Т р о я н : Я думаю так: организм физически здоров, но наблюдаются, понимаете... так сказать, мозговые явления. Мальчики работой интересуются, к станкам относятся любовно, у нас все есть, это верно... Но вот - кражи, потом как бы это сказать: именно мозговые явления...
      К р е й ц е р : В чем дело?
      В о р г у н о в : Я вам скажу, в чем дело. Психическая установка не такая. Другая нужна психическая установка. Нужно более точное отношение к себе и к задаче. А у нас этого нет. Ведь сегодня целый скандал: диаметр штатива пять сантиметров, а диаметр пружины, которая на штатив надевается, - понимаете? - у нас вышел четыре с половиной сантиметра. Кто виноват? Виноватого, конечно, мы найдем, но это же не про
      изводственная работа - искать виноватого. Второе: выключатель. Вы говорите: мальчики виноваты. Не то, не то, Георгий Васильевич. (К Крейцеру.) Это сложная, довольно противная штука: всякие винтики, штифтики, осики, шарнирчики. У нас все это разлезается. Мы не знаем, как он собирается в Вене, а наш способ не годится...
      К р е й ц е р : Теперь понял, чего вам не хватает. Вам не хватает немца. До каких пор мы немцев будем целовать?
      В о р г у н о в : Еще долго будем целовать...
      К р е й ц е р : Глупости.
      В о р г у н о в : Будем...
      К р е й ц е р : А я говорю: глупости.
      В о р г у н о в : Ну и говорите. А пока что мы выключатель делаем вручную и накладываем заклепки по методу Иванушки-дурачка. Делаем, а того нет, чтобы задуматься, напряжения нет, воли, всего такого...
      Д м и т р и е в с к и й : Петр Петрович, вот бы вы сели и задумались.
      К р е й ц е р : Молодец!
      В о р г у н о в : Не молодец, а гадость... Я начальник механического цеха, почему я должен выполнять работу конструктора? Что это за организация? Все в расчете на случайность. И автомат загнали.
      К р е й ц е р : Автомат стоит?
      Т р о я н : Автомат испорчен?
      Д м и т р и е в с к и й : Нет.
      В о р г у н о в : Загнали. Это Ваш Белоконь...
      К р е й ц е р : Товарищи, вы просто не овладели техникой.
      В о р г у н о в : Вы еще скажете: болезни роста.
      К р е й ц е р : А что же, и скажу. (Смеется.)
      В о р г у н о в : Александр Осипович, простите меня, старика. В Европе давно нет холеры, сыпного тифа и этих самых болезней роста:#5.
      К р е й ц е р (взял за пуговицу, ласково): Это потому, что Европа ваша старенькая. Из нее уже порох сыплется. У нее другие болезни: подагра, старческая немощь, артериосклероз.
      В о р г у н о в : Это, может у дворян каких там. У техников этого нет...
      Т р о я н (улыбается): Вы замечаете, Петр Петрович, что вы делаете успехи в классовом подходе?
      К р е й ц е р (хохочет): Правильно!
      В о р г у н о в (рассердился): Вам угодно называть дворян классом, а я их называю просто дармоедами. Таких подагриков и у нас еще сколько хотите.
      К р е й ц е р (хохочет): Поддели, поддели Петра Петровича...
      Выходит Зырянский из столовой в повязке дежурного.
      З ы р я н с к и й : Васька, скоро сигнал?
      К л ю к и н : Через двадцать минут.
      Зырянский исчез. Входит Лаптенко и останавливается у дверей.
      К л ю к и н : Чего тебе?
      Л а п т е н к о : В коммуну.
      К л ю к и н : Чего в коммуну?
      Л а п т е н к о : Примите меня в коммуну.
      К л ю к и н : Как тебя зовут?
      Л а п т е н к о : Гришка, Лаптенко Гришка.
      К л ю к и н : Ты откуда?
      Л а п т е н к о : Да откуда же? Мне негде жить.
      К л ю к и н : Давно на улице?
      Л а п т е н к о : Два года. Как ушел от мамки.
      К л ю к и н : Сядь вот там, подожди. Нет, на диван не садись, на ступеньку сядь.
      Лаптенко усаживается на ступеньку у дверей. Сверху идут Григорьев и
      Белоконь.
