По приказу Гитлера в город были стянуты отборные эсэсовские части, помимо армейских соединений были мобилизованы и прошли специальную подготовку все, кто мог носить оружие. Оборонительные сооружения - доты, заграждения, завалы, баррикады - готовились заранее. В Берлине было огромное количество бронетанковой техники, артиллерии. Какая же исполинская сила потребовалась, чтобы все это или почти все превратить в груды искореженного металла!
      Пройдут годы, и Берлинская операция будет описана в деталях. А тогда, в конце апреля сорок пятого, мы не могли знать, что там происходит, хотя и были совсем рядом. Нашей дивизии в общем замысле командования отводилась иная роль: выйти севернее Берлина к Эльбе.
      Быстро шел наш полк вперед. А навстречу, прямо по зеленым полям, бесконечной вереницей тянулись немецкие беженцы. Их было много. Какие-то двуколки, тачки, детские коляски, нагруженные домашним скарбом. Куда они шли, нам некогда было интересоваться. Надо думать, возвращались к покинутым местам.
      И все же на одном из перекрестков я спросил у регулировщиков, кто это такие и куда идут. Мне ответили, что все это немцы, которые, поддавшись геббельсовской пропаганде, бежали от нас из Восточной Пруссии до Одера, а потом с Одера в Берлин и еще дальше на запад. Одних действительно гнал страх перед наступающей Красной Армией, другие вынуждены были уходить чуть ли не под дулами автоматов. А теперь им бежать было некуда. Вот они и возвращались обратно, поняв, что все бессмысленно. Фашистской империи больше нет и не будет - это уже каждый из них понимал, но зато зародилась и крепла надежда: Германия останется. Немцы еще с опаской посматривали на наших солдат и офицеров, лишь некоторые хотя и робко, но все же подходили попросить хлеба. Медленно таяло у людей недоверие, и они уже понимали, что русские не станут убивать, грабить, мстить за содеянное фашизмом...
      В одном небольшом селе, сплошь увешанном белыми флагами, мы увидели группу женщин с красными нарукавными повязками. Они стояли у ворот большого красивого здания и приветливо махали нам руками.
      - Вас ист дас? - спросил я у них, указывая рукой на красные повязки.
      Они дружно рассмеялись.
      - Да русские мы, русские! - выскочила вперед бойкая девушка с белокурой косой. - Нас пригнали сюда из Витебска. Мы батрачили у местного богатея Ханса Вильке. Он неделю назад бежал. Так драпал, что жену даже бросил, мы ее заперли в погребе. Она нас плеткой била, морила голодом. Пусть, гадина, теперь сама попробует. Может, к нам зайдете, родимые?
      От приглашения белорусских девушек мы, конечно, отказались, хотя некоторые гвардейцы еще долго вздыхали, не в силах скрыть своего огорчения. Еще бы! Своих девчат встретить в самом центре Германии!
      А встреч у нас тогда много было, неожиданных и разных.
      В том же городке, например, на одном из домов красовался... алый флаг. Нас это несколько удивило. Вокруг висели белые, а здесь красный. В чем дело?
      Оказывается, вернулся хозяин дома - антифашист. Почти десять лет просидел он в концлагере. Пытки, издевательства, голод не сломили его. Оказавшись дома, он первым делом отыскал припрятанный им же давно красный флаг, торжественно вывесил его у входа, вышел сам на улицу и, суровый, изможденный, встречал наши войска, и по его впалым щекам текли слезы.
      Сразу за городком, в саду, сплошь усыпанном яблоневым цветом, мы увидели большой отряд немецких военнопленных. Сложив оружие у небольшого фонтанчика, они тихо сидели большими группами и терпеливо ждали, когда их отконвоируют куда следует. Но проходившие мимо роты и батальоны будто и не обращали на них никакого внимания.
      Помнится, замполит нашего полка гвардии подполковник Кузнецов сказал тогда, указывая на сидящих немцев:
      - Ты думаешь, все они ангелы с чистой душой? Уверен, среди них и порядочные сволочи есть. Поджали хвосты небось. Ладно, пусть видят, что наш русский солдат безоружных не трогает, даже фашистов.
