Да, автор статьи прав, нынче все труднее заставить нас «проглотить» все то, что навязывалось нам в течение последнего двадцатилетия и всех тех лет, когда средства воздействия западной, и прежде всего американской пропаганды, были сильны и действенны, когда они заставляли нас верить лживым бредням о добрых демократичных американцах, являющих собой противоположность злым коммунистам, не дающим никому жить и нормально работать. Но нынче, когда падают последние шоры и очевидность демонстрирует нам доказательства того, что вся нынешняя структура терроризма создана американцами и никак нельзя отмахнуться от этого факта, то вновь и вновь приходит мысль: американская «демократическая империя» – одно из самых великих разочарований человечества, один из самых мерзких провалов. Почти никогда ее методы не были честны, но мало того, творя зло, она стремилась как можно более жестоко оболгать других, подстроить подлые провокации. Как мастерски американцы заманивали Советский Союз в Афганистан, как умело была создана террористическая сеть, донимавшая южные границы СССР, творившая террор и насилие, и когда, наконец, русских заманили-таки в горы Афганистана, Вашингтон тут же включил громкую, лихую очернительскую кампанию, обвиняя «гнусных коммунистов» в имперских поползновениях. Под эту музыку даже Олимпиаду нам хотели сорвать, нанести как можно больше ущерба.

Звездно-полосатая «империя добра» и во время «холодной войны» подвергала многих людей психологическому и военному террору, а уж когда у нее оказались развязаны руки, они принялась делать это с новым размахом, и мы узнали на себе все прелести: терроризм, финансируемый американцами, новая волна психологического террора, политического и финансового, но порой на головы людей летели бомбы, урановые снаряды, обрушивалась «демократия» смертельного поражения. Югославия, эта заложница и жертва циничных западных игр, стала печальным символом эпохи победившей «демократии». Американцы спешили покуражиться, они стремились «пометить территорию».

Грубо вторгаясь в славянскую страну, американцы не только «брали чужое», стремясь лишний раз щелкнуть Россию по носу, тесня ее интересы и продавливая-таки ту самую возможность демонтировать силой весь славянский восток и весь Русский проект, (называйся он хоть коммунизмом, хоть суверенной демократией, хоть чем угодно), но они разрушали нечто еще, нечто хрупкое, как возможность человека, наблюдающего все это со стороны, быть влюбленным в Америку, возможность верить в американские ценности, возможность договариваться с американцами. Во время вторжения «сил НАТО» в Югославию произошел полный моральный крах Америки, обрушение ее в моих глазах и в глазах многих других людей.

Для меня прежние «войны» американцев, их вторжения на Филиппины, в Панаму, в африканские и латиноамериканские страны, были чем-то далеким, но когда насилие и грубое вмешательство в чужие дела стало таким близким, подошло на столь непочтительное расстояние, растоптав самоуважение европейского народа, да еще братского для нас, славянского народа, когда все это было так очевидно, так банально и пошло, принося невинным людям такие незаслуженные и бессмысленные страдания, я понял, что правы те, кто сравнивал преступления американцев во Вьетнаме с гитлеровскими преступлениями времен Великой войны.

Гитлеризм и американизм действительно имеют много общего в послужном списке, и главное, что роднит их, – легкая допустимость чудовищных преступлений во имя примитивной стратегии доминирования, на самом-то деле не имеющей ничего общего с великой идеей.

Насилие в мире совершалось и прежде, пускай не в таких масштабах, какие позволяли себя немцы в России или американцы во Вьетнаме, пускай не с таким немыслимым технологическим размахом и методичностью, но большие войны были и раньше. Однако случалось, что народ, бросавший вызов миру, нес-таки в себе нечто большее, нежели примитивную жажду доминирования. Французы в свое время наделали немало бед в Европе, но они первыми в истории несли знамя лозунга «Свобода. Равенство. Братство», они наследовали просветителям; греки и римляне, еще раньше, ходили с мечом по миру, но они несли высокие смыслы, они несли свою Империю.

