Ах, Кристиан, ты ведь не собираешься дразнить меня, правда? Ну взгляни же на все с моей точки зрения. Ты появляешься из ниоткуда после странного набега на Шотландию и длительного отсутствия, покрытый по непонятной причине с ног до головы грязью и в придачу под ручку с какой-то шотландкой. А теперь решил изобразить скромника? Ну, уж нет!

Артур усмехнулся.

— Ты говоришь так, словно никогда не появлялся на Маунт-стрит при подозрительных обстоятельствах, Олбрайт. Не можешь же ты отрицать — ты должен, просто обязан признать это: я никогда не лез к тебе в подобных случаях с настойчивыми расспросами, — ответствовал он и глубже погрузился в ванну.

— Ну да, наверное. Но ведь ты — Артур. И, кроме того, я никогда не появлялся под ручку с незнакомой женщиной — ты, очевидно, спутал меня с Кеттерингом.

В ответ на это раздалось новое фырканье — Джулиан действительно несколько раз появлялся у его дверей под руку с незнакомыми женщинами… а также с очень даже знакомыми.

— Кеттеринга я тоже не расспрашивал, хотя видит Бог — следовало бы.

— Ну, так начинай же. Твой брат прислал мне два письма, интересуясь, не видел ли я тебя, случайно. Мы уже все начали немного беспокоиться. Так кто такая эта женщина, где ты, собственно говоря, был и что ты сделал с этими превосходными сапогами?

Как это ни смешно, но до этой минуты Артур не представлял себе, в каких выражениях объяснит, кто такая Керри. Или как расскажет, где он обретался в последние недели. Или зачем рисковал своей шеей, чтобы привезти ее сюда. Он посмотрел на одного из своих самых близких друзей.

Эдриен выпрямился, нагнулся вперед, держа в руке стакан и нетерпеливо глядя на Артура.

— Кто она, Артур?

Господи, если бы он сам это знал! Что же он делает? Что за безумие одолело его, каким демоном он одержим? Какой демон вбил ему в голову, что он может привезти Керри сюда и что при этом ему не зададут никаких вопросов, не потребуют никаких объяснений?

— Я не могу представить себе, что случилось в Шотландии, но, похоже, эта особа очень дорога тебе, если ты ввязался в такую передрягу, — задумчиво проговорил Эдриен.

Если бы он только знал…

— Дороже жизни, — пробормотал Артур. Это признание удивило его самого гораздо больше, кажется, чем Эдриена. Он вовсе не собирался говорить ничего подобного, но слова эти невольно сорвались с его губ и были произнесены прежде, чем он успел их остановить.

— Она шотландка. И вдова одного безземельного бедняка. Она… она ничто.

— Прошу прощения, — удивился Эдриен, — очевидно, для тебя она очень даже что-то.

Тогда Артур взглянул на своего друга, уверенный, что увидит на его лице какие-либо признаки осуждения, намек на то, что он не примет Керри.

Он ничего такого не увидел.

Но зато он увидел на лице Эдриена черты аристократизма и спокойное выражение, а в голосе услышал выработанное годами искусное безразличие. Без сомнения, Эдриен пытался вникнуть в эту странную ситуацию, пытался в ней разобраться. Но как ему объяснить? Как объяснить Эдриену, что Керри перевернула всю его жизнь?

— Ты помнишь, — тихо начал он, — тот вечер, когда мы вчетвером сопровождали Алекса в оперу? В тот вечер он впервые появился в своей только что абонированной ложе.

Некоторое время Эдриен смотрел на виски в своем стакане.

— Я ясно помню это, — ответил он, посмотрев на Артура. — Очень ясно. Филипп, как обычно, выпил слишком много бренди.

— В таком случае ты, конечно, вспомнишь, как он сверх меры разозлил Алекса, приведя в его ложу мисс Дафну.

Эдриен опять кивнул.

Артур посмотрел на огонь в камине. Он прямо воочию видел Филиппа в ложе, его белокурую голову, склоненную к Дафне, — он объяснял ей содержание оперы. Алекс — герцог, человек, уважающий приличия, — был мертвенно бледен. Дафна — одна из подопечных мадам Фарантино, женщина, которая ублажала мужчин из аристократических кругов в тайном борделе позади кабачка Тома О'Шантера. Она была любовницей Филиппа, а в те дни он сильно увлекся ею, и увлечение это могло соперничать разве что с его пристрастием к бренди.

Алекс пригласил четырех повес с Риджент-стрит в свою ложу на открытие оперного сезона. Это было время, когда «Тайме» редко выходил без упоминания об их подвигах. Во время увертюры Филипп исчез, а потом появился под ручку с Дафной в самом неподходящем месте — в паузе, когда все толпились в ложе, чтобы нанести визит или в надежде быть представленными герцогу. Алекс был в ярости из-за выходки Филиппа и растерян, но ничего не мог сделать, иначе вышел бы скандал.

— Я страшно рассердился тогда, — продолжал Артур. — Когда я позже упрекнул Филиппа за его недостойное поведение, он посмотрел на меня, словно я в чем-то его разочаровал. Помню, я подумал, что это довольно странная реакция на мое возмущение. «Ты же общаешься с женщинами вроде Дафны, — сказал он мне. — Или ты полагаешь, что женщины, на которых ты ездишь верхом, настолько незначительны за пределами твоей постели, что им нужно отказывать даже в таких простых удовольствиях, как музыка?»

Артур замолчал, вспоминая, как почувствовал тогда себя униженным, и не в последнюю очередь еще и потому, что в этой отповеди Филиппа заключалось зерно истины. Эдриен молчал, ожидая, когда Артур продолжит свой рассказ.

— Конечно, я относился к этой женщине с достаточным уважением, — признался он, мысленно спросив себя, является ли это истинной правдой. — Но оперная ложа Алекса? Это нельзя себе представить, нельзя объяснить. Я должен был думать о его репутации: он был новоиспеченным герцогом и старался соответствовать своему титулу. Многие пришли бы в восторг, если бы он допустил промах. Я сказал все это Филиппу и напомнил ему, что Дафна не должна забывать, кто она такая и что само ее присутствие нанесло ущерб важной работе моего брата, которая заключается в проведении общественных реформ, ставящих перед собой цель помочь именно таким женщинам, как она.

— Не сомневаюсь, что он в ответ только посмеялся, — пробормотал Эдриен.

— Он сказал: «В таком случае, Артур, твой брат подсовывает нам фальшивые реформы, если говорит, что намерен помочь таким людям, как Дафна. Потому что Дафна — живое, дышащее человеческое существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я. Она так же заслуживает его уважения, как и всякий другой, но если она не настолько хороша, чтобы сидеть в его ложе, значит, нет надежды, что ее можно спасти от таких людей, как твой брат».

Артур посмотрел на Эдриена.

— Керри действительно что-то для меня — она из того слоя общества, с которым, как я всегда думал, мне никогда не придется соприкоснуться, человек, не принадлежащий к моему классу, человек, чье появление в свете может запятнать доброе имя моей семьи. И все же она коснулась меня — коснулась так, что я почти не в состоянии это осознать и еще меньше описать. Она что-то для меня, да. Она все для меня — она живое, дышащее существо, такое же дитя Господа Бога, как ты или я, и так же заслуживает моего уважения, как и любой другой.

Эдриен, прищурившись, долго смотрел в глаза Артуру, а потом допил свое виски.

— Ну, тогда это делает ее чем-то и для меня. А теперь, надеюсь, ты вылезешь, наконец, из ванны, а я должен решить, что с ней делать.

Встав со скамьи, он с шутовским видом поклонился Артуру и направился к двери.

— Я не сомневаюсь, что Макс принес тебе лучшее из моей одежды, — улыбнулся он. — Мы будем вас ждать в Золотом салоне.

С этими словами он вышел, и Артур услышал, как он велит Максу принести еще бутылку из погреба, «потому что Кристиану виски весьма пригодится».

Он фыркнул и с головой погрузился в теплую воду.

Глава 18

Стоя перед зеркалом, в котором она отражалась с ног до головы, Керри еще раз повернулась, не веря своим глазам. Метаморфоза, которая произошла с ней, была просто… замечательной.

На ней было такое красивое платье, каких она никогда в жизни не видела и даже представить себе не могла. Оно было из бледно-голубого шелка, оторочено белым атласом — ни черным, ни серым, ни каким-нибудь еще угрюмым однообразным вдовьим цветом. Никогда она не выглядела такой элегантной. Даже волосы — миссис Дисмьюк, личная горничная леди Олбрайт, причесала ее влажные волосы, искусно скрутив их в толстый шиньон, и закрепила на затылке шпильками с бриллиантовыми головками.

Леди Олбрайт дала ей крупные жемчужные серьги, чтобы Керри надела их к ужину, и такое же ожерелье. Керри подумала, что жемчуга, которые она хранила как самое ценное, что у нее есть, в течение всех этих лет, выглядят такими ужасно мелкими и невзрачными по сравнению с этими. Неудивительно, что мистер Эбернети презрительно усмехнулся, когда она показала ему свои жемчуга, а потом небрежно бросил их в сейф.

Вспомнив об этом, она вдруг ощутила себя мошенницей и быстро отвела взгляд от зеркала — ей стало невмоготу смотреть на себя. Что же это она делает — притворяется леди? Ей так же не пристало носить прекрасную одежду, как и находиться в этом доме! Доме? Господи, да ведь это настоящий дворец, везде, куда ни глянь, золото, мрамор, хрусталь. Последние два часа ей казалось, что она попала в сказку, и она старалась не делать резких движений, боясь, что все это вдруг исчезнет.

— О, миссис Маккиннон, какая вы красивая!

Керри заставила себя улыбнуться и застенчиво взглянула на леди Олбрайт, которая появилась в туалетной комнате, одетая в платье цвета лаванды, еще красивее, чем-то, что было на Керри.

— Не знаю, как благодарить вас за ванну и за… это, — пролепетала она, смущенно показывая на платье.

Леди Олбрайт изящным жестом прервала поток ее благодарностей.

— Я не надевала это платье много лет. Да я и вообще не ношу ни одно из моих старых платьев с тех пор, как у меня родился сын. К сожалению, все они уже не застегиваются у меня на талии. А на вас оно так хорошо сидит! Оставьте его себе.

От такого предложения Керри задохнулась.

— О нет! Такие красивые платья мне ни к чему!

— Отлично! — пробормотала миссис Дисмьюк.

— Я настаиваю. Нет, нет, — небрежно отмела ее возражения леди Олбрайт, — не будем больше спорить об этом. Если вы не примете это платье от меня в подарок, Полли засунет его куда-нибудь в шкаф и им будет питаться целая колония моли.

Керри снова посмотрела в зеркало, поглаживая вышитый лиф. Наверное, над этой замысловатой вышивкой трубилась целая дюжина мастериц.

— Ах, представьте себе, как удивится наш Артур! — веселилась леди Олбрайт, стоя у нее за спиной.

О да, конечно, он удивится. У него даже, наверное, будет апоплексический удар. Но если говорить честно, Керри очень тревожилась о том, что теперь подумает о ней Артур. Она повернулась и улыбнулась хозяйке дома.

— Я в долгу перед вами за вашу доброту. Лилиана весело рассмеялась и жестом предложила идти за собой.

— Вас слишком легко порадовать, миссис Маккиннон. А теперь, если вы готовы, идемте — мужчины ждут нас в Золотом салоне.

Они спустились вниз по изогнутой лестнице и направились по коридору, который был просторней, чем бальный зал в Монкриффе, шагая по казавшемуся бесконечным толстому голубому ковру. Торопливо следуя за леди Олбрайт, Керри изумлялась множеству портретов, фарфоровых ваз и букетов живых цветов. Она отпрянула, увидев лакея, распахнувшего при их приближении двустворчатую дверь, и чуть не налетела на леди Олбрайт, когда переступила через порог и увидела огромный салон, в котором главное место занимал портрет хозяйки дома во весь рост, изображенной в украшенном драгоценными камнями платье и с диадемой на белокурых волосах.

Прежде чем она успела вобрать в себя великолепие этой комнаты, внимание ее привлекло какое-то движение справа. Керри повернулась, и краски сбежали с ее лица. Артур медленно поднимался со стула, и когда он встал, у нее буквально дух захватило.

Боже мой! На нем был превосходный темно-синий фрак и шелковый серебристо-белый жилет, и вид у него был поистине королевский. Шейный платок из серебристого шелка, безукоризненно подходящий к жилету, был завязан элегантным узлом и сиял на фоне ярко-белых кружев сорочки. Панталоны темно-серого цвета прекрасно облегали мускулистые ноги и суживались к черным лакированным ботинкам, начищенным до блеска.

Он был красив. Ошеломляюще красив. И еще он подстриг волосы. Его длинные золотисто-каштановые волосы теперь едва доходили до воротника и были уложены в красивую прическу.

— Керри… — выдохнул он, и она поняла, что он тоже потрясен ее видом. Он медленно обвел ее взглядом, словно впитывал в себя ее образ, и она подумала, что платье ей, наверное, к лицу.

— Мы что же, так и будем стоять здесь весь вечер, пока ты восхищаешься, миссис Маккиннон, или ты все же соблаговолишь познакомить нас по всем правилам? — проговорил низкий мужской голос.

Керри повернулась в ту сторону, откуда раздался голос, и тут же вспыхнула при виде мощной фигуры лорда Олбрайта. Темноволосый привлекательный человек стоял так близко к ней, что мог бы до нее дотронуться, а она даже не заметила его, пока он не заговорил.

— Я бы оплакивал тот день, Олбрайт, когда блеск настоящей красоты не заставил меня остановиться в восхищении, — отозвался Артур. Значит, он считает ее красивой? — Прошу вас, позвольте мне представить вам Эдриена Спенса, лорда Олбрайта, — мягко произнес он, а потом повернулся к другу: — Миссис Маккиннон из Гленбейдена, Шотландия.

Керри неловко присела в реверансе, но лорд Олбрайт покачал головой, взял ее за руку и заставил подняться.

— В Лонгбридже мы обходимся без церемоний, миссис Маккиннон. Должен сказать, я очень рад с вами познакомиться. Я уже наслышан о вас. — Он галантно склонился к ее руке. — Добро пожаловать в наш дом.

— Благодарю вас, — пролепетала она, мысленно скривившись от того, как слабо прозвучал ее голос. — Вы очень добры, что приняли меня, сэр.

— О-о, акцент у вас прямо-таки поэтический! — восхитилась леди Олбрайт, стоявшая рядом с мужем. — Макс, прошу вас, налейте вина миссис Маккиннон.

Представляю, как ей хочется пить после такого долгого дня. Артур, вы присоединитесь к миссис Маккиннон?

— Благодарю, Лилиана, но граф поступил весьма разумно, принеся наверх свое самое лучшее виски.

— Похоже, мне придется переправить туда весь свой погреб, — ухмыльнулся лорд Олбрайт и, положив руку Керри на свой локоть, направился туда, где перед массивным камином в дальнем конце салона уютно расположились диваны и кресла. — У нас есть привычка баловать себя небольшим количеством бренди перед ужином, миссис Маккиннон. Надеюсь, вы пока не умираете с голоду?

Нервы у Керри были так напряжены, что она не смогла бы проглотить ни кусочка, поэтому она отрицательно покачала головой.

— Великолепно, — обрадовался лорд Олбрайт и усадил ее в кресло, обитое красной парчой. — Я полагаю, моя Лили уже выжала вас досуха, расспрашивая о Шотландии, — она вбила себе в голову, что скоро туда поедет. Она, конечно же, сообщила вам об этом, — лорд с нежной улыбкой посмотрел на жену, которая изящно присела на краешек дивана, — но, тем не менее, я настаиваю на том, чтобы вы все это повторили и мне. Много лет назад, совсем молодым человеком, я ездил туда, и признаюсь, не много сохранил в памяти, — он замолчал и бросил взгляд через плечо на Артура, который, услышав его слова, презрительно усмехнулся, — поскольку был занят тогда кое-какими неотложными делами.

Он сел на диван рядом с женой. Артур занял стул рядом с Керри и тайком подмигнул ей, после чего осушил свой стакан и протянул его Максу.

— Миссис Маккиннон, расскажите, пожалуйста, Эдриену о Гленбейдене. В вашем описании это звучит божественно, — попросила леди Олбрайт.

Описать Гленбейден. Разве недостаточно, что она чувствует себя неловко и неуместно здесь, в этом доме… в этой комнате? Как может она описать Гленбейден? Она даже не знает, с чего начать — с пурпурного оттенка вереска, или с голубой утренней дымки, или с темно-зеленых гор, которые касаются неба? Как передать свою общность с этой долиной, свою глубокую связь с этой землей или чувство клана, которое связывало ее со всеми живущими там?

— Это нельзя описать — это слишком прекрасно, — вздохнул Артур.

Он словно прочел ее мысли. Керри удивилась и посмотрела на него; Артур улыбнулся.

— Вы не будете возражать, если я попробую сам рассказать об этом? — спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к Олбрайтам. — Первое, что узнаешь о Шотландии, — это что у нее собственные, особенные, звезды. Если вам доведется лежать на вересковой пустоши при полной луне, звезды покажутся такими близкими, что можно поклясться — они почти касаются вашего лица. А луна — ах, Господи, какая там луна! Я никогда не видел, чтобы луна была такой яркой и такой большой, как в этой долине. Она удивительная и, право, замечательно спокойная. А утром цвета такие насыщенные, такие чистые, что вы просто представить себе не можете…

Удивленная и расчувствовавшаяся Керри сидела молча и смотрела на выразительное лицо Артура, рассказывающего о Гленбейдене. Нет, она бы не смогла описать Шотландию, которая живет в ее сердце, так, как это сделал он, уловить и впитать в себя самую ее суть за то короткое время, что он пробыл там. У нее вдруг появилось волшебное, немыслимое ощущение, что она знает Артура всю жизнь, и это ощущение связывает их сильнее, чем недели, проведенные в Гленбейдене.

За ужином это ощущение еще больше окрепло, когда Артур пересказал историю их первой встречи и невероятное путешествие по Северному нагорью, в которое она нечаянно втянула их обоих. Она растрогалась, узнав, что он совершенно не знал тогда, что ему делать, — а ей-то казалось, что он все знает и все умеет; сильное впечатление на нее произвело и то, что он не совершил ни одного ложного шага. Она рассмеялась вместе с Олбрайтами, когда он описывал свою первую встречу с братьями Ричи, потом тихонько взгрустнула, когда он заговорил о том, что, когда он впервые увидел Глен-бейден, у него перехватило дыхание. А Томас? О Томасе он говорил с нежностью, так замечательно описав его характер, что сердце Керри наполнилось теплом.

Олбрайты слушали его рассказ очень внимательно, а потому не заметили, что она не знает, как пользоваться столовыми приборами и какое вино с каким блюдом пить. Ошарашенная разнообразием тарелок, бокалов и рюмок, Керри только спустя много часов поняла, что Артуру удалось избежать объяснений, каким образом они оказались вместе в Лонгбридже.

Когда все снова собрались в салоне, любовь Керри к нему была уже так велика, что заполнила ее целиком.

Артур полагал, что им не удастся избежать наблюдательного взгляда Эдриена или веселого подшучивания Лилианы. Нет, он, конечно, был очень рад видеть их обоих, но совершенно не был готов ни к виду Керри, ни к тому, как прореагирует на нее его тело. С того момента, как она переступила через порог, окутанная облаком голубого шелка, он пребывал в состоянии горячечной очарованности.

Она была ошеломляюще хороша в этом платье; оно так прекрасно облегало все изящные изгибы ее фигуры, что казалось сшитым специально для нее. И еще его удивило, как свободно чувствует она себя в этом роскошном платье, до какой степени она кажется почти своей среди людей из высшего общества. Ему хотелось держать в объятиях это видение, вкушать губами обнаженную кожу ее плеч, ощущать ее тело под дорогой тканью.

Он выдержал бесконечный ужин только потому, что монополизировал беседу. Позже, когда они снова собрались в Золотом салоне, чтобы выпить портвейна, ему удалось выдержать и этот час, молча глядя на Керри, которая рассказывала своим мягким, пьянящим голосом о своей семье и школьных годах в Эдинбурге.

Убедившись, что Олбрайты вытянули у нее все полезные сведения, он стал придумывать, каким способом им с Керри оставить хозяев, когда появился Макс и объявил, что курьер из Лондона ждет в кабинете. Артур в жизни своей не слыхивал более радостного сообщения.

— В такой час? — воскликнула Лилиана, вставая вместе с Эдриеном с дивана.

— Я могу приписать это ужасным дорогам. Вот бедняга! — фальшиво посочувствовал ему Артур.

— Надо выяснить, в чем дело. Вы извините нас, миссис Маккиннон, — коротко кивнул Эдриен и направился к двери; Лилиана последовала за ним.

Едва дверь закрылась, Артур вскочил со стула и схватил Керри за руку. Она буквально подпрыгнула, когда он потянул ее на себя, а он быстро обнял ее за талию и повел к двери в противоположном конце салона.

— Что вы делаете? — спросила она.

Артур положил палец ей на губы, осторожно открыл дверь и незаметно оглядел коридор.

Они были одни.

Он взял Керри за плечо и повернул к себе, а потом подтолкнул ее к двери красного дерева.

— Артур! — воскликнула она сквозь обещающую улыбку. Он поймал эту улыбку губами, обхватил ее за бедра и притиснул к себе. Ее губы были точно нектар, они дразнили его и обещали наслаждение…

— Вы сумасшедший? — в ярости прошептала Керри и сильно толкнула его в грудь.

— Что же тут удивительного? — проворчал он, морщась от боли. Но она была права — нельзя же набрасываться на нее в салоне с распахнутой дверью! Поэтому он снова схватил ее за руку и потащил в коридор; он увлекал ее за собой, торопясь уйти подальше от любопытных глаз, наконец, обогнул угол и ворвался в гостиную рядом с террасой.

Артур шепотом попросил ее идти побыстрее.

— Куда? — спросила она с любопытством.

— В сад, любовь моя, — ответил он, как будто это было само собой разумеющимся, хотя на самом деле он и сам не знал, куда идет. Он знал только, что должен заключить ее в объятия, а для этого требуется уединение.

Они выбрались в сад, побежали по усыпанной гравием аллее, держась за руки и стараясь, чтобы смех их не разносился по холодному ночному воздуху. Они бежали, пока Артур не заметил какую-то беседку. Он и забыл, что Эдриен выстроил ее, надеясь затмить самые великолепные беседки Англии, и особенно беседки в поместье его отца. Тогда Артур подумал, что это глупая трата денег. Но теперь решил, что деньги вложены очень удачно. Он привлек Керри к себе и ускорил шаги; они взлетели по ступенькам беседки и буквально ворвались в нее.

И сразу остановились, затаив дыхание. Беседкой явно пользовались часто; в ней еще сохранялись остатки недавнего пикника, которые можно было рассмотреть при свете луны, сиявшей в одном из окон. По периметру комнаты тянулась скамья, на ней лежали подушки в белую и зеленую полоску.

Керри выскользнула из объятий Артура и прошла внутрь.

— Как красиво! — Она посмотрела на Артура через плечо. — Я не видывала такой роскоши, Артур. Я бы не поверила, что в беседке может быть так красиво.

— О красоте вам рассказывать буду я, дорогая, — тихо заговорил Артур. — Я никогда в жизни не видел ничего красивее вас. Ваша красота меня просто потрясла.

Керри улыбнулась и посмотрела на свое платье.

— Его подарила мне леди Олбрайт. Она сказала, что оно ей мало…

— Платьев будет больше, очень много, всех мыслимых цветов, — пообещал он, медленно подходя к ней. — Все, чего ваша душа пожелает.

Она подняла глаза.

— Простите?

— Вы заслуживаете самого лучшего. Я постараюсь дать его вам.

— Артур, — она улыбнулась, — вы, наверное, выпили этого виски гораздо больше, чем мне известно. И теперь болтаете чепуху.

— Вот как? — удивился он, протягивая к ней руки. — А почему бы вам не иметь самого лучшего, Керри? Мне это вполне по карману.

— Ну да, все это расчудесно. А вот что я стану делать с такими прекрасными платьями в Шотландии?

— В Шотландии? — повторил он, приходя в смятение от запаха лаванды, исходившего от ее кожи. Наклонив голову, он провел носом по ее обнаженной шее.

— Ага, в Шотландии. Где я живу. Или вы уже забыли, как красиво ее только что описали?

Артур поднял голову.

— Вы не можете вернуться в Шотландию, разве вы забыли? — Керри отпрянула, но Артур поймал ее прежде, чем она успела от него отойти.

— Там вас ждет Монкрифф.

— Нет, не теперь, конечно, это я понимаю, — задумчиво проговорила она, и ее светящиеся голубые глаза заметались по его груди. — Но, в конце концов, я обязательно туда вернусь.

— Зачем?

— Зачем? — изумленно вскрикнула она. — Я шотландка, Артур, или вы никогда не замечали моего акцента? Я не могу жить в Англии всю жизнь! С какой стати?

Разговор начал его раздражать. Единственное, чего ему хотелось, — это ласкать ее, а не обсуждать будущее, к тому же весьма туманное.

— Это подождет, — примиряющим голосом пробормотал он. — Сегодня ночью мы ничего не сможем решить. Неужели вы позволите этой луне светить впустую? — Она посмотрела на окно, сквозь которое лунный свет падал на подушку. — Я бы мог схватить ее и унести в кармане, если бы захотел, — похвастался он, снова наклоняясь, чтобы втянуть в себя запах ее кожи. — И я вынимал бы ее каждый раз, когда мне захотелось бы вспомнить, как красивы вы были сегодня ночью.

Тогда Керри вздохнула, поцеловала его в щеку, и Артур почувствовал, как все тело его стиснула страсть.

Они ласкали друг друга на скамье с подушками, и голубое шелковое платье было небрежно скомкано вокруг ее талии. Они двигались томно в лад друг с другом, не желая торопить ни время, ни лунный свет. Когда Керри, наконец, закрыла глаза и застонала, Артур почувствовал, как тело ее сомкнулось вокруг него… почувствовал, что его любовь к ней оставила глубокий след в его сердце, отметила его всем, что было ею, Керри.

Спустя долгое время, когда прохладный ночной воздух одолел тепло, которым они одарили друг друга, они прокрались в дом, посмеиваясь точно малые дети, быстро прошли по длинному коридору, каждый нес обувь в одной руке, свободной рукой держась за руку другого. Поднявшись по великолепной лестнице, Артур поцеловал Керри поцелуем глубоким и долгим, не желая расставаться с ней ни теперь и никогда. Но Керри, в конце концов, заставила его очнуться, шаловливо укусив за губу.

— Ох! — вскрикнул он, а Керри уже шла по коридору к своей комнате. Когда дверь тихо закрылась за ней, он медленно повернулся и неохотно направился в противоположную сторону.

В ту ночь ему снилось, как они ласкают друг друга, как она склоняется над ним на скамейке беседки, как ее глаза влажного голубого цвета блестят от наслаждения. А потом появился Филипп, он описывал вокруг беседки круги. Луна посылала столб жуткого света через дыру в его груди, когда он проходил мимо западного фасада. Сжав руки за спиной, Филипп снова и снова качал белокурой головой.

— Артур, мальчик мой, — печально прошептал он, — что ты делаешь?

Артур вырвался из этого дурного сна, его ночная рубашка прилипла к вспотевшей спине. Он сел, уставился на окно с мелкими стеклами.

— Когда же, Филипп? — застонал он, схватившись за голову. — Когда же ты, наконец, упокоишься с миром?

Глава 19

На следующий день вскоре после полудня Лилиана — она решительно настояла на том, чтобы Керри называла ее по имени, — потащила гостью в оранжерею показать ей, где она занимается рисованием. Хозяйка с гордостью демонстрировала гостье свои рисунки, и постепенно Керри начала представлять себе, какое прошлое было у Артура — идиллические картины роскошных пикников, охоты и игр в Майский день. Там были портреты предков Олбрайтов в официальных облачениях, в лентах, коронах и тяжелых перстнях.

Один портрет особенно привлек внимание Керри. Она изумленно смотрела на рисунок, изображающий четверых мужчин. Она узнала Артура и Эдриена; Артур стоял, упираясь одной ногой в большой камень, Эдриен держал в руке шляпу. Она почему-то сразу решила, что высокий черноволосый человек, стоящий позади них, — Джулиан Дейн, а красивый блондин, опустившийся на одно колено, небрежно опираясь рукой о землю, — это, конечно, Филипп.

— Повесы с Риджент-стрит, — гордо проговорила Лилиана.

— Кто? — переспросила Керри. Лилиана прищурилась.