      Б е л о к о н о ь : Я сколько раз говорил главному инженеру: раз они набросали гвоздей в коробку шестеренок, пускай они и отвечают. Я за автомат определенно не отвечаю.
      Г р и г о р ь е в : А кто набросал?
      Б е л о к о н ь : Да кто же? Я знаю разве? Народ тут такой. Они меня... (Оглянулся на часового.)
      Клюкин заглядывает в столовую. утопить готовы, что я с них определенно требую. Игорь Александрович, переведите меня на другой завод.
      Г р и г о р ь е в : Глупости, работай здесь. Что тебе, плохо?
      Б е л о к о н ь : Оно не плохо, да народ здесь беспокойный здорово...
      Г р и г о р ь е в : Ничего.
      Б е л о к о н ь : Народ здесь оскорбительный. А я такого не люблю. С автоматом этим прохода нету... Вы скажите главному...
      Г р и г о р ь е в : Хорошо.
      Входит Торская. Белоконь уходит, здоровается с ней в дверях.
      Г р и г о р ь е в : здравствуйте, Надежда Николаевна.
      Т о р с к а я : Здравствуйте, здравствуйте, Вася. Не знаешь, где Вальченко?
      К л ю к и н : Кажется, на заводе.
      Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, Надежда Николаевна. Уже не товарищ Вальченко вас ищет, а вы его ищете...
      Т о р с к а я : Товарищ Вальченко мне нужен, вот я его и ищу.
      Г р и г о р ь е в : Кажется, товарищ Вальченко вытеснил из вашей души даже коммунаров.
      Т о р с к а я : Ошибаетесь, в моей душе они уместятся, не мешая друг другу.
      Г р и г о р ь е в : Только для меня нет места в этой любвеобильной душе.
      Т о р с к а я : Для людей вашей категории места нет. Верно.
      Г р и г о р ь е в : Надежда Николаевна, обратите внимание, здесь часовой.
      Т о р с к а я : Ничего не могу поедлать: в присутствии часового вы не умнеете.
      Клюкин неожиданно взрывается смехом.
      Г р и г о р ь е в : Так, Надежда Николаевна?
      Т о р с к а я : Да, так.
      Г р и г о р ь е в : Хорошо. (Ушел наверх.)
      К л ю к и н : Сцена ревности, да?
      Т о р с к а я : Нет, Вася, это сцена хамства...
      К л ю к и н : И я так думаю.
      Т о р с к а я : А где Воргунов?
      К л ю к и н : А вот.
      Воргунов вошел.
      В о р г у н о в : Удивительное дело: для чего я вам могу понадобиться?
      Т о р с к а я : Идите сюда, мне надо с вами поговорить. Садитесь.
      В о р г у н о в : А это что за персонаж?
      К л ю к и н : В коммуну просится.
      В о р г у н о в : Смотрите, какой он смирненький. Ну, чего ты такой смирный?
      Л а п т е н к о : Примите в комумну.
      В о р г у н о в : Ага, практические соображения, значит?
      Л а п т е н к о : У меня соображение хорошее. Примите.
      В о р г у н о в : Я вижу: смирненький.
      Т о р с к а я : Так и нужно: он будет хорошим коммунаром, правда?
      Л а п т е н к о : Я буду все делать... А примете?
      Т о р с к а я : Я здесь человек маленький... Попросишь старших... Примут.
      В о р г у н о в : Ну, сел. Говорите, в чем дело?
      Т о р с к а я : Один коммунар, фамилия его Одарюк, сделал важное усовершенствование в выключателе. Об этом говорят все коммунары. Вам известно?
      В о р г у н о в : Ничего не слышал. В выключателе? Угу...
      Т о р с к а я : Знает о нем Григорьев. Григорьев обьявил, что усовершенствование Одарюка ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы проверили.
      В о р г у н о в : Где же этот молодой русский изобрататель?
      К л ю к и н : Он сейчас на работе, я могу вам рассказать.
      В о р г у н о в : Оказывается, это уже достояние широких народных масс? Рассказывайте.
      К л ю к и н : В выключателе есть пластинка, знаете?
      В о р г у н о в : Ну?