Беда и вина германских народов, быть может, и заключена в том, что ни один из них не сумел достичь даже уровня империи, не говоря уж о чем-то большем, не перешел некую важную черту, за которой следует новое качество, иная человечность власти над людьми. Все германоязычные страны, и даже самая успешная из них – Англия, сумели создать лишь колониальные державы, не дотянувшись ни до уровня греко-римского наследия, ни уж тем более до неких более тонких материй. Германский мир будто бы навсегда остался подростком, получившим большую власть, но не сумевшим совладать с острой подростковой жаждой унижать и возвыситься.

Обширная некогда Британская империя являлась лишь колониальной державой и не выше, она не несла более емких и гуманистических смыслов, чем какая-нибудь Османская империя, и пользовалась-то она теми же методами и приемами, с помощью которых действовали и турки, поставившие палатки диких кочевников на руинах великой культуры.

И пожалуй, когда стратеги и политики Англии, Германии или США не могут понять разговоров о загадочной русской душе, о греческой загадке, о наследии, которое сумел впитать в себя «Третий Рим», о том, что, кроме обычного доминирования и доказательства собственного примата над прочими, в жизни великого народа бывает что-то еще, более тонкое и важное, они искренни в своем заблуждении, они просто не видят этих тонов, как дальтоник лишен способности различать радужные цвета. Они органически не способны понять, что Россия держится на чем-то столь же уникальном и тонком, что было подобно смыслам Греции, и это нечто, являясь сложной душевной работой, противоположно деструктивному и пошлому насилию, а не только не равно ему.

И, казалось бы, достигнув таких немыслимых высот в возможности вмешиваться в дела других государств, в возможности влиять на их политику, германские народы не сумели постичь нечто главное в существе строительства империи, в смыслах человеческого существа и в задачах, ради которых стоит затевать имперскую пирамиду, а уж тем более прибегать к насилию.

Та идея, которая прославилась в мире под именем нацизма, та стратегия, которую мы знаем под названием гитлеризма, родилась-то первоначально в Англии, как и первые концлагеря «изобретены» англичанами, а сущность этой идеи довольно старая – уничтожить всех, кто покажется низшим, утвердив себя высшими существами, отобрав у других лучшее. Однако самый яркий, доведенный до крайности опыт воплощения этой идеи произвели немцы, а самый успешный принадлежит американцам, которые являются пиратской копией англичан.

Да-да, то же самое, чего не сумели добиться немцы в Европе, смогли совершить «белые люди» в Америке, то есть, очистив территорию от «низшей расы», принялись строить «великий рейх», продержавшись не тринадцать лет, как немцы со своим фюрером, а уже двести, хотя и переходя постепенно к абсурду в нынешний момент.

И когда после скотских, безнаказанных бомбежек Югославии пришло отрезвление, когда я начал внимательно изучать летопись агрессий и войн США, которые были извечной тканью их истории, пришлось понять, что не только зверские методы, но задачи и стратегии гитлеровцев и «белых американцев» были идентичны.

Однако самым большим разочарованием было то, которое, казалось бы, лежало на поверхности, а именно: ничтожность смыслов «национальной идеи» американизма, ее пошлость и скудость. Ведь если у греков, создавших великие шедевры культуры, национальной идеей была красота, у римлян – слава, у французов – утонченность, у русских – справедливость, даже у материнской американцам сущности, то у английской нации национальной идеей была влиятельность – приземленная и бездуховная, но несколько более замысловатая, чем та, которую выдаст миру американский субъект, ведь у него самого, у этого пиратского детища Англии, национальная идея звучала до безобразия мелко: «Разбогатеть и прославиться». Это именно подростковость мышления, это она и есть. А подросток-то почти всегда жесток, он циничен, он не разбирает методов, он любит довлеть, рассматривая унижения других как свое возвышение и заслугу.