— Кто? — повторила Керри, а когда призналась, что никогда не слышала этого прозвища, Лилиана усадила ее на плетеный стул с подушками, стоявший рядом с высокими окнами, выходившими на север, и принялась рассказывать о четырех молодых людях, которые познакомились еще мальчишками и с тех пор не расставались. Керри не удивилась, поскольку Артур уже рассказывал ей об этом. Но что ее воистину удивило — это рассказ о том, как именно они получили прозвище «повесы», и, как «Тайме» их называл, «бесславно известные повесы с Риджент-стрит».

Очарованная повествованием, Керри сидела на краешке стула и впитывала каждое слово, слетающее с губ Лилианы. Она вспыхнула, когда хозяйка шепотом поведала ей о происхождении этого прозвища — поведала все, включая имена, а в некоторых случаях и точные даты. Она затаила дыхание, когда Лилиана с видом заговорщицы ярко обрисовала ей несколько скандалов, которые произошли в Лондоне по вине этой четверки и завершились непристойными сборищами.

Но она сжалась и побледнела, когда Лилиана рассказала ей о смерти Филиппа. Артур, естественно, упоминал Филиппа, так же как и всех остальных. Но она заметила, что, когда он говорил о Филиппе, что-то в нем менялось, и видела, как глубоко опечален он смертью друга. Теперь она все поняла, теперь она и сама испытывала эту печаль.

Закончив свой рассказ, Лилиана взглянула на рисунок.

— Я хочу сделать сюрприз Эдриену, но, признаюсь, никак не решу, когда именно подарить ему рисунок. Он все еще считает себя виноватым в смерти Филиппа и ужасно по нему скучает. Я очень надеюсь, что когда-нибудь он смирится с тем, что наделал Филипп.

Неудивительно, что Артур отправился в Шотландию — в неожиданном озарении Керри вдруг поняла, что поездка в Шотландию имела непосредственное отношение к жизни Филиппа.

И, сидя в оранжерее Лонгбриджа, она не могла не задаться вопросом — нашел ли Артур то, что искал.

Артур одевался к ужину в другой костюм Эдриена, пребывая в превосходном настроении. Вежливо отказавшись от услуг камердинера (ему показалось, что это уж чересчур — забрать у друга и костюм, и камердинера), он напевал, повязывая на шею платок. Приезд в Лонгбридж оказался делом очень легким, гораздо более легким, чем он предполагал. Он улыбнулся своему отражению в зеркале, висевшем над тазом, вспомнив их недавнее появление здесь. Ему следовало бы знать, что его старый друг примет и Керри без всяких объяснений.

Но вдруг улыбка его погасла. Последние дни в голове у него крутились мысли — мысли, которые тревожили его, волновали его душу. Удовольствие, которое он испытывал, глядя, как быстро Керри освоилась в новом окружении, неизменно переходило в размышления о ее будущем, о Керри рядом с ним, об ил доме, детях…

Артур тяжело вздохнул. Это просто невозможно. Разве? Нет! Он никогда не сможет вступить с ней в законный брак, и видит Бог, его семья не одобрит такого союза. Но тогда о чем же он думает? В голове у него быстро мелькнула темная мысль о том, что Керри могла бы жить с ним на положении любовницы, но он тут же отогнал ее. Он любит Керри; немыслимо потребовать от нее такого.

Что же тогда?

Артур прошелся по комнате, подавляя угрызения совести и отгоняя неизбежные вопросы. Он подумает над ответами как-нибудь на досуге, но не теперь. Теперь же он скажет Керри, что через два дня они отправляются в Лондон. Право же, у него есть более неотложные задачи. Идя по коридору к Золотому салону, он постарался отбросить не дававшую ему покоя мысль о том, что на вопрос «что же тогда?», возможно, ответа нет вообще.

Во всяком случае, такого ответа, который был бы приемлем для них обоих.

Керри как-то удалось пережить ужин, и снова она была благодарна Олбрайтам и Артуру за то, что они занялись обсуждением мест и людей, ей незнакомых, и чего-то, связанного с каким-то дебютом. Она чувствовала себя здесь лишней, тосковала по простому тушеному мясу, которое готовила Мэй, и не могла привыкнуть к деликатесам, названий которых она не знала.

Но все это было забыто, когда Артур весело объявил за десертом, что в конце недели они с Керри отправятся в Лондон. Керри не только было ошеломлена, она испугалась. Неужели он думает, что они могут просто взять и приехать в Лондон в чужой одежде, на лошади, которую им одолжили?

Она положила ложку и огляделась, а Артур сунул в рот кусок пудинга, явно не заметив, что все замолчали. У лорда Олбрайта, как заметила Керри, был такой же испуганный вид, как и у нее.

Он тоже положил ложку и воззрился на Артура.

— В Лондон? — спросил он, украдкой бросив взгляд на Керри. — Ты уверен, что тебе следует туда ехать? — Артур небрежно пожал плечами.

— Конечно. Я слишком долго отсутствовал — кое-какие дела требуют моего присутствия.

— Мне кажется, ты мог бы, уладить эти дела, сидя в Сазерленд-Холле.

Артур посмотрел на Эдриена и нахмурился, словно тот дал ему на редкость нелепый совет.

— В Сазерленд-Холле? Он так же далек от Лондона, как и Лонгбридж. А все мои дела — в Лондоне.

Эдриен снова посмотрел на Керри; лицо у него было страдальческое, словно он хотел, но не решался что-то сказать.

Ах ты, Господи, она-то может это сказать, и скажет, как только они останутся наедине. Или он спятил? Как он, по его мнению, объяснит в Лондоне ее появление? Не может она туда ехать!

В таком случае куда же, Керри?

Здесь оставаться нельзя, это ясно. Как ни хорошо ей в Лонгбридже, как ни восхищается она Лилианой, но она носит одежду другой женщины, сидит в оранжерее другой женщины, восхищается детьми и мебелью другой женщины — словом, жизнью другой женщины. Она всего лишь гостья, к тому же незваная. Выбора у нее нет — только следовать пока за Артуром, если она не хочет вернуться в Шотландию и оказаться на виселице.

От этой безысходности ей внезапно стало тошно, и Керри вновь испуганно посмотрела на Артура. Он сидел напротив нее, два канделябра служили ему искусной рамой. Он успокаивающе улыбнулся ей.

— Вы ни разу еще не видели Лондона, Керри. Я думаю, он вам очень понравится.

Его способность угадывать ее мысли была почти сверхъестественной. Керри опустила глаза. Ей некуда ехать. Ей нигде нет места. Только в Гленбейдене.

— А что, Джулиан в Лондоне? Он, кажется, твердо намеревался пробыть там до осени, — весело продолжал Артур.

— В Лондоне, — буркнул Эдриен, отодвигая свой пудинг. — Лилиана, дорогая, может быть, вы с Керри позволите двум старым повесам выпить портвейна и выкурить по сигаре?

— Конечно. — Лилиана улыбнулась Керри и встала. — Макс, отнесите все в Голубую гостиную.

С бешено стучащим сердцем Керри встала из-за стола и пошла за Лилианой, не решаясь сказать «нет». Подойдя к двери, она оглянулась на Артура, ее прекрасного незнакомца, который весело улыбнулся ей вслед. Господи, что же с ней будет?

Лилиана ждала ее в дверях. Керри подошла к ней. Лилиана взяла ее под руку, и они пошли по коридору.

— Вы, наверное, волнуетесь, — ласково произнесла хозяйка. — Мы постараемся, чтобы у вас был надлежащий гардероб. У меня есть несколько пар туфель, так я думаю…

Туфли и платья!

— Лилиана! — воскликнула Керри, останавливая ее прямо в коридоре. — Да знаете ли вы, что я собой представляю? Точнее, знаете ли вы, чего я собой не представляю?

Улыбка Лилианы померкла.

— Пойдемте в гостиную. В этом коридоре такие сквозняки…

— Прошу вас, перестаньте, — взмолилась Керри. — Пожалуйста, не делайте вид, будто вы этого не знаете. В этом коридоре нет сквозняков, здесь тепло, я и мечтать даже не могла, чтобы так протопить мой домишко в Гленбейдене!

— Ну что ж, — сдержанно кивнула Лилиана, отпуская Керри, — Голубая гостиная очень маленькая, и она прекрасно подойдет к вашим скромным запросам.

Керри уставилась на женщину, от которой не видела ничего, кроме добра, — с того самого момента, как переступила через порог.

— Да, я знаю, кто вы такая, Керри. Я знаю, что ваша жизнь очень отличается от моей. Но еще я знаю, что Артур Кристиан любит вас. И на вашем месте я бы не стала отвергать эту любовь.

Керри смутилась.

Лилиана вздохнула и взяла ее за руку.

— Ну, правда, — пробормотала она, — пойдемте.

И они торжественно прошествовали в Голубую гостиную. Предложив Керри устроиться поудобнее, хозяйка начала мерить шагами комнату, и ее золотистые юбки громко шуршали при каждом резком повороте.

— Я хочу извиниться… — начала было Керри.

— Вряд ли в этом есть необходимость, — перебила ее Лилиана. — Вы имеете полное право сетовать на ваше положение. Я не знаю, да и не хочу знать, право, каким образом вы с Артуром оказались здесь… вместе… но положение ваше, разумеется, неприемлемо.

Керри скорчилась от стыда.

— Мне это действительно все равно, — поспешно успокоила ее Лилиана. — Единственное, что я знаю, — это что на вашу долю выпало больше трудностей, чем положено женщине, и что вы все это вынесли. Мы все видим, что Артур вас обожает, и я чувствую, что ему очень хотелось бы переложить на свои плечи ваше бремя.

— Но я не могу ему этого позволить, — жалобно пролепетала Керри.

— Помните, я рассказывала вам в оранжерее о повесах? — спросила Лилиана, опускаясь на диван напротив Керри. — Артур всегда отличался от остальных тем, что умел приспособиться к любым обстоятельствам. Он был рядом с Филиппом в самое тяжелое для него время, он помог Джулиану уладить отвратительный скандал, он был незыблемой опорой — как скала! — для Эдриена в течение многих лет. Если и есть кто-то, кто в состоянии помочь вам сейчас, так это Артур. Он любит вас, Керри. Он хочет вам помочь, и можете мне поверить — если вам будет помогать имя Сазерленда, вам, в общем-то, больше и желать нечего. И если быть откровенной, я просто не вижу, какой у вас есть выбор.

Керри откинулась на спинку кресла, пытаясь отыскать хотя бы один пункт, в котором Лилиана была бы не права. Но ничто не пришло ей на ум. Лилиана была, конечно, права — выбора у нее нет. Возможность выбирать отняли у нее в тот день, когда умер Фрейзер. Ей некуда обратиться, некуда пойти.

Разве что в Шотландию.

Беседа Артура с Эдриеном оказалась далеко не столь незамысловатой, как беседа Керри с Лилианой. Едва дамы вышли из салона, Эдриен вскочил и забегал взад-вперед, точно дикое животное в клетке. Он явно пытался собраться с мыслями. Артур терпеливо ждал, когда же начнется огневой шквал, и спокойно разделывался с превосходным сливочным пудингом.

Когда он отставил тарелку, Эдриен уже стоял у окна и тупо созерцал пейзаж, раскинувшийся перед его взором. Наконец он повернулся и ткнул в Артура длинным пальцем.

— Ты, разумеется, понимаешь, что лишился разума? — ровным голосом спросил он.

Артур пожал плечами и жестом велел лакею налить себе портвейна.

— Ты ведешь себя несерьезно, Кристиан! Ты хоть представляешь, какие скандальные слухи пойдут по Лондону? Неужели история с Кеттерингом ничему тебя не научила? Приехать в Лондон с какой-то женщиной из Шотландии! Свет заклеймит ее как шлюху! Она погибнет, ты не можешь этого не понимать!

Артур прекрасно понимал, и даже лучше, чем Эдриен, что вынужденный брак Джулиана и побег его сестры с возлюбленным были самыми крупными скандалами в светском обществе за последнее время. Но это другое дело. Он взял у лакея портвейн и выпил, потом посмотрел на Эдриена.

— А ты не хочешь сесть? От твоего рева у меня портится пищеварение.

— Мне очень хочется не ограничиваться одним ревом, друг мой! — прорычал Эдриен.

— Да, да, я вижу. Ну, сядь же и попытайся взглянуть на это дело с моей точки зрения. Со мной произошло страшное несчастье — я сильно привязался к этой женщине, а она ни в коем случае не может вернуться в Шотландию, по крайней мере, сейчас. Стало быть, передо мной стоит выбор — либо спрятать ее в Сазерленд-Холле, либо отвезти в Лондон — и пусть все узнают, что я ее нежно люблю. Если я оставлю ее в Сазерленд-Холле, я абсолютно уверен, что свет в ней погаснет.

— Этот свет, — бросил Эдриен, — очень быстро задуют в Лондоне! Подумай, Артур! Что ты собираешься с ней делать? — И когда Артур ничего не ответил и снова принялся за портвейн, Эдриен с сердитым видом подошел к своему стулу и уселся, не обращая внимания на портвейн, который поставил перед ним лакей. — Ты просто сентиментальный глупец! Послушай, я понимаю, что ты сильно увлечен ею, но нужно же смотреть на вещи трезво! Ты не сможешь держать ее на Маунт-стрит, не погубив ее жизнь! И видит Бог, ты не можешь на ней жениться. В результате остается одно — найти для нее какое-то подходящее место, такое, где ее репутации ничто не повредит, и чем, скорее, тем лучше. Но я бы предложил, чтобы она обосновалась не в Лондоне — каково бы ни было это место — и никак не была бы связана с твоим добрым именем! Подумай о своей семье, дружище!

— Как, неужели ты думаешь, что мой брат откажется ее принять? Или моя мать побоится скандала? Господи, Эдриен, да моя матушка заставила Алекса разорвать помолвку с Марлен Ризи ради Лорен Хилл, а ведь Лорен была нищенкой! Алекс вот уже не один год проводит реформы, цель которых — помочь именно таким, как Керри! Как же он может упрекать меня за то, что я полюбил бедную женщину?

— Дело не в том, что Керри бедна, Артур. Дело в ее происхождении — она из простой шотландской семьи.

Эдриен произнес эти слова с таким видом, что Артур содрогнулся. Неужели Эдриен тоже судит о людях по их происхождению?

— Это тебя оскорбляет? — спокойно спросил он.

— Нет! Разумеется, нет! Я тоже знаю и трудности, и свет… Да, Боже мой, Артур, они скорее разорвут с тобой все отношения, чем примут ее в свой круг.

Наверно, Эдриен прав, подумал Артур. Но Эдриен — не Сазерленд, и Эдриен не знает Керри. Он не знает, что ради ее улыбки можно сдвинуть горы, или вспахать поле, чтобы только услышать ее смех, или несколько часов просидеть на одном месте и смотреть, как она танцует. Он надеялся, что Эдриен поймет все это, но, наверное, он хочет слишком многого.

Как и в тот день, когда он впервые встретился с Керри, все было неопределенным, нереальным, расплывчатым. Он больше не понимал того, что он — как ему казалось — знал. Последние недели он просто радовался каждому новому дню и надеялся на лучшее. И нисколько не сомневался, что его семья и друзья примут ее, черт бы побрал все эти классовые различия!

Он улыбнулся Эдриену. В ответ его друг тяжело вздохнул.

— Ты действительно не понимаешь, Олбрайт. Прошу, позволь мне еще раз тебе объяснить…

Они спорили всю ночь напролет, и виски повесы выпили при этом гораздо больше, чем следовало. Где-то к утру, дискуссия о том, что будет лучше для Керри, превратилась в мешанину обрывочных воспоминаний о происшествиях, которые составляли их жизнь. Артура страшно позабавило, когда он узнал, что Эдриен когда-то вбил себе в голову, что Филипп хочет вступить в морской флот офицером.

Он просто взвыл от смеха, неловко вытирая слезы.

— Ты, должно быть, шутишь, Олбрайт! Ротембоу ненавидел море! Помнишь, когда мы бежали во Францию, мы боялись, что он так и будет до конца своих дней стоять, вцепившись в поручни? Малого рвало так, что у него начался горячечный бред!

Эдриен погрустнел, вертя в руке пустой стакан.

— Теперь кажется, что это было в другой жизни, верно? Я почти не помню, каким был Филипп.

— Я помню. Я до сих пор часто вижу его во сне. — При этих словах Эдриен вскинул голову.

— Вот как? — тихо спросил он. — А мне он, слава Богу, перестал сниться с тех пор, как у меня родился сын. Я понимаю, что это звучит довольно странно, но мне часто приходило в голову, что рождение Ричарда как-то освободило его… или меня.

Артур ничего не ответил и молча выпил свое виски. Он отдал бы что угодно, лишь бы освободить свои сны от Филиппа, но у него было жуткое подозрение, что полностью этого никогда не произойдет.

— Итак, что бы я ни сказал, ты не изменишь своего решения?

— Прошу прощения?

— Это я говорю о глупом заявлении, что ты едешь в Лондон.

С тяжелым вздохом Артур поставил стакан на стол.

— Скажи мне, Эдриен, разве у меня есть выбор? Мой дом… моя жизнь — все это в Лондоне. Я сделал выбор в тот момент, когда решил увезти ее из Шотландии. И теперь встречусь лицом к лицу с последствиями этого решения. Мне просто нужно время, чтобы обдумать, что делать дальше, вот и все.

— Дай Бог, чтобы у тебя было это время, — вздохнул Эдриен. — Но может быть, уже поздно.

Глава 20

Англия, Лондон

Пэдди окинула Керри быстрым внимательным взглядом. Они стояли в уютной Утренней гостиной в доме Артура на Маунт-стрит. Кудряшки над ушами Пэдди весело подпрыгнули, когда она одобрительно кивнула по поводу нового платья, которое модистка примеряла Керри.

— Сидит превосходно, — чирикнула она.

— Превосходно, — подхватила ее постоянная спутница миссис Кларк.

Леди Пэддингтон сжала пухлые ручки и снова оглядела Керри со всех сторон.

— Волосы, дорогая моя. Боюсь, они никуда не годятся.

Керри почти не удивило, что ее волосы никуда не годятся. Потому что волосы — это единственное, что осталось у нее подлинно своего. Все прочее не имело к ней никакого отношения. Полдюжины новых платьев от лучших портних Лондона, шелковые панталоны и сорочки, туфельки такие изящные, что она боялась в них ходить, — эти новые вещи заменили ее практичные шерстяные платья, крепкие башмаки и полотняное белье.

Эти вещи заменили Керри Маккиннон — теперь она и сама уже не понимала, кто она такая.

— Пожалуйста, повернитесь, мадам, — попросила модистка.

— Да, повернитесь! Давайте посмотрим, как это выглядит сзади! — поддержала ее миссис Кларк.

Раскинув руки в стороны, Керри покорно повернулась, чтобы женщины могли посмотреть, все ли в порядке, а модистка, встав на колени, подкалывала платье внизу.

— Думаю, для прогулочного платья подойдет ткань цвета сливы, как ты думаешь, Пэдди? Красивый сливовый цвет очень ее украсит, мне кажется.

— Это верно, в Шотландии не очень много солнца, — быстро согласилась леди Пэддингтон, и Керри подняла глаза к небу, прося даровать ей терпение. Ее начала раздражать вся эта суета. Нет, она, конечно, была весьма признательна Артуру за его щедрость, но чувствовала себя униженной. Едва они прибыли в Лондон — прошло всего несколько дней, напомнила она себе, — он сразу же послал своего дворецкого Барнаби с поручением привезти модисток, шляпниц и поставщиков всевозможных дамских штучек в свой дом. Поначалу она обрадовалась: одетая в платья Лилианы, она казалась самой себе бедной родственницей. Роскошь очаровала ее — какой нужно быть дурочкой, чтобы не радоваться возможности носить такие удивительные наряды!

Но по мере того как количество платьев, обуви, шляп и перчаток начало превращаться в гору, ее все больше охватывала тревога. Прекрасная одежда, мебель, люди, готовые исполнить малейшее ее желание, — все это очень увлекало на первых порах, но постепенно она начала осознавать, что перестает быть самой собой. И теперь, уныло глядя на новое сине-зеленое платье, она подумала, что эта женщина — не Керри Маккиннон.

Она видела, что Артур страшно гордится возможностью дарить ей все эти красивые вещи. Всякий раз, видя ее в новом платье, он радостно улыбался. За все эти платья он сильно переплачивал, чтобы их сшили за несколько дней, а не недель, как обычно. И откровенно говоря, она казалась себе красивой в этих платьях — всякий раз, когда он смотрел на нее, она чувствовала себя желанной, чувственной, достойной его восхищения. Ничего подобного она никогда не испытывала с Фрейзером.

И все же, как бы ни наслаждалась она его вниманием, туалетами, тем миром, который сверкал золотом и хрусталем и восковыми свечами, она не могла заглушить тихого голосочка, который звучал в ней, напоминая, что она нищая, что ей сподручней ходить в грубой шерсти, а не в шелках.

— Будьте любезны, мадам, повернитесь еще раз, — сказала модистка.

— Ох, да сколько же…

— Очаровательно! — воскликнула миссис Кларк.

— Очаровательно! — согласилась леди Пэддингтон.

— Ну вот, мадам. Вы одобряете?

Керри опустила руки и посмотрела на себя. Разумеется, она одобряет. Понимая, что окружающие ждут от нее именно этого, Керри уже приготовилась что-то сказать, но — о ужас! — ощутила во рту жгучий вкус слез и испугалась, что внезапно расплачется.

Леди Пэддингтон и миссис Кларк обменялись взглядами; леди Пэддингтон еще раз посмотрела на Керри, и ее веселое лицо погрустнело.

— Надеюсь, миссис Маккиннон, вы действительно одобряете это платье, поскольку Артур — можете мне поверить — заплатил за него весьма кругленькую сумму!

— Это китайский шелк! — добавила миссис Кларк, складывая руки на груди.

Модистка смотрела на Керри с таким видом, точно та заболела.

— Мадам? Вам что-то не нравится?

— Нет. То есть да. То есть я восхищена, правда же! — быстро успокоила их Керри. — Я не хочу казаться неблагодарной, просто я несколько ошеломлена.

Лицо у леди Пэддингтон смягчилось.

— Ну, разумеется, дорогая моя! И к тому же вы проделали такое путешествие за столь короткое время! Мы с миссис Кларк ездили как-то летом в Олнвик — хотя это в Англии, но это все равно, что съездить в Шотландию…

— Ну, не совсем все равно, — вмешалась миссис Кларк, — но очень, похоже…

— Необычайно, похоже! — повторила леди Пэддингтон. — И поездка заняла у нас две недели и еще четыре дня в придачу!

— Да, — устало кивнула Керри, опираясь на руку модистки, чтобы спуститься с примерочного табурета.

Она позволила модистке раздеть себя, а леди Пэддингтон и миссис Кларк безостановочно трещали о какой-то загородной прогулке во второй половине дня, которая прошла не так, как им хотелось. Слушая их, Керри поразилась — насколько же людям нечем себя занять, если, отправившись на прогулку во второй половине дня, они умудрились растянуть ее на две недели! Как можно жить, ничего не делая?

Керри привыкла работать от восхода до заката, заботиться о доме, о домашних животных, об урожае и людях. У нее не было возможности сидеть и размышлять о том, какое платье надеть к ужину. И поскольку ей не позволили выходить из дома Артура никуда, кроме ежедневной прогулки в Гайд-парк («Этого требуют приличия, милочка. Женщина, которая гуляет одна… Ну, понимаете, так не принято»), ей нечем было заняться, и она погрузилась в мысли о Шотландии, о Чарлзе Монкриффе, о Томасе, Мэй и Большом Ангусе.

Господи, что она здесь делает?

Пора уже, подумала она, пока модистка повязывала ее талию синей атласной лентой, поговорить с Артуром. Этот фарс больше продолжаться не может.

Едва Артур приехал в тот вечер домой, как леди Пэддингтон торопливо выплыла навстречу племяннику и сообщила, что завтра она уезжает в Саутгемптон и что поэтому ему нужно поискать другую компаньонку для Керри.

— Вы же знаете, что сегодняшний ужин и опера — последнее мое появление в свете до рождественского сезона.

— Я знаю.

— Надеюсь, — рассеянно проговорила леди Пэддингтон, пытаясь натянуть перчатки, слишком маленькие для ее руки. — А знаете ли вы, что по городу уже ходят слухи? Это недопустимо.

— Да, разумеется, недопустимо.

— Осмелюсь заметить, что Алекс, когда вернется из Сазерленд-Холла, не очень-то им обрадуется, — добавила тетка, останавливаясь перед большим овальным зеркалом, чтобы поправить свои кудряшки.

Артур взял у лакея ее красный бархатный плащ и накинул ей на плечи.

— Ну, тетя, — возразил он, — вы не хуже меня знаете, что Алекс будет очень рад познакомиться с миссис Маккиннон.

— О-о! Разумеется! — отозвалась та, надевая плащ и бросив быстрый неуверенный взгляд на Керри. — Да уж, конечно, это так! Я просто комментирую.

Артур кивнул лакею.

— Поторопитесь, иначе вы опоздаете на ужин. — И он поцеловал ее в пухлую щеку.

Леди Пэддингтон вспыхнула от удовольствия.

— Милый мальчик. — Она посмотрела на Керри. — Всего хорошего, миссис Маккиннон.

— Всего хорошего, леди Пэддингтон, — ответила Керри и неловко присела в реверансе, хотя и не была уверена, нужно ли делать реверанс в таких случаях.

Она вышла, Артур шел следом, и Керри услышала, как она велит кучеру поторапливаться и открыть ей дверцу кареты прежде, чем она насмерть простудится.

Артур вскоре вернулся, неуверенно улыбаясь.

— Простите ее. Это старуха с весьма определенным мировоззрением. — Он замолчал, но потом широко улыбнулся. — Ах, дорогая моя, какая вы сегодня красивая! — Он взял ее руку и поднес к губам.

Как и всегда, когда Артур хвалил ее, Керри тут же окатило жаркой волной, и ей пришлось напомнить себе, что им нужно кое-что решить. Но прежде чем она успела заговорить, Артур обнял ее за талию и повлек из холла.

— У меня для вас сюрприз, — заговорщически прошептал он. — Я знаю, вы скучаете по Шотландии. — Да, она скучает — ежеминутно.

— Это так, — согласилась Керри.

— В таком случае мы что-то должны с этим сделать, не так ли? — спросил он, когда они вошли в салон.

Непрошеная, безумная надежда охватила Керри. Сердце у нее бешено забилось, она быстро подняла глаза, всмотрелась в его лицо, воображение ее разыгралось, надежда приобретала все более реальные очертания…

Он решил отвезти ее домой.

Он сумел составить такой план, который позволит ей вернуться в Шотландию!

Она вырвалась из его объятий и повернулась к нему:

— Я возвращаюсь домой?

Замешательство, выразившееся на его лице, мгновенно погасило в ней надежду.

— Ах, любимая, я и не думал о том, чтобы отвезти вас обратно, по крайней мере, при теперешних обстоятельствах! Я полагаю, пройдет немало времени, прежде чем мы разберемся с вашими делами, а до тех пор я и близко не подпущу вас к Шотландии!

У нее упало сердце. Конечно, он не собирается отвезти ее домой. Ее опасения, кажется, подтверждаются — ей никогда больше не придется увидеть Шотландию.

Смущенный реакцией Керри, Артур внимательно всматривался в ее лицо. Она резко отвернулась от его проницательного взгляда, без сил упала в кресло и постаралась изобразить полное равнодушие.

— Прошу прощения, дорогая, я не хотел сказать, что мы… Вы ведь понимаете, что мы не можем уехать сейчас в Шотландию?

О да, она прекрасно все понимает. Понимает с такой ясностью, что сердце у нее стало свинцовым и почти перестало биться.

— Я… я не знаю, с чего я это взяла.

— Керри. — Артур присел перед ней на корточки и с грустным вздохом коснулся ее щеки. — Я знаю, вы скучаете по Шотландии. И я тоже. — Он улыбнулся торопливой кривой улыбкой, вынул из жилетного кармана бархатную коробочку и, держа ее в руке, пылко произнес: — Когда я это увидел, оно сразу же напомнило мне о голубой утренней дымке в Гленбейдене. А когда я это пошевелил, в нем отразился свет и я увидел вереск, зеленые холмы, темную синеву озера. А когда я взял это в руки, оно напомнило мне звезду. Оно напоминает мне вас — вы как шотландская звезда, которую я держу в руках.

Керри тихонько вздохнула.

— Я надеюсь, вы будете вспоминать Шотландию всякий раз, когда посмотрите на это. — Он взял ее руку, повернул ее ладонью вверх и положил на нее коробочку. — А я, увидев это, буду думать о ваших глазах, звездах Шотландии.