      - До сих пор не могу понять, как они дали себя обмануть нацистам! вставил реплику начальник инженерной службы полка гвардии майор Джунь. Просто непостижимо! А ведь народ с такой культурой, столько гениев человечеству дал, и вдруг в такое дерьмо влезть. Тьфу ты!
      Мы с Дядюченко тоже ехали в "виллисе" Кузнецова и молча слушали разговор старших товарищей.
      Уроженец города Бердянска, Николай Пантелеевич ушел в армию в 1937 году. В нашем полку он с января 1942 года. Был командиром взвода связи в третьем стрелковом батальоне, потом стал командиром роты связи полка. Это был большой души человек, смелый и инициативный офицер. Он задумчиво сказал, указывая на пленных:
      - А все-таки интересно, чему научила их война? Если вновь им дать в руки оружие, полезут ли воевать?
      - Не полезут! - убежденно сказал Джунь. - Они теперь десятому накажут, чтобы на Русь не гавкали!
      Все мы были с ним солидарны. И никто из нас, ехавших тогда в штаб полка, не знал в тот момент, что через сутки, 30 апреля, мы увидим других немцев - жестоких и беспощадных...
      А произошло вот что. Одна из потрепанных эсэсовских частей, вырываясь из окружения, ударила с тыла по нашему полку. Произошло это под Нойруппином. Острие атаки пришлось на стрелковый батальон гвардии майора Генералова и подразделения саперов, где проводил занятия по разминированию гвардии майор Джунь.
      Это был последний и самый кровопролитный бой нашего полка с хорошо организованной группой врага. Гвардии майор Джунь быстро оценил обстановку, командуя саперами, сумел организовать оборону и задержать гитлеровцев на десять - пятнадцать минут. Да, всего лишь на десять - пятнадцать минут. Сам майор геройски погиб, но этого времени хватило комбату Генералову, чтобы развернуть свои роты и организованно встретить эсэсовцев.
      Страшный это был бой. Жестокий и какой-то для немцев бессмысленный. Он быстро перерос в рукопашную схватку. Люди стреляли друг в друга в упор, орудовали молча штыками и ножами, падали на землю, сцепившись в смертельной схватке.
      Батальонная минометная батарея гвардии капитана Баринова не успела развернуться к бою и тоже вступила в рукопашную. Бойцы здесь подобрались сильные, ловкие. Командир взвода гвардии лейтенант Ю. Н. Юхин со своими подчиненными не отошел со своего рубежа ни на шаг. Ловко работая автоматом и ножом, Юрий Николаевич лично уничтожил четырех эсэсовцев.
      Столкнувшись с сильным сопротивлением на этом направлении, фашисты взяли чуть левее и напали на штаб батальона. В жестокой схватке здесь полегли многие. Тяжелое ранение получил и командир батальона гвардии майор Е. И. Генералов.
      Пулеметная рота гвардии капитана Шестакова, посланная командиром полка на помощь батальону, своевременно перекрыла путь фашистам. Но открывать огонь гвардейцы не могли, боясь поразить своих. Лишь пулеметный расчет гвардии ефрейтора В. Н. Мясникова, выбрав удобную позицию на крыше домика лесника, стрелял меткими короткими очередями. Его огонь оказался очень эффективным.
      Завязнув в боевых порядках стрелкового батальона Генералова, гитлеровцы потеряли свое главное преимущество - внезапность. Гвардии подполковник Волков с начальником штаба гвардии подполковником Архиповым сумели перестроить боевой порядок полка, подтянуть артиллерию, вызвать авиацию.
      Инициативу и смекалку в этом бою проявил начальник артиллерии полка гвардии майор Панкин. Верно оценив действия противника и местность, он развернул противотанковые пушки в небольшом кустарнике, что находился слева и справа от единственной в этом районе дороги. Как и предвидел начарт, фашистские "тигры" и "фердинанды" начали очередную атаку на этом направлении. После получасового боя эсэсовцы не смогли прорваться и, потеряв семь боевых машин, откатились назад, в большой цветущий фруктовый сад. Там начала скапливаться пехота. Стало ясно, что скоро будет повторная атака.