И если спросить его: «А что в итоге? А ради чего это все? А что кроется в той огромной области, простирающейся выше банальных успехов? Что может дать душе твое возвышение?» – он не ответит, не сумеет ответить, ведь за плечами ничего нет, кроме простой банальности как жажды примитивного доминирования, которое было у любого племени еще со времен Великого переселения народов.

О чудовищных, порой доходящих до черного юмора и глума, методах американского доминирования я расскажу ниже, ради описания их я и затеял это исследование, но сейчас я хочу остановиться на прояснении вопроса: «Чем является примат США? Чем стало возвышение, доминирование США для всего мира?»

На мой взгляд, возникший в процессе анализа фактов, которые приведены в этой книге, американский проект будет оценен потомками как одно из самых великих разочарований в истории цивилизации, и в этом он опять-таки будет родствен проекту гитлеровского рейха, сулившего огромные возможности немцам, но обанкротившегося, сумевшего сделать лишь пшик, явившегося хилой идейкой, не сумевшей сломить русскую идею, хотя обладал вполне сопоставимыми возможностями.

Американизм же, как в силу его более долгого срока, более вязкого протекания, имеющего разные течения в себе, неизбежно обусловившие и некие успехи по пути, сулил иллюзии многим людям, побуждал их отдавать Соединенным Штатам свои таланты, развивать технические возможности этой страны, пытаться верить в нее, как в нечто действительное, станет, пожалуй еще более горьким и обескураживающим проигрышем цивилизации в борьбе с бессмыслицей, в сражении с энтропией.

Еще Томас Манн писал о «варварском инфантилизме» американцев. «Америка – это духовная пустыня» – такое впечатление могло сложиться у человека, оглядевшего свежим взглядом американскую действительность [5].

В нынешний момент, когда вашингтонские «ястребы» затевают все новые и новые «войны» против слабых стран, когда они почти в открытую дают понять, что готовы пойти на все, согласны утопить в крови сколько угодно государств и народов (коль это позволит выжить долларовой системе, терпящей бедствие вследствие раздувания долгового пузыря), все более отчетливым становится печальное открытие, заключенное в той суровой банальности, что американизм – тупиковая ветвь развития, сумевшая получить невиданные технологические возможности, свободу действий, а в некоторые моменты и доверие огромных масс людей, но, выйдя на сцену истории, этот невиданной мощи воин сумел сказать лишь то же самое, что произносил вождь любого успешного племени, побивший врагов, любой хан, верящий лишь в упоительность самости и грубой силы, любой инфант, сумевший утвердить свой примат, но не знающий ничего свыше этого и не способный ни на что большее, не умеющий даже красиво передать энергию этой силы чему-то новому, что неизбежно должно прийти на смену.

Американизм нынче является той силой, которая стопорит человечество в его гуманитарном развитии, отвлекает его от чего-то куда более важного и сложного, от задач, которые далеко отстоят от банальных идей борьбы за доминирование. Человечество, оттолкнувшись от достижений греко-римского наследия, развив идеи просветителей, приумножив достижения всех Ломоносовых и Менделеевых, вышло нынче к чему-то качественно иному, достигло в технологическом аспекте неких совершенно невероятных уровней, но в человеческом, социальном измерении оно вынуждено соответствовать прокрустову ложу доминирующей над ним системы и возвращаться вместе с нею, возвращаться, вновь и вновь возвращаться к прежнему смыслу существования, к устаревшей борьбе сильного со слабыми, к обычной вражде племен.

И это даже обидно – наблюдать, как шикарный немыслимый авианосец, напичканный уникальной электроникой, подплывает к берегу аскетичных аборигенов и бомбит их без разбору, без смысла. Что-то жалкое есть в этом, что-то ущербное – бомбить из пушки по воробьям, надеясь насытить тушками этих воробьев свой звериный голод.