То, что лежало в коробочке, лишило ее дара речи. Никогда в жизни не видела она таких драгоценных камней. Это был, кажется, крупный бриллиант бледно-голубого цвета, по форме напоминавший яйцо. Она никогда не видела ничего подобного; камень висел на простой золотой цепочке и был огранен так искусно, что переливался всеми цветами радуги. Это была великолепная драгоценность, достойная королевы… а не бедной вдовы.

Глаза Керри затуманились, и вот уже на ресницах повисли слезы. Его щедрость ошеломила ее. Она не заслуживает таких прекрасных вещей, и ей казалось непостижимым, что Артур, занимающий столь высокое положение в обществе, считает иначе. Она почувствовала, как он взял у нее коробочку, как его пальцы коснулись ее кожи, когда он застегивал цепочку. Драгоценность тяжким грузом повисла у нее на шее.

— Я не могу принять такую роскошь. Это уже слишком, Артур.

Он нежно сжал ее руку.

— Это только начало, Керри. Посмотрите сюда, потрогайте. — Он поднес ее руку к камню. — Он же просто создан для вас — это сама Шотландия, чистая, прекрасная, сияющая, совсем как вы! Этот камень не может носить никакая другая женщина — только вы.

— Я не заслужила такого подарка…

Он взял в ладони ее лицо и заставил посмотреть на него.

— Никогда не говорите таких вещей! Вы заслуживаете лучшего, что есть в мире. Вы заслуживаете и этой драгоценности, и гораздо большего! Ах, Керри, неужели вы не видите, что вы со мной сделали? Неужели вы не видите, сколько счастья дает мне ваша улыбка? И если этот камень вызовет хотя бы намек на вашу улыбку, он стоит всех моих денег! Я хочу, чтобы он принадлежал вам!

С какой легкостью он уничтожает все ее сомнения, все тревоги! Керри обвила руками его шею, уткнулась лицом ему в воротник и крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться. Артур рассмеялся, и смех этот отозвался в ее груди. Он упал на спину, потащив за собой Керри, и они распластались на дорогом обюссонском ковре.

Артур тяжело вздохнул.

— Ну же, мадам, улыбнитесь! — попросил он, а Керри в ответ поцеловала его так страстно, что у него перехватило дыхание.


Они торопливо и неистово ласкали друг друга прямо на ковре в салоне, совсем забыв о том, что их могут увидеть, потом, как сумели, привели в порядок одежду и волосы и велели подавать чай.

Когда чай был выпит и печенье с наслаждением съедено — то есть, съедено Артуром, поскольку Керри была охвачена таким восторгом по поводу камня, висевшего у нее на шее, что есть, не могла, — Артур сказал:

— Я поговорил с Кеттерингом. Все улажено, но мне будет страшно недоставать таких вот эпизодов.

— Что? — Она пока ничего не понимала — или не хотела понимать.

Артур улыбнулся, небрежно объяснил, что он ради соблюдения приличий поместит ее в добропорядочное семейство. Она будет жить у графа Кеттеринга, его друга.

Керри вскочила и заметалась по комнате. Артур спокойно наблюдал за ней.

— Я не поеду, Артур! Вы не можете требовать, чтобы я…

— Но это необходимо. Дорогая моя, вы и представить себе не можете, как мне тяжело расстаться с вами, хотя вы и будете совсем близко. Но я просто не могу позволить вам остаться под моей крышей без компаньонки. Больше я пока ничего не могу сделать — пока Алекс с матушкой не вернутся из Сазерленд-Холла, присматривать за вашей добродетелью некому.

— Моей добродетелью! — прямо-таки завопила Керри и рассмеялась коротким истерическим смехом. — Моя добродетель тут ни при чем! Не поеду, и все!

— Нет, поедете, — произнес он таким тоном, словно речь шла о погоде. — Я весьма сожалею об этом, но оставаться на Маунт-стрит больше невозможно. Пэдди права — в обществе уже поползли слухи. Когда я сегодня встретился с лордом Эндерби в заведении Тома О'Шантера, он поинтересовался моей гостьей — вам понятно? Ради соблюдения приличий придется вам переехать.

— А позвольте узнать, с чего это вам вздумалось беспокоиться о приличиях теперь? Мы проделали дорогу из Шотландии, не думая ни о каких приличиях!

В ответ он мрачно нахмурился.

— Я должен защищать вашу репутацию, сударыня. И я не собираюсь обсуждать эту тему — завтра же утром вы переедете в Кеттеринг-Хаус.

— В Гленбейдене вас не очень-то волновал этот вопрос! — Услышав это, Артур встал.

— Гленбейден, — спокойно заявил он, — находится очень далеко от Лондона, а в Лондоне я должен заботиться о чести нашей семьи и не забывать о положении, которое занимает мой брат в палате лордов. Я буду избегать скандала всеми способами, Керри. Спорить здесь не о чем.

Керри придерживалась другого мнения, но Артур был непоколебим. Он отказался слушать ее мольбы, а в ответ на что-то даже пригрозил, что уедет в свой клуб, если она не перестанет пререкаться. Но Керри родилась в семье упрямых шотландцев — яростные дебаты продолжались и во время ужина, пока, наконец, Артур в совершенном отчаянии не хлопнул ладонью по столу, проревев:

— Хватит!

В столовой повисло молчание. Спустя мгновение Артур взялся за вилку.

— И на сколько же вы намерены оставить меня там? — нарочито спокойно спросила Керри.

Он медленно поднял взгляд на висевшую у нее над головой картину, изображающую охоту на лису; вилка повисла в воздухе.

— Пока не могу сказать.

Искренность… сожаление… Все это отчетливо прозвучало в его голосе. Ни один из них не мог отрицать, что они оказались в трудном положении. Керри положила руки на стол и смотрела на них невидящим взглядом, а в голове у нее был полный сумбур.

— Так продолжаться не может, — тихо проговорила она. — Эту… эту дилемму нужно разрешить.

— Это не дилемма, — резко возразил он.

Керри посмотрела на него и увидела, что в его карих глазах сомнение смешано с решимостью. Она любит его, а он любит ее. Но что же дальше?

— Артур… нельзя притворяться вечно. На лице его появилось какое-то странное выражение; он положил вилку и машинально сжал кулак.

— Что значит — притворяться? Или вы думаете, что я притворяюсь, будто люблю вас? Или это вы притворяетесь, будто любите меня?

— Нет, конечно же, нет, — испугалась она и обвела рукой комнату. — Эта роскошь, это великолепие — вот что ненастоящее, Артур. Они все притворяются, что вы и я… ну, это ведь не может быть настоящим…

Он дернулся всем телом, словно она его ударила. Его бокал опрокинулся, стукнулся о стол, и тонкий хрусталь разбился на крупные куски, а вино забрызгало ему колени.

Артур вскочил, швырнул льняную салфетку на пролитое вино и уставился на темное пятно у себя на ноге. Керри тоже встала, но Артур жестом велел ей сесть.

— Прошу вас, кончайте вашу трапезу. Иисусе, где же Барнаби?. — чуть не закричал он и бросился из-за стола на поиски дворецкого, прежде чем Керри успела что-то сказать.

Глава 21

Клодия Уитни-Дейн, графиня Кеттеринг, не могла бы быть счастливее, если бы даже Артур объявил ей, что он — давно пропавший брат маленькой королевы Виктории. Она с трудом сдержалась, чтобы не осыпать его поцелуями за то, что у него достало храбрости последовать велениям своего сердца, а не принятым в свете условностям.

И еще ей пришлось сдерживаться, чтобы не пристукнуть Джулиана, потому что тот громко рассмеялся.

В просторном кабинете Кеттеринг-Хауса на Сент-Джеймс-сквер Джулиан чуть не сложился вдвое от смеха, когда Артур сухо сообщил, что познакомил его с миссис Маккиннон выстрел, в результате которого он был ранен.

Клодии это не показалось таким уж забавным. На месте миссис Маккиннон она поступила бы точно так же. Она взглянула на эту женщину, напряженно сидевшую на краешке стула, крепко стиснув руки на коленях. Единственным признаком того, что ей не по себе, были побелевшие костяшки пальцев. Она мило улыбнулась, когда Джулиан расхохотался, и вежливо отказалась от второй чашки чая, предложенной Клодией. Взглянув на нее, никто бы не подумал, что она — обедневшая вдова из Шотландии. И никто бы не предположил, что Артур влюбился в женщину, просто скандально не имеющую никакой родословной.

Клодии не нужно было объяснять, что Артур любит миссис Маккиннон — она поняла это в ту же минуту, как только увидела взгляд Артура, устремленный на эту женщину, потому что это было такое же выражение голода и томления, какое когда-то она видела в глазах Джулиана. Артур не мог отвести глаз от миссис Маккиннон. И Клодия понимала, что его так околдовало. Миссис Маккиннон, хотя и не была красавицей в классическом смысле слова, все же была очень хороша. С черными волосами, бледно-синими глазами и кожей, цветом походившей на фарфор, она казалась хорошенькой простушкой, открытым человеком, что нечасто увидишь в Лондоне. Мимика у нее была в отличие от светских дам естественной и непритворной. Когда она улыбалась — так улыбалась, что кожа вокруг ее глаз собиралась морщинками. Когда она удивлялась — она удивлялась всем телом. Кажется, в миссис Маккиннон не было ни грамма фальши.

Именно в этом и заключались трудности. Достаточно взглянуть на этих двух один раз — и становится ясно, что они любят друг друга. Дело не в том, что Клодия не была рада их счастливому союзу, о нет! Как борец за права женщин, она была в восторге, что Артур увлекся такой женщиной, как миссис Маккиннон. Но, настрадавшись из-за скандала, вызванного ее супружеством с Джулианом, Клодия не испытывала никакого желания видеть, как подобный скандал разгорится вокруг миссис Маккиннон. А это так и будет. Нельзя скрыть, кто она такая, — ни связей, ни родственных уз, ни утонченности, которая вырабатывается за годы, проведенные в гостиных высшего общества. Когда речь идет о женщинах вроде миссис Маккиннон, свет становится беспощаден.

Нет, здесь надо вести себя осторожно. Очень осторожно.

Клодия уже решила, что первым шагом в этом направлении будет званый ужин с несколькими самыми верными друзьями. Миссис Маккиннон надо вводить в общество постепенно. Они тщательно продумают легенду, как она появилась в мире Артура — она, дескать, их хороший друг, приехала погостить. Они обсудят это, как только Джулиан перестанет смеяться над рассказом Артура, который можно было бы озаглавить «Полное приключений лето в Шотландии».

В течение двух последующих дней Керри иногда вдруг начинало казаться, что она как-то сумеет приспособиться к этому миру. Ей даже понравилось, что не нужно вставать вместе с солнцем, что каждое утро очень бодрая женщина приносит ей горячий шоколад и поджаренный хлеб еще до того, как Керри встанет с постели. Но на каждое мгновение, когда ей представлялось, что она сможет так жить, приходилось два момента, после которых она начинала волноваться, ей становилось не по себе и она казалась себе вовсе не подходящей для лондонских гостиных.

Оказалось, что она все время делает что-то не так. Бренда, личная горничная графини, была потрясена, когда Керри выстирала свое белье и развесила его в туалетной комнате на просушку. Бренда посмотрела на нее с таким изумлением, что на мгновение Керри показалось, что у горничной случится апоплексический удар.

— Если вам нужно, что постирать, мэм, только скажите, — сдавленным голосом проговорила она, а потом пошла и сняла белье. Куда она его дела, Керри спросить побоялась.

И еще этот Брайан, лакей. Когда Клодия взяла ее в первый раз на прогулку по городу, этот молодой человек встретил их в холле с накидками в руках.

Одну накидку он хотел надеть на Керри.

— Позвольте, мисс, — сказал он, и Керри встрепенулась при звуках знакомого акцента.

— Шотландец, — прошептала она.

Лакей взглянул на Клодию краешком глаза.

— Да, мэм.

Клодия положила руку на плечо Керри.

— Керри, вам не нравится эта накидка?

Как странно — Клодия, похоже, вообще не заметила человека, стоявшего рядом. На мгновение, смешавшись, Керри ответила:

— Нет, она очень красивая, — и неловко отвернулась от лакея. Но она успела заметить перемену в его лице, а когда вышла из дома следом за Клодией и не оглянулась, ей показалось, что его глаза буравят ей спину, словно он понял, что она — обманщица.

В такие моменты Керри охватывала растерянность, и она вступала в противоречие с собственной совестью. В этой жизни все ей незнакомо.

Званый ужин, который вознамерилась устроить Клодия, был не просто чем-то непривычным — это был кошмар. Клодия объяснила ей, что она задумала, но Керри так ничего и не поняла. Все казалось очень хитро продуманным — она познакомится с гостями, быть может, настолько понравится одному-другому из самых влиятельных приглашенных, что тот расскажет о ней одному-другому из своих очень влиятельных друзей — от всех этих замысловатых ухищрений у Керри голова пошла кругом.

И ради чего? Она никак не могла втолковать Клодии, что ей вовсе нет нужды быть представленной обществу. Сама эта идея показалась ей отвратительной, особенно потому, что она не собирается задерживаться в Лондоне. Артур со дня на день решит ее судьбу, и скоро она уедет отсюда.

Когда Керри попыталась убедить Клодию, что званый ужин — просто пустая трата денег, та была настолько добра, что весело отмахнулась от нее и тут же принялась развивать свой замысел, в результате чего ужин окончательно перестал походить на ужин и стал напоминать один из тех великолепных приемов, о которых они читали в школе. Холодный кулак страха сжал сердце Керри.

Ее туалет для этого вечера был главным спорным вопросом. Клодия достала платье из фиолетового атласа, отороченное нежно-зеленым шелком. Такие вещи, как считала Керри, должна носить королева, так она и сказала, и еще — она вовсе не уверена, что наденет его. За этим последовали возражения: Клодия настаивала, что платье специально сшито для выездов, а Керри не менее твердо настаивала на том, что она никуда не выезжает, а просто выходит к ужину, и притом весьма неохотно.

Победила Клодия.

Даже платье Керри не позволили выбрать самой.

Когда в тот вечер зашел Артур, Клодия любезно оставила их вдвоем, сделав вид, что ей нужно отыскать старого Тинли, дряхлого дворецкого, которого Джулиан не хотел увольнять. Когда они остались одни, Керри бросилась в объятия Артуру, ища утешения в том единственном, что еще было в ее жизни привычного.

— Керри, милая, позвольте мне хотя бы вздохнуть, — усмехнулся он.

— Артур, прошу вас, скажите, когда вы меня отсюда заберете?

Он поцеловал ее в лоб.

— Как только Алекс вернется из деревни…

— Когда? — прервала она.

— Через две недели, самое большее, — ответил он, погладив ее по щеке. — Вы хоть немного понимаете, как я соскучился? Я постоянно думаю о вас. — Его взгляд упал на голубой бриллиант, висящий у нее на шее. Он взял его в руку и улыбнулся. — Луна вчера ночью была такая яркая, что я мог бы поклясться — я опять в Гленбейдене. Но этого не могло быть — ведь вас не было рядом со мной. Без вас Глен-бейден не существует.

Без него не существует ни земли, ни неба, никакого мира. Как могла она объяснить, до какой степени она чувствует себя здесь чужеродной? Устало, вздохнув, она прижалась лбом к его плечу.

— Артур, прошу вас, выслушайте меня. Мне здесь не место.

— Это ненадолго.

— Я не могу вам объяснить, что я не такая, как Клодия. Я вообще не такая, как жители Лондона. Эти наряды, этот дом — это все не по мне. Мне следует быть дома, в Гленбейдене.

— Я тоже скучаю по нему, — вздохнул он, никак не отозвавшись на ее слова. — Но я не могу позволить вам вернуться в Шотландию…

— Я не прошу о возвращении, — безнадежно проговорила она.

— Тогда о чем же вы просите, Керри? Неужели вы не можете потерпеть еще полмесяца? Неужели это для вас так невыносимо? Вы живете в полном комфорте — чем я могу помочь вам еще?

Этот вопрос заставил ее замолчать — она и сама не знала, о чем просит. Чтобы ее отвезли назад на Маунт-стрит? Там все было почти так же, как в Кеттеринг-Хаусе, разве что там был Артур. Она любила его исступленно, но даже он не мог защищать ее от жизни ежеминутно — он был настолько же неотъемлемой частицей Лондона, насколько она была здесь посторонней. Так о чем же она просит?

— Не смотрите с таким отчаянием, хорошо? Теперь уже недолго осталось. — Он обнял ее и крепко поцеловал.

Керри ничего не могла поделать; она прижалась к нему, ей захотелось забраться внутрь него и спрятаться там от всего света. Несколько блаженных мгновений Керри казалось, что ей почти удалось это сделать, и она почувствовала безопасность и покой в его объятиях. Но когда вернулась Клодия, Артур отодвинулся от нее и затеял легкий разговор о званом ужине, который состоится завтра, о приглашенных гостях, о меню, о том, кто, где должен сидеть, учитывая при этом правила этикета. Казалось, он превосходно разбирался в нюансах, всех хитросплетениях, которые будут сопутствовать представлению Керри гостям. Они с Клодией говорили на другом языке, и Артур понимал этот язык, а Керри — нет.

На следующий день к вечеру волнение Керри разрослось до таких чудовищных размеров, что она даже испугалась, что может заболеть. Ей подробно рассказали о весе и общественном положении дюжины приглашенных гостей, чтобы она хорошенько осознала, как важны для нее эти люди. Но она ничего не осознала, она только почувствовала, как голова ее пошла кругом. Список гостей произвел на нее впечатление, и когда Бренда помогала ей одеваться в изысканный наряд, Керри пришла к выводу, что абсолютно не соответствует поставленной перед ней задаче. Хотя в школе ее учили светскому этикету, большая часть уроков давно стерлась из памяти.

— Что я там должна делать? — в отчаянии спросила она у горничной.

Бренда смутилась.

— Не знаю, мэм. Наверное, то же, что будет делать леди Кеттеринг.

Как будто Керри может быть такой красивой и образованной.

Когда Бренда закончила ее одевать, Керри посмотрелась в зеркало. Платье фиолетового цвета с зеленой отделкой было очень красиво, но двигалась она в нем скованно, нижние юбки казались с непривычки очень тяжелыми, непривычны были и туфли на каблуках. Бренда соорудила ей изысканную прическу, уложив ее черные волосы так, что локоны спускались ей на шею, обвивая серьги — их одолжила ей Клодия. Голубой бриллиант блистал, как звезда, над низким вырезом платья. Может, если она вообще весь вечер не будет раскрывать рот, никто и не поймет, что она мошенница?

О Господи, какой кошмар!

Через несколько минут в комнату вплыла Клодия, но резко остановилась, увидев Керри.

— Боже мой! Какая же вы красавица, Керри! Просто потрясающая! Господи, да Артур распустит хвост, как павлин, особенно если учесть, что он приведет с собой своего двоюродного брата, лорда Уэстфолла. Они очень дружны, вы же знаете.

Нет, она этого не знает. Она не знает даже, что у Артура вообще есть двоюродный брат.

— Сестра Джулиана Энн просто из себя выходит, так ей не терпится познакомиться с вами, — продолжала щебетать Клодия, обходя вокруг Керри и разглядывая ее со всех сторон. — Ей страшно хочется познакомиться с настоящей шотландкой.

— Зачем? — удивилась Керри. Клодия рассмеялась.

— Наверное, ей кажется, что это очень экзотично. Экзотично. — Керри не очень-то понимала, что означает это слово, но страх еще крепче сжал ее своими тисками.

— А ч-что мне говорить? — спросила она ослабевшим голосом.

— Что говорить? Ах, да что в голову придет. Не стоит об этом беспокоиться — скорее всего, у вас просто не будет возможности вообще что-то сказать, — весело отозвалась Клодия и очаровательно улыбнулась. — Многие из наших гостей обожают слушать самих себя. Вам нужно просто кивать и улыбаться в надлежащий момент.

Керри с трудом улыбнулась.

— О, я так рада! — чирикнула Клодия, хлопнув в ладоши. — Это будет просто замечательный вечер, вот увидите!

Да, вечер будет просто катастрофический.

Когда Керри вошла в Золотой салон следом за Клодией, там уже собралось много гостей. При виде такого множества людей, такой роскоши, сверкания драгоценностей, хрусталя руки у Керри задрожали. Граф Кеттеринг представил ей каждого гостя. Все было безнадежно — язык ее так заплетался, что она с тем же успехом могла говорить по-гэльски. И гостей она приветствовала весьма неуклюже — сначала приседала перед каждым из них, потом испугалась, что это неправильно, и вообще перестала приседать, а потом снова присела, когда Клодия резким шепотом сказала ей на ухо: «Реверанс!»

Артур, как всегда, был для нее надежной опорой, точно скала. Он первым из всех собравшихся поздоровался с ней и познакомил ее со своим кузеном, а потом постоянно держался неподалеку. Он, кажется, не замечал, как она чудовищно неловка, и она очень радовалась, когда он отвечал на вопросы, адресованные ей, — например, когда лорд Фарлейн спросил, сколько времени намеревается она пробыть в Лондоне.

— А, вы, наверное, интересуетесь, не сможет ли миссис Маккиннон присутствовать на вашем театральном дебюте? — быстро вмешался в разговор Артур.

Лорд Фарлейн вспыхнул.

— Такая мысль действительно мелькнула у меня в голове. И он принялся подробно объяснять, с какими трудностями встретился, готовясь к исполнению роли в какой-то пьесе, которая будет идти в театре «Друри-Лейн» в течение двух недель. Он простер свои объяснения до того, что, несмотря на все более хмурый вид Артура, прямо тут же продекламировал Керри несколько строк из пьесы, которые казались ему наиболее проникновенными.

За ужином она, слава Богу, сидела прямо напротив Артура, но также и напротив наблюдательной леди Притчетт. Артур, конечно, был, как всегда, очень обаятелен; Керри восхищалась легкостью, с какой он забавлял сидящих рядом с ним бессмысленной болтовней — он ловко поворачивал разговор так, что любой его собеседник, не замечая этого, начинал говорить о самом себе, вместо того чтобы задавать Керри опасные вопросы. Во время трапезы Артур смеялся над забавными и остроумными замечаниями соседей по столу, делал щедрые комплименты хозяину и хозяйке дома и очаровал всех дам своими легкими шутками. Он часто ловил взгляд Керри и улыбался, успокаивая ее. Ясно было, что на подобных приемах он чувствует себя как рыба в воде.

Так же было очевидно, что Керри чувствует себя здесь очень неуютно. Для первого блюда она взяла не ту ложку, перепутала приборы, когда лакей-шотландец попытался ее обслужить. Он сердитым шепотом приказал ей по-гэльски положить все на место — что вызвало повышенный интерес у леди Притчетт, — и только тогда Керри сообразила, что он сам ей все положит. И она была единственной, кто не понял явно очень смешную шутку лорда Рейнолдса, на которую весь стол отозвался вежливым смехом. Чувствуя себя неуклюжей деревенщиной, Керри все сильнее прижималась к спинке стула по мере того, как ужин продолжался, и надеялась только, что никто не заговорит с ней или, не дай Бог, не попытается предложить ей какое-нибудь блюдо.

Когда после последнего блюда лакеи убрали тарелки, Керри как последняя дура решила, что самое худшее, наконец, позади. С облегчением, вздохнув, она улыбнулась Артуру, ответила на вопросы леди Биллингсли касательно погоды в Шотландии — «Да, зимой там довольно холодно» — и даже фыркнула, когда Клодия скорчила гримаску, которую заметила только Керри.

Но тут лакеи двинулись к столу целым войском и поставили перед каждым мужчиной маленькие хрустальные бокалы. Однако, перед тем как налить в бокалы вино, мужчины встали, женщины тоже поднялись и группками выплыли из столовой. Керри подумала, что этот обычай — еще одно проявление глубоких различий между ней и аристократами. В Гленбейдене после вечерней трапезы мужчины отправлялись прямо в постель, поскольку им предстояло встать с восходом солнца.

Клодия пошла к дверям вместе с Керри.

— Все просто замечательно, да? — взволнованно прошептала она, просунув руку под локоть Керри. — Вам наговорили столько комплиментов.

На этот раз Керри впервые рассмеялась по-настоящему и закатила глаза.

— Какая нелепость! Я за все время и двух слов не сказала! Клодия пожала плечами.

— Какая разница? Ведь они-то считают наоборот.

Они вошли в салон, где дамы уже расположились на уютных диванах в разных концах комнаты. Кто-то спросил у Клодии о ее школе для девушек. Керри с удивлением и очень внимательно слушала, как Клодия описывает школу, которую она построила для девушек, работающих на фабриках. Очарованная той стороной личности графини, которая была ей неизвестна, Керри поняла, что Клодия участвует во множестве благотворительных акций.

— А вы, миссис Маккиннон? Вы любите заниматься благотворительностью?

Этот вопрос, заданный леди Дарлингтон, испугал Керри. Она выпрямилась и обвела взглядом обращенные к ней лица.

— Ах… благотворительность, — протянула она. Леди Дарлингтон кивнула. Леди Филмор и Барстоун наклонились вперед, словно опасаясь пропустить ее ответ. — М-м-м… в Гленбейдене нет благотворительности.

— Как, миссис Маккиннон? Вы не должны скромничать. Вы же сами рассказывали мне, как вы помогаете людям из клана Маккиннонов.

Смутившись, Керри посмотрела на Клодию. Та ответила ей дружеской улыбкой, пытаясь помочь, но Керри даже ради спасения собственной жизни не могла бы похвастаться тем, что помогает своему клану.

— Клан Маккиннонов… — неуверенно начала она, покосившись на Клодию. Та в ответ кивнула. — Я… э-э-э… да. Мне нечем здесь похвалиться, ведь мы все помогали друг другу. Мы все вместе отвечали за нашу землю и вместе работали на ней.

Наступила такая тишина, что можно было услышать, как желудок леди Барстоун сражается с поглощенным ужином.

— Вы работали? — ошеломленно спросил кто-то. Керри поняла, что совершила страшную ошибку. Она попыталась загладить ее смехом.

— Ах, право же, вряд ли у меня хватит дерзости назвать это работой. Так, иногда, что-нибудь состряпаешь…

— Миссис Маккиннон очень любит готовить — это ее хобби, — быстро вмешалась Клодия.

— Ага, люблю. — По крайней мере, у нее хватило ума согласиться с Клодией, хотя это была совершеннейшая ложь: она терпеть не могла это занятие.

Леди Филлипот наклонилась всем своим огромным телом вперед и оперлась руками о колени, чтобы не упасть.

— Как это очаровательно, миссис Маккиннон! А какие у вас еще есть излюбленные хобби?

— Доить коров? — спросил кто-то, и все дамы захихикали.

Керри почувствовала, что кровь прилила к ее щекам. Неужели эти женщины полагают, что молоко появляется у них на столах как по волшебству?

— Однажды я доила корову, — тихо проговорила она.

— О-о-ох, вот замечательно! — прокаркала леди Филлипот. — Расскажите же нам об этом поподробнее, миссис Маккиннон!

Керри уже приготовилась объяснить леди Филлипот, что у них нет целого войска поваров, чтобы их кормить, но Клодия резко вмешалась в разговор:

— Право же, Олимпия, можно подумать, что вы никогда не видели, как доят коров! А теперь будьте так добры, порадуйте нас вашим красивым голосом, спойте что-нибудь. Я уверена, что леди Боксуорт согласится аккомпанировать вам на фортепьяно.

— С удовольствием, — отозвалась леди Боксуорт и встала со стула.

— Ну ладно, если вы настаиваете, — заскромничала леди Филлипот. Каким-то образом ей удалось подняться со своего места, и обе дамы проследовали в дальний конец салона, а Керри благодарно улыбнулась Клодии.

— Я хочу немного подышать свежим воздухом. — Она встала и отошла от дам, прежде чем кто-либо успел окликнуть ее и подвергнуть дальнейшим разоблачениям.

Керри выскользнула за дверь в противоположном конце комнаты и оказалась в плохо освещенном помещении. На ощупь пробираясь вдоль стены, она медленно прошла по периметру незнакомой комнаты, пока не отыскала другую дверь и, открыв ее, с радостью увидела тонкий луч света в конце, как ей показалось, какого-то коридора. Господи, неужели она теперь еще и заблудится? И она двинулась вперед, на спасительный лучик света. Вот так она блуждает без цели и направления с того утра, когда Чарлз Монкрифф осквернил ее тело своими грязными руками.

Когда глаза ее привыкли к полумраку, она поняла, что свет исходит из двери в конце коридора. Подойдя к ней, Керри толчком распахнула ее и вошла.

Она никого не увидела, но зато услышала стук сапог по простому деревянному полу и прижала ладонь к гулко бьющемуся сердцу. Это оказался лакей-шотландец; он стоял перед ней, держа в руках две бутылки вина. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и наконец он заговорил:

— Вы что же, заблудились, девушка?