      К л ю к и н : Там на двух углушках нужно высверлить две дырочки и закрепывать на них штифтики для контактов. Одарюк предлагает дырочек не сверлить, штифтиков не ставить, а штамповать пластинку наподобие ласточкиного хвоста, а потом загнуть два хвостика. Можно их загнуть во время штамповки. Получаются хорошие контакты#6.
      В о р г у н о в : Угу. Это он сам придумал?
      К л ю к и н : Ну, а кто же?
      Т о р с к а я : Разве хорошо?
      В о р г у н о в (в задумчивости подмыается и направляется вверх): Черт... Просто как... Ласточкин хвост...
      Т о р с к а я : Петр Петрович, куда же вы?
      В о р г у н о в (остановился на лестнице): Ах, да. Так его фамилия Одарюк? А не Одергейм?
      К л ю к и н : Да нет, Одарюк.
      В о р г у н о в : Пошлите этого Одергейма ко мне.
      К л ю к и н (сдерживая смех): Смотри ты!
      Сверху спускается Григорьев.
      В о р г у н о в : Товарищ Григорьев, вам было известно предложение Одарюка - ласточкин хвост?
      Г р и г о р ь е в : Дело в том...
      В о р г у н о в : Было известно?
      Г р и г о р ь е в : Было...
      В о р г у н о в : Больше не имею вопросов.
      Г р и г о р ь е в : Петр Петрович, спасите мою душу - я же говорил о нем Георгию Васильевичу, и он со мной согласился.
      В о р г у н о в : С чем именно согласился?
      Г р и г о р ь е в : Что это слишком наивно.
      В о р г у н о в : Угу. Замечательно!
      Г р и г о р ь е в : И потом ведь немцы этого не делают.
      В о р г у н о в : Отправляйтесь к чертовой матери с вашими немцами, понимаете? Немцы за вас будут соображать? Ох ты, господи, когда это кончится? ((Ушел.)
      Г р и г о р ь е в : Это вы ему рассказали, товарищ Торская?
      Т о р с к а я : Я.
      Г р и г о р ь е в : Это называется интригой, товарищ Торская.
      Т о р с к а я : Это называется борьбой, товарищ Григорьев. (Ушла.)
      Г р и г о р ь е в : Что она ему рассказывала?
      К л ю к и н : С часовым разговаривать строго воспрещается.
      Г р и г о р ь е в : Ага, воспрещается? (Пошел наверх.)
      З ы р я н с к и й (выходит из столовой): А это что за птица?
      Л а п т е н к о : Дядя, примите в комумну.
      З ы р я н с к и й : Из детского дома давно?
      Л а п т е н к о : Я не из детского дома.
      З ы р я н с к и й : А ну, покажи. ?Открывает ворот рубахи, осматривает белье.) Когда ты убежал из детского дома?
      Л а п т е н к о : Три дня.
      З ы р я н с к и й : Так чего ты к нам пришел?
      Л а п т е н к о : На заводе хочу работать.
      З ы р я н с к и й : Ну, посиди, просохни малость. (Уходит во двор.)
      Л а п т е н к о : А кто здесь самый старший?
      К л ю к и н : Обойдешься без самого старшего.
      Клюкин смотрит на часы, заглядывает в столовую. Вбегает Синенький.
      К л ю к и н : Ты где это шляешься?
      С и н е н ь к и й : Ты знаешь, что в цехе делается? Зырянский Вехова обыскивал. (Снимает сигналку с дежурного шкафа.)
      К л ю к и н : Ящик?
      С и н е н ь к и й : Ага. Два французких ключа, которые у Гедзя пропали.
      К л ю к и н : Ну, давай, давай.
      Синенький дает сигнал "кончай работу" в вестибюле, в верхнем коридоре,
      во вдоре. Зырянский и Вехов входят.
      В е х о в : На что мне эти ключи, у меня самого таких два.
      З ы р я н с к и й : Значит, продать хотел! Я тебя знаю!
      В е х о в : Алеша, честное слово, коммунарское слово, не брал.
      З ы р я н с к и й : Почему они в твоем ящике?
      В е х о в : Не знаю.
      Жученко и Шведов входят.
      Ж у ч е н к о : Я его сейчас выгоню на все четыре стороны. Ага, он здесь?
      Ш в е д о в : Подожди выгонять, чего ты горячишься?