      В это время наша рота автоматчиков подошла к артиллеристам и стала быстро окапываться. Через двадцать минут мы уже полностью были готовы к бою. Но фашистской атаки так и не последовало. Ко мне неожиданно подбежали двое офицеров в маскхалатах. Одного из них я узнал сразу. Это был начальник разведки полка гвардии капитан А. Игнатов. Другого, с голубыми летными петлицами, я видел впервые.
      - Знакомься, Манакин, это младший лейтенант Соболь, передовой авиационный наводчик, - представил его Алексей Игнатов. - Сейчас подлетят штурмовики.
      Наблюдая, как авиатор разворачивает рацию, переговаривается с кем-то, я как-то и не думал, что за этим последует. Через минуту над нашими головами вдруг раздался оглушительный режущий звук. Инстинктивно я втянул голову в плечи, плюхнулся на дно окопа и прижался к земле, ожидая, что самолеты сейчас сыпанут на нас бомбы.
      Тяжелые взрывы всколыхнули землю, стоном пронеслись по перелескам. Приподняв голову, я все понял - наши!
      Цветущий сад горел. Горели три "тигра". Фашисты метались из стороны в сторону. А штурмовики, почти касаясь фюзеляжами деревьев, делали очередной заход на позиции эсэсовцев. Потом был еще заход и еще...
      Через несколько минут все было кончено. Где-то в отдалении еще слышны были автоматные очереди: видимо, соседние подразделения преследовали оставшихся эсэсовцев. А затем выстрелы и вовсе стихли.
      Ко мне неожиданно пришла какая-то отрешенность. Медленно я выбрался из своего неглубокого окопа - последнего моего окопа этой долгой-предолгой войны - и, ощущая в правой руке привычную тяжесть автомата, бесцельно побрел подальше от чадящих в саду "тигров". Мне нестерпимо захотелось побыть одному. Хоть десять минут, хоть пять!
      Впереди, словно в предсмертных судорогах, разбросала станины, перекосившись набок, немецкая гаубица. Она почти прислонилась тяжелым безжизненным стволом к нежной молоденькой яблоньке. Здесь, за гаубичным колесом, я и опустился на траву. Вскоре почувствовал спиной тепло нагретой весенним солнцем земли. Сквозь белый цвет яблоньки я видел небольшие проталинки голубого неба. Неужели совсем-совсем близко уже тот миг, когда прозвучит слово "мир"? Я прищурил слегка глаза, и все надо мной превратилось в розовато-белый туман... Нет, это не туман! Стоит еще немного смежить веки - и это уже снега Подмосковья. Глубокие, скованные морозом снега сорок второго года. А на том снегу, когда взглянешь отсюда, издалека, сердце замирает: по всему безбрежному и безмолвному полю - маленькие холмики. То наши товарищи остались там навеки. Им не суждено увидеть цветущие сады победного сорок пятого, не суждено вдыхать весенний воздух свободы... С той поры над землей Подмосковья, сменяя друг друга, прошли весны, лета, осени, зимы. Не раз уже отшумели вешние воды, отцвели буйные травы, а в моем сознании, как ни оглянусь мысленно назад, - бело-кровавое, скованное лютой стужей безмолвие с маленькими холмиками. И над этим безмолвием, там, на самом далеком, размытом временем и расстоянием краю, глаза моей матери, в которых застыли скорбь, надежда и ожидание. А может быть, и не моей матери. Может быть, это глаза тех детей, которых мы встречали, когда шли на запад по своей израненной земле. Война лишила их крова, отцовской ласки, война уготовила им горькую сиротскую долю. Война... Так будьте трижды прокляты все те, кто раздул этот страшный, всепожирающий пожар! Не уйти вам от справедливого возмездия!