В его акценте ей послышался голос Томаса Маккиннона, и она закрыла глаза. Слезы обожгли ей горло, и на мгновение, на одно мимолетное мгновение, она перенеслась домой.

— Миссис Маккиннон!

Она заставила себя открыть глаза и посмотреть на молодого лакея.

— Я… э-э-э… кажется, не знаю, как пройти в салон.

Он не шелохнулся, просто смотрел на нее, словно хотел что-то сказать. Керри поднесла руку к запылавшей щеке. Этот жест, похоже, подстегнул его, и он поклонился и пошел вперед.

— Следуйте за мной.

Она поспешила за ним по темному коридору и, пройдя через какую-то дверь, неожиданно оказалась в главном коридоре, залитом ярким светом. Подойдя к двери в салон, лакей положил ладонь на медную дверную ручку.

— Если вам понадобится помощь, девушка, спросите Брайана. Вы меня поняли? Брайана.

Ответа он ждать не стал, просто распахнул дверь, слегка поклонился и отошел в сторону, чтобы Керри могла пройти. Мужчины уже присоединились к дамам; в салоне было очень шумно, голоса и музыка оглушили Керри. Подхватив юбки, Керри вздернула подбородок.

— Да, я поняла, — проговорила она и вошла в салон, надеясь отыскать Артура.

Было уже раннее утро, когда Артур вернулся в свой пустой дом на Маунт-стрит. Он медленно поднялся по лестнице, на ходу разматывая черный шейный платок, и улыбка играла в уголках его губ. Он вспоминал прошедший вечер. Конечно, Клодия оказалась права. Именно званый ужин был необходим для того, чтобы представить Керри влиятельным членам их круга. И видит Бог, Керри была сегодня просто великолепна! Неземное видение в фиолетовом платье, ее голос и мягкий акцент опьянили всех мужчин. Правда, она держалась довольно скованно — наверняка сильно нервничала. Но выражение ее лица казалось спокойно-изысканным, внимательным и вежливо-сдержанным. Разумеется, она была самой соблазнительной, самой интригующей среди присутствующих дам.

Она настолько казалась своей среди этих жутко важных гостей, что Артур, наконец, принял решение, о котором думал с тех пор, как они приехали в Лондон.

Он женится на ней.

Именно эта мысль вот уже несколько дней мелькала у него в голове, оставаясь, правда, на задворках сознания. Но теперь она захватила его целиком.

Почему же он не додумался до этого раньше?

Из-за того, ответил он себе, входя в свои апартаменты, что Керри не принадлежит к их кругу. Увидев ее сегодня на приеме, он неохотно признал, что нежелание жениться на ней проистекало единственно из того простого факта, что она — вдова бедного шотландца. Немыслимо для человека, занимающего такое положение в обществе, как он, жениться на подобной женщине. Но так же немыслимо, по крайней мере, для него, поставить в зависимость от каких-то там обстоятельств — от ее происхождения, например, — самое главное решение в его жизни.

Однако сегодня он увидел ее в ином свете. Оказалось, что Керри может приспособиться к обществу, в котором она не родилась, и вращаться как равная среди тех, кто в нем родился. К тому же она не только может приспособиться к нему, но — при некотором навыке — сумеет стать одной из самых популярных светских дам.

Все так же с улыбкой Артур отослал сонного камердинера и, раздевшись, растянулся на огромной кровати. Последней его сознательной мыслью, перед тем как он погрузился в сон, была Керри — она плыла к нему в своем роскошном фиолетовом платье и улыбалась с таким видом, словно он был единственным мужчиной во всем мире.

В ту ночь ему снился бал; потрясающие женщины, одетые в мерцающие платья золотого и зеленого цветов, кружились в объятиях мужчин, облаченных в вечерние фраки. В центре бального зала стояла Керри в белом бархатном платье, ее черные локоны были зачесаны кверху и скреплены изящной золотой цепочкой. Настоящая греческая богиня. Он шел к ней, и танцующие уступали ему дорогу, а она простирала к нему руки. Он обнял ее, закружил в вальсе среди тысячи свечей и спросил:

— Вы счастливы, любовь моя?

Керри засмеялась, но ничего не ответила.

— Вы счастливы? — снова спросил он, но Керри опять не ответила — внимание ее привлекло что-то такое слева.

Артур проследил направление ее взгляда, и тут танцующие растаяли как утренний туман, а безупречно одетый Филипп — хотя в груди у него и зияла дыра — вышел на середину зала.

— Вы счастливы? — в который раз спросил Артур, но Керри больше не было рядом с ним. Она исчезла.

А Филипп стоял и смеялся.

Глава 22

В эту ночь Керри тоже видела сны — неприятные сны про ужин, где она выставила себя на посмешище. Она проснулась задолго до рассвета и лежала на спине, устремив глаза на вышитый полог над собой и моля Бога о помощи.

После ленча она оставила Клодию под тем предлогом, что ей хочется вздремнуть, надела новые перчатки, которые принесли только что вместе с полудюжиной туфель, и, спустившись в холл, попросила лакея нанять для нее экипаж, будучи абсолютно уверенной, что ей откажут в этом на основании неприличности подобного поведения или на каком-то ином, столь же нелепом основании. Но лакей поклонился и отправился выполнять ее поручение.

Извозчик помог ей сесть в экипаж, потом, сунув голову в окошко, осведомился, куда ей нужно.

— Кристиан-Хаус на Маунт-стрит, — сказала она, по-прежнему уверенная, что ей откажут. Но извозчик только молча кивнул, и экипаж тронулся.

Керри откинулась на подушки и улыбнулась, когда экипаж выехал на Сент-Джеймс-сквер. Может быть, в конце концов, Господь услышал ее молитвы?

На Маунт-стрит ее встретил Барнаби. Он, кажется, не удивился, увидев ее, и не поморщился, когда она спросила, можно ли ей поговорить с Артуром. Бросив быстрый взгляд на улицу поверх ее головы, он отошел в сторону, низко поклонился и жестом пригласил ее войти. Керри вошла в огромный холл, позволила лакею снять с себя накидку и отправилась вслед за Барнаби в кабинет.

— В настоящее время милорд занят со своим стряпчим, мадам. Если вы будете так добры, подождать здесь, я доложу о вас. — И он снова поклонился и плотно закрыл дверь, оставив Керри одну.

Она сняла перчатки и нервно потерла руки. Мысли о том, что она скажет Артуру, метались у нее в голове. Она рассеянно бродила по кабинету, пытаясь придумать надлежащую речь — как сказать тому, кого любит всем сердцем, что она не может существовать в его мире? Какими словами объяснить ему, что она его любит, но, тем не менее, должна вернуться в Шотландию?

Она должна вернуться в Шотландию.

Прошло несколько недель с тех пор, как она застрелила Чарлза Монкриффа и оказалась в своем личном аду, где металась между чувством вины и угрызениями совести из-за того, что лишила человека жизни, и негодованием, вызванным тем, что ее к этому вынудили обстоятельства.

Она решила, в конце концов, что единственный способ избавиться от чувства вины — это вернуться и встретиться лицом к лицу с последствиями своего поступка. И конечно, она отвергла эту идею, потому что ей хотелось жить, а не болтаться на виселице.

Керри подошла к письменному столу, где Артур любил сидеть за работой. На одном углу стола торчало старое гусиное перо; пресс-папье, и фарфоровая мисочка с песком стояли рядом с почтой, полученной, судя по всему, недавно. Керри остановилась и опустила глаза, но не видела слов, написанных на верхнем листе бумаги. Она водила пальцем по дереву, раздумывая о Монкриффе и о том, что он может с ней сделать.

Вздохнув, она подумала, что не будет забивать себе голову такими вещами, пока не поговорит с Артуром. Она машинально посмотрела на документ, лежащий перед ней, чтобы изгнать из головы грубые картины того, что ее ждет… и увидела имя — Томас Маккиннон!

Она вздрогнула, она задохнулась, она отпрянула, а потом резко наклонилась вперед, чтобы взглянуть на письмо. Да, это его имя, но кто написал Артуру? Смущение и любопытство овладели ею, и, несмотря на легкий укол совести, она схватила письмо и прочитала его.

Письмо было адресовано лорду Артуру Кристиану. Керри посмотрела на конец страницы и тут же, еще не читая, узнала аккуратную мелкую подпись мистера Джейми Реджиса, эсквайра. С какой стати мистеру Реджису писать Артуру? Керри перевела взгляд на верх страницы и начала читать, и по мере того как она читала, колени у нее подгибались, и она без сил рухнула в высокое кожаное кресло, стоящее у стола, а, дочитав до конца, зажала рот рукой, чтобы не закричать.

Джейми Реджис коротко и по-деловому извещал лорда Кристиана, что выселение арендаторов, которых лорд Артур Кристиан приказал выселить с земли лорда Ротембоу, завершено, и предложение о продаже земли и имущества несостоятельного должника было в письменном виде сделано Шотландскому банку.

Это было невообразимо. Невозможно! Этого не может быть, этого просто не может быть! Неужели Артур оказался тем человеком, который приказал ее выселить? Значит, он не побрезговал отобрать у нее ее собственность! Но очевидно, он так поступил от имени лорда Ротембоу… Филипп. Английский инвестор Фрейзера.

О Боже!

Когда она поняла, что не случайно Артур оказался на той сельской дороге целую жизнь тому назад, ей стало тошно. Он приехал, чтобы отыскать ее землю, чтобы выбросить ее саму, точно мусор, чтобы продать все, что у нее было в жизни, банку, а потом разводить овец на том месте, где она жила!

Керри уронила письмо, закрыла лицо руками, пытаясь вникнуть в прочитанное. Артур жил с ней, получал пищу из крохотных запасов Гленбейдена, принимал доброту и гостеприимство ее семьи и родичей. Он работал рядом с ними, зная, что оставит их без крова, когда документы будут подписаны.

Томас. Керри нахмурилась. Что там насчет Томаса? Она опять схватила письмо, в панике отыскивая имя, которое только что видела, и нашла его в последнем абзаце послания Реджиса.


Я с сожалением уведомляю Вас о злосчастном повороте событий. Судя по всему, мистер Томас Маккиннон находится под арестом в тюрьме замка барона Монкриффа по распоряжению шерифа Перта за убийство его сына, Чарлза Монкриффа. Есть подозрение, что мистер Маккиннон убил также и вдову Маккиннона, поскольку ее местонахождение не известно по сей день…


Керри закричала и вскочила. Немедленно прочь отсюда, немедленно ехать в Шотландию! Томас! Что, если уже поздно? Что, если его повесят прежде, чем она доберется до Гленбейдена? Сердце ее взывало к Господу, и внезапная слепящая боль где-то за глазами чуть не швырнула ее на колени. Господи, нет, нет, нет!

Керри бросилась к двери. Перчатки. Где, черт побери, ее перчатки?

Артур удивился, но и страшно обрадовался, когда Барнаби, наклонившись, шепнул ему на ухо, что миссис Маккиннон пришла с визитом и ждет в кабинете. Он быстро отпустил своего поверенного, пообещав встретиться с ним завтра, проводил его, потом заставил себя идти размеренным шагом, чтобы не выглядеть юношей, который несется на встречу со своей любимой.

Это оказалось делом довольно трудным, потому что ему не терпелось сообщить Керри о своем решении и еще сильнее ему не терпелось увидеть, как она просияет, услышав об этом. Она удивится, обрадуется, растрогается. Она всегда будет его любить.

И он ускорил шаги.

Войдя в кабинет, он не сумел удержаться от идиотской ухмылки, которая, как он знал, появилась у него на лице. Керри стояла к нему спиной, наклонившись над картой.

— Керри!

Она резко повернулась, и улыбка соскользнула с лица Артура.

Она была бледна, слишком бледна. Перчатки, которые она стиснула в руке, дрожали, а другая рука сжимала бриллиант у горла. На какое-то безумное мгновение Артуру показалось, что она хочет сорвать камень с тонкой цепочки.

— Господи, что случилось? — испугался он, подбегая к ней. Керри неловко рванулась в сторону, прочь от него, и раскрыла рот, но не издала ни звука. Сердце у него забилось тяжело, наполнив все тело тревогой. — Керри, отвечайте же! Говорите, что случилось? — в отчаянии вопрошал он.

— Томас, — еле выговорила она и указала на письменный стол.

Томас. Томас? Артур подошел туда, куда указывала Керри, и сгреб бумаги.

— Что? Что вы хотите, чтобы я увидел?

— Письмо…

Сердце его упало куда-то вниз. Он яростно раскидал бумаги, нашел ту, внизу которой стояла подпись Реджиса. Быстро просматривая послание, он почувствовал, что сердце у него становится свинцовым и падает все ниже и ниже. Он еще не видел этого письма. Он, конечно же, никак не ожидал, что она таким вот образом обнаружит его роль в том, что случилось с Гленбейденом. Он полагал, что она никогда не узнает об этом — да и как? Она же туда никогда не вернется.

Он поднял глаза; она смотрела на него, словно на чудовище, — в ее светло-синих глазах не было любви, только ужас.

— Керри, прошу вас, позвольте мне объяснить…

— А что вы можете объяснить? В письме ведь все подробно объясняется. Вы выселили меня, Артур. Вы раскидали Маккиннонов по всем концам земли, чтобы Монкрифф мог разводить на наших землях своих овец.

— Нет, Керри. Это сделали Филипп Ротембоу и ваш покойный муж. Я, возможно, и руководил окончательным процессом, но все было сделано еще до моего приезда в Шотландию.

Она смотрела на него, и в глазах ее было такое недоверие и боль, что Артур почувствовал, как они обжигают ему кожу.

— Почему вы мне не сказали об этом, Артур? — хрипло спросила она. — Почему вы не сказали мне, что вы меня выселите? Как могли вы есть за моим столом, пить наше виски… спать в моей постели?

— Керри, — простонал он, протягивая к ней руки, но она попятилась от него. Руки его упали.

— Когда я делал распоряжения, я не знал, что речь идет о вас. Поверьте мне.

Она заморгала, смахивая слезы, посмотрела на перчатки, стиснутые в руке.

— Когда я приехал в Шотландию и встретился с мистером Реджисом, он не только не знал, что ваш муж умер, он еще убедил меня, что имя человека, с которым Филипп имел дело, было Фрейзер. И до приезда в Гленбейден я и не подозревал, что речь идет о вашем выселении.

От этого слова она отпрянула и ударилась о столик, где лежала карта. Артур опять хотел подойти к ней, но она торопливо затрясла головой и подняла руку.

— Нет! — крикнула она.

Страх. Безумный страх охватил его. И от отчаяния, которое сжало его сердце, Артур быстро заговорил:

— Послушайте, когда я понял, что речь идет о вас, я ничего не сказал, потому что решил, что сумею все исправить. Я ведь поручил мистеру Реджису побывать в Гленбейдене лично, вот и решил, что он еще не приехал. Когда же я ушел из Гленбейдена, я направился прямиком в Данди, чтобы отменить выселение и выяснить, что можно сделать в отношении долга.

На это она ответила скептическим взглядом.

— Керри, слушайте же! — взмолился он, и в голосе его звучала боль. — Когда же я встретился с Реджисом в Данди, то обнаружил, что опоздал. Вот почему я вернулся, понимаете? Я вернулся сказать вам о том, что случилось, и постараться вам помочь.

Глаза ее стали круглыми и наполнились слезами.

— Так вы вернулись из-за этого?

— Я вернулся потому, что любил вас, Керри. Я люблю вас и сейчас, только еще больше, и так сильно, что собирался сказать вам сегодня — мы поженимся…

Ее громкий истерический смех вошел в него как нож, и он согнулся от боли. Холод пробежал по его коже, и он разжал пальцы, в которых держал письмо. Оно плавно опустилось на пол.

— Так вы собрались сказать мне, что мы поженимся, да? А я могу сказать что-нибудь по этому поводу?

— Я думал, что вам хочется, того же, — услышал он свой голос, и эти слова обожгли его — он произнес те же самые слова, что и много лет назад, когда Порция так мило ему отказала. «Я думал, что вам хочется того же».

— Вот так же вы думали, что мне хочется всех этих платьев, и туфель, и дурацких перчаток? — вспылила она, швыряя лайковые перчатки на столик с картой. — Мне кажется, вы понятия не имеете о том, кто я такая на самом деле! Я не вещь. Я не могу вести праздную и невообразимо богатую жизнь! Я не знаю, какой ложкой что полагается есть, я загниваю от собственной бесполезности, и я никак не могу стряхнуть с себя чувство вины и страх, что меня, в конце концов, отыщут! Мое место в Гленбейдене! Он был моей жизнью, моей душой, а вы его у меня отняли!

Он крепко сжал кулаки, пытаясь не сорваться на крик.

— Я не отнимал его у вас! Ваш муж украл у вас Гленбейден задолго до того, как я там появился! Я всего лишь должен был вернуть семье Филиппа затраченные впустую деньги, а пока я этим занимался, я совершил непростительную ошибку — полюбил вас!

Керри издала какой-то жалобный звук; две слезинки скатились по ее щекам.

— О да, я понимаю — я ведь совершила такую же непростительную ошибку. Я люблю вас так, Артур Кристиан, как никогда никого не любила за всю мою жизнь, но я не могу быть такой, какая вам нужна, и я не останусь здесь, притворяясь, что смогу ею стать! И видит Бог, я не позволю повесить Томаса за то, что я натворила!

— Томаса не повесят! — крикнул Артур в потолок. — Поверьте, Керри, я пошлю своего человека в Перт немедленно с очень щедрой суммой, чтобы Томасу позволили приехать в Лондон!

— Вы не можете купить его свободу! — сердито ответила она. — Вы не можете купить его свободу, так же как не можете купить мою любовь! — Это его уязвило.

— Черт бы вас побрал! — возмутился он. — Я подарил вам все эти вещи потому, что люблю вас и хочу, чтобы у вас было лучшее, что есть в жизни.

— Нет. Нет, Артур, вы хотите, чтобы я походила на леди Олбрайт и леди Кеттеринг. Вы хотите, чтобы я научилась жить, как они, вести себя, как они. Вы хотите, чтобы я жила в мире, где считается нормальным выселять людей из их домов, даже не посмотрев им в лицо. Вам-то никогда не придется думать, где жить и как раздобыть пищу! Вы понятия не имеете, что вы с нами сделали!

Правда этих слов привела его в ярость. Он отошел от стола и сердито посмотрел в окно, пытаясь взять себя в руки. После всего, что он для нее сделал, она хочет швырнуть ему все это в лицо?

— Неужели это так ужасно, Керри? Неужели то, что я предлагаю вам, так отвратительно?

— Нет, — покачала она головой, и голос ее зазвучал мягче. — Это весьма приятно. Просто я нахожу это не таким приятным, как Гленбейден… или как мой душевный покой.

Но все же в этих словах ему почудился проблеск надежды, и он повернулся к ней. Это из-за чувства вины она держалась на расстоянии от него; из-за этого чувства вины у всего, что она видела в Лондоне, появлялся горький привкус.

— Тогда я найду способ освободить Томаса и привезти его сюда, и вы сможете успокоиться, Керри. А когда вы успокоитесь, вы, конечно же, согласитесь выйти за меня замуж.

Господи, какое в этих словах прозвучало отчаяние! Хаос, в котором они оказались, вспучивался, лишая их разума. Артур затаил дыхание в ожидании ее ответа, в ожидании, что она бросится в его объятия и станет умолять простить ее за то, что она была с ним так жестока.

Но Керри молча покачала головой.

— Вы что, действительно не понимаете, какие мы с вами разные, да?

Эти слова ошеломили его. Пришлось приказать себе дышать, двигаться. Он никогда не поверил бы, даже через тысячу лет, что Керри может причинить ему такую боль.

— Тогда чего же вы хотите? — сдержанно спросил он, обнаружив, что какая-то крошечная часть его не убита насмерть ее отказом.

Ее бледно-синие глаза наполнились слезами.

— Я хочу вернуться домой.

Он закрыл глаза, чтобы прогнать боль из груди.

— Пожалуйста, Артур, не заставляйте меня оставаться здесь, — проговорила она тихим умоляющим голосом.

Этот удар окончательно сразил его. Он не хотел верить тому, что услышал. Он спас эту женщину от виселицы, привез ее в свой дом, одел в прекрасные платья, украсил драгоценностями, обманул ради ее благополучия своих друзей — и теперь она хочет вернуться домой? Господи, да какая же женщина отбросила бы одним взмахом возможность войти в высший круг британской аристократии? Какая женщина взяла бы любовь, которую он предложил ей под освещенным луной небосводом, и небрежно отказалась от нее? Что же это за женщина? Может быть, Керри права? Может быть, они и в самом деле разные?

— Я подумаю об этом, — только и сказал он и повернулся к ней спиной, не желая показывать, как глубоко она его ранила. — Полагаю, если вы нашли дорогу сюда, вы найдете также дорогу и отсюда?

Молчание. Потом он услышал очень тихое:

— Да.

Ее нижние юбки шуршали, пока она шла к двери. Он стоял и смотрел на письменный стол; казалось, прошла вечность, прежде чем он повернулся и оглядел свой кабинет.

Она забыла перчатки.

Как сомнамбула Артур подошел к столику с картой и взял одну из этих маленьких лайковых перчаток. Он положил ее на ладонь, и на него нахлынули воспоминания о том, как он держал ее руку в своей руке. Он бросил перчатку на стол и вышел.

Кончено. Его необыкновенное путешествие закончилось, и женское вероломство опять, уже не в первый раз, необратимо изменило всю его жизнь.


Вечером Джулиан выразил некоторое удивление тем, что Артур не появился к ужину. Керри пожала плечами, сделав вид, что внимательно рассматривает картину, и промямлила что-то насчет приглашения в другое место. Но от внимания ее не ускользнул взгляд, которым обменялись Клодия и Джулиан, и ее сердце бешено забилось.

После ужина она сослалась на головную боль и рано ушла к себе. Убедившись, что Дейны расположились в Малой гостиной, она крадучись вышла из своей комнаты и спустилась в кухню по лестнице для слуг.

И этим она ужасно напугала кухарку.

— Мисс? Могу я что-нибудь сделать для вас? — Керри, вспыхнув, затеребила локон.

— Мне бы хотелось, если можно, поговорить с Брайаном, лакеем. Будьте добры, скажите, где его найти? — Кухарка даже рот разинула.

— Ох, нет, мисс. Неохота мне участвовать в таких…

— Он из Шотландии, — быстро прервала ее Керри. — Как и я. Мне… мне нужно передать ему весточку, вот и все. — Кухарка перестала трясти головой.

— От брата, что ли? — Керри кивнула. Кухарка заулыбалась.

— Ах, он так ждал весточки от брата, бедный малый.

— Ну, так, где его найти?

— Давайте я передам ему, мэм…

— Нет, нет… — «Господи, да думай же ты побыстрее!» — рассердилась она на себя. — Оно… понимаете, оно написано на гэльском языке, а он, этот парень, не умеет читать по-гэльски. Мне придется ему прочесть.

Кухарка нахмурилась, явно что-то заподозрив. Потом пожала плечами.

— Он на сегодня закончил работу. Наверное, он сейчас в своей комнате на верхнем этаже. Третья дверь слева.

Керри поблагодарила ее и вышла, прежде чем кухарка успела еще что-нибудь сказать. Она опять поднялась по лестнице для прислуги, молча, радуясь тому, что не встретила никого, кто мог бы поинтересоваться, что она здесь делает. Дойдя до четвертого этажа, она бросилась к третьей двери и, постучав, стала ждать с сильно бьющимся сердцем. Она уже собралась еще раз постучать, когда услышала шаркающие шаги. Дверь со скрипом приоткрылась.

— Брайан!

Дверь захлопнулась. Керри снова услышала звук шагов — она была уверена, что не одной пары ног, — а потом приглушенные голоса. Прошла минута, может, две, и вот, наконец, дверь опять приоткрылась.

— Да?

— Брайан?

Дверь открылась шире, и на пороге возник Брайан. Он был в одних панталонах. Его рыжие волосы были взлохмачены, губы вспухли. Длинная, тонкая красная царапина протянулась от его плеча до груди, — след ногтя. Лакей уставился на Керри, и она снова покраснела.

— А, девушка, чего вам понадобилось?

Она пошарила в кармане юбки и, выудив оттуда голубой бриллиант, протянула его Брайану. Его зеленые глаза округлились; он, вопросительно взглянув на Керри, перевел взгляд на бриллиант, качающийся перед его лицом.

— Мне нужно как можно скорее добраться до Шотландии.

Глава 23

Если что-то и могло привести в ужас Джулиана Дейна, так это необходимость разбираться в чужих любовных делах. Обычно он перекладывал эти проблемы на Артура — тот прекрасно с этим справлялся. Но когда настало время кому-то вмешаться в роман самого Артура, Джулиан понял, что заниматься этим придется ему, и теперь посылал проклятия на голову Олбрайтов за то, что те остались в Лонгбридже на всю осень!

Джулиан вручил поводья своей лошади веснушчатому малому у дома Артура на Маунт-стрит и вприпрыжку взбежал по ступенькам к парадной двери, размышляя о том, как поделикатнее расспросить Артура о его отношениях с миссис Маккиннон. Какие слова употребить, чтобы выяснить, когда уедет гостящая в его доме женщина, которую привел Артур? Нет, он ничего не имел против пребывания у них Керри — она была действительно очень мила, а Клодия прямо-таки ее обожает. И естественно, он радовался тому, что именно он внушил Кристиану мысль отправиться в Шотландию. Но эта женщина не выходила из своей комнаты со вчерашнего вечера, а Артур не появлялся у них вот уже целых три дня. Когда Клодия заволновалась, Джулиан, наконец, пришел к неизбежному выводу, что он должен, к несчастью, выяснить, что же именно произошло между влюбленными и отчего Артур перестал бывать в их доме.

Барнаби провел его в кабинет, где Артур разбирал какие-то бумаги.

— Кеттеринг, — проговорил он, едва подняв глаза на друга, — я уже давно тебя поджидаю.

Джулиан улыбнулся и направился к нему.

— Я не привык вмешиваться в чужие дела, как ты знаешь. Поэтому проинструктируй меня, с чего мне следует начать.

— Вообще-то все довольно просто. — Артур отодвинул от себя бумаги и откинулся на спинку стула. — Во-первых, нужно убедиться, что существует некое затруднение, — улыбнулся он. — Потом человек наносит визит и выясняет, в чем именно состоит это затруднение. Если повезет, то объект сам расскажет ему обо всем без всякого понукания с его стороны. Но бывают случаи, когда приходится, к сожалению, задавать нескромные вопросы. И, наконец, этот человек, осознав, что разобрался в ситуации, предлагает наилучший план действий и дает глубокомысленные советы, как этот план осуществить. Как видишь, мой друг, все действительно очень просто.

— Ясно. Стало быть, для начала я должен спросить, не произошла ли ссора между тобой и женщиной, которую ты притащил сюда из Шотландии?

— Не вижу, к чему начинать так издалека. Я бы предложил тебе сразу перейти к сути дела и спросить, почему некая женщина, а именно Керри Маккиннон, отказалась принять предложение вступить в брак с Артуром Кристианом.

Это сообщение потрясло Джулиана — правда, он надеялся, что ему удалось это скрыть от Артура. Но ведь просто немыслимо — всерьез думать о женитьбе на женщине из низов, каковой является Керри Маккиннон.

— Вот как? И это все? — протянул он. — Значит, мне не придется тратить время на выяснение деталей. Ну, хорошо, так почему же Керри Маккиннон тебе отказала?

Артур пожал плечами.

— Она сказала, что мы совершенно разные.

— Так оно и есть. — Артур нахмурился.

— Я знаю ее, как самого себя, Джулиан. Не такие уж мы и разные.

— Ладно, — согласился Джулиан. — У вас есть общие взгляды, пожалуй, даже ваш жизненный опыт в чем-то схож. Вам нравятся одинаковое времяпрепровождение и занятия. Но ты — сын герцога, а она — вдова шотландского фермера. В этом отношении вы действительно совершенно разные люди.

— Ты хочешь сказать, что такие различия преодолеть невозможно? — рассердился Артур.

— Я не говорил ничего подобного, — запротестовал Джулиан, подняв руку. — Но ты не можешь отрицать, что различия в вашем происхождении и родословных весьма существенны.

Артур, помрачнев, посмотрел на свои руки.

— Я… я люблю ее, Джулиан. И такие незначительные различия меня не волнуют. Их можно преодолеть.