      Ж у ч е н к о : Ты понимаешь, Шведов, по всему заводу и в городе уже растрепали: "Коммунары крадут", "Коммунары - воры, срывают завод".
      З ы р я н с к и й : Ты, Шведов, брось тут добрую душу разводить. Сколько инструмента пропало! А штанген у Собченко? Я вот тебя поддам в дверь!..
      Ш в е д о в : Так не годится, Алексей. Вечером в бюро поговорим. Это дело темное. Ведь он не признался? Тут может быть ошибка.
      З ы р я н с к и й : Я его выгоню сейчас. А ты меня в бюро сколько хочешь разделывай.
      Ш в е д о в : Я не позволю никого выгонять без разбора.
      Ж у ч е н к о : И вечно ты, Шведов, усложняешь дело.
      Ш в е д о в : Постой. Ты вот что, Алексей, скажи мне: почему ты у него производил обыск?
      З ы р я н с к и й : По праву дежурного командира.
      Ш в е д о в : Да знаю. А почему именно у него?
      З ы р я н с к и й :А мне Григорьев сказал.
      Ж у ч е н к о : Григорьев сказал?
      З ы р я н с к и й : Чего ты?
      Ж у ч е н к о : Постой. Как он тебе сказал?
      З ы р я н с к и й : Просто сказал, что он подозревает Вехова.
      Входят три-четыре коммунара, между ними Гедзь.
      Ш в е д о в : Откуда же он знает?
      З ы р я н с к и й : Значит, знает.
      Г е д з ь : А в самом деле интересно: как он может знать, что Вехов у меня украл ключи?
      З ы р я н с к и й : Разве вы коммунары? Вы бабы. Откуда знает? Что же, по-вашему, он крал вместе с Веховым? Значит, имеет какие-нибудь основания.
      Ш в е д о в (задумчиво): Какие-нибудь... Это недостаточно.
      Г е д з ь : Да, это верно. Скажи, Вехов, прямо: когда ты украл ключи?
      В е х о в : Я ключей не брал.
      Ш в е д о в : Я ему верю.
      З ы р я н с к и й : Ну еще бы! Как это можно, чтобы Шведов кому-нибудь не поверил? Я удивляюсь, как ты попам не веришь? Ну что с ним делать?
      Ш в е д о в : Это дело завтра разберем. Завтра все равно день боевой. И комсомол и совет командиров. (Вехову.) Иди в спальню.
      Задерживаются в вестибюле: Шведов, Жученко, Зырянский, Собченко, Деминская, Донченко, Гедзь. Другие коммунары в спецовках пробегают наверх
      и влево по коридору.
      Г е д з ь : Странная история!
      С о б ч е н к о : Теперь у нас все истории странные. Вот смотри: мой штанген, эти самые ключи, сколько инструмента у всех пропадает. Откуда у нас столько воров? Откуда набрались, понимаешь?
      Р о м а н ч е н к о (пробегая): Это не коммунары крадут.
      Ж у ч е н к о : Вот мудрец тоже, Федя, а кто же крадет?
      Р о м а н ч е н к о : Это черти завелись в коммуне.
      Д о н ч е н к о : Вот я тебе уши надеру. Какие черти?
      Р о м а н ч е н к о : Завелись в коммуне. Черти. С рогами и хвостом. Штатив пять сантиметров, а пружина четыре с половиной. Все крадут. Много чертей. Мы вчера с Ванькой одного поймали.
      Ш в е д о в : И что ты мелешь? Кого вы поймали?
      Р о м а н ч е н к о : Я же сказал тебе: черта, такой, знаешь... (Прикладывает рожки.)
      Ж у ч е н к о : А ну, покажи.
      Р о м а н ч е н к о : Э, нет! Это мы в подарок готовим с Ванькой.
      Ж у ч е н к о : Кому?
      Р о м а н ч е н к о : Совету командиров, кому же? Вот завтра поднесем. (Показывает, как он будет подносить. Удирает наверх.)
      Ш в е д о в : Болтает пацан.
      Ж у ч е н к о : Нет, здесь что-то есть. Федька - серьезный человек.
      Ч е р н ы й (входит): О, целое совещание. Григорьева не видели?