      Не знаю почему, но в этот миг мне вспомнились стихи нашего полкового поэта гвардии рядового М. Степанова (Макса Майна), которые он посвятил командиру пулеметного взвода гвардии лейтенанту Пойде:
      Откатились орды:
      не разбит, не пройден
      пост огня и чести,
      дымные снега.
      Гряньте, пулеметы!
      Пойте славу Пойдо,
      ставшему заслоном
      на пути врага.
      - Миша! Миша! Что с тобой?
      Открываю глаза - надо мной улыбающееся лицо Игнатова.
      - Ты что там бормочешь? Не время лежать! Наши в Берлине уже Гитлера добивают, а ты лежишь!
      Он тормошил меня, радостный, возбужденный. И я невольно заразился его настроением. Вскочил на ноги, забросил автомат за плечо и сказал:
      - Гитлер капут! Только бы, сволочь, не смылся куда-нибудь.
      - Не смоется! - с такой уверенностью произнес Игнатов, что я ему сразу поверил. - Мы его из-под земли, гниду, достанем!
      Через день мы взяли Нойруппин. И здесь узнали, что 2 мая наши войска овладели Берлином. Как только это известие облетело полк, всюду начались митинги. Люди кричали "ура!", кидали вверх шапки, фуражки... Ликовали все. На радостях мы с агитатором полка гвардии капитаном Зориным подошли к гвардии подполковнику Кузнецову, попросили разрешения съездить в столицу третьего рейха.
      Нойруппин стоял севернее Берлина, и не посмотреть на поверженный рейхстаг было бы грешно. И вот мы на "виллисе" Кузнецова помчались туда. Выехали на автостраду: две асфальтированные ленты, между ними полоса зеленой травы. И вся эта огромная дорога забита войсками. Все спешат в Берлин...
      А по обочинам идут колонны пленных. Их много - тысячи. Немцы идут медленно, понуро опустив головы. Кажется, что вдоль шоссе ползет длинная серо-зеленая змея...
      Вдали показываются кварталы немецкой столицы. Город еще кое-где горит, но небо ясное, голубое, ярко светит солнце, и эта черная гарь не в силах омрачить наше настроение.
      Многие здания разрушены. Другие черны от бушевавших пожаров, со следами снарядов и пулеметных очередей на стенах. Подбитые танки, орудия... И везде белые флаги. Они свешиваются с окон до самого тротуара.
      На мостовых и перекрестках стоят девушки-регулировщицы. Они приветливо улыбаются, мы шутим, машем им руками. А вот и огромная глыба рейхстага. Темная, мрачная, вся израненная снарядами, осколками. А наверху алый флаг. Он словно солнце на голубом небе. Знамя Победы!
      На площади у рейхстага груды битого кирпича, полуобгоревшие фашистские самоходки, перевернутые машины. На мраморных ступеньках, ведущих вверх, к массивным колоннам здания, груды штукатурки, черепицы, кирпича. И людское море! Люди смеются, кричат "ура!", пишут мелом на стенах рейхстага. "Мы из Калуги" - неожиданно увидел я надпись, и на душе стало легко и приятно. Увидев улыбку на моем лице, Кузнецов подшутил:
      - Что, калужанин, кто-то раньше тебя побывал здесь?
      - Мы, калужане, такие... - только и сумел ответить я.
      К вечеру 3 мая наш 32-й гвардейский стрелковый полк вышел в район Виттенберга к Эльбе. Река текла медленно и величаво. На низких зеленых берегах разбросаны небольшие, утопающие в садах деревушки. Сады и рощи в ослепительном ярко-розовом наряде. И все же этот прекрасный пейзаж портили нагромождения различной немецкой техники, вооружения. Особенно много ее было у берегов реки. А в самой Эльбе торчал из воды полузатопленный катер...
      В двухсотметровой полосе у самой реки сгрудились тысячи немецких солдат. Как потом подсчитали, их было 11 тысяч. Гвардии подполковник Волков приказал строить их в группы по сто человек, приставлять для охраны такой колонны двух автоматчиков и выводить в заранее указанный сборный пункт.