Джулиан вздохнул и, нашарив в нагрудном кармане очки, водрузил на нос. Он долго смотрел на Артура, размышляя, следует ли сказать другу, сколько времени потребуется на преодоление подобных различий — если их вообще можно преодолеть. Возможно, для этого не хватит всей их жизни. Даже если Керри научится вести себя за столом, говорить и держаться как знатная дама, свет никогда ее не примет. В таких случаях свет беспощаден, он отвергает всякого, кто не обладает, скажем, так, некими «верительными грамотами», необходимыми для того, чтобы быть принятым в его круг. В свете скорее простят нескромность или супружескую неверность, нежели отсутствие нужных связей. Бог да поможет его дорогому другу Артуру! Только сентиментальный глупец может надеяться, что ради любви свет изменит свое столетиями выработанное мировоззрение.

— Различия можно преодолеть, но только до определенного предела. — Артур бросил на Джулиана разочарованный взгляд. — Ты хотел, чтобы я говорил правду. Я и говорю правду. — Керри… хороша собой. Очаровательна. Освежающе своеобразна. Разумеется, ее можно научить, как вести себя в определенных случаях. Но неравенство между вами таково, что ее никогда не примут полностью. Кое-кто будет ее принимать потому, что она такая, как есть, и потому, что мы ее любим. Но гораздо больше будет тех, кто станет избегать твою жену из-за ее происхождения. Или ты считаешь, что твоей любви будет достаточно, чтобы ее поддержать?

Артур вскочил со стула и направился к столику с напитками. Налив два стакана виски, он протянул один Джулиану.

— Не думай, что я об этом не размышлял. Я не спал ночами, прикидывая, как преодолеть эти дурацкие препятствия. Даже Пэдди обращалась с ней несколько пренебрежительно. Но я все время возвращался к одному и тому же — я ее люблю. И ты хочешь заставить меня забыть об этом только потому, что какой-то чертов аристократ откажется ее принимать?

Джулиан посмотрел на янтарную жидкость в своем стакане и спокойно спросил:

— А может быть, стоит поселить ее в каком-нибудь доме поблизости?

Артур выпил виски и с трудом сдержался, чтобы не грохнуть стакан об пол.

— О, я думал об этом. Поверь, я думал об этом. Но я не могу — я слишком люблю ее для этого.

Джулиан почувствовал, что он бессилен что-либо изменить. К тому же он знал, что означают эти сжатые челюсти — Артур Кристиан наплюет на все принятые в обществе обычаи, заодно оскорбит свою семью — и все это ради шотландской крестьянки.

Да, такого человека можно любить.

— Ну ладно. Если нет другого выхода, тогда люди и поговори с ней. Поскольку я умудрился вырастить четырех девиц, каждая из которых в то или иное время стенала по поводу разбитого сердца, я был бы тебе благодарен, если бы ты не вынуждал меня снова встревать в подобные истории.

— А она захочет меня видеть?

Сердце Джулиана сжалось — он никогда еще не слышал такой неуверенности в голосе Артура. И в этой неуверенности скрывалось столько надежды! Это напомнило ему о его собственных сложностях с Клодией, когда они только поженились, и он очень хорошо понимал, как это больно — любить так глубоко и думать, что твоя любовь безответна. И каково это — без всякой надежды надеяться на взаимность.

Он подошел к Артуру и хлопнул его по плечу.

— Трудно сказать наверняка, старина. Она не выходила из своей комнаты со вчерашнего вечера.

Артур мгновение поколебался и наконец пробормотал:

— Я поеду к ней.

И он быстро направился к двери.

В Кеттеринг-Хаусе Джулиан послал горничную сообщить миссис Маккиннон, что ее ждет лорд Кристиан. Друзья прошли в Золотой салон. Артур так нервничал, что не мог усидеть на месте и метался по комнате как загнанный зверь. Наконец он остановился у окна, выходящего на Сент-Джеймс-сквер, и устремил незрячий взор на улицу.

За последние несколько дней он немного успокоился, и ее отказ уже не так сильно ранил его. Он был бы бесчувственным чурбаном, если бы не понял, как потрясло Керри письмо Реджиса. Ему следовало давно рассказать ей, какую роль он сыграл в этом деле, но он никак не мог решиться на это. Потому что сначала он был потрясен, увидев ее сидящей над телом Чарлза Монкриффа, потом этот побег из Гленбейдена, все остальное… И в результате, чем больше проходило времени, тем менее важным ему это казалось.

Тем не менее ее отказ выйти за него замуж засел у него точно кость в горле и был источником постоянной тупой боли. В тысячный раз он спрашивал себя: что, если он просто внушал себе, что она его любит? А тогда как расценить ее признания в любви? Он уже изнемогал под грузом сомнений и не знал, не мог придумать, что ему делать дальше.

— Милорд.

Артур повернулся и увидел горничную, которую Джулиан послал за Керри.

— Ну что, Пег? Что сказала миссис Маккиннон?

— Она не ответила, милорд.

— Так же, как сегодня утром, когда я хотела к ней зайти, — проговорила Клодия, входя в салон следом за горничной. — Джулиан, мне это не нравится. Наверно, что-то случилось.

— Где? — выдохнул Артур, выбегая в коридор вслед за Джулианом.

Он громко постучал в дверь, которую показал ему Джулиан, потом внимательно прислушался. За дверью стояла мертвая тишина. Он испуганно посмотрел на Клодию и Джулиана и снова постучал.

— Керри, откройте!

Молчание. Артур повернул ручку — дверь была заперта.

— Через гардеробную. — Джулиан махнул рукой, показывая дорогу.

Артур ринулся в соседнюю комнату, распахнул дверь в гардеробную и ворвался в спальню Керри. Комната была пуста. Окно было открыто, легкие шифоновые занавески колыхались под свежим осенним ветерком. Кровать была аккуратно застелена, и потому казалось, что в комнате вообще никто не живет.

— О нет! — вскрикнула за его спиной Клодия.

Она исчезла. Керри исчезла. Артур круто повернулся в поисках чего-нибудь, какого-нибудь знака, что она была здесь, что она здесь — где-нибудь в таком месте, куда они еще не посмотрели.

— Ты уверена, что это ее комната? — спросил Джулиан, очевидно подумав то же самое, и получил в ответ испепеляющий взгляд Клодии.

— Куда Керри могла уйти? — растерянно развела руками она.

Артур шагнул в гардеробную и огляделся. На одной полке аккуратно выстроились коробки с туфлями и шляпками, некоторые были перевязаны ленточками — их так и не открыли ни разу. Он распахнул дверцы шкафа — там висели платья Керри — дорогие платья, которые он недавно купил ей. Он снова вошел в ее комнату, окинул взглядом вещи, стоявшие на туалетном столике. Баночки с кремом — откуда они взялись? — какие-то ленты, расческа. Шкатулка с драгоценностями стояла на самом виду, и Артур почувствовал, что идет к ней как будто против своей воли.

— Она не могла уйти далеко. Она совсем не знает Лондона, — проговорил Джулиан, пока Артур открывал шкатулку. Все, что он ей подарил, было на месте. Кроме голубого бриллианта. Он взял нитку жемчуга и пропустил ее сквозь пальцы.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера после ленча. Она пожаловалась на головную боль и пошла отдохнуть.

— А ужин?

— Она не спустилась к ужину. — Клодия прижала палец к губам и задумалась. — Я велела отнести ей наверх поднос, но лакей принес его обратно. Кажется, он сказал, что она отказалась от еды.

— Он сказал, что она не отзывается, — поправил жену Джулиан и посмотрел на Артура, стоявшего в другом конце комнаты.

А у Артура остановилось сердце.

— Она ушла, — безжизненным голосом произнес он.

Ушла. Исчезла бесследно. Как такое могло случиться? Еще три дня назад он радостно думал о женитьбе. Как теперь все это распутать? Нужно найти ее. Ну, думай же! Куда она могла уйти? Очевидно, отправилась в Шотландию. С пустыми руками? Денег у нее нет, а также нет никаких средств передвижения…

Бриллиант!

Этот камень можно легко продать за наличные. И за весьма крупную сумму. Артур направился к двери, но тут глаза его ухватили что-то бледно-желтого цвета, лежащее на столике у кровати. Он остановился.

Сложенный лист бумаги.

Артур рванулся туда. Развернул листок. Записка. Прекрасно! Написана дрожащей рукой, кое-где чернильные кляксы… По мере того как смысл письма доходил до сознания, дыхание его останавливалось от безнадежности, в голове появился какой-то шум, перед глазами поплыли красные круги. Она просит прощения за то, что уходит таким недостойным способом… Она поняла, что их жизни совершенно разные, и она не сможет притворяться такой, какой он хочет ее видеть, и к тому же достаточно честна, чтобы позволить повесить Томаса за преступление, которого он не совершал… И еще она написала, что ей так же не место в его мире, как ему — в ее, и она просит Артура ее не искать.

Он скомкал записку в кулаке. Надеяться больше не на что. Как ни был он ошеломлен, он понимал, что надеяться не на что. Она ушла от него, и это его сломало.

Он обернулся и мертвым взором посмотрел на потрясенных Дейнов.

— Она ушла. Уехала в Шотландию, — еле выговорили его губы.

— Но как? — воскликнула Клодия. Джулиан обнял ее. — Не может же она отправиться в Шотландию пешком!

— Думаю, она нашла способ продать бриллиант, который я ей подарил.

Это прозвучало так безжалостно в его устах. Он слепо оглядел комнату, провел рукой по волосам и почувствовал, как жизнь уходит из него.

— Ах, Артур, — сочувственно произнесла Клодия. Он уронил записку на пол, но даже не заметил этого.

— Я пришлю за ее вещами, — проговорил он и поплелся к двери.

— Артур…

Но он не остановился, оставшись глухим к оклику Джулиана. Глухим ко всему, кроме боли от утраты и собственного негодования.

Она ушла, даже не сказав «прощай».

Первые часы после того, как он понял это, прошли в дымке само уничтожающего опустошения.

С таким же успехом она могла бы умереть.

Конец один и тот же. Она лишила его возможности услышать ее доводы, лишила возможности объяснить ей свою точку зрения и попытаться ее переубедить. Она даже не пожелала проститься, чего требует обычная вежливость. О нет, она просто вычеркнула себя из его жизни, не сказав ни слова, внезапно и окончательно, не дав ему никакой возможности высказать то, что лежало у него на душе. Как он будет жить без нее? Как будет проводить дни без ее улыбки, ночи без се дыхания на своей шее?

С таким же успехом она могла бы умереть.

В ту ночь Артур почти не спал, он метался по кровати, ему снились Филипп и Керри. Он снова оказался в бальном зале среди каких-то блестящих предметов и людей, он искал Керри, пробивался сквозь толпу танцующих и, в конце концов, нашел ее в объятиях смеющегося Филиппа. Он схватил ее, привлек к себе, но она растаяла. Просто растаяла — и все.

Самыми черными оказались два последующих дня. То, что она предала его любовь и доверие, было самым жестоким из всего, что он испытал в жизни, и это разъедало его душу, точно раковая опухоль. Он попробовал забыться в «Томе О'Шэнтере» при помощи обильных возлияний, но боль от этого не стала меньше. Даже его рассудок издевался над ним — ему казалось, что на самом деле она никуда не уехала, что она все еще в Лондоне, и он искал ее среди женщин, которых встречал на улице.

Неделю спустя из Сазерленд-Холла вернулся Алекс вместе с женой Лорен и тремя сыновьями. Понадобилось два дня, чтобы Артур пересилил свою хандру и нанес ему визит. Он явился на Одли-стрит, дом двадцать два, и стало ясно, что Алекс уже слышал новости о несчастной любви брата. Последний номер «Тайме» лежал на письменном столе Алекса, Артур уже видел раздел светской хроники, озаглавленный «Говорят, что», где рассказывалось о том, что некий брат влиятельного герцога разделался со своей шотландской деревенщиной, чем весьма потешил высшее общество.

Он ждал, что Алекс устроит ему скандал, напомнит, что он сын восьмого герцога Сазерленда и брат десятого. Он упал в кресло, нехотя взял чашку чаю из рук горничной и уставился на портрет отца с матерью.

— Вчера вечером я случайно встретился в клубе «Уайте» с Кеттерингом.

Артур промолчал, ожидая нравоучений. Однако, к его огромному изумлению, Алекс, покосившись на кружевные манжеты, заметил:

— Я думаю, для тебя это было очень сложное время. Слабо сказано. Это был просто ад.

— Я вспомнил о времени, предшествовавшем нашей женитьбе с Лорен.

Артур взглянул на брата.

— Вряд ли это одно и то же.

Это действительно так, ведь Лорен была графиней, ее семья вращалась в свете. А когда она сбежала к себе домой, дом этот находился всего в нескольких милях от Сазерленд-Холла, причем в таком месте, где Алекс мог с легкостью ее настичь. Больше того, в то время Алекс был обручен с другой девушкой. Он не положил к ногам Лорен весь мир, которым она пренебрегла, исчезнув бесследно как это сделала Керри.

Алекс пожал плечами и поднял глаза на брата.

— Вот как? Я помню, как сидел вот в этой самой комнате с нашей матушкой. Лорен уехала, а я должен был вступить в брак с Мерлин Ризи. Это были чудовищно мрачные дни. А знаешь, что мне тогда сказала матушка?

Артур покачал головой.

— Она сказала: «У французов есть поговорка: настоящая любовь подобна привидению — все о ней говорят, но мало кто ее видел».

Артур равнодушно пожал плечами.

— Ну и что?

— А то, — спокойно ответил Алекс, — что она заставила меня разорвать помолвку и поехать за Лорен, которую я любил. — Артур раздраженно затряс головой.

— Все это мне известно, но это не одно и то же! Вряд ли ты, братец, можешь думать, что я отправлюсь в Шотландию…

— А что тебя здесь удерживает?

Артур уставился на старшего брата, словно тот потерял рассудок. Алекс поднял темную бровь, и, ей же богу, Артур подумал, что так оно и есть.

— Да тебе известно, Алекс, кто она такая? Это вдова бедного шотландского фермера, который попробовал выпутаться из своих финансовых затруднений, одолжив деньги у Филиппа. Только он их растратил впустую и все потерял. У Керри Маккиннон нет за душой и фартинга.

Алекс рассмеялся.

— В нашей семейной истории найдутся случаи и похуже, — заявил он весело. — Если бедность — ее единственное преступление, мне кажется, можно вполне закрыть на это глаза.

— А как же отсутствие у нее связей? Даже Пэдди и та обращалась с ней холодно.

— Я не знаю, какое значение в эдинбургских гостиных имеет отсутствие у нее связей, — но здесь? Если наша матушка примет ее, ее примет Пэдди, и Кеттеринг, и Олбрайт, а также наш кузен Уэстфолл… и Дарфилд тоже, разумеется. Они, конечно же, не обратят никакого внимания на такую мелочь, как отсутствие связей. Что еще тебя тревожит?

Артур с изумлением смотрел на брата.

— А как ты думаешь, какие приглашения мы получим в разгар сезона? — скривившись, спросил он. — Когда ты и все остальные поедут на бал, кто захочет видеть нас за своим обеденным столом?

Алекс нахмурился и снова принялся изучать свои кружевные манжеты.

— Какое это имеет значение, если ты будешь жить в Шотландии? — Он поднял глаза, оценил реакцию Артура и быстро продолжил, прежде чем тот успел заговорить: — Послушай, Артур, ты всю жизнь прожил в тени окружающих. Не отрицай — ты третий сын герцога, и этим все сказано. Ты был одним из повес с Риджент-стрит, это верно, но ты в основном наблюдал за жизнью со стороны. И ты не раз мне жаловался, что контора «Братья Кристиан» в тебе не нуждается. Ну и прекрасно! Пришло время зажить своей жизнью, тебе давно пора найти в ней свое место и, может быть, изменить ее. Кеттеринг рассказывал о твоем пребывании в Шотландии и о том, что тебе понравилось работать на земле. А здесь разве это возможно?

Артур безмолвствовал.

Он безмолвствовал еще долго после того, как вышел из кабинета брата. На вызов, брошенный Алексом, он не нашел ответа, да Алекс и не настаивал. Но, возвращаясь, домой по Одли-стрит, Артур думал о том, что Алекс, возможно, прав. Он никогда не жил по-настоящему в отличие от других. Ему всегда казалось, что в его жизни чего-то не хватает, потому что-то, что в ней было, не оправдывало его существования.

Но уехать в Шотландию?

О Господи, как же он скучает по Керри! Несмотря на все свое негодование, он очень скучает! Эта глупая девчонка вознамерилась сделать благородный жест и освободить Томаса. Если бы он знал, как она уехала или когда, можно было бы попробовать ее остановить, но она сбежала, не сказав ему ни слова, чем разбила все его надежды.

Он шел, размышляя об этом, и чуть не налетел на стайку дам, вышедших на прогулку. Он неловко приподнял цилиндр в знак приветствия, как вдруг увидел среди них Порцию, которая улыбалась ему из-под зонтика.

— Лорд Кристиан, — промурлыкала она, — я так рада вас видеть!

— Леди Рот, — сдержанно поклонился он, а затем отвесил поклон остальным дамам.

— Удивительно, что мы встретили вас. Я слышала, что вы сильно хандрите с тех пор, как ваша подружка сбежала в свою Шотландию. — Дамы захихикали, а Порция посмотрела на него с дьявольским блеском в глазах.

Как он презирает эту хитрую, расчетливую особу! Он посмотрел на ее подруг — репутация каждой из них была ему хорошо известна. Они были ничуть не лучше Порции, и теперь все улыбались ему одинаковыми понимающими улыбками.

— Вам следовало бы, леди Рот, более тщательно выбирать для себя поставщиков сплетен. Как видите, я чувствую себя превосходно.

— И это прекрасно, сэр! Невыносимо было бы думать, что вы чахнете из-за какой-то нищей шотландской девчонки.

Дамы снова захихикали, а Порция улыбнулась так широко, что толстый слой косметики на ее лице пошел трещинами.

Артур усмехнулся, приподнимая цилиндр.

— Вы, как всегда, заботливы, леди Рот. Всего доброго, леди.

Он обогнул их и пошел дальше и услышал, как Порция тихо рассмеялась за его спиной.

Теперь он был согласен с Керри. Она никогда не приспособится к этой жизни; она никогда не обретет необходимой для этого наглости. Его мир обошелся с ней несправедливо, и впервые Артур всерьез задумался — почему бы ему не приспособиться к ее миру? Дни, проведенные в Гленбейдене, казались ему самыми счастливыми в жизни. Там он ощущал себя мужчиной, непобедимым и сильным.

Эта мысль дразнила его, не давая покоя. За одиноким ужином Артура вдруг посетило прозрение. Он только сейчас понял, почему Керри поступила так, как поступила: независимость была одной из тех черт ее характера, которыми он так восхищался. И он часто подшучивал над ней из-за этого, но не обращал внимания на ее желания. Он делал так, как казалось лучше ему, решив, что сама она не знает, что для нее лучше. Как же он был высокомерен! И ведь он знал о семейных узах, связывающих ее с Томасом, и уж конечно, должен был бы знать, что она сдвинет горы, чтобы его спасти.

Правда в том, думал он, ковыряясь в баранине, что сейчас он готов сделать все, лишь бы ее вернуть, и бросить все, что у него есть, ради Шотландии.

А почему бы и нет? Ему нечего терять, кроме самого себя. Разве не это говорил ему Алекс?

Глава 24

Шотландия, Гленбейден

В горах Шотландии уже наступала осень. Из маленького окна своей камеры Керри видела ярко-красные, желтые и оранжевые листья, падающие на землю маленького тюремного дворика. И всякий раз, когда падал очередной листок, Керри спрашивала себя: увидит ли она снова гленбейденские деревья?

Суд состоится, как сказал ей Монкрифф, когда мировой судья будет проезжать через Пертшир для слушания судебных тяжб. Может, через две недели. Может, позже. Их с Томасом будут судить вместе.

Томас. Она видела его всего лишь пятнадцать минут, до того как ее увели. Измученный, страшно исхудавший, он испытал потрясение, увидев ее, поскольку был уверен, что она погибла. Он был настолько переполнен радостью, что не сумел сказать ей ничего, кроме того, что все будет хорошо. Тогда она ему поверила, потому что не сомневалась, что стоит ей рассказать, как все произошло, и Томаса сразу освободят.

Но все вышло по-другому.

Камерон Монкрифф утверждал в своем обвинении, что они с Томасом были любовниками и убили Чарлза, чтобы Керри не пришлось выполнить обещание ее покойного мужа, данное ему, — обещание, которое обязывало ее выйти замуж за этого несчастного придурковатого малого.

Обвинение было нелепо: многие знали, какие на самом деле отношения связывали Керри и Томаса, и больше того — они видели, как он уходил из Гленбейдена, гоня перед собой стадо. К несчастью, большая часть этих людей уехала из Гленбейдена навсегда, и Керри понятия не имела, где теперь находятся Большой Ангус и Мэй. И все же она наивно верила, что правда победит, и пыталась объяснить полицейскому сержанту, который доставил ее сюда, что убила Чарлза, защищая себя. Но чем больше она говорила об этом, тем более глухими становились полицейский сержант и Монкрифф. Никто ей не верил — никто не хотел ее даже слушать.

Итак, ее с Томасом будут судить за убийство, и за это преступление, как сообщил им Монкрифф со злобной радостью, их ждет смерть через повешение. Чтобы подчеркнуть этот пункт, он посадил ее в камеру в старинной башне в своем поместье, окно которой выходило на площадь, где казнили осужденных.

Находясь одна в камере, где ей нечем было заняться, разве что следить за сменой времен года и строительством виселиц, Керри целыми днями думала об Артуре. Она ужасно скучала по нему. Ах, она уже забыла о выселении — довольно скоро она поняла, что он был прав, что это Фрейзер отобрал у нее землю, а вовсе не он. И она с радостью поверила в то, что он рассказал ей о своей роли в этом деле.

Самое трудное — труднее она ничего не знала в жизни — это жить, не видя Артура. Она скучала по нему; почти каждую ночь, думая о нем, она плакала, пока не засыпала, и каждое утро просыпалась, тоскуя по его улыбке и нежным ласкам. Но тут появлялась матрона с миской варева, претендующего на наименование овсянки, холод, остудивший толстые стены башни, пробирал ее до костей, и она снова начинала молиться, пока мысли ее не истекали кровью от воспоминаний об Артуре.

Как же она любила его! И судя по всему, она так и сойдет в могилу, продолжая его любить.

Как-то раз, в одно особенно холодное утро, ее тюремщица миссис Мьюир — в конце концов Керри удалось уговорить ее назвать свое имя — принесла таз с холодной водой и лоскут ткани.

— Давай вымойся, девушка. С тобой будет говорить барон.

Керри тяжело вздохнула. Миссис Мьюир подняла свои толстые брови и швырнула ей грязный лоскут. Нечеловеческим усилием воли Керри поднялась с комковатого матраса, заменявшего ей постель, и подошла к тазу.

Она вымылась. Ей даже удалось завязать волосы узлом на затылке, когда Монкрифф вошел в камеру и заполнил собой ее тесное пространство. Вид у него был на редкость свежий, седые волосы прекрасно причесаны, бриллиантовая булавка сверкала на шейном платке. Сложив руки за спиной, он медленно обошел Керри, внимательно ее рассматривая.

Потом остановился перед ней.

— Две недели в этих стенах не пошли вам на пользу, миссис Маккиннон. И все-таки мне кажется, что вы вполне достойны того, чтобы вас спасти.

Керри равнодушно пожала плечами.

— Очень любезно с вашей стороны это заметить. Но почему вас это волнует? Вы ведь намерены добиться, чтобы меня повесили еще до прихода зимы?

Монкрифф улыбнулся.

— Довольно острый язычок для особы в таком затруднительном положении, как ваше, миссис Маккиннон, вам не кажется?

Терпение Керри давно уже истощилось, и она была не в настроении играть с бароном во всякие там игры. Обхватив себя руками, она гордо вскинула подбородок.

— Я прекрасно сознаю, в какое затруднительное положение мы попали, милорд. Если вы хотите мне что-то сказать, я бы попросила вас перейти к делу и избавить меня от ваших игр.

Монкрифф весело расхохотался. Небрежной походкой он подошел к окну и устремил взгляд на стоящие на площади виселицы.

— Вид не очень-то приятный, а? — зачем-то спросил он и повернулся к Керри. — По правде, говоря, я мог бы изменить вид из вашего окна, если бы захотел.

— Да, и каким же это образом?

— Просто поместив вас в более подходящее место, дорогая. Услышав эти слова, Керри насторожилась, глаза ее сузились.

— Интересно, и где же это место находится?

Монкрифф подошел к ней, остановившись так близко, что она ощутила резкий запах его одеколона. Он поднял руку и погладил ее по щеке.

— Монкрифф-Хаус, — четко выговорил он. — Вид из господских апартаментов просто превосходный.

Керри в ужасе отпрянула от него. Впрочем, Монкриффа это не смутило. Он усмехнулся и схватил ее за спутанные волосы.

— Подумайте, миссис Маккиннон, ваша жизнь в обмен на мою постель. Я не думаю, что это такое уж чудовищное предложение, — прошипел он, касаясь губами ее волос. — Вы будете в восторге от меня как от любовника, обещаю!

От этого предложения Керри чуть не стошнило. Она отошла от барона и прикрыла рот рукой.

— Никогда, — с трудом произнесла она. — Лучше умереть…

— Вы с ума сошли? — изумился он. — Ведь я предлагаю вам свободу…

— Это не свобода!

— Вы никогда не получите большей свободы, мадам! Или вы считаете себя драгоценностью, которой я недостоин?

От этих слов ей стало совсем невмоготу; Керри сглотнула и покачала головой.

— Тогда почему же, ради всего святого, вы мне отказываете? Ведь за это я подарю вам жизнь! — сердито вскричал он.

— Почему это вы вдруг явились ко мне с этим предложением? — проговорила она задыхаясь. — А как же ваш сын? А как же отмщение за его смерть, о котором вы тут недавно распинались?

Монкрифф пожал плечами.

— Вам суждено принадлежать одному из нас. Поскольку вы убили Чарлза, когда он попытался овладеть вами, стало быть, я займу его место. Я давно восхищаюсь вами, Керри Маккиннон, и не собираюсь набрасываться на вас со своей любовью, точно дикий зверь. К счастью, вы нашли прекрасный выход из этой ситуации, чем очень облегчили мне задачу.

Глаза ее стали круглыми от изумления.

— Неужели вы знали о намерениях Чарлза? — Монкрифф издал резкий насмешливый звук.

— Конечно, знал! Я ведь сам послал его к вам. Как еще я мог убедиться, что вы не собираетесь выполнять договор, заключенный со мной вашим мужем?

Это просто абсурд. Она смотрела на человека, стоящего перед ней с таким видом, будто это совершенно естественно — послать своего сына изнасиловать женщину. Даже от него она не ожидала такого!

Монкрифф злобно усмехнулся.

— Слушайте, девушка. Чарлз не был умным человеком, но и жестоким он тоже не был. Со временем, с моей помощью, он научился бы обращаться с вами нежно.

Она закрыла глаза, попробовала отгородиться от звука его голоса, но он внезапно оказался у нее за спиной и положил руку ей на грудь.

— А теперь я буду с вами нежным или бешеным — как вы пожелаете. Вы будете довольны, — пробормотал он и поцеловал ее в шею.

— Я лучше умру, чем покорюсь вам, — простонала она, содрогнувшись от отвращения.

Вдруг Монкрифф толкнул ее. Она неловко упала, ударившись головой о каменную стену.

— Прежде чем вы захотите еще раз заговорить со мной в таком тоне, подумайте хорошенько, — прошипел он и пошел прочь. Сапоги его резко стучали по каменному полу. — Я еще вернусь, Керри Маккиннон. — Сапоги остановились. — Пожалуй, нужно будет как-нибудь продемонстрировать вам, каков я в постели, а? — Он засмеялся, а сапоги снова застучали по плитам пола.

Дверь открылась и закрылась, и ключ заскрежетал в старой замочной скважине. Только тогда Керри поднялась с пола и на дрожащих ногах поплелась к маленькому окошку глотнуть воздуха.

Артур.

Где же ты?

Два дня она провела в нервном ожидании, что Монкрифф снова заявится к ней. Миссис Мьюир, наконец, принесла еду — прошло больше суток со дня его посещения. Прошел еще целый день, когда эта особа вновь появилась, на сей раз с миской того, что иначе как размазней назвать было нельзя. Монкрифф явно решил морить ее голодом, пока она не покорится.

Миссис Мьюир оставила миску на маленьком столике и пошла к двери. Вдруг остановилась и бросила через плечо:

— Твой адвокат приехал. — Сердце у Керри замерло.

— Мой адвокат?