      С о б ч е н к о : Вот еще этот Григорьев, понимаешь ты... А зачем он тебе?
      Ч е р н ы й : В коллекторе была прокладка из слюды. Обтачивали коллектор на шлифовальных. Теперь ставим прокладку бокелитовую.
      Ж у ч е н к о : А бокелит на шлифовальных плавится.
      Ч е р н ы й : Во, прокладку переменили, а того не заметили, что бокелит жару не выдерживает. Ты знаешь, какое вращение на шлифовальных?
      С о б ч е н к о : Ну?
      Ч е р н ы й : Вот тебе и "ну". Бокелит расплавится, а снаружи этого не видно. Ставим коллектор на место, все собираем, пробуем мотор - ничего не выходит. А черт его знает, в чем причина? Попробуй догадаться.
      С о б ч е н к о : А кричали все: "Девчата виноваты - обмотка неверная".
      Ч е р н ы й : Валили на обмотку. Девчата уже и плакали, бедные.
      Ж у ч е н к о : Да, это, брат, действительно. Кто же это наделал?
      Ч е р н ы й : Да Григорьев же...
      Ш в е д о в : Ну бедт завтра день, постойте.
      Ж у ч е н к о : Действительно, черти в коммуне.
      Воргунов медленно спускается с лестницы, задумался.
      З ы р я н с к и й : Вот, может быть, товарищ Воргунов разьяснит?
      В о р г у н о в : Чего разьяснять?
      Ж у ч е н к о : Говорят, черти в коммуне завелись.
      В о р г у н о в : Этого только не хватало.
      Ж у ч е н к о : Товарищ Воргунов, вы слышали сказки о штативе и пружине, о бокелитовой прокладке, об автомате, о ласточкином хвосте?
      В о р г у н о в : Слышал.
      Г е д з ь : Так отчего это?
      Коммунаров прибавляется.
      В о р г у н о в : Отчего? Ясно - отчего. Не умеем работать.
      Ш в е д о в : А вот мы за это возьмемся по-комсомольскому.
      В о р г у н о в : Как же это - по-комсомольскому?
      Ш в е д о в : А вы не знаете?
      В о р г у н о в : Да видите ли, я уже сорок лет как в комсомольцах не был.
      Б л ю м : Энтузиазм - вот что нужно!
      Ж у ч е н к о : А вы в энтузиазм верите?
      В о р г у н о в : Я ни во что не верю. Я могу только знать или не знать.
      С о б ч е н к о : Ну хорошо, так вы энтузиазм знаете?
      В о р г у н о в : Это штука для меня трудная. Начнем с маленького. Вот вы рабфаковцы. Значит, геометрию, скажем, знаете?
      Г о л о с а : Знаем.
      В о р г у н о в : Какая формула площади круга?
      Г о л о с а : Пи эр квадрат.
      В о р г у н о в : Как можно эту формулу изменить при помощи энтузиазма?
      Молчание.
      З ы р я н с к и й : Ну, так это само собой... Энтузиазм не для того, чтобы формулы портить.
      В о р г у н о в : Вот человек хорошо сказал. А вот работа нашего завода состоит из одних формул. Куда ни повернись - математика.
      Ш в е д о в : И для того, чтобы применять математику, нужен энтузиазм.
      В о р г у н о в : Посмотрим. Возьмем того портача, который, скажем, проектировал бокелитовую прокладку. Сейчас он обтачивает на шлифовальных. Это без энтузиазма. А не дай господи, он станет энтузиастом, так он коллектор в горне обжигать будет.
      Г о л о с а : Ну...
      В о р г у н о в : Да. Ведь тут все дело в знании и честности. Если ты не знаешь свойств бокелита, не смей браться за конструирование бокелитовых деталей. Или посмотри в справочник. Вы понимаете, молодые люди? Это ведь халтура, это мошенничество, портачество. Люди не уважают ни себя, ни математики, ни работы, ничего. Какой энтузиазм может им помочь?
      Молчание. Вот и все. Можно продолжать мой путь?
      С о б ч е н к о : Нет, минуточку. Вот бакинцы выполнили пятилетний план в два с половиной года. Разве это не энтузиазм?