      К обеду на Эльбе неожиданно замечаем быстроходный катер. Он начинает курсировать вдоль нашего берега. Смотрю на катер и ломаю голову: на немцев вроде не похожи. Кто же тогда? На всякий случай я приказал двум снайперам изготовиться к бою и послал за командиром полка. Тот приехал на "виллисе" с переводчиком из штаба армии.
      Переводчик приложил ко рту огромный рупор, и над рекой разнесся его хрипловатый голос:
      - Кто вы такие?
      С реки кто-то на русском языке с легким акцентом тотчас ответил:
      - Привет доблестным русским солдатам от их союзников!
      Оказалось, это были офицеры 84-й американской пехотной дивизии, командир одного из полков, еще каких-то два штабных офицера и переводчик.
      - Братцы! - крикнул кто-то. - Да это же американцы!
      - Давай сюда! - кричали мы с берега.
      Увидев, что катер изменил направление движения и взял курс к нашему берегу, Волков подозвал своего заместителя гвардии майора Н. Г. Лысенко и что-то шепнул ему. Никита Григорьевич молча кивнул ему и сразу же ушел.
      Катер причалил к берегу. Из него вышли пожилой сухопарый полковник командир полка, его заместитель и капитан-переводчик.
      Мы столпились на берегу, стараясь разглядеть своих союзников, о которых в свое время столько было переговорено, особенно в ожидании открытия второго фронта, которое бесконечно откладывалось и переносилось. И все же, когда второй фронт был открыт, мы искренне радовались, внимательно следили за успехами союзных армий. И сейчас эта встреча вызвала у нас бурную и неподдельную радость.
      Нас всех подмывало, пренебрегая всяким этикетом, сорваться с места и попросту, от всей души, обнять американцев и хорошенько качнуть по нашему обычаю. Но Николай Терентьевич Волков был официален. Он приложил руку к фуражке, которую, по-моему, он каким-то образом успел надеть вместо своей любимой и неизменной кубанки, представился американскому полковнику. Тот ответил тем же. Затем были представлены друг другу сопровождающие офицеры. И лишь затем Волков позволил себе улыбнуться, гостеприимным жестом пригласил союзников следовать за собой:
      - Прошу, как у нас принято говорить, к нашему шалашу!
      Капитан-переводчик попытался объяснить своему полковнику, что это значит. Тот понимающе закивал головой, но, судя по всему, приглашающий жест Волкова ему был более понятен, чем последовавшие за ним слова.
      Помню, мне очень хотелось подойти и... пощупать, потрогать кого-нибудь из американцев: уж больно они были чистенькими.
      Видимо, и Волков отметил про себя непривычно аккуратное для фронтовой обстановки обмундирование американцев, потому что вдруг без всяких подходов спросил полковника:
      - А сколько вы... - он сделал паузу, видимо затрудняясь, как же назвать полковника: господин, сэр, мистер?
      Вышел из положения просто, сказал переводчику:
      - Спросите у полковника, сколько за время боевых действий полк потерял личного состава?
      Капитан перевел вопрос. Полковник, поняв, выразительно покачал головой: дескать, много, очень много!
      - Сто восемьдесят человек, - перевел капитан.
      - Сколько?!
      Волков даже остановился.
      - Сто восемьдесят... - повторил опешивший капитан.
      Я видел, как изменилось выражение лица Волкова: на мгновение оно стало неприветливым, суровым. Но только на мгновение.
      - А какие у вас потери? - поинтересовался в свою очередь американский полковник.
      Все мы посмотрели на Волкова. Ответил он довольно хмуро:
      - А мы за годы войны несколько раз формировали полк.
      Полковник удивленно вскинул брови, но ничего не сказал. Американцы переглянулись между собой, покачали головами.
      - Ладно! - энергично махнул рукой Волков. - Мы все же вместе победили фашизм. За это полагается выпить. Так я говорю?
      - Так, так! - согласно кивнул полковник, затем что-то сказал капитану, и тот быстро побежал к катеру.