Но больше миссис Мьюир ничего не сказала. Она молча вышла, заперев ее на ключ. Керри вскочила с матраса. Ее адвокат? Что бы это значило? Неужели приехал мировой судья? Она подбежала к двери и прижалась к ней щекой. Неужели суд над ней уже начался? Неужели жизнь ее подходит к концу? Эта мысль так испугала ее, что Керри забарабанила в дверь, призывая миссис Мьюир во всю силу своих легких, но ей никто не ответил. Когда Керри больше уже не могла вопить, она прижалась спиной к двери из толстых дубовых досок, сползла по ней, как тряпичная кукла, и распласталась на полу.

Это конец.

Рыдания сотрясли ее тело, и она спрятала лицо в коленях. Ей всего-то двадцать восемь лет! Она не хочет умирать — ей надо еще столько всякого сделать, столько всякого она не успела закончить! И у нее никогда не было детей…

Тяжесть сожалений придавила ее к полу, грозя погрести под собой. Необыкновенным усилием воли она заставила себя перестать плакать и подняла голову.

— Тут уж ничего не поделаешь, Керри Маккиннон, — пробормотала она и громко фыркнула. — Молись, чтобы правда восторжествовала, — но ведь ты лишила человека жизни! И если они решат, что взамен нужно отнять жизнь у тебя, тогда ты предстанешь перед Творцом, не теряя достоинства, это уж точно!

Она почувствовала, что от голода у нее закружилась голова, и подошла к столику посмотреть на то, что лежало в миске. Зачем вообще что-то есть, если скоро придется умереть?

Когда сзади нее распахнулась дверь, она повернулась с равнодушным видом, думая, что снова увидит старуху, но внезапно сердце у нее упало, отяжелев от избытка чувств.

Артур?

Нет, это только ее воображение! Призрак! Она снова посмотрела на размазню — придется заставить себя поесть, раз уж у нее начались галлюцинации; а в следующие часы или дни ей понадобится вся ее сообразительность…

— Керри…

При звуке его голоса, таком неожиданном, таком дорогом, она упала на колени. Упала неловко, уронив при этом стол, за который схватилась обеими руками. Это не призрак, это он, ее Артур.

— Артур, — всхлипнула она и почувствовала, как ее поднимают на ноги и сильные руки надежно держат ее, не давая упасть. Она спрятала лицо у него на плече, вдыхая родной запах.

— Керри, Господи, как же я соскучился! И снова слезы заструились из ее глаз — Керри плакала от радости, омывая слезами его фрак.

— Не плачьте, дорогая моя, не нужно больше плакать. Мы заберем вас из этого… места.

— Как вы меня нашли? — спросила она, давясь слезами.

— Это было нелегко. Я отыскал Томаса — он сказал мне, что вы где-то неподалеку…

— Как Томас, с ним все в порядке?

— Все хорошо, учитывая сложившиеся обстоятельства, — успокоил он ее.

— Артур… ах, Артур, я не могу поверить, что вы здесь! Он прижался щекой к ее волосам.

— Конечно, я пришел! Я не могу существовать без вас, Керри!

Эти слова обвились вокруг ее сердца, вселяя надежду. Она подняла голову, заглянула в его карие глаза, увидела в них слезы и опустошение, рожденное тоской, и сердце ее рванулось к нему.

— Пожалуйста, простите меня! Простите! Я так жалею о том, что сделала. Я подумала…

— Это не имеет значения, — прервал он ее и поцеловал в щеку.

— Мне хочется вернуть все обратно и все сделать иначе…

— Нет, этого я не хочу, любовь моя. Я не хочу, чтобы вы что-то меняли. Я собираюсь остаться здесь, с вами.

Она пришла в замешательство и, прищурившись, посмотрела на него. Не может же он иметь в виду…

— Вы имеете в виду — до суда?

— Я имею в виду — навсегда, Керри. Я остаюсь здесь, с вами, в Гленбейдене.

В Гленбейдене. Когда-то она мечтала о том, что они будут жить там вместе, о детях…

— Но… но ведь Гленбейдена больше нет!

— Сейчас, возможно, и нет, но это вы оставьте мне. Когда я вызволю вас отсюда, я отвезу вас в Гленбейден. А потом найду священника, который нас обвенчает.

— Обвенчает? — Ее руки медленно соскользнули с его шеи, но он успел их удержать.

— Ах, нет, Керри, вы не откажете мне еще раз.

— Нет, — покачала она головой. — Вы не понимаете…

— Я понимаю, что все различия между нами существуют только в Лондоне, а не здесь. Я люблю вас, Керри Маккиннон. Я люблю вас так сильно, что без вас Лондон для меня ничто — а я ничто без вас. И теперь мне хотелось бы получить от вас ответ, Керри. Вы меня любите?

— Больше, чем свою душу. Больше, чем свою жизнь! Но… — Она устремила взгляд на элегантный узел, которым был завязан его шейный платок. — Артур, ведь меня повесят за то, что я сделала.

— Ха! — презрительно фыркнул он и еще крепче обнял ее. — Только через мой труп! И если я…

— Или мне придется согревать постель Монкриффу, — прошептала она.

Он поднял одним пальцем ее подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

— Что вы сказали?

Она спокойно, хотя дыхание ее прерывалось, рассказала ему все — о том, как она приехала, чтобы освободить Томаса, как призналась в том, что убила Чарлза, и как Монкрифф заточил ее здесь. Рассказала о посещении Монкриффа, о том, как после этого ее практически перестали кормить. И еще она рассказала, исходя из того, что ей было известно о влиянии Монкриффа в их графстве, что ее непременно повесят — или она станет его шлюхой. Когда она замолчала, лицо у Артура было смертельно-бледным, а карие глаза пылали ненавистью.

— Вас не повесят, и вы забудете дорогу в дом Монкриффа навсегда, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я вас вызволю отсюда. Вы должны верить в это, Керри. Я приехал сюда не для того, чтобы окончательно вас потерять! Верьте мне. — И поскольку она не отозвалась сразу, он схватил ее за плечи и встряхнул. — Дайте слово, что не потеряете в меня веру!

— Клянусь! — вскричала Керри, однако при этом не смогла избавиться от опасений, что могущество Монкриффа слишком велико, чтобы Артур мог совладать с ним.

Но прежде чем она успела произнести это вслух, дверь позади них отворилась; Артур тут же отпустил Керри и отошел. Он успел беззвучно прошептать: «Я вас люблю», — и повернулся.

— Вы тут пробыли достаточно, — проворчала миссис Мьюир.

— Вы, сударыня, будете давать миссис Маккиннон более пристойную пищу, иначе об этом узнает правосудие! — бросил Артур и вышел из комнаты.

Дверь за ним захлопнулась, ключ повернулся в замке. Керри рухнула на колени, напрягая слух, чтобы услышать его голос. Когда наступила тишина, она упала на матрас и плакала, пока не уснула.

Артур вышел во двор старинной крепости и посмотрел вверх, на маленькое окошко башни. Скрипнув зубами от ярости, он взлетел на жеребца, которого привез из Йорка — у него не было ни малейшего желания в очередной раз разыскивать по всей Шотландии подходящую лошадь, — и пустил его в галоп, демонстративно отвернувшись от недостроенной виселицы.

Это место вызывало нехорошие ассоциации. Артуру рассказал один пастух, что то, что осталось от старого замка, используется для разных целей, в том числе и как тюрьма в тех редких случаях, когда это требуется. Но крепость была хорошо укреплена, и проникнуть в нее было практически невозможно. Он обещал Керри, что добьется ее освобождения, и он сделает это. Оставался один маленький нюанс — он совершенно не представлял себе, как это сделать.

Одно было ясно — он не может выкрасть ее и снова отвезти в Англию. Нет, это сражение придется вести на шотландской земле. Первое, что он должен сделать, — найти адвоката, и он дал шпоры коню, которого провидчески назвал Вольный.

Когда он принял окончательное решение отказаться от всего, что было у него в Англии, и приехать сюда, чтобы быть с Керри, его друзья и семья были в шоке. Только Алекс улыбался и отводил взгляд. Джулиан пытался его отговорить, но под конец хлопнул Артура по плечу и велел не забывать, что блестящая идея уехать в Шотландию принадлежит именно ему, Джулиану, а потом сообщил всем собравшимся в доме на Маунт-стрит, что в жизни не видел большего сентиментального глупца, чем Артур Кристиан. И, в конце концов, пожелал ему удачи.

Это было правильное решение, и, продвигаясь на север, Артур с каждым днем все больше в этом убеждался. Когда судно отошло от Кингстона, ему пришло в голову, что он прожил всю жизнь, плывя по воле волн и барахтаясь в них, чтобы оставаться на одном месте, и при этом ни разу не позволил себе роскоши просто жить. Он подумал о Филиппе. Вот уж он-то, судя по всему, с удовольствием ходил по краю пропасти, отвергал границы, установленные приличиями, и, как оказалось, жил полной жизнью. Керри, на свой лад, поступала так же. Она яростно отстаивала свои убеждения и, не задумываясь, рисковала всем ради тех, кого любила.

У Артура никогда не было убеждений, от которых он мог бы отказаться, у него никогда не было принципов, ради которых стоило бы рисковать жизнью. До последнего времени.

Керри толкнула его в жизнь, заставив плыть, а не барахтаться. Именно это и имел в виду викарий на похоронах Филиппа, когда говорил о ценности жизни; последние несколько месяцев, за которые он пережил неожиданные взлеты и падения, обогатили его душу и вселили уверенность в себе.

Это Керри обогатила его душу.

И он сделает все — расколет небо, изменит расположение звезд, перевернет вверх тормашками горы, — если это потребуется, но добьется Керри, которую будет любить и лелеять до конца дней своих, и он найдет выход из этого трудного положения.

Они с Вольным мчались во мглу, и он молил Бога послать ему хоть крохотное указание.

А потом он молил Его о том, чтобы это указание явилось в следующие полчаса — если это возможно.

Глава 25

Артур бродил по узким улочкам Питлохри в поисках адвоката, не заботясь о том, что вид у него полубезумный. Но шотландцы народ невозмутимый — он получал в ответ только равнодушные взгляды, редкие усмешки тех, кто не очень хорошо понимал по-английски, и одно-два предложения, куда ему следует обратиться.

Он запрещал себе думать о том, что все это безнадежно, но тревога гнала его вперед. Ехать в Эдинбург, где находятся лучшие юристы Шотландии, не было времени. Каждый проходящий час усиливал его панику — время улетало впустую.

Он размышлял, стоит или не стоит ехать в Данкельд, чтобы поискать там, как вдруг случайно набрел на трактир, которого не заметил раньше. На улице были слышны громкие возбужденные голоса, доносящиеся из трактира. Кажется, это место пользуется популярностью, подумал Артур и решил сделать последнюю попытку.

По крайней мере, здесь можно выпить доброго шотландского виски.

Он вошел в общий зал, не обращая внимания на взгляды, которые, как всегда, устремились на него — шотландцы, как оказалось, способны учуять англичанина за сотню шагов, — и направился к трактирщику.

— Виски, — коротко бросил он и швырнул две монеты на исцарапанную стойку. Ожидая, пока трактирщик нальет виски, он огляделся, обшаривая взглядом забитые посетителями столы. По большей части трудовой люд, и среди них — один или два джентльмена.

— Ваше виски, сэр, — буркнул трактирщик, и Артур повернулся к нему, протянув руку за стаканом. Он уже подносил стакан к губам, как вдруг увидел… Джейми Реджиса.

Артур возвел очи горе, мысленно поблагодарил Господа за этот дар и, широко улыбаясь, бросился к стряпчему.

Временами Джейми Реджис жалел, что не может превратить своего родственника в рыбину или какой-то иной предмет, который не умеет разговаривать. Подперев голову кулаком, он старался смотреть на родственника, не закрывая глаз, а тот уже бог знает сколько времени разглагольствовал о том, что пора починить какой-то старый сарай, который давно требует ремонта. Родич пустился в увлекательное описание точных размеров стропил, которые он напилит, как вдруг Джейми очнулся, потому что кто-то уселся за их стол. Джейми удивился, что родич продолжает болтать, и поднял голову посмотреть, кто это.

Увидев улыбающегося англичанина, он вздрогнул.

— Боже мой! Но, милорд, я полагал, что моя работа закончена…

— Добрый день, мистер Реджис, — сказал этот невыносимый сакс, и улыбка его стала еще шире.

Слава Богу, его английский акцент заставил замолчать родственника.

— Ну ладно, сэр, здравствуйте, — раздраженно отозвался Джейми. — Как я уже сказал, моя работа закончена.

— Естественно. И все сделано отлично, благодарю вас. Но у меня есть еще одно дело, о котором мне очень хотелось бы с вами побеседовать.

Родич взглянул на Джейми.

— А это еще кто?

— Никто, — буркнул Джейми. — Бывший клиент.

— Ах, мистер Реджис, вы меня обижаете. Бывший клиент? Но вот я сижу рядом с вами и собираюсь предложить вам королевский гонорар.

Джейми схватил свой эль и стал его пить, глядя на Кристиана поверх кружки. У этого англичанина есть одно качество, за которое ему многое можно простить, — он действительно хорошо платит. Джейми аккуратно поставил кружку на стол и посмотрел на Артура.

— Интересно, а как вы меня нашли?

— Понимаете, в этом-то вся и соль. Если вы верите в Божественное провидение…

— Я отношусь к этому довольно скептически…

— Ну ладно, тогда скажем так — виной всему необычайные совпадения. Я просто увидел, что вы здесь, и не поверил своему великому везению…

— Великому везению? — с подозрением протянул Джейми.

— И вашему великому везению.

— Послушай-ка, Джейми, — вмешался в разговор родич. — Если он собирается потратить деньгу, ты хотя бы выслушай его.

Джейми бросил на него сердитый взгляд, давая понять, что вовсе не нуждается в помощи всяких пустоголовых советчиков. Потом снова устремил взгляд на Кристиана. Это не к добру, подумал он.

— Ладно, валяйте.

Когда надменный Кристиан объяснил, что ему нужно, Джейми засомневался в здравости собственного рассудка. Хотя Кристиан и не вдавался в подробности, Джейми понял из его краткого рассказа, какие юридические услуги ему требуются, понял, что какой-то его друг неумышленно убил шотландца, пытаясь защитить себя, — так объяснил ему Кристиан. Да, судя по всему, Артур Кристиан не очень-то разумно выбирает себе друзей.

— Я не защитник, — замахал руками Джейми.

— Я никогда не понимал, какая разница между стряпчим и адвокатом, а вы? Тем не менее, вы можете, как мне кажется, очень быстро превратиться в адвоката — всего за пару дней. Время в нашем деле очень дорого, мистер Реджис.

— Может, оно и так, милорд, но во всей Шотландии не хватит времени, чтобы превратить меня в адвоката — или в защитника, как у нас говорят. Думаю, вы могли бы найти такого в Эдинбурге.

— У меня нет времени! — рявкнул Кристиан, потом спохватился и глубоко вздохнул. — Правда состоит в том, мистер Реджис, что дело это очень… очень важно для меня. Я должен срочно найти защитника, иначе будет поздно.

Джейми покачал головой.

— Я вам помочь не могу. Я не защитник и не знаком с уголовным законодательством. Поймите, для того, что вам требуется, моих советов недостаточно. Вам следует немедленно отправиться в Эдинбург.

И он встал, готовясь уйти, но Кристиан удивил его, потянувшись через весь стол и ухватив за полу сюртука. Джейми вцепился ему в запястье, пытаясь освободиться.

— Отпустите меня, сэр!

— Послушайте, Реджис! — процедил Кристиан. — Вы мне нужны! Вы моя единственная и последняя надежда, неужели вы не понимаете этого? Я заплачу вам целое состояние за вашу помощь, если хотите, но я не позволю повесить Керри Маккиннон!

Джейми похолодел. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе прекрасную Керри Маккиннон болтающейся на виселице. Руки его, вцепившиеся в запястья Кристиана, упали. Кристиан отпустил его сюртук и спокойно его разгладил. Джейми не сводил с него глаз.

— Керри Маккиннон? Вдова Фрейзера Маккиннона? — недоверчиво спросил он.

— Вместе с ее родственником Томасом. — Джейми опустился на стул, с которого только что встал, и допил эль. Кристиан тоже сел на свое место, внимательно глядя на стряпчего.

— Но ведь утверждают, что он ее убил?

— А теперь утверждают, что они сговорились и убили Чарлза Монкриффа, — хмыкнул Кристиан. Джейми с шумом втянул воздух.

— Вы шутите!

— Я говорю совершенно серьезно.

Джейми не верил своим ушам. У него остались самые приятные воспоминания о миссис Маккиннон — милая женщина, преданная своему больному мужу и своим соплеменникам. Воспоминания о Монкриффе были не такими приятными. В течение многих лет Реджис время от времени встречался с этим человеком по разным поводам. Камерона Монкриффа он презирал, потому что тот активнее всех остальных баронов, которых знал Джейми, сгонял простых людей с их земель, ничуть не заботясь об их дальнейшей судьбе, только для того, чтобы развести побольше овец и стать еще богаче. Делать это было вовсе ни к чему — Монкрифф и без того был богатым и могущественным бароном, пользующимся огромным влиянием среди высшего шотландского общества и законодателей.

Джейми взглянул на Кристиана.

— Как это случилось?

Он замер, внимательно слушая объяснения Кристиана, и от этой немыслимой истории голова у него шла кругом. Он не поморщился ни когда Кристиан рассказал о своем участии в спасении миссис Маккиннон, ни когда он пояснил, что Монкрифф, судя по всему, знал, что собирался сделать его сын. Он не заговорил даже тогда, когда узнал, что миссис Маккиннон вернулась в Шотландию, чтобы освободить Томаса Маккиннона, и пожертвовала собой, чтобы спасти родственника.

Когда Кристиан закончил, Джейми понял, что в подобной просьбе отказать трудно. Нельзя бросить такую женщину, как миссис Маккиннон, в беде. Вздохнув, он запустил руки в волосы.

— Я не защитник, — повторил он беспомощно. — Я не знаю, согласится ли судья на мое участие в суде.

— Но ведь он не сможет вам отказать, правда? У этой женщины нет никого, кто мог бы выступить в ее защиту.

Джейми был с этим согласен. Судебная система гарантирует любую защиту в подобных ситуациях.

— Работы будет очень много. Мне понадобится изучить законы, и нужно найти кого-то, кто знает, что случилось с кланом Маккиннонов.

Кристиан нетерпеливо подался к нему и закивал.

— Если нужно, я буду искать денно и нощно.

И все же Джейми покачал головой — это безумие. Все его знания о законах юриспруденции могут поместиться на венчике ромашки.

— Я не могу дать вам никаких гарантий. Пожалуй, от меня будет больше вреда, чем пользы…

— Вздор, дружище! Ей не может быть хуже, чем сейчас, когда она сидит в тюремной башне! — Он еще больше подался вперед, и в его карих глазах появилась мольба. — Мне не к кому больше обратиться, мистер Реджис! Я употреблю всю свою власть, чтобы помочь вам, я заплачу какой угодно гонорар, но сделать это сам я не в состоянии!

Все это и так было очевидно, и Джейми нахмурился. Действуя в одиночку, этот несносный английский аристократ добьется только того, что ее повесят. Черт побери, он — это все, что есть у Керри Маккиннон! Реджис тяжело вздохнул.

— Ну ладно, я вам помогу, но при одном условии. Вы будете делать то, что я говорю. Даете слово?

Кристиан просиял в ответ, не скрывая облегчения.

— Естественно! Все, что вы скажете, мистер Реджис! — вскричал он и протянул руку в знак согласия.

— Нам понадобится место, где можно будет работать. Я живу в «Стерлинге»…

— У меня есть такое место, — заявил Кристиан, все еще улыбаясь. Он крепко сжал руку Джейми. — Мы с вами будем хорошей парой — вы и я.

О да, Джейми представляет себе, какой они будут парой.

Место, о котором говорил Артур, было тем самым, где произошло вышеупомянутое преступление. Реджис решил, что англичанин спятил, и без промедления сообщил ему об этом. Артур не стал с ним спорить. Но инстинкт его не подвел — вокруг не было ни души, если не считать нескольких сот пасущихся в долине овец. Реджис разнылся, что они вторглись в чужие владения и их непременно схватят, но Артур обхватил дружеской, но твердой рукой его за плечи и заставил войти в «белый дом», пытаясь убедить стряпчего, что юридически это нельзя назвать вторжением. В конце-то концов, документы, подтверждающие выплату долга Филиппа, еще не подписаны.

Но Реджис остался при своем мнении.

Вечер они потратили на то, чтобы выгнать из дома двух овец и вытрясти два оставшихся матраса — нужно было убедиться, что в них не поселились какие-нибудь насекомые. Промерзнув ночь — благодаря Реджису, твердо воспротивившемуся разводить огонь, чтобы не взбудоражить жителей долины и не подать знак Монкриффу, — мужчины встали вместе с солнцем, умылись в холодном ручье и подкрепились сыром и хлебом, твердым как камень.

Они начали работу в комнате, которую когда-то занимала Керри. Теперь здесь было пусто, если не считать отвратительного темного пятна крови на полу. Кровать исчезла, так же как и туалетный столик, — Артур не знал, какая судьба их постигла. Остались только деревянный стул, маленький коврик и шкаф без одной дверцы. В углу валялась жестяная коробка и какие-то бумаги. Артур подобрал их, чтобы узнать, что там написано. Там оказалось письмо от Элвы Тейвиш и мистера Эбернети из Данди. Он сложил письма и сунул их в карман. Реджис все это время измерял комнату шагами, потом сделал какие-то заметки в записной книжке.

В этой комнатушке они провозились гораздо дольше, чем это устраивало Артура. К его великому раздражению, Реджис требовал, чтобы Артур снова и снова описывал последовательность действий, как об этом рассказала ему Керри. Пересказав все в четвертый раз, Артур исчерпал возможности своего терпения. Чем дольше они будут находиться здесь, тем дольше Керри будет томиться в забытой Богом средневековой крепости. Ему казалось, что они должны что-то делать — например, просмотреть дурацкие законы, — а не обсуждать, где лежало тело Чарлза, когда появился Артур. Когда Реджис в сотый раз спросил, где именно стояла Керри, чаша терпения Артура переполнилась.

— Я уже сказал вам, Реджис! Она стояла вот здесь! — закричал он, показывая рукой приблизительно в том направлении, в каком уже показывал раньше.

Реджис перестал изучать пол и бросил на Артура скучающий взгляд. Артур рассвирепел — он не привык, чтобы с ним так обращались… Так по-простому. Он уже приготовился высказаться на сей счет, но Реджис заговорил первым:

— Я думал, вам нужна моя помощь.

— Черт побери! — рявкнул Артур и закатил глаза. — Конечно, нужна! Но я не понимаю, зачем нужно сто раз повторять, кто, где стоял!

— Я пытаюсь в точности представить, как все произошло, чтобы доказать, что миссис Маккиннон себя защищала! Если он лежал в комнате лицом вниз, а она стояла у дверей, доказать это будет не так-то просто! Нам может помочь любая деталь, даже самая незначительная! И хотя вы сами этого не замечаете, вы каждым своим новым рассказом добавляете новые детали.

Здесь Реджис был прав.

Артур вздохнул, снова окинул взглядом грязную комнату и сделал неимоверное усилие, чтобы сдержаться.

— Конечно, вы правы. Так о чем вы меня спросили?

Было уже за полдень, когда Реджис, наконец, удовлетворился, все старательно записав. Нахмурив лоб, он медленно направился на кухню. Артур шел за ним следом. Реджис сел за старый стол, оставшийся в доме. Расчистив место, где можно было бы разложить бумаги, Реджис разгладил их ладонью и углубился в чтение.

Артур сел на скамью, стоявшую напротив, и, достав письма, найденные в комнате Керри, вскрыл первое. Оно было написано сильно наклонным почерком и начиналось с короткого приветствия, потом сразу же переходило к требованию, чтобы Керри вернулась в Глазго, где она сможет оставить свою дурную дорогу и обрести милость Господню, обучая язычников Слову Божию. Все письмо было выдержано в таком же духе, и когда Артур дошел до подписи, по спине его пробежал холодок.

Керри, конечно, намекала на свои разногласия с матерью. И он живо вспомнил ее истерическую реакцию на предложение отвезти ее в Глазго. Тогда он приписал это испытанному ею потрясению, но знай, он, что у нее такая… неистовая матушка, он никогда не предложил бы ей ничего подобного. Он еще раз посмотрел на письмо и отметил, что оно датировано 18 июля 1837 года. А нашел он Керри, стоявшую над телом Чарлза Монкриффа, 29 июля. Спустя одиннадцать дней.

— Как вы думаете, сколько времени идут письма отсюда до Глазго? — спросил он.

Реджис пробурчал, не отрывая взгляда от своих бумаг:

— Дней десять, может, две недели.

Стало быть, Керри получила письмо от матери примерно тогда же, когда произошел этот злосчастный инцидент с Монкриффом.

Он отогнал воспоминание об этой отвратительной сцене и взялся за второе письмо. Оно было от мистера Эбернети из Данди. Оказалось, что мистер Эбернети — агент Шотландского банка. Он сообщал Керри, что время ее истекло, и как ни больно ему, мистеру Эбернети, так поступать, но он вынужден лишить ее прав на пользование имуществом для покрытия долгов мужа. Это, естественно, означало, что банк становится владельцем унаследованного ею имущества и, к сожалению, жемчуга, который она отдала ему, чтобы выплатить долю — хотя и очень небольшую — долга.

Артура охватило необыкновенное отвращение и сожаление. Знай, он все это, понимай он, что происходит, он выплатил бы долги банку за Керри и за Филиппа. Он еще раз посмотрел на письмо; под ним стояла дата — двадцать первое июля.

Каким же бременем был для нее Гленбейден, грустно подумал он, машинально водя пальцем по трещине в столе. Он презирал ее покойного мужа — просто непостижимо, как можно спихнуть на жену такие сложнейшие дела, как займы, проценты и прочие банковские хитрости!

— Ну ладно, — вдруг проговорил Реджис, возвращая Артура к действительности. — Мне кажется, я кое-что понял. Во-первых, дело Томаса Маккиннона. Я думаю, что в Перте найдется человек, который сможет присягнуть, что Томас был в городе в день смерти Монкриффа. Нам нужен надежный свидетель. Предлагаю вам отправиться в Перт и найти его.

— Мне? — угрожающе прорычал Артур. — А почему не вам? Разве я плачу вам королевский гонорар не за то, чтобы вы нашли свидетелей их невиновности?

— Я, сэр, буду собирать доказательства невиновности миссис Маккиннон.

— Я буду вам помогать…

— Вы мне поможете, если найдете надежного свидетеля в Перте, который поручится, что мистер Маккиннон был там в этот день. Послушайте, Кристиан, у нас мало времени. Нужно разделить работу, и полагаю, что я более компетентен, когда дело касается доказательств, которые нам необходимы, чтобы убедить судью в невиновности миссис Маккиннон. Если вы предпочитаете зря терять время в спорах…

— Ну, хорошо, хорошо, — сдался Артур. — Я поеду в Перт и найду того малого, которому повезло разговаривать с этим несчастным Томасом Маккинноном!

— Превосходно! — обрадовался мистер Реджис, и впервые, насколько мог припомнить Артур, этот человек улыбнулся.

В Перте оказалось, что нигде, начиная от рынков и кончая трактирами, никто не заметил жилистого шотландца с дюжиной голов худосочного скота. Казалось, Томаса вообще не существовало. Но ведь он был в Перте, он сказал Артуру, что продал скот и ждал Керри, как они и договорились заранее. Когда время, назначенное для встречи, настало и прошло и еще два дня миновало, он отправился ее искать. Тогда-то Монкрифф и арестовал его.

Пробродив по городу полтора дня, удрученный и измученный, Артур вошел в трактир «Собака и утка» — заведение, куда он уже не один раз заходил, чтобы навести справки о Томасе. Он рухнул на шаткий деревянный стул и попросил служанку принести ему шотландского виски. Он был незнаком с поражениями, никогда не случалось, чтобы ему не хватало власти что-то сделать. Он угрюмо смотрел на маленький стакан, который поставила перед ним служанка, даже не видя его при этом, и все в нем восставало против невозможности что-то сделать.

— Честное слово, сэр, вид у вас такой грустный. Могу я как-нибудь вызвать улыбку на вашем красивом лице? — Артур устало улыбнулся девушке.

— Хотелось бы мне, чтобы вы могли это сделать, девушка, но пока вы не приведете ко мне того, кто видел моего друга…

— А кто он такой, этот ваш друг?

Он решил уже отмахнуться от ее расспросов. Будучи слишком измученным, чтобы разговаривать, он счел, что заниматься ею — вещь безнадежная. Но она так мило улыбалась ему, намотав густую прядь рыжих волос на палец, что он не устоял. Его подталкивал чисто мужской инстинкт, и он улыбнулся в ответ.