      В о р г у н о в : Да нет! Подобрались хорошие, честные, уважающие себя работники. Они всегда одинаковы - и с энтузиазмом и без энтузиазма. А сволочь всегда есть сволочь, и нечего призывать ее к подвигам. Дать стрихнина - и все.
      Ж у ч е н к о : А вот вы не правы, так не правы! Нас тогда всех стрихнином потравить нужно было...
      В о р г у н о в : Почему... вас?
      Ж у ч е н к о (смутился): Да... так. Мы, тоже, знаете... всяко бывало.
      Г е д з ь : Да это же известно, чего там скрывать. Мы, товарищ Воргунов, были, как бы это выразить... не так, чтобы очень честные...
      В о р г у н о в : На работе?
      Г е д з ь : Нет, не на работе...
      В о р г у н о в : Меня интересует только работа, а если вы там от любви или от голода... ну так это... это другое дело, совсем другое дело... Ну, я плыву дальше... (Он уходит несколько расстроенный и сгорбленный.)
      Г е д з ь : Здорово завернул.
      Ш в е д о в : Он правильно сказал. Конечно, нужны прежде всего точность и освоение техники.
      К л ю к и н : И энтузиазм!
      Ш в е д о в : Вот для него как-то места не находится.
      К л ю к и н : Жалко, что я на посту стою. А то я треснул бы тебя прикладом по голове за такие разговоры, хоть ты и секретарь.
      С о б ч е н к о : Давай я за тебя постою, а ты тресни...
      Ш в е д о в : Постойте, чем неправильно?
      К л ю к и н : А ты понимаешь? Точность ему показали. А раньше он о точности не слышал? И у буржуев есть точность.
      Г е д з ь : Ты точности дай волю... Они с тебя и шкуру стянут по всем правилам математики. Точность у них называется расчетом...
      С о б ч е н к о : А этот дед тоже, видно, такой... буржуазный...
      К л ю к и н : Ты этого деда не знаешь, так и молчи...
      С о б ч е н к о : А что? Почему не знаю?.. Вот он говорит...
      Г е д з ь : Он чудак.
      К л ю к и н : Он чудак только снаружи... и бывает... такое закручивает. А на самом деле он у нас тут первый энтузиаст.
      С о б ч е н к о : О!
      З ы р я н с к и й : Ты тоже, Клюкин, закручиваешь...
      К л ю к и н : А ты смотри. Мы вот с тобой смеемся, а он, смотри, какой черный ходит. Думаешь, отчего это? Он душой болеет...
      С о б ч е н к о : Это еще ничего не значит.
      Блюм входит.
      Ж у ч е н к о : Соломон маркович, энтузиазм нужен или не нужен?
      Б л ю м : Ну, это как сказать... Если что-нибудь получить, так почему, пожайлуста, энтузиазм нужен, это хорошее дело... А то другой получит, а ты будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм...
      Смех.
      Ш в е д о в : Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?
      Б л ю м : И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так пожайлуста... А когдане умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не мешай другому - и все.
      Ш в е д о в : То же самое.
      Б л ю м : Что, то же самое?
      Ж у ч е н к о : И Воргунов так говорит.
      Б л ю м : Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.
      С о б ч е н к о : Соломон Маркович, где вы были целый день?
      Б л ю м : У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.
      Г е д з ь : Соломон маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.
      Б л ю м : Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю полмиллиона.
      С о б ч е н к о : Не заработаете, она сгорит раньше.
      Б л ю м : Ну, что вы!
      Ж у ч е н к о : Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.
      Б л ю м : Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу... Ой! (Ушел наверх.)
      З ы р я н с к и й : Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)
      Л а п т е н к о : Три дня ничего не ел.
      З ы р я н с к и й : Какой же ты беспризорный после этого? Мы таких не принимаем.
      Л а п т е н к о : А как же?
      З ы р я н с к и й : А ты не знаешь как? Ты что сегодня спер на базаре?
      Л а п т е н к о : Я?
      З ы р я н с к и й : Ну да...
      Л а п т е н к о : Так... только подметки... пару.
      З ы р я н с к и й : Где ж они?
      Л а п т е н к о : Кого, подметки?
      З ы р я н с к и й : Да.
      Л а п т е н к о : Прошамал.