Если уж воевать, если уж биться, то за что-то великое, защищая нечто, отстаивая, сражаясь за что-то, а не против кого-то. Как жаль, что эти тонкости недоступны «вашингтонским ястребам».

«Американцам недостает зрелой культуры, выросшей на основе глубокой традиции, осмысленного духовного опыта и артикулированной логики» – так писал Джордж Сантаяна, пытавшийся симпатизировать Соединенным Штатам, проживший в них долгие годы, но вынужденный констатировать духовную и нравственную бедность американского общества [6].

Плох был советский коммунизм или хорош, но он брался по-новому совершить именно ту сложную работу, в сторону которой направлено течение гуманитарного развития человечества, он брался создать нового человека, был направлен именно на его совершенствование, на поиск. А в нынешнем мире, в реальности, навязанной американизмом, которая, пользуясь плодами коммунистических максим, всеми силами старалась отрицать их, в этом мире заморожен главный элемент развития, вычеркнут из приоритетов, и получается, что научно-техническая революция, энергия рывка которой запрограммирована развитием модерна, шагнула уже на новую ступень, а способность человека воспринимать эти непростые перемены не сумела достичь качественно новой ступени. И вот мы видим массу открытий, с которыми человек не может совладать, поскольку не достиг того развития, которое необходимо для владения этими достижениями: к примеру, уже есть технология клонирования, но у человечества нет возможности выработать свое отношение к этой новой проблеме, или есть немыслимые возможности Интернета, но сеть почти на 80% забита порносайтами, анекдотами и прочим мусором. Американцы устраивают «твиттерные революции» с помощью сети, то есть умножают хаос, энтропию, бессмыслицу.

Человеку нужна идея нового развития, в то время как американизм подсовывает ему очередную «стрелялку», превращая шедевр и итог многовековой работы человеческой мысли в глупую игрушку.

Так и вся сущность американизма похожа на такую вот стрелялку, в этом ее смысл, к сожалению.

Америка, заметил как-то Клемансо, это переход от варварства прямо к декадансу, без остановки на станции культуры.

Вашингтонский американизм похож на ошибку цивилизации, на ее тяжкое разочарование, и, поверив в США как в новую империю, способную дать новые смыслы, мы жестоко ошиблись. Однако история не дает права на неисправленные ошибки, и потому, чтоб идти дальше, нужно разобраться в этих заблуждениях, четко определив – чем они являлись, что побудило заблудиться и попасть в тупик, оказаться подростками во взрослом меняющемся мире смыслов нашей древней цивилизации, что этому виной?

Для очищения необходима деамериканизация общественного сознания, отбрасывание примитивных и отживших принципов войны эгоизмов (как раздувающих абсурдные пузыри долговых кризисов, так и пузыри психологической самости, стремления довлеть над миром, а не сотрудничать с ним), необходимо разоблачение обманок американизма, нужно назвать своими именами извращения смыслов, которыми он пользовался, искажение принципов равенства, украденных им у социализма, вернее, вынужденно воспринятых с целью создания видимости авангардности развития под давлением наступающего коммунизма, который и был мотивом для социальной эволюции в двадцатом веке.

Нужно четко определить – чем являлся американизм, что он собой представлял на самом деле, в чем его сущность и каковы его пороки?

Североамериканские соединенные штаты не являлись империей и не могли ею являться, сколь бы ни желали претендовать на римские смыслы. Для того чтоб утвердить себя империей, мало разрушить Карфаген, – нужно породить новый тип цивилизации, который будет магистральным, а не тупиковым.

Чем же тогда являлась эта держава? К чему она близка?

Действительно ли она является параллелью гитлеровского проекта, идентичным вариантом, но показанным нам в развитии?