— Томас Маккиннон…

— Томми? — перебила она его, и лицо ее просветлело. Сердце у Артура замерло.

— Вы его знаете? Томаса Маккиннона из Гленбейдена? — Девушка вспыхнула.

— Да, я знаю этого парня, — произнесла она, застенчиво хихикнув.

Ну, старый пес… Артур широко улыбнулся и поставил рядом со своим стулом еще один.

— Прошу вас, сядьте… Как, вы сказали, ваше имя? — спросил он, похлопав рукой по сиденью второго стула.

— Пенни, — прошептала она, опускаясь на стул, и принялась болтать о «своем Томми».

И тогда Артуру показалось, что он сумеет спасти Керри.

Глава 26

Реджису нужен надежный свидетель? Так вот, Артур достал ему такого и испытывал при этом небывалое торжество.

Оказалось, что трактирная служанка Пенни — дочь некоего довольно вспыльчивого трактирщика, мистера Ньюбиггинга, который очень хорошо помнил Томаса, поскольку не один раз вышвыривал его из комнаты Пенни. Но по утрам, когда у мистера Ньюбиггинга голова была ясной, ему случалось говорить с Томасом как мужчина с мужчиной.

Конечно, Ньюбиггинг не желал никуда ехать и довольно твердо и громогласно сопротивлялся — в конце концов, у него процветающее заведение, и он не может его оставить. Ведь одна только общая комната в трактире «Собака и утка» приносит ему ежегодно тысячу двести фунтов.

После тысячи двухсот фунтов Артур заполучил своего надежного свидетеля и улыбался не переставая, когда они вдвоем ехали по ячменному полю в Гленбейдене.

Реджис встретил их перед домом, лицо у него было мрачное.

— Вы задержались, — пробурчал он.

— Господи, Реджис, да ведь свидетели пребывания Томаса Маккиннона в Перте не валяются на дороге, поджидая меня! Вот, смотрите, — пытался улестить его Артур, — мистер Ньюбиггинг приехал специально ради Томаса!

Реджис коротко кивнул трактирщику и перевел взгляд на Артура.

— Судья Лонгкрир приехал, — только и сказал он.

Веселое настроение Артура мгновенно улетучилось; холодная рука сжала его сердце. Он повернулся к жеребцу и погладил его по носу.

— Так сколько у нас осталось дней?

— Ни одного. Судебное слушание состоится завтра.

Артуру показалось, что земля уходит у него из-под ног. Этого просто не может быть — у них не осталось времени, чтобы подготовиться! Одного взгляда на Реджиса было достаточно, чтобы убедиться в этом, и Артур поднял глаза к розовеющему вечернему небу, прищурившись на первую полоску синего тумана, протянувшуюся на горизонте. Он подумал о Керри, томящейся в камере, представил себе, как она стоит под виселицей, как длинные непослушные волосы свободно развеваются вокруг нее, и холодная рука пробралась к его сердцу и стиснула его ледяными пальцами.

— А этот судья — вы его знаете?

Реджис кивнул и посмотрел на Ньюбиггинга.

— У Лонгкрира репутация судьи, который карает по заслугам. Его считают справедливым человеком.

— В этом деле нет ничего справедливого, — проворчал Артур. — Итак, за работу, у нас нет времени. — И он резко повернулся к трактирщику. — Мистер Ньюбиггинг, познакомьтесь с мистером Реджисом, нашим защитником. Не сомневаюсь, что вам с ним есть, о чем поговорить. Я позабочусь о лошадях, — произнес он и взял поводья у Ньюбиггинга, когда тот слез с лошади и принялся яростно растирать свой широкий зад руками.

Реджис схватил трактирщика за толстую руку.

— Очень рад, мистер Ньюбиггинг, — И он увлек его в дом, а Артур не мог сосредоточиться на чем бы то ни было, поскольку перед глазами у него возник образ Керри, болтающейся на веревке.

И где-то в отдалении, ближе к озеру, он услышал — он мог бы в этом поклясться! — как Филипп зовет ее.

Он работали до поздней ночи. Должно быть, в какой-то момент Артур задремал, но Реджис встряхнул его, заставив проснуться. Артур поднял голову и потер глаза рукой.

— Сколько времени?

— Четыре часа.

Ньюбиггинг сидел у огня, нервно качая ногой в сапоге.

— Я считаю, что у нас достаточно доказательств, чтобы освободить Томаса Маккиннона, — заявил Реджис. Мистер Ньюбиггинг кивнул.

— Да, моя дочка была не единственной, кто видел его несчастную шкуру. Он принимал участие в карточной игре, провел большую часть дня под моей крышей и получил две сотни гиней за продажу коров.

— А как же Керри? — спросил Артур. Реджис посмотрел на где-то раздобытый им переплетенный в кожу сборник шотландских законов.

— Я стараюсь, как могу.

Больше Артур ни о чем его не спрашивал, боясь узнать что-нибудь страшное. Он помог Реджису собрать его вещи, почистил одежду, как смог, потом попробовал съесть, давясь, бисквит — один из тех, что он испек накануне вечером, следуя указаниям Ньюбиггинга. Но он не смог заставить себя проглотить ни кусочка — он чувствовал себя странно больным, мысли раздирали его мозг, и тошнило от страха.

Солнце еще не встало, а они уже ехали по дороге к поместью Монкриффа. Спускаясь по Дин-Фэллону, они увидели повозки и людей, собравшихся вокруг старой башни, где судья должен был слушать обвинения, выдвинутые против Керри и Томаса.

Они с трудом протиснулись в переполненный двор замка и прошли мимо только что воздвигнутых виселиц, на которые Артур не пожелал взглянуть.

Толпа на замковом дворе была ничто по сравнению с той, что собралась в помещении, некогда бывшем огромным залом. Люди стояли плечом к плечу, колыхаясь, как море, а собаки и дети шныряли между их ногами. У одной стены был сооружен помост; две деревянные кабинки возвышались по обе стороны длинного стола, за которым стояли два красивых кожаных стула.

Артур протолкнул Реджиса вперед через толпу к помосту, где собралось несколько людей — предположительно членов суда. Реджис добрался до одного из них и снял шляпу. Артур напряг слух, чтобы услышать, что говорит стряпчий, но в помещении было слишком шумно. Человек этот вынул из пачки бумаг, которые держал в руке, чистый лист и что-то написал на нем, а Реджис молча наблюдал за его действиями. Когда стряпчий, наконец, обернулся, Артур быстро устремился к нему.

— Что вы узнали?

— Сегодня утром шериф будет слушать несколько обычных дел. После того как будет вынесено заключение по обычным делам, будет созван верховный суд по уголовным делам, чтобы заслушать дела Керри и Томаса Маккиннонов по обвинению в убийстве Чарлза Уильяма Эдгара Монкриффа.

— Вы хотите сказать, что нам придется ждать? — уточнил Артур.

— Это вам не палата лордов, сэр! — раздраженно бросил Реджис.

Само собой, не палата. Просто, как в сказке: им придется стоять здесь в толпе и слушать, как разбираются какие-то дурацкие дела. Это невыносимо. Вряд ли он это выдержит.

Он это выдержит.

Бесконечное утро началось с затянувшегося ожидания судьи и полицейского сержанта. Непрекращающиеся шарканье и движение толпы оттеснили Артура, Реджиса и Ньюбиггинга к стене. Оттуда, где стоял Артур, хорошо был виден двор замка — взрослые, дети и домашние животные вливались в него бесконечным потоком, а оттуда — в огромный зал. Все хотели, чтобы их прошения были услышаны.

Толпа, запах, исходящий от людей и животных, затянувшееся ожидание — все это увеличивало тревогу Артура, которая чуть было, не превратилась во взрыв убийственной ярости, когда он увидел Камерона Монкриффа. Тот въехал во двор замка на высоком жеребце в сопровождении двух верховых охранников. Монкрифф остановил коня, спешился и бросил поводья какому-то юноше, даже не взглянув на него. Артур толкнул Реджиса. Монкрифф прошел через зал и исчез в темном дверном проеме, за которым начиналась лестница, ведущая в башню; сопровождающие неотступно следовали за ним.

Реджис, увидев это, пожал плечами и снова погрузился в изучение законов. Но в жилах Артура кипела первобытная ярость. Он круто повернулся и снова заходил взад-вперед, натыкаясь на людей, которые пробирались сквозь толпу следом за ним. В голове у него стучало от сознания полной безнадежности, от ощущения своей бесполезности, и это мало-помалу разрушало его мозг. Он ничего не мог сделать, не мог пустить в ход свое влияние, не мог решить ни одну задачу, чтобы изменить ход событий. Ничего.

Наконец в зале появились судья и полицейский сержант. Судья Лонгкрир был толстым коренастым человеком, облаченным в пурпурную мантию и пудреный парик; сержант был ненамного выше и тоже коренастый. Одет он был в черную мантию и парик, который сидел на его голове несколько криво. Монкрифф, выше всех ростом, с небрежным видом шагал за ними, словно это были не должностные лица, а преступники.

Толпа подалась вперед, каждому хотелось быть выслушанным первым; судья же и шериф уселись на высоком помосте — кажется, поначалу у них вышло несогласие по поводу стульев, — потом порылись в пачке бумаг в несколько дюймов толщиной. Монкрифф расположился за их спинами. Наконец шериф вызвал первого истца.

После него судья разобрал бесконечное число споров по поводу каких-то свиней, кожаной упряжи, сена, отданного кузнецу. Прошения не иссякали — в Пертшире не было недостатка в спорных вопросах, — и тревога Артура сменилась отчаянием. Чем больше времени предоставлялось ему для обдумывания их шансов, тем больше он убеждался, что им не выбраться из этой переделки. Реджис не успокаивал его — он погрузился в книгу законов, и Артур уже начал опасаться, что совершил страшную ошибку. Этот человек, похоже, разбирается в юриспруденции не лучше, чем Ньюбиггинг.

Но когда было выслушано последнее гражданское прошение и началось заседание верховного суда по уголовным делам, Реджис внезапно выпрямился. Он поспешно извлек из нагрудного кармана очки, нацепил их на нос и позвал:

— Ньюбиггинг?

— Здесь, — ответил Артур, оглядываясь на трактирщика, который дремал, прислонившись к каменной стене. Реджис кивнул и посмотрел на Артура.

— Теперь советую вам помолиться, Кристиан, — тихо произнес он и начал протискиваться сквозь толпу к помосту. Молиться было уже поздно. Артур облизал пересохшие губы, попросил Ньюбиггинга поторопиться, чтобы не отстать от Реджиса, и сам пошел следом за здоровенным трактирщиком. Подойдя к помосту, Реджис переговорил с безвкусно одетым маленьким человечком с гусиной шеей, а потом принялся обеспокоено шагать взад-вперед, держа руки за спиной и опустив голову, а человечек зачитал вслух имена пятнадцати заседателей, избранных для слушания обвинения против Томаса Маккиннона и Керри Маккиннон из Гленбейдена. Кончив читать, человечек спросил:

— Кто выступает защитником со стороны Томаса Маккиннона и Керри Макгрегор — Маккиннон?

Реджис поднял голову и крикнул:

— Я выступаю, если вы позволите, милорд судья!

— Кто это говорит? — спросил судья Лонгкрир, не удосужившись поднять голову от бумаг.

— Мистер Реджис, эсквайр.

— Продолжайте, — кивнул судья клерку.

— Кто выступает защитником со стороны Чарлза Эдгара Монкриффа?

— Если суд позволит, я, — ответил Монкрифф. — Барон Камерон Монкрифф.

— Прекрасно. Введите обвиняемых, — приказал судья.

Первым ввели Томаса, он появился из темного дверного проема позади помоста. При виде его народ разразился криками. Томас, посмотрев на огромную толпу, растерялся. Его подвели к одной из кабинок, стоявших на помосте, и тюремщик втолкнул его туда. Томас споткнулся, но быстро обрел равновесие и повернулся к суду.

Где-то раздался крик, и толпа раздалась — всем хотелось увидеть Керри. Ее вывел из башни слуга Монкриффа. Он провел Керри по помосту, явно наслаждаясь криками «Шлюха!» и «Убийца!», раздававшимися то тут, то там. Артура бросило в жар. Ему захотелось обладать силой тысячи человек, чтобы схватить каждого из этой толпы и загнать злобные слова обратно им в глотки. Реджис бросил на него угрюмый взгляд.

Керри вошла в кабинку для осужденных, и взгляд ее обежал толпу. Артур попытался протиснуться к ней, но его бесцеремонно оттеснили назад. С ужасом он понял, что Керри его не видит. Она его не видит! Она перевела взгляд с толпы на Томаса. Они стояли друг против друга, и — благослови, Господи, Керри! — она улыбалась. В самое страшное мгновение своей жизни она постаралась утешить Томаса.

Артур упорно пробирался вперед, отталкивая тех, кто обзывал Керри, отодвигал их в стороны — он хотел увидеть ее, хотел, чтобы она его увидела.

— Я здесь, Керри! — крикнул он, поднял руку и помахал, но Керри его не увидела среди множества враждебных лиц.

Кто-то над ним рявкнул, призывая к тишине. Судья Лонгкрир наклонился вперед, опираясь тяжелым подбородком о кулаки.

— Ваше имя? — спросил он у Томаса.

— Томас Маккиннон.

— Томас Маккиннон, вас обвиняют в убийстве Чарлза Уильяма Эдгара Монкриффа из Гленбейдена. Вы признаете себя виновным?

Язвительная улыбка пробежала по лицу Томаса.

— Нет, не признаю.

Судья некоторое время рассматривал Томаса, потом повернулся к Керри.

— Ваше имя?

— Керри Макгрегор — Маккиннон, — ответила она, и голос ее прозвучал удивительно ясно.

— Керри Макгрегор — Маккиннон, вас обвиняют в убийстве Чарлза Уильяма Эдгара Монкриффа из Гленбейдена. Вы признаете себя виновной?

— Я… я, правда, убила его, милорд, защищая себя.

Ее признание вызвало в толпе глумливые восклицания. Сердце у Артура тяжело рухнуло вниз, он резко ткнул Реджиса в бок.

— Ну, сделайте же что-нибудь! — сердито взмолился он. Но Реджис ткнул его в ответ.

— Не вмешивайтесь! Я знаю, что делаю!

Судья посмотрел на полицейского сержанта, который ничего не делал для того, чтобы прекратить кровожадные выкрики по адресу Керри, и раздраженно поднял руки.

— Хватит, хватит! — рявкнул он и начал стучать широкой ладонью по столу, пока толпа не затихла. После чего, вздохнув, он кивнул Монкриффу. — Тяжесть доказательств лежит на вас, сэр, как на обвинителе. Приступайте.

Монкрифф обменялся быстрым взглядом с полицейским сержантом, сложил руки за спиной и наклонил голову.

— Моего сына убили, милорд, — четко произнес он. — Томас Маккиннон сговорился с Керри Макгрегор — Маккиннон убить его.

Он подождал, пока это обвинение распространится по толпе, и направился туда, где стояла Керри. Она не сводила глаз с судьи, подбородок у нее был высоко вздернут, и на этого идиота она смотреть не желала. Ублюдок ухмыльнулся при виде ее храбрости, а у Артура зачесались руки — так ему хотелось придушить Монкриффа.

— Ваша честь, мой близкий друг, покойный Фрейзер Маккиннон, страдал от расстройства здоровья, что и свело его, в конце концов, в могилу. В течение последних лет своей жизни он был абсолютно не в состоянии управлять собственными делами, и его средства к существованию значительно уменьшились. Он делал все, что может сделать человек в его положении, — он искал помощи у партнеров-инвесторов, но ему крайне не повезло — он купил стадо хилых коров, надеясь продать их с выгодой для себя, но они все умерли от чумы.

— Тогда Фрейзер Маккиннон, — продолжал Монкрифф, — обратился за помощью ко мне, а на следующий год — опять, потому что купленный им бык отказался покрывать коров. Оказалось, что Фрейзер не может заплатить банку, и, к несчастью, поскольку он приближался к концу своей жизни, он перестал выплачивать долги. Ко дню его смерти он задолжал мне пять тысяч фунтов, и я содрогаюсь при мысли о том, сколько он, вероятно, задолжал Шотландскому банку.

Услышав несусветную сумму, которую небрежно швырнул им в лицо Монкрифф, толпа изумленно вздохнула.

— Милорд судья! — крикнул Реджис.

— Мистер Реджис?

— Я хочу уточнить: то, что задолжал Фрейзер Маккиннон Шотландскому банку или лорду Монкриффу, не является предметом рассмотрения суда. Предметом его рассмотрения является…

— Это именно является предметом его рассмотрения, милорд, поскольку Фрейзер Маккиннон пытался, находясь уже на смертном одре, найти способы заплатить свои долги, что и привело к убийству моего сына! — громко перебил его Монкрифф.

— Я прошу вас…

— Мистер Реджис, — вмешался судья, неторопливо подняв руку, — я позволяю лорду Монкриффу доказать свою правоту.

Артур почувствовал, как безнадежность захватывает его целиком. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.

— Благодарю вас, милорд судья. — Монкрифф небрежно поправил манжету своего фрака и продолжил: — Когда Фрейзер Маккиннон лежал при смерти, он призвал меня к себе, что я, естественно, и сделал. Тогда-то я впервые и услышал от него рассказ о непристойных отношениях между миссис Маккиннон и ее родственником.

Толпа зашипела. Но Керри лишь еще выше подняла подбородок, не желая показывать, как задела ее ложь Монкриффа.

Молодец, девочка! Так ему и надо.

А вот Томас громко фыркнул, услышав это обвинение, и что-то пробормотал себе под нос.

— Бедный Фрейзер Маккиннон объяснил мне свой план, как он предполагал избавиться от долгов и обеспечить жену после своей смерти. План этот был прост: он позволяет банку вступить во владение землей, под которую он брал заем, а мне передает остающиеся земли Маккиннонов и имущество, стоимость которых почти покрывала его долг. А в уплату той части долга, которая оставалась непогашенной, он предложил выдать свою вдову за моего сына.

Услышав о таком скандальном соглашении, толпа загудела. Судья хмуро посмотрел на Монкриффа.

— Довольно необычное соглашение, — заметил он.

— Да, необычное, ваша честь, но не необоснованное. Поскольку Маккиннон потерял всю собственность из-за долгов, ему показалось, что это единственный способ обеспечить свою молодую вдову. Я считаю это чрезвычайно уместным соглашением, поскольку мой сын был не способен найти себе супругу общепринятым способом.

Судья выслушал это с недоумением; Реджис ухватился за подвернувшуюся возможность.

— Милорд судья, я не могу понять, каким образом махинации лежащего при смерти человека имеют отношение к обвинению в преступлении. Чарлз Монкрифф был не способен вступить в брак общепринятым способом из-за своего злосчастного состояния, что в результате привело к…

— Злосчастного состояния? — переспросил судья.

— Мой сын, — вмешался Монкрифф, — был, возможно, не так… развит… как остальные мужчины в тридцатилетнем возрасте.

— Вы хотите сказать, что он задержался в своем развитии?

— Я хочу сказать, что развитие его было несколько замедленным. У матери были трудные роды.

Это замечание вызвало у стоящих в толпе женщин понимающее бормотание, и Монкрифф обернулся и грустно улыбнулся им через плечо.

— Я решил, что это хороший способ расплатиться с долгом, — добавил он голосом, исполненным притворного сочувствия.

— Способ, о котором миссис Маккиннон ничего не знала и о котором у нее даже не спросили! — громко заявил Реджис.

Судья с рассеянным видом кивнул Реджису и жестом велел Монкриффу продолжать.

— Когда Фрейзер Маккиннон скончался — упокой, Господи, его душу, — я не сразу обратился к миссис Маккиннон. Я с уважением отнесся к тому, что вдова будет какое-то время оплакивать своего мужа. К несчастью, миссис Маккиннон использовала это время, чтобы еще больше уронить честь мужа, вступив в скандальную связь с Томасом Маккинноном!

— Это ложь! — сердито возразил Реджис.

— Мистер Реджис, вам предоставят возможность сказать свое слово, — раздраженно проговорил судья и повернулся к Монкриффу. — Полагаю, вы можете доказать это отвратительное обвинение? Монкрифф кивнул.

— К несчастью, свидетели ее вызывающего поведения существуют, милорд, и я с удовольствием представлю их вам.

— Прекрасно, — кивнул Лонгкрир и посмотрел на Реджиса. — Мистер Реджис?

Реджис одернул сюртук и вышел вперед.

— Милорд судья, барон Монкрифф хочет заставить вас поверить, будто миссис Маккиннон сговорилась с родственником своего покойного мужа Томасом Маккинноном, как избежать выполнения соглашения своего мужа о выплате долга. Он хочет вас уверить, что они сговорились украсть коров, которые, как он заявляет, принадлежали ему, и убить его сына, чтобы ей не пришлось выйти за него замуж. Если барону Монкриффу удастся заставить вас поверить в это, милорд судья, тогда собственность миссис Маккиннон будет возвращена Шотландскому банку, и, несомненно, Шотландский банк воспользуется землей как можно скорее, чтобы вернуть то, что у него было взято в долг. Мне представляется, что барон Монкрифф сможет тогда заполучить весь Гленбейден за гроши.

— Милорд судья, право же…

— Монкрифф, — устало вмешался судья, — вам уже было предоставлено слово. Мистер Реджис может продолжать. — И он кивнул Реджису.

— Барон Монкрифф и так имеет несколько тысяч голов овец, ваша честь. Он расширил свои выпасы на север и на юг, и все за счет бедняков-шотландцев, которых предварительно выгнал из их домов. Стало быть, вполне можно себе представить, что барон Монкрифф, зная, что болезнь Фрейзера Маккиннона вскоре окончится смертью, намеревался завладеть всем Гленбейденом целиком, с его превосходными пастбищами для овец. Также легко себе представить, что барон Монкрифф ухватился за возможность втягивать своего друга все дальше и дальше в долги в надежде заполучить его землю и, возможно, даже заставил умирающего заключить соглашение, обдумать которое тот был уже не в состоянии.

— Я протестую! — взорвался Монкрифф.

— Это я протестую! — крикнул в ответ Реджис.

— Джентльмены! — взревел судья. — Давайте продолжать. Итак, Монкрифф, есть у вас свидетели?

— Да, ваша честь. Если суд позволит, я представлю миссис Элву Макгрегор — Тейвиш из Глазго, мать Керри Макгрегор — Маккиннон, — сказал он, драматическим жестом поведя рукой в сторону двери позади судьи.

Тут Керри резко повернулась к Монкриффу и ахнула, не веря своим глазам. Потом она заставила себя посмотреть на дверь, откуда появилась ее мать в сопровождении двух мужчин. В руке у матери был грубый деревянный крест. Волосы ее поседели, хотя Артур догадался, что когда-то они были такими же черными и блестящими, как у Керри. Она была невысокого роста, в простом сером облегающем платье. Когда ее подвели и поставили перед судьей Лонгкриром, она устремила очи горе и сжала руки, в которых держала крест.

И Артур почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

Глава 27

Она жила и дышала, как в страшном сне; ничто в разыгрываемом перед ней спектакле не казалось реальным — как будто кто-то собрал актеров, раздал им реплики и теперь они по роли обзывали ее шлюхой, воровкой и нарушительницей супружеской верности.

Она стояла в своей кабинке, гордо выпрямившись и не сводила глаз с судьи, который время от времени посматривал на нее и в его карих глазах было что-то такое, что она могла бы определить как грусть. Она была так потрясена, увидев мать спустя столько лет — Господи, как же состарила ее озлобленность! — что лишилась дара речи, погрузившись в пучину равнодушия. Злобная ложь и обвинения, которые Элва пронзительно выкрикивала как доказательства ее связи с Томасом, были для Керри не новы — она получала точно такие же проклятия в письмах почти каждый месяц. Но слышать, как их произносят вслух… Ей стало тошно. Теперь, что бы с ней ни сделали, ничто уже не в состоянии причинить ей боль большую, чем причинила родная мать.

Где же Артур? Неужели он решил от нее отказаться? Неужели решил, как и она, что положение безнадежно? Как хотелось бы ей увидеть в последний раз успокаивающую улыбку этого прекрасного человека.

Один за другим вставали перед судьей Лонгкриром люди, свидетельствующие против нее: дворецкий Монкриффа, который показал, что она и Томас составили заговор против барона; бродячий торговец, который как-то зашел в Гленбейден продать свои горшки и сковородки, поклялся, что Томас представился мужем Керри, когда в соседней комнате Фрейзер лежал при смерти; врач, который сказал, что видел, как Томас гнал украденных коров на рынок в Перт.

Мистер Реджис оказался не в состоянии оспорить что-либо — так враждебно была настроена к нему толпа. На каждый вопрос, заданный судьей, Керри отвечала правду, но толпа отзывалась гневом. Людям хотелось посмотреть, как будут ее вешать. Людям хотелось, чтобы кто-то заплатил за смерть Чарлза Монкриффа.

Керри бросила взгляд на Томаса. Он прислонился к поручню, руки его были сложены на груди. Он поймал ее взгляд и криво улыбнулся. Сердце у нее наполнилось сожалением из-за того, что с ним сталось по ее вине. Все эти годы, что она жила с Фрейзером, Томас был для нее точно скала, и за это она принесла ему смертный приговор! Она уронила голову, она больше не могла смотреть на него. На глаза ее навернулись слезы. Господи, прошу Тебя, пусть меня повесят, но только освободи Томаса!

— Керри! Керри, слушайте меня!

О Боже… Она ощутила голос Артура, как ласковое прикосновение к щеке, как поцелуй среди водоворота. Она открыла глаза, поискала его взглядом, увидела, что он стоит под ее кабинкой, немного в стороне, и старается перекрыть шум, чтобы она его услышала. Его карие глаза странно блестели, но он улыбнулся той самой бодрой улыбкой, которую она так любила.

— Не вешайте голову, Керри! Не показывайте им, будто они вас победили!

Но ведь они действительно победили. Поздно, слишком поздно. Она раскрыла рот, чтобы сказать ему, что она его любит, но заколебалась. Лицо у Артура затуманилось; он стиснул зубы, поднял руку и протянул ее к Керри.

— Не теряйте веры в меня, Керри Маккиннон! — крикнул он. — Вы обещали, что не потеряете веры в меня!

Слезы полились из ее глаз, покатились по щекам. Да, она обещала ему это, но только для того, чтобы не дать ему погрузиться в такое же отчаяние, какое грозило поглотить ее теперь. Как могло дойти до такого? Ей не хотелось, чтобы Артур видел, как ее будут вешать. Это было ее последнее и заключительное желание — чтобы он не увидел, как ее повесят! Он пытался продвинуться вперед, подойти к ней поближе, и она внезапно испугалась, что, если он будет рядом, она утратит остатки самообладания.

— Уйдите! — крикнула она ему, и стоявшие вокруг обратили на это внимание. Кое-кто обернулся посмотреть, к кому она обращается. Это застигло его врасплох, он круто остановился, слегка покраснев. Потом стиснул зубы еще крепче и сердито посмотрел на нее.

— Уходите! — в гневе вскричала она.

— Миссис Маккиннон! — окликнул ее судья, вытянув шею, чтобы увидеть, к кому она обращается.

Керри отвернулась от Артура. Она видела его в последний раз, а он был охвачен мучительным недоумением.

Ей показалось, что сердце у нее разбилось вдребезги.

От нее ничего не осталось, вешать будет нечего, кроме пустой оболочки. Странное спокойствие снизошло на нее, и она бесстрастно посмотрела на судью, который потребовал навести в зале хотя бы подобие порядка.

Когда толпа, наконец, утихомирилась, судья хмуро посмотрел на Монкриффа.

— Так что вы говорили, сэр?

— Милорд судья, получив письмо от Шотландского банка, Томас и Керри Маккиннон рассеяли свой клан, украли коров и убили моего сына Чарлза, когда он оказался рядом с ними! Они убили бедного мальчика потому, что единственным способом, каким Керри Маккиннон могла бы выплатить долг Шотландскому банку, было выполнение договора, заключенного ее мужем, то есть ее бракосочетание с моим сыном!

Судья посмотрел на Керри.

— Вы получили сообщение о том, что долг подлежит оплате? — мягко спросил он.

Этот вопрос смутил Керри. Она получила письмо от Шотландского банка за несколько недель до смерти Чарлза. И она утвердительно кивнула.

— Несколькими неделями раньше, — устало проговорила она. — Я получила уведомление о долге… несколькими неделями раньше того… как это случилось.

Монкрифф фыркнул.

— Милорд, если суд позволит, мистер Дарвуд Эбернети из Шотландского банка! — драматически провозгласил Монкрифф.

И мистер Эбернети тоже?