      Через несколько секунд вернулся, неся бутылку вина и малюсенькие рюмочки. Это конечно же у нас вызвало неподдельное изумление и даже шуточки. Но Волков кинул на нас строгий взгляд, и все утихло. Затем он сказал американскому полковнику:
      - Вы наши гости, а мы хозяева. Так что и угощение наше. Прошу!
      Все направились к дому, где размещался штаб полка. Там уже стоял, поджидая нас, гвардии майор Лысенко.
      И стол был накрыт по-нашенски: большие граненые стаканы и два трехлитровых графина. В одном из них был спирт, в другом - вишневый сок. И закуска подходящая - соленые огурцы, капуста, зеленые пучки лука, сало, банки тушенки.
      - За победу! - налив всем по полному стакану, провозгласил тост Волков.
      - За победу! - ответили американцы.
      - За дружбу и мир на земле! - поднял стакан Кузнецов.
      И опять все выпили.
      Провожая американцев к катеру, мы вновь говорили, о мире, о дружбе народов, о взаимном сотрудничестве после войны. И они обещали нам бороться за мир, крепить дружбу, рожденную в боях с фашистами.
      Еще через два дня, в ночь на 9 мая, гвардии майор Тихомиров принял по радио из Москвы текст Акта о безоговорочной капитуляции германских войск и Указ Президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая праздником Днем Победы.
      Никто не спал в эту ночь. Ракеты не гасли в майском небе. Люди пели, плясали, смеялись. А утром после митинга личного состава, посвященного Победе советского народа в Великой Отечественной войне, люди плакали от радости, не стесняясь слез. Весь день ликовали гвардейцы, и их радости не было предела.
      И снова мы вместе
      Ранним солнечным утром 9 мая 1982 года мы с женой направились в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького. Увлекаемые людским потоком, шли не спеша по набережной вдоль Москвы-реки. Настроение было праздничным, приподнятым. Повсюду цветы, музыка, улыбки... И в этом праздничном людском потоке выделяются ветераны войны. Они в парадных костюмах, при орденах... Их много, и на первый взгляд кажется, что они бессистемно, вместе с массами москвичей растекаются по аллеям парка. Но это не так. Все фронтовики спешат в свои армии, дивизии, полки, батальоны, дивизионы, эскадрильи. Никто из них не потеряется в этом водовороте празднично одетых людей... Почти с самого входа в парк и дальше по набережной видны флаги или просто таблицы с обозначением армий и дивизий. Их номера идут по возрастающей, и фронтовики быстро находят своих. Объятия, поцелуи, слезы... И конечно же воспоминания, бесконечные, волнующие вопросы: "А помнишь? А не забыл?"
      Мы с женой идем к одной из дальних беседок, где по давно установившейся традиции собираются ветераны нашей 12-й гвардейской Пинской Краснознаменной, ордена Суворова стрелковой дивизии. Чем ближе к этой беседке, тем учащеннее бьется сердце. Вот сейчас я увижу тех, с кем прошагал почти четыре долгих года войны...
      - Манакин! Манакин! - слышу совсем рядом.
      Оглядываюсь. Вижу, ко мне пробирается высокий, могучий в плечах Иван Федорович Архипов, бывший начальник штаба нашего полка, ныне генерал-лейтенант, заместитель начальника Главного штаба Сухопутных войск. Рядом с ним - такой же богатырь. Кто же это? Постой, постой! Да это же командир минометного взвода из батальона Генералова Юрий Юхин! По-братски обнимаемся. Традиционные расспросы, поздравления с праздником Победы. Юрий полковник запаса. Теперь уже вместе идем к своим...
      У беседки - сотни людей. Но мы идем туда, где, выделяясь своим ростом, стоит председатель президиума Совета ветеранов нашей дивизии Герой Советского Союза генерал-лейтенант в отставке И. С. Колесников. В годы войны Иван Степанович командовал 37-м гвардейским стрелковым полком. Потом долгие годы был военным комендантом Москвы. Теперь на заслуженном отдыхе. Впрочем, отдых - для него понятие относительное. Он проводит большую военно-патриотическую работу, многое сделал и для того, чтобы объединить ветеранов нашего соединения.