      З ы р я н с к и й : То-то же. А то: "Три дня не ел". Дураком прикидываешься. Ты если в коммуну поступаешь, так брехать брось. (Ушел в столовую.)
      Н а т а ш а (входит): Здравствуй, Вася.
      К л ю к и н : О, Наташа, здравствуй, как это ты?
      Н а т а ш а : Пришла проведать. К девочкам некого послать?
      К л ю к и н :Да ты иди прямо в спальню. Там все.
      Н а т а ш а : А кто дежурный сегодня?
      К л ю к и н : Зырянский.
      Н а т а ш а : Ой, вот не повезло...
      К л ю к и н : Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?
      Зырянский и Синенький выходят из столовой.
      З ы р я н с к и й : О, а вы чего пожаловали?
      Н а т а ш а : Нужно мне...
      Наверху Ночевная и Деминская.
      З ы р я н с к и й : Скажите, пожайлуста, - "нужно". Убежала из коммуны, значит, никаких "нужно".
      Н о ч е в н а я : Наташа, ой, какая радость! Наташенька, миленькая! (Обнимает).
      З ы р я н с к и й : Я вас всех арестую! Какая радость? Она убежала из коммуны!
      Д е м и н с к а я : Убежала, что ты выдумываешь! Не убежала, а замуж вышла. Наталочка, здравствуй!
      С и н е н ь к и й (бросается на шею Наташе): Наталочка, ах, милая, ах, какая радость!!!
      Н а т а ш а (смеется): Убирайся вон, чертенок!
      З ы р я н с к и й : Нечего ей здесь околачиваться. Я ее не пущу никуда. Раз убежала из коммуны - кончено. И из-за чего? Из-за романа.
      Н а т а ш а : Как это убежала? Что я - беспризорная, что ли? Я пять лет в коммуне.
      З ы р я н с к и й : Пять лет, тем хуже, что ушла по-свински... Для тебя донжуаны лучше коммунаров.
      Н а т а ш а : Какие донжуаны?
      З ы р я н с к и й : Петька твой - донжуан.
      С и н е н ь к и й : Дон-Кихот Ламанчанский!
      Н а т а ш а : Какой он донжуан? Мы с ним в загсе записались.
      З ы р я н с к и й : В загс тебе не стыдно было пойти, а в совет командиров стыдно. Убежала и два месяца и носа не показывала. (Клюкину.) Я не позволю пропускать ее в спальню.
      К л ю к и н : Есть - не пропускать в спальню.
      Зырянский ушел в столовую.
      Н о ч е в н а я : Вот ирод. Что же делать? Вася, ты не пропустишь?
      К л ю к и н : Что вы? Приказание дежурного не только для меня, а и для вас обязательно.
      Сверху Жученко и Шведов.
      Н о ч е в н а я : жучок! Вот пришла Наташа, а Алешка не пускает в спальни.
      Ж у ч е н к о : А, Наташа, здравствуй! Не пускает? (Кричит в столовую.) Алешка!
      Зырянский в дверях столовой.
      Ж у ч е н к о : Надо же пропустить.
      З ы р я н с к и й : наш старый обычай - беглецов в коммуну не принимать.
      Ж у ч е н к о : Какой же она беглец? Ну, немного не так сделала.
      З ы р я н с к и й : Не пущу.
      Ж у ч е н к о : В таком случае я тебя приказываю.
      З ы р я н с к и й (вытянулся, поднял руку в салюте): Есть, товарищ председатель совета! Попусти ее, Вася, по приказанию председателя...
      К л ю к и н : Есть пропустить!..
      Ж у ч е н к о : Ну и черт же ты, Алешка.
      З ы р я н с к и й : Я черт, а ты... интеллигент...
      Сверху спускаются Григорьев и Блюм.
      Б л ю м : Хэ-хэ, какой же он механик, я же знаю...
      З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев, разрешите узнать, откуда вы получили сведения, что ключи украл Вехов?
      Г р и г о р ь е в : Мне сказали.
      З ы р я н с к и й : Кто сказал?
      Г р и г о р ь е в : Для вас, надеюсь, все равно. Ведь это оказалось правдой?
      З ы р я н с к и й : Нам не все равно. Почему вы скрываете?
      Г р и г о р ь е в : Я не хочу подводить того коммунара под неприятности.