Мистер Эбернети подошел к помосту, встал перед судьей и посмотрел на Керри с таким сожалением, что она съежилась от стыда. Дрожащим голосом он сообщил судье, что действительно послал письмо миссис Маккиннон, в котором уведомлял, что долг Маккиннона будет взыскан двадцать первого июля. И когда мистер Эбернети замолчал, Керри поняла, что ее судьба решена, хотя она никогда не получала этого письма.

Но Артур так не считал. Он-то знал, что Керри не видела этого письма — ведь он сам сломал на нем печать! Внезапно у него мелькнула некая мысль, и он протиснулся сквозь толпу к мистеру Реджису, который деловито рылся в своих бумагах.

— Реджис!

— Не сейчас, Кристиан!

— Выслушайте меня…

— Вы что, не видите, что я занят? Господи, да если вы хотите, чтобы она уцелела, не мешайте мне сейчас!

Тревога и страх Артура достигли высшей точки. У них остается один небольшой шанс, одна очень слабая надежда. Он толкнул Реджиса, прижал его к маленькому столику, где лежали его вещи.

— Выслушайте меня, Реджис, — прошипел он. — Мне нужно время. Я понял, как ее освободить, но… — Реджис с силой толкнул его в грудь.

— Не нужно объяснять мне, что я должен делать! — возмутился он. — Я говорил вам, что едва ли смогу спасти ее! Думаю, даже вы понимаете, какой мрачный оборот приняло дело! — Он бросил на Артура сокрушительный взгляд и снова углубился в бумаги.

Ужас вспыхнул в груди Артура, охватив его душу и разум. Он развернул Реджиса к себе и схватил его за горло.

— Мне нужно время! — рявкнул он. — Она в глаза не видела этого письма, Реджис! Это я сломал на нем печать! Она в глаза не видела этого проклятого письма!

Тогда Реджис обеими руками схватил Артура за запястье; теперь в глазах его отразился страх — он ловил ртом воздух.

— Ну, хорошо, не видела она этого письма! И как это нам поможет?

Он не понял! Артур почувствовал, что щеки у него стали влажными, и это поразило его и устыдило. Он потрогал свою щеку. Слезы. Он устремил глаза вверх, прищурился, молча моля Господа о том, чтобы ему удалось вызволить из этой трясины дорогую ему женщину, чтобы ему дано было узнать полноту жизни, которую в состоянии дать ему только она. «Прошу Тебя, Господи, дай мне такую возможность». Потом он опустил глаза и уронил руку.

— Уилли Кейт, — хрипло прошептал он. — Паренек, который развозит почту…

У Реджиса отвалилась челюсть. Никаких других объяснений ему не понадобилось. Глаза его удивленно округлились, он быстро повернулся и начал рыться в своих бумагах.

— Тогда поезжайте. Только быстро! У меня здесь есть пастух, но я…

Артур его уже не слышал. Он бешено проталкивался сквозь толпу в сторону выхода.

Господи, и как же ему отыскать Уилли Кейта? Он ведь понятия не имеет, где живет этот паренек! Артур гнал коня все вперед и вперед и остановил его, только добравшись до первой деревеньки. Он не встретил ни одного человека — очевидно, все ушли поглазеть на суд. Артур спрыгнул с лошади, напоил ее из корыта, стоявшего в чьем-то дворе, и пошел от одного коттеджа к другому, стуча в каждую дверь. В самом последнем он даже стучать не стал, а в ярости распахнул дверь, пнув ее ногой.

— Неужели в этой Богом забытой деревне вообще никого нет? — взревел он.

Детский плач насторожил его, и он ворвался в коттедж. У стены стояла женщина, кормившая ребенка грудью. Она закричала и закрыла рукой головку младенца. Странный жар охватил Артура. Он поспешно поднял руки, чтобы показать женщине, что не причинит ей вреда.

— Простите меня, сударыня, но мне необходимо очень быстро отыскать Уилли Кейта. Того, что разносит почту.

Женщина была так ошеломлена, что не могла говорить, и лишь молча кивала. Артур впился ногтями в ладонь в безумной попытке сдержаться и не схватить ее за горло и заставил себя спросить:

— Где… я могу… найти… Уилли Кейта?

— В Киллинкранки, — прошептала она, и сердце у Артура забилось быстрее, обретя надежду. Он развернулся и бросился к жеребцу. Он не позволял себе задаваться вопросом, как далеко отсюда до Киллинкранки, просто пришпоривал лошадь, держа на запад, опустив голову и стараясь не думать ни о чем, кроме Уилли Кейта.

Конь преодолел расстояние за четверть часа, но и эта деревушка оказалась такой же безлюдной, как и предыдущая. В ней остался один лишь кузнец, погруженный в работу. Артур подошел к нему, держа руку на кобуре револьвера, висящего на ремне.

— Прошу прощения, сэр, но мне необходимо немедленно найти Уилли Кейта!

Кузнец поднял голову, небрежно смерил Артура взглядом и снова занялся своим делом — он ковал лошадиную подкову.

— Он разносит почту, он каждую неделю это делает.

— Да, но где он сейчас? Это дело чрезвычайной важности!

— Ага, но я ничем не могу вам помочь, милорд. Уилли, он ведь по разным дорогам ездит. Понятия не имею, где он может быть.

Спокойно!

— А вы не знаете, когда он может вернуться?

— Конечно, — ответил кузнец, опуская подкову в холодную воду. — Вернется засветло, уж вы не сомневайтесь.

Слишком поздно. Слишком поздно, черт побери!

Земля, в конце концов, ушла у него из-под ног, и, повернувшись, Артур побрел неверной походкой, куда глаза глядят. Он понял, что все кончено, ощутил это четко и ясно, точно в сердце ему воткнули нож. Внезапно перед его мысленным взором появилась смертельно бледная Керри, стоявшая в кабинке, покачиваясь от усталости под тяжестью допроса и под тяжестью лжи, обрушившейся на нее.

Мысль о ней угнетала его. Ноги его подкосились, и он вдруг обнаружил, что стоит на коленях прямо, на изрытой колеями дороге посреди деревни. Глаза его наполнились слезами — слезами величайшего отчаяния, ощущения потери. Он потерял ее! Он потерял единственного человека, который мог бы заставить его уверовать, что небеса существуют. Ощущение потери душило его, убивало, и он в своем безумии вспомнил о Филиппе. Вспомнил, как он часто пытался представить себе, до какого же отчаяния может дойти человек, чтобы захотеть расстаться с жизнью.

Он благодарил Господа, что Филиппу не пришлось испытать такой безысходности.

Внезапно какой-то звук, слабый свист заставил его поднять голову, и он посмотрел вправо — и изумился. Там, прислонившись к коттеджу, стоял Филипп, сложив руки под дырой в груди, небрежно скрестив ноги, со спутанными белокурыми волосами. Артур втянул воздух и медленно осел на пятки. Черт побери, он просто спятил.

Неужели он безумен? Как мог бы он увидеть Филиппа теперь, если он не окончательно спятил?

Филипп кивнул в ту сторону, где стояли коттеджи. Там что-то мелькнуло, вспыхнуло рыжим цветом и опять послышался слабый свист. Артур с трудом стал на ноги, пошел на свист и снова увидел рыжую вспышку. Теперь она приближалась к нему.

Уилли Кейт!

Артур поспешно вытер глаза рукавом.

— Уилли, — взмолился он, отнимая руку от лица. — Уилли, послушай меня, мальчик. Ты должен мне помочь. — Уилли испуганно посмотрел на него.

— Ага, — неуверенно проговорил он.

— Ты ведь любишь нашу миссис Маккиннон, верно? Паренек вспыхнул, опустил глаза на свою сумку и закусил губу.

— Сейчас ты ей нужен, Уилли, — медленно продолжал Артур и шагнул вперед для пробы. — Ты ведь знаешь, что ты ей нужен, правда? — тихо спросил он.

Уилли очень медленно кивнул, отступил на шаг, не поднимая головы.

И тут Артур понял. Он и сам не знал, как именно, но он понял, что этот бедняга видел, как умер Чарлз Монкрифф. Медленно он подошел к пареньку, очень осторожно обнял его за плечи и успокаивающе сжал их.

— Бывают времена, Уилли, когда необходимо помочь друзьям, даже если тебе очень страшно. Как ты думаешь, что, если мы с тобой немного поболтаем, а? Как мужчина с мужчиной, — спокойно проговорил он.

Уилли Кейт засопел, потер глаза пальцами. Артур похлопал его по руке и осторожно повел к жеребцу, стараясь успокоить паренька и в то же время крепко держа его за плечо.

Только удостоверившись, что Уилли хорошо сидит в седле, Артур обернулся туда, где стоял Филипп, указавший ему на Уилли Кейта.

Филипп исчез.

Керри уже с трудом держалась на ногах. Она посмотрела на стропила старой башни, голова у нее кружилась, и она задумалась — услышит ли она пение ангелов, когда умрет?

Она давно уже перестала понимать, чего хочет добиться мистер Реджис. Он расспрашивал какого-то старого пастуха о том, где самая хорошая трава для выпаса овец, а где — для коров. Она не могла не согласиться с Монкриффом, что совершенно неясно, какое отношение все это имеет к делу. Судебное заседание продолжалось уже несколько часов, и терпение судьи Лопгкрира, судя по всему, начало иссякать. Он сидел, подперев голову рукой и мрачно смотрел на Реджиса.

Она думала о том, что Артур был здесь, рядом с ней, а потом ушел. Во всяком случае, она на это надеялась. Теперь она видела все как сквозь дымку, но все равно искала в толпе его лицо, его знакомую высокую фигуру. Артура не было. Сощурив глаза, она перевела взгляд на Томаса, который очень внимательно слушал пастуха. Жаль, что она не может отвлечься от мыслей о неизбежном. С одной стороны, ей хотелось отдаться на милость судьи и умолять его избавить ее от мучительного ожидания. С другой стороны, ей хотелось жить столько, сколько отпущено ей судьбой.

Господи, если бы она могла присесть хоть на минутку!

— Мистер Реджис! — внезапно взорвался Лонгкрир. — Я достаточно узнал о выпасе овец. Для чего вы затеяли этот разговор?

— Милорд судья, я намерен указать, что самые лучшие пастбища для овец находятся на тех землях, которыми владела миссис Маккиннон.

— Да, да, вы это доказали! Ну и что с того? — не отставал судья.

Реджис нахмурился и оперся о стол руками.

— Я бы хотел выдвинуть одну теорию, милорд судья, если вы позволите.

Судья Лонгкрир громко вздохнул:

— Хорошо. Но это будет ваша последняя теория, мистер Реджис.

— Я считаю, что барон Монкрифф очень хотел заполучить Гленбейден…

— Я возражаю против этого обвинения, ваша честь! — вспыхнул Монкрифф.

— Вы посоветовали миссис Маккиннон не выращивать овец, не так ли? — не растерялся мистер Реджис. — По ее неоспоримому свидетельству, вы посоветовали ей разводить коров, хотя было очевидно, что ее земля не сможет прокормить целое стадо! Разве вы не сказали ей это для того, чтобы она еще больше залезла в долги, после чего вы могли бы заполучить ее землю для выпаса овец? Разве вы посмеете отрицать, что еще при жизни ее мужа начали увеличивать ваше поголовье овец, сэр?

Публика замерла. Керри заморгала, всматриваясь в Реджиса.

— Милорд судья, мы слышали заявление странствующего торговца, из которого следует, что Томас Маккиннон представился ему как муж миссис Маккиннон, когда Фрейзер Маккиннон лежал в задней комнате на смертном одре. Я бы предположил, что ее родственник хотел выдать себя за ее мужа на тот случай, если торговец вздумает посягнуть на беззащитную женщину. Что же до матери миссис Маккиннон, эта женщина — религиозная фанатичка, проклинающая все и всех, и правого, и виноватого! Мы также выслушали заявление свидетеля, который видел Томаса Маккиннона, гнавшего скот на рынок. Мы знаем, с какой целью миссис Маккиннон отправила свой клан в Данди — там они, как она надеялась, смогут купить билеты на судно, идущее в Америку. Для чего же ей было отсылать своих родичей, как не ради их благополучия? Они жили в этой долине на протяжении нескольких поколений, они жили с ней и с Томасом Маккинноном. Если она задумала совершить убийство, то удаление родичей кажется не особенно благоразумным — кто бы лучше их смог выступить в ее защиту?

Теперь судья Лонгкрир выпрямился на своем стуле и посмотрел на мистера Реджиса даже с некоторым интересом.

— Очень может быть, сэр, — задумчиво протянул судья. — Но вы не учитываете два факта. Первый — что мистер Эбернети послал письмо о взыскании с нее долгов незадолго до того, как она отправила свой клан в Америку. Второй — как получилось, что Чарлз Монкрифф был убит?

В зале повисла тишина. Все ждали, что ответит защитник. Мистер Реджис посмотрел на Керри — она была в отчаянии.

— Миссис Маккиннон сказала вам, что не видела этого письма, милорд судья, — спокойно ответил он. — Я считаю, что это так и есть. Я считаю, что это письмо, равно как и второе, от ее матери, были доставлены примерно в то самое время, когда Чарлз Монкрифф явился к ней, чтобы овладеть ею.

Керри заморгала.

— Керри Маккиннон делала все, что умела и могла, чтобы спасти свой клан, но когда она не смогла достать денег, она сделала единственное, что ей оставалось, — она отослала свой клан из Гленбейдена и поручила Томасу Маккиннону продать коров, чтобы оплатить их проезд в Америку. Но барону Монкриффу была нужна ее земля. Керри Маккиннон так и не увидела этого письма — она видела только Чарлза Монкриффа, который попытался изнасиловать ее по указанию своего отца!

Монкрифф побледнел и рванулся к Лонгкриру.

— Милорд судья, я не желаю слушать подобную ложь!

— Единственная ложь в этом зале — та, которую рассказали вы, Монкрифф! — Голос Артура прозвучал четко и громко, перекрывая поднявшийся шум.

У Керри перехватило дыхание. Кристиан протиснулся сквозь толпу, приблизился к помосту, крепко держа за руку Уилли Кейта. Лицо его выражало бешеную решимость, глаза метали молнии.

— Кто вы такой? — удивился Лонгкрир.

— Лорд Артур Кристиан, милорд судья. Но гораздо важнее, что вот это — Уилли Кейт из Киллинкранки. Уилли разносит почту по деревням этой долины, и в день, о котором идет речь, он доставил почту в Гленбейден.

Монкрифф громко выразил свой протест, но судья не обратил на него внимания. Керри перестала дышать. Судья наклонился вперед, устремив внимательный взгляд на Уилли.

— Как тебя зовут, малый?

— Уилли Кейт, — промямлил тот.

— Уилли Кейт, два человека обвиняются в убийстве Чарлза Уильяма Эдгара Монкриффа. Ты можешь сообщить что-нибудь по этому поводу?

Мальчишка испуганно посмотрел на Артура, но тот улыбнулся ему той же успокаивающей улыбкой, какой много раз одаривал Керри. И теперь сила этой улыбки вдохнула в нее надежду. На Уилли, должно быть, эта улыбка произвела такое же впечатление, потому что он кивнул и, повернувшись к судье, звонким голосом рассказал, что он был свидетелем того, как Чарлз Монкрифф пытался овладеть миссис Маккиннон, что он, Уилли, испугался и спрятался, а потом, заглянув в окошко, увидел, как Монкрифф бежит за миссис Маккиннон в комнату. Его рассказ соответствовал рассказу Керри во всех деталях, и пока он рассказывал, все переворачивалось у Керри внутри при мысли о том, что мальчик был свидетелем такого не достойного человека поведения.

— Что ты сделал, когда она выстрелила в него? — спросил судья.

Уилли, покраснев, посмотрел на свои изношенные сапоги.

— Я… я спрятался, ваша честь. А потом… потом я вошел в дом, чтобы глянуть на него. — Мальчуган стал красным как рак. — Я в жизни не видывал мертвых, милорд судья, вот до этого самого раза. И случайно обронил письма.

Судья некоторое время обдумывал эти слова, а потом спросил:

— Ты помнишь, что это были за письма? — Уилли кивнул.

— Одно письмо от ее матери, а второе — из Шотландского банка. Я помню это, потому что миссис Маккиннон… она всегда прямо, будто больная делалась, когда приходили такие письма.

Судья медленно перевел взгляд на Монкриффа, и глаза его сузились.

— Спасибо, Уилли Кейт. Ты здорово помог нам, малый. Похоже, лорд Монкрифф, что теория мистера Реджиса может оказаться верной…

— Это просто смешно! — вознегодовал Монкрифф. Судья Лонгкрир выпрямился во весь свой рост — немногим более пяти футов — и скрестил руки на большом животе.

— Можете считать наш суд смешным, милорд, но я думаю, что вы нашли недурной способ согнать с земли дюжину шотландцев, чтобы получить возможность разводить овец и к тому же еще женить своего придурковатого сына! Если никто из присутствующих здесь не может доказать противоположного, этих двоих нужно освободить, и немедленно! — Он сделал жест одному из своих помощников. — Отпустите их! А также приведите ко мне мистера Эбернети! Мистер Реджис, вы пойдете со мной! — рявкнул он и спустился с помоста.

Толпа обезумела; все вдруг подались к Монкриффу — после вердикта судьи их отношение к происходящему круто изменилось. Кровь отхлынула от лица Монкриффа; он резко повернулся в поисках выхода и, сопутствуемый своей свитой, торопливо зашагал в башню следом за судьей. Ньюбиггинг помог сойти с помоста Томасу, весело похлопывая его по спине. Мистер Реджис стоял у подножия помоста, вид у него был несколько ошеломленный; он смотрел на дверь, ведущую в башню, и, наконец, сдвинулся с места.

Керри утратила дар речи, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Люди толпились вокруг ее кабинки, мчались мимо нее с единственным желанием — добраться до Монкриффа. Неожиданный хлопок по плечу не пробудил ее от оцепенения; она стояла, с изумлением глядя на происходящее, и никак не могла поверить, что ее оттащили от самого края гибельной пропасти.

— Любовь моя…

Она рухнула прямо на Артура, ноги ее больше не держали — таким тяжким оказалось это испытание. Он подхватил ее, повернул к себе и осыпал ее страдающее лицо поцелуями.

— Боже мой, я ведь думал, что потерял тебя, — бормотал он, уткнувшись губами в ее волосы. — Я был совершенно уверен, что потерял!

Она больше не слышала шума толпы, она не слышала ничего, кроме его голоса, стука его сердца, не чувствовала ничего, кроме его тела, его тепла. Она теперь была согласна на все, лишь бы навеки остаться в его объятиях.

— Ты больше не потеряешь меня, Артур, — пообещала она, и голос ее задрожал от любви к нему. — Я пойду туда, куда пойдешь ты. Мне все равно куда, но ты больше меня не потеряешь.

— Тогда поехали домой, — улыбнулся он и повел ее к выходу из замка.

Глава 28

Шотландия, Гленбейден, 1838 год

Летнее солнце прорвало утреннюю дымку, колыхавшуюся над стеблями ячменя, вымахавшими в рост человека. На холме позади «белого дома» четыре черномордых овцы, стоя рядом, с любопытством смотрели на одну из десяти новых ярочек, родившихся этой весной. У старого дома теперь была новая крыша, новые ставни, и несколько человек усердно возводили новый флигель, который, как полагали некоторые, будет больше, чем даже Монкрифф-Хаус.

Коттеджи, разбросанные по долине, были заново покрыты соломой; неторопливые струйки дыма поднимались к утреннему небу, подавая знак, что для тех семей, которые нашли дорогу обратно от прибрежных равнин, день уже начался. Большая часть этих семей вернулась в Гленбейден на плоскодонке братьев Ричи.

Уилли Кейт шел по ячменному полю. Ему хорошо шагалось в новых кожаных сапогах, с новой кожаной сумкой, перекинутой через плечо, — и то и другое подарил ему лорд Кристиан, и это составляло предмет особой гордости Уилли. Приблизившись к дому Керри, он остановился, чтобы взглянуть на леди Кристиан — так теперь звали миссис Маккиннон. Сидя на корточках, она играла со щенками, которые недавно родились у овчарки мистера Джилгерри.

Уилли испустил тоскливый вздох — он всю жизнь будет ее любить.

Он вынул из сумки связку писем. Некоторые были адресованы лорду Кристиану: одно от какого-то графа, а одно так даже от герцога — Уилли внимательно изучил стоявшие на них печати. Они с Мэри Шейн любили рассматривать печати и строить догадки, откуда пришли письма, а потом Уилли каждую неделю совершал длительное путешествие в Гленбейден.

Одно письмо было адресовано леди Кристиан от мистера Реджиса, эсквайра, живущего теперь в Питлохри. О мистере Реджисе Уилли знал все. Стряпчий так поработал на суде, что судья Лонгкрир сделал его официальным защитником в Пертшире. Дела у мистера Реджиса процветали, поскольку теперь клиенты выстраивались к нему в очередь, чтобы подать жалобу на барона Монкриффа.

В пачке было еще одно, особенное письмо, и Уилли улыбнулся. Каждую неделю она спрашивала, нет ли весточки от Томаса Маккиннона или от Большого Ангуса Гранта. Он страшно не любил отвечать ей, что весточки нет. Ну вот, а сегодня он привез ей письмо, толстое, точно его рука, и прямо из Америки. От Томаса Маккиннона.

Пройдя ячменным полем, Уилли заметил, как из-за угла дома вышел лорд Кристиан. Он обнял леди Кристиан за талию и поцеловал долгим поцелуем, именно так, как мечтал это сделать Уилли.

Он вошел во двор, спугнув их, а она очень мило покраснела и пригладила волосы на виске.

— Уилли Кейт! Неужели уже опять почтовый день?

— Ага, — кивнул он и, не сумев спрятать улыбку, подал ей всю пачку. Она просмотрела, откуда письма, взгляд ее задержался на том, что было от Томаса Маккиннона. Она не сразу это поняла, но вдруг с радостным криком сунула остальные письма мужу и поспешила к дубу у крыльца, чтобы его прочесть. Два щенка побежали за ней.

Сжимая письма в руке, лорд Кристиан вопросительно взглянул на Уилли.

— Это от Томаса Маккиннона.

На лице Артура появилась улыбка.

— Вот как? Значит, этот старый пес наконец-то вспомнил о нас? Наверное, он теперь богат, как Крез. — Кристиан хлопнул Уилли по плечу. — Там на кухне тебя ждут бисквиты, малый. — И с этими словами он повернулся и пошел к старому дубу, где леди Кристиан читала письмо. Уилли видел, как лорд Кристиан присел рядом с ней на корточки, положил ей руку на плечо и заглянул в письмо.

У него становилось теплее на душе, когда он видел, как любят друг друга эти двое. Потом он пошел на кухню за бисквитами, размышляя о том, позволит ли когда-нибудь Мэри Шейн проводить себя домой, как когда-то позволила это сделать саксу миссис Маккиннон.

Эпилог

Южная Англия, Данвуди, 1848 год

Трое седеющих мужчин шли полем пожелтевшей травы, достигавшей им до середины бедер, держась на некотором отдалении друг от друга. Каждый был погружен в свои мысли. Вдруг один из них остановился у небольшой группы деревьев и стал внимательно рассматривать их, потирая шею.

— Здесь! — окликнул он остальных. — Вот оно! Его спутники обернулись и посмотрели туда, куда он показывал.

— Ага, это, должно быть, здесь, — кивнул Артур, произношение которого говорило о многих годах, проведенных в Шотландии.

— Ты уверен? Я думал, это гораздо дальше. Артур повернулся и посмотрел на Эдриена.

— Я уверен, — серьезно произнес он и повернулся к Джулиану, который уже подходил к деревьям.

Подойдя к друзьям, Джулиан поправил очки и кивнул на поваленное дерево.

— Помните? Ты стоял здесь, Эдриен, когда Артур тебя позвал.

— Помню очень ясно, — проговорил Эдриен и, словно услышав выстрел в спину, круто повернулся. — Мне это до сих пор кажется сном.

— Никогда я этого не понимал, — пожал плечами Джулиан. — Наверное, я так и сойду в могилу, не поняв, зачем он это сделал.

Они некоторое время стояли молча, и в их сердцах теснились воспоминания о том страшном утре пятнадцать лет назад, когда они потеряли друга.

— А вы помните, что сказал на похоронах Филиппа викарий? — спросил Джулиан.

— «Узрите в его смерти ценность милосердия», — с готовностью процитировал Эдриен. — Да, я помню. Я очень часто думал об этом, потому что именно это я и нашел в его смерти. Если бы не Филипп, я никогда бы не женился на Лилиане. Эта женщина научила меня истинному милосердию.

Джулиан усмехнулся.

— Ты, Олбрайт, к старости стал немного забывчивым. Викарий сказал: «Узрите в его смерти ценность любви». Я помню это, потому что тогда мне показалось это совершенной чепухой. Но как ни странно, я никогда бы не узнал истинной ценности любви, если бы не женился на Клодии. А все мы знаем, что я никогда не женился бы на Клодии, если бы не смерть Филиппа.

— Ах, вы оба ошибаетесь, — возразил Артур, отмахиваясь от них. — Викарий сказал совершенно точно: «Узрите в его смерти ценность жизни». Уверяю вас, что я прав, потому что эти слова звучали у меня в голове в течение многих лет — именно эти слова он произнес, и именно они заставили меня уехать в Шотландию… к Керри. Я никогда не сделал бы этого, если бы Филипп не вложил свои деньги так неудачно. Это путешествие научило меня ценить жизнь, о чем я до того и понятия не имел. Я не обрел бы Керри, если бы Филипп не направил меня к ней.

Джулиан и Эдриен как-то странно посмотрели на него, и Артур пояснил:

— Я хочу сказать — через посредство снов. Он так часто снился мне, даже слишком часто, пока я не решил, в конце концов, отправиться в Шотландию всего лишь затем, чтобы проводить Керри до дому.

— Ты все еще страдаешь преизбытком сентиментальности, да? — насмешливо спросил Джулиан. Артур в ответ ткнул его в плечо.

— Ух! Зачем же пихаться, дружище?

— Посмотрите сюда, вы оба, — окликнул их Эдриен, указывая на что-то вдали.

Они обернулись и посмотрели туда, где за Данди струился ручей. Там, по его поросшему травой берегу, шли три женщины — белокурая, каштаново-рыжая и темноволосая. Они не спеша, направлялись в их сторону, болтая и смеясь, как молоденькие девушки, и вдруг остановились, чтобы полюбоваться на стайку бабочек. Тут же были их дети — дочь и двое сыновей Эдриена, четыре взрослых дочери Джулиана и двое мальчишек Артура. Они резвились на пожухлой траве, старшие восторженно вскрикивали, слушая какую-то историю, которую со множеством прикрас рассказывал сын Эдриена, мальчики, сидя на корточках, рассматривали что-то в траве.

Эдриен оглянулся на деревья, около которых Филипп нашел свою смерть.

— Мы никогда не узнаем, зачем он это сделал, верно? Существует множество вопросов, на которые нет ответов. Но можно быть уверенным в одном: если бы не то холодное утро на этом самом поле, мы никогда не узнали бы и не увидели вот эту красоту, что сейчас видим перед собой. Друзья мои, Филипп своей смертью подарил нам наши жизни.

Они надолго замолчали. Наконец Эдриен повернулся и посмотрел на своих друзей — двое старых повес стояли рядом, и рука Джулиана лежала на плече Артура; Артур, скрестив руки на груди, спокойно улыбался.

Неожиданно Артур усмехнулся и покачал головой.

— Что, опять нахлынули чувства? — ехидно спросил Джулиан, весело подтолкнув друга локтем и отскочив на всякий случай в сторону.

— Честно говоря, я просто задавался вопросом…

— Каким? — поторопил его Эдриен.

— Что задумал Джулиан? Четыре дочери! Скажи честно, Кеттеринг, неужели тебе мало одного житейского урока? Неужели ты не мог как-нибудь разбавить их, например? У Эдриена, по крайней мере, хватило приличия держать своих младших детей дома, пока они не подрастут достаточно для того, чтобы появляться в обществе взрослых. В прошлом месяце, когда ты прислал всех четверых в Гленбейден, я был совершенно уверен, что ты сделал это с целью меня помучить…

— Я?! А ты-то сам? — негодующе воскликнул Джулиан. — От этих маленьких чертенят, которых ты называешь своими сыновьями, человеку захочется сбежать на другой конец земли. Ты что — собираешься сформировать шотландскую гвардию? Господи, дружище, да ведь война давно закончилась…

Эдриен засмеялся, еще раз бросил взгляд на их прекрасные семьи, а потом повернулся и поспешил вслед за своими старыми друзьями — которые, естественно, все еще спорили — дальше по полю, к тому месту, где, как уверял их Джулиан, Эдриен когда-то бросил свою замечательную трость для прогулок, чтобы освободить руки для некоей молодой девицы из таверны.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21