      Рядом с ним как всегда подвижный, улыбающийся Вячеслав Павлович Семин - бесстрашный старшина-связист, ныне майор запаса, секретарь президиума Совета ветеранов дивизии. Мы с ним виделись накануне праздника. Заехал вечерком к нему на пять минут, а просидели несколько часов: Вячеслав Павлович показывал присланные нашими фронтовыми товарищами фотографии, письма их вместе читали... Как же тут уйдешь, если какая-нибудь одна строка вдруг вызывала столько воспоминаний, столько событий воскрешала в памяти, что для нашей беседы не то что пяти минут - пяти вечеров не хватило бы!
      Уже здесь среди ветеранов дивизии собралось немало представителей и нашего полка. Один из них гвардии рядовой запаса Максим Степанович Степанов. Два года он воевал в нашей части. Сначала был стрелком, потом его перевели в роту автоматчиков. А после ранения Степанов попал в минометную батарею, которой командовал гвардии капитан Михалев. В одном из боев на подступах к Бресту отважный гвардеец спас жизнь своему командиру взвода гвардии лейтенанту Писанцу. Степанов вынес его, контуженного, из боя, но, отбиваясь от наседавших фашистов, был тяжело ранен. Выходили в тылу солдата, поставили на ноги. И вот теперь он, живой и здоровый, приехал в Москву из Йошкар-Олы. Степанов стал народным поэтом Марийской АССР. Его литературный псевдоним Макс Майн. Он автор более 30 книг, многие из которых на военно-патриотическую тему. Мне лично хорошо известны его стихи о комиссаре полка гвардии подполковнике Р. Мильнере, от командире пулеметной роты гвардии старшем лейтенанте Пойде и о политруке стрелковой роты Иване Стусь. Эти стихи по нашей просьбе Максим Степанович прочитал и на празднике Победы.
      Тепло встречались мы со всеми ветеранами полка. С гвардии подполковником запаса Никитой Лысенко, проживающим ныне в подмосковном городе Подольске. Такой же обаятельной осталась фронтовая художница нашей дивизии гвардии рядовой Софья Уранова. Она готовит сейчас выставку своих произведений, посвященную 40-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне.
      Встречи, встречи... Переброситься хоть несколькими словами хочется с каждым. Беседуем с гвардии ефрейтором запаса Василием Мясниковым, отважным бойцом-пулеметчиком. Теперь он живет в Одинцово и работает на одном из местных заводов. Было что вспомнить и в разговоре с гвардии лейтенантом Алексеем Алелуевым. Это его стрелковая рота первой в батальоне гвардии капитана Илюхина форсировала канал Гогенцоллерн и захватила плацдарм на противоположном берегу. Теперь Алексей Евдокимович живет в Дедовске, работает, воспитывает детей и внуков.
      Незабываемая встреча произошла с Героем Советского Союза командиром батареи 76-мм пушек нашего полка гвардии капитаном запаса Акимовым. Василий Иванович теперь занимает ответственную должность в Министерстве внешней торговли. Но сердцем и душой он остался все тем же веселым и неунывающим офицером-артиллеристом, которого все любили в батарее, глубоко уважали в полку.
      В этот праздничный день 9 мая в парк имени Горького пришло сорок семь ветеранов нашего полка. А всего собралось более двухсот фронтовиков из прославленной 12-й дивизии. И этот год не исключение. Начиная с 1966 года ветераны дивизии собираются вместе в праздник Победы здесь, в Москве. Инициаторами, зачинателями такой традиции стали И. Колесников, В. Семин, И. Архипов, И. Веревкин, Р. Мильнер и другие. Когда встал вопрос об организации встречи ветеранов соединения, то были известны адреса лишь двадцати семи человек. А это, как показали дальнейшие события, оказалось не так уж и мало. Каждый из двадцати семи получил письмо-задание на поиск однополчан. И вскоре мы нашли уже около двухсот фронтовиков. Всем им было послано приглашение встретиться 22 декабря 1966 года в городе Калуге, за взятие которой дивизия получила наименование гвардейской.