Скорее всего, полного соответствия не обнаружится, и сравнивать эти субъекты стоит лишь с известной долей условности, поскольку они схожи масштабом зверств, бездумностью причинения насилия, отсутствием по-настоящему великой идеи, но между гитлеризмом и американизмом есть и существенная разница, заключена она в том, что гитлеризм был вспышкой, феноменом, болезнью европейской культуры, вирусом, родившимся в недрах германства, но болезнь эта протекала в непосредственной близости от музеев, сокровищниц великой культуры, мемориальных квартир покойных гуманистов и просветителей, рядом с органными залами, рядом с видимыми и невидимыми вершинами духовных практик Старого Света. Гитлеризм был той пропастью, той звериной противоположностью, в которую свалился немецкий народ, не сумев удержаться на высотах войны за гуманизм в собственной душе. Гитлеризм, при всей его омерзительности, – явление более сложное, чем американизм, хотя и сопоставимое по масштабу злодеяний.

Американизм еще более примитивен, чем нацизм, поскольку копирует практику утверждения над миром насильственного примата (и лишь во имя самого примата), но идет в этом от некоей давней привычки англосаксонских деятелей поступать именно так. Это не вспышка необузданных энергий, это лишь привычка уничтожать, довлея. И даже не одна лишь английская закваска играет роль в разгадке этой несложной шарады, здесь еще проще, ведь предстает перед нами банальная копия тех держав, которых в человеческой истории была тьма-тьмущая, все эти ханства, каганаты, халифаты, султанаты, возникавшие как по шаблону, повторявшие прежние истории, отличаясь лишь мелкими деталями сюжета да масштабом воздействия на окружающих. Вашингтонский американизм-то отличился именно этими масштабами, раздувшись до астрономических величин, влекущих данный процесс к абсурдной крайности.

Сколько бы деятели вашингтонского режима ни повторяли слово «демократия», назначая все новые страны на роль изгоев, поверить в искренность их борьбы за всеобщую свободу нет никакой возможности, ибо стать изгоем очень просто – нужно лишь ослушаться или в чем-то не согласиться с «ханской ставкой».

Американский писатель Генри Миллер, поживший и в Европе, и в Америке, поездивший по миру и имевший возможность сравнивать, опубликовал роман «Кондиционированный кошмар», где с горечью писал о своей стране: «Мы привыкли думать о себе как об эмансипированном народе, называть себя демократами, любящими свободу… но все это – прекрасные слова. На самом деле мы вульгарная, легко управляемая толпа, чьи страсти легко мобилизуются демагогами» [7].

И потому нельзя сказать, что американцев угораздило опуститься до того, чтоб бомбить югославские мирные города, уничтожать вьетнамские деревни или посыпать поля Вьетнама диоксинами, после которых почва оказалась отравлена и вьетнамским крестьянам была суждена страшная участь – у них рождались больные дети, младенцы с чудовищными уродствами. Нет, Соединенные Штаты не изменяли себе, они всегда были на этом уровне, всегда прибегали к столь же скотскому, неоправданно-циничному насилию, разве что раньше они не обладали такими техническими возможностями. И даже Хиросима не есть пик жестокости, нет, это рядовое событие для практики американских войн, просто задействованы оказались новые арсеналы убийства. Ведь в Парагвае, к примеру, американцы чуть ранее творили похожее, то есть уничтожали колоссальное число жизней, а главное – делали выживших глубоко несчастными, потерявшими веру в человечность.

Потому, если сравнивать вашингтонский американизм с гитлеризмом, то нужно делать оговорку, что немцев, пускай и с известной долей условности, можно обвинить в том, что они опустились-таки до некоего недостойного для них уровня (хотя, конечно, они и прежде были далеко не ангелы), но американцы-то и не падали никуда, они всегда находились на этом моральном дне, разве что контраст их злодеяний был не таким заметным, поскольку они убивали и грабили, обосновавшись в дикой, далекой стране, а немцы устроили свои концлагеря вблизи духовных центров европейской цивилизации. Англоамериканцы же сумели превзойти по уровню дикости самых диких аборигенов и прославились тем, что, подобно примитивным народам, снимали скальпы с «пленных» индейцев (и в музеях некоторых штатов сейчас можно лицезреть эти свидетельства морального ничтожества «белого человека» Америки). Под разговоры о своей цивилизованности они делали то же самое, к чему были склонны дикари, но применяли при этом возможности европейских технологий.