      К л ю к и н : Это что за психология? Какие неприятности?
      Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, часовые тоже могут разговаривать?
      К л ю к и н : Если нужно, часовые могут даже стрелять... Ответье, о каких неприятностях вы говорите?
      Г р и г о р ь е в : Разумеется, этому коммунару будут мстить...#7
      З ы р я н с к и й : Ах ты, черт. Так вы что же думаете? Коммунары все воры, а если кто выдаст, так месть? Вы имеете право это говорить?
      Г р и г о р ь е в : Не забывайтесь, молодой человек, и не кричите.
      З ы р я н с к и й : Я вас отсюда не выпущу, пока вы не скажете...
      Торская и Вальченко вошли.
      Г р и г о р ь е в : Как же это? Арестуете?
      З ы р я н с к и й : А хотя бы и так...
      Г р и г о р ь е в : Это издевательство над инженером!
      Г е д з ь : А разве вы инженер?
      Т о р с к а я : В чем дело? Что за собрание?
      З ы р я н с к и й : Товарищ Григорьев сообщид нам сегодня, что в ящике Вехова есть краденные вещи. Это верно, нашли, но товарищ Григорьев отказывается сказать, откуда он узнал сам...
      Т о р с к а я : Может быть, вы мне скажете, товарищ Григорьев?
      Г р и г о р ь е в : Продолжайте ваши беседы с товарищем Вальченко...
      З ы р я н с к и й : Клюкин, не выпускать его отсюда.
      К л ю к и н (смеется): Есть не выпускать...
      В а л ь ч е н к о : Товарищ Григорьев, что с вами?
      Г р и г о р ь е в : Что с вами, товарищ Вальченко? Вам не угодно замечать хулиганства по отношению к инженерам?
      В а л ь ч е н к о : Я тоже инженер...
      Б л ю м : Вас могут обвинить в соучастии...
      Г р и г о р ь е в : В чем?
      Б л ю м : Ну, в чем, известно, в чем. Если кто-нибудь крадет, а другой знает или не хочет сказать, так он тоже...
      Григорьев хочет пройти.
      К л ю к и н (на дороге с винтовкой): По распоряжению дежурного командира...
      Вошел Воргунов.
      Г р и г о р ь е в : Наплевать на ваших дежурных.
      Г е д з ь (засучивая рукав): Ого! Не могу, честное слово, не могу.
      В о р г у н о в (хватает его за руку): Эй вы, русский богатырь...
      Г е д з ь (конфиденциально Воргунову): Надо, понимаете, стукнуть.
      В о р г у н о в : Давайте подождем...
      Т о р с к а я : Товарищи, успокойтесь. Это всегда успеем разобрать. Зырянский, вы же дежурный, наведите порядок.
      З ы р я н с к и й : Клюкин, выпустить арестованного.
      К л ю к и н : Есть выпустить арестованного. Пожайлуста.
      Г р и г о р ь е в (проходя между молча расступившимися коммунарами): Хамство!
      Г е д з ь (Воргунову): Нужно было стукнуть.
      В о р г у н о в : Слишком, знаете, старая форма...
      Г е д з ь : Уже согласен. (Спускает рукав).
      З ы р я н с к и й : Коммунары, через десять минут ужин.
      Коммунары подымаются по лестнице. Внизу группа: Торская, Вальченко, Блюм,
      Воргунов.
      Б л ю м : Это он у папаши так научился разговаривать?
      Т о р с к а я : А вы знаете его отца?
      Б л ю м : А как же - генерал-лейтенант Григорьев...
      Т о р с к а я : Он умер?
      Б л ю м : Нет, он теперь трудящийся...
      В о р г у н о в : Блюм, что вы чепуху мелете?
      Б л ю м : Блюм никогда не мелет чепухи. Их превосходительство сейчас продает газеты в Берлине. Дело, как видите, не солидное.
      Т о р с к а я : Откуда вы все это знаете?
      Б л ю м : Живешь на свете - все видишь, а то и скажет какой-нибудь знакомый.
      Воргунов и Блюм ушли наверх.
      Т о р с к а я : Иван Семенович, не грустите.
      В а л ь ч е н к о : О нет, я прекрасно себя чувствую, но я не могу спокойно выносить такие сцены...