      Подавляющее большинство приглашенных прибыли на эту встречу. Здесь, кстати, мы вновь увиделись с Е. К. Корнюшиной, Ю. И. Спиридоновой и другими работниками горисполкома, которые в годы войны были активными организаторами шефской работы калужан над частями дивизии.
      На торжественной встрече от трудящихся Калуги героев-фронтовиков приветствовали секретарь горкома партии А. А. Гордеева и председатель горисполкома Г. Н. Чиликин. От нас, гвардейцев 12-й дивизии, выступили генерал-лейтенант запаса Д. К. Мальков, полковник запаса Р. И. Мильнер, майор запаса Н. П. Кудленко и я.
      Но не только в Москве и Калуге собираются ветераны полка и дивизии. Несколько лет назад мы съехались в Сигулду на открытие памятника павшим воинам нашей дивизии, освободившей этот город от фашистских захватчиков, помогли одной из школ Сигулды оборудовать комнату боевой славы 12-й гвардейской стрелковой дивизии.
      Однако встречи, как бы горячи и радостны они ни были, происходят довольно редко. Недостаток встреч мы компенсируем активной перепиской. В президиуме Совета ветеранов есть адреса более тысячи однополчан. В результате поиска их становится все больше.
      Недавно, например, мы получили теплое письмо из Бердянска от гвардии капитана запаса Николая Пантелеевича Дядюченко, бывшего командира взвода, а потом и роты связи нашего полка. Оказывается, Дядюченко и еще двое других наших однополчан - Маркел Иванович Фролов и Петр Кузьмич Кузьмин создали свою группу ветеранов 32-го стрелкового полка и приглашают всех нас приехать в любой летний месяц на Азовское море.
      Всегда подкупают своей взволнованностью письма, которые приходят из Сибири от гвардии подполковника запаса И. Ф. Веревкина, возглавляющего в Новосибирске секцию ветеранов нашей дивизии. Бывший редактор дивизионной газеты "За Родину", он написал несколько книг о ветеранах 12-й гвардейской.
      Именно из писем мы узнали, что Герой Советского Союза Анатолий Петрович Кузовников, бывший командир стрелкового батальона нашего полка, живет и трудится в городе Краснодаре. Он активный наставник рабочей молодежи. Из Челябинского горкома партии сообщают о большой воспитательной работе, которую проводит Герой Советского Союза Георгий Прокофьевич Загайнов, бывший командир саперного взвода 32-го стрелкового Брестского полка. Немалую патриотическую работу среди школьников Ленинграда проводит Михаил Егорович Красильников.
      С чувством гордости за своих фронтовых товарищей читаю такие письма-отзывы, приходящие от партийных и советских органов. Из них мы узнаем, какую огромную военно-патриотическую работу ведет Герой Советского Союза Иосиф Дмитриевич Павленко - бывший снайпер нашей части, живущий теперь в Житомирской области, поселке Олевске; сколько сил и времени отдает воспитанию молодого поколения Герой Советского Союза Петр Степанович Пивень - бывший командир взвода нашего полка, ныне строитель, проживающий в Алтайском крае. Нет, возраст не помеха для таких людей. Я убежден, пока бьется сердце, фронтовики-ветераны свой долг будут выполнять до конца.
      Пока бьется сердце... С горечью приходится сознавать, что приходят еще ко мне и иные письма. Печальные, тревожные. Это сообщения о безвременной кончине дорогих людей. Да, время неумолимо.
      Уходят боевые товарищи...
      Как тяжело мы переживали, когда узнали, что от ран скончался отважный разведчик нашего полка Герой Советского Союза гвардии капитан Федор Гаврилович Гаврилов. Его именем названы улица в селе Паддорье Новгородской области и один из колхозов района, а в местной школе создан музей Героя Советского Союза Ф. Г. Гаврилова.
      После этой печальной вести пришло еще два поразивших нас известия: не стало Героя Советского Союза полковника Николая Терентьевича Волкова, бывшего командира нашей части, умер бывший комиссар полка Герой Советского Союза Рафаил Исаевич Мильнер.