Вывод напрашивается только один – вашингтонский режим тождествен какой-нибудь орде, сумевшей распространить свою агрессию на широкие просторы, но ничуть не сумевшей приподняться над животностью в гуманистическом смысле, и слово «капитолий» как корове седло идет Вашингтону. Нередко я сравниваю США с Золотой Ордой, и сравнение бывает не всегда в пользу Америки, хотя прослеживается кое-что общее, в частности – невозможность обеих систем прожить без ограбления все новых территорий.

Об удивительном совмещении дикости и развития технологий, наблюдающемся в американской реальности, писал Олдос Хаксли. Уже в начале ХХ века он предвидел, до каких уродливых форм дойдет «развитие» массовой культуры, возникшей в США, и писал, что «торжество машинерии» все более становится похожим на некую языческую религию, на нечто дикое. Эту механистичную, неживую идеологию он назвал фордизмом, замечая, что все в Америке штампуется, будто сходит с типового конвейера. Фордизм, писал Хаксли, утверждает, что мы должны принести в жертву прежнюю сущность человека и большую часть думающего, духовного существа, но не богу, а машине. Из всех религий фордизм в наибольшей степени утверждает жесточайшие увечья человеческой души. Рьяно исповедуемая несколькими поколениями, эта ужасная религия машины вконец разрушила человеческий род». [8]

Уже в двадцатых годах Хаксли писал, что гедонизм, насаждаемый массовому сознанию американцев (то есть стремление к бездумным наслаждениям), постепенно превратится в удобное средство манипуляции сознанием. Так оно и вышло, Хаксли был прав.

Наиболее меткие штрихи к портрету американцев принадлежат, по моему мнению, Чарльзу Диккенсу. Он очень нетипичный англичанин, как нетипичен любой талантливый человек. «Американские заметки» – книга, являющаяся сборником путевых заметок, написанная человеком, взглянувшим на США беспристрастным оком и, к неудовольствию многих, рассказавшим правду о том, что увидал и почувствовал. Книга вызвала в свое время бурю возмущения, однако не верить этому писателю и интеллектуалу нет никаких оснований, ведь он беседовал и с президентом США, и с представителями низов, даже с индейцами-аборигенами, объездил немало городов, увидел и витрину Америки, и оборотную сторону. На его аргументы, на его тональность освещения американской действительности, на его угол зрения я, как правило, опираюсь, исследуя американизм в его развитии. Диккенс в данном вопросе является неким маяком, хотя не он один имел смелость писать нелицеприятные вещи о США, но его меткие штрихи способны порой охарактеризовать эту страну куда более емко, чем сотни документов и свидетельств, к помощи которых я прибегал, составляя текст своего исследования, готовя его к печати.

Многое в США осталось почти неизменным со времени посещения этой страны Диккенсом, так он описывает политические нравы звездно-полосатой державы: «Я увидел… колесики, двигающие самое искаженное подобие честной политической машины, какое когда-либо изготовляли самые скверные инструменты. Подлое мошенничество во время выборов; закулисные сделки с государственными чиновниками; трусливые нападки на противников, когда щитами служат грязные газетенки, а кинжалами – наемные перья; постыдное подстрекательство перед корыстными плутами» [9].

Именно Диккенс заметил, что главная свобода, которой добились американцы, – это свобода угнетать.

А пока не наступил черед очередных кардинальных подвижек и революционных перемен в этом все еще американоцентричном мире, предлагаю проследить вместе со мной, как формировалась эта система, как она шла к своему нынешнему положению, какими методами она пользовалась, какие преступления были совершены ею. К несчастью, таких деяний было немало, и начались они с первых же дней возникновения зародышей этого государства.